Красный властелин Шкенёв Сергей
Конт Браггис шёл в атаку в первых рядах, показывая пример приунывшим от больших потерь Стражам. Точнее — полз, прикрываясь магическим щитом, непроницаемым для любого оружия, будь то огненные шары из нечестивых роденийских огнеплюек или обычная стрела. Да пусть даже болт самострела и брошенное копьё… Тёмные обречены. Главное — не спугнуть их и не позволить разбежаться. Прихлопнуть могучим ударом! Раздавить железной пятой!
Оруженосец, как всегда, рядом. Красивый мальчик из приличной семьи. Почти такой же услужливый, как Йохан, пропавший несколько дней назад. Старательный. Выпученные глаза видны даже в темноте — полученная сила не подразумевает умение, и освоить правильную установку щита может отнюдь не каждый. Это обучающиеся с детства дракониры действуют на этих… как их там… рефлексах и не прилагают усилий.
Что-то острое впилось в ладонь, проткнув перчатку. Что это? Орех, обыкновенный лесной орех с пробитыми дырочками, в которые вставлены четыре заточенные щепочки. Как ни брось, один шип всегда торчит вверх. Благой Вестник, как же от него воняет! Дерьмом намазали, что ли?
Негромко вскрикнул оруженосец. Что с ним? Тоже укололся?
— Тобби? Тобби, ты меня слышишь?
Громко говорить нельзя, до тёмных шагов двести. А мальчик молчит.
— Тобби?
Молчит, уткнувшись носом во влажные камни. Конт подполз ближе, перевернул неподвижного оруженосца на спину и в испуге отшатнулся — вытекший глаз… распухшее до неузнаваемости лицо… Но ведь несколько мгновений назад он был жив?
Холодок ужаса по спине. Того самого ужаса, от которого поднимаются дыбом волосы и ноги делаются мягкими, а штаны мокрыми. Первобытный страх сильнее чувства долга и клятв в верности императрице и лорду-протектору. Только благородное происхождение может заставить преодолеть его. Поколения предков, взирающих с небес, подбадривают и не дают отдаться панике окончательно.
А роденийцы, использующие неизвестное колдовство, отправятся на костёр!
Матвей Барабаш и не догадывался, что подозревается в злоупотреблении магией, просто делал своё дело. Со стороны могло показаться, будто сотник впал в детство. Вообще-то именно так и выразился Михась в ответ на предложение поучаствовать в ночной вылазке против преследующих пиктийцев. Но мало ли как выражаются бывшие лётчики, испорченные небом? Ведь в конце-то концов согласился.
Рогулька, вырезанная из чудом выросшего в горах куста, заканчивается тонкими упругими веточками. Между ними натянут плетёный шнурок с кожаным мешочком. Грозное оружие детских игр, где главным противником являлись стёкла в окнах соседских домов. А нечаянным призом — поротая отцовским ремнём собственная задница.
Михась с осторожностью и опасением держит в руках котелок со снарядами, способными пройти сквозь колдовскую защиту пиктийцев.
— Давай первого, — шепчет Барабаш.
— Угу. — Кочик сунул в котелок палочку с привязанным кусочком колбасы и вытащил здоровенного скорпиона, впившегося в добычу. Затолкал голодную тварь в мешочек на рогатке. — Готово.
— Пошёл, родимый, — Матвей прислушался к темноте. — Заряжай.
Бесшумные снаряды улетали в ночь. Туда, где в свете поднявшихся над горами лун белели лица ползущих пиктийцев. Хорошо самому сидеть в тени, безнаказанно расстреливая колдунов. А на случай промаха… на случай промаха разбросаны колючки, смазанные протухшим месивом всё из тех же скорпионов — единственная царапина в течение недели убивает лошадь. Человек, как исключительно живучая скотина, продержится чуть дольше. Если, конечно, успеет вовремя обратиться к опытному лекарю.
Несколько мишеней застыли на месте — яд парализует мгновенно. Только парализует… тело сгнивает заживо, и оставшийся невредимым мозг позволяет сполна вкусить прелести этого не самого привлекательного процесса. Что поделать, скорпионы любят мясо с запашком.
— Заряжай.
Рассвет в горах красив только в воспоминаниях, когда сидишь в удобном кресле у жарко натопленного камина и под хорошую ракию рассказываешь благодарным слушателям про окрасившиеся розовым цветом вершины, про ущелья и облака над ними. И как поднимающееся светило бросает длинные тени… Вспоминать хорошо, да. Но на самом деле не до красот — от сырости и холода зуб на зуб не попадает, отлёжанные на камнях бока немилосердно болят, опостылевшие пейзажи внушают отвращение, а мысль о дальнейшем пути приводит в уныние.
Сегодняшним утром Йохану досталась ещё одна неприятность в дополнение ко всем прочим. Неприятность называлась похоронами. Ладно ещё, что его не заставили копать могилы, в камнях этого не смог бы сделать и сам Благой Вестник, но главный родениец заставил сбросить в ближайшую пропасть то, что вчера вечером именовалось ударной баталией Стражей Тумана. Раздувшиеся трупы с изъеденными лицами… Почему-то скорпионы всегда начинают трапезу с губ…
— Постарайся сапоги не заблевать, — предупредил профессор, давая знак развязать на пленном верёвки. — Оно конечно, ничего страшного, но на запах этих скорпионов сбежится…
Йохана тут же вырвало, но прилетевший подзатыльник заставил наклониться, и обувь не пострадала.
— Его самого не сожрут? — засомневался Барабаш.
— Не тронут, — успокоил Баргузин. — Этот болван тоже несёт отметку энергии Владыки — пропитался у вчерашнего костра, когда обед готовили.
— А мы?
— А вы с рождения.
— С самого рождения пропитались или с самого рождения болваны? — поспешил уточнить Михась.
— Скорее второе, — фыркнул профессор. — Умный человек подождал бы, пока я спущу на колдунов камнепад, а не полез бы вдвоём против полусотни.
— Там не больше двух десятков оставалось.
— Трупов только восемь.
— Так остальные сбежали.
— Вот потому и говорю — упустили, болваны. — Профессор строго посмотрел на прислушивающегося к разговору пиктийца. — Выполнять приказание, твою мать с кагулом видели! [5]
Йохан вздрогнул от грозного окрика и убежал таскать покойников. Старший сотник пристально посмотрел ему в спину:
— Пусть поработает напоследок.
— Почему же напоследок? — удивился Еремей.
— Разве после того, как передадим информацию в Генштаб, ты не собираешься пустить его в расход?
Баргузин пожал плечами. Собственно, подключение разума пленного оруженосца к каналу мыслесвязи с Владыкой вряд ли оставит хоть что-то от мозгов пиктийца, но тело не пострадает. И глупо уничтожать такой благодарный материал — пара месяцев работы, и получится вполне приличный претендент на пиктийский престол. Просто идеальный претендент — не имеющий собственного мнения, мыслей, убеждений и воли.
Вот сучку Элизию придётся убирать, тут даже вариантов нет. Молодящаяся старуха злонравна, взбалмошна, излишне умна и вообще является сосредоточием всего, что в человеке встречаться не должно. Тварь, короче говоря. С ней каши не сваришь и никак не заставишь плясать под роденийскую дудку. Даже пробовать не стоит — императрица напрямую завязана на Благого Вестника, и можно даже сказать, что является частью его. Притом не самой незначительной частью.
Еремей часто размышлял о том, как будет жить после войны. Раз уж погибнуть во славу Триады не суждено, как наглядно показали недавние приключения в Эдингташе и его подземельях, то задумываться о будущем не только можно, но и нужно.
В университет возвращаться не стоит. Во-первых, даже сейчас появляется острое желание заменить половину изучаемых предметов строевой подготовкой и рукопашным боем, а во-вторых — Владыка вряд ли позволит превратить единственное в стране высшее учебное заведение в полигон для преподавания курса молодого бойца. Да, что ни говори, но армия оставила в душе профессора неизгладимый след. Хотя… почему же оставила? Она и сейчас там. Армия в жизни мужчины — это навсегда. Иначе и не мужчина вовсе.
«Ты прав, генацвале. Это праздник, который всегда с тобой, — голос, раздавшийся в голове, не стал неожиданностью. — И здравствуйте, товарищ Баргузин».
«Здравствуй, Владыка».
«Догадался».
«Да уж не глупей тебя, — профессор не удержался от шпильки в адрес невидимого собеседника. — Ты, собственно, и не скрывался, только имени не называл».
«Не называл. Его у меня нет».
«А что есть?»
«Есть страна, за которую не жалко сдохнуть».
«Что же, колдуны скоро предоставят такую возможность».
«Уже».
«В смысле?..»
«Уже предоставили. Можешь не верить, но мы в очередной раз в глубокой заднице».
«Верю. Я — это ты».
«Почти».
«Мы тут пленника взяли».
«Зачем он мне? Информация давно устарела».
«Ну, извини, раньше не получилось».
«Я тебя не виню, товарищ старший воевода».
«Вчера ещё обычным сотником был».
«Ошибаешься, приказ подписан неделю назад. Поздравления нужны?»
«Обойдусь без них».
«Как знаешь, — судя по интонации, собеседник улыбнулся. — Но при личной встрече с тебя причитается».
«Она будет, эта личная встреча?»
«Обязательно. И чем скорее, тем лучше».
«Намекаешь?.».
«Прямым текстом говорю — пора приниматься за работу».
«А сейчас?»
«Я имею в виду настоящую работу, а не подвиги».
«Хм…»
«Не хмыкай! И поторапливайся, дада шени…»
Через несколько лет в учебниках по истории Родении этот прорыв назовут «Рейдом воеводы Баргузина» и будут рассказывать школьникам о беспримерном подвиге горстки бойцов, прошедших от Калейского хребта до реки Ворсмы сквозь занятые противником территории. Перечислят имена выживших — их всего четыре. Нарисуют карту, где нанесён путь немногочисленного отряда…
И забудут упомянуть два полка, прорвавшие линию фронта в месте выхода и трое суток удерживавшие коридор, прежде чем лечь почти в полном составе. Зачем говорить детям об этом? Зачем омрачать счастливое детство? Узнают сами. Потом. Когда вырастут.
Лишь те, кто уцелел тогда, ничего не забудут. И раз в год будут собираться, чтобы положить цветы на гранитные плиты. Плиты с выбитыми на них именами. Одна тысяча семьсот двадцать четыре не упомянутых в учебниках имени.
И таких плит по всей стране — сотни.
ГЛАВА 22
Человек с укрытым капюшоном лицом опять сидел у камина. Новая привычка? Может быть… Но лёгкое, едва слышное потрескивание поленьев успокаивает, а запах сгорающей сайберианской сосны настраивает на философский лад. В прошлой жизни, а Владыка постоянно ловил себя на мысли, что именно та, оборвавшаяся холодным мартовским утром, и была самой настоящей из всех прожитых, у камина сидеть не доводилось. Там вообще многого не было. А жаль.
Зато сейчас есть человек, с которым можно поговорить честно и откровенно, как с самим собой. Пусть пока только мысленно. Не нужно лукавить, не нужны недомолвки, умолчания, иносказания — его не обмануть. Себя не обмануть. Но кто тот человек, звавшийся когда-то Эрлихом Белоглазым и возродившийся через много веков профессором Еремеем Баргузином? Кто он?
— Ответ «конь в пальто» тебя, конечно же, не устроит? — голос Еремея злой и весёлый. — Чего звал?
Владыка улыбнулся — бесцеремонность профессора на фоне всеобщего поклонения подобна свежему ветерку в жаркий день. Иногда, правда, она похожа на лютый мороз, но тоже неплохо. Бодрит и не даёт расслабиться.
— Ты как?
— Великолепно! Позвоночник вдребезги, ноги переломаны, кишки в клочья… Но живой, что не может не радовать.
— Ну так не в первый раз? Бывало, что вообще убивали. — Живучесть Эрлиха давно вошла в поговорку. — Месяца на лечение хватит?
— Что-то срочное?
— У нас всё срочное.
— Ага, только крота в своём окружении поймать не торопишься. Время терпит, да?
— Думаешь?..
— Я всегда теперь думаю, да. Или считаешь провал десанта случайностью? По соплям у Холмской излучины тоже случайно огребли? Извини, товарищ Владыка, но уж от тебя я подобной наивности не ожидал. Теряешь хватку?
— Про крота знаю. Но пока польза от передаваемой пиктийцам дезинформации выше понесённого нами ущерба.
— Ущерб, говоришь? А не желаешь приехать в госпиталь и заглянуть в глаза этому ущербу? А что, в торжественной обстановке вручишь героям новые руки и ноги… деревянные, зато с дарственной надписью. Ты перестал видеть людей в сводках потерь, Владыка?
— Потому и хочу, чтобы ты пришёл.
— Добровольцем на обряд Замещения? Хрен тебе!
— Добровольцем стану я.
— Ты спятил?
— Родении нужен новый Владыка, и некий профессор станет им.
— Нашёл дурака. Сам заварил эту кашу, сам и расхлёбывай. Тем более коней на переправе не меняют.
— Незаменимых людей нет.
— Ага, где-то я это уже слышал. Не в этом мире, но от тебя.
— Я устал и хочу уйти.
— И это слышал, но уже от другого человека. Неси сам свой крест, понял?
— Эрлих, ты…
— Еремей Баргузин. А Эрлиха давно уже нет. Неси свой крест, Владыка. Я помогу… куда же мы теперь денемся?
Требовательный стук в дверь оборвал мысленную связь. Кого ещё там черти принесли, дада шени? Не иначе начальник Генерального Штаба — только у Зерцала Чести достаточно наглости, чтобы заявиться к Владыке в поздний час без вызова и без предупреждения. Остальные вежливее или осторожнее, что, в принципе, одно и то же.
— Разрешите?
— Заходите, товарищ… товарищ…
За многие годы Владыка так и не привык называть помощников придуманными их предшественниками кличками. Отсутствие имён лишает человечности, придавая людям странные черты механистичности. Роботы из фантастических рассказов земных писателей… Зачем? И бороться с привычкой называть себя исключительно по должности бесполезно — они считают это почётным правом.
Главный вояка Родении положил на стол лязгнувший металлом свёрток.
— Вот.
— Что это?
Подошёл, откинул грубую промасленную ткань. Ну да, тот самый трофей, прихваченный отрядом профессора Баргузина из пещеры в Калейском хребте. Зачем он здесь, если давно решили, что промышленность Родении производство «томмиганов» не потянет? Если только десятка два вручную, сняв с производства самых лучших механиков, ещё можно сделать, но толку-то от них без патронов? И порох можно сделать в лабораториях. Килограмма три. В год. Нет под него ни производств, ни технологий.
— Владыка, мы же приняли решение отказаться от мысли об использовании этих игрушек, — в голосе адепта сквозит нешуточная обида. — Вы мне не доверяете?
— В чём? — глаза в тени капюшона блеснули. — И откуда такие выводы?
Начальник Генштаба проводил взглядом Владыку, вернувшегося в кресло у камина и положившего на колени бесполезную железку.
— Сформирована особая сотня для заброски к Калейскому хребту на поиски пещеры. Причём людей отбирают в пластунских полках. Моих полках! Самого же меня не поставили в известность о проводящейся подготовке и планирующейся операции. Это доверие? В таком случае прошу принять мою отставку!
— Гордый! И глупый! — повелитель Родении кивнул каким-то своим мыслям. — Такой, каким и подобает быть истинному герою из древних былин. Ты хоть понимаешь, что в твоём случае существует только один вид отставки — вперёд ногами?
— Я готов!
— Даже так? Тем лучше…
Пауза затянулась. Зашипела поднесённая к трубке спичка, и язычок огня высветил в тени жесткую усмешку, не предвещающую ничего хорошего. Кому? Вариантов нет.
— Сдавать дела, Владыка?
— Торопишься? — кольцо дыма повисло в воздухе. — А куда?
Молчание. Ответить нечего. Разве что попросить:
— Разрешите напоследок лично возглавить отправляемую сотню?
— Отправляемую кем?
— Но разве… — изумление в распахнувшихся глазах. И проблеск понимания. — Вы хотите сказать, что…
— Стоп! — оборвал Владыка. — Это ты мне захочешь сказать, когда разберёшься во всей этой истории. И доложишь! Понял?
— Так точно! — бывший сотник вытянулся, звякнув доспехами. Тот ещё любитель традиций и древностей.
Впрочем, не такая уж бесполезная древность, как кажется на первый взгляд. Кольчуга, усиленная стальной чешуёй и нагрудными пластинами, незаменима в рукопашном бою с дикими глорхийцами, использующими исключительно холодное оружие, и вполне держит слабые боевые заклинания пиктийских колдунов. Хоть то же «ледяное копьё», ударившее чуть в стороне. От осколков, во всяком случае, защищает. Так что пусть послужат прадедовские реликвии. Другое дело, что таскать их в Цитадели вроде как незачем… или для красоты?
— Разрешите привлечь специалистов из ведомства Всевидящего Ока, Владыка?
— Нет! — пламя в камине ярко вспыхнуло одновременно с резким возгласом. — Проведёте расследование самостоятельно, а у ваших коллег будет другое задание. Думаю, что упоминания о соблюдении строгой секретности излишни?
— Так точно!
— Идите!
Переход Владыки с обращения на «ты» к «вы» происходил всегда неожиданно и давно служил темой для обсуждения на самом высоком уровне. Строились теории, приводились доказательства, высказывались предположения…
Окружение императрицы Элизии Пиктийской не стало исключением — правда, там перемывали косточки Темного Властелина куда более зло и язвительно. Но как раз сейчас происходил разговор, хоть и касающийся повелителя Родении, но не затрагивающий его привычки.
— Насколько можно доверять вашим источникам, эрл? — императрица не в настроении, что вызвано последними новостями с фронта, но старается не поддаваться эмоциям. — Вы верите им, Филиорн?
— Нет, великодушная мониа, — лорд-протектор коснулся кончиками пальцев руки невесты. — Как можно доверять предателям? Использовать их в своих целях, но не более того.
Эрдалер тоже сдерживался, но по иным, не зависящим от положения на фронтах причинам. Он проклинал свой длинный язык и тот момент, когда сообщил императрице о планируемой роденийцами операции. Теперь эта дура мало того, что ставит под сомнение нужность ответных мер, так ещё пытается навязать собственное видение ситуации. Да, несомненно, Элизия владеет могущественной магией, передаваемой по крови от Альбина Великого, но бабское ли это дело — лезть в увлекательнейшее занятие, именуемое войной?
— Что вы им предложили, Филиорн? Золото в Родении не даёт ни силы, ни власти, ни положения в обществе и всего лишь инструмент, предназначенный для определения степени полезности того или иного человека для страны.
— Вы читали последнюю книгу Тёмного Владыки, великодушная мониа? — изумился лорд-протектор. — Но зачем?
Губы императрицы тронула едва заметная улыбка:
— Чтобы понять их, Филиорн. Так ответь же, что движет вашими предателями? Что вы даёте им?
Эрл задумался. Ответ прост, но вот реакция на него может оказаться непредсказуемой. За меньшее благородные аристократы здоровались с петлёй на площади Седого Утра. А не отвечать ещё опаснее — Элизия упряма и всегда найдёт способ утолить любопытство в другом источнике, чаще всего — недоброжелательном. Попробовать? Она не такая дура, как порой выглядит, и должна понять. А ещё лучше — подвести её к самостоятельному пониманию.
— Я даю им власть, великодушная мониа.
— Оставьте титулование, Филиорн, — поморщилась императрица. — И с каких это пор вы стали всемогущим в Родении?
— Простите, я неточно выразился, — склонил голову лорд-протектор. — Не даю саму власть, а помогаю подняться к самым её вершинам. В том числе и мелкими услугами.
— Приведёте примеры услуг?
— Зачем они вам, Элизия? Я подбрасываю информацию, не всегда являющуюся ложной, что позволяет…
— И скольким это стоило жизни, эрл? — на губах императрицы улыбка, но голос сух и холоден. — Жизней благородных д'оров?
— Умереть за Ваше Величество — долг и обязанность каждого из нас.
— И ваша, Филиорн?
— Да, и моя.
— Хорошо! — Элизия поднялась с кресла, заменяющего сгоревший во время роденийского налёта трон. — Я разрешаю экспедицию к ведущей в иные миры пещере, но вы возглавите её лично!
У лорда-протектора отлегло от сердца. Никак не думал, что так легко удастся уговорить императрицу — воистину, женская логика, как и женские поступки, непостижимы даже для Благого Вестника.
— Буду счастлив выполнить ваш приказ, великодушная мониа.
Тонкие, холодные пальцы коснулись щеки эрла:
— Вернитесь живым, Филиорн.
И как это понимать? Наедине не нужно играть роль влюблённой невесты, тем более отношения давно перешли в более приятную для обоих стадию. Уж не в тягости ли Её Императорское Величество?
— Я вернусь.
— Иди, мы будем ждать.
Весь следующий день лорд-протектор посвятил сборам. Нехитрое вроде бы занятие, но если подойти с умом, то занимает кучу времени. Дракониры верны императрице и эрлу, но среди них нужно отобрать преданных лично, а потом среди тех — самых молчаливых и самых нелюбопытных. Тех, кто никогда не задастся лишними вопросами и не сболтнёт невзначай о затерянной в горах пещере. Разумеется, молчание можно обеспечить простым способом, только если убивать всех, причастных к любой мало-мальской тайне, то кого потом посылать в бой? В армии вообще почти всё окружено завесой тайны, вплоть до рациона питания драконов, и волей-неволей станешь носителем совершенно секретных сведений. Нет, тоньше нужно работать, тоньше!
А пещера нужна. Нужна хотя бы для того, чтобы тёмные не смогли воспользоваться её возможностями. Источник из окружения Владыки сообщает о получении роденийцами образца оружия, способного преодолеть магическую защиту, и если они наладят его поставки из другого мира… Страшно представить последствия. Так что если уж не удастся воспользоваться самим, то перекрыть канал поступления неизвестного оружия жизненно необходимо.
— Приветствую вас, благородные д'оры! — лорд-протектор прошёлся вдоль короткого строя, внимательно рассматривая каждого драконира. — Вы готовы к подвигам?
— Да!
Дружный возглас и сияющие глаза. В них предвкушение и жажда славы, восхищение собственной удачливостью, позволившей попасть под командование самого эрла Эрдалера.
— Готовы?
— Да!
Ещё бы они не готовы. Младшие сыновья благородных семейств без надежды на наследство. Да они из штанов выпрыгнут, лишь бы не упустить шанс отличиться перед всемогущим лордом-протектором.
— Пополните запасы и проверьте драконов. Вылет утром. Всем понятно, господа будущие герои?
В Родении расстояние измеряют в вёрстах, в Пиктийской империи в лигах, но, как бы эта мера ни называлась, она везде равняется полутора тысячам шагов. От столицы, благословенного и укрытого Вечным Туманом Ситэ, до Калейского хребта рукой подать — каких-то двести пятьдесят лиг. Но это по карте. На самом деле много больше, так как приходится кружить, подолгу отыскивая попутные воздушные потоки, столь редкие в летнюю пору, и путь увеличивается чуть ли не в три раза. Драконы, при всей их мощи, не могут всё время лететь по прямой, разве что в бою, когда от скорости зависит жизнь.
Впрочем, торопиться пока некуда — точное местоположение пещеры неизвестно, а тёмные прибудут туда не скоро. Во всяком случае, на запас в несколько дней можно рассчитывать. Источник сообщил, что роденийцы пойдут со стороны перевала у Игольчатого пика, и есть время приготовиться. Нет, не засаду… сесть на «хвост», как говорят сами тёмные, и подождать, пока они выведут к цели. И уж там…
Но вот интересно, каким образом роденийцы попадут в глубь занятой имперской армией территории? Фронт хоть и откатился от Цитадели, но четыреста с лишним вёрст до Калейского хребта пешком не пройдёшь. Опять используют летательные машины наподобие тех, что сожгли половину Ситэ вместе с драконьими питомниками, хлебными складами и дворцом императрицы Элизии? Пусть попробуют.
Лорд-протектор ошибался — пытливый ум роденийских механиков способен на многочисленные сюрпризы и не любит повторяться. Противник ждёт планеров? Пусть ждёт хоть до скончания веков!
— Вы уверены, товарищ младший воевода, что это полетит? — Начальник Генштаба из соображений секретности носил в петлицах скромные знаки различия сотника и обращался к старшему по званию с подобающей почтительностью, странным образом сочетающейся с самоуверенностью и независимостью опытного пластуна. — Да этот пузырь по пути птицы расклюют. Или вы не слышали о повадках горных орлов? Просто из злобности продырявят, и мы грохнемся раньше времени.
— О, вот за это не беспокойтесь, товарищ Баренц! — улыбнулся начальник лётной школы. — Птицы и близко не подлетят к воздушному шару, гарантирую.
Зерцало Чести вздрогнул, как всегда вздрагивал от звуков, казалось бы, навсегда забытого имени, и уточнил:
— И что их отгонит?
— Ткань обработана вытяжкой из подхвостной железы винторогого кагула. Чувствуете запах?
Ветерок, внезапно прилетевший со стороны летательных аппаратов, подтвердил слова младшего воеводы.
— Да мы сами сдохнем!
— Привыкнете. Человек не птица, он ко всему привыкает. В крайнем случае, если станет совсем невмоготу, выпрыгнете и доберётесь до нужного места своим ходом. Да не переживайте так, товарищ сотник!
Рудольф Баренц и не переживал, он просто боялся. Одно дело — пройтись по пиктийским тылам лихим рейдом, и совсем другое — шагнуть за борт корзины на высоте в несколько вёрст, надеясь лишь на удачу да на точность расчётов учёных механиков, придумавших шёлковые десантные купола. На живых людях эти устройства ещё не испытывались, пробные прыжки с вышки на страховочных канатах не считаются.
— Ваши бы слова, товарищ младший воевода…
Тот пожал плечами и продолжил расхваливать воздушные средства передвижения:
— Корзина шара вмещает десятерых в полном вооружении, а чтобы аппараты не разбросало, они будут связаны между собой. Представьте себе этакую летящую по небу виноградную гроздь!
Виноград сотник представлял, но совсем не чувствовал желания увидеть его собственными глазами. Особенно в полёте. И если бы не задание Владыки, то предпочёл бы держаться как можно дальше отсюда. Правда, то задание вряд ли предусматривало участие в авантюре, но куда теперь деваться?
Голос, раздавшийся за спиной, вдруг показался странно знакомым. Настолько знакомым, что узнавал в нём характерные интонации, присущие только одному человеку.
— Товарищ сотник, вы к нам представителем Генерального Штаба?
Баренц резко обернулся, и единственное, что смог произнести, было восклицание:
— Твою мать! — но секундой позже справился с удивлением. — С кем имею честь разговаривать?
Седой старший сотник вскинул руку в приветствии:
— Командир особой пластунской группы Моисей Галушка!
Надо же, столько лет работали вместе, но не подозревал, что у начальника разведки и контрразведки такое смешное имя. Раньше всё по должности называл.
— И за каким кагулом…
— Потом, — подмигнул фальшивый пластун. — Все вопросы потом.
Время поговорить нашлось только через три дня, когда дождавшиеся попутного ветра шары взмыли в воздух. А что за мужской разговор без ракии? И кто сказал, что её нельзя пить на высоте в четыре версты? Очень даже можно, просто никто не пробовал. И потому приятно чувствовать себя первопроходцем и экспериментатором — тем более изобретатели предусмотрели откидной столик с углублениями под бутылки и в плетёном из лозы сундучке нашлись стаканчики и пара деревянных тарелок. Минимальные удобства обеспечены, а уж нужные запасы любой уважающий себя пластун способен пронести через все проверки хоть на тот свет. Иначе какой же он пластун?
Рудольф Баренц аккуратно развернул льняную салфетку, в которую опытный ординарец перед самым отлётом положил заранее порезанное сало, и вопросительно посмотрел на собеседника:
— Давай, Моня, колись.
Старший сотник, ещё недавно носивший в петлицах звезду величиной чуть ли не в суповую тарелку, заводить разговор не торопился. Разлил по половине стакана, вдохнул запах выдержанной лет двадцать ракии.
— За новое знакомство, Рудольф? Узнаём друг друга заново?
В корзине только они двое — командирский шар специально сделан меньшей грузоподъёмности, чтобы никто и ничего не смог отвлечь начальство от мыслей о высоком. Как и употреблять кое-что крепче воды за здоровье Владыки, не забывая о собственном.
Выпили. Баренц положил на хлеб тонкий, почти прозрачный ломтик сала, но закусывать не стал. Не в роденийских привычках перебивать послевкусие от первого глотка ракии. Потом можно, но только после третьей. И после ответов.
— Владыка знает, что ты здесь, Моисей?
Читать бесплатно другие книги:
