Завтра война Зорич Александр

Красивейший маневр!

Пробиваем Сияние. По-прежнему держа двигатели «холодными», доворачиваем на врага. Пикируем, дружно выпускаем предпоследние «Оводы», включаем реакторы на полную и, успев дать по одному залпу из пушек, попарно бросаемся в стороны.

Мы проносимся совсем близко от агонизирующих истребителей непрошеных пришельцев…

Один гребешок превращается в вихрь мельчайших обломков. Другой срывается в беспорядочный штопор и падает вниз.

Я могу рассмотреть его почти в упор. Действительно, гребешок – лучше и не скажешь. Выгнутый дугой узкий корпус длиной метров пятнадцать увенчан частоколом разновысоких зубьев. Те, что ближе к краям – повыше, посередине – пониже.

Еще можно сказать, что истребитель джипсов смахивает на челюсть мурены – с ее длинными игольчатыми зубами. И все-таки пропорциями он ближе к старинному гребню для волос, так что название, полученное этой машиной в первый же день конфликта, – самое удачное.

Для летательного аппарата у гребешка форма совершенно дикая. Как такое может летать – загадка. Ну ладно еще в космосе – там нет сопротивления воздуха. А в атмосфере? Страшно и подумать, какие технологии стоят за этим корявым с виду орудием войны!

Кто-то для верности выпускает в падающий гребешок еще одну ракету. Взрывом из него выворачивает половину зубьев. И точь-в-точь как из разрушенной домны, хлещет, дымится, тянется в воздухе туманным шлейфом кровавая жидкость.

Вслед за Бабакуловым вывожу истребитель из пикирования, летим вдоль Сияния. И видим странное: третий гребешок, которому тоже досталось – у него выломаны два средних зуба, – ведет себя отнюдь не в обычной бесшабашной манере джипсов.

Вероятно, получив повреждения во время нашей внезапной атаки, он прижался к самой земле и попытался спастись бегством.

Но затем нечто – чувство долга, что ли? – заставило его вернуться к Сиянию. По логике, ему следовало бы сейчас пройти сквозь завесу и попытаться атаковать наши торпедоносцы, добивающие последние домны.

Но вот этого-то он сделать не мог, хотя и пытался. Дважды гребешок подходил к Сиянию вплотную и дважды отскакивал прочь, как ошпаренный. А ведь, как мне казалось, этот гребешок был последним из той четверки, которая атаковала нас на подходе к Сиянию. Затем эти же истребители прошли завесу и набросились на «Хагены».

Так или не так? Эти же или другие?

А что, если Сияние попросту непроходимо для джипсов? Кто знает, какую смертельную угрозу организмам звездных кочевников представляет этот безобидный для нас маскировочный эффект?

Видимо, Бабакулов тоже заинтересован маневрами джипса, потому что добивать его не спешит. В самом деле, каждая крупица дополнительной информации о враге для общего дела важнее, чем лишняя строка в списке побед какого-то лейтенанта.

Пронаблюдать за гребешком дольше нам не дает сосед из третьей эскадрильи. Флуггер с трезубом на вертикальном оперении – машина капитан-лейтенанта Бердника, комэска-3 – вырывается вперед мимо нашей пары. Почти незаметный взгляду доворот пушечных обтекателей, синхронная вспышка двух лазеров – и гребешок, окончательно потеряв управление, валится к земле.

По общефлотскому каналу передают: множественная неопознанная угроза в районе домен. Надо прикрыть торпедоносцы от неведомой напасти.

И снова комэски ведут нас за собой.

Это уже слишком. Мы в бою от силы пятнадцать минут, но каждая секунда была проведена в таком напряжении, что у меня против моей воли начинают дрожать предплечья. Почему предплечья? А вот черт его знает!

Никогда в жизни не было у меня мышечного тика. А тут я поглядел на очередной тактический пакет от «Асмодея» – и тик вдруг начался. И усталость навалилась.

Смотрю на текстовый скролл. Нет, глаза меня не обманули. Вот он, результат анализа.

НАЗЕМНЫХ ЦЕЛЕЙ: 36

>>> КОМБАЙНЫ (КЛСФ. НАОТАР-НЦ-4): 2

>>> ДОМНЫ (КЛСФ. НАОТАР-НЦ-1): 1

>>> НЕОПОЗНАННЫХ: 33

ВОЗДУШНЫХ ЦЕЛЕЙ: 219

>>> НЕОПОЗНАННЫХ: 219

Двести девятнадцать неопознанных воздушных целей!

На войне «неопознанный» почти всегда означает «вражеский».

На этой войне неопознанная воздушная цель почти всегда оказывалась истребителем-гребешком.

Таких истребителей мы за все время сегодняшней операции – неглупо спланированной и самой успешной за все время Наотарского конфликта – сбили никак не больше семнадцати. А может, и того меньше.

Сейчас, если верить железу, над полем боя истребителей противника в двенадцать раз больше. Выходит, мы вмиг утратили свое спасительное численное преимущество? Не говоря уже о качественном, которого никогда и не было?

Это никакая не виктория. Это полный разгром, товарищи. Катастрофа, какой не знали еще москитные силы Флота со дня своего рождения.

В тот самый миг, когда меня пробило нервной дрожью, до крайней северной домны, над которой творилось это безобразие, было еще довольно далеко. Зона штурмовки – не пятачок, с юга на север километров семьдесят будет.

Поэтому в оптике, конечно же, ни я, ни кто другой из нашей эскадрильи ничего пока не видели. Данные поступали только от «Асмодеев».

Может, врет железо?

И правда, врет: вот число наземных целей уменьшилось на пять штук, а воздушных – увеличилось на столько же. Потом наоборот: семь воздушных превратились в наземные.

Нормально? Так бывает? Чтобы вдруг пять гребешков одновременно гробанулись? А семь комбайнов в воздух взлетели, колесами помахивая?

– Командир, у меня сбой в общефлотском канале, – говорит Цапко. – Липовые цифры дает.

– И у меня, – поддакивает Бабакулов. – Трехзначное число целей, все неопознанные. И скачут, как блохи.

– Нет, раз и у вас такая чертовщина, значит, никакого сбоя, – встряет Фрол.

– Братцы, это правда, – глухо говорит Готовцев. – Железо работает отлично. По командной сети я только что получил аж три устных сообщения. Слушайте. Первое, прямо с борта «Варяга»: все истребители джипсов вышли из космического сражения и брошены против нас. Пять – семь минут – и они будут в зоне штурмовки.

– Раньше сказать не могли! – психует Цапко.

– Это не нашего ума дело! Молчите и слушайте дальше. Второе сообщение – от наших торпедоносцев. Прежде чем добили последнюю домну, она раскрылась и выпустила за две сотни неопознанных целей. Мы их сейчас сами увидим. Это и гребешки и не вполне гребешки одновременно. Такие себе недогребешки, едреный корень. Третье: командование флота категорически запрещает открывать огонь. И категорически запрещает отход. Мы должны организовать плотный барраж над останками последней домны, где вьются, ммм… недогребешки. И не предпринимать никаких действий, пока не поступит личного приказа главкома Экспедиционного Флота, адмирала Пантелеева. Все. Я не спрашиваю, есть у вас вопросы или нет, потому что вопросы у вас есть, а ответов у меня нет!!!

– Тише, тише, отец-командир, – вздыхает рассудительный Егор. – Вопросов нет. Не врет железо, не врут адмиралы, и сон мой не врет. Видел я двенадцать белых котиков. Всякий, кто на Большом Муроме родился, знает: смерть пришла. Теперь уж не отступится, пока меня не приберет. Да и все к тому. Так что, братцы, не поминайте лихом Егора Кожемякина. Всем вам земной поклон. А молодому Сашке, если выберется, желаю в люди выйти.

– Спасибо. – Я был тронут, что он помнит мое имя. – Но зачем же вы так, товарищ старший лейтенант? Я где-то читал, что двенадцать котиков – это вовсе не…

Ой, как все на меня набросились! Как зашикали!

– Отставить, кадет!

– Замажься.

– Ты что, сбрендил, парень? С Егором в воздухе пререкаться?

– Не спорь. Просто скажи Егору спасибо, – подсказал добросердный киргиз Бабакулов.

Я не знал, плакать мне или смеяться. Почел за лучшее последовать совету и уже открыл рот, но тут неожиданно вступил Фрол. Он внес свежую струю в общее веселье:

– Егор, на смерть, что на солнце, во все глаза не взглянешь. Иногда и цыплята – это всего лишь цыплята.

– Браво, Фрол! А сигара – всего лишь сигара, – повеселел Бабакулов.

Мне показалось, что слова Бабакулова – смутно знакомая мне и широко известная среди эрудитов цитата. Но, конечно, ее автора я припомнить не смог.

– Так ить двенадцать. Беленьких, – буркнул Егор.

Похоже, суровый уроженец Большого Мурома всерьез настроился помирать и так быстро расставаться со своими возвышенными настроениями не собирался.

Дискуссия развития не получила. Наши обзорные камеры захватили неопознанные цели, навели резкость и перешли на плавное сопровождение.