Дельфин в стеарине Романецкий Николай
– У твоей тачки что, форсированный движок? – спросил он. И добавил: – Был. Я просто фигею!
Я не понял вопроса и на всякий случай снова пожал плечами.
– Судя по тому, куда улетела тачка, ты выжал из нее более двухсот. Никогда бы не подумал, что серийная «забава» способна на такое. Гнался за кем-то?
Я изобразил рукой неопределенный жест.
– Ладно-ладно, – сказал он. – Мне твои секреты глубоко до лампочки. Раз не прикончил никого, гуляй до хаты. Тачка восстановлению не подлежит.
– Да уж, – удовлетворенно подхватил комиссар. – Полагаю, вы согласны, что случай не страховой. Бумаги подпишете?
Я пару минут изображал мощные сомнения в справедливости его вывода, потом согласно кивнул.
– Полис с вами?
– Был в «бардачке». – Я оглянулся на обгорелые останки.
Комиссар взял мое водительское удостоверение, прошел к своей машине, поколдовал с бортовым компьютером.
– Все в порядке, – сказал он дорожному менту. – Сейчас сделаю извещение и протокол.
Через минуту в моих руках уже была бумага, в которой происшествие трактовалось как нестраховой случай.
– А добровольная страховка у тебя есть? – спросил мент.
– Разумеется.
– Сделай ему копию, – сказал мент комиссару.
Еще через две минуты на всех бумагах стояли необходимые подписи, в компьютеры была внесена должная информация. После чего мент уехал.
– Может, подбросить? – спросил комиссар. – Рейсовый автобус только через полтора часа пойдет, а у вас и так была тяжелая ночь.
– Куда вы сейчас?
– Я живу в Лемболово. Там есть станция монорельса.
– Буду весьма и весьма признателен!
Мы уселись в его «форд» всеволожского производства и покатили в Лемболово.
– По добровольной страховке тоже на многое не надейтесь, – сказал комиссар.
– Догадываюсь, – отозвался я.
– Не расстраивайтесь. Вы самую главную премию выиграли. Собственную жизнь. Если бы своими глазами не увидел, никогда бы не поверил, что в такой аварии можно уцелеть. Но впредь будьте осторожны. Дважды так повезти не может.
Через четверть часа мы были возле станции. Я попрощался с комиссаром и зашел в здание. До первого монорельса со стороны Приозерска оставалось двадцать минут. Я приобрел в автомате билет, вышел на платформу и полез в карман за куревом. Однако в пачке остались лишь обрывки бумаги вперемешку с табаком. Пришлось спуститься с платформы и вернуться в здание станции. Среди стоящих здесь автоматов нашелся и продавец сигарет. А когда я прошел по всему ряду, обнаружил стандартный торговый вокзальный набор – кофе, саморазогревающиеся пончики, лимонад и прочие полезные для организма вещи. Тут же возникло жуткое чувство голода, и я принялся разминаться с пончиками и кофе. Откуда-то появился тип бомжеватого вида, жадно заглянул мне в лицо.
– Привет, дядя! – сказал я и купил ему пончик. – Кажется, сегодня будет удачный денек. И у тебя, и у меня.
Он сцапал пончик нечистой рукой с давно нестрижеными ногтями, снова заглянул мне в лицо и проскрипел:
– Сто грамм бы к закуске… – И оглянулся на автомат, на котором была нарисована литровая бутыль «Охты».
Я был сердечен, как дед Мороз после десятых гостей, и через несколько секунд бомж получил из автомата запечатанную пластиком стопку. Распечатав, он предложил сначала хлебнуть мне, подтвердив ходящую в народе теорию о том, что самыми добрыми людьми на земле являются русские бомжи.
Впрочем, когда я отказался, он безропотно составил компанию собственному отражению в никелированной панели автомата по продаже презервативов. А я загадал, что если он выпьет и не начнет чихать, денек и в самом деле будет удачным. Он выпил и не чихнул, и я решил даже купить ему пачку презервативов, но тут мелодичный женский голос объявил о скором прибытии пригородного монорельса на Петербург, и я зашагал к выходу.
– Спасибо тебе, добрый человек! – проскрипел мне вслед бомж. – Дай бог тебе здоровья!
И мне ничего не оставалось как согласиться с последней его репликой. А вот в предыдущей прозвучала неправда – я вовсе не был добрым человеком. Я просто откупался от судьбы разовой подачкой нищему. Так делают многие, и судьба остается к ним благосклонна всю жизнь.
Я вышел на платформу, и почти тут же к ней подполз серебристый червь поезда. Бесшумно распахнулись створки дверей.
Через пять минут я сидел в вагоне и подремывал, прислушиваясь к женскому голосу, объявлявшему остановки. Голос был хорошо поставлен и отчего-то напоминал мне Полинино сопрано, хотя певучести в нем не было ни грамма.
50
Я прикатил на Ладожский вокзал точно по расписанию – в восемь десять. Время до начала похорон имелось, поэтому я посетил места общего пользования не только для основных дел, но и с целью умыть и разгладить слегка помятую физиономию. И даже для того, чтобы, глядя на себя в зеркало, вспомнить бородатый анекдот: «Чем отличается молодость от старости? Тем что, в молодости всю ночь квасишь, ширяешься и кувыркаешься с девочками, а утром выглядишь так, будто спал. В старости же всю ночь спишь, а утром выглядишь так, будто квасил, ширялся и кувыркался с девочками». Судя по физиономии, я был еще куда как молод. Но, главное, имел все шансы состариться, в отличие от Георгия Карачарова, который навсегда останется тридцативосьмилетним. Такой молодости не завидуют, не завидовал ей и я. Более того, после всего случившегося я прекрасно понимал, что вполне могу составить Карачарову компанию. И в общем-то, даже хорошо, что у меня теперь нет машины…
Едва я промокнул лицо и руки бумажным полотенцем, как в кармане зазвучала мелодия «Вчера». Я достал мобильник и глянул на дисплейку.
Звонила Полина.
Я нажал кнопку и поднес трубку к уху.
– Привет, Максим! – сказала она.
Певучий голос сегодня был почему-то слегка надтреснутым.
– Привет!
– С тобой все в порядке? Я полночи места себе не нахожу.
– Почему? – спросил я.
И тут же мысленно обложил себя матом: нашел же самый идиотский вопрос, придурок!..
– Не знаю, – беспомощно ответила Полина. – Жуткий сон приснился про тебя. Будто ты… – Она не договорила.
– Черта с два! – сказал я. – Как отвечал один мой знакомый на вопрос о здоровье, «Не дождетесь!»
– Слава богу! – В трубке послышался вздох облегчения. – И дергалась, и позвонить боялась. Как дура последняя… На похоронах будешь?
– Разумеется. Мне очень хочется посмотреть на реакцию одного типа, когда он увидит меня.
– Тогда до встречи!
– До встречи!
Прежде чем убрать трубку в карман, я глянул, который час. Восемь двадцать пять. А надо еще успеть заехать домой, прежде чем двигать в морг на улице Сантьяго-де-Куба. Ибо техническое вооружение мое заставляет желать лучшего, и самое время его слегка поправить. Да и переодеться не мешало бы.
Я спустился в метро и доехал до «Приморской». Сел там на автобус и докатил до родного дома.
Пуся даже не вышел меня встретить. И не удивительно – оголодать он не успел, в миске оставались и корм, и вода. Повезло кошаре, что хозяин не угробился.
Я просмотрел автоответчик видеофона. Катя, слава богу, не звонила, а значит, у нее все в порядке.
Времени было мало, но я все же заскочил на минутку под душ, а потом отправился в спальню и произвел инспекцию платяного шкафа.
Как и во всех нормальных семьях, три четверти жизненного пространства в нем занимали женские наряды. На оставшейся четверти нашлись и темная рубашка, и строгий черный костюм, в котором я хаживал в театр. Бравый капитан Ладонщиков смотрел с голограммы, как я напяливаю на себя траурную одежду. Мы с ним находились едва ли не в противофазах жизненной синусоиды: его война давно закончилась, а моя только-только началась, и будущее было туманно, как утреннее пространство над Маркизовой Лужей. Я подмигнул капитану, перебрался в кабинет и сложил в барсетку кое-какие профессиональные причиндалы.
Пуся наконец оторвался от дивана и отправился на кухню перекусить. Я тоже почувствовал голод, но времени на завтрак уже не оставалось.
Ладно, куплю парочку пирожков с лотка у «Приморской», по-студенчески, благо желудок гастритом не тронут, тьфу-тьфу-тьфу! Там продают очень вкусные пирожки с капустой.
Главное в планах – претворить их в жизнь.
Через четверть часа я уже с аппетитом поедал пирожки, шагая ко входу в метро. А еще через полчаса выбрался на поверхность в Озерках, на северном склоне холма, который громко зовется Поклонной горой. На расположенном поблизости рынке купил скромный букетик из четырех гвоздичек. До морга отсюда было недалеко, и я отправился туда пешочком.
Надо привыкать к новому социальному положению – безлошадного. Боюсь, машину мы теперь сможем купить нескоро. Хотя, собственно, кто мешает мне выставить счет клиенту? Я ведь утратил машину, находясь на боевом посту…
Когда я подошел к моргу, Константинов был уже там. Увидев меня, он и бровью не повел. Сдержанный, подобающий моменту кивок, сдержанный же, указующий в сторону входа жест…
Черт, может быть, я все-таки ошибаюсь! Может быть, стоит за толпой марионеток некий неведомый мне кукловод, который и дергает за ниточки, заставляя арлекинов плакать и смеяться, любить и ненавидеть, жить и умирать? Может быть… Нет, не может быть! Прочь сомнения, да здравствует решимость! Ищущий да обрящет!
Я огляделся.
Перед входом в морг толклись с полсотни человек. Завернутые в газету гвоздики немилосердно жгли мне руку. На похоронах всегда так, цветы выглядят уместными только возле гроба.
Я развернул цветы, скомкал газету и бросил ком в пасть мусороперерабатывающей машины, замаскированной под архитектурную колонну, поддерживающую широкий навес, выстроенный на случай питерской непогоды, которая не признает ни свадеб, ни похорон. Машина негромко заурчала.
Раскланиваясь со знакомыми (растерянный Громадин, равнодушный Брызгалов, спрятавший глаза за черными очками Ромодановский, строгая секретарша Елена Владимировна, Анита Зернянская с ненавистью во взгляде), я прошел в утробу морга, в зал прощаний.
Здесь тоже было людно. Гроб покоился на укрытом черной материей постаменте. Крышка была, естественно, закрыта. Рядом со скорбными лицами стояли несколько человек. Две женщины – пожилая и помоложе, лет тридцати, – вытирали слезы. Видимо, мать и сестра. Хотя молодая могла быть и не сестрой, а еще одной любовницей. По-моему, Кавказец был мужчина хоть куда и вполне мог успевать на два фронта. А то и поболе… Я положил на постамент свои гвоздички, немного постоял, слушая тишину, всхлипывания и шарканье подошв по цементному полу, и вернулся на улицу.
Тут не было ни всхлипываний, ни тишины. Вокруг негромко переговаривались, как обычно и бывает на похоронах – без шуток и восклицаний.
Мужские голоса…
– Как же так, мать-перемать? Я же с ним ездил как-то, он ведь был классный водила.
– То-то и оно, мать-перемать. Это же как тонут обычно. Не умеющие плавать не тонут, потому что далеко в воду не лезут. Так же и с машинами. Когда уверенность превращается в самоуверенность, жди беды, мать-перемать. К тому же ездят с отключенными подушками. Русский человек без риска не может. А в Карачарове еще и кавказской крови намешано…
Матерные слова, произносимые тихо, представляются мне в русской речи чем-то инородным. Как кошачий мяв под водой.
Мужские голоса замолкали, стали слышны женские…
– А кто там возле гроба – молодая плачет?
– Подружка еще со школы. Говорят, замуж за него хотела, а он десять лет канитель разводил.
– Ну так у него Шантолосова была. Слышали, наверное?
– Слышала. Но, говорят, Шантолосовой он не очень-то и нужен был. Так, воронку подставить, когда засвербит. Эти богатенькие бл…ди…
Кумушки оглянулись на меня и примолкли.
Я отыскал глазами Константинова.
Антон Иваныч выглядел как огурчик – черный костюм, черная рубашка, черный галстук. На лице – трагизм, уверенность в себе и чувство собственного достоинства.
Я подошел:
– На меня сегодня было покушение.
– На вас? – удивился он. – Когда? Где?
– Ночью. На сорок втором километре Приозерского шоссе.
– Стреляли?
– Нет. Все как в предыдущих случаях. Спровоцированная автомобильная авария, вылет с дорожного полотна. Машина вдребезги плюс пожар. А мне попросту повезло. Иначе бы послезавтра и меня следом за Карачаровым. – Я кивнул в сторону зала прощаний.
– Рад, что вы остались живы. И поздравляю! Значит, расследование движется в правильном направлении.
По толпе вокруг пронеслась волна возбуждения – все будто качнулись в сторону проезжей части. Я оглянулся. Это прикатила Полина. Она как раз расплачивалась с таксистом. Потом выбралась из машины. Одетая в темное, с черной косынкой на смоляных волосах, с букетиком белых и желтых хризантем, она показалась мне беззащитной и жалкой, как подраненная птица. Прижав худенькими ручками букетик к груди, она двинулась к дверям зала прощаний, прямая, будто в позвоночник ей вогнали лом. На ходу она бросала по сторонам быстрые взгляды, и я счел за лучшее показаться ей на глаза, иначе бы ее поведение показалось присутствующим как минимум странным, если не сказать хуже. Увидев меня, Полина едва не улыбнулась – я физически ощутил, с каким трудом она справлялась с мышцами лица. Но – справилась…
– Вы на поминках будете? – спросил Константинов.
Он все еще стоял рядом со мной и тоже смотрел на Полину. В какой-то момент чувство собственного достоинства на его лице сменилось жалостью к самому себе, но, переведя взгляд на меня, он снова превратился в неприступную крепость на направлении главного удара.
– Да, обязательно.
– Там и расскажете про вашу аварию.
Полина скрылась в дверях.
Я не пошел следом и не пронаблюдал за ее встречей с родственниками покойного. Зачем? Вряд ли это дало бы дополнительную информацию для подтверждения версии, которая сложилась у меня, пока я дремал в вагоне монорельса.
Потом Полина вышла из зала прощаний и направилась прямо ко мне, я снова глянул на Константинова.
Его физиономия была непроницаемой.
Полина приблизилась, и мы обменялись церемонными поклонами. Казалось, все вокруг разглядывают меня. Ведь наверняка многие из них уже знали, что смертью директоров занимается частный детектив, а те, кто еще не знал, скоро узнают.
– Не подхватите меня, Максим? Я сегодня без машины.
– Я – тоже, – сказал я.
Тут же влез Константинов:
– Я с удовольствием предложу вам свою, Полина Ильинична.
По лицу Полины можно было легко увидеть, где она видела АНТа-25 вместе с его машиной, поэтому теперь влез я:
– А меня не возьмете вместе с собой?
Полина наконец сообразила, что нельзя так открыто выражать свое отношение к человеку, и лицо ее обрело выражение, смахивающее на доброжелательность.
– Да, Максим, разумеется, – сказал Константинов.
Тон его был мягок и приветлив. В нем не было ничего похожего на змеиное шипение, которое он должен был издавать сейчас, если бы не умел справиться с собственной сутью.
Я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и обернулся. На меня смотрела Марьяна Ванжа. Ей бы тоже сейчас подошло змеиное шипение.
Я ответил не менее пристальным взглядом, говорящим, что во имя конспирации мы не должны демонстрировать близость наших отношений. И вообще я тут по делу, а не ради удовольствия…
Не знаю, поняла ли она, поскольку продолжить молчаливое общение соратников нам не дали.
У входа в зал прощаний возникла легкая суета. Народ начал перемещаться к стоящим неподалеку автобусам с траурными лентами на флагштоках. Из дверей морга появились люди с венками в руках. «Дорогому сыночке от безутешных родителей»… «Карачарову от одноклассников»… «Георгию от коллег по работе»… И прочие подобные рекламные слоганы, долженствующие пустить пыль в глаза окружающим, душе покойного и самому Творцу нашего мира. Наверное, чтобы он не разглядел за траурными лентами, в какую гадость превратилось то, что он создавал целых шесть дней, и те, за кого он-сын страдал потом на Голгофе. Потому, наверное, все траурное у нас и выкрашено в черный цвет: за такой повязкой ничего не разглядишь – ни добра ни дерьма…
Потом из дверей появились дюжие молодые люди, несущие гроб, и я понял: похороны перешли в активную фазу.
51
Хоронили Георгия Карачарова на Северном кладбище.
Я стоял в сторонке, наблюдая за происходящим. Как истинный правоохранитель в художественных фильмах… Марьяна ко мне не приближалась – судя по всему разобралась в моих немых намеках. Сейчас она о чем-то беседовала с директорской секретаршей Еленой Владимировной Пименовой, и эта парочка весьма смахивала на маму с дочкой.
Над могилой звучали свойственные моменту речи, в которых приукрашивались достоинства покойного и не упоминалось о недостатках. De mortuis aut bene aut nihil. О мертвых – или хорошо, или ничего… Оркестр играл похоронный марш Шопена, заглушая слова, которыми – шепотом – обменивались некоторые участники церемонии. А та, о ком они шептались, старалась ничем не выделяться из толпы. Ее лицо сейчас тоже было наполнено трагизмом.
От компании «Бешанзерсофт» слово держал председатель совета директоров Громадин. Он говорил те же банальности, что и прочие, но мне все время казалось, что, в отличие от остальных ораторов – с их неподдельной печалью, – он едва сдерживает ликование. Ведь в могилу ложился тот, на чьем месте он так боялся оказаться.
По дороге в Парголово мы с Полиной не разговаривали, да и сидящий за рулем Константинов болтовней нам не досаждал. В общем, все выглядело так, словно мы мало знакомы друг с другом. Впрочем, молчание наше было вполне объяснимо, если учесть обстоятельства, при которых мы сейчас оказались вместе.
Конечно, преступнику было бы удобнее, чтобы мы с Полиной ехали вдвоем. Тогда бы он мог надеяться подслушать нас – ведь все наше поведение говорило о том, что мы понятия не имеем о «жучках», скрывающихся в одежде Полины. Я, правда, не знал, скрываются ли они в траурном одеянии, поскольку воспользоваться «майором прониным» не было возможности, но этого и не требовалось – интуиция говорила: скрываются.
А потом Константинов сказал:
– Полина Ильинична! А ведь на нашего Максима сегодня было совершенно покушение.
Лицо Полины превратилось в маску, которую натягивали на себя в греческих трагедиях. Брови домиков, уголки рта – вниз…
– Что? – воскликнула она. – Когда?
Я бы с удовольствием промолчал, но молчать было нельзя.
– Не волнуйтесь, Полина Ильинична. Как видите, я жив-здоров. Мне устроили аварию, я в этом совершенно не сомневаюсь, потому что скорости не превышал, но тем не менее слетел с дороги и воткнулся в дерево. Видимо, повредили рулевое управление.
– Вы уверены? – пролепетала Полина.
– Уверен ли я в том, что жив? – Своим наигранным удивлением я пытался подвигнуть ее на то, чтобы она взяла себя в руки. – Однако это ново.
Больше всего я боялся, что она заговорит сейчас о своем ночном кошмаре, о том, как волновалась. Преступник не должен был обнаружить, что она влюбилась в меня. Мы должны были оставаться перед ним просто партнерами по сексу. Так, легкий флирт, не более того… Спарились и разбежались… И вообще – кака така любовь!
Слава богу, Полина справилась со своим испугом. Более того, она даже взялась подыгрывать мне.
– Вы кого-нибудь подозреваете, Максим?
– Разумеется, подозреваю, – сказал я. – Но обвинять этого человека еще рано. Сначала я должен поговорить с охранником в моем гараже – не видел ли тот возле моей машины незнакомых типов.
– Я не очень представляю себе, каким образом можно испортить рулевое управление так, чтобы оно вышло из строя не ранее определенного момента, – недоуменно проговорил Константинов. – А если бы оно вышло из строя раньше. Скажем, в городе, на перекрестке, на скорости в тридцать километров. Тут ведь рассчитывать на вашу гибель смешно. Даже если бы вас вынесло на встречную полосу, подушка бы защитила… А выяснить после такой аварии, что, скажем, подпилена рулевая тяга, нетрудно. И вы бы все поняли и сделались осторожнее. Другое дело, если рулевой механизм взорвать в нужный момент радиоминой. Но тогда подрывник должен был ехать за вашей машиной.
– А он и ехал. Сел мне на хвост незадолго перед тем, как я слетел с дороги.
– И вы слышали взрыв?
Я пожал плечами:
– Не знаю, все так быстро произошло… Мне просто повезло. Выкинуло из машины, как я теперь понимаю, еще в полете. Хрястнуло обо что-то! Очнулся неподалеку от костра…
– Так вот почему вы сегодня без машины! – запоздало сообразила Полина и даже хлопнула себя ладошкой по лбу. – Ремонт большой?
– Ремонт?.. – Я посмотрел на нее снисходительно, как на ляпнувшего глупость собственного ребенка. – Увы, ремонту моя «забавушка» теперь не подлежит.
Константинов сочувствующе поцокал языком, а Полина тут же заявила:
– Включите стоимость машины в счет, я возмещу ваши потери.
И мне ничего не оставалось, кроме как разыграть радость заботящегося о своем кошельке кретина. Впрочем, психологически это была вполне обоснованная радость, и в логике происходящего даже комар бы носа не подточил. А мозги господину Константинову были запудрены…
Похоронные речи закончились, гроб опустили в могилу, выстроилась очередь из желающим бросить на крышку гроба горсть земли. Осуществившим желание тут же подносили рюмку водки и бутерброд. В общем, церемония была выдержана в обычном духе наших русских похорон. Надо полагать, к концу поминок кому-нибудь и запеть вздумается…
Тут же о поминках было и объявлено.
Компания «Бешанзерсофт» сняла с этой целью ресторан «Северная Венеция», и я увидел в этом перст судьбы.
Церемония сворачивалась. Могила была засыпана, холмик завалили цветами, воздвигли временный памятник с фотографией, перед которым поставили стаканчик водки и положили ломтик хлеба. Люди в одиночку и кучками потянулись к центральному выходу с кладбища, где их ждали автобусы. Я не спешил, ожидая, что меня вновь пригласят в машину. И не ошибся.
Шагая по кладбищу, я в очередной раз позвонил на Катин автоответчик, доложил, что со мной все в полном порядке и вообще я – муж, вовсе не объевшийся груш…
На поминки мы ехали тем же любовным треугольником. Или это не треугольник, когда он в нее, она в меня, а я в собственную жену? Наверное, это часть какого-то более сложного угольника. И вообще, причем здесь углы?..
В ресторане я сделал все возможное, чтобы сесть подальше от клиентов. Возле меня тут же – и с виду вполне случайно – оказалась Марьяна Ванжа.
– Ну все, кусок! – сказала она тихо. – Теперь ты мой! Хренушки я тебя этой прищепке отдам!
В принципе она мне в качестве агентессы была больше не нужна, но отшивать женщин, не планирующих вроде бы выходить за меня замуж, не входит в мои привычки, и потому я согласно кивнул.
– Я твой, лоханка, навсегда. И что ты будешь со мной делать?
– Сейчас мы помянем Жору-Кавказца, а потом я тебя спионерю. У нас в компании сегодня курят бамбук… ну, то есть отдых, суббота сегодня. А дома фазер-мазер на природу подались.
У меня были совсем другие планы, но я опять кивнул. Не стоит устраивать разборки с женщиной прежде, чем в них возникнет надобность. Во всяком случае, Арчи Гудвину неукоснительное исполнение этого закона всегда помогало.
От другого конца стола, где сидели родственники Карачарова и руководство «Бешанзерсофта», понеслись продолжения тех хвалебных речей, что звучали на кладбище, однако атмосфера быстро освобождалась от печали. Впрочем, так всегда происходит на поминках, потому что покойного, присутствие которого тяготит людские души, больше нет.
Рядом с родственниками над маленьким столиком висела голография Жоры-Кавказца, а на столике, как и на могиле, стоял стопарик водки, прикрытый куском хлеба. Величие традиций состоит в том, что они, в отличие от людей, не умирают…
Потом было предложено выпить за память покойного – да будет земля ему пухом, – и я поймал себя на том, что едва не потянулся рюмкой, чтобы чокнуться с соседями. Однако вовремя спохватился. Наверное, все-таки поминки надо устраивать для узкого круга очень близких друзей, кто действительно воспринимает утрату, как трагедию. А мы всегда и везде стремимся изобразить нечто, напоминающее свадьбу. Впрочем, все это из прошлого нашего народа – не зря ведь писал классик, что «дружина пирует у гроба»… или там «у брега»?.. а-а-а, один черт, и потому имеет ли смысл бороться? Разве лишь церковь этим займется, да и то я был бы против…
– Слушай, кусок… Я вот не шуршу… не знаю… чего-то со мной ночью делалось… такие триллеры рисовались, и все про тебя да про тебя… К чему бы это?
– Не знаю, лоханка. – Я посмотрел на стол, выбирая закуску.
Все-таки стол был не свадебный – не наблюдалось заполонившего всё и вся оливье, зато присутствовали стаканы с киселем.
Интересно, что бы в таком случае выставил на стол Фриц Бреннер? Оказывается, знания Арчи Гудвина в этом вопросе ограничены.
Я сцапал с блюда бутербродик со шпротиком и принялся жевать. Во всех последующих тостах придется участвовать киселем, поскольку после ночного приключения надо держать порох в пороховницах сухим. То есть, иметь ясные мозги и послушные мышцы…
После второго тоста Марьяна о чем-то догадалась.
– Ты не хочешь меня грузить, да? – спросила она тихо. – У тебя проблемы, я же секу поляну. Ты даже не пьешь… Давай, когда все разойдутся, вернемся, послушаем Земфиру… ну да, да… не Земфиру, а песни Земфиры… Я кстати, узнала, как зовут лысую певицу… Груша Грушина…
– Хорошо, хорошо… Если меня не призовет на службу чувство долга…
– Да трахала я твое чувство долга!
Марьяна была уже навеселе, и я заопасался, как бы она не потеряла контроль над собой. Мне совсем не хотелось, чтобы Полина увидела, как эта пигалица пристает ко мне с сексуальными домогательствами. После такого спектакля выходной день для Марьяны превратился бы в день получения выходного пособия, а мне, если подумать, она бы еще могла пригодиться – и не только в качестве постельной партнерши, но и как агентесса. Увы, у альфонсов свои сложности, не менее серьезные, чем у любовников…
52
Поминальщики начали покидать ресторан. Из руководства первой собралась Полина. Шагая к дверям, она вновь озиралась по сторонам – как перед моргом, – и в конце концов ее взгляд нащупал меня. К счастью, пьяная Марьяна как раз выскочила почистить перышки («ужо пора в эмжо»), а я сделал вид, будто Полины не замечаю, и все обошлось – положение моей молодой подружки было в «Бешанзерсофте» сохранено. По крайней мере, до завтрашнего дня.
Марьяна появилась в зале, когда Полина уже исчезла. И тут все устаканилось как нельзя лучше: Марьяну зацепил некий чернявый паренек со щетиной трехдневной небритости, и она задержалась возле него. Наверное, хотела, чтобы я ее приревновал. Но меня это как никогда устраивало, потому что женщины Арчи Гудвина сейчас не интересовали. То есть, интересовали, конечно (что я такое говорю-то!), но еще больше его интересовал некий мужчина. Я уже знал, что буду делать дальше, и только ждал, когда он поднимется из-за стола.
Наконец, он совершил сей долгожданный поступок, и я тоже стартовал со своего места и принялся лавировать между слоняющимися по залу поминальщиками, раскланиваясь в приступах вежливости и пребывая в готовности удрать, если Марьяна бросит своего чернявого и переключит свое внимание на мой исход. В результате мы с Константиновым оказались возле дверей одновременно.
– Вы уже отбываете, Антон?
– Да, – сказал он. – Работу никто не отменял. У нас ведь выходных нет, как у младшего персонала. Надо заехать в «Бешанзер», посмотреть, что там… А вы хотите со мной поговорить?
– Хочу.
– По поводу случившегося ночью?
– Разумеется.
– Хорошо. Но сначала посетим известные места, вы не против?
– Никогда не проходи мимо халявного сортира. Это один из главных законов нашей жизни!
– Вот-вот… Давайте последуем этому закону. А потом пойдемте ко мне в машину, там нам не помешают.
– А Полина Ильинична?
– Она вызвала служебную машину и уже уехала в «Бешанзерсофт».
Я изо всех сил постарался сдержать вздох облегчения.
Мы посетили известные места, где он сделал дело, а я целых два – без одного из них предстоящий разговор был просто бессмысленным. Потом мы вышли из «Северной Венеции» и спустились к уже знакомому мне голубому «рено». Угнездились внутри. Помолчали – я думал с чего начать.
Наконец он не выдержал:
– Что мы тут? В молчанку играть собрались?
– Нет, – сказал я. – Есть у меня для вас одна любопытная история. Думаю вот, с чего начать. – Я посмотрел на него в упор.
– А вы начните с главного! – В голосе Константинова звучал неподдельный интерес, такой, что я даже засомневался: не ошибаюсь ли все-таки?
Но время сомнений ушло. И я начал:
– Предположим, живет на Земле человек, способный, как бы фантастично это не звучало, слегка изменять силу тяжести. Совсем чуть-чуть и в очень ограниченном пространстве, но пожелай он, и гравитация меняется. Конечно, практической пользы от такого таланта – мизер, но для умного человека и мизер – хорошая подмога.
– А что, – сказал Константинов. – Весьма полезный талант, как я понимаю! Приходишь, к примеру, на рынок, берешь кило бананов, а весы показывают девятьсот граммов.
– Вот-вот, – отозвался я. – Или, к примеру, играешь в футбол. Нападающий. Нападающему, который умеет перепрыгнуть или перевисеть в воздухе защитников, цены нет. Все верхние мячи твои. И ни к кому и в голову не придет, что АНТ-25 не ногами сильнее. Да и какая разница, почему человек лучше прыгает. У одного – сильные мышцы, у другого – умение в момент прыжка уменьшить на мгновение вес. Индивидуальные особенности организма…
Я посмотрел на Константинова.
Тот достал из кармана пачку сигарет и закурил.
– Весьма полезный талант, – повторил он. И добавил гнусаво: – Тебе бы не жуликов ловить, начальник, тебе бы книжки писать.
– Книжки так книжки, – сказал я. – Но сюжет этой книжки только начинается. Увы, не повезло в жизни нападающему. Футбол не из одних прыжков состоит. Бегать надо, в стык идти, подкаты делать. Крестообразные связки не выдержали. И намечавшаяся было великолепная карьера отправилась псу под хвост. Образования нет, работы нет. Хорошо, подружка детства имеется, которая помочь способна. И стал бывший член футбольной сборной работать охранником в солидной фирме, занимающейся новыми технологиями. Постепенно с помощью все той же подруги детства вырос до члена совета директоров. Ну а аппетит, как известно, приходит во время игры. Да и чувства старые к подружке, еще в школьные времена появившиеся, возродились. Одна беда – замужем подруга детства. Правда, муж ее – тот еще муж, заголубел вдруг, в гея превратился, но для пользы фирмы не хотят супруги разводиться. В придачу любовник у подруги завелся, разумеется, – в таком возрасте без любви-то уже можно, а вот как без постели? Героя же нашего, футболиста бывшего, подруга к себе не подпускает. Хоть зубами скрипи от ревности, хоть вешайся! Но не такой он парень, бывший нападающий! Не привык он проигрывать. Думал он думал, как своего добиться, и пришла в конце концов идея – убрать любовника, а самому попытаться место его занять. Куда тогда подруга денется? Одна беда, начнется следствие, сразу к нему и придут сыскари. Слишком явный мотив. Безвыходная получается ситуация, но хитер оказался футболист – решил спрятать убийство соперника в серии из трех убийств, причем мотивы первых двух полностью скрывают истинный мотив третьего. И там, и там вроде бы на главном плане корысть. В общем, о ревности никогда не догадаешься. И подозреваемых – пруд пруди. Но и того мало. Способ, которым наш футболист решил осуществить убийства, просто уникален. Полагаю, никогда в истории человечества он прежде не встречался. Что будет с машиной, если на повороте ее вес неожиданно уменьшится? Да ее просто снесет с дороги. И любой здравомыслящий человек посчитает, что водитель превысил скорость и не справился с управлением.
Я снова посмотрел на Константинова.
Тот теперь недоверчиво улыбался. В глазах его не было ни капли страха.
И в самом деле, чего ему бояться? Моих слов?
Тем не менее я продолжал:
– Я не знаю, друг мой, сгорали машины в результате аварии или вы находились поблизости и поджигали их своими руками. Могло быть и так, и эдак. Проверить ничего не проверишь.
Читать бесплатно другие книги:
