После нас Волгин Юрий
– «For you», – прочитал Густав.
– Фо ю, – как завороженный, повторил Эндрю.
Странник прибавил громкости, и неожиданно с обратной стороны плеера раздался треск. Немного подумав, Густав наконец догадался сдвинуть тонкую декоративную пластину, защищающую внешний динамик.
– Так-то лучше.
Он выкрутил звук на максимум и приготовился слушать. Но ничего не происходило. Только непонятный треск, шуршание и противный писк, повторяющийся каждые пять секунд. Наконец кто-то кашлянул на записи и сказал: «Раз-раз, раз-два».
«Привет, Густав, – сказал голос под аккомпанемент зафонившего микрофона. – В лучших традициях жанра, если ты меня сейчас слышишь, то мое послание дошло по назначению. Скажем спасибо Андрею, надеюсь, что ты его не обидел».
Эндрю восторженно хохотнул и потер кадык. Ему неожиданно захотелось выпить. Хоть что-то, хоть химический реактив. Но лишь бы расслабило.
«Наверное, ты сейчас удивлен. Может быть, даже поражен. Но когда я вкратце расскажу тебе суть вопроса, ты поймешь, что к чему. Мне не хотелось бы держать тебя в неведении, и я прошу прощения за те дни, что ты провел в дороге, не зная того, что тебе предназначено.
Но давай обо всем по порядку. Чтобы ты понял, что я не вру, я расскажу тебе следующее. Ты родился на территории Германии в две тысячи восемьдесят пятом году. У тебя была полноценная семья, отец и мать, все как полагается. Может быть, ты удивишься, но изначально вы жили в городе, и ты не был странником, Густав. Ты был дикарем».
Густав нахмурился и сжал челюсти так сильно, что у него заложило уши. Дикарем? Что мелет этот чепушила, это же невозможно, он хорошо помнил свое детство. Бросил быстрый взгляд на Эндрю: не смеется ли тот над ним? Но тот слушал голос и, казалось, ничего для него сейчас больше не существовало.
«До трех лет в Баден-Бадене жил маленький дикарь Густав. Затем твой отец убил одного странника, который остановился в вашем доме на ночлег. Он болел и не мог вести свой корабль дальше, ему нужен был отдых. Твой отец устроил ему отдых, Густав. Сначала уложил на подушку, а затем положил еще одну подушку сверху. Немецкий бутерброд. Он понимал, что жизнь в городе дикарем – не то, о чем бы он мог мечтать в этом новом мире. Ты вырос весь в него, знаешь ли. Он привил тебе ненависть к городу. Ты впитал ее не с молоком матери, хорошей и мудрой женщины, а с сигаретным дымом отца.
Твой отец курил „Бланш“, Густав. Обычно целый блок этого дерьма бултыхался в багажнике вашего корабля.
Твоя мать умерла от рака. Возможно, его усугубил твой вечно смоливший отец, но я не буду делать необоснованных заявлений. А сам он, Густав, однажды пропал, бросив тебя в корабле. Тебе было двенадцать лет, и в одно прекрасное утро ты проснулся в одиночестве.
Наверное, тебе было страшно, потому что ты плакал и хныкал, стоя на крыше своего собственного, теперь уже, корабля».
– Откуда? Откуда он все это знает?! – воскликнул Густав.
Но Эндрю молчал. Замолчал и голос в плеере.
Странник потряс устройство, но оно работало, из динамика шел мерный гул молчащего микрофона, отсчитывался хронометраж. Густав сел рядом с Эндрю, опершись о каменную стену плечом, и положил плеер на землю, динамиком вверх. Вскоре вещание возобновилось:
«Всю свою жизнь ты думал, что твоего отца похитили дикари. Эти выблядки, живущие в городе и пожирающие своих матерей, они словно рак. Ты даже как-то наведался в тот город, возле которого вы тогда заночевали. В тебе взросло зерно отмщения, ты питался пламенем злобной ненависти. Если бы в тот день тебе встретился хоть какой-нибудь житель города, ты бы убил его, не задумываясь. Любого. Девочку, мальчика, старика. И ты сейчас ждешь, что я назову тебе причину, по которой исчез твой отец.
Но ее нет.
Я ее не знаю.
Я знаю все о тебе, но вот о твоем отце не слышал ничего с тех пор, как ты проснулся под холодным липким одеялом в сентябре две тысячи девяносто седьмого. Один».
У Густава дрогнул подбородок.
«Затем твоя жизнь не отличалась праведностью. Ты воровал, ты крал, ты грабил, ты убивал. Помнишь тех троих на трассе? Каждому из них было не больше двадцати лет. Совсем как тебе. Но это ничему тебя не научило. Ты глуп, Густав. Ты считаешь городских жителей дикарями, но сам не далеко ушел от них. Ты всего лишь странник, который забыл свое дикарское прошлое.
А теперь немного фактов. У тебя есть шрам под ребрами – остался после драки. Ты заезжал к Креку и искал того, кто может сделать хорошую татуировку без заражения. Не знаю, что ты себе набил, но сам факт мне известен. У тебя за всю твою жизнь было одиннадцать женщин. Три из них мертвы! И лишь ОДНА смерть не лежит на твоей совести! Ты знал об этом, Густав?! Ты знал, что Наташу избили ДО СМЕРТИ за то, что она спуталась с чужаком не из общины?! Ты знал, что Стефани, эта малютка с наивными голубыми глазами, вскрыла себе вены после того, как ты уехал от нее, не сказав „Прощай“, ничего не сказав?! Знаешь ли ты это?!!»
– Нет, нет, – зашептал Густав. – Да этого не может быть, просто не может.
«Две смерти только потому, что ты засунул свой член не в те дырки. Ты угроза для этого мира, Густав, для мира, который пропитан смертью, ты – угроза! Только вдумайся! Тебе не страшно?
Мне вот страшно.
Но ты нужен мне. И я готов закрыть глаза на то, что ты совершал раньше. Я не буду тебя наказывать, хотя могу это сделать. Ой как могу.
Сейчас ты двигаешься на запад со стариком по фамилии Марков. Его, кстати, зовут Михаил. Я знаю даже это, Густав. А ты, проведший с ним несколько дней и ночей, спасший его из горящего пекла, не знаешь его имени! Ха! Ты хоть сам себе приятен, скажи мне? Тебе не омерзительно твое поведение? Или страннику все позволено? Что ж, я не буду тебя переубеждать, придет время, и ты сам все поймешь.
В данный момент важно другое. Община, которую вы ищете, хранит одну вещь, которая мне необходима. Когда ты найдешь общину, я сообщу тебе и о вещи, как она выглядит и что с ней нужно сделать. Сейчас это не имеет смысла, пока ты здесь. Просто знай, что это не очередная редкая побрякушка, типа работающих золотых часов. Эта вещь могла бы спасти наш мир, но вот община… Вот кто уж действительно дикари! Они не хотят отдавать ее мне. И я не могу забрать ее сам, так как вещь эта очень сильная.
Они под ее защитой. Ото всех. От Легиона, от Маркова, от мутов, от Взрыва. От всего, в том числе и от меня. Но не от тебя. Только ты можешь найти их. Сейчас я скажу пошлость, мне самому противно, но ты вроде как последний герой. Потому что в тебе тоже есть часть этой вещи, и вы – как магнит. Ты и она. Тебе ведь иногда снятся непонятные сны, Густав?
В них ты такой маленький и одновременно такой большой, что в тебе есть целая вселенная. Но и над тобой другая вселенная, в которой все такое огромное. И этот сон сводит тебя с ума, потому что не умещается в твоей голове. Он шире твоего сознания, но каким-то образом иногда забирается вовнутрь, и тебе кажется, что ты умираешь. Летишь в бездну.
И все потому, что у тебя есть талисман на шее».
Густав автоматически поднес руку к горлу и взялся за серебряную цепочку, на которой висела плоская серая пластинка с выбитым на ней изображением спящего льва с одной стороны и того же льва, но в прыжке, с другой.
«По воле судьбы этот талисман когда-то принадлежал одному страннику. Которого однажды придушил подушкой один дикарь. Он не знал, зачем ему эта штука, но сорвал ее с его синей шеи. И передал своему сыну. Наверное, на счастье, вроде как отцовское наставление: убивай всех, у кого есть хоть что-то, и будешь счастлив.
Ты вырос вместе с этим талисманом и ни разу его не снимал. Это часть той вещи, которая мне необходима, поэтому даже такая мелочь, ее малая составляющая, имеет очень большую силу. Ты пропитался ею, Густав. Как когда-то легкие твоей матери пропитались сигаретным дымом твоего отца. Но на этот раз все будет хорошо, не бойся. Ты не должен умереть. Мне это невыгодно.
Если ты послушаешься меня, найдешь эту общину и принесешь мне вещь, о которой я говорю, тогда мир изменится к лучшему. И не только мир. Ты хочешь вернуть своего отца, Густав?»
– Да.
Микрофон опять зафонил, переходя на какие-то чуть ли не ультразвуковые волны, и голос выругался.
«Знай, что я помогу вернуть его. Я не обещаю, но постараюсь изо всех сил. Даже если я не найду твоего отца живым, то узнаю все о его судьбе. А я могу узнавать правду, Густав, ты, надеюсь, понял это, мой мальчик?
Теперь же дело за малым. Я не хотел, чтобы ты шел на поиски вслепую. В конце концов, ты бы мог отказаться идти дальше на любом этапе, правильно? И я бы никак не смог повлиять на тебя, так как нахожусь сейчас слишком далеко. Это послание, мой голос – единственный способ достучаться до тебя и рассказать правду.
Найдешь вещь – найдешь себя.
А теперь, напоследок, у меня для тебя небольшой сюрприз. Так сказать, аванс. В этом мире есть двери, которые нельзя открыть силой или даже твоими великолепными отмычками. Для них нужен особый, универсальный ключ. Один есть у меня, а один – у Эндрю. Он в его голове. Буквально. В черепе, в затылочной части.
Если ты захочешь, то можешь взять этот ключ себе. Он пригодится тебе в дальнейшем, можешь быть уверен. И есть еще одна причина, по которой он тебе понадобится, Густав. Тебя впереди ожидают неприятности, и в одной из них, я уверен, ты потеряешь кое-что, возможно свой дом. Корабль. Ключ, который спрятан в этом немытом грязном дикаре, откроет тебе выход из ситуации. Ты сможешь спасти и себя, и корабль. Ведь без корабля тебе не добраться до моей вещи, а без вещи я и пальцем не шевельну, чтобы вернуть тебе отца. Я действительно беспокоюсь о тебе.
Веришь мне, Густав?
Я серьезен, как никогда. Я знаю о тебе все. Я знаю многое из того, что случится с тобой в будущем. Я знал, кому нужно отдать это послание. Знал, что ты придешь сюда, к этому непросыхающему алкашу. И я не только знал, я ЗНАЮ…
Выбор.
За.
Тобой».
Шуршание. Короткий писк. Голос замолчал. На дисплее появилась новая надпись «Rammstein – Frhling in Paris». Послышались гитарные переборы, но Густаву это уже не было нужно. Он выключил плеер и положил его в рюкзак.
Эндрю продолжал сидеть рядом, потряхивая головой и как будто прислушиваясь к чему-то внутри себя.
– Он сказал, что у меня какой-то ключ в черепушке?
– А? – Густав рассеянно посмотрел на него.
– В черепушке! Ключ какой-то, мать его! Что за бред говорил этот придурок?!
Эндрю вскочил, его тут же отбросило назад, и он чуть не врезался в кабинку туалета, но смог удержать себя на ногах. Глаза его пылали, а по лицу ходили такие волны эмоций, какие появляются только на лице студента, когда на экзамене профессор задает ему неудобный, «валящий» вопрос.
– Послушай, кто отдал тебе эту запись? – спросил Густав.
– Какой-то хмырь, боже ты мой. – Эндрю рухнул на колени, обхватив голову руками. Сквозь растопыренные пальцы, как черная трава через асфальт, вылезли всклокоченные грязные волосы. – Он засунул в меня чертов ключ. Чертов ключ во мне! Прямо так, в голову, бог ты мой…
– Успокойся. Может, он пошутил насчет этого.
– Пошутил?! А по поводу твоего отца, твоей матери, твоих одиннадцати шлюх – он тоже пошутил?! Он вообще похож на шутника, этот тип?!
– Это я у тебя хотел спросить. На кого он похож, как выглядит?
– Да не помню я! Я пьяный был! Вечером появился этот мудак и дал мне эту штуку! Обычный мужик вроде бы. Сказал, чтобы я передал ее страннику по имени Густав. Мол, он придет к тебе, ты сразу поймешь кто, и спроси у него, с кем он едет. Если со стариком и зовут его Густав, то отдай ему посылку. И дал мне целую сумку с пойлом.
Эндрю внезапно зарыдал. Слезы хлынули из его глаз бурным потоком, прорезая на грязном лице русла чистой кожи. Он упал на бок, поджал ноги к груди и тихонечко завыл, не отпуская руки от головы, как будто боясь, что она сейчас взорвется.
– А когда это было?
– Не помню. Ни хрена не помню. Может, вчера, может, месяц назад. Я не веду счет времени.
«Грязный непросыхающий дикарь», – подумал Густав и вздрогнул от этой мысли, озвученной голосом из плеера.
– Перестань реветь.
– Да?! Ты меня сейчас грохнешь, а мне чего – радоваться?
– Я не буду тебя убивать.
Густав поднялся на ноги, поправил рюкзак и отряхнулся.
– Я вообще не верю ему. Это все похоже на шутку. Или дурацкий розыгрыш.
– Розыгрыш? Да, может, и правда шутка. Веселая такая. Может, и нет у меня ничего. – Эндрю заискивающе улыбнулся и шмыгнул носом. – Ты прав, скорее всего ты прав, странник. Я вот смотрю на тебя и вижу, что не мог ты родиться в городе. Только в корабле. И зачат был, наверное, на скорости. Нет, ну точно бред это все. А, как думаешь?
– Наверное.
Странник вытащил талисман из-под рубашки и внимательно осмотрел его. Ничего удивительного или необычного, всего лишь кусок железа с гравировкой. Он уже хотел вложить его обратно, как вдруг заметил кое-что на торце. Густав никогда не рассматривал эту безделушку так внимательно, поэтому открытие стало для него неожиданностью. Все равно что после двадцати лет совместной жизни узнать, что твоя жена трахалась со всеми направо и налево последние лет девятнадцать.
Талисман висел у него на груди практически всю жизнь, с тех пор как (если верить голосу) ему его подарил отец. Но Густав раньше не замечал неглубоких бороздок, шедших от торца на каждую сторону, длиной примерно два миллиметра. Словно талисман был составной частью какой-то детали. Интерфейса? Или соединительным элементом? Или ключом? Или предохранителем? Система типа «мама-папа»? Или «вход-выход»? Таких деталей, только пластиковых, было полно во внутренностях корабля.
Мама-папа…
Папа.
Густав посмотрел на Эндрю, затем опять на талисман. Спрятал его под рубашку и спросил:
– Можно осмотреть твою голову?
– Что? Что?!
– Голову. Можно посмотреть?
– Зачем это тебе?
Эндрю сжался, а глаза его расширились настолько, насколько возможно. Теперь он не был похож на спившегося дикаря-алкаша, обычный испуганный парень. Вполне даже симпатичный. Если его умыть, причесать, откормить и дать ему корабль, то он был бы похож на странника. Но он не был странником, Густав знал это. Он был всего лишь низшей ступенью. Пожирателем себе подобных, пожирателем самого себя. Дикарем.
Густав не хотел его убивать, ему прсто нужно было удостовериться, что голос говорил правду. Вот и все.
– Я подойду. Посмотрю. И уйду.
– Нет! Ты ж убьешь меня прямо тут! Как крысу задавишь! – Эндрю перевернулся на спину, взбрыкнул ногами и пополз куда-то, не вставая, словно плыл кролем в земляном бассейне.
Густав без труда нагнал его, обошел сзади, схватил за шиворот и уложил лицом вниз. Эндрю слабо сопротивлялся, кричал какие-то ругательства, но странник не обращал на него внимания. Голос сказал, что ключ в затылке.
Брезгливо сморщившись, Густав положил ладонь на немытую шею дикаря и начал медленно вести руку вверх, против роста волос.
Примерно в десяти сантиметрах от того места, где начинали расти волосы, обнаружился большой белый рубец. Густав поставил колено на спину Эндрю и вытащил пистолет. Дикарь заверещал:
– Не убивай, прошу тебя! Не убивай меня! Человек ты или кто?! Я тебя прошу, пожалуйста! Я все сделаю, не убивай! Все что хочешь! Служить тебе буду, отсосу у тебя, хочешь? Только не убивай! Я человек ведь, человек! Как и ты!
Густав медленно выдохнул и засунул дуло пистолета Эндрю в рот. Тот вертелся, стараясь вывернуться из крепкого захвата, поэтому мушка рассекла ему верхнюю губу. Брызнула кровь. Дикарь замычал, языком стараясь выпихнуть холодный смертельный металл, пахнущий порохом.
Ключ. В его голове был ключ. Густав не хотел убивать дикаря. Но голос был прав во всем. То есть вообще во всем. Сейчас нельзя было это проверить, но ту информацию, которую знал только лишь странник, голос передал абсолютно точно. Включая сны. Они снились Густаву не слишком часто, но минимум раз в месяц он вскакивал со своей кушетки, обливаясь холодным потом и стараясь унять скачущие, словно сумасшедшие блохи, мысли.
О многом можно знать, куда ни шло. Но о снах?
Такое возможно, если бы голос побывал в голове Густава. Но он успел побывать только в голове Эндрю. Прямо там, внутри. Оставив дикаря при этом в живых. Как и когда? Неважно. Если существовал способ поместить ключ в человека без вреда для его здоровья, значит, имелся способ извлечь его.
Но Густав не знал, как это сделать. Тут не помогли бы даже отмычки, потому что эта дверка была закрыта покрепче других. К этой дверке он имел всего лишь один ключ. Нажми на курок – и пещера Аладдина откроется.
Это будет ЕЩЕ ОДНА смерть, еще одна невинная жертва, но, в конце концов, он же не человек, правильно? Какой-то вонючий дикарь из города. А терять свой корабль Густаву не хотелось. Корабль был для него больше чем дом. Больше даже, чем жизнь. Он был частью его существа. И если он к чему-то еще искренне тянулся, то только к этой махине на шести колесах. Случись его потерять, и Густав погибнет. Просто умрет, упадет бездыханным.
Густав сильнее надавил на спину Эндрю, и тот начал тонко выть то ли от боли, то ли от страха.
Решись. Решись. Решись.
Левый глаз дикаря, обращенный к Густаву, бешено вращался в орбите. Густав накрыл его ладонью. Ресницы защекотали ее. Вдохнул полной грудью. Навалился на Эндрю посильнее. Закусил нижнюю губу. Направил дуло как можно выше, чтобы не задеть то, что было в его затылке, под шрамом.
– Прости меня. Прости меня, если сможешь.
Он не знал, но точно такие же слова однажды сказал его отец, темной ночью, когда в их семье неожиданно появился корабль и талисман на серебряной цепочке.
– Прости.
Густав на секунду отвернулся. Нажал на курок.
Раздался выстрел.
Наступила тишина.
Андрея больше не стало.
Глава 6
Мягко открылись замки, отъехала дверь, впуская в сумрак корабля солнечный свет, и прозвучал спокойный голос:
– Выходи, если жив. Мне понадобится твоя помощь.
Марков, дремавший лицом к стенке, ошарашенно повернулся на звуки, беспардонно доставшие его из сладкого, становившегося все глубже и глубже сна. Он увидел темную фигуру Густава на светлом фоне дверного проема. Тот участливо поинтересовался:
– Нормально себя чувствуешь? Мне просто одному не справиться, там надо будет открыть резервуар с бензином.
– А, хорошо.
Марков потер глаза и встал. Вроде бы ничего уже не болело, приступ прошел, и жизнь снова начала приобретать смысл. Многие могли бы поспорить с этим заявлением, поскольку считали, что жизнь потеряла любой смысл сразу же после Большого Взрыва. Но Марков был категорически с ними не согласен. И хотя он родился уже практически в новом мире, проведя детство в только что опустошенной и обезглавленной среде, он отлично знал прошлую историю человечества по рассказам своего деда. Кое-что добавили родители, некоторые вещи объяснили друзья и просто знакомые. А уж о картинках и видео говорить не приходилось.
Он знал настолько много о том мире, что мог не сожалеть о его потере.
О чем он действительно сейчас беспокоился, так это о лекарствах. За них можно было сказать спасибо не самому комфортному прошлому, а камни в почках, судя по тому, что против них изготавливались многочисленные лечебные средства, существовали в организме человека всегда.
Они иногда выходили из него естественным путем. Мелкое крошево. Но он представлял себе, что где-то там, в почках, сидит король-камень. Большой, шершавый, с гнилым перекошенным ртом. Иногда он недовольно ворочает своими неровными бугристыми боками, раздирая плотную и гладкую плоть почек. И тогда становится больно, очень больно.
Но не сейчас. Сейчас нужно помочь Густаву, чтобы он там ни задумал.
– Цистерны вон на том холме, вернее, они в нем зарыты. Ты иди к ним, а я сейчас подгоню корабль поближе, насколько это возможно. И да, вот, держи.
Странник дал Маркову пару железных арматурных прутьев, и тот пошел к небольшому взгорку, на который он показал. Место это находилось поодаль от заправки и колонок и напоминало маленький корт для гольфа. Прямоугольная площадь оказалась залитой потрескавшимся бетоном, и в нее были врезаны две коричневые ржавые крышки. Марков взялся за кольцо на одной из них и несильно подергал, чтобы не спровоцировать приступ.
Никакой реакции, сидит как влитая.
Густав подогнал корабль задом к бакам. Подъехать ближе мешал весьма крутой уклон, поэтому он остановился там, где корабль мог более или менее уверенно стоять на ручном тормозе. Вышел с парой больших деревянных брусьев и подложил их под передние колеса, чтобы машина не укатилась.
Потом он опустил в задней части корабля маленькую дверку, за которой находились мощный компрессор и шланг. Система обладала такой особенностью, что компрессор мог подключаться к любому функционалу корабля – им можно было накачивать и водные, и топливные резервуары.
– Теперь нужно открыть эту штуку. – Странник ногой смахнул с люка грязь и мусор. – Есть идеи?
– Нет.
– У меня тоже. Я сегодня постоянно что-то открываю, открываю, открываю. – Густав странно ухмыльнулся. – А вот с этим прям какая-то засада.
Он достал нож, присел и просунул лезвие в щель между крышкой и железным ободом – горловиной огромной канистры с бензином, находящейся под ними. Нож влез без труда, до самого основания. Значит, либо Густав попал в специальное техническое отверстие, либо поддон, на котором держалась крышка, не был сплошным.
Он принялся раскачивать нож, стараясь сдвинуть крышку вбок и расширить щель как можно больше. И крышка начала медленно поддаваться.
– Тут нет никакого замка, – сказал Густав. – Просто нужно поднять ее, и все. Тяжелая, зараза.
Он взялся за кольцо, уперся ногами покрепче и потянул на себя. Крышка со скрежетом начала подниматься. Из резервуара потянуло знакомым резким запахом бензина.
– А мне сил не хватило, – сказал Марков куда-то в сторону.
За то время, что топливо находилось в канистре, оно уже давно перестало быть тем, каким его заливали изначально. В новом мире все запасы его превратились чуть ли не в дизель, бензин с очень низким октановым числом. И этот процесс разложения продолжался.
Корабль Густава мог питаться практически любым топливом, тут страннику повезло, но некоторые жители дорог столкнулись с тем, что их более требовательные машины давно колесили по земле с иссохшими баками, аккумулируя альтернативную энергию – вроде солнечной или водородной. Если существовала подобная возможность, конечно же. Иные корабли, что называется, старой школы, не выдержав жуткого водянистого пойла, ломались раз и навсегда, так и оставаясь лежать на дорогах с переклинившими двигателями.
– Давай, – пропыхтел Густав, и Марков потянул шланг за головку.
Аккуратно сложенный рукав начал мерно раскладываться по частям. Старик направил конец в горловину бака, и остальное за него сделала сила притяжения.
Шланг со свистом ушел вниз и плюхнулся в бензин.
– Теперь поставь прутья в какую-нибудь щель, чтобы подпереть крышку, а то перебьет шланг. И нажми на синюю кнопку, – сказал странник. – Быстрее же, будь добр, а то эта хрень все время валится обратно из рук.
Марков послушно кивнул и сделал все, как надо. Корабль начал жадно впитывать бензин.
Глава 7
Аптека располагалась именно там, где указал Эндрю. Большое монументальное здание с широкими квадратными колоннами. Когда-то они были кипенно-белыми, но теперь от прежнего медицинского величия и стерильности ничего не осталось. Где-то опала штукатурка, где-то выцарапали неприличные стишки, где-то нарисовали неприличную же карикатуру. Густав не знал русского языка, но по рисункам догадывался, что неизвестные поэты и писатели оставляли здесь явно не самые мудрые послания будущим поколениям.
Здание аптеки было угловым и находилось на перекрестке. Дорога отсюда довольно-таки хорошо просматривалась во все стороны. Но подъехать непосредственно к дверям было невозможно, так как все пространство перед ними загромождал крупный кирпичный мусор. Целые куски стен, части фундамента, железная арматура, вывороченные с корнем и покореженные пластиковые рамы без стекол валялись повсеместно, разбросанные в каком-то феерическом исступлении. Очевидно, раньше здесь стояло еще одно здание, которое приняло на себя неизвестный удар, разнесший его в пух и прах, но оставивший целой аптеку.
Вдоль осколков прошлого тянулись тропинки. Их трудно было заметить, но, если приглядеться, выстраивались некие слаборазличимые кривые, по которым можно было обойти непроходимые места. Тут уже давно не видели асфальта, лишь каменное крошево, и через него упорно пробивалась жухлая трава. Но на тропинках ее практически не встречалось. Значит, люди или муты здесь появлялись. Не слишком часто, но и не слишком редко.
Густав огляделся по сторонам. На сколько хватало глаз, все пустынно и безжизненно. Мертвый город. Но странник знал, что город жив. Это лишь его оболочка, как панцирь улитки. А сам хозяин спрятался внутри. Может быть, испугался, и это хорошо. Если же он затаился, чтобы сделать смертельный бросок…
Что ж, пистолет Густава отлично знал свое дело.
– Ты пойдешь со мной, потому что я без понятия, какие тебе таблетки нужны, – сказал странник Маркову.
– Хорошо, я и не собирался здесь отсиживаться.
Густав поставил корабль боком, так, чтобы от аптеки до двери было наикратчайшее расстояние. Взял с собой пистолет, рюкзак, нож. Солнце пекло нещадно, но в здании могло быть прохладно или сыро, поэтому он надел легкую обветшалую толстовку с капюшоном. Марков же, как всегда, все свое имел с собой.
Закрыв корабль, они медленно двинулись к аптеке.
– Если мы нарвемся на мутов, я буду стрелять. Если на людей – тоже. Поэтому учти это и не дергайся, – сказал Густав.
– Людей-то за что?
– На всякий случай. Вряд ли они предложат нам выпить чашечку кофе и принять ванную. Ты дожил до седых волос, а так и не понял законов этого мира?
– Городские могут быть и хорошими, – сказал Марков стальным голосом, так что Густаву не захотелось развивать с ним эту тему.
Очевидно, старик имел какие-то положительные воспоминания, связанные с городом. Пусть продолжает думать о городе хорошо. Густав будет очень благодарен судьбе, если ничего плохого тут с ними не случится, и они отправятся дальше, искать эту проклятую общину.
Странник шел первым, успевая глядеть себе под ноги и по сторонам. Маркову было велено идти след в след. Тропинок, ведущих к аптеке, насчитывалось немного. К сожалению, они напоминали звериные тропы, по которым животные ходят на водопой. Густав знал такой охотничий прием, когда вычислялась тропа и возле нее устраивалась засада. Либо там ставилась ловушка.
Идеальный вариант, беспроигрышный, потому что звери предпочитают легкие пути, испробованные не один раз. Они идут по пути наименьшего сопротивления. И натыкаются на пулю. Если бы не Марков, Густав пошел бы прямо по камням и мусору, прыгая по ним, как по скалам, при переходе через бурный горный поток. Так вышло бы безопаснее даже с учетом возможности подвернуть ногу или упасть, ударившись виском о какой-нибудь кирпич с острой кромкой.
Но оставлять старика одного было нельзя. Густав чувствовал за него ответственность. Поэтому, если они наткнутся на ловушку, выбираться из нее будут вдвоем. К тому же они шли по тропинке почти бесшумно. Если не считать редких мычащих стонов Маркова – у него опять начался приступ.
Тропинка виляла из стороны в сторону, обходя наиболее крупные препятствия. Уже практически на подходе к ступенькам, ведущим к аптечному входу, Густав увидел что-то блестящее в мелком белом песке. Жестом остановил старика, присел и осторожно подул на предмет. Им оказалась золотая женская сережка. Странник несколько раз воткнул нож в землю вокруг находки, так как это могла быть или ловушка, или сигнальный спусковой крючок. Но никаких ниток к сережке привязано не было, поэтому она тут же исчезла в недрах рюкзака. Марков хмыкнул.
– Не смешно. Продадим – выручим что-нибудь полезное, – огрызнулся Густав.
И вот ступени. Истертые тысячами ног, в выщербинах и трещинах. Одна из плит съехала вбок, и на том месте, где она лежала, вырос большой купол муравейника. Крупные рыжие муравьи суетливо бегали взад и вперед, что-то строя, перенося и выслеживая. Говорят, что до Взрыва они были поменьше. Но сейчас такие насекомые размером с ноготь большого пальца могли причинить крупные неприятности тому, кто погрузил бы руку в их жилище.
Можно было бы разворошить это гнездо, так как яйца муравьев хоть и невкусные, но питательные. Густав решил так и сделать на обратном пути. Со вчерашнего вечера в животе у него ничего не бывало, и тот предательски урчал, видимо пытаясь переварить воздух в укор своему хозяину.
Как и следовало ожидать, двери в аптеку никто не запирал. Они зашли под козырек, в тень, и тут же Густав почувствовал прохладу. Из огромного трехэтажного здания с толстыми стенами несло свежим воздухом, как будто какой-то великан засунул себе в рот целый вагон с мятной жвачкой, засел внутри и теперь мощно дышал. Густаву не хотелось попадаться на зуб этому великану, и он надеялся, что тот окажется беззубым вегетарианцем.
Марков поежился:
– А тут не жарко.
– Есть немного. Мы не задержимся, если ты быстро определишься с таблетками.
Аптека оказалась поистине огромной и занимала как минимум два этажа. Целый медицинский супермаркет. Всюду царил полнейший беспорядок. Выбитые витрины, рассыпанные ампулы, мусор, вездесущая пыль. С потолка свисали лампы в круглых белых абажурах, целыми из которых остались от силы два или три. Конечно же, они не горели. Марков кивнул на синее табло над двумя эскалаторами.
– Видишь, что там написано?
Густав подошел поближе и остановился.
– Я вижу другое, – сказал он.
– Что, что там?
Но странник ничего не ответил, только показал пальцем. Марков проследил за его жестом и вздрогнул. На самом верху, там, где заканчивался (или начинался?) правый эскалатор, кто-то установил грубо сколоченные крест-накрест буквой «Х» доски. На них висел распятый человек. Вернее, то, что от него осталось, так как труп уже давно разложился.
– Пошли.
Густав уверенно шагнул вперед, но Марков не двинулся с места, испуганно глядя на страшную находку.
– Пошли, чего встал? Твой отдел на втором этаже, – нетерпеливо сказал странник.
– Может, уйдем отсюда, а? Здесь явно небезопасно.
– Пошли. Ему уже много лет. И больше лекарств в этом городе искать негде.
Марков послушно пошел за ним. Пропустив мимо ушей то, откуда Густав знал так много о запасах лекарств.
Рифленая и прорезиненная лента эскалатора чуть дрогнула, когда они вступили на нее, но не поехала. Примерно половину пути в тридцать ступеней Марков проделал, отвернувшись от трупа, а остальную – смотря себе под ноги. Густав же почему-то веселился и даже что-то насвистывал бодрое.
– Долго тут висит, – констатировал он, когда они наконец добрались до верха и подошли к распятому.
Под ним засохло черное пятно жидкостей, вытекших при разложении, одежда была сорвана, а черное лицо, упавшее подбородком на грудь, в эту самую грудь практически вросло. Или продавило, Густав не стал уточнять. Судя по свернувшемуся крючку гениталий, перед ними находился мужчина. На груди у него висела табличка с непонятной надписью. Густав осторожно, двумя пальцами, взял ее за край и повернул к Маркову.
– Что здесь написано?
Тот глянул одним глазом и отвернулся.
– Вот черт!
– Чего? – спросил странник.
– Там по-русски. Написано: «Он хотел нас обокрасть».
– Стало быть, здесь суровые нравы, – сказал Густав задумчиво.
– Уйдем отсюда, пока не поздно, как думаешь?
– Я же сказал: нет. Тем более мы же не воровать сюда пришли, а взять взаймы. Даже если они попросят заплатить, одна золотая сережка решит проблему, я так считаю. Поэтому будь со мной солидарен.
На втором этаже они нашли много бумажных и целлофановых пакетов, разбросанных по полу. Немного погодя Густав понял, что эти штуки надеваются на ноги. «Бахилы», – пояснил Марков. Но странник так и не понял их назначения, то есть – зачем они нужны? В этом мире грязь и пыль находились практически везде, кроме корабля странника. И бояться ее – все равно что бояться дышать. Густав еще раз сделал вывод, что не понимает людей прошлого.
Наконец они нашли отдел, в котором когда-то продавались таблетки, нужные Маркову. Но все лекарства были сброшены с полок и валялись на полу, за прилавком, грязной кучей. Старик выругался, перелез через стойку и начал искать нужные ему препараты.
– Знаешь, на кого ты похож? На мута, – сказал Густав. – Тебе бы еще пару рук на спине, и был бы вылитым чудовищем. Так и кажется, что ты сейчас хрипло закаркаешь, засунешь пригоршню этого дерьма себе в рот и накинешься на меня, выпустив длинные ядовитые когти.
– Да уж, – прокряхтел Марков из-за прилавка.
– Да-да! Но ты смотри, без ваших мутовских штучек! Если что, то я и выстрелить могу. Реакция у меня хорошая, а вот думаю я с запозданием.
– Заметно!
– Пошутил? Ха-ха! Я оценил твой юмор, Марков. Слушай, а как тебя зовут, если без фамилии?
– Чего? – Марков даже встал, держа в руках какие-то грязные упаковки с таблетками.
– Ну, зовут как? Имя?
– Михаил. Майкл.
– Красивое имя. Ты продолжай, продолжай.
Густав заложил руки за спину и начал ходить по павильону, чеканя шаг. Толстые каучуковые подошвы не издавали нужного шума, но Густав старался. Вскоре он уже сам себе отдавал приказы: «Левой, левой, ать-два!» – нарезая круги вокруг безуспешно копающегося в таблеточном мусоре Маркова.
И когда тот уже совсем отчаялся найти нужные таблетки, в ладонь как будто сама легла пластиковая круглая баночка синего цвета.
– Кажется, оно!
– Кажется или оно? А то не откачаешь тебя потом.