После нас Волгин Юрий
В конце концов, он же никого не обманывал, правда? Никто у него не спрашивал: Густав, а не убивал ли ты некоего Андрея? И он не отвечал им, скрестив пальцы: нет, не убивал, что вы!
Он просто умолчал об этом событии, так как оно самому ему казалось не очень приятным. Как не сказал Маркову, так не сказал и Семену, и всем остальным. И причина была вполне понятна: этим поступком не стоило гордиться.
Да и оставалась надежда, что убитый им Эндрю все же был не тем Андреем, которого они сейчас искали, но расспрашивать Семена о том, как выглядит (или выглядел?) внезапно понадобившийся Богу и отцу Захарию беглец, сейчас было слишком рискованно.
Они въехали на горку. Ветер трепал бантик на антенне квадроцикла Семена, который успел догнать странника и поравняться с ним. Густав вертел головой, шея обильно потела в ненавистном шлеме, и в конце концов он снял его, чуть замедлив ход. Сразу стало легче дышать, и даже немного улучшилось настроение.
Семен тоже снял шлем и повесил его на руль. Они ехали бок о бок, а не друг за другом, по двухполосной дороге, поэтому пыли и другого мусора, летящего из-под колес ведущего квадроцикла, бояться не стоило.
Впрочем, Густав вспомнил, как выбила его из сиденья собака, и поежился. Но вряд ли такое сегодня повторится. Молния не бьет в одно и то же место дважды. Конечно, кроме тех случаев, когда она на это место очень рассержена.
Миновав окружную дорогу, они въехали в город, но направились не по тому шоссе, на котором лежал вагон, а по другому.
– Оно практически сквозное, – сказал Семен, – ведет от двора и без крутых поворотов через весь город. По нему удобно было бы шагать… куда-нибудь.
Густав молча согласился. Чем дальше они от проклятой бензоколонки, тем лучше.
Улица, на которую они выбрались, ничем не отличалась от остальных. Вообще, по мнению Густава, все в этом городе было каким-то незапоминающимся и, наверное, идеально подходило для оседлой, дикарской жизни, но… Странник бывал во многих городах и полагал, что жить в красивом месте всяко приятнее, чем в таких вот декорациях.
Конечно, в России все по-другому, он и приехал-то сюда только из-за этого, взяв экзотический корабельный тур на все лето, потому что зимой на эту территорию нет доступа для странников – выпадает слишком много снега. Даже с использованием единой навигации, благодаря которой странники видят проторенные дороги, по которым без проблем проезжают корабли, соваться в Россию зимой – бесполезное занятие. Несколько месяцев в году вся эта территория превращается в один огромный белый ватный матрас, и выжить тут в корабле практически нереально – чересчур настойчиво давление со стороны природы, во всех смыслах.
Поэтому Густав и не удивлялся, что большинство российских местечек, встречавшихся ему на пути, архитектурой своей демонстрировали тяготение скорее к практицизму, чем к красоте, винтажности и оригинальности.
Взять хотя бы эти пустые, заброшенные дома. Густав проехал под столбом с табличкой на русском и дублирующей его снизу иньере: «Ул. Генерала Ушакова». Кто был этот генерал Ушаков? Военным, наверное. Странник слышал, что когда-то именно военные вместе с властью допустили разрушение этого мира.
Теперь здесь унылые ряды трехэтажных домов. Те, кто жил или живет, а вернее, существует здесь, посрывали с фасадов сайдинг, вытащили часть утеплителя для собственных нужд. Рамы со стеклами тоже пошли в дело. Подъезды, обросшие вьюном, с потертыми, раскрошившимися ступенями. Дверей нет, они тоже пригодились каким-то чересчур хозяйственным дельцам.
У одного окна, на натянувшемся от веса проводе, висела спутниковая тарелка и жалобно скреблась о жестяной подоконник окна этажом ниже.
А ведь когда-то эти улицы и дома наполняло несметное количество людей. Просто в голове не укладывается. Этот город заполняли люди. Густав улыбнулся, представив себе такую картину. Что было бы с ним, окажись он в городе того, старого мира? Где всегда у тебя на глазах люди, а ты на глазах у них.
Люди, люди, люди, везде голоса и лица, чье многообразие никак не запомнить.
Слишком фантастично. И даже неприятно.
Странник знал только пустынные, огромные просторы. Иногда за время своих путешествий он не встречал людей неделями. А когда натыкался на них, то эти встречи не оставались в памяти, если только он не имел дело с агрессивно настроенными общинами или странниками. Но такое бывало редко. В мире, где можно запросто убить и получить с этого выгоду просто потому, что так принято, встретить убийцу или грабителя большая редкость, так как людей по-настоящему мало. Любых.
Либо их предостаточно, например, в удобных для жилья городах, но Густав подобные дикарские ульи всегда избегал. Мог бы не заглядывать и в Тиски, да вот не получилось.
Именно поэтому он сейчас добровольно участвовал в фарсе поисков Андрея. Шины квадроциклов шуршали, моторы урчали, Семен внимательно смотрел по сторонам.
– Эй, – сказал Густав.
– Чего? Заметил что-то?
– Да нет, я вот спросить хотел: а давно ли отец Захарий стал разговаривать с Богом?
– Практически перед тем, как привести нас сюда, в это место, – ответил Семен.
– То есть вы не случайно попали в Тиски?
– Нет. – Семен ловко пропустил между колес обглоданный скелет кошки. – Бог выбрал Захария и место, в котором мы должны были остановиться для восстановления мира и богоугодных дел.
– Просто прям вот так взял и сказал, а вы ему и поверили?
– Не просто, а сложно.
Семен вытянул шею, всматриваясь в дом по левую от себя руку. Но, очевидно, ничего там не приметил, кроме пары голубей, целующихся на карнизе.
– Однажды мы остановились на ночлег, – сказал Семен, – и отец Захарий, хотя тогда он просто был Захом, пропал. Переполох страшный поднялся, так как он уже в то время имел в нашей общине большой авторитет. По крайней мере, сейчас все так рассказывают. Ну и вот, исчез он. Принялись его искать, три дня на это потратили, а потом он сам объявился. Немного другим…
– Это каким же? – спросил Густав.
– Другим. Видел у него шрам?
Странник кивнул.
– Говорят, что у него вся голова в кровище была и пробита даже. Весь избитый, потрепанный, но пришел сам. Когда стали расспрашивать, что случилось, он сказал, что ничего не помнит. Мол, вышел вечером из своего корабля облегчиться, а очнулся за километр от нашей стоянки, в таком состоянии.
– А только голова у него пострадала или еще что?
– Вроде только голова, но какая разница? – Семен пожал плечами. – Дело ведь не в этом, а в том, что дня через три с ним начал разговаривать Бог. Это неожиданно произошло, когда Захарий вел корабль. Святой отец рассказывал, мол, поначалу чувства были не самые приятные, как будто кто-то настойчиво так щекочет тебе голову изнутри, а теперь привык и даже наслаждается.
– Наслаждается? Я видел, как он наслаждается – у него кровь из носа текла рекой. Кому нравится глотать собственные сопли вместе с кровью? Но послушай, – странник нетерпеливо махнул рукой, затыкая Семена, который хотел что-то возразить, – тебе не кажется, что все эти «разговоры» с богом могли начаться после травмы головы? Сотрясение или еще что?
– Нет, ты, как всегда, неправ в своем невежестве, странник. – Семен победоносно улыбнулся. – Люди не склонны доверять другим, тут я с тобой согласен. Вот только когда отец Захарий говорит, он всегда говорит правду. И в тот день, в день первого явления к нему Бога, тот сказал ему, где нам нужно остановиться и куда для этого ехать. Он в точности описал наш двор. Максимально точно. И еще Он сказал, что там будет церковь. Так и оказалось на самом деле.
– Церковь? Вы приехали, а во дворе был уже построен храм? – недоверчиво спросил Густав.
– Да, именно! Божья благодать, иначе никак не назвать, все сразу это поняли. И церковь стала нашим отправным пунктом в будущее, которое мы строим теперь собственными руками. Будущее спасенных и просветленных людей.
– Тебе не кажется все это немного странным и нелогичным, Семен?
– Мне это кажется божественным, – отрезал охотник. – По-моему, мы договаривались больше не трогать ни мою, ни твою веру.
– Так-то оно так, но у меня есть некоторые мысли по поводу вашей ситуации с отцом Захарием и его разговоров с богом.
– Не посвящай меня в них, прошу тебя. – Семен вежливо улыбнулся.
За разговором они снизили скорость практически вдвое и теперь катились не быстрее человеческого шага. Умный двигатель при этом потреблял какое-то мизерное количество топлива, что способствовало как беседе, так и поиску возможного места пребывания Андрея, ведь неизвестно, сколько времени для этого потребуется.
Но вот на этой улице царило запустение. Очевидно, здесь не нашлось жилья не только для людей, но даже и для мутов. Скорее всего, причина заключалась в отсутствии источника питьевой воды, да и удаленность района от центра города, с его складами, магазинами и прочими полезными строениями, играла свою роль.
Густав поднял крышку бардачка, находившегося под цифровым экраном навигации, там лежали две полоски вяленого мяса в вакуумной упаковке и гибкий шланг с сифонным краном, который мог дать водителю воды из общего резервуара.
Странник открыл рот и повернул зажимное кольцо – из крана с шипением ворвалась в рот пенистая свежая вода.
Он оторвал половину порции вяленого мяса и начал медленного жевать. Мясо было лишь чуть-чуть подсоленным, а вот по питательности не уступало целой банке консервов, при этом превосходя их по вкусу.
На улице Генерала Ушакова по-прежнему ничего не происходило. Солнце жарило нещадно. Густав отпустил руль и быстро снял кожаную куртку. Оказалось, что к спине прилипли грязь и ошметки травы.
Он отряхнул куртку и положил ее сзади поперек сиденья. Ну что же, он утолил жажду и голод, в его распоряжении квадроцикл, светит солнце, вокруг тишина и спокойствие – жизнь прекрасна. Ему захотелось спать, и он зевнул, но тут же насторожился, заметив в доме справа какое-то движение.
Многоквартирные здания уже закончились, и это был первый частный, двухэтажный дом с целыми, что примечательно, окнами. И в одном из них мелькнуло чье-то лицо. Густав воскликнул, привлекая внимание Семена, и рукой указал ему на дом. Они затормозили.
– Что там? – спросил Семен.
– Вроде видел кого-то. Или показалось.
До странника неожиданно дошло, что зря он потревожил Семена. Они могли бы проехать всю эту улицу совершенно спокойно, не напрягаясь, с чувством выполненного долга, а затем вернуться во двор и сообщить, что поиски ни к чему не привели. Но теперь они точно застряли здесь. Пусть и на пять минут, но застряли.
И все осложнялось тем, что Густав действительно увидел что-то в доме. Что-то движущееся и скрывающееся, но не обязательно живое и уж совсем не обязательно человеческого происхождения.
– Так, – сказал Семен, слезая с квадроцикла. Он поставил его на ручной тормоз и, недолго думая, выбрал из своего арсенала все тот же дробовик, которым совсем недавно раскроил череп муту. – Пошли.
– Постой, постой. – Густав тоже соскочил с сиденья, но оружия брать не стал, надеясь уговорить охотника. – Мне же все это почудилось, сам посуди, кто там может жить?
Он показал на дом, заброшенный в той же степени, как и все остальные. К нему вела еле угадывающаяся, выложенная плитами дорожка, окруженная косматыми, когда-то декоративными кустами. Она упиралась в покосившуюся белую дверь с облупившейся краской. Подгнившие деревянные ступени и грязные окна – вот и весь экстерьер.
Семен посмотрел на дом, потом на Густава, потом снова на дом.
– Но…
– Мне показалось, говорю тебе. Мелькнуло что-то, отражаясь на стекле, а мне почудилось, что там кто-то есть. Поедем дальше.
– Ну, я не знаю. Может, все же надо посмотреть?
Семен сделал шаг по направлению к дому, и в этот момент в окне опять промелькнула неясная фигура и раздался стук, как будто упало что-то не очень тяжелое. Охотник вскинул дробовик:
– Кто там?! Эй! Андрей, если это ты, то отзовись!
Тишина…
– Я Семен, от отца Захария! Помнишь свою большую семью? Эй?!
Охотник уверенно пошел по дорожке, хрустя старым речным песком, который вперемешку с гравием и сухой землей покрывал плиты. Он не переставал держать наготове дробовик, вслушиваясь и всматриваясь во все окна.
Густаву ничего не оставалось, как пойти вслед за ним, достав пистолет и сняв его с предохранителя. Уж кому, как не ему, было знать, что в этом доме мог жить кто угодно, только не Андрей.
Глава 22
Ступени скрипнули под ногами входивших. Семен взялся за разболтанную ручку на полувывернутых болтах и надавил на дверь – она не открывалась. Тогда он уперся в нее плечом, вложив весь свой вес и силу, и только тогда дверь начала медленно и неохотно выходить из проема. Судя по всему, она сильно разбухла и теперь цеплялась за пол и притолоку, оставляя на первом рыжий, искрошенный след.
Они вошли внутрь. Здесь плохо пахло, но не то чтобы этого нельзя было выдержать. Просто неприятно.
Окна находились на солнечной стороне, и через грязные, мутные стекла в дом проникало достаточно света, чтобы все без проблем видеть и наблюдать. Но несмотря на это Семен все же включил подствольный фонарик своего дробовика с очень ярким лучом.
Они остановились в маленьком коридоре, и Густаву показалось, что здесь определенно мог бы кто-то жить, потому что… Он не сумел бы объяснить, если бы у него спросили, почему он так решил, его интуиция иногда давала просто катастрофический по своим масштабам эффект убеждения.
И даже видя перед собой разруху и затхлое запустение, странник, шагнув через порог, уже не мог отделаться от мысли, что здесь кто-то живет.
– Эй, Андрей! – негромко, но энергично крикнул Семен.
Молчание.
Возле стены стояла подставка с тремя разными ботинками. От времени и старости их покорежило, и они покрылись пылью. Белесые от плесени шнурки расплелись и разлезлись. Углы на потолке затянуло черной паутиной, такой же старой, как и весь этот дом. Пауки сюда явно не захаживали долгое время, да и поживиться тут им было нечем – все мухи ютились поближе к свалке.
Сразу напротив входа находилась кухня. Семен кивнул в ее сторону, и они пошли туда вместе. Густав почему-то с опасением ожидал, что охотник скажет: «Давай разделимся», но этого не произошло. Обычно такая тактика, как «давай разделимся», ни к чему хорошему не приводила. И странник подозревал, что в подобном сумрачном доме эта фраза все только бы усугубила.
Они, озираясь и держа пальцы на курках, вошли на кухню. Посередине ее стоял валкий, рассохшийся стол, на нем разномастные пятна, кружка с отбитой ручкой и маленькое блюдечко с чем-то липким. Варенье или мед, непонятно, но в этой массе застряло столько тараканов, что не сосчитать.
Все шкафчики и полки давно попадали со своих креплений, а электрическая плита скалилась на чужаков выбитым стеклом, когда-то закрывающим духовку. На подоконнике, под выцветшими и полупрозрачными занавесками, лежала вздувшаяся красная пачка сигарет. Семен брезгливо тронул ее дробовиком:
– «Прима».
– Что? – спросил Густав.
– Сигареты «Прима». Жуткая вещь, я как-то нашел пачку. Табак тот еще, мне сперва показалось, что туда подсыпали пороха. Как это можно было курить, не понимаю.
Так как на кухне ничего интересного не обнаружилось, Густав нетерпеливо спросил:
– Ну что, нашел своего Андрея? Может, пойдем отсюда?
– Нет. Ведь кто-то же был в тех комнатах. Если судить по количеству окон, то их как минимум три.
– Мы звали его. Мы спрашивали. Ни ответа, ни привета. И ты до сих пор думаешь, что это Андрей?
– Все может быть. А если здесь кому-то нужна наша помощь?
– А если это муты или засада, Семен? Ты не подумал об этом?!
– Мы с тобой два взрослых мужика. У нас есть пушки, которые стреляют отнюдь не горохом. И сегодня Мутов день, странник. Сказать по-честному, я недостаточно повеселился на том пятаке. Есть смысл хоть как-то поразвлечь меня в этот день, не считаешь?
Семен положил руку Густаву на плечо и заглянул ему в лицо. В его же глазах читался лишь один вопрос, озвученный ранее, и он ждал два предполагаемых ответа: да или нет. Но странник так понимал, что, скажи он «нет», это ничего не изменит, только испортит отношения.
– Да, давай походим по этому старому, обычному, одному из тысячи, дому в поисках приключений, ты прав. Давно у меня не появлялось шрамов, – сказал Густав и натянуто улыбнулся.
– Вот! – Семен пихнул Густава в грудь кулаком и крикнул во все горло: – Эй! Я последний раз спрашиваю – есть кто дома?!
Ни скрипа, ни кашля в ответ…
– Молчание – знак согласия, – констатировал Семен.
Линолеум на кухне тоже был залит чем-то липким, и, когда они вышли в коридор, их подошвы начали прилипать к полу и отрываться с противным чавкающим звуком.
Первая комната хорошо просматривалась из прихожей и была не заперта. Быстро прикинув, Густав сообразил, что с улицы он увидел что-то не в этом окне, а в следующем, и, получается, именно начиная со следующей комнаты ему нужно подключить все свои инстинкты, не забывая про мускулы и реакцию.
Вести бой в замкнутом пространстве страннику приходилось редко, поэтому каждый такой заход вызывал у него сложные чувства. Он всегда старался избегать подобных ситуаций и вторгался в помещение только в случае крайней необходимости, если это была аптека или продовольственный склад. Но в Тисках критический порог за несколько дней превысил все допустимые нормы за год. А ведь еще предстояла вылазка к Бояру, и вряд ли тот живет в душистом стогу сена посреди бескрайнего поля.
В первой комнате – опять ничего особенного. Мягкий диван с порванной чьими-то когтями спинкой, пара разваленных кресел и плоский, но старый телевизор, упавший со стены и буквально вонзившийся в пол одним углом. Там же, на полу, по центру, вздыбленный и жесткий ковер. Наверное, его частенько заливало через прохудившуюся крышу. В доме вообще царила сырость, которую не смогла выбить даже чудовищная жара, давным-давно начавшаяся и не думающая прекращаться в ближайший месяц.
Семен задумчиво пощелкал выключателем, не глядя на пыльные, почерневшие от грязи лампочки в плетеном абажуре.
Света, естественно, не было. Здесь, как и во всем мире, уже многие десятки лет не зажигали электричество.
– Все умерло, – тихо сказал охотник.
– Ты о чем?
– О жизни, – сказал Семен.
Он присел перед телевизором и написал четыре, если Густав не ошибался, буквы на его пыльной поверхности. По-русски. Густав прочитал это как «Бука», но у него имелись веские сомнения насчет второй буквы, а спрашивать у охотника не хотелось.
– Не очень хорошо понял тебя, – сказал странник.
– Я не люблю видеть вот это все. Следы чьей-то умершей жизни. Ведь кто-то здесь ходил, ел, спал, любил, заботился, воспитывал детей и никогда не думал, что… Да, мы строим новое будущее, но и старое прошлое забыть нельзя. А оно мертво, всерьез и надолго.
– Это естественно.
– Я и не спорю.
Семен поднялся. Он, как и Густав, понимал, что за следующей дверью их кто-то ждет. И действовать тут нужно было осторожно. Нужная им дверь не открывалась просто так, и Густав безуспешно попробовал навалиться на нее плечом.
Недолго думая, Семен отошел на пару шагов и со всего размаха ударил ногой в район замка. Дверь пошатнулась, жалобно задрожав, и чуть приоткрылась, омерзительно проскрежетав по полу. Охотник ударил еще раз, треснуло дерево в местах крепления петель, и дверь наконец-то открылась.
Пошарив по помещению лучом фонаря, Семен проскользнул внутрь. Густав остался прикрывать тыл, потому что подставляться под неизвестность вдвоем было бы слишком опрометчиво.
– Проходи, – сказал Семен. – Только осторожнее, коленом не ударься.
Войдя, странник отметил, что эта комната обжита гораздо больше, чем те, что они видели до сего момента.
Больше всего Густава поразили ковры, которыми здесь было покрыто буквально все: начиная с кушетки и пола (открытая дверь вздыбила, чуть не порвав, первый из них) и заканчивая стенами.
– Смотри, – тихо сказал Семен, показывая за спину Густаву.
Тот обернулся. К двери прижимался тяжелый, почти квадратный комод с множеством ящиков и ящичков. Странник попробовал подвинуть его – тяжелый, еле шелохнулся.
– Его приставили сюда специально? – Странник тоже перешел на шепот, хотя это и было самым нелогичным поступком на свете, учитывая тот шум, с которым они уже в течение получаса ходили по дому, переговариваясь и между делом выбивая двери.
– А ты как думаешь? Это еще не все. Приглядись.
Семен пнул ковер, лежащий на полу, подцепил его носком ботинка и приподнял. Под ним оказался другой.
– Верхний явно свежее, – сказал Семен. – Да и другие, ты посмотри, одни пыльные и старые, как дерьмо мамонта, а другие новее. Их принесли сюда совсем недавно.
– Кто?
– Очевидно, тот, кто находится в следующей комнате. Любитель ковров. Других вариантов у меня нет. Чертов маньяк любит эти пестрые никчемные покрывала.
Густав тяжело вздохнул, уперев руки в бока. Выглянул на улицу через окно. Да, именно отсюда кто-то наблюдал за ними. Квадроциклы стояли как раз напротив этой комнаты, только чуть впереди и дальше. На улице было пустынно, и им ничего не угрожало, тем более что завести или снять их с ручного тормоза никто бы и не смог, разве что какой-нибудь заезжий странник с полным дубликатом ключей.
– Открываешь? – спросил Густав, кивнув на дверь.
– А почему опять я? Может, ты попробуешь? – прошипел Семен.
Густав отметил, что охотник волновался, но не хотел показывать виду.
– Почему бы и не я? – легко согласился Густав.
Он примерился к замку и уже хотел выбить его на манер Семена, но остановил себя в последний момент. Подошел к двери и повернул ручку. Она легко поддалась, и дверь приоткрылась.
Густав согнул руку с пистолетом на уровне груди, максимально удобно, так, чтобы ее нельзя было сбить в момент прицеливания или выбить оружие, и толкнул дверь, открывая ее до конца.
Прежде всего он почуял плохой, тяжелый запах, вырвавшийся из комнаты. Его источник был очевиден, и сперва Густаву даже показалось, что на кровати, в тряпичных лохмотьях, укрытый разноцветными слоями одеял, лежит труп.
Но когда он заглянул внутрь комнаты, то «труп» застонал, приоткрыв рот с одним-единственным гнилым зубом. Это была старуха, очень древняя. Кожа совсем истончилась и стала восково-мертвенной. Заостренные нос, провалившиеся черные глаза и выдающиеся далеко вперед кустистые брови говорили о прошедших годах лучше, чем кольца на срезе дерева.
Она зашевелилась, беспорядочно двигая тонкой рукой. Вернее, тем, что от нее осталось – костью и конопатой кожей, под которой виднелись набухшие черные вены с узелками.
Над ложем старухи висели часы с ходиками. Когда Густав открыл дверь, они еще шли. Но уже через полминуты остановились.
Густав махнул Семену, и они медленно вошли в комнату, которая оказалась последней и самой большой в этом доме. Ведущих куда-то дальше дверей тут уже не было – замкнутое помещение с одним-единственным большим окном. Кровать с живым трупом, часы, полосатый сине-красный половичок и низкий потертый столик с объедками.
Старуха все шарила рукой, издавая бессвязные звуки, и странник понял, что она ищет еду. Столик отодвинулся от кровати слишком далеко, и Густаву пришлось ногой подпихнуть его. Старуха длинными пальцами с отросшими ногтями, под которыми полукружьями сидела грязь, неловко взяла кусок то ли крекера, то ли печенья, положила его в рот и начала медленно обсасывать, довольно чавкая.
– Фу, – только и сказал Семен.
Он прошелся по комнате, но больше ничего примечательного не обнаружил. Склонился над старухой, но она никак не отреагировала и не открыла сморщенных век, под которыми поблескивала какая-то студенистая белая масса, похожая на гной.
– Привет-привет, – сказал Семен, но ответа не добился. Старуха шумно дышала и обсасывала крекер. – Слушай, странник, а твой друг Марков нашел бы с ней общий язык.
– Думаешь? – усмехнулся Густав.
– Ну да. По возрасту они недалеко друг от друга ушли. Прямо одногодки. И она вполне еще ничего себе, симпатичная, не без недостатков, но все же. Только у твоего зубов побольше, еще загордится.
– Хорошая шутка, но негодная в данном случае. Что нам с ней делать, Семен?
– Что-нибудь. По-моему, сейчас главное вообще не это. Мы можем с ней ничего не делать, в прямом смысле взять и уйти отсюда. Но остается одна досадная загадка, которую я никак не могу решить. Во-первых, глядя на это тело, никак не подумаешь, что оно может стремглав бегать по дому, запирать двери, двигать тумбочки и так далее. Во-вторых, – Семен обвел комнату руками, – кто все это содержит? Приносит еду, заводит часы, наливает воду, ухаживает за ней, в конце концов? Да, тут запашок не как у розового куста в цветущем палисаднике, но и не воняет так, что скулы сводит. За ней прибирают, это факт. Кто и зачем?
– Я не знаю, – сказал Густав.
– Я тоже.
Семен присел перед столиком и, оттопырив мизинец, поворошил то, что на нем находилось. Помимо крошек, грязи и пары засушенных трупиков насекомых, там лежало штук пять крекеров, явно протухший кусок рыбных консервов, заботливо положенный на картонку, и стеклянная бутылочка с водой. Охотник взял ее, поболтал и принюхался.
– Не тухлая, свежая, – сказал он.
Старуха, услышав звук плещущейся воды, замычала и опять потянула руку, почему-то высунув толстый белесый язык, на котором виднелись желтые крошки крекера. Семен брезгливо сунул ей бутылочку прямо в ладонь, и она присосалась к горлышку, жадно глотая.
– Вечно тут не просидишь, ухаживая, – сказал Густав. – Или она тем и живет, что к ней приходят разные случайные люди и помогают попить, поесть, сходить в туалет?
– Не думаю. Прошли те времена, когда такое могло случиться. Хотя я не исключаю, что она может их еще помнить.
Семен еще раз оглядел комнату. Все ровно и гладко, идеальная композиция ненужных вещей и умирающего человека в умирающем городе. Вот только при всей этой идеальности что-то тревожило охотника. Как больной зуб или разбитая губа – даже привыкнув, ты все время касаешься их языком, потому что они нарушают привычный ритм существования твоего организма.
Так и эта комната. В ней что-то слегка выбивалось из общего порядка, словно прыщ на красивом, идеальном женском лице.
И вдруг Семен понял. Он щелкнул пальцами, привлекая внимание Густава, и показал на потолок. Там висела лампочка в темной цилиндрической оправе, которая крепила ее к потолку. Семен встал под ней, потянулся, но достать не смог. Тогда он подпрыгнул и коснулся футляра. Лампочка вспыхнула на короткое мгновение.
– Видишь? – спросил Семен.
Он подпрыгнул еще раз. Старухин столик дрогнул и стукнул ножками, как маленький пони, желающий унестись вскачь. Лампочка опять зажглась и потухла.
– Это лампочка на фотоэлементе, ты понял? Все остальное освещение, что мы видели, было когда-то запитано от станции или генератора, не знаю точно, но то обычные лампочки накаливания. А эта на солнечном свете и срабатывает, когда я закрываю ее фотоэлемент, имитируя сумерки или ночь. Закрыли – и она зажигается. Странно, да? Ее явно сделали после Большого Взрыва, кто-то монтировал ее специально, смотри, совсем свежие шурупы. Только зачем?
– Слишком много вопросов, а ответов на них нет, – сказал Густав.
– Вот это ты верно заметил.
Семен подпрыгнул еще раз, хлопнул по элементу, улавливающему свет. Лампочка вспыхнула, погасла, он приземлился и почти тут же буквально провалился в пол. Густав видел это как при замедленной съемке и сначала не понял, что произошло. Его глаза лишь автоматически зафиксировали случившееся, но мозг-то оказался к этому готов и «увидел», вернее, предположил развитие ситуации иным способом, успев смоделировать ее по своему разумению.
Итак, Семен с треском провалился. На месте, где он должен был стоять, теперь вместо красно-синего коврика зияла черная квадратная дыра.
Густав бросился к ней, встал на колени и заглянул внутрь. Свет до определенной степени проникал вниз, но не до конца, освещая лишь маленький пятачок на глубине трех-четырех метров. И на этой арене размытого слабого света лежало скрюченное тело Семена. По бокам черного провала на петлях покачивались две створки, и было понятно, что коврик скрывал вход в какой-то погреб или подвал.
– Ты как? – крикнул Густав.
Семен зашевелился, открыл глаза и посмотрел на странника осоловелым взглядом.
– Нормально… кажется.
Он сел и провел ладонью по затылку, груди, ногам, пояснице, диагностируя себя таким образом. Видимо, все у него действительно было в порядке, поэтому Семен встал, сделал шаг в сторону, практически выходя из зоны видимости, но быстро вернулся обратно, осматривая теперь свой поднятый дробовик, который вылетел из рук при ударе.
– Там есть кто-нибудь? Или что-нибудь? – спросил Густав.
– Не знаю, тут темно. Хотя погоди. – Семен включил вырубившийся фонарик и посветил им в разные стороны, поворачиваясь вокруг своей оси. Его лицо практически не меняло выражения в двух третях поворота, но вот он дошел до какой-то точки и увидел что-то, что даже на расстоянии встревожило не только его, но и Густава.
– Что там, эй?! – спросил он.
– Тут какая-то дверь, и за ней есть проход. Погоди. – Семен выставил руку ладонь вперед. – Оттуда тянет холодным воздухом, знаешь ли. Тебе лучше спуститься.
– Может, мне лучше вытянуть тебя наверх, а? – сказал Густав.
– Нет. Мне это место не нравится все больше и больше, и именно поэтому я хочу узнать, что здесь происходит. Давай прыгай быстрее.
– Хорошо. Только прыгать я не собираюсь.
Густав огляделся. Единственным вариантом была веревка – спуститься по ней, а потом без проблем подняться наверх. Но из чего ее сделать? Старуха продолжала грызть крекер, и странник подумал, что ее бесчисленные одеяла могли бы послужить неплохим материалом. Его останавливали только жалость к ней и вонь. Поэтому он решил сделать веревки из одного из ковров в соседней комнате.
Густав достал нож и располосовал ковер на длинные узкие полосы, ширина которых вполне годилась для того, чтобы выдержать вес взрослого мужчины и при этом не позволяла материалу потерять гибкость. Если разрезать его на более широкие части, то их будет довольно трудно связать вместе, если же сузить – то велика вероятность обрыва.
Когда с импровизированной веревкой было покончено, Густав из оставшихся частей ковра сделал узлы, за которые можно было цепляться. Кровать с панцирной сеткой, на которой лежала старуха, оказалась довольно тяжелой и устойчивой и послужила естественным якорем для веревки.
Густав привязал один конец за толстую квадратную ножку, другой сбросил вниз. Затянул потуже лямки рюкзака, спрятал нож и полез в подвал. Старуха при этом что-то жалобно воскликнула, видимо недовольная тем, что опять осталась в одиночестве, но на нее уже было не времени.
Спуск оказался делом непростым. Ворс и пыль из ковра настойчиво лезли в нос, а ладони постоянно норовили соскользнуть. И тут действительно помогли грубые узлы, на которые странник становился ногами или за которые цеплялся, как за спасительные ограничители. Он прополз по канату примерно полпути, и на оставшуюся часть у него просто не хватило терпения – разжал пальцы и довольно ловко приземлился на ноги, правда получив в полете одним из узлов веревки по лицу.
– У меня нет фонаря, поэтому светить будешь ты, – сказал он Семену.
Тот кивнул и начал с того, что осветил ту самую дверь, из-за которой тянуло холодной сыростью.
Большая часть подвала скрывалась в темноте. Тем не менее Густаву удалось заметить, что пол здесь земляной, хотя кто-то и вытоптал землю до состояния твердого асфальта и на ней явно различались следы множества ног. Семен просто не мог наделать здесь такое количество отпечатков, и уж точно не он являлся автором следов голых ступней.
Густав взялся за ствол дробовика и повел лучом фонаря по стенам. Они были кирпичными, темными от времени и в подтеках от сырости. Кое-где виднелись размашистые надписи на русском языке, а в правом дальнем углу стоял покрытый пылью и паутиной вентилятор, грустно опустивший сетчатую голову.
– Здесь явно кто-то живет, – сказал Густав. – Или жил.
– Живет, – уверенно сказал Семен. – Кто-то решил тут от нас спрятаться, я Богом клянусь.
– Андрей?
– Похоже, что нет. Но как знать, вдруг мы найдем тут Божьих детей, которые, помимо бескорыстного ухода за старухой, еще и занимаются чем-то пристойным?
– Вряд ли, – сказал Густав.
– А давай посмотрим.
Луч фонаря опять уперся в маленькую дверку, они переглянулись и двинулись к ней. По мере приближения запах сырости исчезал, а вот ветер, вернее, что-то похожее на сквозняк, то усиливался, то пропадал.
Семен вышел вперед, ногой подцепил дверь и открыл ее до конца. За ней оказался узкий коридор с низким потолком, а в конце него виднелась еще одна дверь.
В коридоре не было ничего интересного, кроме закопченного потолка, поэтому они быстро прошли его и вышли через опять же незапертую дверь в довольно большое помещение с колоннами.
– Что за мать твою? – сказал Густав. Здесь было прохладно, если не сказать холодно. Еще немного, и изо рта пошел бы пар.
Помещение действительно было большим, высотой в два человеческих роста, а по площади… Это не поддавалось определению, потому что фонарь не светил так далеко. По крайней мере, впереди было еще метров двадцать, а то и двадцать пять свободного пространства, теряющегося в многочисленных граненых колоннах, подпирающих потолок.
– Куда мы попали? – спросил странник.
– Без понятия, – сказал Семен.
Их шаги негромким эхом отдавались в помещении. Дышать было легко, особенно после дикой жары там, наверху. Они шли между колонн, как заблудившиеся дети в каком-то таинственном каменном лесу из злой сказки. Пол здесь уже был бетонным, и кое-где валялись ржавые железки неизвестного назначения. Густав поднял одну, и при внимательно рассмотрении это оказался перекрученный металлический уголок со следами оторванного крепления. Зачем он был нужен и как тут очутился – оставалось загадкой.
Наконец они достигли конца помещения, где обнаружили еще три двери и большие короба сплит-системы, размещенные практически под потолком. Именно они генерировали тут свежий воздух и кондиционировали довольно большое помещение. И, что самое удивительно, система пребывала в рабочем состоянии – неторопливо гудела, мигала тусклыми лампочками, и легкие бумажные полоски бодро развевались от потока воздуха, выходящего из них.
– Опять. Я ненавижу двери, – сказал Густав. – Сегодня с ними просто какой-то перебор. Что на них написано?
– Тут по-русски, – ответил Семен, водя фонарем по табличкам. – Директор, бухгалтер и заводские помещения. Это на последней.
Читать бесплатно другие книги:
