Дело о таинственном наследстве Молчанова Татьяна

Глава двадцать первая

Граф уезжает. Подготовка. Засада

Конечно же Орлов и Василий и слышать ничего не хотели о том, что Наташа пойдет в засаду с ними. Она на них разозлилась за это ужасно и так обиделась, что стало понятно: если они ее не возьмут, то Вася навсегда потеряет друга, а граф жену. Такая перспектива никого из них не устраивала, и дальше решили действовать все же втроем.

На следующий день граф тщательно и шумно собирался под такие же шумные сборы Феофаниных слуг. Сашино решение развеяться самому и дать отдохнуть слугам изменило мрачную послепохоронную атмосферу дома на новую, веселую, полную движений и громких голосов. Ощущение какого-то даже легкого праздника присутствовало в разрумянившихся щеках дворовых, укладывавших попеременно то Сашины вещи, то гостинцы для своих родных. Порешили, что в доме останется только неизменная Дуняша, которой и ехать-то было некуда, да садовник Ефим, коему поручили охрану особняка… Отпуск всем был дан на неделю ровно. Ближе к вечеру посидели, попили чай, затем запрягли коляску, и граф, груженный всего лишь небольшим саквояжем для путешествий и неброско одетый, торжественно убыл.

Недалеко. Прибыв минут через тридцать в Порхов, на Пустынскую улицу, как и было заранее договорено, встретился там с Васей и уже через несколько минут входил в его дом. Васина мать оказалась премилой хлопотуньей, несколько встревоженной таким высоким визитом. Она склонилась перед графом в глубоком реверансе, и было видно, что ради гостя было надето лучшее платье и чепец и ради него же в маленькой гостиной были положены на столик книги и разрезные журналы.

– Прошу вас, господин Орлов, благодарствуем за честь, которую вы нам оказали своим приездом, – хлопотал вокруг графа Васин отец – сухонький светловолосый мужчина, с грустными честными глазами.

Комната, которую отвели графу, была чистеньким помещением со светлыми деревянными стенами, два дивана, книжный столик, шкаф, умывальник – все было добротно и просто сделано. Лоскутные коврики на полу делали комнатку очень уютной. Окно выходило в маленький сад, полный яблонь, с осенними крупными красно-оранжевыми яблоками, которые можно было рвать, вытянувшись прямо из окна. Графу чрезвычайно понравилось это временное пристанище.

Он зажег лампу под светло-зеленым абажуром, разложил на полки шкафа вещи из саквояжа, умылся, обтерев лицо видно что парадным, в красных вышитых петухах, полотенцем и спустился к ужину.

– Я должен извиниться за столь неожиданную мою просьбу, – произнес он, кланяясь Васиным родителям и придвигая себе стул. – И приношу эти извинения. Стесню вас ненадолго. В любом случае спасибо вам за приют, стол и… Василия. Он настоящий друг, и я успел оценить его преданность госпоже Красковой и готовность помочь мне.

Васин отец покраснел от удовольствия, а мать принялась хлопотать над целым запеченным в честь гостя поросенком с огромным яблоком во рту.

Поросенок был восхитителен, домашнее вино тоже. Васины родители с увлечением и охотой рассказывали графу о своем маленьком хозяйстве, так что вечер прошел вполне душевно, хотя граф и волновался за Наташу, оставленную без его присмотра. И уже тосковал по ней…

– Окна лучше на ночь закрыть, – напутствовал графа Вася, провожая того ко сну, – сейчас ветер, а ветки длинные, будут прямо в окнах шуметь. Если что понадобится – я поставил колокольчик – звоните или просто в стенку стукните – там моя комната, воду мама вам поставила, одеял предостаточно – не замерзнете.

– Все хорошо, Василий, не беспокойся более, я неприхотлив. Приходилось и на голой земле, и на камнях ночевать. Лишь бы сон шел, что-то мне тревожно за Наташу.

– Мне тоже, – вздохнул Василий. – Хотя тревожиться вроде не с чего. Обещала больше никаких вылазок без нас не делать. Да и что сейчас остается. Только ждать. Следующий ход не наш. А уж как будет разыгрываться эта партия, один Господь знает. – И Вася мелко перекрестился. – Ну покойной вам ночи, а ежели не будет спаться – стучите.

– Спасибо, Василий, тебе тоже покойной ночи.

Вошедши в комнату, Саша, не раздеваясь, прилег на кровать. Ветер был и вправду сильный, тонкие ветки били и царапали окно, будто пытались проникнуть в комнату и дотянуться до постели. Хотелось курить, но граф не знал, удобно ли это в маленьком Васином доме. Он закинул руку под голову, прикрыл глаза и, слушая мятущиеся ветки, думал о Наташе. Скоро, совсем скоро они будут вместе. Вместе просыпаться, пить чай, ездить в гости. Она будет ждать его, когда он будет далеко, а он будет тосковать по ней. Как странно воображать все это… Сон, это все какой-то сон, но пусть лучше будет так. Ему хорошо в этом сне. И запрокинутое Наташино лицо, которое он целовал в коляске, не в силах сдержаться, чтобы делать это хоть на чуть не так страстно, чтобы не пугать ее этой страстью. Но Наташа отвечала ему так, что там и не было страха, только доверчивость, только ответная страстность. Как странно приходит в жизнь то, что ты ждешь годами и уже привык к этому ожиданию, почти забыл его. Верно, то, что если есть в человеке сильное, истинное, честное, не преданное самими перед собой стремление, то рано или поздно Господом это видится и дается. И это хорошо. Господи, как это хорошо. Потому что он ведь почти предал себя, почти уверил, что будет ходить по миру с пустотой в душе, и свыкнется с этой пустотой, и перестанет замечать ее вовсе, и станет другим.

Ветер будто утихал, перед глазами графа поплыли картины пустыни, тонкие прозрачные облака опускались на нее, ветер шелестел все тише и тише, и Саша погрузился в сон.

Спал граф хорошо. И проснулся довольно-таки поздно. Василий успел уже проскакать к Наталье и вернуться с составленным ею списком необходимой для предприятия экипировки.

В отличие от графа, Наташа спала отвратительно, хотя и уговаривала себя, что это очень важно – выспаться, так как следующей ночью, может быть, вообще отдохнуть не удастся. На третьем лепестке ромашки накануне она сделала еще одну запись: «Копия карты, где стоит крест на месте нахождения сокровищ». Само слово «сокровище» ее смущало. Все как-то хотелось по-другому назвать это нечто, хранящееся в доме Феофаны. Томясь бессонницей, она несколько раз за ночь проверяла подготовленный список. Ерзала на сморщившейся простыне, два раза меняла ночную рубашку. Пыталась прочувствовать торжественность и интересность предстоящего мероприятия и не могла. Опять же сильно за это на себя досадовала. Ведь как обычно пишут в приключенческих книжках: что прекрасный отважный герой, блистающий силой ума и ловкостью тела, землю роет от нетерпения сразиться со своим кровным врагом и получить за это полцарства… Да… Хотя – то книжки, а то два трупа, можно сказать, живьем. Наконец ей надоели все эти терзания, и она, смирившись с тем, что спать сегодня не будет вовсе, мгновенно от этого смирения и уснула.

Проснулась тоже поздно от Лизиного шипения на Васю, который комьями бросаемой земли успел уже соорудить возле Наташиного окна целую клумбу.

Граф развернул Наташин список, чувствуя, что ему хочется понюхать и поцеловать этот листочек бумажки, хранящий надписи, сделанные его Наташей… Но Васино присутствие порыв остановило.

В списке значилось:

1. Темная одежда, мягкая обувь

2. 2 фонаря, которые не дымят и чтоб гасить было удобно.

3. Карта с крестиком

4. Веревка

5. Смазать замки перед.

– Перед чем? – спросил граф, посмотрев на Васю.

Тот объяснил новичку:

– Перед тем как сторожить садиться, чтобы ничего не скрипнуло, не спугнуло.

– Понятно!

6. Снотворное Дуняше, чтоб не мешала.

– А какое снотворное?

– Ну это Наталья сама возьмет. Думаю, травки какие-нибудь…

– Хорошо…

7. Что-нибудь стреляющее.

– Это правильно. У меня пистолет есть, надо бы и тебе, Василий, что-нибудь…

А Вася уже доставал из кармана какое-то хитроумное приспособление, похожее на распылитель для туалетной воды. Так оно и оказалось, только вместо насадки, откуда эта самая вода распылялась, торчала раскладывающаяся металлическая трубка. В стеклянном флаконе темнела какая-то жидкость. Граф с интересом протянул руку. Василий аккуратненько еле капнул на нее из устройства.

– Осторожно! – крикнул он, но предупреждение опоздало: Саша уже поднес руку к носу и задумчиво ее понюхал.

Тотчас глаза его заслезились, в носу невыносимо зачесалось, рот наполнился горького вкуса слюной. Он кинулся к рукомойнику, одновременно чихая, отплевываясь и заливаясь слезами. Вася стоял очень гордый, силясь не смеяться.

Вода быстро избавила Орлова от мук, и он, протирая лицо полотенцем, с уважением пожал Васе руку:

– Не знаю, молодой человек, что у вас там, но изобретение сверхнужное. Только смотрите сами себе в лицо не брызните. Так, что у нас дальше?

8. Свисток сильный.

Подожди, Вася, дай угадаю. Это, если помощь понадобится, так?

– Верно!

– То есть мы сначала Дуняшу снотворным напоим, а потом свистеть будем, чтобы ее разбудить? – явно смеялся все понимающий граф.

– Дуняшу и со свистком-то разбудить нелегко! А если серьезно, то свисток хороший, морской, – за версту птицы с деревьев падать будут, хотите послушать?

– Ох нет, увольте. Вам же не нужен оглохший и ослепший помощник в команде? Так, пункт последний…

9. Валерьяновые капли.

– А это зачем? – улыбнулся Саша. – Котов спаивать, чтоб не мяукали?

– Барышня всегда их в список вставляет, – теперь уже Вася смеялся, ему все больше нравился граф. – Барышня всегда думает, что будет так волноваться, что они ей непременно понадобятся, хотя на моей памяти еще ни разу ими не воспользовалась…

– Ну, если что, мы все их примем, – граф еще раз внимательно изучил список. – Вроде все предусмотрено, все отмечено, а там уже на месте сообразим. Ну что, Василий, сколько у нас времени?

– С Натальей договорились, как темнеть начнет, к дому подходить, она там уже под каким-нибудь предлогом с Дуняшей чаевничать будет.

– Значит, времени много. Ну что ж, вперед, на сборы!

Наташа с сомнением смотрела на разрумянившуюся Дуняшу, допивающую уже третью чашку чая. «Да! – думалось ей. – Наверное, мелисса в таком количестве была лишней… Еще глоток, и мне придется или тащить ее, или оставить здесь, укрыв половичком…»

Дуняша, видимо почувствовав малопривлекательную перспективу сна под половичком, широко зевнула, прикрыв для вежливости рот, и пробормотала:

– Вы уж меня, барышня, простите, совсем сморило. С вашего разрешения, я бы спать отправилась… Только вот двери-то как?

– Конечно-конечно, – встрепенулась Наташа. – Иди, Дуняша, и не волнуйся! Если можно, я еще здесь посижу, вот альбомы тетушкины посмотрю, а как соберусь, уж тебя на минутку разбужу, ты и закроешь!

Дуняша от чрезмерной дозы намешанных Наташей трав, соображала плохо, поэтому лишь кивком согласилась на эту весьма странную просьбу барышни. Бормоча то ли благодарности, то ли жалобы, она, пошатываясь, удалилась.

«Как бы ее сон на лестнице не сморил, споткнется еще об нее в темноте!» – всерьез обеспокоилась Наталья и на всякий случай выглянула из столовой. Однако и коридор, и лестница были уже пусты.

«Ну и хорошо!»

Пробравшись в прихожую, она открыла дверь и выглянула на улицу. Темнота наплывала стремительно. Сначала она скушала дальнюю полоску синего неба, церковный купол, потом мягко откусила верхушки деревьев в соседском лесу. Чуть метнулась вверх, хищно заслонив серединную уже темно-сиреневую небесную часть, и, наконец, с ласковой угрозой стала накрывать ближайшие к Наташе постройки и кусты. Вот-вот и окутает своей утробой саму Наташу, перепутав ее с деревом…

По ее расчетам друзья уже должны были подойти. Она попыталась было засунуть два пальца в рот, чтобы свистнуть, но тут же опомнилась. Свистеть она так и не научилась, хотя Вася обучал ее этому искусству не единожды… Да и что это, вообще, такое на нее находит! Свистеть вздумала. От страха, что ли? И только она собралась подышать по правилам, как со стороны сада выдвинулись две темнее наступившей темноты фигуры.

Друзья молча прошли в открытые двери. И вовремя: Ефим с фонарем совершал вечерний обход. Проследив за ним в окошко и убедившись, что тот скрылся в хозяйских постройках, они переглянулись.

– Все взяли? – прошептала Наташа, одобрительно оглядев их одетые по инструкции фигуры. Оба так же молча подняли две небольшие сумки.

Наташа как всегда была хороша. Но сегодня таинственно хороша. Черное, шелковое – чтобы нигде не цепляться, платье совершенно строгого стиля. В том смысле, что без рюшечек и бантиков, а наоборот, гладкое, практически обтягивающее тоненькую ее фигурку. Естественно, никаких украшений. Мягкие, без каблуков бархатные туфельки. Черная стойка воротника подчеркивала чуть бледное сейчас от волнения лицо. Зеленые глаза поблескивали возбуждением от предстоящей засады, тонкие черные брови, трепещущий вырез ноздрей, темные, скрученные в тяжелый узел волосы делали ее похожей то ли на суровую хтаническую богиню Карну, то ли на японского самурая, если среди них, конечно же, водились женщины, то ли на черную жрицу храма греческой богини Ашторет. Казалось, она выхватит сейчас из пучка на затылке маленький золотой кинжал и пронзит им какого-нибудь ближайшего иноверца… Черные панталоны, конечно же, присутствовали тоже.

Глядя на нее, графу немедленно расхотелось идти искать сокровища… Хотелось… Он сжал ладони в кулаки и задержал воздух, чтобы отвлечься от столь возбуждающего созерцания этой античной красавицы и стать способным сосредоточиться на предстоящей засаде…

Вася вынул листочек с планом дома. Под светом лампы друзья склонились над рисунком.

– Ну, граф, вы лучше нас знаете этот дом, думаю, вам и вести следует, – предложил Вася.

Орлов провел пальцем по рисунку.

– Крест располагается как бы на стыке между потолком подвала и, соответственно, полом первого этажа, чуть левее кухни. Насколько я помню, там висели две большие дубовые балки. Не уверен, что в них можно запрятать сокровища, но давайте лучше посмотрим на месте. Так! – Он выпрямился и слегка покрутился, как бы определяя место, откуда лучше начать. – Пройти мы туда сможем или по лестнице, ведущей в подвал, или с улицы, через подвальное окошко.

Наташе немедленно представилась картина, что она лезет в подвальное окошко, платье цепляется за гвоздь, и все видят ее панталоны. Не розовые, конечно, как у Ольги, но все равно, поэтому с решительным видом она произнесла:

– Конечно же по лестнице!

Фонари пока не зажигали – света от окон было вполне достаточно, чтобы найти дверь, ведущую в подвал. Тьма на небе даже любезно расступилась и позволила любопытной молодой луне светить и подсматривать, как совсем недавно Антону Ивановичу. Правда, при первых же шагах вниз по лестнице один из фонарей зажечь все-таки пришлось.

– Нужно найти, где удобнее спрятаться, – прошептала Наташа, пока они стояли у подножия ступенек, давая глазам привыкнуть к окружающему. – Надо чтобы и видно все было…

– И пространство для маневров оставалось, – продолжал Вася.

– И чтобы себя раньше времен не обнаружить, – закончил граф.

Посветив себе вперед, он пошел первым по своеобразной тропинке среди мешков, банок и тюков. Последние были настроены весьма миролюбиво – видимо признавали будущего хозяина, которому придется служить, поэтому путать и пугать друзей не стали. Через некоторое время тропинка вывела их прямиком к злополучной балке имени почившего Антона Ивановича.

В ней четким кругом зияла оставленная рукой дражайшего родственника дыра.

– Это то место? – шепотом спросил графа Василий.

– Думаю, да, – ответил граф. – В подвале только две такие балки, соединяющие потолок и пол, вторая гораздо дальше и к нашему рисунку не подходит. Кроме того, посмотрите на эту дыру, здесь явно недавно кто-то уже побывал и отверстие проделал. Готов поклясться, что это Антон Иванович пытался ее долбить…

– Может, и мы ее подолбим? – предложила Наташа.

– Ага! – зашипел Вася. – Причем можно сразу азбукой Морзе, чтобы понятней было. Тире, точка, тире, тире, мол, вечер добрый, господин убийца, добро пожаловать за сокровищами!

– Вася, – надулась Наташа, – ты чего злой такой?

Юноша покраснел.

– Простите, барышня, это я от волнения, наверное.

Граф, тем временем тщательно изучавший пространство вокруг балки и даже пробежавшийся по другой тропинке куда-то вбок, вернулся и объяснил друзьям.

– Тот, кого мы ждем, скорее всего, будет пробираться через ближайшее чердачное окно, я посмотрел, оно открыто. Нам, я думаю, надо соорудить что-то вроде баррикады из мешков вон там, – и он посветил фонарем на стену, изгибающуюся кривой нишей на тропинке между балкой и окном.

Наташа посмотрела и полностью одобрила выбор графа: даже при свете фонаря ниша оставалась абсолютно темной, а разместиться там могли человек пять.

Вася, не дожидаясь команды, отправился туда и начал ворочать мешки. Про себя тихо порадовался, что это была не мука: по-видимому, горох или фасоль постукивали сухими щелчками.

Граф тоже не терял времени даром, он подтащил один из мешков на место под балкой, поманил пальцем Наташу и, когда она подошла ближе, легонько приподнял ее и поставил наверх. Наташа тут же сообразила зачем. Она засунула ручку в дыру и тщательно там пошарила. Там было пусто. Граф осторожненько спустил Наташу на землю, и она на его вопросительный взгляд отрицательно покачала головой. Саша оттащил мешок на место и принялся помогать Васе.

Через несколько минут баррикада, сооруженная по всем правилам уличных боев, была готова – с мощным заграждением, со щелками для просмотра поля боя, с удобными выходами справа и слева. Спину друзей надежно прикрывала стена.

Граф щелкнул часами.

– Время к полуночи, Василий!

Тот, поняв его, аккуратно разложил вещи из сумок на полу и в выемках баррикады, так, чтобы в случае чего нужное оказалось сразу под руками.

Граф проверил барабан пистолета и засунул его за пояс брюк, чтоб сподручнее вытаскивать было. Василий переложил в нагрудный карман «туалетную воду», а Наташа похлопала себя по поясному кармашку, в котором лежал остренький ножичек для разрезания книг.

Вася поднял фонарь, и в его свете граф очень серьезно посмотрел на друзей:

– Что бы или кого бы мы ни увидели – ни движения, ни крика, никаких действий! Пусть этот человек даст нам убедиться, что он пришел сюда именно затем, чтобы что-то найти именно в этом месте. Только после того, как мы в этом вполне убедимся, мы…

– Что? – не выдержала Наташа.

– Вы, Наташенька, будете сидеть как мышка. А мы с Васей, – и рука графа невольно коснулась пистолета, – попробуем этого человека схватить.

Вася, повинуясь кивку графа, загасил фонарь. Как и было предписано Наташей, тот, заправленный особым составом, не коптил и не пах. Правда, был страшно возмущен – поскольку был тем же самым фонарем, который побывал с друзьями в кладбищенской церкви. Как только его потушили, он принялся горевать о своей тяжелой доле. Как оказалось, не он один.

Глава двадцать вторая

Страх. Волшебное лекарство. Кто пришел в подвал. Сокровища. Пора вернуть Аркадия Арсеньевича

Горевать Наташа, конечно, не горевала, но после слов графа в наступившей полной темноте ей стало страшно, и она даже немного пожалела, что так рьяно отстаивала свое право поучаствовать в засаде.

Наташа закрыла глаза, привыкая к потемкам и ругая себя за этот страх. Открыв глаза, увидела, что предметы стали четче и яснее, вдалеке чуть посветлел квадрат чердачного окошка. Мурашки страха оставили в покое ее спину.

«А если он сегодня не придет? Интересно, выдержит ли Дуняша, если ее каждый вечер травками подпаивать? А когда неделя пройдет, как дальше сторожить? А кто же это все-таки может быть?» Задав себе этот вопрос, в тот же самый миг она осознала, что за всеми разъездами и хлопотами, за всей этой горшковой и списочной суетой она ни разу не посидела, не подумала, не сопоставила то, что знает, чтобы прийти хотя бы к какому-то заключению. А это ведь действительно самое-самое важное… Кто этот человек, которого они сейчас ждали?!

Задав себе этот вопрос, почувствовала, что вот теперь ей стало страшно по-настоящему. Страх такого рода посещал ее чрезвычайно редко. Когда металлический привкус во рту, звенящая и тяжелая голова и коричневый ком в груди, который медленно поднимается и встает поперек горла. Это был страх неизвестности. Сейчас в светлом проеме должно появиться Нечто, которое на самом деле уже не является человеком, раз совершило убийство, да еще такое страшное. Что же там должно твориться в сознании, как должен быть исковеркан разум и насколько должна была потухнуть душа. О, боже!

Как ни странно, но и граф, и Вася в эту же минуту думали о том же самом. Граф выстроил перед мысленным взором полочки, на которые раскладывал в определенной последовательности все известное и предполагаемое. Полочки перемещались, менялись местами и толкали друг друга, изо всех сил стараясь выстроиться в логичную и понятную цепочку.

Вася же вспоминал отдельные картинки. Они всплывали у него в голове, словно нарисованные углем. И если бы его спросили, он смог бы, в отличие от паникующей Наташи, набросками дать описание черт характера ожидаемого человека. Ну хотя бы то, что он умен, образован, хитер и технически грамотен.

Пугающие мысли обострили Наташины нервы до предела, и, когда граф тихонько щелкнул часами, она чуть ли не подпрыгнула. Саша мгновенно обхватил ее за талию и слегка прижал к себе. Усы успокаивающе защекотали ей в ухо:

– Наташенька, не бойтесь! Нас трое, нас не видно, он не ожидает здесь никого встретить, мы рисковать зря не будет, все хорошо!

Сашины пальцы легонько поглаживали Наташину ладонь. О, как ей хотелось объяснить ему, что она нисколько бы не боялась, если бы знала, Кто должен прийти: а не зная этого, она сейчас страшилась чего-то эфемерного, Нечто, духа преступления… Рука ее невольно потянулась к кармашку с валерьяновыми каплями.

Все было бы слишком хорошо, если бы капли оказались на своем месте. Естественно, их там не было.

«Ну конечно!» – она вспомнила, что, когда пристраивала ножик в кармашек, пузырек вынула, а обратно положить забыла! Сердце колотилось как бешеное. Несмотря на, казалось бы, вполне закономерное право бояться, Наташа краешком сознания понимала, что боится как-то чрезвычайно сильно. Как будто некая животная часть ее существа напрягалась, подняв на загривке шерсть, чуя другое опасное животное. Плохо, что за их баррикадой не было возможности пошевелиться или походить, чтобы как-то снять это напряжение.

– Граф! – жалобно прошептала Наташа. Тот вопросительно сжал ее ладонь. – Саша, мне надо… саркастический голосок подсказал: «Пописать», – и Наташа чуть было не повторила, но спохватилась. Чуть покраснев, зашептала:

– Я сбегаю в кухню, тихо, мышкой – пить хочется ужасно, от волнения наверное, и вам с Васей принесу, ведь про воду-то мы все забыли.

Вася, слышавший Наташины слова, одобрительно кивнул:

– Пусть сбегают, тот человек даже если сейчас появится, то с другой стороны, от подвальной двери, а если нам всю ночь здесь караулить, то действительно вода необходима!

По интонации графа было понятно, что он недоволен, но довод был разумный.

– Хорошо, Наташа, только нигде не светить, на цыпочках и постарайтесь не скрипеть дверьми.

Наташа уже выбиралась из баррикады и через мгновение бесшумно слилась с темнотой. Легко пробежала по тропинке, периодически то справа, то слева стукаясь об мешки, которые не давали ей сбиться с пути, осторожненько, не скрипнув не единой ступенькой, поднялась по лестнице, постояла, ориентируясь, и на цыпочках направилась в кухню. В это время любопытствующая луна, наконец, прорвалась через вредные тучи и заглянула в окна дома. И очень даже вовремя. Кухня, как и все порядочные кухни, была забита тарелками, котелками, сковородками. Наташа, не видя этого, уже нависала над горкой каких-то банок в углу и, если бы не луна, благополучно бы на них наступила. А так она аккуратно обогнула препятствие и на секунду остановилась перевести дыхание. От движения ее паника отступила – то ли затаилась, то ли ушла насовсем.

«Замечательно! Так, а во что мне воды-то набрать?» – она взяла стакан и, налив в него воды, сначала напилась сама. И даже удивилась, насколько сильно ее мучила жажда, а она и не замечала почти… «Со стеклянным кувшином возвращаться нельзя, вдруг упаду. А!» – Наташа вспомнила, что умерший от грибов Максим замечательные вещи из коры деревьев делал. В таком невообразимом количестве, что часть их наверняка на кухне должна храниться. Она открыла небольшой висящий около печи ящик и улыбнулась своей проницательности: на верхних полочках аккуратно стояли резные бутыли. Наполнив одну из них водой и плотно закупорив, девушка поспешила обратно. У входа в подвал страх опять напомнил о себе. До столовой было два шага, и Наташа, решившись, побежала туда. Она помнила, что в буфете у Феофаны всегда хранился запас всяких нужных лекарств. «Эх, зря я все травки на Дуняшу перевела! Хотя, с другой стороны, сонности мне сейчас совсем не нужно…» – думала она, открывая дверцы буфета. Ей не пришлось даже искать – в первом же ряду стояла нужная склянка. Правда, на дне пузырька было всего несколько капель… Высунув кончик языка от старания, Наташа откупорила бутыль и аккуратно долила из нее воды в пузырек. Встряхнула и… тихонько про себя засмеялась, представив это зрелище со стороны. «Как одержимая какой-нибудь питейной страстью… Ночью, вполуприсядку у буфета, держа неверными ручонками склянку, как горький пропойца рюмку, только тоста не хватало! Господи, пусть у нас все хорошо закончится!» – тост нашелся сам собой, и Наташа быстренько выпила капли.

Мгновенно стало жарко и холодно одновременно. Сильнейшая слабость накрыла тело и потянула на пол. Горячий пот обжег лоб, выступил на спине и ладонях и тут же превратился в лед, покрывший все тело мурашками. В голове поплыло, закружилось. Приступ тошноты скрутил живот. Сердце колотилось как бешеное: все быстрее и быстрее. Наташа рухнула черной шелковой горкой на ковер. «Умираю!» – тихо пронеслась, по-видимому, очень верная мысль. Она попробовала открыть глаза и не смогла. Сердце, изнемогая от собственного ритма, кричало гулкими толчками в барабанные перепонки, и звук этот был неприятного красного цвета. Наташа корчилась на полу, силясь вздохнуть, ужас черноты стал наползать на ее сознание. Вдруг цвет биения изменился сначала на оранжевый, потом на желтый, на голубой… Стук сердца становился реже, спокойнее, бесшумнее. Тошнотворное головокружение остановилось. Пот на теле высох, как будто по нему прошелся легкий ветерок. Наташа расслабила вцепившиеся в бутыль руки и стала тихонько вставать. «Хорошее у тетушки лекарство!» – была первая мысль, пришедшая ей в голову. Слабость шатнула ее, и нога задела коварный пузырек. С легким кряхтеньем Наташа нагнулась и подняла его. Тот невинно блестел прозрачными стенками и ухмылялся тонким горлышком.

Озарение пришло тихо, светло и спокойно. Как пастельно-желтый свет луны в синих оттенках ночи. Как кусочек прозрачной льдинки на кромке воды, как замершая ясная тишина. Она поняла все. В одну секунду все загадки повернулись своей ответной стороной и дали прочитать и увидеть то, что там было написано. И Наташа, подхватив бутыль с водой, поспешила к друзьям… Теперь она знала, кто должен прийти сегодня за сокровищами Феофаны! И знание это было гораздо ужаснее того ужаса, который она только что пережила…

Бесшумно протиснувшись за баррикаду, Наташа тут же была подхвачена графом, который одной рукой дернул ее вниз, а другой зажал рот. Пальцы его пахли чем-то очень родным и спокойным, но жали на Наташино лицо совсем неласково. Впрочем, убедившись в том, что Наташа ведет себя совершенно спокойно, граф оставил ее лицо в покое и, аккуратно приобняв за плечи, развернул к смотровой щели. Чердачное окошко уже не светило ровным квадратом. В нем проявились какие-то рваные шевелящиеся очертания. Эти неясные движения сопровождались шуршанием и странным позвякиванием. Наташа обернулась на графа, тот приложил палец к губам, показывая этим знаком: «Ни звука!» – и кивнул. Итак, в подвал, безусловно, кто-то лез. Окошко мигнуло и засветило опять ровно и спокойно – Некто благополучно спрыгнул внутрь, почти бесшумно, видимо на куль с мукой. Опять что-то металлически звякнуло, и неяркий лунный свет затмился живым фонарным огнем, который, чуть покачиваясь, начал медленно приближаться к баррикаде. Наташа, правым боком прижатая к Васе, а левым к графу, почувствовала, как напряглись их тела. У нее самой, еще слабой от принятого «успокаивающего», стянуло напряжением затылок и вспотели ладони.

Фонарь приближался. Казалось, он был оторван от человека, несущего его, и жил сам по себе, недобро раскачиваясь и заглядывая в уголки. Хозяйская рука, однако, направляла его свет точно по ходу тропинки, что друзьям было очень даже выгодно. Маскировка баррикады была, безусловно, хороша, но, кто его знает, как она будет выглядеть, ежели на нее как следует посветить! Вот фигура с фонарем приблизилась почти вплотную к укрытию, и все трое дружно перестали дышать, а Наташа изо всех сил напрягла зрение, чтобы различить лицо незнакомца. Но тщетно! Свет фонаря слепил, заслоняя лицо своего хозяина: угадывались лишь очертания фигуры, сухощавой и высокой. Человек прошел мимо и направился к балке. Там, поставив фонарь на ящик, зашуршал бумагой.

Что-то железное, судя по звуку, упало на пол. Человек наклонился, выпрямился, взял фонарь с ящика и поставил его на пол, а сам ящик подтащил под балку. Легко на него взобрался. Одной рукой незнакомец пощупал дерево, а затем костяшками пальцев начал его простукивать снизу верх. Балка отзывалась глухо и недовольно, однако ближе к потолку вдруг откликнулась тонко и весело. Человек помедлил, затем приставил к тайнику какой-то инструмент, а другим стал бить по нему. После тишины звуки удара показались Наташе оглушающими, и она всерьез забеспокоилась: как бы не проснулась Дуняша. Удары, судя по размаху руки, наносились сильные. И с каждым из них от балки отваливались куски дерева. Наташа вгляделась пристальней: человек шел вверх от дырки, проделанной дражайшим родственником. Он работал четко и быстро. Когда отваливался очень большой кусок, незнакомец спрыгивал с ящика, наклонялся и точными движениями разбивал его на более мелкие части. За производимым незнакомцем шумом друзья смогли даже слегка пошевелиться, и вовремя: Вася немедленно наклонился и принялся массировать сведенную судорогой ногу. Наташа тронула за плечо графа, требуя внимания, и хотела уже что-то сказать, но тут резко выпрямившийся Вася и граф одновременно сделали предостерегающий жест: «Даже не вздумайте!» Вася потянулся к «туалетной воде» и посмотрел на графа. Тот отрицательно покачал головой, показал пальцем в сторону человека, потом сделал долбящее движение, а затем сузил направленные друг к другу ладони. Этот жест означал: «пусть он додолбится сначала до чего-нибудь».

Вдруг раздался сильный грохот, стон и опять грохот. Друзья приникли к смотровым щелям. Балка, казавшаяся снаружи такой крепкой, видимо, изрядно прогнила внутри. От потолка отвалился огромный, чуть ли не вполовину всей балки кусок, ударив незнакомца, от чего тот, не удержавшись, рухнул на пол.

В ту же секунду граф и Василий кинулись из укрытия. Вася буквально «в полете» прыгнул на лежащего на земле человека и схватил его за руки, которыми тот, видимо, от боли закрывал лицо. Подоспевший граф приставил к голове незнакомца пистолет.

– Если вы не будете двигаться, останетесь живы, – спокойно произнес Саша и попросил: – прошу вас, уберите руки с лица! – затем кивнул Васе, чтобы тот ослабил хватку.

Наташа уже тоже стояла рядом, успев в эти секунды зажечь фонарь. Она читала про себя молитву, глядя на медленно, сантиметр за сантиметром опускающиеся ладони незнакомца.

Рука графа сильно вздрогнула, когда человек открыл лицо, у Васи непроизвольно открылся рот, а Наташа до крови прикусила губу.

На них невероятно усталыми потухшими глазами смотрел доктор Никольский, и по лицу его катились слезы…

– Семен Николаевич, как же… Вы? Но… – растерянно прошептал граф, не находя слов.

Как только доктор открыл лицо, он сразу убрал пистолет, а Вася спрыгнул с докторского живота. Но тот, несмотря на предоставленную свободу, не двигался. Безвольные подрагивающие руки лежали по сторонам, губы страдальчески сжаты, глаза доктор закрыл, и из-под век продолжали течь слезы…

Эта картина была настолько ужасна, что Наташины нервы не выдержали. Она подскочила к Никольскому и закричала:

– Что вы теперь лежите, что глаза закрыли? Ведь это вы отравили Антона Ивановича, пузырек, понимаете, ваш пузырек, горшок, фиалки, да? И это вы графа хотели убить! И циантистого калия ведь у вас нет?

Если можно было удивиться больше, то при этих словах друзья, несомненно, удивились и оба развернулись к Наташе.

Волосы ее растрепались, кулачки от досады сжались, она плакала от страха и разочарования. То, что ее предположения оказались абсолютно верными, не порадовало ее вовсе. Эта правда подействовала как ледяная вода за шиворот и в без того морозный и неуютный день.

– Как же вы могли? – плакала Наташа. – Мы вас все любили, вы в дом наш входили как друг: папенька, граф, все вам доверяли, и я вас любила!

Но как можно было кричать и досадовать, когда человек, к которому это все было обращено, лежал как мертвый и не реагировал, не отвечал, не защищался…

– Наташа, подождите! – Граф нагнулся к Никольскому и, потянув того за плечи, стал осторожно приподымать. Тот послушно сел. Саша для устойчивости прислонил его к мешку и легонько похлопал по щекам: – Семен Николаевич, очнитесь, придите в себя…

И доктор, наконец, открыл глаза. И улыбнулся… Так кротко и светло, что от контраста мрачной и нехорошей ситуации с его просветленными глазами на Наташу опять напал животный и иррациональный страх. Она охнула и перекрестилась. Граф тоже отступил на шаг, обдумывая, что же им теперь делать.

Один Вася, не прочувствовавший чрезмерную эмоциональность момента, резво подошел к ящику, с которого упал Никольский, подобрал выпавшие из его рук инструменты и весело подмигнул доктору: «Ну что, мол, продолжим?» Не дождавшись ответа, начал дробить на кусочки упавшую часть дерева.

Как ни странно, но этот тактический маневр сработал. Доктор вышел из ступора и, не теряя, впрочем, выражения просветленности на лице, стал внимательно наблюдать за Васиными действиями.

Тот быстро раздолбил валяющиеся куски и, ничего там не нашедши, принялся строить из мешка и ящика возвышение, чтобы добраться до остатков висящей под потолком балки.

– Вася, зачем это? – спросила Наташа.

– А затем, – ответил ей граф, помогая Васе, – что если здесь действительно есть сокровища, то почему бы нам сейчас в этом не убедиться. А потом уже займемся доктором. По крайней мере он от нас уже никуда не денется.

Сказав это, граф замер, как бы что-то обдумывая, затем вздохнул и спрыгнул с мешка. Сел на корточки перед Никольским:

– Семен Николаевич, ну скажите хоть что-нибудь! Я поверить не могу, что это все вы… но постарайтесь нам хоть что-то объяснить, право, не упрямьтесь! Я все еще надеюсь, что произошла какая-то ошибка, что все непременно разрешится, когда вы нам расскажете, не правда ли?

– Нет, Саша, неправда, – тихонько прошептала Наташа. – Я сегодня слишком убедилась, что это все дело рук Семена Николаевича. Больше и некому было. Мы с самого начала очень многое пропустили, а сейчас уже никаких ошибок быть не может. Очень страшные доказательства…

– Какие?

– Не сейчас, Саша, еще некоторые вещи надо доузнать, чтобы все точно-точно понять, но не сомневайтесь – это он!

Она боялась смотреть на доктора. Она с ужасом произносила страшные слова, обвиняющие одного из самых любимых ею людей, но все было именно так, как она и говорила. Без сомнений.

Никольский, казалось, не слышал ни графовой мольбы, ни Наташиного обвинения. Он светлым, полным надежды взглядом следил за Васей, который уже висел под потолком и не долбил оставшийся деревянный остов, а пытался вывернуть его из потолочных креплений. Рука его сорвалась и наткнулась на торчавший из потолка гвоздь.

– Черт… – тихо выругался юноша, надеясь, что его никто не слышит.

– Вася, может, вам помочь? – крикнул снизу граф.

– Нет, спасибо, гвоздь здесь, сейчас выверну его. – И Вася со всей силы ударил по вредному железному созданию молотком. Тот как-то странно прокрутился вокруг своей оси раз, другой, третий, и вдруг оставшийся кусок балки сам собой медленно стал отползать от потолка. Василий от неожиданности опять чертыхнулся и слетел вниз.

Балка медленно и бесшумно отодвигалась… Граф отобрал у Наташи фонарь, запрыгнул на мешок и направил свет прямо вверх в открывающееся под балкой отверстие. В ту же секунду Никольский со стоном кинулся на Васин помост, мгновенно вскарабкался на самый верх и, встав на цыпочках рядом с графом, засунул руку в образовавшуюся темную дыру.

– Да, да! – шептал он, улыбаясь. – Господи, Ты велик в своей справедливости! – Рука его наткнулась на какой-то сверток. Он начал неистово тянуть его на себя, прогнившее тряпье рвалось, и вот доктор, сделав резкое загребающее движение, вышвырнул из дыры лопающийся мешочек, из которого на стоящих внизу друзей посыпались переливающиеся радужные камешки.

Они падали под ноги графу, Васе, Наталье, и в свете полупрозрачных теней, в обрамлении мешков и ящиков эта картина казалось абсолютнейшей фантасмагорией, иллюстрацией к какой-то не очень доброй сказке.

Камешков было совсем немного, так что сказочного водопада из золота и бриллиантов не получилось. Вася тут же принялся их собирать, пока не разлетелись еще дальше, граф задумчиво слезал с мешков, а Наташа продолжала смотреть наверх, где доктор Никольский с совершенно перекореженным лицом продолжал шарить рукой в дыре.

– Семен Николаевич! – крикнула она. – Вам что, мало? Вы хоть посмотрите! Бриллианты, чистейшей воды, большие! Чего вам еще нужно? Думаете, там еще что-то осталось? Может, вам хватит тех, что внизу? Может, спуститесь, поползаете? Подберете? – Девушку душили гнев и ненависть за то, что этот двуличный человек, этот жадный убийца никак не мог остановиться в своей жадности и все шарил и шарил!

Никольский неожиданно повернулся к ней и взглянул сверху на запрокинутое ожесточенное лицо девушки. Он вынул руку из дыры и тихо спросил:

– Наташенька, но ведь это не то?

– Что не то? – оторопела девушка от этого тихого и грустного голоса, произнесшего «Наташенька». Вася перестал собирать камни, и граф очнулся от своей задумчивости. Они смотрели на лицо Никольского, выражавшее сильнейшее душевное напряжение, муку. Это было лицо человека, внезапно потерявшего, и потерявшего безвозвратно что-то самое важное в жизни…

– Наташенька, это же не главное, – показал доктор на камни. – Есть более важные вещи…

«Он сошел с ума!» – пронеслось в голове у всех.

А тихий, обреченный человек продолжал чуть дрожащим, как будто обиженным голосом:

– Я хотел найти счастье, я просто надеялся пожить немного счастливым, чтобы улыбаться как вы, чтобы не думать… – Он растерянно развел руками. Внезапно, со всей высоты мешков, он рухнул коленями на каменный пол и закричал, заревел – страшно, мучительно: – Господи! Зачем Ты так страшно обманул меня! Зачем Ты обнадежил меня! Зачем Ты убил меня? Ну кто я такой в этом мире, что Ты избрал меня? Кто я такой, чтоб заслужить такую Твою ненависть и Такую твою кару? Не в силах это вынести! Да не прощено Тебе будет Отцом Твоим! Нельзя же так, Господи, даже с самой нижайшей тварью Твоею нельзя! – Последние слова доктор проревел, захлебываясь слезами. От страшного крика у него пошла горлом кровь. Граф и Вася кинулись к нему – упавшему и, видимо, потерявшему сознание, а Наташа, закрыв глаза и зажав уши руками, уже сама кричала от ужаса всего происходящего…

Пахло чем-то отвратительным. Назойливый запах лез прямо в нос, и Наташа, сощурившись, чихнула и открыла глаза.

В любимых синих глазах выражение тревоги мгновенно сменилась облегчением.

– Наташенька! – Но Наташа первым делом отпихнула Сашину руку, в которой он держал омерзительно пахнущий кусок ваты.

– Что вы со мной делаете, граф? – спросила она.

– Привожу вас в чувство, вот Дуняша выдала! – И Саша понюхал ватку. После чего быстро встал и выкинул эту гадость в пепельницу.

– Ну слава богу! – произнес он, вернувшись. – И что у вас, барышня, за манера такая в обморок падать, – попытался он пошутить, но видно было, что очень натянуто и не к месту вовсе.

– Саша, что произошло? Я помню, это доктор… Я не могла его больше слушать, как он страшно кричал и что-то непонятное… Граф, – на глаза опять навернулись слезы, – он что, разума лишился?

Саша нахмурился. Горько и непонимающе покачал головой. Затем вздохнул и погладил Наташу по голове.

– Видимо, да, Наташенька. Трудно предположить здесь что-то другое. Его Вася наверх вытащил, он сейчас в соседней комнате лежит, не шевелится, только слезы текут… Я Ефима послал за врачом, за тайным советником. Нельзя его вот так тут оставлять. Помощь нужна. Ну что, попробуем встать?

Наташа кивнула и, поддерживаемая графом, пересела в кресло. В дверях стояла несколько осоловевшая Дуняша. В руках она держала графин с водой, который с наслаждением прикладывала к голове.

– Сделай-ка, Дуняша, нам всем кофе, сахара побольше. Четыре чашки. Сюда принеси, – распорядился граф.

– А где… – Наташа подождала, пока за горничной закроется дверь… – сокровища?

– Здесь, – Саша похлопал себя по груди. – Двадцать восемь бриллиантов, насколько я могу судить, чистейшей воды. Не сокровище в полном смысле слова, маловато камней для такого громкого названия, но камни необычные, никогда таких крупных не видел. Совершеннейшая загадка, как они могли в доме оказаться. Почему их дядюшка при жизни не достал. А главное, ну что с доктором произошло такое, если он, увидев то, ради чего на убийства пошел, в такое вот превратился. Или это мы его напугали? Ведь он даже на бриллианты эти толком не посмотрел…

Саша покачал головой.

– И вы, Наташенька, так закричали на него, обвинять стали, я, кстати, ничего не понял…

– Я, граф, тоже еще кое-чего не понимаю, но это уже мелочи, это быстро разрешится, но я когда тут «Успокаивающее» попробовала, сразу основное ясным стало…

– Какого еще «Успокаивающего»? – сделал «большие» глаза граф. – И что именно поняли, что доктор должен прийти?

– Да, что именно доктор, и вообще все поняла, как и что было сделано. Вот хотя бы это, – Наташа поерзала в кресле. – Вспомните! Когда Аркадий Арсеньевич свое блестящее выступление провел, все: и тайный советник, и отец, и доктор – согласились с ним, что столик рубил какой-то сумасшедший Лука. Но! Ни отец, ни тайный советник, судя по всему, не знали о странных просьбах умирающего тетушкиного мужа разобрать мебель, в которой якобы хранятся сокровища. Помните, граф, вы говорили, что уж очень как-то стыдно все это выглядело, и Феофана Ивановна скрывала это как могла. Но был человек, который точно знал об этих просьбах, – доктор! Именно он пользовал больного. Он не мог не слышать дядюшку! Вы даже сами тогда обмолвились, что доктор, мол, должен помнить. А значит, доктор, при его уме и памяти, должен был допустить другую причину рубки столика, кроме этой нелепой о сумасшедшем. Даже просто предположить.

– Так, – заинтересовался Саша, – и что?

– А то, что, получается, на том вечере, когда Аркадий Арсеньевич всех разоблачал, Никольский не счел нужным поделиться своими предположениями. Точно так же, как и я, впрочем. Но я-то ведь тогда уже знала, что это Антон Иванович столик рубил, ведь Вася-то его на похоронах узнал!

Вошла Дуняша с распространяющимся на всю столовую вкусным запахом кофе.