Свиток Всевластия Чепурина Мария
– Итак, мадемуазель, если вы не торопитесь, почему бы нам не продолжить нашу беседу?
– Ах, с удовольствием! С вами я готова общаться хоть дни напролет! О чем вы хотите поговорить?..
– Но погодите, не беседовать же нам прямо здесь, стоя на улице!
– Разумеется, Шарпантье! Будьте моим гостем!
– О, нет! Я боюсь стеснить ваших близких. Простому сыну обручника не место в господском доме. Извольте пройти со мной. Я проведу вас к одному заведению, где мы сможем с удобством насладиться беседой.
Кавальон отвел мадемуазель на две сотни туазов от дома, и они оказались возле какой-то грязной харчевни.
– Сюда? – изумилась святоша. – Но это же… Но здесь же…
Перед сыном обручника де Сеор было трудно признаться, что ей неприятно заходить в заведение, где собираются голодранцы.
– Но оттуда дурно пахнет! И там наверняка пьют вино, а может быть, даже водку! Или собираются бандиты! Нет-нет-нет!
– Не бойтесь, мадемуазель! В этом заведении собираются бедные, но добрые люди. Им чужды пороки высшего общества, они живут простой, но честной жизнью! Неужели вы брезгуете обществом бесштанников? Но для Господа все мы равны! Ибо… как там сказал апостол Павел? Нет ни эллина, ни иудея, ни мужеского пола, ни женского, ни третьего сословия, ни второго, а все и во всем Христос!
Подбадриваемая напутствием апостола и ведомая за руку Кавальоном, дворянка решилась войти в харчевню. Внутри и в самом деле оказалось не слишком уютно. Старые половицы скрипели, деревянные столы были такими грязными, что к ним все липло. Многочисленные посетители в длинных штанах и грязных куртках громко ругались, источая отвратительные запахи перегара, давно не мытого тела и дешевого табака. Что до последнего, то ядовитые дымные облака, вившиеся над головами присутствующих, уже сделали потолок совершенно черным.
– Вы уверены, что нам следует тут остаться? – взволнованно спросила де Сеор, когда они с Кавальоном уселись за единственным свободным столом.
– Разумеется, мадемуазель. Разве вам тут не нравится? Все эти добрые люди вокруг нас, они, конечно, грубы на вид и поначалу могут даже испугать столь чувствительную особу, как вы… Но поверьте, это настоящие христиане! Они от всей души любят Господа, регулярно говеют и причащаются. Не то что знатные вертопрахи с напичканными философией мозгами и вычитанными в Энциклопедии непотребствами!
– Ох… Ну, может, вы и правы…
– Среди этих людей я поистине отдыхаю душой!.. О! Симон! Как давно я тебя не видел!
Возле Кавальона нарисовался мальчишка лет десяти.
– А уж я как по вам соскучился, месье Шарпантье, вы себе и не представляете! – произнес он. – Каждый день за вас Бога молю!
– Спасибо, дружище! И я тебя поминаю в своих молитвах! Ну-ка расскажи, как жив-здоров?
– Да все отлично! С тер пор, как вы мне помогли, только живу да радуюсь! А бегаю быстрее всех наших знакомых мальчишек!
– Значит, не отнимаются ноги больше?
– Нет, месье Шарпантье! И глаза теперь видят отлично! И руки не усыхают! Да и проказа больше не беспокоит!
Мадемуазель де Сеор ошарашенно переводила взгляд с Симона на Шарпантье и с Шарпантье на Симона.
– Ну, бывай! – сказал авантюрист, с удовольствием заметив ее реакцию. – Маме с папой поклон. Буду и впредь за тебя молиться.
– И я за вас буду, месье Шарпантье! До свиданья!
Мальчишка умчался.
– Друг мой… – пролепетала мадемуазель.
– Вот постреленок, ага! – заявил Кавальон как ни в чем не бывало. – Вечно появляется, когда его не ждешь!.. Так о чем же мы говорили? Ах да! Софи, ваша подопечная!
– Ох, Софи, Софи, – вздохнула де Сеор, успокаиваясь. – Иногда мне кажется, что лучше бы ей было умереть во младенчестве. Или в детстве. Скажем, сразу после первого причастия. Пока она еще не успела испортиться. Ради спасения души.
– Да что вы, сударыня! – изумился авантюрист. – Разве можно желать смерти ближнему?!
– Ах, разумеется, я не желаю ей смерти! Но если бы Господь забрал ее в нежном возрасте, можно было бы поручиться за то, что Софи умерла невинной! Она была бы в раю, среди ангелов! А теперь… Кто может знать, как и сколько она грешила, пока была без присмотра? Ах, Шарпантье, иногда у меня опускаются руки! Я боюсь, что Софи никогда не удастся водворить на путь добротели! Мой духовник говорит, что нужно поскорей выдать ее замуж за благонравного человека, да где в наше время такого сыщешь?!
– Веруйте, сударыня! – произнес Кавальон, молитвенно сложив руки и возведя очи горе. – Господь не забывает никого из своих чад! И я тоже буду молиться о вразумлении грешницы Софи!
– Ах, как я хочу обрести вашу веру, дорогой Шарпантье!
– Верьте, верьте, мадемуазель! Неужели вы думаете, что ваш случай уникальный? У меня была одна знакомая… публичная женщина… ее звали Мари-Мадлен…
– Как?!
– Мари-Мадлен Бетан. Она пала еще ниже, чем ваша племянница: она зарабатывала блудом. Но мои увещевания и молитвы помогли ей исправиться. Теперь она торгует парфюмерией у Нового моста. Очень, очень богобоязненная особа… Ба! Да это же мадам Дюбуа!
– Да, голубчик, это я! Видит Бог, как я счастлива вновь лицезреть вас, мой благодетель!
На этот раз возле Кавальона остановилась престарелая женщина в простонародной одежде.
– Ах, мадам Дюбуа, ну прошу вас, не называйте меня своим благодетелем! Честное слово, мне стыдно, когда вы так говорите! Да еще и на людях! Ведь я же просил вас молчать о том, что случилось…
– Да как же молчать-то о таком чуде?! Истинно, вы благодетель мой, сударь! Как же! Ведь сына моего воскресили!
– Бог воскресил его, а не я.
– Но ведь вашими руками, Шарпантье! Ведь через вашу молитву! Ох, батюшки, мне-то и вспомнить страшно, как это было! Сама-то я вдова, – теперь мадам Дюбуа обращалась к Кавальоновой спутнице. – И сыночек, Лазар, он единственный у меня! Простудился, бедняжка, и слег. Пневмония у него приключилась. Я уж и так и этак, докторов приглашала, а все без толку! Помер мой сыночек. Уж как я плакала! А как хоронить-то везли, встретили по пути месье Шарпантье…
– Ну довольно, мадам Дюбуа! – засмущался «воскреситель». – Моей сестре во Христе вовсе не интересно слушать эту историю. Лучше расскажите про своего сына. Как у него дела?
– Так ведь женился на днях! Скоро внуки пойдут!
– Вот так радость, мадам Дюбуа! На крестины зовите!
– А как же, а как же! Старшего в честь вас назовем! Ну, будьте здоровы! Я ведь сюда ненадолго зашла, кой-кого навестить. Мне на рынок пора.
– До свиданья, мадам Дюбуа!
Женщина удалилась.
– Боже мой, что я слышала! – воскликнула де Сеор. – Шарпантье, вы воскресили человека!
– Я же сказал, – вздохнул Кавальон. – Это Бог его воскресил. А я просто помолился.
– Ваши молитвы обладают чудодейственной силой!
– Как и молитвы любого христианина.
– А этот мальчик, Симон! Вы действительно излечили его от проказы, слепоты и паралича?
– Не я. Господь.
– Шарпантье! Да вы настоящий святой! Силы небесные, я повстречалась с настоящим святым чудотворцем!
– Оставьте, мадемуазель!
– Но Шарпантье… Мне страшно произнести это… Однако… Вы не думали о том, что вы не просто человек? Быть может, вы пришли на землю… с особой миссией?
– Сударыня, к чему столько похвал? Я просто люблю Господа и веду себя так, как Он велит.
Де Сеор только мотала головой и с восхищением смотрела на собеседника, не в силах подобрать соответствующие моменту слова, когда к ним наконец подошел трактирщик.
– Ну, чего вам принести? – спросил он таким тоном, словно посетители были не источником его пропитания, а некой надоедливой помехой.
– Чего бы вам хотелось, сударыня? – спросил Кавальон у мадемуазель.
– Ах нет, я не голодна! Заказывайте вы, что хотите, а я просто посижу за компанию, – быстро ответила де Сеор, которой до сих пор было не по себе от этого заведения для черни и которая явно боялась вкушать подаваемую здесь пищу.
– Я тоже не голоден. Хочется только пить, – произнес Кавальон. – Нет ли у вас, уважаемый…
– Только красное вино, – прервал его трактищик. – Ну, и водка.
Посетитель вздохнул:
– Что ж поделать! Несите вино. Конечно, я ненавижу пьянство и сам отнюдь не любитель подобных напитков… если это, конечно, не пресуществленная Кровь Господня… но как-нибудь разберемся.
– Может, все-таки уйдем отсюда? – тихо предложила де Сеор.
– Ах нет, мадемуазель! Мне так хорошо среди этих честных людей… – Кавальон оглядел зал. – Хотя, право, сердце сжимается от тоски, когда видишь, в какой нищете они пребывают! Держу пари, ни один из ваших посетителей, господин трактирщик, не зарабатывает таких денег, чтоб ежедневно быть сытым и чтобы вдоволь кормить своих деток… Как же мне жаль их! Как же мне хочется их накормить! Что у вас сегодня из еды, господин трактищик?
– Жареная треска.
– Превосходно! В таком случае я всех угощаю! Господин трактищик, отнесите, пожалуйста, каждому посетителю по треске. Ну, и для сытности дайте по хлебцу.
Трактирщик осклабился. Вот так удача! Какой щедрый гость!
– И вы за них заплатите? – удивилась святоша. – Так, стало быть, вы при деньгах?
– Недавно родные прислали мне денег на пропитание. Их должно было хватить на месяц… Но что значит мое личное благополучие, когда вокруг столько голодающих бедняков?!
– Святой, воистину святой! – пролепетала мадемуазель.
– Да будет вам, в самом деле! – отмахнулся начинающий чудотворец. – Лучше вернемся к нашему разговору. Итак, Софи. Уверен, что эта девушка не так уж дурна, как вам кажется. Ведь если подумать, вы наверняка сможете найти у нее массу добродетелей, не так ли, мадемуазель?
Старая дева задумалась на минуту.
– Ах, друг мой! Как бы мне хотелось перечислить положительные качества моей подопечной… но боюсь, что их нет! Разве что красота? Но красота – это благо только в глазах вертопрахов и искателей удовольствий. Доброй девушке это орудие искушения лишь во вред! Бережливость? Нет, и ею Софи не отличается! Едва получив наследство, она тут же растратила кучу денег, чтобы переустроить свой дом в соответствии с современными вкусами… если, конечно, это языческое уродство вообще можно называть «вкусом». Не будь нас с братом, Софи давно бы пошла по миру! Скромность, смирение, послушание? Нет, это точно не про нее! Преданность государю? Ах, Шарпантье! Эта грешница не уважает даже Его Величество!
– Неужели все действительно так плохо?
– Ах, мой друг! Все еще хуже, чем вы думаете! Последнее время я начала приходить к выводу… вы только не пугайтесь… я начала приходить к выводу, что эта шельма так хочет выжить нас с братом из дому, что готова даже на убийство!
– Быть того не может!
– О, если бы вы были правы, Шарпантье! Но помните, я рассказала вам о смерти бабушки Жерминьяк? Поговаривают, что она была убита! Некий человек в коричневом плаще явился к ней, умертвил несчастную, а потом похитил ее драгоценности! А знаете, у кого они обнаружились? У того самого человека, в коего наша Софи имела неосторожность влюбиться! Она хочет замуж за убийцу, понимаете?
– Поверить не могу! – произнес Кавальон, мысленно посмеиваясь.
– А что, если Софи и этот ее омерзительный соблазнитель сговорились еще раньше? Что, если это она подослала своего любовника, чтобы убить бабушку, завладеть ее наследством, покинуть стены обители и наслаждаться пороком?! Тогда ей ничего не стоит расправиться с бедными опекунами!
– О, нет, мадемуазель… Вы говорите что-то невообразимое! Подобное невозможно! Мне кажется, следует успокоиться…
– Ах, Шарпантье! Вот и вы, мой единственный друг, мне не верите!
– Верю, сударыня, верю! Однако моему сердцу так тяжело свыкнуться с мыслью о столь тяжелом грехе, что вы описали!
– Увы, мой друг, увы! Софи и ее дружки-вольтерьянцы готовы убить меня с братом! Ах, как страшно умереть без причастия! Я уже чувствую тяжелую поступь убийц у себя за спиной! Они всюду! Они постоянно вертятся вокруг дома! Они даже…
– Ваше вино, – встрял трактирщик. – Пожалуйте. Вот сколько с вас причитается: за бутылку красного, за пять хлебов и две рыбки.
– Вы отнесли еду всем посетителям? – осведомился Кавальон, деловито оглядывая харчевню.
Рыба и вправду стояла на каждом столе. Посетители уплетали угощение за обе щеки; некоторые радостно махали Кавальону и выкрикивали «спасибо».
– Все честь по чести, – ответил трактирщик. – Никого, как видите, не обделил.
– Пять хлебов и две рыбки?! – спросила ошеломленно мадемуазель. – Но здесь же такая толпа народу!
Трактирщик пожал плечами:
– Рыб было десять, осталось восемь. Хлебов было тридцать, теперь двадцать пять. Я не вор, ваша милость. Лишнего не возьму. Все по-честному.
– У меня нет слов, мой друг! Нет слов! – сказала де Сеор. – Мне даже страшно спросить вас…
– Желаете вина, мадемуазель?
– Нет-нет! Это дурно! Я пью только воду!
– Я тоже, – сказал Кавальон.
Наклонил бутылку с красной жидкостью над стаканом… и оттуда полилась чистейшая вода!
– Что это?! – воскликнула святоша.
– Так вода же, – ответил «Мессия». – Я попросил моего Отца сделать вино водой, а для Него, как вы знаете, это не проблема!
С этими словами возвратившийся на землю «Сын Божий» наполнил и стакан своей подруги. Она отпила – в самом деле вода! Но в бутылке-то плескалось что-то красное! Каким же таким сверхъестественным образом при переливании в другую емкость оно изменяло свою природу?! Ответ мог быть только один!
– Учитель! – воскликнула де Сеор, вскочив из-за стола и повалившись на колени перед «Спасителем». – Я больше не сомневаюсь! Близится конец света, и Ты пришел! Дозволь мне омыть Твои ноги…
Святоша схватила себя за голову, пытаясь нащупать шпильки, чтобы их вытащить.
– Тихо, сестра! Успокойтесь! – нежно сказал «Иисус». – Время еще не настало. И, пожалуйста, не говорите никому о том, что видели!
Через пару часов, когда мадемуазель де Сеор была уже дома, Кавальон рассчитывался с трактирщиком по-настоящему.
– За семьдесят штук хлебцев… Двести фунтов рыбы…
– Двести фунтов?! Я ж просил тебя набрать трески помельче!
– Ну так уж получилось!.. Значит, дальше… За актерскую игру… За участие моего сына и моей матери… За бронирование столика…
– А это что за новости?!
– А как ты хотел? Я держал этот столик для вас два часа! Или лучше было бы, если бы вы пришли, а сесть некуда? Тогда твоя жертва точно бы тут не осталась! Так что изволь, тридцать су за упущенный мною доход! Ну, и семь су за вино…
– Что?!
– Семь су. Три – вино плюс четыре – налоги.
– Какие еще семь су?! – взревел Кавальон. – Это моя бутылка!
– А. Ну да, – сказал трактирщик. – Я забыл. Сейчас верну.
С этими словами он исчез на кухне.
– И деньги, которые я тебе уплатил в присутствии мадемуазель, не забудь вычесть! Думаешь их присвоить, мошенник? – прокричал ему вслед «Мессия».
– Кто из нас мошенник – это еще вопрос, – ответил трактирщик, неся бутылку. – Слушай, здесь вино только по стенкам, верно, да? А внутри еще один сосуд с водой. Где ты заказал такое чудо?
– Где заказал, там уж больше не делают, – нагрубил Кавальон, подсчитывая убытки.
Оставалось только надеяться, что это дорогостоящее предприятие по оболваниванию святоши в конце концов принесет свои плоды.
12
Сад Марбеф был, как обычно, многолюден. Кормилицы выгуливали детишек. Юные буржуазки, девушки на выданье, чинно расхаживали в сопровождении гувернанток или родителей. Вездесущие политиканы тут и там читали газеты, комментировали последние новости, обменивались слухами. За ними, как положено, следили полицейские агенты.
Увлеченный, как и вся страна, политикой, д’Эрикур невольно прислушивался к тому, что обсуждали в толпе. Под каждым деревом, на каждой скамейке, в каждой компании говорили о Генеральных Штатах. Одни люди сетовали на то, что уже несколько дней народное представительство не двигается с места, занимаясь пустым делом – проверкой полномочий делегатов. Другие выражали уверенность в том, что злонамеренные царедворцы за спиной Людовика готовятся разогнать Штаты. Третьи поднимали вторых на смех. Четвертые кричали, что голосование должно быть поголовным, и никак иначе. Пятые судачили о тайном договоре короля с третьим сословием. Шестые отвечали, что Его Величество, напротив, пренебрегает депутатами от народа, не желая принять их в своем дворце ни вместе, ни по отдельности. Седьмые восхваляли красноречие Мирабо. Восьмые предрекали революцию. Девятые считали, что она уже случилась. Десятые негромко, на самой уединенной скамеечке, строили агрессивные планы по завоеванию Англии…
В очередной раз виконт пожалел о том, что из Версаля пришлось уехать. Со дня на день там могло произойти нечто великое, способное изменить страну до неузнаваемости, а он, д’Эрикур, вынужден был находиться вдали и от политических баталий, и от обязательно сопровождавших их салонных вечеров с обсуждением произошедшего за день, и от дам – главного украшения последних… Но что он мог поделать?! Временами виконту начинало казаться, что не он пожелал отыскать тамплиерский свиток, а сам этот свиток решил завладеть д’Эрикуром – его мыслями, поступками, судьбой…
Шестого числа д’Эрикур пробудился в Париже, полный энтузиазма найти своего обидчика, убийцу Паскаля. Почему-то собственное расследование представлялось ему делом вполне посильным, если не сказать простым и даже решенным. Следующие два дня поубавили самомнения у виконта.
Повторная беседа с подавальщицей в «Валуа» не дала особенных результатов. Девушка еще раз повторила, что Паскаль общался с каким-то мужчиной, но ни потасовки, ни других признаков намечающегося злодеяния она не заметила. Собеседник и не думал обижать слугу виконта. Напротив, слуга ушел первым, а второй господин был так сильно чем-то расстроен, что служанка даже подумала, будто он заболел.
– А как выглядел этот второй? – спросил «сыщик».
– Упитанный, на вид лет сорок пять… а то и все пятьдесят. Довольно бедно одет.
– Усы или борода?
– Ничего… О, постойте, сударь, я вспоминаю! На щеке у него была толстая бородавка! Я заметила ее, когда подошла спросить, все ли с ним в порядке… Да, толстая бородавка! И волосы из нее!
Бородавка! Виконт усмехнулся. Так, значит, Помье! Что ж, его д’Эрикур и подозревал. Бестолковый писака выдумал нелепейшее письмо от имени Кавальона, да только интриговать он пока что не научился! Значит, Паскаль все же выполнил приказание. Припугнул этого остолопа. Но что же дальше? Куда он пошел потом и где встретил своих убийц?
Труп Паскаля выловили в Сене, уже не в Париже, а в его пригороде – Шайо. Нашедшие его крестьяне заявили в полицию, оттуда весть дошла до матери погибшего, которая и поделилась своим горем с графом д’Эрикуром – разумеется, не просто так, а в надежде на пенсию или хотя бы единовременное денежное утешение. Доктор, препарировавший труп по просьбе виконта, установил, что вода в легких отсутствует, а следовательно, смерть наступила не от утопления. Отпечаток веревки на шее говорил о том, что несчастный Паскаль был задушен и в воду попал уже мертвым. Множество ожогов и порезов на теле, а также отсутствие уха и нескольких пальцев не могли быть не чем иным, кроме как свидетельствами пыток. Впрочем, виконт ничего этого не видел, а знал о состоянии тела своего бедного слуги лишь с чужих слов: сам он не мог побороть отвращения и ужаса, порождаемых видом обезображенного и начавшего разлагаться тела знакомого человека. Лишь когда доктор сказал, что на спине Паскаля ему видится некий символ, д’Эрикур отважился все-таки приблизиться к покойнику, закрывая рот и нос надушенным платком и прилагая неимоверные усилия для того, чтобы скрыть дрожь в коленках.
Один взгляд на спину мертвеца, чьи голова и ноги были заботливо прикрыты материей, чтобы уберечь господина виконта от лишних переживаний, сказал д’Эрикуру все. На коже бедняги от шеи до поясницы и от одной лопатки до другой ножом был вырезан крест.
Крест!
Д’Эрикуру мгновенно пришло на ум одеяние тамплиеров (за последние несколько месяцев он изучил их историю досконально). Красный крест на белом фоне – главный символ храмовников. Кровавые раны на бледной спине покойника… Это не может быть совпадением! Правда, у тамплиеров крест был восьмиконечный… но такой ножом не вырежешь. Хотя, может быть, они пользовались и обычным латинским крестом?.. Этого нельзя исключать.
Впрочем, поперечная линия находилась так высоко и делила продольную на такие неравные части, что знак можно было бы прочитать не только как крест, но и как букву T. Или как строчную t. Смысл этой буквы был еще очевидней, чем смысл креста… И, следовательно, еще страшнее.
Собственно, лицезрение этого знака так и осталось единственным плодом работы самозваного сыщика д’Эрикура. Ни допрос других слуг, ни беседа с матерью Паскаля, ни встреча с выловившими его крестьянами так ничего и не дали. Зато слух о том, что какие-то странные люди убили слугу виконта и начертали на его спине Не-Пойми-Что, распространился по Парижу мгновенно. Если отец был не очень общительным человеком, то ни мачеха, ни доктор, ни прислуга, ни сам виконт не умели держать язык за зубами. Во всех кофейнях, во всех парках, во всех театральных ложах те, кто уже устал обсуждать ничегонеделание Генеральных Штатов, заговорили о странном убийстве слуги д’Эрикура.
До Версаля известие об убийстве дошло еще раньше, чем д’Эрикур собрался туда написать. Утром девятого мая ему привезли письмо за подписью герцога Орлеанского, где говорилось, что Генеральные Штаты потрясены преступлением, чьей жертвой пал ни в чем не повинный простолюдин, но истинной целью которого был, разумеется, сам виконт – известнейший вольнодумец Парижа, поклонник свобод и борец с предрассудками, любимец всего просвещенного человечества. Вся прогрессивная часть депутатов была уверена, что за убийством стоит двор и реакционеры, заседающие в рядах духовенства и дворянства. Мирабо рвет и мечет, рассказывал Орлеан. Лафайет настаивает на скорейшем принятии решения о поголовном голосовании. Депутаты третьего сословия требуют равенства с делегатами первого и второго все увереннее и увереннее. «Скоро мы положим конец этому царству мракобесия и преступности! – обещал радикальный герцог. – Скоро вы увидите ту революцию, которую предрекал господин Вольтер! Не пройдет и нескольких недель, как французская нация сможет вздохнуть спокойно! Людовик войдет в историю как величайший король величайшего в мире народа!»
Впрочем, сейчас мысли д’Эрикура были заняты не королем, не герцогом и даже не Паскалем. Он махнул рукой на деньги (тем более, что их водилось в избытке) и выполнил требование неведомого продавца неведомой рукописи: положил нужную сумму в дупло. Теперь он явился, чтобы забрать обещанный документ. Конечно, сделать это при свете дня, у всех на виду, было не лучшим решением… Но д’Эрикуру не терпелось. Он сгорал от любопытства и желания узнать историю палестинского свитка. Выяснить, обманул его доброжелатель или не обманул, было, в конце концов, тоже дьявольски интересно!
Выждав момент, когда возле дерева никого не было, виконт стал на цыпочки и засунул руку в дупло. Его сердце тотчас же заколотилось от счастья. Доброжелатель не обманул! Внутри оказались бумаги!
Виконт извлек на свет Божий четыре листочка, исписанных мелким почерком человека, привыкшего к экономии. Вертеться в саду было больше незачем. Д’Эрикур спрятал рукопись и помчался к своей карете. Забрался внутрь, вытащил приобретение, рассмотрел…
И только сейчас понял, что повествование начинается с середины:
«…свиток от одного сарацина к другому, пока наконец не попал в Иерусалим. На этом этапе нам не представляется возможным проследить его историю, ибо магометане, в силу необразованности своей и фанатической приверженности ложной религии и ложным принципам, не знали обо всей ценности сего старинного манускрипта и ничего не слыхали об Атлантиде. Папирус казался арабам всего лишь старинной безделицей, которую продавали и покупали, дарили и передаривали и от которой без сожаления избавлялись, когда она становилась неинтересной.
Тем временем в Европе наступила мрачная эпоха Средневековья. Римские города обживали варвары, феодалы перекраивали карты, вольные крестьяне превращались в крепостных, а из камней разрушенных храмов Юпитера и Дианы строились католические соборы. Фанатизм царил над Старым Светом. И в один прекрасный момент ему стало тесно в рамках Европейского континента. Толпы, охваченные религиозным экстазом, рвались в Палестину, желая освободить ее от лап иноверцев. Так началась эпоха Крестовых походов. Большинство рыцарей действительно шли в Святую землю только за спасением души и за Гробом Господним. Однако были и те, кто искал не библейских реликвий, а таинственный атлантический папирус, слава о котором со времен Юлия Цезаря ходила в просвещенных кругах Европы.
Впрочем, поход был столь трудным, а бои с сарацинами – столь тяжелыми, что честолюбивые планы искателей свитка вскоре оказались позабыты. Вожаки крестоносцев удовлетворились коронами новых царств, основанных христианами в Палестине. Так что, когда бедный рыцарь Гуго де Пейн обнаружил в доме убитого им сарацина (имя которого история не сохранила) старинный свиток с текстами на нескольких языках, он поначалу даже не понял, что за реликвия попала к нему в руки. Лишь через несколько дней Гуго вспомнил историю о заклинании атлантов, которую некогда рассказал ему его дядя. Тут-то рыцарь и сообразил, что стал могущественнейшим человеком на всей Земле.
В то время – а речь идет о начале XII века от Рождества Христова – Гуго де Пейн был предводителем маленького рыцарско-монашеского ордена, основанного им же самим для защиты паломников на Святой земле. Орден был столь беден, что на двоих братьев приходилась одна лошадь и одна миска. Так он и назывался – „Нищие рыцари“. Всего несколько человек находилось тогда под командованием де Пейна. Но этим нескольким вскорости предстояло править всем миром…
Много хозяев переменил волшебный свиток до того, как попасть к Гуго. Но никогда прежде не был он в руках христианина. Свитком владели одни лишь язычники да сарацины, потому-то никто из них и не мог понять, что означает формула „В столице столиц в царском дворце под сенью веры“. Гуго де Пейн же, ибо был он добрым католиком, сразу же понял, что речь идет о Иерусалиме, а вернее, о той части дворца Иерусалимского короля, под которой располагались развалины Соломонова храма. Гуго выпросил для своего ордена это место под штаб-квартиру. С тех пор его рыцари приняли имя храмовников, или тамплиеров, а великий магистр, в чьем распоряжении был атлантический манускрипт, сделался негласным господином всего мира.
Доподлинно не известно, какого числа и в каком году Гуго де Пейн трижды произнес заклинание в заветном месте. Очевидно только то, что тамплиеры стали вдруг набирать силу с такой скоростью, каковая не снилась ни одному ордену ни до, ни после них. Ряды храмовников пополняли знатнейшие и богатейшие люди. Короли и князья, повинуясь неведомой силе, жаловали им деньги, владения, замки и привилегии. Папа Римский даровал тамплиерам независимость от всякой мирской и религиозной власти: отныне они ни перед кем не отчитывались и подчинялись только Святому престолу. Огромное состояние, накопленное всего лишь за пару десятков лет, превратило храмовников в богатейших ростовщиков Европы. Орден творил что хотел, финансировал одни предприятия и отказывал в деньгах другим, сотрудничал с иудеями и сарацинами, плел политические интриги, вмешивался во внутренние дела государств, заведовал французской казной, диктовал правителям свою волю… Одним словом, тамплиеры наслаждались всевластием. Носителями этого всевластия являлись их великие магистры, на смертном одре передававшие друг другу тайну свитка атлантов. Каждый новый магистр, занимая свой пост, читал волшебное заклинание во дворце короля Иерусалима, над остатками Храма, и обретал мировое могущество.
Длилось так до тех пор, пока сарацины, собравшись с силами, не отвоевали у христиан священный город. Началась затяжная война. На какое-то время католикам удалось вернуть Иерусалим, но через несколько лет он опять был потерян. Пока жизнь крестоносных королевств еще теплилась, великим магистрам тамплиеров удавалось договариваться с мусульманами, чтобы принимать посвящение и произносить заклинание в „месте силы“. Но век христианской цивилизации в Палестине подходил к концу. На исходе XIII века сарацины выгнали из Святой земли всех остававшихся там католиков. Так тамплиеры утратили связь с Соломоновым храмом. Так начался закат их звезды.
Жак де Моле принял титул великого магистра ордена через два года после падения Иерусалимского королевства. Он уже не мог воспользоваться формулой всевластия. Вот почему судьба уготовила этому человеку стать последним в списке руководителей тамплиеров.
Знал ли Филипп Красивый о свитке атлантов? Весьма возможно. Впрочем, для того чтобы возжелать уничтожить орден храмовников, ему было достаточно и того, чтобы один раз, укрывшись от преследователей в Тампле, увидеть их богатства. Сила тамплиеров уходила. Сила французской короны росла. Того, что случилось, нельзя было избежать. В пятницу, 13 октября 1307 года, все тамплиеры Франции подверглись аресту.
Для храмовников наступили черные дни. Окончилось время наслаждения властью. Настала пора испытаний. Тамплиеров подвергли ужасным пыткам, заставив признаться в вероотступничестве, богохульстве и различных отвратительных преступлениях. Всем им суждено было окончить свою жизнь на костре…
Семь лет спустя с тамплиерами было покончено. В живых оставался лишь Жак де Моле. Измотанный многолетним судебным процессом, не единожды менявший показания, то каявшийся, то провозглашавший свою невиновность, он, тем не менее, понимал, что дни его сочтены. Папирус атлантов все это время был при магистре: он не расставался с ним ни днем ни ночью. Нужно было уберечь свиток всевластия от вероломного Филиппа, передать его наследникам. Но как? Де Моле сумел послать своим родственникам письмо из темницы. В нем он пообещал тому, кто отважится и сумеет встретиться с заключенным, несказанно ценный подарок.
Но напрасно ждал магистр своих братьев и сестер, своих племянников и других законных наследников. Никто из его семейства не осмелился искать встречи с опальным тамплиером и не верил, будто бы тот действительно обладает неким сокровищем, еще не отобранным королем. Лишь один дальний родственник, бастард, совсем еще мальчишка, принял вызов. Ловкий, как ящерица, и отважный, как лев, он взобрался по отвесной стене башни, в коей содержался де Моле. Они поговорили через решетку оконца. Де Моле между прутьями просунул парню свиток и поведал о его назначении, завещав хранить до тех пор, пока тамплиеры не возродятся, вновь не наберут силу и не придут за своей реликвией. Опасаясь, как бы бастард или его дети не польстились на мировое господство, магистр не стал открывать точного положения того места, где действует заклинание. Сказал только, что его следует читать трижды „в столице столиц в царском дворце под сенью веры“.
Через несколько дней де Моле был сожжен. Свиток остался храниться в семье его родственников. Юный бастард, не побоявшийся залезть на башню, берег его как зеницу ока. Со временем он женился, разбогател и заказал для папируса специальный ларец, инкрустированный раковинами с побережья Мертвого моря. Этот ларец начал передаваться из поколения в поколение. Если не врут знатоки, он и по сей день находится в Париже, в доме одной знатной дамы.
Но что же тамплиеры? Во Франции их истребили, но в других странах храмовники выжили. Конечно, они уже не обладали прежним состоянием, были опозорены страшными обвинениями, выдвинутыми против них на процессе… Но они существовали, пусть и негласно! Не исключено, что кое-кто из братьев выжил и во Франции. Отныне целью тамплиеров стало возродить орден и вернуть утраченный свиток (местоположение и владелец которого не были им известны), а вместе с ним и власть над…»
Начавшийся на полуслове текст и обрывался так же – на полуслове.
За время, проведенное в пути от сада Марбеф до родного особняка, виконт д’Эрикур успел перечитать рукопись дважды. Из текста он уяснил, что таинственный свиток сделан из папируса, очевидно, имел отношение к Атлантиде и, возможно, побывал в руках Юлия Цезаря. Если так, то это поистине историческая реликвия! И надо же случиться такому, что выжившие тамплиеры, о которых больше трех столетий не было ни слуху ни духу, отыскали сведения о Жерминьяках и «созрели» забрать у них свиток именно сейчас, когда решается судьба Франции, когда все просвещенное человечество требует перемен, когда три сословия и король вот-вот объединятся в едином порыве, чтобы даровать стране настоящую конституцию!..
«А вдруг неспроста?» – неожиданно подумалось д’Эрикуру. В самом деле, что, если тамплиеры вылезли из своих подземелий специально, пожелав воспрепятствовать назревшим реформам, грядущему торжеству просвещения?! Не за тем ли им понадобился свиток, чтобы, обретя с ним мировое господство, погубить всех друзей покойных Дидро, Вольтера и Кондильяка?! Уж не вознамерились ли эти монахи вернуть мир к Средневековью?! Черт побери!.. Д’Эрикур никогда не симпатизировал поповскому сословию…
Впрочем, с другой стороны… Что, если тамплиеры, наборот, связаны с теми депутатами от народа, что день от дня становятся все более дерзкими и даже смеют требовать отмены привилегий дворянства и духовенства? Виконт не разделял восторгов Мирабо и Сийеса по поводу третьего сословия… Все эти адвокатишки, понаехавшие из Артуа и Бургундии, чтобы с надутым видом распространяться о судьбах родины, ему никогда не нравились. Что, если свиток всевластия попадет к ним? А то и, чего доброго, к кому-нибудь из черни, которая снова взялась демонстрировать непокорность!..
Нет, этого нельзя допустить! Сейчас, в переломный для судьбы государства момент… а может, и для всей Европы… да что там, мира!.. так вот, сейчас, как никогда, важно, чтобы свиток всевластия оказался в руках правильного человека! Просвещенного, знатного, умного. Не подверженного ни антиэнциклопедистскому духу, ни поповским сказкам, ни влиянию толпы, ни политическому фанатизму… Словом, лучшего, чем он сам, кандидата на обладание манускриптом д’Эрикур не представлял.
Заехав в свой двор и наблюдая за тем, как слуги завозят кабриолет в каретный сарай, виконт не приметил никаких чужих экипажей, которые говорили бы о том, что в доме находятся гости. Каково же было его удивление, когда, едва переступив порог дома и не успев ничего понять, д’Эрикур обнаружил себя в объятиях какой-то кричащей женщины. Через пару секунд он сообразил, что обнимается со своей невестой – как всегда, неумеренной в эмоциях мадемуазель де Жерминьяк.
– Как?! Вы, сударыня?! – только и сумел произнести д’Эрикур.
– Любимый мой! Ненаглядный! Больше мы никогда не расстанемся!
– Но позвольте…
Виконт отстранился от девушки и вопросительно посмотрел ей в глаза:
– Как вы здесь оказались?
– Как? Что за глупый вопрос? По-вашему, я приехала из Китая?
– Нет, я имею в виду… Вы что, прибыли сюда в одиночку? И потом, я не видел вашего экипажа!
– Да, в одиночку! – ответила девушка.
– Но это же…
– Ах, виконт, только не говорите, что и вы привержены этим глупым предрассудкам, будто бы современная девушка не может самостоятельно наносить визиты мужчинам! Я была о вас лучшего мнения. К тому же вы мой жених! Уже практически муж, не так ли? Мы можем вступить в брак хоть сегодня!
– Но…
– Что же касается экипажа, то я прибыла сюда в наемном фиакре!
– Наемный фиакр! Какой ужас! Но он же такой…
– …такой грязный! Да-да! Но чего не сделаешь ради любви! Тем более сейчас модно подражать представителям третьего сословия, не так ли?
Мадемуазель де Жерминьяк кокетливо засмеялась. В этот раз на ней был полосатый охряно-коричневый костюм: короткий жакетик и юбка, открывающая лодыжки. Обильные искусственные букли на непокрытой голове смахивали на обсыпанное пудрой облако.
– Каждый раз, мадемуазель, я удивляюсь вам все больше и больше! – развел руками виконт. – Клянусь, я знал многих женщин, но такой вольнодумицы еще не встречал!
– Вот и прекрасно, – произнесла Жерминьяк, неожиданно став серьезной. – Значит, я идеально вам подхожу. А теперь перейдем к делу, месье виконт. Мы должны пожениться как можно скорее. Желательно прямо сегодня.
– Сегодня?! – изумился д’Эрикур. – Ну что ж, любимая, пройдемте в мою спальню!
– Да нет же! – воскликнула девушка. – Я имею в виду венчание!
Вот так новости!
– Могу я узнать, чем вызвана эта спешка? – поинтересовался он тоном достаточно твердым, чтобы добиться ответа, и вместе с тем достаточно игривым, чтобы оставить за собой возможность перевести беседу в несерьезное русло.
– На это есть масса причин!
– И каких же? Назовите мне хоть одну.
– Вы отказываетесь от своего слова, виконт?! Вы раздумали жениться на мне?!
– Отнюдь. Мне просто хочется прояснить ситуацию.
– Мне придется объяснять довольно долго.
– В таком случае предлагаю переместиться в нашу греческую гостиную. Я не считаю возможным разговаривать со своей невестой в прихожей, столько времени держа ее на ногах.
– Там нас могут подслушать?
«Отец или мачеха запросто могут появиться в гостиной в самый важный момент», – подумал виконт.
– А вы кого-то боитесь?
– Я предпочитаю говорить с вами в отсутствие лишних глаз. И ушей.
– Тогда приглашаю в мой кабинет! – сказал д’Эрикур.
Черт возьми, в этой презирающей приличия и не боящейся быть скомпрометированной девчонке определенно что-то было!
Д’Эрикур, конечно, не был ни ученым, ни литератором, так что кабинет служил ему не для уединения над кипой бумаг и не для долгих часов философских штудий. Одно из полезных свойств этой комнаты состояло в том, что здесь хранились коллекции: коллекция книг (10 штук), оставшаяся от тех времен, когда д’Эрикур еще не считал, что знает о мире все, что ему надо; коллекция минералов (4 штуки), сохранившаяся после недолгого увлечения геологией; коллекция насекомых (2 штуки), о которой виконт вообще ничего не помнил, и коллекция гравюр с голыми женщинами (134 экземпляра). Но любимой вещью д’Эрикура в кабинете была отнюдь не одна из этих гравюр, не большая географическая карта, отражающая новейшие открытия путешественников, не старые настенные часы, украшенные фигурками херувимов, не стол, не стул, не книжный шкаф и даже не набор приспособлений для химических опытов, необдуманно приобретенный в пору влюбленности в даму, предпочитающую щеголям естествоиспытателей. Любимой вещью д’Эрикура была небольшая розовая софа с восточным узором. Из всего перечисленного она использовалась чаще всего, ибо кабинет служил виконту не для чего иного, как для приема гостей, слишком дорогих, чтобы встречать их в общих комнатах, и недостаточно близких, чтобы приводить их в свою спальню.
– Итак? – Виконт сел на софу, приглашая невесту последовать его примеру.
– Итак, не будем медлить, ангел мой! – сказала девушка, устраиваясь рядом. – Мы любим друг друга, так к чему же откладывать свое счастье?! Тем более сил моих больше нет выносить этот деспотизм!
– Какой еще деспотизм?
– Деспотизм моего чертова опекуна и его сестры – старой девы! С ними мне еще хуже, чем в монастыре, честное слово! Там-то хоть можно было спрятаться от сестер, да и просвещенные послушницы попадались! А тут – ну просто царство мракобесия! Каждый шаг контролируют, только и делают, что поучают и поучают! И романов-то у них не читай, и театр-то не посещай, и мессу-то не смей пропустить! Мне даже не позволяют общаться с теми, кто является просить моей руки, д’Эрикур! Они собираются выдать меня замуж без моего ведома! Что это, спрашиваю я у вас? Средневековье и тирания, никак иначе!!!
– Все это, конечно же, печально…
Читать бесплатно другие книги:
