Найти себя Елманов Валерий

Пролог

Камень из болота

Пожалуй, никогда еще старое болото, надежно укрытое в непролазной лесной чаще, не могло похвастаться таким обилием людей, скопившихся чуть ли не в самой его середине. Впрочем, правильнее было бы сказать – бывшее болото, поскольку процесс по его осушению близился к завершению и оставалось всего ничего, чтобы оно перестало существовать. От силы неделя, и мощные насосы завершили бы свое дело, но в этот солнечный летний денек они угрюмо молчали в ожидании того, что их наконец-то включат. Молчали и находившиеся там люди, настороженно разглядывая загадочный густой туман, угрюмо клубившийся перед ними.

Само болото особой радости от этого скопища тоже не испытывало. Более того, судя по мрачному пепельно-седому туману, заполонившему чуть ли не всю уже осушенную полянку, болото явно выказывало свое нерасположение, а если прислушаться к боязливому перешептыванию рабочих, то не только выказывало, но и успело наглядно продемонстрировать на деле...

– Слышь, Петрович, а Алеха так и не сыскался?

– Сам, что ли, не знаешь... Как ушел ночью по нужде, так и с концами.

– А может, он и не потонул вовсе. Он же все к той кудрявенькой, что в деревне, клинья подбивал. Так, может, он у ей и заночевал? – не унимался молодой парень в яркой оранжевой спецовке.

– Ага, у бабы,– передразнил его сухопарый мужчина в годах.– Не-е, не зря местные про это болото такие страсти рассказывали. Я-то поначалу думал, что пугают, а теперь вижу, что тут и впрямь нечисто... Веет от него чем-то...

– А что за страсти-то, Петрович? – жадно уставился на него парень.

– Да рассказывали, будто в этих местах сатане кланялись да чертей вызывали. А еще с дьяволом в обнимку скакали, прости меня господи, и как раз вокруг того камня, который три дня назад наружу вылез. Потом всевышнему надоело, он осерчал и плюнул на них, чтоб они потонули.

– Я в сказки не верю,– насмешливо хмыкнул парень.

– Сказки? Ну-ну,– проворчал Петрович и ехидно предложил: – А ты, коль такой смелый, возьми да сходи туда. Вон он как шевелится – не иначе таких героев, как ты, ждет.– И легонько подтолкнул парня вперед.

Тот, несмотря на то что до ближайших языков тумана оставалось не меньше полусотни метров, сразу же испуганно попятился.

– Я ж не то имел в виду,– запротестовал он.– Просто оно, скорее всего, как-то научно объясняется, без чертовщины. Вон на небе ни облачка, а тут туман, и уже третий день. Козе понятно, что какие-то подземные аномалии, например, газы неизвестного состава.

Мужчина мрачно покосился на парня и насмешливо хмыкнул:

– Газы, говоришь? Ну-ну. Пусть будут газы. Только я тут ни дня не останусь. Нынче же расчет затребую, и только меня и видели. Благо, что хозяин приехал – вот пусть он сам, коль ему неймется, его и осушает до конца вместе с такими орлами, как ты, а я пас.

– А кто из них хозяин-то?

– А вон тот, светло-русый, который пацана за руку держит,– кивнул Петрович в сторону отдельно стоящей четверки, расположившейся всего в трех метрах от извивающихся языков странного тумана.– Россошанский его фамилия. А второй, наверное, компаньон.

Двое мужчин лет сорока в это время о чем-то вполголоса переговаривались друг с другом. Один из них, как раз светло-русый, действительно держал за руку мальчика лет четырех. Изредка в их разговор встревал совсем молодой парень лет двадцати с небольшим, внешне похожий на одного из собеседников. Внимания на рабочих они не обращали, поглощенные лицезрением тумана.

– Кстати, бригадир, когда камень наружу вышел, говорил, что хозяин насчет него предупреждал, потому и ограждения сразу поставили.– И Петрович, понизив голос до заговорщицкого шепота, добавил: – А раз заранее знал, получается, что он и сам тоже из этих. Ишь совещаются,– протянул он,– не иначе как думают, сколько надбавить, чтоб мы в этом проклятом месте остались. Только я и за тройную цену не соглашусь – жизнь дороже. Ладно, я так понял, что никаких работ не будет, так что пойду посплю малость.– Сплюнув, он двинулся в сторону вагончиков, стоящих поодаль, метрах в двухстах.

Остальные, словно по команде, тоже подались следом – не ждать же, когда хозяева договорятся о возможной прибавке к зарплате.

Но Петрович ошибался. Разговор был вовсе не о ней. Двое мужчин беседовали совсем о другом, не имеющем никакого отношения ни к деньгам, ни к продолжению работ.

– И чего ты добился, Костя, раскопав это место? – осведомился тот, кого Петрович окрестил компаньоном Россошанского.– А я ж тебя сразу предупреждал: не вороши старое. И главное – зачем? Или ты вознамерился отправиться еще в одно путешествие?

Константин устало усмехнулся:

– Знаешь, Валер, я и сам до недавних пор не понимал, зачем мне это нужно. Наверное, чтоб просто еще раз все себе напомнить.

– Как говорил Еврипид, приятно вспомнить пережитые несчастья,– встрял в разговор молодой парень.

– Молодец, философ.– Россошанский одобрительно хлопнул его по плечу.– Не зря пять лет штаны в институте протирал. И впрямь приятно. А что до путешествий, то в этом месте и тогда ходу никуда не было. Здесь ведь только сила жила, вот я и подумал: вдруг она и поныне действует. Чем черт не шутит – авось и удастся вновь свой перстень на удачу наколдовать. Ну и чтоб определиться до конца – тоже. Ведь десять лет с тех пор прошло, а я все нет-нет да и подумаю о том, как я некогда...– Он мечтательно вздохнул и грустно улыбнулся.– Говоришь, вознамерился отправиться? Если бы ты спросил об этом еще неделю назад, то я бы не смог ответить ни да ни нет, потому что сам не знал.

– А сейчас знаешь? – спросил «компаньон».

– Сейчас да,– твердо ответил Константин.– Мое место – в этом мире. Вот только понял я это лишь теперь, глядя туда. Так что никаких путешествий. Опять же, на кого я своих оставлю – Машу, Ваньку, не говоря уж про Мишку,– кивнул он на мальчика, стоящего рядом и во все глаза любующегося стрекозой, усевшейся неподалеку от него на бухту какого-то провода.

На каждом ее крылышке, ближе к верхнему краю, отчетливо выделялось по одному небольшому темному круглому пятнышку – словно глазок, в котором еле заметно была видна пара крапинок черного цвета, напоминающих зрачок. Время от времени стрекоза игриво поднималась над бухтой провода, но что-то ее привлекало в этом месте, и она вновь садилась на него.

– К тому же, когда я только затевал все это дело, то держал в уме лишь камень, а про туман и не думал. В смысле я знал, что он тоже может быть,– тут же поправился Костя,– но не думал, что такой. Без искорок.

– А камень-то там? – уточнил «компаньон».

– Не проверял.

– Что же ты? Столько сил затрачено, столько денег вбухано, а для чего, коли ты даже подойти боишься?

– Искорки мне эти не по душе,– пояснил Россошанский.– Вот перестанет, тогда и...

Стрекоза наконец прочно уселась, но, словно поддразнивая малыша, глядевшего на нее во все глаза, продолжала лениво помахивать своими крылышками. И при каждом взмахе ее «глазки» с черными «зрачками» словно насмешливо подмигивали малышу.

– Бабоська,– не выдержав, сообщил Мишка отцу, показывая на веселую «подмигивающую» проказницу.– Холесая. Мигает.– И стал потихоньку вытягивать ладошку из отцовской руки.– Хосю поймать.

Константин повернул голову в сторону бухты:

– Это стрекоза, Миша,– поправил он сына.

– Стлекоза,– задумчиво повторил тот новое для себя слово и вновь настойчиво потянул ладошку, стараясь высвободить ее из крепкой отцовской руки.

– Младший Россошанский жаждет свободы,– констатировал парень.

Константин улыбнулся и отпустил руку.

– Ладно уж, лови свою стрекозу. Только туда не ходи,– предупредил он сына, указывая в противоположную сторону, на клубившийся метрах в пяти от них туман.

– Холесе,– весьма серьезно кивнул Мишка.– Я только стлекозу поймаю и все.

– Договорились,– согласился Константин и вновь повернулся к другу.– Так вот, продолжая наш разговор, поясняю, что едва я глянул на эти клубы, как сразу понял: все, откатался. Да и староват я для таких авантюр. Это моему племяннику в самый раз – и возраст подходящий, и холостой, и в десанте успел отслужить, да и я его кое-чему на сабельках поднатаскал, когда у него загорелось.

– Нет уж, сударь, увольте,– иронично возразил парень.– Нам в такие авантюры лезть как-то нежелательно. К тому же вы и сами столько раз давали мне весьма убедительный расклад, из коего следовало, что мое появление в ином мире весьма нежелательно как для меня, так и для самого мира. Опять же одно дело попасть на пятьсот или пускай на тысячу лет назад и совсем иное – к неандертальцам или к динозаврам. Словом, suum cuique, как говаривали ветхие старцы в древнеримском сенате, и они были правы, ибо каждому свое и... свой мир, как вы сами минутой ранее заметили, дорогой дядюшка. Да и скучно там, наверное, так что...– Он, не договорив, широко развел руками.

– Вот видишь, Валер,– усмехнулся Константин,– нынче молодежь поумнее пошла. Во всяком случае, куда практичнее, чем мы с тобой. А мне вот, к примеру, драгоценный племянничек, скучать там не приходилось. Да и ты, Феденька, думаю, от тоски бы там не загнулся – не дали бы. Только успевай крутиться.

Кривая скептическая ухмылка, словно приклеенная к губам, на мгновение исчезла, и Федор без всякой бравады пояснил:

– Вы, дядя Костя, совсем иное дело. Вы за любовью туда пошли, а это святое. Если бы я знал, что встречу ее там, ни на секунду бы не задумался, нырнул очертя голову, а так...– И вновь прежняя ирония вернулась на лицо.– А что до здравомыслия, то я exemplis discimus.

– Это тоже сказали древние старцы в ветхом римском сенате? – хмуро осведомился Константин.

– Почти. В переводе это означает, что я учился на примерах. В данном случае на почтенном дядюшке, который, несмотря на свой преклонный возраст, явно рвется в новые бои и сражения, дабы тряхнуть стариной, как, бывалоча, лет пятьдесят назад.

– Нахал! – возмутился Константин.– Да мне всего пятый десяток в том году пошел.– И, повернувшись к другу, заметил, кивая на Федора: – Видал, Валера? Ты не смотри, что мой племяш лицом на меня похож – внешность обманчива. Внутри мой Федя – равнодушный циник, невзирая на свою молодость.

– Скорее уж логик,– вежливо поправил его парень.

– Но с уклоном в цинизм – все ему неинтересно и пресно. Хотя, знаешь, я иногда думаю, что он просто прикидывается,– так жить легче. Спрятался за латынью и всякими там мудрыми афоризмами, и все. Поди-ка выковырни его оттуда. А в самой глубине души он существо трепетное и ранимое, иначе он бы мне и тогда не поверил. Впрочем, да, ему ж в ту пору всего-то четырнадцать грохнуло, так что романтизм в душе еще оставался.

– Как говаривал Николай Васильевич, скучно жить на этом свете, господа,– согласился Федор.– А что до веры, то это у моего дражайшего папочки в голове не укладывалось, что такое возможно. Раз наука сказала – нет, значит, нет, а я, будучи логиком, услышав...

– Точнее, подслушав,– поправил Костя.

– Услышав,– упрямо повторил парень.– Вы так орали в соседней комнате, что только глухой бы не услышал. Так вот, услышав все факты, которые ты, дражайший дядюшка, выкладывал один за другим, и взвесив их, пришел к выводу, что все это правда. Простая логика давала только такое объяснение твоему маскхалату по кличке ферязь, кладу, который ты выкопал под Нижним Новгородом, твоему искусству владения саблей и прочему, вплоть до неожиданного появления твоей очаровательной супруги.

Константин, пока племянник рассказывал, вдруг вздрогнул и испуганно обернулся в поисках сына, который за это время в погоне за неутомимой стрекозой еще больше удалился от них. Убедившись, что тот в безопасности, он вновь повернулся к другу.

– А брательник решил, что у меня крыша поехала,– грустно сообщил он.

– Ты мне об этом ни разу не рассказывал,– удивился тот.

– Да о чем тут рассказывать,– отмахнулся Константин.– Как он мне провериться советовал, причем весьма настоятельно? Хорошо, что у меня хватило ума больше при нем эту тему вообще не затрагивать, иначе силком бы к психиатру потащил.

– Свою скрытность он с лихвой компенсировал в общении со мной,– ехидно добавил Федор.– Чуть ли не каждый день рассказывал о том, как он геройски рубал крымских татар, и при этом всякий раз скорбел, что не может показать боевые рубцы и шрамы, которыми враги испещрили все его тело от пяток до макушки. А взятым в плен басурманам он с выражением цитировал бессмертные строки из киплинговского «Маугли».

– Ох и язва ты, Федя,– улыбнулся Константин, но, судя по интонациям, можно было сделать вывод, что никакой обиды он не испытывал и вообще эта словесная пикировка с племянником – дело для него давно привычное и вошедшее чуть ли не в обязательном порядке в ритуал повседневного общения.– А я вот тебя твоим любимым Леонидом Филатовым, которого ты тоже наизусть выучил, не подкалываю.

– Меня с рождения к нему приохотили,– пояснил Федор,– так что я в своем выборе вовсе не виноват. Во-первых, назвали почти как одного из филатовских героев[1], а во-вторых, вы, мой дражайший дядюшка, в своих бурных странствиях по шестнадцатому веку иной раз исполняли обязанности, весьма схожие со стрелецкими. Ну и куда, мне, бедному, деваться? Между прочим, я не только Филатова люблю. К примеру, Анненский мне по душе, Есенин, классики девятнадцатого века, а также Данте, Петрарка, Шекспир, Омар Хайям... Да и ваш вкус относительно Игоря Кобзева я весьма и весьма одобряю, а поэму о несчастной гибели Перуна чуть ли не всю назубок выучил с вашей подачи.

– И не с моей подачи, а чтобы преподавателей в шок ввести,– усмехнулся Константин и пояснил другу: – Он же не как мы, в простой школе, он в гимназии обучение проходил. А там в качестве эксперимента кучу предметов ввели, чтоб наглядно доказать свою элитность, в том числе и «Закон божий»[2].

– Он называется не...

– Да неважно, как называется, если суть та же самая,– отмахнулся Константин.– Так вот, им как-то задали выучить какое-нибудь стихотворение о боге, вере или религии, словом, на эту тему. Разумеется, подразумевали, что ученики обратятся к произведениям, прославляющим православие. А мой племяш...

– С подачи любимого дядюшки,– встрял Федор.

– А я и не отрицаю,– не стал спорить Константин.– Он прочел им отрывки из поэмы «Падение Перуна», а в ней мало того, что опускалось ниже городской канализации все христианство вместе с князем Владимиром заодно, так еще и прославлялись славянские боги. А так как это не стихотворение, а поэма, а мой племяш не поленился, выучив здоровенные куски, то весь урок преподавателю скрепя сердце пришлось выслушивать эдакое богохульство. К тому же читал Федя здорово – в драмкружке научили и соблюдению интонаций, и паузам, и прочему,– поэтому весь класс слушал затаив дыхание, бурно сочувствуя Перуну и негодуя на попов. Словом, суров, бродяга,– восхищенно заметил он, на что Федор отвесил учтивый, хоть и не без некоего шутовства поклон в сторону дяди, не преминув язвительно заметить:

– Это вам не «Маугли».

Константин в ответ лишь развел руками, не желая спорить и великодушно оставляя последнее слово за младшим, и повернулся к другу, заканчивая начатую мысль:

– А что касаемо полетов в неведомое, то суть, ты Валер, понял – закрыл я для себя вылет рейсов в этом аэропорту. Навсегда закрыл.

– А ведь тебе все равно придется заглянуть вглубь,– заметил Валерий.

– Зачем это? – насторожился Константин.

– А поискать того рабочего, который пропал,– пояснил его друг.

– Уж где-где, а там его точно нет,– буркнул Россошанский.– Да и опасно пока туда нырять. Ты только глянь, как оно искрит. Сейчас если туда забрести, не ровен час и вовсе не выйдешь – так прямиком и шагнешь куда-нибудь к Владимиру Красное Солнышко. Это в лучшем случае,– пояснил он.– А в худшем моего племяша послушай, он про тираннозавров и диплодоков побольше знает.

– Ну тебе-то опасаться нечего.– Валерий выразительно кивнул на красовавшийся на пальце друга золотой перстень с крупным красным камнем.– Он тебя отовсюду выручит.

– Может, и так, а может, и нет,– пожал плечами тот.– Волхва нет, заговоров я не знаю, а возможна ли зарядка перстня без них – неизвестно. Получается, что и мое возвращение под большущим вопросом. Будем надеяться, что тот хлопец, как рабочие и болтали, завис в ближайшей деревне у своей зазнобы.

– А если нет?

– В любом случае надо немного выждать, чтоб перестало искрить, тогда и попробовать подойти к камню. Видишь, вон там и вон...– Он, не договорив, застыл с вытянутой вперед рукой, устремленной в сторону тумана и... Миши, который уже забрел в этот туман по пояс.

– Назад! – истошно закричал он.– Назад, Мишка!

– По-моему, он не слышит,– встревоженно констатировал Валерий.

И действительно, мальчик в эти мгновения был настолько увлечен ловлей стрекозы, что навряд ли слышал или видел что-либо, тем более что неугомонное насекомое, по-прежнему игриво подмигивая своими черными пятнышками-зрачками на прозрачных крылышках, летела чуть впереди малыша, и тому казалось, что еще чуть-чуть, и все.

На некоторое время все растерялись, впав в оцепенение. Точнее, почти все. Кроме Федора. Племянник Константина тут же сорвался с места, ринувшись к Мише. Однако, невзирая на резвый старт и хорошую скорость, уже через мгновение стало понятно, что он явно не успевает. Хотя ему до мальчика оставалось всего ничего – не больше трех-четырех метров, тот забежал уже столь далеко, что виднелась лишь верхняя часть его туловища. Все остальное скрылось в густой молочной пелене, да и сам он должен был вот-вот исчезнуть в ней.

И тогда Федор совершил единственно верное в этой ситуации – оставшееся до мальчика расстояние он преодолел в прыжке, вытянувшись, словно вратарь, парирующий летящий в угол ворот мяч. И тщетно болельщики радостно повскакали с мест, радуясь долгожданному голу,– голкипер в самое последнее мгновение сумел-таки дотянуться до цели. Еще в полете Федор успел резко оттолкнуть Мишу обратно, в сторону края тумана, после чего оба тут же скрылись в мутной искрящейся пелене.

Впрочем, спустя несколько мучительно долго тянущихся секунд из молочного марева вынырнула голова Миши, который поднялся на ноги, недоумевающе огляделся по сторонам, словно не понимая, как он сюда попал, после чего его личико горестно скривилось, но зареветь мальчик не успел – подлетевший к нему Константин мгновенно подхватил сына на руки и облегченно вздохнул. Он повернулся к бежавшему следом Валерке и весело заметил:

– Весь в папашку. Ох и отчаюга растет!

– Да и племяш тоже не сплоховал,– кивнул Валерий.– Кстати, а где он?

Радость мгновенно сползла с лица Россошанского, и он озабоченно принялся осматриваться. Отчаявшись разглядеть что-либо в густой пелене, он передал сына с рук на руки другу.

– Федя! Ты где там завис? Не ушибся? – негромко, словно боясь разбудить того незримого, который затаился в гуще наваристой мути, окликнул Константин.

Ответом была тишина.

Он окликнул еще раз, затем еще и под конец, не выдержав, заорал во всю глотку. Тщетно. Никто не собирался откликаться.

– Слушай, а по-моему, искрить-то перестало,– озабоченно заметил Валерий.– Это тебе ни о чем не говорит?

– Еще как говорит,– мрачно отозвался Константин.– Только ничего хорошего. И что нам теперь делать? – И уныло уставился на друга.

– А может, обойдется? – неуверенно предположил Валерий, уже понимая, что случилось непоправимое, но еще продолжая в душе надеяться на чудо.

Россошанский не ответил, по-прежнему старательно вглядываясь в глубь молочной пелены, после чего, сурово заметив опешившему другу, чтобы он не стоял тут, а поскорее отходил с Мишей, набрал в рот воздуха, словно собираясь погрузиться в воду, и нырнул в самую гущу пелены...

Поиски длились до позднего вечера, но оказались безрезультатными – Федор бесследно исчез.

Что это означало, друзья хорошо понимали...

Глава 1

Мамочка, роди меня обратно

Я поначалу ничего толком не понял. Вытолкнув своего не в меру любопытного двоюродного братца назад и посчитав свою миссию успешно выполненной, я попытался сгруппироваться, как учили меня совсем недавно, всего год назад.

Находясь еще в полете, я даже успел пожалеть, что сейчас не зима – мало ли что там валяется на земле, а снег бы надежно прикрыл все ямки, кочки и выбоинки. Сожаление было мимолетным и не имело смысла – откуда в начале августа при температуре около тридцати градусов тепла взяться снегу? Да будь этот самый камень трижды необычным, все равно...

Но – взялся.

Невероятно, однако мой полет действительно закончился в здоровенном сугробе, в который я влетел чуть ли не с головой. Более того, сугроб этот никоим образом не походил на те грязные плотные кучки, которые остаются в лесу даже к концу апреля, а то и в мае, если весна затянулась. И по своей плотности, и по рыхлости, больше напоминающей пушистость, он точь-в-точь был похож на только что выпавший.

Каким образом меня угораздило угодить в эту невесть откуда взявшуюся кучу, я понятия не имел. Наоборот, в самые первые мгновения я, помнится, даже успел порадоваться, что так удачно влетел и ничуть не ушибся. Но вот затем, когда первое мгновение сменилось десятым, когда я уже вытер снег, густо облепивший лицо, и удивленно захлопал глазами, стало ясно, что радоваться рано, поскольку куча была... не одна.

Многое разглядеть не позволял туман, но на расстоянии в пару метров видимость была приличной, и везде вокруг лежал... снег.

Откуда?!

Томимый недобрыми предчувствиями я поднялся на ноги и побрел куда глаза глядят, продолжая надеяться, что после того, как я выберусь из тумана, передо мной вновь предстанет дядя Костя с его старинным школьным другом, непоседа Мишка, а за ними...

Домечтать я не успел, поскольку мутное облако резко закончилось, и я оказался на краю полянки, но ничего отрадного глазу не увидел. Скорее уж напротив.

Куда делись рабочие и стоящие поодаль вагончики? Где куча строительной техники? Куда испарился мой горячо любимый дядька со своим другом? И, наконец, куда пропало... лето?

Голые ветки зябко высовывались из стволов корявых осин, окружавших полянку, суровые тучи угрюмо хмурились, явно собираясь с духом, чтобы одарить землю очередным снегопадом, и море снега вокруг. Вдобавок же далеко не плюсовая температура, которую я ощутил мгновенно, а всей одежды – джинсы с кроссовками да тоненькая футболочка без рукавов.

Некоторое время я ошалело таращился на эти метаморфозы, загадочным образом приключившиеся с природой, пока не почувствовал холод еще и снизу – задняя часть тела отчаянно взывала к остаткам благоразумия хозяина и требовала гуманного отношения. Пришлось заняться ее извлечением из снежного плена, после чего, отряхнувшись, я сделал еще пару шагов вперед по направлению к краю полянки и медленно оглянулся, будто ожидая увидеть все как прежде.

Надежда была утопической, но расставаться с нею мне отчего-то не хотелось – чуть ли не впервые в жизни, наплевав на логику, я жаждал чуда.

Как и следовало ожидать, ничего не изменилось: облако тумана продолжало медленно клубиться в середине полянки, да и по бокам, насколько было видно глазу, все оставалось как прежде – хмурый зимний лесок, состоящий из корявых осин, чуть поодаль низенькие, съежившиеся ели и горы снега. Часть его уже успешно внедрилась в мои кроссовки и теперь, тая, ощутимо пропитывала носки ледяной влагой.

И – одиночество.

Последнее, пожалуй, хуже всего – даже не у кого спросить, что произошло.

Я ошалело продолжал взирать на этот мир, а тот – философски-отрешенно – на меня.

– Что-то мне все это напоминает,– произнес я задумчиво.– Кажется, мой любимый дядька, после того как оказался первый раз по...– Но тут же резко оборвал себя на полуслове.– А вот об этом мы лучше не будем. Иначе хоть волком вой.

И, словно кто-то услышал мои слова, откуда-то издалека до меня донесся заунывный волчий вой.

Тут же вспомнились рассказы дяди Кости о его первом пробуждении в шестнадцатом веке и как кто-то загадочный таинственно шуршал в кустах, после чего тот принялся рыскать в поисках подходящей дубинки.

Господи, да что же мне его приключения лезут и лезут в голову! И вообще, у него Средневековье, а у меня просто какая-то ошибка и все не так страшно, иначе остается только застрелиться или повеситься.

Хотя о чем это я – не из чего и не на чем.

Разве что замерзнуть.

Но с этим мы пока обождем.

– Ау-у! – истошно заорал я, продолжая надеяться на какое-то небывалое чудо.

А что, один раз оно уже произошло, причем только что, открыв передо мной вполне реальную картину обычной действительности, которой на самом деле не могло быть. Так почему бы этому не повториться, вот только теперь показав уже не просто то, что может быть, но и должно?

Хотя стоп – мои ноги стоят совсем не там, куда приземлился. Я, спохватившись, опрометью кинулся опять в мутную гущу тумана, почти на ощупь добрел до сугроба, в котором мое приземление оставило хороший ориентир в виде глубокой впадины, и встал именно там, где совсем недавно сидел.

Потоптавшись с минуту, я после недолгого колебания для вящей надежности уселся в снег. Еще через минуту, решив скопировать первоначальную позу от и до, я, подвывая от холода, залег в него и даже постарался принять то самое положение, что было при приземлении, и принялся ждать.

Хватило меня ненадолго – уж очень холодно.

«Нет, дяде Косте тогда было все-таки полегче. Даже температура воздуха не в пример нынешней – куда теплей»,– невольно пришло мне на ум, но я вновь усилием воли отогнал от себя эту мысль, не желая думать о том, как безнадежно влип.

Однако загадочному волшебнику, который коварно выставил меня в летней футболочке на зимний мороз, чувство долга присуще не было.

Совсем.

Или у него над этим самым чувством преобладало совсем иное – своеобразный черный юмор.

«Нет, даже не так – попросту извращенный»,– уныло подытожил я и угрюмо засопел, приметив пару черненьких пятнышек по соседству. Присмотревшись, я поневоле усмехнулся – та самая стрекоза.

Это было единственное, что роднило нынешний зимний пейзаж с прежним летним. Ее прозрачные крылышки почти не выделялись на белом фоне, да и черные пятнышки-глазки, размещенные на них, тоже гармонично вписывались в окружающий меня строгий черно-белый мир.

Лететь она больше никуда не собиралась и, усевшись неподалеку от меня на снег, не пошевелилась, даже когда я протянул к ней руку.

– А ведь все из-за тебя, зловредная скотина,– задумчиво констатировал я, разглядывая ее вблизи.– Ну и чего ты добилась? И сама сейчас окоченеешь, да и я чуть погодя с тобой на пару.– И я, в очередной раз с тоской посмотрев вокруг, со вздохом поднялся из сугроба – злой на весь белый свет и насквозь продрогший.– А тебя я специально не убью, гадюка подлая,– мстительно пообещал я ей напоследок.– Так что не дождаться тебе легкой смерти – будешь замерзать долго и мучительно.– Я подумал и добавил: – В отличие от меня.

Надежда еще теплилась в моей душе, и я вновь заорал так громко, как только мог – вдруг кто-то откликнется? Как там советовал мой любимый Леонид Филатов?

И я тревожил, горланя во всю глотку и то и дело меняя крик на вопль, а его на вой.

Однако в течение последующих десятка минут мне удалось лишь спугнуть с ветки какую-то птицу неизвестной породы, масти или чего там у них бывает, заставить затаиться дятла, стучавшего где-то неподалеку, после чего, вновь услышав волчий вой, я решил устроить перекур. По счастью, раздавался вой где-то вдали, но искушать судьбу я не стал, а то зверь пойдет на голос, почуяв добычу.

Печально плюхнувшись в привычный сугроб, я с грустью констатировал, обращаясь к самому себе:

И что теперь делать?

Меж тем морозец ощущался все весомее. То ли ближе к вечеру температура поползла вниз, то ли я совсем закоченел.

– А скорее все вместе,– пробормотал я себе под нос и стал шарить по карманам.

Поступок был из разряда глупых, поскольку, как и следовало ожидать, обнаружить в них хоть что-то не получилось. Даже паспорт остался в джинсовой куртке, коя, по причине жары, лежала в моей дорожной сумке. Впервые в жизни я остро пожалел, что некурящий. Если бы было иначе, сейчас бы извлек из кармана зажигалку и соорудил небольшой костерчик, возле которого и теплее, и лучше думается, а так...

Единственное спасение заключалось в том, чтобы как можно быстрее, желательно до наступления темноты, добраться до любого, пускай самого захудалого человеческого жилья. Лучше, если это будет квартира – там от батарей веет огненным жаром, а горячая ванна гарантирует сугрев в течение считаных минут.

Впрочем, тут не до изысков. Горячая печка даже заманчивее и аппетитнее – прижаться к ее могучему боку и застыть в блаженной неподвижности, чувствуя, как благодатное тепло постепенно вползает в окоченевшее тело и оно вновь становится послушным и энергичным, готовым бегать, прыгать и вообще послушно выполнять все хозяйские желания.

Но углубляться в угрюмый лес желания не имелось, поскольку, в какой именно стороне расположено это самое жилье с замечательными батареями или ненаглядной печкой, я понятия не имел.

«Да и вообще, есть ли оно тут?» – мелькнула в голове тревожная мыслишка, но я тут же испуганно прогнал ее, упрямо заявив себе, что оно непременно имеется, причем не далее как в нескольких километрах отсюда.

Однако уходить с полянки все равно не имело смысла – пресловутый закон подлости никто не отменял, и стоит мне пойти в одну сторону, как жилье непременно окажется в противоположной. Значит, надо все как следует взвесить и обмозговать, для чего лучшего всего залезть на верхушку какого-нибудь дерева повыше и попытаться разглядеть с него все лесные окрестности.

Грустно оглядев ближайшую лесную поросль, я сделал еще один неутешительный вывод – поблизости имелось лишь с десяток деревьев, на которые я мог влезть без опасения их сломать. Вот только карабкаться на них не имело смысла – уж очень они корявые и низкорослые. Если обзор и улучшится, то от силы на полсотни метров, не больше, так стоит ли надрываться?

К тому же откуда-то из чащобы, но гораздо ближе, чем раньше, до меня вновь донесся волчий вой.

Ближе или показалось?

Я призадумался.

Да нет, вроде бы ближе, во всяком случае – гораздо громче.

Огляделся по сторонам в поисках подходящей дубины, но откуда!.. Может, и лежало под снегом что-то приличное, но как узнать, где именно? Некоторое время я тщетно шарил рукой, но отыскать что-нибудь подходящее не удалось. Придется заняться столярным делом. Или плотницким? Впрочем, какая разница, лишь бы получилось.

Присмотрев относительно тонкую осинку, я кое-как, сопя и кряхтя, сумел сломать ее и принялся старательно зачищать кривой ствол от мешающихся веток. За этим занятием мне даже удалось чуточку согреться, вот только пальцы рук, несмотря на то что я регулярно отогревал их своим дыханием, закоченели еще больше.

Оценив получившееся в результате титанических усилий изделие, я пришел к неутешительному выводу, что оно не потянет и на четверочку. Нет, мне может хватить и его, но только одного волка, а если сейчас на полянку дружной гурьбой выбегут три-четыре особи, то вся моя работа пойдет насмарку.

Подтверждая мои опасения, очередной волчий вой раздался еще ближе, причем не один – почти сразу последовали два отклика с противоположной стороны.

«Ну вот, накаркал»,– подумал я.

Разумеется, сдаваться на милость судьбы мне и в голову не приходило – тем более тут уж скорее получалось «на милость волков», а это и вовсе глупо, но и что предпринять в такой ситуации, я понятия не имел.

Приплясывая по относительно свободному от снега пятачку голой земли, я принялся ломать голову, что еще можно предпринять. Вскарабкаться на какую-нибудь осинку и думать нечего – мало того что кривые, так еще и тонкие. Опять же долго на ней не просидишь, а волки, как мне доводилось читать, могут часами терпеливо ожидать свою добычу.

И тут мой взгляд в очередной раз остановился на облаке тумана. А вдруг не заметят, если я в него нырну? Или побоятся заходить – мало ли какое там излучение. Мне же все равно терять нечего.

Поморщившись, я двинулся вперед. Предварительно я попытался максимально обезопасить ноги, подоткнув штанины в кроссовки, хотя после первых же шагов стало ясно: зря трудился. Все равно снег – зараза эдакая – залез внутрь и принялся жадно всасывать в себя остатки тепла.

«Зато теперь меня не видно»,– в утешение себе заметил я, но, глянув вперед, обнаружил, что не тут-то было. Край полянки хоть и весьма мутновато, однако просматривался. Раз я его вижу, значит, и меня тоже заметят все кому не лень. Думается, что волкам как раз не лень.

И что делать?

Я огляделся по сторонам, предполагая забрести еще глубже, но тут обнаружил в пяти шагах от себя черный силуэт гордо возвышающейся каменной глыбы. Получается, это самый центр. Если меня и оттуда будет видно, то тогда искать иное место бесполезно.

Я еще раз бросил взгляд на глыбу и нахмурился. Что-то с нею было не так, что-то неправильно, чего на самом деле быть вовсе не должно.

Вот только что именно?

Я задумался, наклонив голову набок и разглядывая глыбу повнимательнее. Окоченевшие мозги работать отказывались, но, поднапрягшись, мне все-таки удалось выдавить из них нужный ответ: снег.

Казалось бы, все должно быть наоборот – камень служит естественной преградой и обязан собрать возле себя изрядные сугробы, но на самом деле они отсутствовали. Более того, возле камня вообще не было снега.

Присмотревшись, я понял и причину – от камня исходил еле приметный глазу парок. Был он практически незаметен – если не вглядываться, то не видно. Миска с теплой едой, вынесенная на мороз, парит гораздо сильнее. Однако все равно получалось, что поверхность камня теплее температуры воздуха. Либо...

Я затаил дыхание от предвкушения возможной удачи. Второй вариант меня устраивал куда сильнее первого. Если только камень и есть источник загадочного тумана, который, по всей видимости, и являлся главным виновником моего путешествия сюда, то, может быть, теперь этот туман отправит меня обратно? Ну что ему стоит, а?

Разумеется, я не обольщался. Скорее уж напротив. Дабы не разочароваться, я сразу уверил себя, что никаким источником эта глыба быть не может, поэтому максимум, что мне светит, это шанс согреться, да и то чуть-чуть, слегка. Так оно и случилось. Поверхность камня действительно оказалась еле теплой.

Я прижался к нему всем озябшим телом и блаженно замер, с наслаждением ощущая, как одеревеневшие от мороза конечности вновь приходят в норму, а мышцы снова наливаются силой.

Кожу мою изредка покалывало то тут, то там, словно от легких разрядов тока со слабеньким напряжением, но я не обращал на это ни малейшего внимания, ибо уколы в первую очередь означали лишь то, что и она обретает чувствительность.

Однако после того, как я слегка отогрелся, мне в голову пришла еще одна идея. А если я залезу на него? Забраться на самый верх полутораметровой приземистой глыбы, которая к тому же, как по заказу, была стесана сверху и вдобавок имела относительно удобный подъем под углом градусов в шестьдесят,– мне раз плюнуть. И, когда я туда вскарабкаюсь, может, я вновь...

«Стоп! – вновь пригасил я вспыхнувшую надежду.– Скорее всего, ничего не случится, просто ты полезешь на камень вовсе не за этим, а для удобства, поскольку это самая наилучшая позиция, чтобы отбиваться от волчьей стаи».

Едва я помянул про серых лесных хищников, как тут же заслышал неподалеку очередной вой. Теперь он был, как ни неприятно это сознавать, какой-то призывный. Отклики на него прозвучали тоже почти рядом, так что пришла пора занимать оборону.

С трудом оторвавшись от его поверхности – так бы и стоял, прижавшись, целую вечность,– я, зажав под мышкой свою самодельную дубинку, уже поднес правую ногу к небольшому углублению в камне, как вдруг сзади, совершенно неожиданно, словно гром средь ясного неба, раздался суровый мужской голос:

– Даже и не помышляй!

Что за чертовщина?!

Я от неожиданности вздрогнул, выронил дубинку и растерянно обернулся.

В пяти шагах от меня, рядом с сугробом, в который я приземлился, действительно стоял человек. Старик.

«Не иначе чудеса продолжаются»,– подумалось мне.

Как ни удивительно, но одет был дедушка явно не по сезону. Правда, тулуп на нем имелся, но и тот был лишь накинут на плечи. Белая рубаха тоже для русской зимы не годилась, равно как и лапти на ногах вместо валенок или какой-нибудь другой зимней обуви. На голове же у старика и вовсе ничего не было. Словом, в таком виде в декабре или январе на улицу выходят только в одном случае – по нужде.

«Летний вариант,– мысленно прокомментировал я.– А вот посох у него классный, не чета моей загогулине».

Посох и впрямь выглядел красиво – ровный, словно выточенный, и вдобавок вся его верхняя половина была богато разукрашена причудливой резьбой.

– Туда-то ты влезешь – спору нет, а вот обратно мне тебя за ногу придется стаскивать,– пояснил старик.

– А ты, дедушка, не боишься, что я брыкаться стану? – миролюбиво поинтересовался я, не желая уступать вот так вот сразу и безропотно.

– Не боюсь,– сухо ответил старик и пояснил: – Упокойники не брыкаются.

Очередной вой, раздавшийся совсем рядом, старика не смутил. Да и реакция на него была необычной – он лишь слегка повернул голову в сторону леса и громко произнес:

– Все, все. Угомонись. Сыскал я его. Благодарствую, что вовремя упредил.

Как ни странно, но волк старика не только услышал, но и понял. Во всяком случае, в последней порции воя мне определенно послышались некие удовлетворительные интонации и даже что-то вроде прощания, что понравилось больше всего.

– А одежка у тебя, мил-человече, не ахти,– вновь обратился старик ко мне, неспешно приближаясь к камню.

Я в ответ лишь смущенно пожал плечами, будто и впрямь оказался столь непроходимым идиотом, который рванул из теплой хаты в зимний лес, второпях даже не удосужившись хоть что-то на себя накинуть.

– Летом одевался,– ляпнул я и тут же осекся, мысленно обругав себя за нелепое объяснение.

– И что, полгода не менял? – удивился старик.– Неужто даже опосля баньки пропотелое на себя напяливал, ась? – Теперь в голосе явно сквозили издевательские нотки.

Я негодующе засопел, хотел было сказать в ответ что-то резкое, но старик принялся пристально всматриваться в мое лицо, после чего растерянно произнес:

– Неужто княж Константин? Али мне чудится?