Сволочь ненаглядная Донцова Дарья
Желтые капли стекли на пол.
– Что это? – еще больше изумился парень.
– Яйца, – коротко ответила я.
– Яйца? Чьи?
– Куриные. Лежали на стуле, сначала Муля прыгнула, а потом ты сел!
– Так это не я идиот, а вы дурынды, – заявил Сережка, – не убрали вовремя, теперь брюки стирать.
– Да уж, – вздохнула я и пошла за тряпкой, но не успела добраться до ванной, как входная дверь распахнулась, и Кирюшка с радостным воплем влетел в дом.
– Погоди, остановись! – в голос взревели мы, но он уже плюхнулся на стул и принялся расшнуровывать ботинки.
– Кретин, – припечатал старший брат.
– Чего вы? – изумился Кирюшка.
– Ничего, – вздохнула Юля, – снимайте брюки, братья разлюбезные.
– Что происходит? – раздалось из-за двери, и влетела Катя.
– Не двигайся! – завопил Сережка.
А Кирюшка не растерялся и выдернул стул из-под собирающейся усесться матери. Катюша, не ожидавшая подвоха, рухнула на пол.
– Дурак, – обозлился Сережка, поднимая Катерину.
– Ну и шуточки у тебя, Кирюшка, – укорила Катя, – я чуть не расшиблась.
– Зато пальто чистое, – ответил мальчишка.
– А вот и нет, – сообщила Юля, – на полу желток размазан.
Они продолжали ругаться, а я тихонько отползла на кухню и с ужасом увидела, что вкусные и страшно дорогие пельмени «От Палыча» развалились в малоаппетитную кашу. Нет, больше ни за что не куплю яиц.
Глава 8
Городишко Казакино находился в Московской области. От станции Кратово примерно сорок минут в одышливом, воняющем бензином автобусе. Когда престарелый «Лиаз» затормозил в центре рыночной площади, я искренне удивилась. Ну кому пришла в голову идея назвать местечко из одной улицы городком.
Довольно широкая магистраль плавно стекала от рынка вниз. На угловом доме красовалась табличка «Проспект Маркса». Очевидно, демократические преобразования не добрались до Казакино, или городские власти решили не тратиться на новые указатели. По обе стороны дороги тянулись деревянные избы, покосившиеся, черные. Кое-где виднелись колодцы, скорей всего, в домах не было водопровода. Тишина стояла такая, будто жители вымерли, лишь где-то вдали истошно кукарекал петух, решивший, что на дворе раннее утро. Снег бодро хрустел под ногами, ясное солнце било в глаза, и я прищурилась. Такого чистого, искрящегося снега в Москве не увидишь, и пахло в Казакино антоновскими яблоками.
За спиной послышался треск и странное почмокиванье. Я обернулась. Большая мохноногая лошадь тащила розвальни, доверху набитые упаковками с кока-колой, пакетами засахаренного арахиса и коробками «Принглс». Я невольно хихикнула. Да, далеко зашел прогресс, вместо дров на саночках – любимая жратва американцев, отвратительная и вовсе не полезная.
Правил лошадью молодой парень в короткой светлой дубленке и темно-синих джинсах. Ноги в блестящих кожаных ботинках болтались на весу, руками в дорогих замшевых перчатках он сжимал грязные вожжи.
Увидав меня, «конюх» улыбнулся и крикнул:
– Давай, шевелись, залетная!
Я рассмеялась, юноша улыбнулся еще шире и пояснил:
– Моей «Ауди» тут нет шансов проехать, животом снег черпает, а Нюрка везде протащит…
– Где здесь монастырь? – спросила я.
«Извозчик» дернул поводья.
– Внизу, за оврагом, прямо идите, не сворачивая, как раз к воротам выйдете, только он мужской.
– Знаю, – отмахнулась я и пошла в указанном направлении.
Широкая дорога постепенно сузилась до размеров тропинки, по бокам возник лес. Тишина стояла замечательная, лишь под ногами громко и бодро скрипел снег.
Внезапно тропка резко завернула влево, открылось небольшое сельское кладбище, а за ним старая церковь из красного кирпича. В здании явно шел ремонт, стены были окружены лесами, стекол не было, но купола горели праздничным золотым блеском. Впрочем, ни одного человека на стройке я не заметила, лишь пустое ведро валялось у входа.
– Есть кто живой? – крикнула я.
По лесу прокатилось эхо и исчезло.
Дорожка бежала за здание. Там, на заднем дворе, я увидела трехэтажную кирпичную постройку, вход в нее закрывала отличная железная дверь, на косяке виднелся звонок, я нажала на пупочку, где-то вдалеке разнеслась бодрая трель. В двери приоткрылось небольшое окошко, карий глаз уставился на меня, а невидимый рот вежливо спросил:
– Что угодно?
– Рагозин Николай Федорович тут проживает?
– Извольте подождать, – все так же безукоризненно вежливо ответил голос, и окошечко захлопнулось.
Я прислонилась к стене и поежилась, мороз постепенно пробирался под куртку, хоть под ней и было два теплых свитера, а все равно холодно, да и сапоги не предназначены для прогулок по лесу, пальцы ног превратились в обледенелые деревяшки. Минуты текли томительно, наконец загремели засовы, и дверь распахнулась.
На пороге стоял высокий молодой мужчина, одетый в нечто, больше всего похожее на черный сатиновый халат, подпоясанный витым шнурком. На голове парня красовалась черная же шапочка, а густая борода полностью закрывала щеки, и только глаза, ярко блестевшие на лице, выдавали истинный возраст – лет двадцать пять, тридцать, не больше.
– Чем могу служить, дочь моя? – ласково спросил он.
Удивленная таким обращением, я спросила:
– Рагозин Николай Федорович?
– Нет, я отец Филарет, – пояснил парень.
– А где Рагозин?
Отец Филарет вздохнул:
– У нас нет такого.
– Как же так, – расстроилась я, – вот беда, я столько ехала, устала, замерзла, как собака, и зря…
Юноша покачал головой.
– Вы неправильно меня поняли. Господин Рагозин теперь носит имя отца Иоанна.
– Слава богу, он тут!
– Не поминай имя Господа всуе, – машинально заявил Филарет и добавил: – Да, тут.
– Позовите его, пожалуйста.
– Пройдемте в приемную, – велел собеседник, указывая рукой на низенькую деревянную дверь.
Я послушно пошла в указанном направлении и оказалась в небольшой, чисто вымытой комнате с дощатыми, не слишком ровными полами. В «красном» углу висели иконы, стены украшали картины божественного содержания, небольшой диссонанс в обстановку вносила лишь табличка в углу «Ответственный за пожарную безопасность о. Феоклист».
Вошедший следом за мной мужчина сел на стул и произнес:
– Слушаю вас.
– Мне нужен Рагозин, то есть отец Иоанн.
– Дочь моя, – с выражением истинно христианского терпения на физиономии завел отец Филарет, – вы приехали в мужской монастырь, здесь на разговоры с женщинами благословили лишь меня.
– Я вам не дочь, – отрезал мой язык, – и скорее больше гожусь в матери, ладно, в старшие сестры.
– У служителей Господа нет возраста, – спокойно пояснил парень. – Вам лучше объяснить мне цель визита.
Минут через десять, выслушав рассказ, он без всяких эмоций сообщил:
– Посидите в приемной.
Не успела я открыть рот, как собеседник быстрым шагом вышел, слегка задев меня «халатом». Снова потянулось время. В комнате стояла жара, я расстегнула куртку, сняла шапку и размотала шарф. Но, не успев согреться, поняла, что меня поджидает новое испытание. Страшно захотелось есть и, что хуже, пописать. Как назло, откуда-то изнутри монастыря начали наползать запахи готовящейся еды: только что сваренной гречневой каши и чего-то печеного, хлеба или пирогов. Монахи явно собирались трапезничать. В голове моментально всплыли главы романа Мельникова-Печерского «В лесах». Писатель самозабвенно описывал быт церковнослужителей и посвятил много страниц рассказам о постной еде – грибах, соленьях и моченьях, фруктах, киселях, варенье, орехах…
Желудок начал сжиматься. Минут через десять я совсем измучилась, не понимая, чего хочется больше – в столовую или туалет. Когда оба желания достигли пика, дверь распахнулась и в комнату вошли двое. Один – уже знакомый отец Филарет, другой – невысокий худощавый мужчина с редкой рыженькой бородкой.
– Вы Николай Федорович Рагозин! – обрадованно вскочила я на ноги.
– Отец Иоанн, – спокойно поправил вошедший и продолжил: – Отец Филарет сообщили, будто у вас какая-то неотложная надобность, требующая моего присутствия.
Завороженная старомодными оборотами его безупречно правильной речи, я начала излагать суть дела. Николай слушал не перебивая. Его слегка выпуклые, грязно-зеленые глаза смотрели без всякого выражения, на лице не отразилось никаких эмоций. Только при сообщении о смерти Насти он быстро перекрестился. С ним было очень трудно разговаривать. Да и разговором монолог назвать нельзя. Трижды повторив одно и то же и не дождавшись никакой реакции, я не выдержала и спросила:
– Николай, то есть отец Иоанн, вы меня слышите?
– Спасибо, что взяли на себя тяжесть и приехали сюда, дабы сообщить об успокоении рабы божьей Анастасии, – выдохнул Рагозин.
Я так и подскочила на месте:
– Значит, вы мне поможете?
Парень, не дрогнув ни одним мускулом, заявил:
– Помолюсь о душе новопреставленной.
– Тут не молитвы нужны, – фыркнула я, – а конкретные действия. Давайте договоримся, что я завтра подвезу вам доллары и письмо, а вы ищите Егора.
Рагозин медленно оторвал от пола тяжелый, словно свинцовый, взгляд и ответил:
– Сие невозможно.
– Как это? – оторопела я.
– Мирские заботы более не существуют для меня, теперь моя жизнь посвящена Господу.
– Ну ничего себе! А деньги? Тридцать тысяч!
Рагозин спокойно парировал:
– Здесь злато не требуемо.
– Так не ваше же, а мальчика Егора, Настя надеялась на вас!
Что-то похожее на раздражение мелькнуло в глазах собеседника.
– Прошлое мертво. Засим разрешите откланяться.
И он упругим шагом двинулся к двери.
– Погодите, – рванулась я за мужиком.
Николай притормозил и оглянулся, я резко остановилась, словно налетела на стену. В глазах служителя церкви не отражалось никаких эмоций – ни горя, ни радости, ни злобы, ни сожаления, лишь мертвая пустыня спокойствия. Мирские заботы и впрямь не существовали для отца Иоанна, его интересы ограничивались монастырскими стенами, и говорить с таким, тем более просить о чем-то явно не стоило.
– Простите, – пробормотала я.
Отец Иоанн медленно склонил голову и выскользнул в коридор. В комнату ворвался одуряюще аппетитный аромат гречневой каши.
Невольно сглотнув слюну, я посмотрела на отца Филарета и с тоской поинтересовалась:
– Что же делать?
Парень покачал головой:
– Сие неведомо.
– Хороший же вы священник, если совет дать не можете, – вскипела я.
Филарет слегка улыбнулся.
– Боюсь, мои советы окажутся вам не по душе.
– А именно?
– Господь никогда не дает человеку большего креста, чем тот сумеет снести…
– Не поняла…
– Очевидно, деньги и поиск молодого человека – испытание, которое послано не отцу Иоанну, а вам.
– То есть я должна сама искать Егора?
Филарет кивнул.
– Покойная умирала, зная, что ее последнюю волю выполнят всенепременно. Большой грех не оправдать такой надежды.
– Ну, знаете ли, мне больше делать нечего! Семья, дети, готовка, стирка…
– Так то телесное, а надобно и о душе подумать, вдруг этот Егор нуждается и ждет помощи!
– Черт знает что!
Филарет перекрестился и добавил:
– Каждый сам выбирает свой путь, а сейчас, извините, мое время ограничено, да и вам, очевидно, пора, дорога не ближняя.
Скажите, какой заботливый.
– Здесь есть туалет?
– В обители только мужчины, – спокойно пояснил парень, – внутрь войти нельзя.
– Но как же…
– На станции, – посоветовал Филарет, – поищите на вокзале.
Устроившись под ближайшей елкой в пустынном лесу, я чуть не скончалась от холода и унижения, путаясь в куртке, свитерах и брюках. Солнце успело скрыться за церковью, на дорогу легли первые синие тени.
«Хороши монахи, – думала я, запаковываясь в одежду. – Вытолкали путницу на дорогу, даже стакана воды не предложили, а как же христианское милосердие?» Судя по мировой литературе, раньше в монастырях всегда кормили и даже предлагали ночлег.
Устало волоча ноги, я добралась до площади, просидела около полутора часов на автобусной остановке, и в поезд вошла окончательно заледеневшая. Если воткнуть в голову деревянную палочку, запросто сойду за эскимо.
В вагоне отчаянно дуло, устроившись подальше от окна, я принялась клацать зубами, но тут, на счастье, мимо пошла бабка, торгующая спиртным в розлив. Купив рюмку водки и бутерброд с противной вареной колбасой, я, зажмурившись, храбро выпила.
Слезы рекой хлынули из глаз. Дешевая «огненная вода», сильно отдающая сивухой, раскаленной лавой прокатилась по пищеводу и камнем рухнула в желудок. Вкуса закуски я не ощутила. Голова слегка закружилась, ноги оттаяли, веки потяжелели. Откинувшись на сиденье, я вяло следила за проносящимися мимо сугробами, домиками и линиями электропередач. Надо же, абсолютно зря потратила день, экая бессмыслица.
Глава 9
Ночью мне не спалось, а когда наконец удалось задремать, перед глазами стали возникать чудовищные картины. Вот незнакомый юноша, почти подросток, худой, оборванный и грязный, сидит в переходе, положив перед собой шапку. Рядом табличка «Помогите Егору на хлеб». Следом появилось лицо Насти, странно белого цвета, синеватые губы забормотали:
– Лампа, найди Егора, отдай баксы, слышишь, отдай!
Лицо ширилось, увеличивалось в размерах, глаза вылезали из орбит, кожа на щеках и подбородке треснула, обнажился желтый череп.
– Лампа, – сурово сказал он, уставившись пустыми глазницами, – верни деньги, а то прокляну.
Не в силах сказать ни слова, я замычала. Череп приблизился вплотную к моему лицу и заверещал:
– Лампадель, Лампадель…
От ужаса мои глаза распахнулись, и в неверном, дрожащем свете ночника я увидела прямо перед собой издевательски оскаленную физиономию.
– А-а-а, – в полном ужасе, понимая, что кошмар продолжается, завопила я, – помогите, спасите, отдам деньги, все до копеечки, не сомневайся.
Жуткая морда отодвинулась, и я увидела озабоченное лицо Сережки.
– Лампадель, чего орешь дурниной?
– Боже, – вырвался из груди вздох, – дрянь какая-то приснилась.
– Оно и видно, – хмыкнул Сережка, – я сначала решил, что ты телик не выключила.
Потом он перевел глаза на столик и, ткнув в него пальцем, добавил:
– Так, так, слопала две шоколадки, штук десять мандарин да бутерброд с колбаской. К тому же читала книжечку «Кровавые руки». Знаешь, от такого «коктейля», принятого на ночь, даже Терминатор взбесится.
Недовольно ворча, он пошел к себе. Постанывая и потряхивая отчаянно болевшей головой, я села на диване. Хорошо еще, дружочек, что тебе неизвестна вся правда!
Заснуть в ту ночь так и не удалось. Прокрутившись с боку на бок, я приняла разумное решение. Не хочет Рагозин искать Егора, не надо, сама займусь. Кстати, Настя указала его предполагаемый адрес – Новокисловский проезд, дом 29. Может, он до сих пор живет там!
Утро принесло снегопад и потепление. Юлечка пожаловалась:
– Нога болит.
– На смену погоды реагирует, – пояснила Катя, – ничего, анальгинчик прими. Кстати, сегодня я дежурю, не ждите.
– Я тоже приду поздно, – встрял Кирюшка.
– Почему? – поинтересовался старший брат.
– Спектакль готовим к Восьмому марта, – пояснил младший, – буду медведем.
– Лучше бы Серым Волком, – фыркнул Сережка.
Но Кирюшка не обратил внимания на подкол и убежал.
Я проводила домашних, убрала со стола, прогуляла собак и отправилась на поиски Егора.
Дверь нужной квартиры не открывали. Постояв в растерянности на лестничной площадке, я позвонила соседям. Тут же показалась девичья голова в резиновой шапочке. Из проделанных отверстий высовывались пряди волос, намазанные чем-то серым. Девица явно старалась осуществить в домашних условиях дорогостоящее мелирование.
– Вам кого? – спросила голова.
– Егора.
– Здесь такой не живет.
– Это ваш сосед.
– Мой?
Ну не мой же!
– Ваш, ваш.
– Никогда, – отрезала девчонка и чихнула.
Я ткнула пальцем в красную дверь.
– Егор тут живет?
– Нет.
– А кто?
– Что – кто?
– Ну кто там находится?
– Сейчас никого, – пояснила девица.
– Квартира пустая?
– Нет, с чего вы взяли?
– Вы сами сказали.
– Я?! – воскликнула возмущенная соседка. – Я?!
– Ну, вы же говорили, что квартира пустая.
– Правильно, Регина на работе.
Я почувствовала, как под курткой и пуловером начинает потеть спина. Да, чтобы с такой особой разговаривать, предварительно следует съесть горшок каши, желательно с медом для пущей калорийности.
– Так здесь Регина живет?
– Ну!
– Где она работает?
– В агентстве «Силуэт».
– Как туда проехать?
– Нашла справочное бюро! – гавкнула девчонка и с треском захлопнула дверь.
Я постояла у окна, выкурила сигаретку и побрела на улицу. Так, теперь найдем ближайший телефон и наберем 09.
– 83-е слушает, – монотонно отозвался бесполый голос.
– Дайте телефон агентства «Силуэт».
– Звоните в платную службу, – моментально отреагировала оператор.
Пальцы послушно набрали другой номер. На этот раз на вопрос ответили по-иному.
– Сообщите ваш телефон…
– Я звоню из автомата!
В ухо незамедлительно понеслись частые гудки. Надо же, разъединилось. Повертев допотопный железный диск, я вновь дозвонилась до справочной.
Оператор оказалась любезной:
– Мы не можем дать справку.
– Почему?
– А по какому адресу послать счет за услугу?
– Ну… сообщу свой домашний, пишите.
– Смешно прямо, – фыркнула девица и отсоединилась.
На кухне, полная злобы на корыстную справочную службу, я наконец узнала адрес агентства «Силуэт», но не успела записать координаты, как в дверь позвонили.
– Кто бы это мог прийти? – удивилась Юлечка, ковыляя ко входу.
Через секунду она радостно вскрикнула:
– Володя!
Я выглянула в коридор. Майор Костин вешал на крючок старенькую дубленую курточку, ему давно следовало купить новую. Впрочем, его башмаки тоже выглядели не лучшим образом.
Мы познакомились в тот день, когда я нашла похищенную Катю. Майор как-то быстро стал в семье своим человеком, домашние обожают его, причем каждый пользуется Володиным вниманием. Сережке он сделал совершенно особенные права, при взгляде на которые служащие ГИБДД моментально берут под козырек и кланяются вслед отъезжающей машине. Кирюшке предоставлена возможность рассматривать и чистить табельное оружие, Юлечка узнает от Володи о всевозможных интересных делах и слывет в своей газете крайне информированным репортером криминальной хроники…
Костин снял ботинки и радостно улыбнулся.
– Вот, заглянул, дело есть небольшое. Держите.
И он протянул Юле большую коробку обожаемого ею зефира в шоколаде, а мне – несколько толстых детективчиков.
– Спасибо! – воскликнули мы.