Изгой Никитин Юрий
– Не делайте зла, – сказал он печально. Поднял кулак, осмотрел, тяжелый как валун, ни одной царапины. – И вам тоже не сделают зла… может быть.
Мужики посмотрели на Олега, смерили взглядами его рост, ширину плеч, оценили его спокойствие, затем уже без слов подняли своего друга, у того голова падала на грудь, и потащили его прочь.
Олег даже не оглянулся в их сторону. Спрыгнул на землю, подошел к расщелине. Глаза еще не привыкли к быстрому переходу от яркого солнца к темноте щели, но увидел все же, что в глубине щели скорчился старик.
Ощутил разочарование, почему-то чудилось, что там женщина, обязательно молодая и красивая, с радостным воплем бросится ему на шею, спаситель, да все, что угодно, только скажи, или даже нет, не говори – сама все угадаю и выполню все твои желания…
Сгорбленный старик, как Олег и определил, весь в белых волосах, только на макушке розовая плешь. Белая борода до пояса, смотрит на него молча и тоже без особой приязни. Правой рукой он с трудом опирался на толстую суковатую клюку, ноги передвигал тяжело, Олег услышал хриплое затрудненное дыхание. Торопливо сделал шаг вперед, подхватил, вывел на солнце к удобному обломку скалы, усадил.
– Отдохни, отец, – сказал он почтительно, – я разожгу костер. Тебе нужно тепло. Тебя эти разбойники не ушибли?
Он знал по родной деревне, что глубокие старики часто мерзнут, кровь уже не греет, потому бегом собрал сухих веток, разжег огонь прямо перед стариком, а сам еще побегал, набирая хвороста в запас.
Старик кряхтел, хватался то за бока, то, морщась, тер запястья. Похоже, разбойники сперва его хватали за руки, что-то требовали, куда-то пробовали тащить.
Олег чувствовал, что слишком суетится перед незнакомцем: почтительность к старости почтительностью, но это гадкое чувство беззащитности, когда вернулся страх, когда снова попытался прятаться за щит всесильной магии, когда снова ощутил себя таким же открытым для стрел и мечей… как все!
Внезапно эта мысль, что он «как все», одновременно и успокоила странным образом. Из этих всех многие ухитряются доживать до глубокой старости, если не высовываются.
– До чего мир дошел, – сказал он, – даже в горах разбойники…
Старик покачал головой:
– Это не разбойники. Это селяне, их деревушка там в долине.
– Селяне? – не поверил Олег. – Если селяне, то не такие уж и мирные селяне.
– Мирные, – не согласился старик. – Просто у них засуха. Они хотели, чтобы я подогнал им тучу с дождем. В старые времена я такое не раз проделывал… А они мне приносили свежее мясо. Я живу здесь, в горах.
Олег посмотрел по сторонам, зябко передернул плечами:
– Неуютное место.
– Здесь похоронена вся моя семья, – ответил старик кротко. – Все погибли… Четыре сына, богатыри и красавцы, две дочери, моя жена… равной которой не было на свете. Я похоронил их и вот уже пятьдесят лет не отхожу от их могил.
Краем глаза Олег заметил отесанные плиты, уложенные в ряд. Семь плит. На всех пламенеют, как свежепролитая кровь, только что сорванные цветы. Увядшие сметены в сторону, там глубокая расщелина, но она заполнена доверху этими красными лепестками…
– Прости, – сказал он с раскаянием, – что разбередил.
– Ничего, – ответил старик просто. – Есть раны, что не заживают. Ты лучше другое скажи… Вот бросился спасать и вершить правду, даже не зная, что там спряталось. А ведь ты – волхв! Это те трое не увидели, а я зрю. Как же ты так?
– Я не только волхв, – вырвалось у Олега.
– А кто еще?
Олег поежился, отвечать очень не хотелось, приходится признаваться в своей дурости.
– Еще и человек, – буркнул он. Поморщился. – Со всей его дуростью.
– Это да, – согласился старик. – Дурости в человеке больше, чем он сам. Как только и помещается?.. Ладно, куда едешь, такой… будто в воду опущенный? Похоже, только недавно узнал, что краденым долго не попользуешься?
Голос его был такой же высохший, похожий на каменную пыль, бесцветный. Олег сел на камень по ту сторону костра. Старик протянул к языкам пламени высохшие старческие руки, пальцы зябко вздрагивали.
Олег пробормотал:
– Краденым?.. Отец, если тебе что надо… только скажи, я помогу.
Старик слегка качнул белой головой:
– Сиди уж, помогальщик… Не видишь, что с тобой делается, а другим берешься по-мо-гать!
Олег спросил настороженно:
– А что со мной?
– То же самое, что и со всем миром, – ответил старик. – Меняется мир, меняется! Заканчивается эпоха Зимородка. А с нею – и магический дождь.
Олег прошептал:
– Магический дождь?
– Дождь, – подтвердил старик. – А раньше вообще был ливень!.. Теперь же проходит последняя полоса… Да уже прошла, почитай. Еще, может, малость покапает, и все. Вон ты пытался стену расчахнуть, не вышло?.. Я видел, видел, как ты тужишься!.. Ха-ха!.. Пупок не надорвал?..
Олега осыпало морозом. Губы задеревенели. Он едва прошептал:
– Тогда что же, колдуны… перестанут быть колдунами?
– Уже перестают, – ответил старик. – Еще раньше кончилась сила волшебников, чародеев, магов. Ты не заметил, что вот уже несколько лет не свершается… ничего такого… ну, такого? Чародеи не трясут землю, не поднимают со дня окиян-моря земли с диковинными чудами, не топят прибрежные страны водяными бурями! Ну, разве что какая деревенская колдунья перекинется черной кошкой, чтобы подоить соседскую корову… Но скоро и это кончится.
Камень под Олегом зашатался, он обеими ладонями сжал каменные бока, чтобы не упасть. Нет, это он сам зашатался, а камень недвижим, как неподвижно мироздание. Так вот почему ему тогда не удалось обрушить каменную лавину на преследователей, не удалось раздвинуть землю, вот почему его били, топтали, заставляли ломать камень для Башни…
– Тогда колдунам, – прошептали его губы, – конец… От рук людей.
– Ты это уже видел, – согласился старик невесело. – Им не объяснить про смену эпох. Они думают, что мы либо возжелали больше даров, либо по злобе хотим их гибели!
Он умолк, а Олег, чья мысль жадно царапалась в будущее, продолжил:
– Нас перебьют всех, а новые колдуны, мелкие и слабые, будут таиться от людей?..
– Так, – подтвердил старик. Пожевал бесцветными губами, повторил: – так. Магический ливень, что изливался на землю тыщу лет, иссякает. А потом вовсе не упадет ни капли. Ты можешь представить себе мир без магии?.. И я не могу. Но так будет. И это продлится очень долго.
Олег спросил со вспыхнувшей надеждой:
– Так это не навсегда?
Старик засмеялся:
– Нет, но тебе вряд ли от этого легче. Все возвращается на круги своя, вернется и магическая туча. Однажды на землю снова прольется мощный магический дождь. Еще больше, чем в этот раз. Но это будет… ха-ха!.. через десять тысяч лет. Или чуть раньше. Но не намного.
Свет померк в глазах Олега. Он что-то прошептал, сам не услышал своих слов. Как сквозь закрытую дверь донесся скрипучий голос старика:
– Есть, правда, и другой путь магии… Им пренебрегали, пока можно было черпать на дармовщинку полными пригоршнями… Теперь же придется, придется!
– Какой?
– Использовать Силы, – ответил старик. – Вон взгляни на вершину этой гряды. Видишь ветряк? Даже при легком ветерке он двигает огромные жернова, перетирая зерно. Простой ветер для меня делает то, для чего другой хозяин держит пятьдесят рабов. А я и пальцем не шевелю! Могучая магия ветра работает на меня. Вот это и есть самая великая магия!
Олег слушал, потрясенный таким простым решением, спросил с почтением:
– Невероятно… Но когда ветер стихает?..
Старик поморщился.
– Ничто не бывает без сучка без задоринки. Если хочешь, чтобы ветер дул всегда, ставь такой ветряк на берегу реки. И опускай крылья в воду. Это будет называться водяным ветряком. Или водяной мельницей. Пока река течет, а течет она вечно, жернова не остановятся! Но там другой недостаток…
– Какой?
Старик взглянул с удивлением:
– Будешь привязан к воде! Той, что течет.
Олег ощутил стыд, от усталости перестал понимать такие простые вещи.
– Если отыщешь ключик с такой магией, – сказал старик, – да еще и научишься пользоваться… Конечно, это не та мощь, что доселе, но все же магия! Она от земли, потому не зависит от той магической тучи, что раз в десять тысяч лет изливается на оскудевшую землю… Ее столько же, как ветра, воды, солнца, звезд… Научишь пользоваться!
– Как?
– Кто маг? – удивился старик. – Маг – это прежде всего человек, который думает. Думает постоянно. Думает над самыми простыми вопросами, которые простолюдину понятны: почему вода мокрая? Ищи!.. Зато всегда будет при тебе.
– Не всегда, – ответил Олег, но голос обрел живые нотки. – Вот у тебя только при ветре… Правда, можно речную… гм…
Старик сказал с нажимом:
– А ты такую, чтоб не был привязан! Скажем, научись брать от солнца.
– Хорошо бы, – ответил Олег с еще большей надеждой, но спохватился: – Но как же ночью?
Старик нахмурился:
– Тогда от звезд… Сдается мне, ты просто глуп. И мед тебе дай да поднеси, да еще и ложку побольше. Никто не может объять всего. Ночь для того, чтобы спать. И день – для работы.
Олег смолчал, пристыженный.
– Да-да, – сказал он после долгого молчания, – я понимаю…
– Да? – спросил старик язвительно. – Но принять трудно, верно? Работать никто не любит. Тем более не хочет работать тот, кто раньше не работал. Когда воин ежедневно упражняется с мечом, у него нарастают мышцы. Он научается бить точнее, не промахивается как дурак. И это у него остается. Я вот уже лет тридцать не беру в руки меча, но посмотри на мои мышцы!.. Да ты посмотри, посмотри, не вороти нос!.. Если я еще в детстве научился играть на бандуре, то я и сейчас сыграю любую песню. Хоть днем, хоть ночью. Хоть утром, хоть вечером. А маг? Что маг может без своей магии?..
Он поперхнулся, внезапно расхохотался. Лицо побагровело. Олег спросил встревоженно:
– Что-то случилось?
– Просто вспомнил… В том селе, откуда пришли эти трое, одна красавица вдруг превратилась в безобразную старуху. А ведь такое теперь случается по всему белому свету… ха-ха!
Глава 11
Скиф уже давно ехал сквозь густые заросли сочной мясистой травы. Цветущие метелки поднимаются до седла, ноги и брюхо коня мокрые, зеленые от липкого душистого сока. Если не смотреть по сторонам, то забудешь, что едешь по дну огромного старого оврага. Но справа и слева полого поднимаются заросшие мелким лесом высокие откосы, а здесь в тени никогда не пересыхают родники, а трава всегда сочная, свежая, непримятая…
Эта непримятая зелень тянулась бесконечно, только иногда переходила в скопище исполинских лопухов, папоротника, в которых тоже можно укрыться вместе с конем. Под копытами то чавкало, то хлюпало, трижды дорогу пересекали такие чистые ручьи, что Скиф сам спрыгивал и пил жадно по-звериному: встав на четвереньки и опустив голову к воде.
Оба с конем чувствовали, что там, наверху, сухой ветер и зной, а здесь и трава сочная, мясистая, и стенки все же дают какую-то защиту от зноя. Замученный конь Скифа быстро оживал, пробирался счастливо и в то же время опасливо, будто попал в другую страну.
Скиф снова и снова останавливался, поил коня и пил сам, обтирал коню пучками травы липкие от мыла бока и круп. Покормил овсом из седельного мешка, малость передохнули. Все время тщетно прислушивался, но везде тихо. Значит, Олег увел погоню далеко, а там оторвался от них и ускакал. Что за конь у него, это же дикий зверь, а не конь!
Солнце уж перешло на ту сторону неба. Дно оврага постепенно поднималось, выталкивая их с конем на поверхность. Так же незаметно края оврага ушли далеко-далеко в стороны, разгладились, и снова конь мерно трусил по ровной как стол, зеленой степи. Высокая сочная трава шелестела, из-под копыт прыскали зайцы, вылетали птицы.
Мир чист и светел, но все-таки он чувствовал, как сердце стучит все яростнее, а кулаки сжимаются. Перед мысленным взором проносятся картины, как его мужественный отец падает, сраженный отравой, корчится в невыносимых муках, а подлая злая женщина злобно хохочет и пинает его ногой.
– Отомщу! – прорычал он. – Отомщу!.. Это был мой отец… лучший из людей… который так и не успел взять меня на руки…
Он вздрогнул от страшного грохота прямо над головой. Совсем близко, на расстоянии выстрела из лука, между небом и землей стоит серая стена… Нет, она несется со скоростью скачущего коня в его сторону! Вместо синего неба тяжелая, как каменный хребет, туча, а стена ливня сейчас накроет их с конем, как двух неповоротливых жуков…
Он заорал, конь тоже разогнался, успели увидеть, как впереди на дорогу прыснули крупные капли, взбивая пыль, и тут же влетели в ливень. Холодные потоки обрушились ощутимой тяжестью, пытались вбить в землю, вогнать, чтобы потом оттуда во множестве проросли эти странные существа с двумя головами и шестью ногами.
Громовой удар потряс землю. Скиф на миг оглох, они неслись в полной тиши, затем прорвались ни на что не похожие звуки, уж точно на дождь не похожие, это был рев, шум водопада, грохот, треск. Серая пелена время от времени озарялась тусклыми, а иногда и совсем слепящими вспышками. Дважды его словно бы обожгло, но это был не огонь, а нечто странное, старики говорят, что это случается, когда огненная стрела бьет опасно близко…
Он знал, что стрелы бьют по самому высокому дереву, а если дерева нет, то по всаднику. Даже пеший должен в грозу лечь в грязь перед буйством богов, признавая их мощь, смиряясь.
– Не смиряюсь! – закричал он. – Не смиряюсь!
Земли не видно под мутными потоками, копыта начали скользить, конь замедлил бег, осторожничает, уже не видит, куда ступает, а Скиф, мокрый, как рыба, лязгал зубами и радовался, что не в пышных одеждах дурака, как презренный богач, которому долго потом мерзнуть в насквозь промокшей одежде.
Яростный ливень почему-то перешел в простой дождь, а те заканчиваются не так резко и быстро. Дорожная пыль без всякого волшебства превратилась в грязь. Конь вовсе перешел на шаг, ступал тяжело, за копытами поднимались огромные лепехи грязи пополам с глиной. Глины всякий раз поднималось столько, что хватило бы на два больших кувшина и миску для собаки.
Очень быстро наступил вечер, а за ним и ночь. Конь устал, едва тащится, но немыслимо заночевать среди этой грязи, и Скиф умоляюще похлопывал коня по шее, уговаривал, успокаивал, убеждал, что вот-вот, уже скоро, надо идти…
На затянутом небе ни звездочки, даже посланная людям благословенная луна лишь однажды слабо посветила через прохудившийся бок тучи. Конь ступал совсем осторожно, вслепую. Под ногами чавкало, хлюпало. Иногда Скиф чувствовал, что конь бредет почти по брюхо в воде, затем снова выбирается на сушу, которую сушей можно назвать только в сравнении с полным болотом. Дождь льет не переставая, холод пробрал его до мозга костей.
Ему почудился собачий лай. Тут же ощутил, как насторожился конь, даже остановился с поднятым в воздух копытом.
– Давай, вывози, – взмолился Скиф. – Я лучше тебя умею разводить огонь, но что-то ж ты умеешь лучше?
Конь послушно двинулся через темноту. Умное животное, оно нащупывало дорогу, фыркало, шлепало мокрым хвостом по крупу, словно отгоняло мух, наконец остановилось. Скиф разглядел высокий палисад, концы заостренные. Почему-то показалось, что на одном торчит насаженная человеческая голова, но когда вдали слабо мелькнула молния, рассмотрел с облегчением, что это всего лишь глиняный горшок вверх донышком.
Он почти на ощупь отыскал ворота. В калитку вделано медное кольцо, тяжелое, старинной работы. От удара о такую же медную пластину звон получился тягучий, что тут же припал к земле под ударом струй, прополз чуть и утоп, захлебнувшись грязью.
Конь заржал гневно, Скиф едва усидел, когда конь привстал на дыбы и ударил в калитку копытом. От грохота сразу где-то вспыхнул свет, проник в щели. Скиф увидел поверх палисада, как обозначился прямоугольный проем. С факелом в руке появилась закутанная в тряпки фигура.
– Отопри! – прокричал Скиф. – Среди странников ходят и боги!
Через унылый шум донесся скрипучий голос:
– В такую погоду? Ни за что не поверю.
Открылись не ворота, как ожидал Скиф, а отворилась калитка. От усталости, замерзший так, что в костях застыл как холодец костяной мозг, он не нашел в себе силы слезть, а конь не стал ждать, двинулся во двор. К удивлению Скифа, ему даже не пришлось особенно пригибаться, у него и на это не хватало сил. Балка прошла над самой головой, даже не задев промокшие волосы. Он успел подумать с удивлением и опаской, что какие же люди здесь ходят, если для них такие калитки…
Огонек мелькнул во втором окне, пробился через ставни. Теперь жадно хватающие каждую капельку света глаза Скифа охватили весь двор, невысокий, но широкий домик с пышной соломенной крышей. С двух концов булькают переполненные водой бочки, вода с громким журчанием стекает широкими струями, переливается через края. Перед крыльцом чернеет огромная и страшноватая лужа, с виду так и вовсе бездонная. Скифу почудилось, что вот-вот оттуда покажутся гигантские крючковатые лапы, ухватят, потащат в бездну.
Он почти свалился с коня, если бы не держался, упал бы в грязь. Конь тоже пошатывался, закрывал глаза. Скиф повернулся к хозяину дома или слуге, тот тщательно запер калитку, вложив в петли толстое полено. Когда он повернулся к Скифу, тот едва сумел удержаться от крика.
На него смотрело мохнатое звериное лицо. Морда волчья, даже больше похожа на медвежью. Нет, все-таки волчья, только крупнее, шире. Челюсти такие, что полено перекусит, как лучинку.
– Ну что, – сказал звероватый хозяин. – Может, передумал?.. Вернешься? Дождик уже почти перестал…
Скифу больше всего на свете хотелось в самом деле вернуться, но в голосе хозяина звучала откровенная насмешка.
Он вспыхнул, выпрямился.
– А что, – сказал он с вызовом, – жрать в самом деле нечего? Стыдно небось?
Хозяин хмыкнул. Скиф выждал, но хозяин молча повернулся и пошел к дому. Скиф двинулся следом. У крыльца из темноты появился так внезапно, что Скиф вздрогнул, мальчишка. Неслышно, держась в тени, он перехватил повод и увел коня.
Скиф поднялся за хозяином на крыльцо, в груди теснился страх. Чем его накормят? Не человечиной ли? Ведь сюда могли забрести путники и до него. Или того хуже: зарежут, зажарят и подадут к столу его собственного коня…
Дверь открылась со скрипом. Пахнуло ароматом сушеных трав. Скиф переступил следом за хозяином порог. Просторные сени, длинные полки вдоль стен, пучки трав заполняют полки, свешиваются с потолочной балки, торчат из щелей в стенах, но все пересохло и покрылось пылью настолько, что в носу Скифа засвербило, он поспешил догнать хозяина, сделал шаг через порог главного помещения, перевел дух.
За столами народ пьет и ест, орет песни и бахвалится, братается и ссорится, а парнишка торопливо разносит на широкой доске жареное мясо, кувшины с вином, кружки с пивом. Когда он на бегу посмотрел на Скифа, тот увидел такое же звериное рыло, как и у хозяина, но теперь Скифу все равно, это же корчма, а не логово оборотней, что заманивают путников, а потом съедают. Это просто корчма, которую держит семья оборотней. Здесь ничего не случится особенного, разве что, как во всякой корчме, могут набить морду, ограбить, увести коня, а то и шарахнуть топором по голове. Но не корысти ради, а так, по пьяни.
К одной из стен было приколочено широкое зеркало, Скиф посмотрелся, желая узнать, зажила ли скула, но увидел нечто с четырьмя глазами и мутным тазиком вместо лица.
К нему подбежал парнишка, ростом со Скифа, в плечах та же стать, но лицом совсем юн, даже волосы еще не волосы, а совсем детский пушок, да и клыки чуть ли не молочные. Скиф ощутил укол ревности, все здесь чересчур крупные, тяжелые, уверенные, даже кони, даже столы, лавки, пивные кружки.
– Что будете есть?
Скиф указал в сторону очага:
– Мне бы того кабанчика…
Парнишка проследил за его рукой, а когда повернулся к гостю, Скиф увидел в глазах мальца уважение.
– Его уже заказали, – сообщил он. – Но если хотите…
– Хочу, – отрубил Скиф. – Но пока зажарят, я изгрызу этот стол. Тащи все, что есть готовое! Мяса, вина, рыбы.
Ему поставили блюдо с толстыми ломтями ветчины с гречневой кашей, на отдельной тарелке, словно брезговали, ломти черного хлеба. Скиф ждал, что сейчас принесут горячие блюда, но подали только ломтики ноздреватого сыра, до странности желтого, хотя по запаху – свежего, и большой кувшин вина.
Скиф сразу налил в кубок, попробовал, запах тонкий, на вкус напоминает артанское красное, но решил оставить его на потом, кто знает, не хотят ли упоить варвара, чтобы потом смеяться над невоздержанностью сынов Колоксая.
Насыщался он, как ему показалось, одно мгновение, но когда окинул взглядом стол, чистая столешница теперь вся покрыта костями. А кувшин пуст.
Мальчишка подошел, смотрел с детским любопытством.
– Что-нибудь еще?
– Спасибо, – сказал Скиф вежливо. – Сколько с меня?
Мальчишка покачал головой.
– Не знаю. Я позову отца.
Скиф проводил его взглядом. Мальчишка чересчур горбится, надо сказать. Хотя… По спине пробежала холодная ящерица. А если ему и так трудно ходить, а проще бегать на всех четырех по лесу?
Из кухни выдвинулся хозяин, Скиф подобрался еще больше, а когда хозяин неспешно направился к нему, Скиф застыл, чувствуя, как по направлению к нему идет огромный хищный зверь.
Хозяин остановился перед столом, руки все еще неторопливо вытирал о передник. Маленькие глаза стали кроваво-красными, а когда заговорил, в пасти явственно блестели огромные клыки.
– Что-то случилось?
– Ни… ничего, – ответил Скиф поспешно. – Просто устал, пировать всю ночь не с руки. Свободная комната найдется?
– Есть, – ответил хозяин неторопливо. – Даже две… Золотой за ночлег, половинка за ужин.
Скиф, стараясь не показывать облегчения, достал монеты. Сказал, подавая хозяину:
– Хорошо у вас. Но доверяете чересчур. Плату надо брать вперед. А если у меня карманы пустые?
Хозяин благодушно махнул волосатой рукой.
– Пустяки. Твой конь стоит трех золотых…
Скифу почудилось, что хозяин не договорил, что и в нем, Скифе, мяса на целый золотой, вернулся страх, уже в молчании шел за ним наверх по скрипучей лестнице.
К его удивлению, дверь отворили не в комнатушку, а чуть ли не в покои. Вдоль стен укреплены массивные медные светильники, еще один раскорячился на столе, а в широкое окно уже заглядывает полная луна. Настолько широкое, что как бы заявляет молча, что в бойницах нужды нет, никогда враг не подступит так близко.
Под стеной справа от ложа массивный камин, на выложенном камнем полу ждет поленница березовых дров, а в самом камине горка серой золы. Похоже, этой комнатой не пользовались давно.
– Отдыхай, – сказал хозяин. – За коня не тревожься, накормили и напоили.
– Спасибо, – ответил Скиф. – Считаешь, больше беспокоиться не о чем?
Хозяин прямо взглянул в несколько побледневшее лицо гостя. Тяжелые складки губ дрогнули, это похоже на улыбку. Скиф решил считать, что хозяин улыбнулся.
– Не о чем, – ответил хозяин. – Если уж кому надо было тревожиться, то нам. Но, как видишь, все живут здесь мирно…
– Дивно, – вырвалось у Скифа. – Как же…
– Это уже Гелония, – ответил хозяин. – Хоть и самый ее край. А наш правитель, мудрый Гелон, способен овцу и волка пустить мирно пастись на луг. И будут пастись!
Он ушел, Скиф поспешно плюхнулся на ложе. Почти сразу услышал снизу не то вой, не то рык. По слухам, оборотни в полночь перекидываются волками, убегают в лес, а на кого натыкаются – рвут в клочья. Но усталость навалилась с такой силой, что тело уже отказывалось двигаться. Веки опустились тяжелые, неподъемные.
Он провалился в тяжелый беспокойный сон раньше, чем голова коснулась подушки.
Глава 12
Утром, когда он проснулся живой и целый, отдохнувшая душа возликовала. В теле перекатывалась бодрость, в желудке голодно урчало. Быстро обулся – спал одетым, – поспешил вниз.
Еще сверху со ступеней он увидел, что в совершенно пустом помещении сидит спиной к нему и лицом к входу только один человек. Крупный, широкий, с красными до плеч волосами. Перед ним широкое блюдо с жареным гусем, небольшой кувшин и наполовину наполненный кубок с красным вином.
Человек неторопливо разрывал гуся, ел неспешно, запивал вином. Скиф со счастливым воплем сбежал по ступенькам.
– Олег!
Олег, не оборачиваясь, взмахом руки пригласил к столу. Во рту у него был кусок мяса, в руке – гусиная лапа, губы блестят от жира.
Скиф плюхнулся за стол, на Олега смотрел счастливо, как потерявшийся и снова нашедший хозяина щенок. В зеленых глазах волхва вспыхивали загадочные искорки.
– Хорошо поспал?
– Олег, как там… как погоня?
Олег промычал с набитым ртом:
– Погоня? Какая погоня?
Из кухни вышел хозяин. Скифу он показался разъяренным, но и напуганным одновременно. Приблизился, спросил тяжелым голосом:
– Что-нибудь еще?
При каждом слове верхняя губа приподнималась, показывая клыки, которые за ночь как будто увеличились вдвое. По спине Скифа пробежал мороз. Олег кивнул, ответил спокойно:
– Да. Еще мяса для моего товарища.
При этом, как заметил Скиф с еще большим страхом, верхняя губа Олега как-то непроизвольно приподнялась, блеснули зубы… ровные, красивые, человечьи, но холод охватил Скифа с такой силой, что затряслись колени. Показалось, что зубы Олега намного-намного страшнее.
Хозяин поклонился, Скиф потрясенно понял, что зверь напуган просто смертельно. Когда он поспешно удалился, чуть не бегом, Скиф спросил шепотом:
– Ты их знаешь? Что это за люди?
– Да так, – ответил Олег неопределенно. – Люди разные бывают. Но все не любят на себя не похожих. Здесь, в стране светловолосых, всех бед ждут от людей с черными волосами и черными глазами… Мол, сглазят!.. В странах, где все черные как вороны, на светлокожих смотрят как на заразных… А этим и вовсе приходилось туго. Только здесь, в Гелонии, где народ давно даже по пьянке друг другу морды не бьет, они живут спокойно.
Скиф еще больше понизил голос, прошептал, оглядываясь на кухню:
– А почему он тебя боится?
– Боится?.. Тебе почудилось.
– Олег, я ж вижу!
– Почудилось, почудилось. А вообще-то, мы с ними родственники.
Это было так неожиданно, что Скиф подпрыгнул.
– Как это?
– Да пустяки. Очень дальние. Просто в моем племени могут делать и то и другое… А они, так сказать, застрявшие посредине. Попробуй вот этого вина!.. Хороший урожай выдался, да еще солнца хватило… Попробуй.
Скиф попробовал, от этого вина даже аромат шибал в голову и взвеселял душу. Хозяин приблизился, высыпал перед Олегом мелкую кучку серебряных и даже золотых монет. Олег, не глядя, сгреб все в кошель, поднялся.
– Ну, пойдем?
– Пойдем, – ответил Скиф.
Во дворе мальчишка со звериным пушком на лице подвел двух оседланных коней. Еще с десяток коней Скиф увидел у коновязи, да и в раскрытую дверь конюшни было видно, что коней прибавилось, только новых гостей что-то не видно.
Когда выехали за ворота, Скиф еще раз оглянулся, спросил пораженно:
– Что значит быть волхвом!.. Он тебя накормил, а потом еще и заплатил?
– Да, – подтвердил Олег. – Ты же видел, как я хорошо ел?
– Видел, – пробормотал сбитый с толку Скиф. – Только не знал, что за это еще и платят.
– Еще как, – сказал Олег рассеянно, он уже погружался в думы, – догоняют… и еще платят, платят…
– Куда мы едем? – спросил Скиф.
– Ты не забыл, что у тебя есть еще один брат? – спросил Олег суховато. – Средний брат…
Скиф вспылил:
– Еще бы его забыть!.. Это ж ни рыба ни мясо. В то время как я выбрал путь чести и доблести, а мой старший брат Агафирс – путь коварства, Гелон так и остался посредине. Он всегда был посредине!.. Мы бьемся, а он в сторонке! Я хочу отомстить за отца, Агафирс защищает мать, кто-то из нас падет… если не оба, а этот средненький в любом случае спасет свою драгоценную шкурку!
Олег слушал, кивал, соглашался, потом обронил:
– Известно, герои гибнут первыми. Средненькие остаются. Никогда не мог понять, откуда тогда берутся герои в каждом поколении. Ведь при таком истреблении весь род людской должен бы давно стать овцами…
Скиф спросил с раздражением:
– Так чего мы едем к Гелону?
– Причина есть, – сказал Олег негромко.
– Какая?
– Очень важная, – ответил Олег. Подумал, добавил со вздохом. – Даже более чем важная. Нам просто некуда больше ехать.
В поле мужчины шли с косами в руках через золотое поле пшеницы. Женщины вязали снопы, одна под скирдой кормила грудью ребенка. По дороге изредка попадались телеги. Иногда из леса везли уже отесанные стволы, но чаще повозки были нагружены глиняными горшками, кувшинами, полотном, мешками с зерном, а то уже и мукой.
Скиф мрачнел, отводил взгляд. Олег посматривал по сторонам с удовольствием, морщины на лбу разгладились, а горькая складка у губ исчезла вовсе.
Читать бесплатно другие книги:
