Генерал-фельдмаршалы в истории России Рубцов Юрий

Граф Дмитрий Алексеевич Милютин (1816–1912)

Этот человек прожил без четырех лет век. Пережил четырех монархов, от пятого — Николая II получил высший военный чин. Трудно даже представить, какую эпоху вместила в себя его жизнь: почти от Отечественной войны 1812 г. до Первой мировой.

Блестящий военный, он не раз бывал в боях в ходе Кавказской и русско-турецкой (1877–1878) войн. Удостоен всех высших орденов Российской империи и многих иностранных государств. Военный министр при Александре II. Один из наиболее удачливых в истории России реформаторов. Член Государственного совета. Маститый ученый, избранный в состав Российской Академии наук. Основоположник новой науки — военной статистики. Крупный военный теоретик, педагог, историк. За исследование суворовских походов удостоен престижнейшей Демидовской премии Академии наук. Известный писатель, поддерживавший дружеские связи с И.С. Тургеневым, Т.Н. Грановским, И.И. Панаевым, К.Д. Кавелиным, А.Ф. Кони, В.И. Далем.

Всего этого с лихвой хватило бы на несколько человек, и они бы не потерялись в истории. А тут все достоинства счастливо совместились в одном — Дмитрии Алексеевиче Милютине.

Знакомишься с основными вехами жизни Милютина — и невозможно отрешиться от мысли, что он с самого начала готовился к уделу реформатора. Родившийся в небогатой дворянской семье Дмитрий окончил Благородный пансион при Московском университете, после чего определился на военную службу. В семнадцать лет был произведен в офицеры, в двадцать блестяще окончил Императорскую военную академию. Причисленный к Генеральному штабу юный штабс-капитан ни на день не прекращал занятий математикой и геодезией, астрономией и механикой.

Оплодотворяя теорию практикой, он в 1839 г. испросил командировку на Кавказ для изучения боевого опыта. Лез в самое пекло, и в ходе экспедиции в Ахульго, где располагалась ставка имама Шамиля, получил ранение. «Один из самых отличных офицеров армии. С умом, украшенным положительными сведениями, он соединяет практический взгляд и не на одни военные предметы. К тому же примерной храбрости, благороднейших чувств…», — отозвался о нем непосредственный его начальник, рекомендуя Милютина наместнику Кавказа А.П. Ермолову[87].

Нет сомнений, что одной из причин, подвигших Дмитрия Алексеевича к реформаторской деятельности, стало его путешествие за границу, предпринятое в конце 1840 г. Молодой офицер посетил Германию, Италию, Францию, Англию, Бельгию, Голландию, Швейцарию, побывал на Балканах. По его признанию, эта поездка открыла ему глаза на действительное состояние России сравнительно с Западной Европой в культурном отношении: «Любя искренне свою родину, я глубоко скорбел, видя на каждом шагу, насколько мы отстали».

Какому патриоту мила такая картина? Но как часто причины такой отсталости и раньше, и теперь готовы мы видеть в чем угодно: в роке, в кознях иных народов, в особенностях национального характера русских… А вот Милютин начал с себя, увидев пробел в собственных знаниях. Поразительно широк диапазон дисциплин, которыми он наметил заняться по возвращении в Петербург: право, политическая экономия, в том числе и в приложении к военному и военно-морскому делу, долговременная фортификация, строительство мостов, береговых укреплений, путей сообщения, осушение болот… Особо намечено «изучение военной и политической истории». Не ждал человек, когда достигнет «степеней известных», дабы наверняка включиться в перемены. Рассуждал просто: надо быть во всеоружии, когда бы ни возникла в тебе потребность для армии, для страны.

Творческой, неординарной, выламывающейся из общего ряда личности всегда трудно. Заурядным людям, пусть даже благожелательно настроенным, нелегко мириться с живущим рядом талантом: ведь он взрывает привычные и часто комфортные жизненные каноны, нарушает принятые правила «игры». Дмитрий испытал это на себе. Желая найти максимальное применение способностям, он пробовал себя в качестве обер-квартирмейстера войск Кавказской линии и Черноморья, преподавал в военной академии в Петербурге. В конце 1848 г. получил назначение «для особых поручений» к военному министру. По прямому повелению императора Милютин выполнил капитальное исследование, начатое еще видным историком генерал-лейтенантом А.И. Михайловским-Данилевским, по истории войны России и Франции в царствование Павла I. Именно будущему фельдмаршалу обязано современное ему общество возрождением интереса к суворовскому наследию, научному освещению деятельности А.В. Суворова как полководца-психолога и воспитателя солдат.

Внешне, казалось, у Дмитрия Алексеевича не было повода для недовольства жизнью. Рос в чинах (уже в 1854 г. произведен в генерал-майоры), завоевал прочный научный авторитет, приближен к императору, будучи назначенным в свиту его величества. Но не может быть полного удовлетворения от труда, когда знаешь, что мог бы сделать куда больше. «При тогдашнем режиме и духе времени все, что делалось, писалось, говорилось, — читаем в его „Воспоминаниях“, — должно было более или менее носить на себе отпечаток лицемерия и фальши»[88]. В такой обстановке таланту развернуться в полную ширь было воистину нелегко.

Рамки дозволенного, казалось, раздвинула Крымская война. Невиданные мужество и стойкость офицеров, солдат и матросов не могли компенсировать несовершенства организации русской армии, прямо вытекавшие из крепостнического характера общественного строя. Требовались решительные перемены.

В августе 1855 г. по повелению царя была создана специальная комиссия «для улучшения по военной части» во главе с генералом Ф.В. Ридигером. Через полгода в ее состав вошел и Милютин. Пожелания перемен он, судя по всему, принял за чистую монету. Уже через месяц работы в комиссии Дмитрий Алексеевич представил обширную записку, которая в отличие от других, весьма обтекаемых проектов, ставила вопрос о коренной реорганизации всей военной системы. «Крепостное право не позволяет у нас ни сократить срока службы, ни увеличить числа бессрочно-отпускных для уменьшения наличного числа войск», — писал он, доказывая необходимость сокращения армии в мирное время до минимума и максимального развертывания ее в военное время.

Еще более острые оценки давал Милютин механизму государственного и военного управления. «Можно было опасаться, — вспоминал он, — не только падения Севастополя, но и других не менее грозных катастроф, от которых могло поколебаться самое значение политическое России. Такие черные мысли преследовали меня и днем и ночью. Поставленный так близко к главному центру, из которого истекали все общие распоряжения, военные и политические, я имел возможность видеть, так сказать, закулисную сторону ведения войны с нашей стороны и потому более всего имел основание страшиться за будущее… Военный министр строго держался роли ближайшего при государе секретаря по военным делам; все министерство Военное только приводило в исполнение передаваемые министром в надлежащие департаменты высочайшие повеления. В департаментах главною заботою было составление всеподданнейших докладов, гладко редактированных, красиво и крупно переписанных набело, с наглядными ведомостями и справками. На самые маловажные подробности испрашивалось высочайшее разрешение и утверждение. Едва ли возможно довести военное управление до более абсолютной централизации»[89].

Вывод напрашивался один: нужны срочные перемены. О них глухо заговорили в обществе. Подходы к ним вроде бы искала и комиссия генерала Ридигера. Но война закончилась, и прекратились разговоры даже о каком-то подобии реформ. На пост военного министра вместо В.А. Долгорукова пришел Н.О. Сухозанет, о невежестве которого ходили легенды. Образованнейший генерал Милютин сразу пришелся не ко двору и был отчислен от всех должностей в министерстве. «С полной искренностью могу сказать, — признавался он в „Воспоминаниях“, — что я… нимало не сожалел о несбывшихся видах на занятие значительного поста в военном управлении. Не честолюбие влекло меня на этот путь, а чистосердечное желание работать с пользой для общего дела…»[90].

По предложению наместника на Кавказе князя А.И. Барятинского Милютин в 1856 г. был назначен начальником главного штаба Кавказской армии. За четыре года пребывания на этом посту он внес заметный вклад в завершение Кавказской войны и завоевание края, реорганизацию управления войсками и военными учреждениями края (см. очерк о А.И. Барятинском).

Еще в годы первого пребывания на Кавказе (1839–1840) у него сформировался свой особенный взгляд на проблему умиротворения «жемчужины Российской империи». Что горцев не победить без применения оружия, было очевидным, но вместе с тем Дмитрий Алексеевич считал необходимым изменить как систему военных действий, так и политику в отношении местного населения. По его мнению, меры военные следовало непременно сочетать с нравственными, обязательно учитывать религиозные верования горцев, их обычаи, традиции, образ жизни.

Деятельная служба на Кавказе была для Милютина желанным занятием — с этой оценкой современного историка Л.Г. Захаровой нельзя не согласиться. Как военный и государственный деятель он всегда отстаивал активную имперскую политику самодержавия. И нет ничего удивительного в том, что убеждения в необходимости широких радикальных преобразований во всех сферах жизни сочетались у него с заботами о дальнейшем расширении и укреплении империи.

При непосредственном участии Милютина был разработан план покорения Дагестана и Чечни. Дмитрий Алексеевич лично участвовал в овладении Гунибом (25 августа 1859 г.) и пленении Шамиля. «Вы прежде писали историю, теперь вы делаете историю», — восторженно откликнулся на это событие один из современников в письме к Милютину.

В Кавказской армии он оставил добрый след. Провожая Милютина в Петербург, князь Барятинский писал Александру II: «Вы найдете в нем человека, искренне преданного вашей особе, склонного ко всему доброму; это человек честный, неуемного рвения, усидчивости ни с чем не сравнимой, и чрезвычайно чувствительный к доверию и к хорошему обхождению, всегда осторожный, деловитый, благородно-нравственный, безо всякого педантства, далекий от всяких личных видов, совершенно бескорыстный и чуждый всякой зависти»[91].

В 1860 г. Дмитрий Алексеевич получил назначение на должность товарища (т. е. заместителя) военного министра, все того же Сухозанета. Их взаимоотношения очень скоро настолько обострились, что уже весной следующего года товарищ министра подал рапорт о предоставлении ему из-за ухудшившегося здоровья длительного отпуска «для морских купаний». По сути, это был благовидный предлог, чтобы совершенно расстаться с военным ведомством.

Однако уже в мае Сухозанет стал наместником Царства Польского, а Милютин вступил в управление Военным министерством. Новый император Александр II подбирал команду реформаторов, и по совету князя Барятинского включил в нее Дмитрия Алексеевича. Отменой крепостного права 18 февраля 1861 г. в России начиналась полоса радикальных реформ, позднее оказавшихся наиболее плодотворными из всех, которые когда-либо предпринимались в нашей стране.

На новом посту генерал Милютин немедленно взялся за составление программы необходимых преобразований во всех сферах военного управления и организации армии. Главный замысел заключался в создании массовой армии буржуазного типа: отмена крепостного права такую возможность открывала. Утвержденная в январе 1862 г. Александром II программа стала правовой базой всеобъемлющей военной реформы.

Одним из первых шагов министра стала реорганизация военного управления в центре и на местах. Прежде какая-либо система здесь отсутствовала. К примеру, военному министру не подчинялись артиллерия и инженерные войска: должности генерал-фельдцейхмейстера и генерал-инспектора по инженерной части замещались близкими родственниками царя, имевшими право непосредственного ему доклада (см. очерки о в.к. Михаиле Николаевиче и в. к. Николае Николаевиче). А главному начальнику военно-учебных заведений самому были предоставлены права министра. На местах же военное управление вообще практически отсутствовало.

По предложению Милютина была введена закрепленная в Положении 1867 г. стройная система военного управления. Вместо многочисленных департаментов создавались главные управления, ведавшие целиком той или иной отраслью, включая ранее суверенные артиллерию, инженерные войска и вузы. Аппарат Военного министерства сократился почти на тысячу человек, а канцелярская переписка — наполовину. Достойный, заметим, пример нынешним преобразователям, больше декларирующим принцип «оптимизации» управленческих структур, нежели добивающимся этого на практике.

Вся территория империи была разделена на 15 военных округов, сосредоточивших все функции военного управления на местах. Устранялась, таким образом, излишняя централизация управления — один из недостатков дореформенной военной администрации. А главное — военно-окружная система создавала большие преимущества в деле оперативного руководства войсками и обеспечивала их быструю мобилизацию. В случае войны управления округов легко преобразовывались в штабы объединений, что было особенно важно для пограничных областей. Как легко убедиться, в основных чертах такая система сохранилась до наших дней, пройдя почти полуторавековое испытание. Это ли не свидетельство прозорливости реформатора!

Глубоко новаторским оказался и его подход к устройству армии. В современных войсках, считал военный министр, теми, кто находится под ружьем в момент открытия боевых действий, уже не обойдешься. Нужны заранее подготовленные резервы. В этом смысле Россия катастрофически отставала от других стран. Если, например, Франция в случае войны могла увеличить численность армии в 2 раза, Пруссия — в 3,4 раза, то Россия — всего на 25 %.

Что предпринял Милютин? Похоже, он твердо усвоил, что реформатор должен быть не только последовательным стратегом, но и гибким тактиком, коль скоро желает успеха своему начинанию. Министр понимал, что ему пока не удастся в корне изменить систему призыва, добиться значительного сокращения срока службы. Поэтому он предложил довести ежегодный контингент рекрутов до 125 тысяч человек при условии увольнения солдат не по выслуге, а «в отпуск» на седьмом — восьмом году службы. Кроме того, предложил привлекать к выполнению воинской повинности привилегированные слои. Хотя эти меры и не могли обеспечить создание массовой армии буржуазного типа, они все же принесли зримые результаты: к 1870 г. запас возрос до 553 тысяч человек против 210 тысяч в 1862 г.

В 1874 г. рекрутские наборы окончательно уступили место всесословной воинской повинности. По Уставу о воинской повинности ее должно было нести все мужское население, достигшее 21 года. Поступление на службу определялось жребием, остальные зачислялись в ополчение. Был установлен 15-летний срок службы: шесть лет действительной службы и девять — в запасе. От службы полностью освобождались лица духовного звания, врачи и преподаватели.

Диапазон реформаторской деятельности Милютина необычайно широк. Именно в его бытность военным министром подверглась коренной реорганизации система военного образования. Была создана сеть военных училищ, в которые принимались юноши, имеющие среднее образование. Кадетские корпуса были преобразованы в военные гимназии. А вскоре были учреждены и юнкерские училища.

При активнейшем участии министра разрабатывались уставы. Большинство из нас и не подозревает, что многие положения ныне действующих уставов не только содержательно, но и текстуально повторяют милютинские. При Дмитрии Алексеевиче в пехоте вместо гладкоствольных ружей ввели шестилинейные винтовки и наладили их переделку в скорострельные и заряжающиеся с казенной части, артиллерия получила медные нарезные пушки.

Однако ошибется тот, кто посчитает, что все у Милютина шло без сучка и задоринки. Новое вообще редко утверждается без сопротивления. В правящих верхах сформировалась целая «антимилютинская партия» во главе с генерал-фельдмаршалом А.И. Барятинским. Да, именно тем самым, который так горячо рекомендовал Милютина императору. Князь отстаивал прусский вариант реформирования армии, при котором руководство армии формально должно принадлежать императору, а фактически — начальнику Генштаба. В этой должности Барятинский видел себя, военному министру он оставлял лишь административно-хозяйственные вопросы. Милютин же был твердо убежден, что министр должен концентрировать в своих руках все управление военной организацией государства.

Н.Д. Дмитриев-Оренбургский. Бой под Плевной 27 августа 1877 г.

Ясно, что даже самые глубокие, затрагивающие всю военную систему реформы не в состоянии дать быстрый эффект. И тем не менее уже первое, довольно скоро наступившее испытание — войну с Турцией 1877–1878 гг. милютинские преобразования успешно выдержали. Всего на четвертый (!) день мобилизация была закончена в десяти губерниях, а на пятнадцатый повсеместно, кроме Закавказского края. И это несмотря на отсутствие опыта и распутицу. На сорок второй день было завершено сосредоточение войск на театре военных действий. Российская армия такого раньше не знала. В своем рескрипте 18 мая 1877 г. Александр II по этому поводу высказал Дмитрию Алексеевичу горячую благодарность.

Все семь месяцев, в течение которых император находился на Балканском театре военных действий, министр был рядом с ним. Деятельность Милютина здесь, правда, омрачали неприязненные отношения с великим князем Николаем Николаевичем, окончательно испортившиеся после третьего неудачного штурма Плевны. Главнокомандующий Дунайской армией обвинял военного министра в неподготовленности к войне, несвоевременности подкреплений, в деморализации личного состава реформами. Положение Дмитрия Алексеевича было щекотливым, но он не останавливался, когда считал нужным, перед критикой действий брата императора. Именно благодаря его твердой позиции не был принят возникший было на военном совете план отступления от Плевны. Он верил в свою армию и не ошибся (см. очерк о И.В. Гурко). Через два месяца Плевна пала. Обрадованный император не только наградил военного министра орденом Св. Георгия 2-й степени, но и возвел его вместе с нисходящим потомством в графское достоинство.

А через два дня после взятия Плевны, 30 ноября 1877 г., на военном совете генерал Милютин изложил план немедленного перехода через Балканский хребет для наступления через Адрианополь на столицу Османской Порты. План был принят, и благодаря героизму войск в кратчайшие сроки был осуществлен. Это позволило уже в январе 1878 г. заключить перемирие, а 19 февраля мирным договором в Сан-Стефано и завершить войну.

Дмитрий Алексеевич с большим удовлетворением отмечал перемены в облике реформированной армии. «Вот он, новый солдат, — говорил он, — старый без офицеров умирал бы, а эти сами знают, куда им броситься. У этих почин. Ведь это — душа нашего нового солдата, солдата Александра II».

На протяжении двадцати лет находился Милютин в высшем эшелоне власти, оказывая влияние на решение вопросов не только военного, но и дипломатического характера. В первую очередь благодаря его энергичной и последовательной позиции петербургский кабинет в 60-е годы отказался, наконец, от пассивной тактики в Средней Азии. В условиях, когда Лондон все более настойчиво стремился утвердиться в регионе, осторожность Петербурга становилась ущербной. Азия, считал Милютин, является уздой, которая сдерживает Британию, в первую очередь, в Царстве Польском, где Англия активно поддержала восставших в 1863 г.[92] Важным мотивом для утверждения России в Средней Азии были и экономические интересы.

Благодаря военным мерам к середине 70-х годов в разных формах зависимости от России оказались Бухара, Хива и Коканд, а в 1881 г. военным отрядом генерала М.Д. Скобелева была взята туркменская крепость Геок-Тепе. В крае были усмирены местные воинственные племена, установлена государственная граница, началось экономическое освоение. Был положен предел проникновению в край Британии.

Завоевание и освоение края шло под руководством Туркестанского генерал-губернатора генерал-адъютанта К.П. Кауфмана. Назначенный по предложению Милютина, он был одним из лучших администраторов, получившим опыт взаимоотношений с народами Востока еще на Кавказе.

Влияние Д.А. Милютина на дела в государстве особенно возросло с завершением русско-турецкой войны. Заметную роль он играл в формировании не только военной, но и внешней политики, особенно после того, как в 1879 г. в длительный отпуск по возрасту и нездоровью ушел канцлер А.М. Горчаков. Характерно, что одним из первых это ощутил О. фон Бисмарк, назвавший его «руководящим министром, насколько таковой имеется ныне в России». Германский канцлер увидел в Милютине серьезного противника, который, действительно, оказался прозорливее большинства своих коллег в оценке грядущей опасности со стороны западного соседа.

Внешнеполитические взгляды Дмитрия Алексеевича и в этот период отличались умеренностью, желанием избежать каких-либо международных осложнений. В то же время он выступал решительным противником подчинения России интересам других государств. И не уставал воинским начальникам всех степеней внушать «бережливость на русскую кровь».

Будучи либералом по политическим взглядам, он куда последовательнее, чем многие другие, стремился к движению по пути буржуазных реформ. И когда 29 апреля 1881 г. был опубликован манифест нового царя Александра III об укреплении самодержавия, счел свое дальнейшее пребывание на посту военного министра невозможным. Формальным поводом к отставке Милютина послужило предложение царя стать наместником и главнокомандующим на Кавказе.

Находясь в отставке, Дмитрий Алексеевич особенно неприязненно отзывался о контрреформах конца 80-х — начала 90-х годов. Его приводила в отчаяние мысль, что Россия вновь оказалась в «трущобе застоя» и не видно силы, которая придала бы развитию страны необходимый динамизм.

Вместе с тем он сполна сохранял верноподданнические чувства. Корона также платила старому воину расположением. В 1898 г. император Николай II возложил на плечи 82-летнего генерала фельдмаршальские погоны.

Милютин трудился на благо родной армии до последних дней. Разменяв десятый десяток и почти потеряв зрение, он, тем не менее, предпринял важнейшее начинание: подверг подробному анализу состояние русской армии и причины неудач в войне с Японией 1904–1905 гг.

Отличавшие его высокая компетентность и профессионализм, незыблемые нравственные устои, широчайшая образованность вкупе с талантом государственного деятеля, вся подвижническая деятельность на благо России — поучительный пример нынешним отечественным реформаторам.

Граф Бурхард-Христофор Миних (1683–1767)

— Вы хотели против меня сражаться? — был первый вопрос только что утвердившейся на престоле Екатерины II к графу Б.-Х. Миниху, который в ходе успешного для нее переворота поддерживал свергнутого Петра III.

— Так, всемилостивейшая государыня! — без тени боязни отвечал фельдмаршал. — Я хотел жизнью своей жертвовать за монарха, который возвратил мне свободу… Но теперь долг мой сражаться за ваше величество, и я исполню его со всей верностью.

Несмотря на молодость, Екатерина оказалась достаточно проницательна, чтобы по достоинству оценить прямодушие старейшего в Европе фельдмаршала. Его положение при дворе не поколебалось, и старый вояка потом не дал императрице ни малейшего повода, чтобы пожалеть о принятом ею решении.

Миних, по происхождению наполовину датчанин, родился в северогерманской провинции Ольденбург, находившейся тогда в датском владении. Под руководством отца получил прекрасное инженерное образование. Уже с 16 лет вступил на военное поприще, долго служил французской, австрийской и польской коронам. Конфликты с окружением польского короля Августа II заставили его искать новое пристанище. В результате он по рекомендации русского посла в Варшаве Г. Ф. Долгорукого почти сорокалетним был принят Петром на службу сразу в чине генерал-поручика.

Произошло это в феврале 1721 г. накануне заключения Ништадтского мира со Швецией. Не принимал Бурхард-Христофор участия ни в Северной войне, ни в Персидском походе 1722–1723 гг. Весьма непродолжительное время, довелось ему быть в числе ближайших сподвижников первого российского императора.

Царь поручил ему устроить Обводной и Ладожский каналы для облегчения судоходства по Неве. О качестве исполнения этого поручения лучше всего говорит отзыв Петра I: «В службе у меня еще не было такого иностранца, который бы так умел приводить в исполнение великие планы, как Миних»[93].

После кончины императора Миних постепенно набирает не только военный, но и политический вес. С 1728 г. он — генерал-губернатор Санкт-Петербургской губернии, Карелии и Финляндии. Вскоре становится во главе военного ведомства, последовательно получая назначения генерал-фельдцейхмейстера, председателя Воинской комиссии, учрежденной в 1730 г. для реформирования армии, наконец, президента Военной коллегии. В том же 1732 г. Анна Иоанновна пожаловала ему чин генерал-фельдмаршала.

Бурхард-Христофор оказался одним из тех немногих, кто попытался, опираясь на петровское наследие, продвинуть вперед отечественное военное искусство. Как писал биограф Миниха генерал и историк А.К. Баиов, отличавшие его героя природная даровитость, здравый смысл, любовь к делу, неустанное трудолюбие и энергия дали ему возможность, правильно оценив все то, что он видел на практике и что узнал теоретически в военном деле в ряде европейских стран, «отдать преимущество в этом отношении деятельности Петра и сделаться способным и, благодаря даровитости, достаточно самостоятельным его последователем, не обладавшим, однако, творческим гением своего вдохновителя»[94].

Проявиться таланту графа Миниха дала возможность война с Турцией 1735–1739 гг., в которой он выступал командующим войсками в Крыму и Бессарабии. Императрица предоставила ему свободу действий, а, надо сказать, честолюбивые планы фельдмаршала простирались до «врат Царьграда», т. е. столицы Османской Порты Константинополя. В мае — сентябре 1736 г. он возглавил экспедицию против союзника султана — крымского хана. Путь в Крым лежал через Перекопский перешеек, на котором противник устроил мощные инженерные заграждения. Миних приказал произвести разведку, которая показала, что наиболее слабым местом перекопской оборонительной линии был левый фланг. На военном совете было принято решение атаковать его основными силами в 15 пехотных и 11 конных полков, а на правом фланге произвести демонстрацию активных действий. План блестяще удался. Утром 20 мая русские после короткого боя овладели сначала левым флангом турецких укреплений, а затем и всем валом, башнями и крепостью Ор-Капи, прикрывавшей путь в Крым. Через два дня была взята крепость Перекоп. Во второй половине июня русские войска, обойдя противника с тыла, захватили столицу крымского хана Бахчисарай.

В следующем году войска под командованием Миниха взяли Очаков. Штурм этой мощной турецкой крепости и морской базы 2 июля 1737 г. по смелому решению фельдмаршала был предпринят без осадных орудий. Миних в пешем строю лично командовал одним из батальонов Измайловского полка и даже водрузил знамя на один из бастионов. Гарнизон Очакова капитулировал, потеряв убитыми около 16 тысяч человек. Потери же русских при этом были в четыре раза меньше.

Миних долгое время недооценивал значения войны на балканском направлении. И начиная кампанию 1739 г., он опять-таки предлагал вести боевые действия в Крыму и на Кубани. Петербург не согласился с ним, указав в качестве основной цели взятие Хотина — турецкой крепости на правом берегу Днестра. При этом Миниху было высказано неодобрение его недостаточно решительными действиями.

Судя по всему, упрек был воспринят здраво. Так или иначе, на новом театре фельдмаршал проявил немало выдумки и инициативы. Он сумел ввести турок в заблуждение относительно действительных намерений русских войск. Предпринятый по его приказу демонстрационный отход авангарда турецкий командующий принял за отступление всей русской армии. А в это время основные силы русских переправились через реку Шуланец и вышли к Ставучанам, где располагался лагерь противника (см. очерк о С.Ф. Апраксине). Атака неприятельской конницы была отбита огнем пехоты и артиллерии, что внесло в стан врага панику. 19 августа 1739 г. практически без боя Хотин был взят. А после падения Ясс в конце этого же месяца Молдавия окончательно перешла в подданство России.

Именно во время этой войны Миних в полной мере проявил свой полководческий стиль. По оценке А.К. Баиова, характерной особенностью его стратегии являлось наступление с постоянным поиском боя, особенностью же тактики — выработка нового боевого порядка при действиях против турок. От линейного он постепенно переходил к боевому порядку, состоящему из нескольких каре, взаимно поддерживавших друг друга, а прежняя пассивная оборона, приобретая мало-помалу активный характер, трансформировалась в бой чисто наступательный. Историк даже посчитал возможным период в истории военного дела, непосредственно следовавший за эпохой Петра Великого, назвать эпохой Миниха.

Несогласие с такой оценкой высказал известный военный историк русского зарубежья А.А. Керсновский. Он считал период от Петра до Елизаветы эпохой упадка в военном деле. По его мнению, Миних действительно сроднился с Россией и правильно понимал ее интересы, при этом не забывая и о своих собственных. Понимал он и любил военное дело, хотя и был рутинером. Связанные с его именем реформы (учреждение Шляхетского кадетского корпуса, формирование кирасирских полков, усиление артиллерии, введение для кавалерии устава, учреждение новых гвардейских полков — Измайловского и Кирасирского, упразднение привилегий для иностранцев, находившихся на русской службе) в целом оказались для армии полезными.

Как полководец Миних грешил многими недостатками. Его походы — в 1737 г. к Очакову и обратно и в 1738 г. к Днестру и обратно — повторяли ошибки допетровских времен: они совершались очень большими громоздкими армиями, которые невероятно трудно было довольствовать; в качестве театра военных действий избиралась безлюдная степь, что было выгодно противнику; походы сопровождались огромными потерями не столько боевого характера, сколько от болезней и лишений. «Для честолюбивого и эгоистичного Миниха страдания войск решительно ничего не значили, он смотрел на войска главным образом и прежде всего как на орудия для достижения своих целей, своих планов, своей политики»[95]. Этим он невыгодно отличался от своего современника П.П. Ласси, еще одного военачальника, ставшего при Анне Иоанновне генерал-фельдмаршалом (см. очерк о П.П. Ласси).

Тем не менее в итоге войны с Османской Портой покоритель Очакова и Хотина оказался на вершине славы и могущества. Получив из рук Анны Иоанновны алмазные знаки ордена Св. Андрея Первозванного, Миних, однако, простирал свои честолюбивые расчеты куда дальше. Рассказывали, что, узнав о его желании носить титул герцога Украинского, Анна Иоанновна сказала не без иронии: «Фельдмаршал слишком скромен: для чего не желает он лучше Московского великого княжества?».

Никогда ранее не был граф в такой силе. Именно его офицеры низвергли Бирона, устроившегося было у кормила власти после кончины в 1740 г. императрицы Анны Иоанновны. Именно он, Миних, убедил принцессу Анну Леопольдовну в том же году принять звание правительницы России до совершеннолетия провозглашенного императором ее малолетнего сына Ивана Антоновича. Но как раз решительность фельдмаршала, ставшего первым министром, его авторитет в войсках испугали Анну Леопольдовну и ее супруга принца Антона Брауншвейгского. К тому же эти страхи усиленно подогревал недруг Миниха вице-канцлер А.И. Остерман. Тень опалы завитала над фельдмаршалом. Полководец вначале получил отставку, а на следующий год уже при Елизавете Петровне был арестован и предан суду по обвинению в государственной измене. Ему пришлось выслушать и смертный приговор, и взойти на эшафот, где после оглашения приговора прозвучало помилование, после чего его отправили в ссылку в заштатный городок Пелым в Западной Сибири.

Долгих 20 лет длилась опала, из ссылки престарелого фельдмаршала вернул уже Петр III. Из присланной на обратную дорогу тысячи рублей обрадованный Миних тут же отсчитал половину суммы курьеру, доставившему указ императора, и тронулся в путь. Ему были возвращены все чины и награды, но, неугомонный, он вновь взялся искушать судьбу. Нюхом старого солдата и придворного уловив в июне 1762 г. опасность дворцового переворота, Миних настойчиво советовал императору поспешить из Санкт-Петербурга в Ревель, к флоту, чтобы блокировать усилия его августейшей супруги и не дать Екатерине сесть на трон. Петр III отказался и до самой смерти, наверное, жестоко раскаивался в этом.

А через несколько дней состоялся тот памятный диалог Миниха с восшедшей на престол Екатериной, которой пришлась по душе солдатская прямота фельдмаршала. Он вновь занялся делами своей молодости, став главным директором Ревельской и Нарвской гаваней, Кронштадтского и Ладожского каналов.

Между прочим, до самой кончины, последовавшей в 1767 г., Миних искушал императрицу давней своей мечтой завоевать Константинополь. И это — в без малого 85 лет!

Великий князь Михаил Николаевич (1832–1909)

Всего двое из многочисленной когорты великих князей дома Романовых за 304 года его существования стали генерал-фельдмаршалами. Это третий и четвертый сыновья императора Николая I Николай и Михаил.

Великий князь Михаил Николаевич родился 13 октября 1832 г. Со старшим братом Николаем его разделял всего год, поэтому мальчиков растили и воспитывали совместно.

В 1838 г. воспитателем малолетних великих князей был приглашен заслуженный боевой генерал А.И. Философов. А занятия с ними шли по программе, которую для воспитания их старшего брата, будущего императора Александра II, в свое время выработал поэт Василий Андреевич Жуковский (см. очерк о в.к. Николае Николаевиче).

Согласно программе, учеба, рассчитанная на 12 лет, делилась на три периода: приготовительный, сводившийся к освоению азов грамоты и основных учебных дисциплин; основной, в течение которого шло изучение наук, необходимых августейшему ученику как члену просвещенного общества; завершающий, включавший в себя приведение полученных знаний в систему и совершенствование их путем чтения классической литературы и путешествия как по России, так и за границей.

Как всех мужчин императорской фамилии, Михаила готовили к военному поприщу. Уже в день появления на свет новорожденный был назначен шефом лейб-гвардии Конно-Гренадерского полка и зачислен в списки лейб-гвардии Преображенского полка и Конной артиллерии. По мере взросления в учебной программе появлялось все больше военных дисциплин. А для практического ознакомления с военной службой великий князь, как и его брат, на лагерное время прикомандировывался к 1-му кадетскому корпусу. Так было до 1839 г., когда Николай I принял решение о зачислении младшего отпрыска, по семейной традиции, в кадеты. «Ты одного мне сына поставил на ноги, двух воспитываешь, приготовь же мне и четвертого», — передавал современник слова императора, обращенные к директору 1-го кадетского корпуса.

В 14-летнем возрасте Михаил Николаевич был произведен в первый офицерский чин, действительная же военная служба началась у него через два года. В 1848 г. генерал-фельдцейхмейстер великий князь Михаил Павлович на церемонии празднования 50-летия вступления в должность представил племянника, как своего преемника.

Фактически же Михаил Николаевич стал главным артиллеристом русской армии 26 ноября 1852 г. — в праздник Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Этот день был специально выбран для принятия великим князем воинской присяги по случаю наступившего совершеннолетия. Одновременно его высочество был произведен в генерал-майоры и зачислен в свиту своего отца.

Разумеется, Николай I понимал, что его двадцатилетний сын при всех достоинствах пока не готов возглавить артиллерийское ведомство, поэтому последним реально продолжал управлять инспектор артиллерии генерал от артиллерии барон Н.И. Корф. Поэтому командирского опыта великий князь пока набирался в качестве командира гвардейской конной артиллерии, сведенной в отдельную бригаду.

В боевую обстановку Михаил Николаевич впервые попал в 1853 г. с началом Крымской войны. Всей империи стали известны слова царя: «Ежели опасность есть, то не моим детям удаляться от нее, а собой подавать пример».

В Инкерманском сражении под Севастополем 24 октября 1854 г. великие князья Михаил и Николай были на передовой, попали под ружейный и артиллерийский огонь. Обычное дело для любого военного, но только не для великих князей, как посчитал новый главнокомандующий князь А.С. Меншиков. По ходатайству князя их императорские высочества были награждены орденами Св. Георгия 4-й степени.

Биографы великих князей высоко оценивали их деятельность по совершенствованию обороны Севастополя: «Много потрудился здесь августейший генерал-фельдцейхмейстер над вооружением батарей, возводившихся под руководством его августейшего брата, генерал-инспектора по инженерной части»[96].

В разгар боев за Севастополь пришло известие о кончине императора, и великие князья убыли в столицу. Здесь с вступлением на престол их старшего брата Александра каждый из них получил новое назначение по службе. Михаил Николаевич вошел в состав Государственного совета, а также стал шефом еще нескольких воинских частей, в том числе лейб-гвардии конно-легкой батареи, в списках которой он числился с первого года своей жизни. В январе 1856 г. он уже не номинально, а фактически стал у руля российской артиллерии, и прослужил в должности генерал-фельдцейхмейстера более 50 лет. Он стал также почетным президентом Михайловской артиллерийской академии и попечителем Офицерской стрелковой школы. Кроме того, в течение нескольких лет возглавлял главное управление военно-учебных заведений.

Вид на Севастополь. 1856 г.

На фоне огромного количества служебных обязанностей, которые лежали на великом князе и могли выполняться либо формально, либо усилиями штата заместителей и помощников, были у Михаила Николаевича, бесспорно, те, которым он отдавал всего себя. В этом ряду, кроме руководства артиллерией на посту генерал-фельдцейхмейстера, стоит многолетнее управление Кавказом.

Именно его, Михаила Николаевича, предложил в качестве своего преемника князь А.И. Барятинский, уходивший по болезни с поста Кавказского наместника и главнокомандующего Кавказской армией. И Александр II согласился с ним. В феврале 1863 г., передав управление артиллерией своему заместителю генерал-адъютанту генералу от артиллерии А.А. Баранцову, великий князь отбыл на Кавказ. Здесь ему выпало вершить власть долгих 20 лет.

В первую очередь надо было завершить, наконец, Кавказскую войну. Михаил Николаевич поступил правильно, не став кардинально менять курс своего предшественника (см. очерк о А.И. Барятинском). Сознавая, что здесь он — человек новый, командование военными действиями возложил на генерала Н.И. Евдокимова, начальника штаба Кавказской армии, оставив за собой общее руководство. Совместными усилиями к концу года удалось умиротворить Кубанскую область, а весной следующего, 1864 г., окончательно водворить российскую власть на всем Кавказском побережье Черного моря.

Можно лишь представить, с каким облегчением встретила страна сообщение о столь долго ожидаемом завершении полувековой войны с горцами Кавказа. Высочайшим рескриптом великий князь Михаил Николаевич был удостоен ордена Св. Георгия 2-й степени, из Петербурга ему доставили украшенную бриллиантами и изумрудами золотую шашку с надписью «За окончательное покорение Кавказа».

Завершение боевых действий могло дать подлинное умиротворение лишь в случае, если оно без промедления сменилось бы хозяйственно-административными преобразованиями. Хорошо понимая это, наместник в первую очередь взялся за проведение крестьянской реформы, ибо война не позволила в те же сроки, что и в остальной России, перейти к ликвидации в регионе крепостного права. К концу 1865 г. высочайший указ освободил от крепостной зависимости селян Тифлисской и Кутаисской губерний, Мингрелии и Сухумского уезда.

Среди прочих мер, осуществленных на Кавказе под руководством Михаила Николаевича, историки называют судебную реформу, развитие просвещения, железнодорожное строительство, введение военно-окружной системы и другие. Главное, что все они напрямую затрагивали не только русское население, но горцев, приобщая их к индустриальной цивилизации.

Новые, мирные условия требовали изменений и в самой Кавказской армии, десятилетиями привыкшей жить по законам войны с вытекающей отсюда вольницей, которую историк деликатно назвал «совершенно своеобразными нормами внутреннего устройства и организации». Забегая вперед, можно утверждать: разразившаяся через десяток лет война с Турцией показала, что великому князю удалось и вольницу усмирить, и традиции, дорогие войскам, не нарушить, и боеспособность армии сохранить.

Как известно, в русско-турецкой войне 1877–1878 гг. боевые действия шли на двух театрах — Балканском и Кавказском, и в качестве главнокомандующих русскими войсками выступали братья великие князья: соответственно Николай Николаевич и Михаил Николаевич. Наместник Кавказа верил в подчиненных, не случайно на смотре войск военного округа он заявил командирам частей: «Господа, если мы с этими войсками не победим, то будут виноваты не они, а я с вами».

По плану войны с Турцией, основные положения которого были разработаны начальником Военно-ученого комитета Главного штаба генерал-лейтенантом Н.Н. Обручевым, Кавказский театр играл самостоятельную роль. Армия должна была, во-первых, сковывать турецкие силы с тем, чтобы исключить их переброску на Балканский театр, и, во-вторых, овладеть Батумом, Ардаганом, Карсом и Эрзерумом. Для выполнения этих задач было собрано 125 тысяч человек пехоты и кавалерии при 456 орудиях. Правда, непосредственно в боевых действиях в начале войны участвовало лишь около 50 тысяч. Кавказской армии противостояли две турецкие армии: Анатолийская (60 тысяч человек) и Сирийская — 40 тысяч.

Первой крупной победой стало взятие 5 мая 1877 г. крепости Ардаган Ахалцихским отрядом, усиленным колонной генерал-лейтенанта В.А. Геймана. Потери турок составили около 2 тысяч человек, русских — 420. Особенно удачно действовала артиллерия, о чем командующий армией доносил в Петербург: «Ардаган пал преимущественно от блистательных действий нашей славной артиллерии». Удачно действовал и Эриванский отряд генерала А.А. Тергукасова, без боя занявший крепость Баязет.

Следующим был Карс. Крепость окружили и даже начали осадные работы. Однако в конце июня осаду пришлось снять, поскольку подошедшая 35-тысячная армия Мухтар-паши сумела нанести несколько чувствительных ударов, особенно под Зивином. Ни генерал А.Т. Лорис-Меликов, до этого момента осуществлявший непосредственное руководство войсками, ни великий князь, в конце августа взявший на себя функции главнокомандующего, не считали возможным переходить к активным действиям до получения подкреплений.

По инициативе Д.А. Милютина в помощь Михаилу Николаевичу Главная квартира направила генерала Н.Н. Обручева. Он предложил изолировать полевую армию Мухтар-паши (численностью в 38 тысяч человек), занявшую позицию у Аладжа-Авлияра, а затем нанести удар по ее центру и правому флангу. Силы, действовавшие на этом направлении, были доведены до 50 тысяч человек при 200 орудиях.

К 23 сентября русские войска овладели передовыми позициями противника, после чего Обручев предложил меры по окружению армии Мухтар-паши. С этой целью армия была разделена на главные силы под командованием генерала Лорис-Меликова, в задачу которых входили действия с фронта, и обходную группу генерала И.Д. Лазарева. В ночь на 3 октября Лазарев сообщил о выходе в тыл турок.

Наступление началось в 12 часов того же дня. Русские штурмом овладели горой Авлияр и затем отрезали противнику все пути отхода. Турецкая армия капитулировала, потеряв около 16 тысяч человек убитыми и ранеными, 8,5 тысячи пленными. Потери русских составили 1,5 тысячи убитыми и ранеными[97]. Сам Мухтар-паша бежал в Карс.

В сражении был продемонстрирован отличный маневр, успех которого обеспечило взаимодействие войск. Одновременная атака стала возможной благодаря применению телеграфа. Русские войска показали умение вести бой в стрелковых цепях. Их действия умело сочетались с огнем горной артиллерии.

Михаил Николаевич телеграфировал государю об успехе, в ответ 9 октября последовал рескрипт о награждении главнокомандующего Кавказской армией орденом Св. Георгия 1-й степени. «Тифлис встретил великого князя звоном колоколов и пушечной пальбой, овациям не было конца», — пишет придворный историк. Однако война продолжалась.

Разгром армии Мухтар-паши предрешил участь Карса. Блокировав крепость, командир осадного корпуса генерал-лейтенант Лазарев в конце октября предложил коменданту сдать крепость, но получил отказ. В ночь с 5 на 6 ноября 1877 г. начался штурм. По оценке военного историка Л.Г. Бескровного, он был проведен блестяще. По цитадели выпущено небывалое число снарядов — 25 тысяч штук. Турецкий гарнизон потерял 7 тысяч человек убитыми и почти 18 тысяч пленными, было захвачено более 300 орудий. Потери русских составили 2270 человек убитыми и ранеными.

На Эрзерумском направлении недостаточно активные действия генерала Геймана привели к необходимости установить блокаду Эрзерума, поскольку попытки взять крепость с ходу не удались. Отряд Геймана, выкашиваемый голодом и тифом, перенес очень тяжелую зиму. Русские вошли в Эрзерум лишь после того, как по условиям перемирия крепость сдали сами турки.

Правда, в окружении великого князя об этом старались не вспоминать. В основном звучали фанфары победы. После подписания Сан-Стефанского мирного договора 19 февраля 1878 г. Михаил Николаевич был вызван в Санкт-Петербург. 16 апреля из рук императора Александра II он получил украшенный бриллиантами фельдмаршальский жезл.

Современники великого князя (это видно хотя бы по статье процитированного здесь А. Бартенева) предпочитали превосходные оценки его деятельности из понятного пиетета к царствующей фамилии. Но вот А.А. Керсновскому, трудившемуся над историей русской армии накануне Второй мировой войны, не было никакой необходимости прибегать к пустым комплиментам. И тем не менее он, сравнивая двух августейших братьев как военачальников, безоговорочно отдает предпочтение Михаилу Николаевичу. «В лице великого князя фельдцейхмейстера Кавказская армия имела авторитетного и волевого полководца, сумевшего объединить действия различных „отрядов“, направить их к определенной цели — сокрушению неприятельской армии»[98]. По мнению военного историка, командующему сделать это было тем более сложно, что многие старшие начальники Кавказской армии (генералы Лорис-Меликов, Гейман) оказались «ниже посредственного», исключая лишь генерала Тергукасова.

Вплоть до трагической гибели Александра II великий князь оставался наместником на Кавказе. Новый император Александр III в июле 1881 г. отозвал его в столицу и назначил председателем Государственного совета. Он вошел также в состав Комитета министров и вновь вступил в управление артиллерийским ведомством. Одновременно генерал-фельдцейхмейстер был шефом пятнадцати воинских частей и числился в списках еще восьми.

Со временем Михаил Николаевич стал своего рода патриархом царствующего дома. В 1898 г. в связи с 50-летним пребыванием его в офицерских чинах Николай II повелел гвардейской артиллерии отдавать великому князю почести, положенные по уставу только императору. «Да послужит эта почесть видимым знаком беспредельного уважения моего к вашему высочеству, старейшему и горячо любимому члену императорского дома…», — говорилось в рескрипте Николая на имя двоюродного деда[99]. А в 1906 г. русская армия отметила 50-летнее пребывание Михаила Николаевича в должности генерал-фельдцейхмейстера.

В связи с преклонными годами он в 1905 г. был уволен с поста председателя Государственного совета с назначением почетным главой этого органа управления. Скончался Михаил Николаевич в декабре 1909 г. в Канне (Франция).

Граф Хельмут-Карл-Бернхард фон Мольтке Старший (1800–1891)

Хельмут фон Мольтке Старший — крупный немецкий военный теоретик, по праву считающийся автором теории «блицкрига» — внезапного нападения и молниеносного разгрома противника. И одновременно он, что бывает нечасто, отличный практик военного дела, удачливый военачальник.

Свой природный талант будущий граф и фельдмаршал подкрепил основательным профессиональным образованием, окончив кадетский корпус в Копенгагене и военную академию в Берлине. Службу начал в 19 лет в пехотном полку датской армии. В 1822 г. перебрался в Пруссию.

В 1828 г. Мольтке был причислен к Генеральному штабу, а ровно через 30 лет возглавил его. В промежутке между этими двумя датами был военным советником турецкого султана Махмуда II, выполнял обязанности начальника штаба армейского корпуса, в качестве первого адъютанта сопровождал принца Фридриха-Вильгельма (будущего императора Германии Фридриха III) в заграничных поездках, в том числе в Россию.

В 1858 г. Мольтке становится начальником прусского Генерального штаба. За неполные 15 лет он провел с прусской армией три победоносные войны.

В первой из них — прусско-австро-датской в 1864 г. Мольтке предводительствовал союзной прусско-австрийской армией. Война завершилась присоединением к Прусскому королевству принадлежавших Дании герцогств Шлезвиг и Лауэнбург. По существу здесь отрабатывалась модель последующего объединения многочисленных германских государств в единую империю под скипетром Пруссии.

На пути к этой цели стояла Австрия. В свое время ей удалось захватить ведущую роль в созданном на Венском конгрессе 1814–1815 гг. Германском союзе, состоявшем из 39 государств. Канцлер Пруссии О. Бисмарк и Мольтке Старший были едины в замысле окончательно перехватить у Вены инициативу и «железом и кровью» сколотить единое германское государство вокруг Берлина.

С этой целью уже через два года, в 1866 г., Пруссия открыла боевые действия против Австрии и ее союзников по Германскому союзу. Война продлилась всего семь недель. В противоборстве с армией, в которой начальником полевого штаба был Мольтке, австрийцы выстоять не смогли. Результатом победы стало присоединение к Пруссии Гольштейна, Ганновера, Кургессена, Нассау, Гессен-Гомбурга и Франкфурта-на-Майне. 21 государство, находившееся севернее реки Майн, объединилось в Северогерманский союз под эгидой Пруссии. Присоединению же четырех южногерманских государств (Бавария, Баден, Вюртемберг и Гессен-Дармштадт) препятствовала Франция.

Война с ней стала третьим и последним актом в процессе объединения Германии. Именно во франко-прусской войне 1870–1871 гг. Мольтке Старший прославился как лучший полководец своего времени.

При формальном руководстве со стороны короля Вильгельма I подлинным командующим был начальник Генштаба. Он же составил план военной кампании. Решающим для исхода войны стало сражение под Седаном 1–2 сентября 1870 г. У стен этой крепости французская армия М.Э. Мак-Магона (численностью свыше 120 тысяч человек, около 400 орудий), совершавшая марш в целях деблокады крепости Мец, была окружена почти вдвое превосходящими по силам 3-й и 4-й германскими армиями под командованием Мольтке. Французы капитулировали, причем в плен попал даже император Наполеон III.

За одержанные победы Хельмут Мольтке Старший в 1871 г. был удостоен фельдмаршальского чина и графского титула.

Что вся Германия переживала в эти дни триумф, понятно. Тяжелее объяснить, почему эти чувства разделяли правящие круги России. Александр II наградил Мольтке за Седан орденом Св. Георгия 2-й степени, а в 1872 г. возвел его в чин генерал-фельдмаршала.

Российская корона фактически награждала своего самого опасного противника. Она не хотела замечать, что вновь созданная и бурно прогрессировавшая Германская империя все больше рассматривала Россию в качестве одного из основных конкурентов (см. очерк о Д.А. Милютине).

«Пруссакомания еще с гатчинских времен являлась незыблемой традицией наших руководящих кругов… — так пытался объяснить этот феномен А.А. Керсновский. — Период с 1863 по 1875 г. явился расцветом тесной русско-прусской дружбы, далеко выходившей за рамки простого дипломатического союза. С русской стороны дружба эта носила прямо задушевный характер… Победа Пруссии над Австрией в 1866 г. приветствовалась у нас и правительством, и обществом… Столь же радостно встретил придворный и официальный Петербург триумфальные победы пруссаков в 1870 г. Эти победы воспринимались как реванш за Альму и Инкерман (сражения периода Крымской войны, закончившиеся для русской армии поражениями. — Ю.Р .)»[100].

Такая политика была недальновидной, тевтонский меч уже покидал ножны. Не случайно Мольтке до последнего дня своего пребывания на посту начальника Генерального штаба разрабатывал планы на случай войны против Петербурга и Парижа.

Реализовывать их на практике досталось уже другому Мольтке — Хельмуту фон Мольтке Младшему. Именно ему, племяннику и тезке, фельдмаршал сдал пост начальника имперского Генерального штаба. Но наследник не был столь даровит и удачлив. Он лишился должности уже в начале Первой мировой войны после поражения германской армии в битве на Марне в сентябре 1914 г.

Граф Валентин Платонович Мусин-Пушкин (1735–1804)

Когда сама императрица Екатерина II скептически отзывается о твоих военных способностях и называет «нерешимым мешком», кажется, не стоит рассчитывать на большие успехи и щедрые награды. Но если бы Валентин Платонович Мусин-Пушкин рассуждал таким вот образом, он, действительно, ничего бы не добился. Долгая же придворная жизнь научила его другой истине: главное — не комплексовать и в любой ситуации стараться заслужить расположение сильных мира сего. Поэтому стали явью и милость царская, и завидное положение в обществе, и высший военный чин.

Этот урок будущий генерал-фельдмаршал должен был усваивать с раннего детства. Поначалу все складывалось безоблачно. Положение отца — графа Платона Ивановича, сенатора, президента Коммерц-коллегии, позволяло рассчитывать на хорошее будущее. Но не минуло Валентину и пяти лет, как отец по доносу Бирона был схвачен, лишен всех чинов и графского достоинства и после пытки с отсечением языка сослан в Соловецкий монастырь.

Счастье, что уже через год после этих событий на престол была возведена Елизавета Петровна, и Платону Ивановичу было позволено возвратиться из ссылки. Жизненные перспективы открылись и перед его сыном. В 13-летнем возрасте Валентин был записан в гвардию, а через несколько лет поступил непосредственно на службу.

Он участвовал в Семилетней войне, не выделившись, впрочем, из общей массы. Екатерине II он стал лично известен участием в перевороте в ее пользу, за что был пожалован в камер-юнкеры. Через семь лет Валентин Платонович получил придворный чин действительного камергера. Он сумел стать полезным Екатерине, которая не раз говорила, что «персонально обязана» ему.

Придворная служба по традиции того времени перемежалась со службой в армейском строю. В ходе первой русско-турецкой войны Мусин-Пушкин принял участие в кампании 1771 г., заключавшейся в походе 2-й армии князя В.М. Долгорукого в Крым. Поход увенчался полным успехом. По его окончании тесть Мусина-Пушкина, каковым являлся сам командующий армией, получил орден Св. Георгия 1-й степени и почетную приставку к фамилии «Крымский», а на мундире Валентина Платоновича появились знаки орденов Св. Георгия 3-й степени и Св. Александра Невского, он также стал генерал-поручиком.

В 1783 г. он был пожалован в генерал-аншефы и генерал-адъютанты и назначен состоять при великом князе Павле Петровиче. Умение сориентироваться в хитросплетениях взаимоотношений «большого двора» императрицы и «малого двора» ее сына очень помогло Мусину-Пушкину (см. очерк о Н.И. Салтыкове). Несмотря на натянутые отношения между Екатериной и Павлом Петровичем, он сумел стать нужным обеим сторонам и завоевать их расположение. Все эти годы продолжался его карьерный рост. В 1786 г. граф получил назначение в Военную коллегию вице-президентом и был награжден орденом Св. Андрея Первозванного, а на следующий год вошел в состав Совета при императрице.

В войне со Швецией (1788–1790) ему, наконец, был вверен самостоятельный участок служебной деятельности: Екатерина назначила его главнокомандующим русской армией. Трудно объяснить, чем она руководствовалась, прибегнув к услугам человека, о военных способностях которого сама открыто высказывала невысокое мнение. Причина, вероятнее всего, заключалась в том, что ее первоклассные полководцы были заняты в это время на театрах второй русско-турецкой войны 1787–1790 гг.

Отвечать на шведскую агрессию России пришлось в сложной политической обстановке, определявшейся войной с Турцией и угрозой войны со стороны Пруссии. Этим и попытался воспользоваться король Густав III, чтобы вернуть земли, утраченные Швецией по Ништадтскому 1721 г. и Абоскому 1743 г. мирным договорам. Шведы силой в 36 тысяч человек вторглись в русскую часть Финляндии и осадили Нейшлот.

Противопоставить им Петербург смог лишь 14-тысячную армию, наспех сформированную из подручных сил: гарнизонные войска, казачий полк из ямщиков и прочие слабо или вовсе необученные формирования. Но и этими силами В.П. Мусин-Пушкин сумел выстоять против безынициативных шведов. Стойко держался Нейшлот, так что противник был вынужден снять осаду и возвратиться на свою территорию.

В кампанию 1789 г. русская армия возросла до 20 тысяч человек, и Мусин-Пушкин перенес боевые действия на шведскую территорию. Захватить большую часть Финляндии удалось без больших сражений. Как и в году минувшем, основную роль взяли на себя моряки, предводительствуемые адмиралами В.Я. Чичаговым и принцем К.-Г. Нассау-Зигеном.

Своими действиями Мусин-Пушкин вызвал острую критику со стороны Екатерины II. В одном из ее писем князю Г.А. Потемкину говорилось: «Я весьма недовольна по случаю нерешительности его и слабости, он никаким авантажем не умел воспользоваться, между генералами его завелись такие кабалы, по слабости его, кои общему делу вредны; одним словом, ему и всему его генералитету смена неминуема предлежит»[101]. В 1790 г. Валентин Платонович был заменен генералом И.П. Салтыковым, который и завершил войну со Швецией.

Историки не всегда соглашаются с правителями. Например, по мнению А.А. Керсновского, эта война «является блестящей, хотя и слишком малоизвестной страницей ее военной истории»[102]. Русская армия, в два с лишним раза уступавшая шведам по численности и носившая к тому же полумилиционный характер, активно оборонялась и вышла из тяжелых испытаний с честью.

Есть основания думать, что и Екатерина II со временем стала судить о своем военачальнике с большей объективностью. Так или иначе, по окончании войны Валентин Платонович был награжден щедро — золотой шпагой, орденом Св. Владимира 1-й степени и алмазами к звезде ордена Св. Андрея Первозванного, полученного ранее.

Взойдя на престол, Павел I не забыл, как еще в бытность великим князем нередко прибегал к услугам своего подданного. Мусин-Пушкин был назначен шефом Кавалергардского корпуса, а в апреле 1797 г. стал генерал-фельдмаршалом. Скончался он уже при новом императоре Александре I в 1804 г.

«Должен стоять в ряду более с искусными царедворцами, нежели с победоносными вождями, по нерешительности своего нрава», — такой «приговор» вынес Валентину Платоновичу историк Д.Н. Бантыш-Каменский[103].

Король Черногории Николай I Негош (1841–1921)

Князь, король, военачальник, поэт и драматург, иностранный почетный член Петербургской Академии наук. Это все он — Николай I Петрович Негош.

В 19-летнем возрасте Никола унаследовал от дяди княжеский престол в Черногории. Наследство оказалось нелегким, что было связано, в первую очередь, с попытками Турции противодействовать движению в Черногории и Сербии за государственное объединение. В 1862 г. Негош возглавил восстание против Османской империи, закончившееся поражением. Лишь благодаря поддержке России и некоторых других европейских держав Черногории удалось сохранить самостоятельность.

Чтобы достичь централизации югославских земель, Негош в конце 60-х годов XIX в. высказал даже готовность отречься от престола в пользу сербской династии Обреновичей. Но этим планам осуществиться не удалось. С распадом Балканского союза князь Черногории уже сам стал претендовать на ведущую роль в объединении югославских земель.

«Это была необыкновенно живописная фигура. Николай был прирожденным актером… Любимым занятием Николая была политика. Он ссорил дипломатов друг с другом, чтобы поочередно получать сведения об их коллегах», — так характеризовал князя секретарь русской миссии в Цетинье (административный центр Черногории) Ю.Я. Соловьев[104].

В 1876 г. он встал во главе сербских и черногорских войск в новой войне с Турцией. Война завершилась неудачей, но Стамбулу в предвидении столкновения с Россией было не до окончательного решения проблем с малыми балканскими странами.

Н.Д. Дмитриев-Оренбургский. Переправа русской армии через Дунай у Зимницы 15 июня 1877 года. 1883

Несмотря на то, что Никола Негош уже не столь определенно придерживался пророссийского курса, как его предшественники, тем не менее, в русско-турецкой войне 1877–1878 гг. он выступил союзником России. В ходе боевых действий на Балканском театре он лично командовал черногорскими войсками (см. очерк о в.к. Николае Николаевиче). Российская корона не осталась в долгу: «за отличную храбрость и мужество, оказанные в войне с турками», князь был удостоен орденов Св. Георгия 2-й и 3-й степени.

Согласно мирному договору в Сан-Стефано Черногория получила полную независимость, это положение было подтверждено и на Берлинском конгрессе 1878 г. Почувствовав, что его власть значительно укрепилась, Никола Негош повел дело к установлению в Черногории абсолютной монархии и в 1910 г. провозгласил себя королем под именем Николай I. Это событие было отмечено и в Петербурге: Николай II пожаловал многолетнему союзнику чин российского генерал-фельдмаршала.

В своей внешней политике Негош ориентировался в основном на Россию. Этот курс он закрепил и династическими браками, выдав дочерей Стану и Милицу замуж за великих князей Николая Николаевича Младшего и Петра Николаевича.

С началом Первой мировой войны Черногория вместе с Сербией выступила на стороне Антанты. О ее незначительной роли говорит уже численность армии, которую удалось сформировать — около 30 тысяч человек. В январе 1916 г. территория страны была оккупирована австрийскими войсками, и 7 февраля Черногория подписала акт о капитуляции. Король Николай I бежал из страны, вернуться на родину ему уже не удалось. Забытый подданными, он умер в 1921 г. во Франции. Но еще до его кончины в декабре 1918 г. парламент — Великая скупщина объявил династию Негошей низложенной, и дал согласие на включение Черногории в Королевство сербов, хорватов и словенцев под эгидой сербской династии Карагеоргиевичей.

Великий князь Николай Николаевич Старший (1831–1891)

Царьград… Сколько поколений отечественных воителей, начиная со Святослава, великого князя Киевского, грезили прибить свой щит на его врата! Столица Византии, а затем Османской империи, вольно раскинувшаяся на берегах Босфора, неизменно влекла их взоры, ибо без свободы выхода в Средиземное море и далее в Атлантику могучая Россия была немыслима.

Наши предки не знали науки геополитики, но интересы страны, вытекавшие из ее местоположения, пространственного размаха, людского потенциала и экономических ресурсов, ощущали остро. Тем более что столь же настойчиво недруги пытались запечатать Россию во внутреннем Черном море. И потому вновь и вновь сходились на Балканах, Северном Кавказе и в Закавказье православный крест и мусульманский полумесяц. За тысячу лет, минувших со времен Святослава, лишь Николаю Николаевичу Старшему (да еще Ивану Ивановичу Дибичу-Забалканскому за полвека до этого) удалось довести победоносные войска до самых стен Царьграда — Константинополя.

Рожденный 27 июля 1831 г., великий князь Николай был третьим сыном императора Николая I. Как и брата-погодка Михаила, его с первых дней готовили к военному поприщу (см. очерк о в.к. Михаиле Николаевиче). В 1840 г. Николай был принят в 1-й кадетский корпус. Царскому отпрыску поблажек не делалось ни в чем: как и его товарищи по корпусу, он изучал строевую, полевую и караульную службы, выезжал в полевой лагерь. «Именно здесь, — писал один из его биографов, — среди сверстников и при благотворном влиянии выдающихся воспитателей и наставников, в великом князе Николае Николаевиче выработалась та простота и сердечность отношений, которые отличали его до конца дней».

Через семь лет его выпустили из корпуса подпоручиком, а еще через три года назначили к августейшему родителю флигель-адъютантом. Все делалось для того, чтобы вселить в молодого великого князя сознание высокого предназначения той службы, которую он избрал на всю жизнь, — в рядах российской армии. Для принятия присяги, положенной Николаю по достижении совершеннолетия как члену императорской фамилии, специально был выбран особый для армии день: 26 ноября (по старому стилю) — день Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Воинскую присягу Николай принес перед штандартом 1-го дивизиона лейб-гвардии Уланского полка, шефом которого состоял со дня рождения.

Характерно, что и во время учебы в кадетском корпусе, и даже после поступления великого князя на действительную службу в ноябре 1851 г. (он стал командиром дивизиона в лейб-гвардии Конном полку) его воспитание и обучение генералом А.И. Философовым продолжалось. Только в 1852 г. высочайшим рескриптом было объявлено о завершении воспитания. Николай Николаевич сразу же получил ряд ответственных назначений. Отец-император поставил его во главе военно-инженерного дела с одновременным производством в генерал-майоры и зачислением в свою свиту. Его высочество был также назначен командиром бригады в 1-й легкой гвардейской кавалерийской дивизии.

Понюхать порохового дыма Николаю и его брату Михаилу довелось с началом Крымской войны 1853–1856 гг. «Ежели опасность есть, то не моим детям удаляться от нее, а собой подавать пример», — писал Николай I главнокомандующему Южной армией князю А.С. Меншикову, направляя к нему сыновей[105].

Николай Николаевич вместе с братом участвовал в Инкерманском сражении 24 октября 1854 г., когда русские войска неожиданно для англичан, изготовившихся к генеральному штурму Севастополя, сами перешли в атаку. Потери наших войск из-за слабого вооружения, устаревшей тактики и неумелых действий некоторых генералов оказались почти в два раза большими, чем у противника. И тем не менее англо-французское командование вынуждено было надолго отложить штурм города. «Инкерманское сражение, — писал дореволюционный историк Н.Ф. Дубровин, — лучше всего указывает, на какие подвиги способен русский солдат, как велика его стойкость, мужество и храбрость…» По ходатайству главнокомандующего, увидевшего такие же качества и у великих князей, Николай Николаевич и Михаил Николаевич были пожалованы орденами Св. Георгия 4-й степени.

Августейшие братья оставались в Севастополе до февраля 1855 г., покинув его лишь в связи с кончиной отца-императора. Но до того великий князь Николай успел принять деятельное участие в инженерном укреплении Северной стороны от Константиновской батареи до Макензиевых гор включительно, проявив при этом немалое мужество. Поверит ли в это иной читатель старшего поколения, долгие десятилетия приучавшийся видеть за похвалами в адрес августейших особ банальные преувеличения современников, дежурные комплименты подданных?

Г.Ф. Шукаев. Бой на Малаховом кургане в Севастополе в 1855 году. 1856

Настроенных совсем уж скептически отошлем к свидетельству человека, прославившегося не похождениями при дворе, а делами на полях, точнее бастионах брани — генерала Э.И. Тотлебена. Ему, крупнейшему военному инженеру, герою Севастопольской обороны, ни к чему было лукавить. Так вот Тотлебен отмечал в молодом великом князе глубокое знание военно-инженерного дела, выдающийся практический ум и неутомимое рвение. А когда, получив весть о кончине своего отца, Николай и Михаил поспешили в Санкт-Петербург, генерал написал жене в частном письме, не предназначенном для чужих глаз, а значит, откровенном и искреннем: «…Их человеколюбие расположило к ним все сердца».

По восшествии на престол старшего брата Александра II Николай Николаевич стал членом Государственного совета и Комитета министров. Он также вступил в исполнение обязанностей генерал-инспектора по инженерной части, стал почетным президентом Николаевской инженерной академии.

Фон, на котором началась активная деятельность великого князя, не назовешь благоприятным: Крымская война закончилась тяжелым поражением России. Согласно Парижскому мирному договору, Петербург отказывался от покровительства балканским славянам. Черное море объявлялось нейтральным, России отказывалось в праве иметь здесь военный флот.

Можно представить, с какими чувствами встретила страна обнародование 3 ноября 1870 г. декларации канцлера А.М. Горчакова о расторжении 14-й статьи Парижского договора 1856 г., ограничивавшей права России на Черном море. Поэт Ф.И. Тютчев, выражая мнение российских патриотов, патетически обращался к «свободной стихии» моря:

У нас нет сомнений, что эти чувства сполна разделял Николай Николаевич, и чем дальше, тем сильнее: ведь именно ему всего через несколько лет выпало стать во главе войск, которые от Черного моря и Дуная двинулись на помощь братьям-славянам Балканского полуострова.

Между тем его служебные обязанности со временем только наращивались: командующий гвардейским резервным кавалерийским корпусом, отдельным гвардейским корпусом, командующий войсками гвардии и Петербургского военного округа, генерал-инспектор кавалерии… Великий князь был шефом десяти воинских частей.

Кто станет оспаривать, что продвижение его высочества по службе своими темпами не могло идти ни в какое сравнение со служебным ростом его ровесников. Но ведь и то правда, что пик его деятельности пришелся на самое пореформенное время, когда армия, сотрясенная до основания поражением в Крымской войне, решительно избавлялась от старого наследия. Тут без глубокого знания дела, истинно государственного размаха, подлинного новаторства и высокое происхождение не выручило бы.

По оценке военных историков, Николай Николаевич проявил большую энергию и разумность в совершенствовании вооруженных сил. Не без его участия в армии вводились новые уставы, стали широко использоваться современные образцы вооружения. Войска учили тому, что нужно на войне: метко стрелять, умело маневрировать и слаженно действовать на поле боя всеми родами войск — пехотой, кавалерией и артиллерией, тогда как раньше на учениях главное внимание обращалось на красоту перестроений и четкость в исполнении ружейных приемов. Тем самым закладывалась основа будущих побед русского оружия в войне с Турцией, разразившейся всего через десяток лет.

Война 1877–1878 гг. была вызвана подъемом национально-освободительного движения на Балканах. Ее начало ускорило восстание сербского населения Боснии и Герцеговины против владычества турок в 1875 г. На следующий год восстание перекинулось в Болгарию. Перед Россией встал вопрос: как помочь братским народам? Общественное мнение было настроено воинственно. Как вспоминал, по его собственным словам, «одержимый бесом братушколюбия» князь В.П. Мещерский, «я был готов в эти минуты объявить врагом всякого, кто не хотел, как я, и войны, и освобождения всех славян, и заодно взятия Константинополя».

Воздействие этой воинственной атмосферы ощущали на себе и власти, тем более что среди министров было немало сторонников войны. С августа 1876 г. в царском дворце в Ливадии начались совещания по балканскому вопросу с участием Александра II, военного министра Д.А. Милютина, канцлера А.М. Горчакова, наследника престола великого князя Александра Александровича.

11 октября 1876 г. в Ливадию был вызван и Николай Николаевич. Александр II объявил ему о решении приступить, наконец, к окончательному решению Восточного вопроса: вытеснить Оттоманскую Порту, подстрекаемую Англией, из Европы и освободить от тысячелетнего турецкого ига братские славянские народы Балканского полуострова. По мнению царя, высказанному им великому князю, «в политическом отношении представляется для нас выгодным начать военные действия как можно скорее», учитывая нейтралитет Германии и Австро-Венгрии.

Был отдан приказ начать мобилизацию войск Киевского, Харьковского и Одесского военных округов и сформировать на этой основе действующую (Дунайскую) армию. Во главе ее император поставил Николая Николаевича.

Задача была непростая. Несмотря на энергичные реформы в армии, выставленные Россией силы численно уступали туркам: около 160 тысяч человек против 180. «Хромала» и оснащенность оружием. Пехота, исключая гвардию, имела на вооружении винтовки старой системы. Артиллерия, особенно осадная, по своим боевым возможностям также уступала противнику. И тем не менее Санкт-Петербург решился на войну.

План русского командования, разработанный ближайшим сподвижником военного министра Милютина генералом Н.Н. Обручевым, предполагал достижение двух целей: политическую — освобождение Болгарии и стратегическую — взятие Константинополя. Образно говоря, стремились к водружению святого креста на Ай-Софию — главную мечеть турецкой столицы.

Основные силы русских под началом самого главнокомандующего наступали на Тырново — древнюю столицу Болгарии, в их авангарде для занятия Тырнова и Балканских проходов шел отряд генерала И.В. Гурко, будущего генерал-фельдмаршала. Задача по взятию крепостей Плевна, Никополь и Видин была поставлена перед отрядом генерала Н.П. Криденера, а Рущука — перед отрядом наследника цесаревича будущего императора Александра III.

В ночь на 15 июня 1877 г. русская армия успешно форсировала Дунай. Обрадованный этим обстоятельством Александр II тут же пожаловал августейшему брату орден Св. Георгия 2-й степени.

Через 11 дней Николай Николаевич получил донесение о взятии кавалерией генерала Гурко города Тырнова. Этот быстрый успех воодушевил главнокомандующего, и он решился на более смелый, чем тот, что вынашивался ранее, план. Прикрывшись с левого фланга 12-м и 13-м корпусами, выдвинутыми в сторону Рущука, а с правого — 9-м корпусом (со стороны Плевны и Ловчи), великий князь двинулся во главе 8-го и 11-го корпусов на Тырново и далее за Балканы, имея в авангарде все тот же отряд Гурко. Таким образом русские намеревались принудить главные силы турок оставить оборонительную линию Рущук — Шумла — Варна и отступить за Балканы для защиты своей столицы.

Вначале успех сопутствовал русским. За две недели отряд Гурко захватил несколько перевалов через Балканский хребет и взял Хаинкиой, Шипку и Казанлык, а отряд генерала Криденера — Никополь. Однако 8 июля положение резко изменилось: один из наиболее даровитых турецких полководцев Осман-паша нанес поражение генералу Ю.И. Шильдеру-Шульднеру под Плевной. Эта крепость на долгие месяцы стала преградой на пути русской армии за Балканы.

Правда, Николай Николаевич попытался сразу же открыть этот «замок»: уже 18 июля был предпринят новый штурм Плевны, но опять неудачно. От немедленной третьей атаки предостерегло запрещение императора, приказавшего ждать подкреплений из России.

Между тем воодушевленные турки сами перешли в наступление на ранее захваченные русскими перевалы, прежде всего Шипкинский. 9 августа Сулейман-паша во главе 27-тысячной армии при 48 орудиях атаковал обосновавшийся там отряд генерала Н.Г. Столетова, насчитывавший менее 7 тысяч человек (в том числе 2 тысячи болгар) при 28 орудиях. Бои, шедшие почти беспрерывно в течение шести дней, были горячими, кровопролитными. И все же Шипку удалось удержать. Охватив оборонявшихся полукольцом, турки осаждали русские позиции с августа до декабря.

«Русский солдат вынес все, — справедливо писал историк Л.Г. Бескровный, — и преступную нераспорядительность органов интендантства, и плохую организацию обороны». Войска жестоко страдали от непогоды, голодали. С огромной выразительностью показал это средствами живописи художник В.В. Верещагин, разделивший с воинами их тяготы. На картине «На Шипке все спокойно!», замерзая, солдат охраняет перевал в пургу и мороз…

Неудачи под Плевной, необходимость уйти в глухую оборону на Шипке вызвали в адрес главнокомандующего Дунайской армией острую критику. Очевидно, Николай Николаевич не мог не понимать справедливости многих замечаний в свой адрес, но виду старался не подавать. Как вспоминал его адъютант Д.А. Скалон, «надо удивляться, как великий князь равнодушно слушает нападки на себя и не принимает их близко к сердцу, а только смеется и удивляется… Что им движет — это любовь к своему призванию, к солдатам и к своему оружию — коннице»[106].

В советской исторической литературе нередко указывали на полное отсутствие у Николая Николаевича полководческих способностей. Бои под Плевной свидетельствуют, что такого таланта ему и впрямь недоставало. Следует, однако, иметь в виду, что на театре военных действий находились в это время сам император, военный министр Милютин, неизбежно отодвигавшие главкома в тень.

Н.Д. Дмитриев-Оренбургский. Сдача Плевны ее комендантом Османом-пашой. 1887. Фрагмент

Так или иначе, но даже общими усилиями Плевну не удалось взять и при третьем штурме, предпринятом 30 августа. Русско-румынские войска численностью в 84,1 тысячи человек при 424 орудиях вступили в противоборство с 32,4 тысячами осажденных турок, располагавшими 70 орудиями (см. очерк о Кароле I). Предпринятый накануне четырехдневный артиллерийский обстрел не принес желаемых результатов: умело созданная под руководством Осман-паши система инженерных укреплений устояла. И, тем не менее, штурм начался. На правом фланге и в центре атаки союзных войск были отбиты. Успешнее действовал на левом фланге отряд очень популярного в России «белого генерала» М.Д. Скобелева. В кровопролитном бою ему удалось взять штурмом два редута, располагавшихся на юго-западной окраине Плевны. Казалось, дальнейший путь открыт. Но турецкие войска сумели быстро перегруппироваться и перейти в контратаку. Несмотря на отчаянную храбрость и мужество, русским пришлось отойти. Причем с очень большими жертвами: 43 тысячи русских и 3 тысячи румын против всего 3 тысяч турок.

«Третья Плевна, — считает Л.Г. Бескровный, — показала полную несостоятельность генералов, возглавлявших Главную квартиру. Ни Николай Николаевич, ни его начальник штаба Непокойчицкий… не могли обеспечить руководство сражением. Штаб не организовал разведку, план действий, повторял ошибки первых двух штурмов. Войска шли в бой на восточные и северные укрепления, хотя было известно, что Плевна слабо защищена с юга и вовсе не защищена с запада. Рутина и косность начальников были главной причиной поражения, которое, наконец, заставило произвести некоторые изменения в управлении войсками»[107].

Заминка с Плевной встревожила высшие военные круги. Даже последовали предложения оставить позиции под Плевной и, ввиду приближения зимы, отступить в Румынию. Генерал Д.А. Милютин настоял перед Александром II на другом плане. Учитывая, что у русской армии недоставало крупнокалиберной артиллерии для разрушения крепостных сооружений, он предложил отказаться от штурма Плевны и перейти к ее планомерной осаде. С этой целью было укреплено командование: из столицы был вызван крупнейший специалист-фортификатор генерал Э.И. Тотлебен, всю кавалерию свели под начало генерала Гурко.

Иосиф Владимирович Гурко внес решающий вклад в успех дела, возглавив в октябре взятие опорных пунктов — Горного Дубняка, Телиша и Дальнего Дубняка, что позволило оттеснить спешившую на выручку к гарнизону Плевны армию турок за Главный Балканский хребет и замкнуть кольцо блокады. Осман-паша высказал Николаю Николаевичу желание сдать крепость на почетных условиях. Русский главнокомандующий деликатно, но твердо отказал. 28 ноября после упорного боя, начатого по инициативе вышедшего за крепостные сооружения гарнизона, Плевна была взята. Наградой великому князю стал орден Св. Георгия 1-й степени. К слову, Николай Николаевич стал 25-м и последним в русской военной истории кавалером этого ордена именно 1-й, высшей степени.

Стремясь закрепить достигнутый успех, русское командование в лице Милютина и Обручева, невзирая на возражения ряда генералов, решилось на зимний переход через Балканы. Такой переход в это время года традиционно считался невозможным. Однако план успешно осуществил Гурко, чей отряд был усилен 9-м корпусом и гвардейской пехотной дивизией (см. очерк о И.В. Гурко). Героический, без всяких преувеличений, переход в условиях жестоких морозов и снежных заносов позволил окончательно переломить ход событий. После проигранного трехдневного сражения под городом Филиппополем 3–5 января 1878 г. турки запросили мира. «Ваше оружие победоносно, ваше честолюбие удовлетворено, зато Турция погибла. Мы принимаем все, что вы желаете», — заявил Николаю Николаевичу уполномоченный султанского правительства.

В.В. Мазуровский. Парад на Марсовом поле 23 ноября 1878 г. (5-я батарея гвардейской конно-артиллерийской бригады)

Правда, некоторое время спустя противная сторона, подстрекаемая Англией, заупрямилась. Тогда великий князь двинул войска ближе к Константинополю и занял его пригород Сан-Стефано, где 19 февраля был, в конце концов, заключен мирный договор.

Историк А.А. Керсновский не без основания сетовал на то, что Россия второй раз за полвека (первый раз в 1829 г.) остановилась буквально у порога османской столицы, добровольно отказавшись от возможности устранения своего традиционного противника с арены европейской политики, и называл эту «стоянку у ворот Царьграда» «самым тягостным периодом войны»[108].

…Не старый, но очень утомленный, с каким-то потухшим, больным взором смотрит на нас с фотографии, сделанной в те дни, Николай Николаевич. И в самом деле, бремя командующего Дунайской армией оказалось для его физического и эмоционального здоровья чрезвычайно тяжелым. «Какой я служака? — говорил он в те дни своему окружению. — Куда я гожусь? Ни встать, ни двигаться, ни работать — ничего не могу». Великий князь запросился в отставку. В ответной телеграмме, полученной в апреле 1878 г. от императора, прочитал: «Увольняю тебя, согласно твоему желанию, от командования действующей армией, произвожу тебя в генерал-фельдмаршалы в воздаяние столь славно оконченной кампании».

Николай Николаевич скончался весной 1891 г. В феврале 1913 г. ему был установлен памятник в Санкт-Петербурге в сквере перед Михайловским манежем. Скульптор П. Канонико представил Николая Николаевича сидящим на коне, в походной форме, опирающимся рукой на фельдмаршальский жезл. На пьедестале были установлены горельефы с изображениями соратников великого князя (цесаревича — будущего императора Александра III, его брата Владимира Александровича, будущего генерал-фельдмаршала И.В. Гурко, румынского короля Кароля I) и сцен боев. Памятник не простоял и пяти лет. Его художественные достоинства были поставлены под сомнение сразу же после его открытия. Но снять его решилась лишь Советская власть, правда, художественный и исторический интерес принимался во внимание в последнюю очередь, на первый же план выходила борьба с символами старого режима.

В северной столице в 30-е годы был стерт и еще один след памяти о великом князе. Речь идет о снесенном в 1933 г. соборе Введения во храм Пресвятой Богородицы лейб-гвардии Семеновского полка. Почти сто лет украшал площадь перед Витебским вокзалом белый пятикупольный храм, построенный по проекту К.А. Тона. В нем наряду с полковыми знаменами и досками с именами офицеров-семеновцев, павших в боях, хранился фельдмаршальский жезл Николая Николаевича.

Великий князь Николай Николаевич Старший оставил двух сыновей, одному из которых — полному тезке отца и двоюродному брату последнего российского императора Николая II — довелось также прославиться на военном поприще. С началом Первой мировой войны и до 1915 г. Николай Николаевич Младший был верховным главнокомандующим русской армией.

Князь Фабиан Вильгельмович Остен-Сакен (1752–1837)

Князю Ф.В. Остен-Сакену за свои долгие, даже по сегодняшним меркам, 84 года, довелось жить при шести императорах, воевать и с турками, и с поляками, и с французами, причем неоднократно.

Происходил он из древнего, но обедневшего германского рода, переселившегося в Прибалтийский край. Его отец, капитан Вильгельм-Фердинад фон Сакен пострадал за своего начальника: он был адъютантом Б.Х. Миниха и после опалы фельдмаршала в 1741 г. оказался в Ревельском гарнизоне, где после тринадцати лет службы в одном и том же чине умер. Фабиан, потерявший отца в двухлетнем возрасте, не мог рассчитывать ни на кого, кроме как на самого себя. Из-за бедности он получил лишь скудное образование и, как только выпала возможность, поступил на военную службу подпрапорщиком в Копорский мушкетерский полк. Исполнилось ему тогда всего 14 лет. А через два года юноша отправился на войну с турками (1768–1774), где заслужил первый офицерский чин.