Пир стервятников Мартин Джордж
Джейме открыл ставни. Похолодало, на небо вышел двурогий месяц. Золотая рука блеснула при лунном свете. Евнуха ею не удушишь, но превратить скользкую улыбочку в красное месиво очень даже можно. Джейме очень хотелось ударить кого-нибудь.
Сир Илин точил свой меч.
— Пора, — сказал ему Джейме, и палач пошел за ним вниз по крутым ступеням. На маленьком дворике помещалась оружейная, где Джейме взял два щита, два полушлема и пару затупленных турнирных мечей. Вручив один Пейну, он взял другой в левую руку, а правую продел в лямку щита. Золотые пальцы держали плохо, и щит вихлялся.
— Когда-то вы были рыцарем, сир, — сказал Джейме. — Я тоже. Посмотрим, на что мы годны теперь.
Сир Илин в ответ отсалютовал мечом, и Джейме тут же пошел в атаку. Пейн заржавел не меньше своей кольчуги и не обладал силой Бриенны, но успешно отражал удары либо мечом, либо щитом. Месяц глядел сверху на их пляску, мечи сопровождали ее стальной музыкой. Какое-то время немой рыцарь позволял Джейме вести танец, затем начал понемногу ему отвечать. Перейдя в наступление, он задел бедро противника, плечо, руку выше запястья, обрушил град звонких ударов на его шлем. Он выбил щит из правой руки Джейме и едва не рассек ремешки между культей и золотой кистью. К концу схватки Джейме весь покрылся синяками, но зато протрезвел.
— Мы еще потанцуем, — пообещал он. — И завтра, и послезавтра.
Будем плясать, пока я не научусь владеть левой рукой, как владел правой.
Сир Илин, раскрыв рот, издал прерывистый звук. Это он смеется, понял Джейме, и внутри у него что-то сжалось.
Утром никто даже не заикнулся относительно его синяков, и звона мечей ночью тоже как будто никто не слыхал. Только Лью Пайпер в лагере задал Джейме вопрос, который не посмели задать рыцари.
— У Хэйфордов служат горячие девки, парень, — с усмешкой сказал ему Джейме. — Целуют взасос.
Новый день, такой же ясный и ветреный, сменился ненастным, а после на трое суток зарядил дождь. Войско вопреки непогоде продвигалось на север по Королевскому тракту, и Джейме каждый вечер отыскивал укромное место, чтобы обзавестись свежими страстными поцелуями. Они с Илином дрались в конюшне, где стоял одноглазый мул, и в погребе придорожной гостиницы между бочонков вина и эля. Дрались в обугленном остове каменного амбара, на лесистом островке посреди мелкой речки, в чистом поле, где дождь стучал по щитам и шлемам.
Джейме изобретал разнообразные предлоги для своих ночных отлучек, понимая при этом, что никто его сказкам не верит. Аддам Марбранд наверняка догадывался, в чем дело, и другие капитаны скорее всего тоже подозревали истину. Но при Джейме никто про это не заговаривал, а единственный свидетель того, каким никудышным бойцом стал ныне Цареубийца, был лишен языка.
Война теперь заявляла о себе со всех сторон. Поля, где полагалось колоситься пшенице, заросли бурьяном выше лошадиных голов, на дороге не стало путников, и округой от сумерек до рассвета распоряжались волки. Большей частью у них хватало благоразумия держаться подальше, но у одного из разведчиков Марбранда, когда он спешился по малой нужде, они зарезали лошадь.
— Не может зверь быть таким наглым, — заявил Бонифер Добрый. — Это демоны в волчьих шкурах, посланные нам за наши грехи.
— Видно, этот конь много нагрешил в своей жизни, — заметил Джейме, стоя над трупом бедного животного. То немногое, что осталось на костях, он велел засолить, предвидя, что мясо им пригодится.
В месте под названием Свиной Рог они обнаружили старого рыцаря Роджера Хогга, засевшего в своей башне с шестью латниками, четырьмя арбалетчиками и парой десятков крестьян. Сир Кеннос высказал предположение, что огромный, заросший сир Роджер — отдаленный родственник Кракехоллов, чьей эмблемой был ощетинившийся вепрь. Могучий Вепрь счел, что это не лишено оснований, и целый час расспрашивал старика о его предках.
Джейме больше занимало, что думает Хогг о волках.
— Нам больше хлопот причинили волки под белой звездой, — сказал ему старый рыцарь. — Они шли по вашему следу, милорд, но мы дали им хороший отпор и зарыли троих на реповом поле. После них к нам, простите великодушно, нагрянули треклятые львы. Командовал ими некто с мантикором на щите.
— Сир Амори Лорх, — разъяснил Джейме. — Мой лорд-отец дал ему приказ посеять смуту на речных землях.
— Мы не речные жители, — ответил на это сир Роджер. — Я вассал дома Хэйфордов, а леди Эрмесанда склонила коленку перед Королевской Гаванью — или склонит, когда научится хорошо ходить. Я им так и сказал, но этот сир Лорх не больно-то меня слушал. Он забил половину моих овец, зарезал трех отличных молочных коз и пытался поджарить меня в моей собственной башне. Да не тут-то было — стены у нас восьмифутовой толщины. Он поленился разводить огонь сызнова и уехал. Настоящие серые волки пришли потом и сожрали овец, которых мантикор нам оставил. Овчины нам удалось сохранить, но ими ведь сыт не будешь. Как нам быть-то теперь, милорд?
— Засевайте поля и молитесь, — сказал ему Джейме, — авось успеете еще снять урожай. — Это не особенно обнадеживало, но больше он ничего предложить не мог.
Назавтра войско перешло через ручей, служивший границей между вассалами Королевской Гавани и Риверрана. Мейстер Гулиан, сверившись с картой, сказал, что ближние холмы принадлежат братьям Уодам, рыцарям-землевладельцам, подчинявшимся Харренхоллу. От обеих усадеб остались одни головешки, и ни самих братьев, ни их крестьян не было видно, но в погребе одного замка поселились разбойники. Один из них носил рваный красный плащ, но Джейме повесил его заодно с остальными, чувствуя, что вершит правосудие. Возьми это себе за правило, Ланнистер, и когда-нибудь тебя, возможно, все-таки прозовут Златоруким. Златоруким Судьей.
На подъезде к Харренхоллу мир стал еще более серым. Воины ехали под свинцовым небом, вдоль озера, похожего на лист кованой стали. Может быть, и Бриенна проезжала по той же дороге, если пришла к заключению, что Санса Старк отправилась в Риверран. Будь на дороге встречные, он спросил бы, не видели ли они хорошенькую девушку с золотисто-рыжими волосами или здоровенную девицу с лицом, от которого молоко киснет. Но им никто не встречался, даже волки, и только вдали слышался заунывный вой.
Наконец за оловянными водами выросли башни Черного Харрена — пять искривленных пальцев, воткнутых в небо. Мизинец, хоть и значился лордом Харренхолла, явно не торопился вступить во владение, поэтому «наводить там порядок», как выразилась Серсея, выпало Джейме Ланнистеру на пути в Риверран.
В необходимости навести этот самый порядок он не сомневался. Григор Клиган отбил замок у Кровавых Скоморохов как раз перед тем, как Серсея отозвала его в Королевскую Гавань. Его люди, безусловно, до сих пор мотаются там внутри, как сухие горошины в сундуке, но восстановить королевский мир на Трезубце им не по силам. Единственное, на что они способны, — это с миром упокоить кого-то в могиле.
Разведчики сира Аддама доложили, что ворота Харренхолла заперты. Джейме построил свое войско перед ними и велел Кенносу из Кайса трубить в черный витой рог Геррока, окованный старым золотом.
Когда рог прозвучал трижды, петли заскрипели, и ворота медленно отворились. Так толсты были стены замка Черного Харрена, что Джейме миновал десяток амбразур, прежде чем оказаться на освещенном солнцем дворе, где он не так давно простился с Кровавыми Скоморохами. Сквозь утоптанную землю проросли сорняки, мухи жужжали над дохлой лошадью.
Из башен вышли несколько человек сира Григора — все как один с жесткими глазами и крепко сжатыми ртами. Только такие солдаты и могли служить у Горы. В злодействе и жестокости Кровавые Скоморохи превзошли их совсем ненамного.
— Едрит твою! Джейме Ланнистер! — выпалил немолодой уже латник. — К нам пожаловал сам Цареубийца, ребята, копье мне в задницу!
— Ты кто такой? — спросил Джейме.
— Сир называл меня Сраным Ртом, милорд. — Он поплевал на руки и потер себе щеки — красоту навел, надо полагать.
— Прелестно. Кто здесь главный, ты?
— Я? Хрена с два. — Крошек, застрявших в бороде сквернослова, хватило бы на прокормление целого гарнизона. Джейме не сдержал смеха, и Сраный Рот, приняв это как знак одобрения, тоже заржал, прибавив: — Копье мне в задницу!
— Слыхали просьбу? — обратился Джейме к Илину Пейну. — Возьмите копье подлиннее и вставьте ему.
У Пейна копья не было, но Безбородый Джон Битли охотно кинул ему свое. Пьяный гогот Сраного Рта оборвался как по сигналу.
— Уберите от меня эту хрень.
— Думай вперед, о чем просишь, — посоветовал ему Джейме. — Так кто же здесь главный? Сир Григор назначил кого-нибудь кастеляном?
— Полливера, — ответил другой солдат, — да только его Пес убил. И его, и Щекотуна, и парнишку Сарсфилда.
Снова Пес.
— Почем ты знаешь, что это был Сандор? Ты его видел?
— Нет, милорд, мы сами не видели. Нам трактирщик сказал.
— Это случилось в гостинице на перекрестке дорог, милорд, — подал голос солдат помоложе, с копной желтых волос. На шее у него висело монисто, принадлежавшее ранее Варго Хоуту, — монеты из ста дальних стран, серебряные и золотые, медные и бронзовые, круглые, квадратные, треугольные, вперемешку с кольцами и кусочками кости. — Трактирщик клялся, что сделал это человек с наполовину сожженным лицом. С ним был еще мальчонка-оборвыш. Они изрубили Полливера со Щекотуном на куски и уехали вниз по Трезубцу, так нам сказали.
— Вы послали за ними погоню?
Сраный Рот сморщился, словно от боли.
— Нет, милорд, не послали, едрена мать.
— Если пес взбесился, ему следует перерезать глотку.
— Ну, я Полли не сказать чтоб сильно любил, а Пес сиру братом доводится, ну и…
— Тут мы оплошали, милорд, — вмешался солдат с монистом, — но надо быть сумасшедшим, чтобы лезть в драку с Псом.
Он посмелее других, отметил про себя Джейме, и пьет меньше, чем Сраный Рот.
— Струсили, стало быть.
— Не то чтобы струсили, милорд, — просто оставили его людям получше нас. Сиру, к примеру сказать, или вам.
Да, будь у меня две руки… Джейме себя не обманывал. Теперь Сандор его бы прихлопнул как муху.
— Как тебя звать?
— Раффорд, милорд, но все меня кличут Раффом.
— Собери весь гарнизон в Зале Тысячи Очагов, Рафф. И пленных тоже, я хочу на них посмотреть. И этих гостиничных шлюх. Не забудем и Хоута. Известие о его смерти огорчило меня, и я хотел бы взглянуть на его голову.
Голову принесли, и оказалось, что козлу перед смертью отрезали губы, уши и нос. Несмотря на эти увечья и выклеванные глаза, Джейме с уверенностью опознал его по жидкой бороденке длиной в два фута. На черепе, кроме нее, сохранилось лишь несколько клочков плоти.
— А тело где? — спросил Джейме.
Все потупились, и Сраный Рот наконец промямлил:
— Сгнило, сир. И съедено.
— Один пленник все просил есть, — пояснил Раффорд, — вот сир и велел накормить его жареной козлятиной. Для начала сир отрубил Хоуту руки и ноги, они и пошли на жаркое.
— Почти все сожрал тот жирняга, — добавил Сраный Рот, — но сир велел, чтобы всем пленным дали отведать. И самому Хоуту тоже — чтоб, значит, сам себя ел. Мы в него пихаем, а он ноет, и жир по бороденке течет.
Твои псы взбесились оба, отец. Джейме вспомнились сказки, которые он слышал ребенком в Бобровом Утесе, о безумной леди Лотстон, которая принимала ванны из человеческой крови и устраивала людоедские пиры здесь, в этих самых стенах.
Месть внезапно утратила для него всякий вкус.
— Выброси это в озеро. — Джейме кинул Пеку голову Хоута и обратился к собравшемуся гарнизону: — Пока лорд Петир не прибудет сюда, чтобы вступить во владение, Харренхоллом от имени короля будет командовать сир Бонифер Хасти. Желающие, буде сир Бонифер их оставит, могут перейти под его руку. Остальные отправятся со мной в Риверран.
Люди Горы переглянулись, и кто-то сказал:
— Сир обещал нам щедрое вознаграждение.
— Так и было, — подтвердил Сраный Рот. — «Щедрая награда всем, кто воевал под моим стягом». — Все остальные согласно загудели.
— Всякий, кто останется здесь, — заявил, подняв руку, сир Бонифер, — получит сто акров земли. Надел этот увеличится вдвое, когда владелец женится, и втрое, когда у него родится первенец.
— Земля, сир? — плюнул Сраный Рот. — Наклал я на эту землю. Была б нам охота в ней ковыряться, мы, с вашего позволения, так и сидели бы дома. Щедрая награда, сказал наш сир, — стало быть, золото.
— Если вы недовольны, ступайте в Королевскую Гавань и подайте жалобу моей дражайшей сестре. Займемся пленными, — сказал Джейме Раффорду. — Начнем с сира Вилиса Мандерли.
— Это жирный, что ли?
— Надеюсь, что так. И не вздумай сказать, что он умер, иначе вы все разделите его участь.
Надежды Джейме обнаружить в темницах Шагвелла, Пига или Золло успели развеяться. Скоморохи разбежались все до единого, бросив Варго Хоута на произвол судьбы. Из людей леди Уэнт в подземельях осталось трое — повар, отворивший калитку сиру Григору, согбенный оружейник Бен Чернопалый и девушка по имени Пиа, сильно подурневшая с тех пор, как Джейме уехал из Харренхолла. Кто-то сломал ей нос и выбил половину зубов. Увидев Ланнистера, она бросилась ему в ноги, плача и судорожно сжимая его колени, пока Могучий Вепрь не оттащил ее прочь.
— Больше тебя никто не тронет, — пообещал ей Джейме, но она лишь расплакалась еще пуще.
С другими узниками обращались несколько лучше. Среди них оказался сир Вилис Мандерли и другие знатные северяне, которых Гора взял в плен на бродах Трезубца. Все эти рыцари, за которых полагался немалый выкуп, были грязны и оборваны. Некоторых украшали свежие синяки, кое у кого шатались зубы и пальцев недоставало, но раны у них были аккуратно перевязаны, и голодными они не сидели. Понимали ли они, каким мясом их кормят? Джейме решил, что лучше об этом не спрашивать.
Заключение сломило их всех, особенно сира Вилиса, толстяка с кустистыми усами, тусклыми глазами и печально обвисшими брылами. Услышав, что его отвезут в Девичий Пруд и там посадят на корабль, идущий в Белую Гавань, он повалился на пол и разрыдался еще громче, чем Пиа. Потребовалось четверо, чтобы его поднять. Слишком уж ты налегал на жареную козлятину, подумал Джейме, испытывая жгучую ненависть к этому проклятому замку. Харренхолл за свои триста лет пережил больше ужасов, чем Бобровый Утес за три тысячи.
Джейме приказал развести огонь в очагах большого чертога, и повар заковылял обратно на кухню — готовить еду для вновь прибывших. «Только не козлятину», — предупредили его.
Сам Джейме ужинал в Охотничьем чертоге с сиром Бонифером Хасти. Этот сухопарый журавль за каждым словом поминал Семерых.
— Солдаты сира Григора мне не нужны, — заявил он, разрезая грушу, такую же сморщенную, как он сам, и следя, чтобы ее несуществующий сок не брызнул на чистенький пурпурный дублет с косой белой полосой его дома. — Не желаю держать этих греховодников у себя на службе.
— Мой септон говаривал, что все мы не без греха.
— Это правда, но есть грехи, чернотой своей превосходящие все остальные, и смрад их бьет прямо в нос Семерым.
Видно, у тебя самого нос не лучше, чем у моего брата, иначе мой смрад заставил бы тебя поперхнуться этой грушей.
— Хорошо, я вас избавлю от вояк Григора. — Лишние бойцы всегда пригодятся. Во время штурма, к примеру. Послать их на лестницы первыми, и дело с концом.
— И шлюху заберите отсюда, — попросил сир Бонифер, — ту, из тюрьмы.
Когда Джейме сам был здесь пленником, Квиберн прислал Пиа ему, думая сделать приятное своему подопечному. Но Пиа, которую сегодня вывели из темницы, разительно отличалась от хорошенькой смешливой простушки, юркнувшей тогда Джейме под одеяло. Она имела неосторожность заговорить, когда сир Григор потребовал тишины. За это Гора своим кольчужным кулаком выбил ей зубы и сломал нос. Она бы не отделалась так легко, но Серсея, к счастью, срочно вызвала Гору в Королевскую Гавань на поединок с Красным Змеем. Его кончина не вызывала у Джейме скорби.
— Пиа родилась в этом замке, — сказал он сиру Бониферу. — Другого дома у нее нет.
— Эта женщина — источник разврата. Я не потерплю, чтобы она вертела своими… прелестями перед моими людьми.
— Думаю, у нее пропала охота вертеть перед кем-то прелестями, но если вы так настаиваете, я возьму и ее. — Хотя бы в прачки. Оруженосцы безропотно ставят ему шатер, чистят коня и полируют доспехи, но стирка его белья представляется им делом не мужским и постыдным. — Но сумеете ли вы удержать Харренхолл с одной только Святой Сотней? — Отряд Хасти, строго говоря, уже не мог называться сотней, потеряв четырнадцать бойцов на Черноводной, — однако сир Бонифер, несомненно, пополнит его, как только найдет достаточно праведных рекрутов.
— Никаких затруднений я не предвижу. Старица озарит нам путь, а Воин придаст силу нашему оружию.
Неведомый же, может статься, приберет всех твоих святош. Неясно, кто убедил Серсею назначить сира Бонифера кастеляном Харренхолла, но похоже, что Ортон Мерривезер. Хасти, кажется, когда-то служил его деду. Верить, что человек по прозвищу Добрый может исцелить раны, нанесенные речным землям Русе Болтоном, Варго Хоутом и Григором Клиганом, — как раз в духе этого рыжего дуралея.
Хотя в чем-то Мерривезер, пожалуй, и прав. У Хасти, выходца из штормовых земель, на Трезубце нет ни друзей, ни врагов. Стало быть, и кровной мести тоже нет, и долгов, которые следует уплатить, и приспешников, требующих награды. Он трезв, справедлив, наделен сильным чувством долга, а солдат дисциплинированней его восьмидесяти шести святош не сыскать во всех Семи Королевствах. Любо-дорого посмотреть, как выезжены их большие серые мерины. Мизинец полагал, что сир Бонифер выхолостил заодно и конников — очень уж безупречная у них репутация.
С другой стороны, что можно сказать о солдатах, знаменитых выездкой своих лошадей, а не числом убитых врагов? Молиться они горазды, а вот драться… На Черноводной они как будто не посрамили себя, но отличиться тоже не отличились. Сир Бонифер в юности успешно выступал на турнирах, но затем то ли потерпел поражение, то ли опозорился, то ли столкнулся со смертью и отказался от турниров навсегда как от занятия пустого и суетного.
Однако Харренхоллом должен кто-то командовать, и этот слепок с Бейелора Благословенного — именно тот, кого выбрала для этой цели Серсея.
— У этого замка дурная слава, — предостерег Джейме, — притом вполне заслуженная. Говорят, что Харрен и его сыновья до сих пор бродят ночью по этим чертогам, объятые пламенем. И тот, кто их видит, загорается сам.
— Я не боюсь привидений, сир. Сказано в Семиконечной Звезде, что ни один дух не способен причинить вреда человеку истинно верующему.
— Что ж, полагайтесь на веру, но о стальных доспехах тоже не забывайте. Все, кто держал Харренхолл до вас, кончили плохо. Гора, Хоут, даже мой отец…
— Простите мне мою смелость, но никто из них не был человеком благочестивым. Небесный Воин поможет нам против любого врага. Мейстер Гулиан и его вороны останутся с нами, в Дарри со своим гарнизоном сидит лорд Лансель, Девичий Пруд держит лорд Рендилл. Втроем мы повыведем здесь всех разбойников, и добрые люди по милости Семерых опять вернутся в свои деревни, вспашут поля и отстроят дома.
Разве что те, кого козел не успел перебить. Джейме обхватил золотыми пальцами кубок с вином.
— Если к вам в руки попадет кто-то из Бравых Ребят, известите меня немедленно. — Неведомый прибрал Хоута, не дав Джейме им завладеть, но Золло еще гуляет на воле вместе с Шагвеллом, Роржем, Верным Утсивоком и прочими.
— Чтобы вы подвергли их пыткам, а после казнили?
— Можно подумать, что вы на моем месте простили бы их.
— Да, если бы они искренне раскаялись в содеянном. Я принял бы их как братьев и помолился бы вместе с ними, прежде чем послать их на плаху. Грехи можно простить, но преступления требуют кары. — Хасти сложил пальцы домиком, некстати напомнив Джейме отца. — Как прикажете поступить с Сандором Клиганом?
Читай молитву и беги, как только увидишь его.
— Отправьте его прямиком к любимому брату, — сказал Джейме вслух. — Хорошо, что у богов целых семь преисподних — одна братьев Клиганов нипочем не вместила бы. — Он тяжело встал из-за стола. — Но если вам посчастливится взять Берика Дондарриона, подождите до моего возвращения. Я хочу привести его в Королевскую Гавань с веревкой на шее, чтобы сир Илин снес ему голову принародно.
— А его сподвижник, мирийский жрец? Говорят, он повсюду сеет свою ложную веру.
— С ним делайте что вам будет угодно — целуйтесь, молитесь, на куски его режьте.
— Я отнюдь не желаю с ним целоваться, милорд.
— Он с вами, думаю, тоже. — Улыбка на лице Джейме сменилась зевком. — Пойду спать, с вашего позволения.
— Извольте, милорд. — Хасти явно хотелось помолиться, а Джейме хотел подраться. Шагая через две ступеньки, он вышел на свежий воздух. Могучий Вепрь и Флемент Бракс сражались на освещенном факелами дворе, и латники подбадривали их криками. И смотреть нечего — ясно, что сир Лайл одолеет. Джейме стал удаляться от шума и света, ища сира Илина. Он прошел под крытым мостом, пересек двор Расплавленного Камня и только тут понял, куда идет.
У медвежьей ямы горел фонарь, освещая крутые ярусы каменных сидений. Кто-то пришел сюда раньше Джейме. Может быть, сир Илин. Яма — самое подходящее место для боевой пляски.
Но рыцарь, стоявший на краю, был кряжистей Пейна, носил бороду, а на его красно-белом камзоле Джейме разглядел грифонов. Коннингтон. Что он-то здесь делает? Медведь, от которого остались только кости да клочья шкуры, так и валялся внизу, наполовину зарытый в песок. Джейме стало жаль зверя — но он по крайней мере умер в бою.
— Уж не заблудились ли вы, сир Роннет? Немудрено в таком большом замке.
— Хотел посмотреть на место поединка медведя с не слишком прекрасной девой. — Рыжий Роннет поднял фонарь повыше, и борода у него заалела, как язык пламени. От него пахло вином. — Правда ли, что она сражалась нагая?
А это еще откуда взялось?
— Нет, — сказал Джейме. — Скоморохи нарядили ее в розовое атласное платье и дали ей турнирный меч. Хоут хотел посмеяться над ее смертью. Будь иначе…
— То медведь при виде голой Бриенны удрал бы во все лопатки.
Джейме не поддержал шутки Коннингтона.
— Вы говорите так, будто с ней знакомы.
— Мы были женихом и невестой.
Это, признаться, удивило Джейме. Бриенна ни разу не говорила ему, что была помолвлена.
— Значит, отец все же нашел для нее партию…
— Он делал это трижды. Вторым, по желанию собственного родителя, был я. Говорят, что девица страшна собой, сказал я ему, на что он ответил: все они одинаковы, когда задуваешь свечу.
— Ваш отец… — Джейме присмотрелся к его камзолу с двумя грифонами, обращенными лицом друг к другу на красно-белом поле. Будто танцуют… — Он брат нашего покойного десницы, не так ли?
— Кузен. Братьев у лорда Джона не было.
— Да, я вспомнил. — Джон Коннингтон был другом принца Рейегара. Когда Мерривезер позорно отступил перед восставшим Робертом, а Рейегара нигде не могли найти, Эйерис ухватился за Коннингтона и сделал его десницей. Но с десницами своими Безумный Король обращался круто, и лорда Джона после Колокольной битвы постигла такая же участь. Его лишили всех почестей, земель, состояния и отправили в изгнание за море, где он вскоре спился и умер. А вот его кузен, отец Рыжего Роннета, примкнул к мятежникам и после Трезубца получил в награду замок Гриффин-Руст — но львиную долю коннингтоновских земель Роберт отдал более рьяным своим приверженцам.
Сир Роннет, стало быть, всего лишь рыцарь-землевладелец. Для такого Тартская Дева поистине лакомый кусочек.
— Отчего же расстроилась свадьба? — спросил Джейме.
— Я съездил на Тарт и увидел ее. Девица шестью годами моложе меня, но одного со мной роста. Хавронья в шелках, хотя даже у свиньи сиськи больше бывают. Языком она ворочала с огромным трудом. Я вручил ей розу и дал понять, что больше она ничего от меня не получит. Бьюсь об заклад, — Коннингтон заглянул в яму, — даже медведь был не столь волосат, как эта уродина…
Золотая рука Джейме двинула его в зубы так, что рыцарь покатился вниз по ступенькам. Фонарь разбился, пролитое масло воспламенилось.
— Вы говорите о высокородной даме, сир. Извольте звать ее по имени — Бриенна.
Коннингтон отполз в сторону от пылающих струй.
— Слушаюсь, милорд. Пусть будет Бриенна. — Он плюнул кровью под ноги Джейме. — Бриенна-Красотка.
Серсея
Она сидела, прислонившись к красной подушке. Лошади медленно взбирались на холм Висеньи, и сир Осмунд снаружи покрикивал:
— Дорогу! Дорогу ее величеству королеве!
— У Маргери при дворе действительно очень весело, — рассказывала леди Мерривезер. — У нас там и жонглеры, и скоморохи, и поэты, и кукольники…
— А певцы? — спросила Серсея.
— И певцов много, ваше величество. Дважды в месяц у нее играет Хэмиш-Арфист, Аларик Эйзенский порой услаждает наш слух вечерами, но благосклонней всех она к Лазурному Барду.
Этого молодого, пригожего собой певца Серсея хорошо помнила по свадьбе Томмена. Все ли тут чисто?
— Я слышала, там бывают и другие мужчины. Рыцари, придворные. Столько поклонников… Скажите мне правду, миледи: по-вашему, Маргери все еще девственница?
— Она уверяет, что да, ваше величество.
— Охотно верю, но что по этому поводу скажете вы?
В черных глазах Таэны вспыхнули озорные искры.
— На свадьбе ее и лорда Ренли в Хайгардене я участвовала в провожании и помогала раздевать жениха. Его милость был хорошо сложенным, пылкий мужчиной. Я хорошо рассмотрела это, когда мы швырнули его на брачную постель, где ждала его в чем мать родила застенчивая невеста. В спальню ее принес сам сир Лорас. Маргери говорит, что брак так и не осуществился, что лорд Ренли на свадебном пиру выпил слишком много вина, но я-то видела, что его мужское орудие было в полной готовности.
— А на следующее утро вы случайно не видели — была ли на простынях кровь?
— Простыней нам не показывали, ваше величество.
Жаль, подумала Серсея. Впрочем, отсутствие крови само по себе мало что значит. Из крестьянских девок в брачную ночь, насколько она слышала, так и хлещет, но к благородным девицам наподобие Маргери Тирелл это правило вряд ли применимо. Дочь лорда, согласно пословице, расстается с девичеством в седле, а не на брачном ложе, Маргери же ездит верхом с тех пор, как научилась ходить.
— Судя по вашим рассказам, у маленькой королевы много обожателей среди наших домашних рыцарей. Братья Редвин, сир Таллад… кто там еще?
— Сир Ламберт, — пожала плечами леди Мерривезер, — дуралей с повязкой на здоровом глазу. Байард Норкросс. Кертензи Гринхилл. Братья Вудрайт, иногда Портифер, иногда Люкантин. Великий мейстер Пицель тоже частенько захаживает.
— Пицель? — Неужели этот старый червяк забывает льва ради розы? Не пришлось бы ему пожалеть об этом. — Продолжайте, прошу вас.
— Еще летниец в плаще из перьев — как это я позабыла о столь диковинном существе? Ее кузины тоже окружены кавалерами. Элинор, хотя и помолвлена с юным Амброзом, любит пофлиртовать, а Мегга меняет своих ухажеров на каждой неделе. Даже с поваренком умудрилась поцеловаться. Поговаривают о ее браке с братом леди Бульвер, но если б ей предоставили выбирать самой, она скорее всего остановилась бы на Марке Маллендоре.
— Рыцарь-мотылек, потерявший руку на Черноводной? — засмеялась Серсея. — Что ей проку в калеке?
— Мегга находит, что он очень мил. Просила Маргери найти для него обезьянку.
— Обезьянку… — Что на это можно сказать? Воробьи! Обезьяны! Будто вся страна лишилась рассудка. — А что наш бравый сир Лорас — часто ли он навещает свою сестру?
— Чаще, чем все остальные. — Таэна слегка нахмурилась. — Каждое утро и каждый вечер, если служба позволяет. Брат так предан Маргери, что делит с ней все… — Мирийка умолкла, словно пораженная чем-то, и тут же заулыбалась. — Что за гадкая мысль пришла мне в голову, ваше величество.
— Держите ее при себе. Этот холм просто кишит воробьями, а их грешные мысли, как известно, приводят в ужас.
— Как и вода с мылом, если верить слухам.
— Быть может, усердные молитвы отбивают у них обоняние. Надо бы спросить у его святейшества.
Носилки покачивались, шевеля красными шелковыми занавесками.
— Ортон говорит, что у верховного септона нет имени, — сказала леди Таэна. — Неужто правда? В Мире имена есть у всех.
— Раньше было, — махнула рукой королева. — Всех септонов, даже благородного происхождения, зовут только по имени, когда они приносят обет. Но когда один из них становится верховным, он отказывается даже и от него. Будучи представителем богов на земле, он не нуждается более в человеческом имени.
— Как же вы отличаете одного верховного септона от другого?
— С трудом. В обиходе говорится «толстяк», «тот, что был перед толстяком», «старик, который умер во сне». Именами тоже пользуются, но святейших особ это приводит в гнев. Они не любят, когда им напоминают, что на свет они родились как простые смертные.
— Мой лорд-муж уверяет, что этот новый родился с грязной каймой под ногтями.
— Меня бы это не удивило. Обычно Праведные выбирают одного из своих, но исключения тоже бывают. — Об этом Серсее с присущей ему занудливостью поведал великий мейстер Пицель. — При короле Бейелоре Благословенном верховным септоном избрали простого каменщика. Бейелор, увидев, как искусно он обрабатывает камни, объявил его воплощением самого Кузнеца. Нужды нет, что бог во плоти был неграмотным и не мог запомнить даже самой простой молитвы. — По слухам, новоявленного Кузнеца отравил королевский десница, чтобы избавить страну от конфуза. — После его смерти, опять-таки по настоянию Бейелора, выбрали восьмилетнего мальчика, якобы чудотворца — но даже его целительные ручонки не спасли короля, уморившего себя голодом во время поста.
— Моему сынишке скоро семь, — хихикнула леди Таэна. — Чем не верховный септон?
— Он так любит молиться?
— Игры с мечом ему нравятся больше.
— Как и пристало мальчику. Ну а всех семерых богов он может назвать?
— Думаю, да.
— Я приму это во внимание. — Нашлось бы немало мальчуганов, более достойных кристальной короны, чем этот несчастный, на которого Праведные решили ее возложить. Вот что получается, если дать волю глупцам и трусам. В следующий раз Серсея сама выберет им предводителя — и если новый верховный септон будет раздражать ее по-прежнему, ждать придется недолго. Серсея Ланнистер в таких делах не уступит ни одному деснице.
— Дорогу! — кричал Осмунд Кеттлблэк. — Дорогу ее королевскому величеству!
Носилки стали двигаться медленнее — значит они приближаются к вершине холма.
— Вашего сына пора взять ко двору, — сказала Серсея. — Шесть лет — вполне подходящий возраст. Томмен нуждается в обществе других мальчиков. — У Джоффри никогда не было близких друзей-ровесников. Бедный ребенок, такой одинокий. Сама Серсея росла вместе с Джейме… и с Меларой, пока та не упала в колодец. Джофф был привязан к своему Псу, но ведь это нельзя назвать дружбой. В Сандоре он искал отца, которым Роберт так и не стал для него. Маленький названый братец — как раз то, что может отвлечь Томмена от Маргери и ее курятника. Со временем мальчики могут подружиться не менее крепко, чем Роберт с Недом Старком. Нед, конечно, был глуп, но какая преданность! Нужно, чтобы и Томмена поддерживали преданные друзья.
— Ваше величество очень добры, но ведь Рассел еще ни разу не покидал родного дома. Боюсь, в большом городе он совсем растеряется.
— Вначале да, но скоро он привыкнет, как привыкла и я. Когда отец прислал за мной, чтобы отвезти ко двору, я горько плакала, а Джейме ярился — но тетушка села со мной в Каменном саду и сказала, что ничего страшного в Королевской Гавани нет. «Ты львица, — сказала она. — Не ты должна бояться разных мелких зверей, а они тебя». И ваш сын тоже недолго будет робеть. Ведь вы же хотите, чтобы он был рядом и вы могли видеться каждый день? Он у вас единственное дитя, верно?
— Пока да, но муж просит богов послать нам еще сына, на тот случай, если…
— Я понимаю. — Серсее вспомнился Джоффри, царапающий горло ногтями. С какой мольбой он смотрел на нее… а перед ней в те последние мгновения его жизни возникла иная картина: капля крови, шипящая в пламени свечи, и скрипучий голос, предсказывающий короны, саваны, смерть от руки валонкара…
Снаружи послышалась перебранка. Носилки рывком остановились, и сир Осмунд взревел:
— Вы что, передохли там все? Прочь с дороги!
Королева, приподняв занавеску, подозвала сира Меррина Транта.
— В чем причина задержки?
— Воробьи, ваше величество. — Щит и шлем сира Меррина висели впереди на седле. — Расположились прямо на улице. Сейчас мы их уберем.
— Только без лишнего насилия. Еще один бунт мне не нужен. — Серсея опустила занавеску. — Что за нелепость.
— Полностью согласна с вашим величеством. Верховный септон должен был сам прибыть к вам, а эти злосчастные воробьи…
— Он кормит их, носится с ними, благословляет их — а короля благословить не желает! — Это благословение, конечно, всего лишь обряд, но обряды и церемонии в глазах невежд имеют большую силу. Сам Эйегон Завоеватель вел счет своему царствованию с того дня, когда верховный септон помазал его в Староместе. — Ну ничего. Либо он подчинится мне, либо на собственном опыте узнает, что он все еще человек, слабый и уязвимый.
— Ортон говорит, что причиной всему золото. Что он воздерживается от благословения, вынуждая корону возобновить дотации.
— Септа начнет получать свое золото, как только наступит мир. — Септоны Торберт и Реймонд хорошо понимали затруднительность ее положения — в отличие от негодного браавосийца, так нещадно теснившего бедного лорда Джайлса, что тот слег в постель с кровохарканьем. Ей отчаянно нужны эти новые корабли. На один Бор полагаться нельзя — Редвины слишком близки с Тиреллами. На море ей требуется собственный флот.
Они уже растут на верфях, ее корабли. На флагманском будет вдвое больше весел, чем на «Молоте короля Роберта». Аурин обратился к ней с просьбой назвать корабль «Лордом Тайвином», и Серсея охотно дала согласие. Другое судно будет называться «Прекрасной Серсеей», и нос его украсит позолоченная статуя королевы, в кольчуге и львином шлеме, с мечом в руке. За ними пойдут «Отважный Джоффри», «Леди Джоанна» и «Львица», и также «Королева Маргери», «Золотая роза», «Лорд Ренли», «Леди Оленна» и «Принцесса Мирцелла». Дать имена последней пятерке Серсея опрометчиво позволила Томмену. Одним из названий, выбранных королем, было «Лунатик». Лишь когда лорд Аурин заметил, что никто не захочет служить на судне, названном в честь дурака, мальчик неохотно поменял Лунатика на свою сестру.
— Если этот оборванный септон хочет, чтобы я купила у него благословение для Томмена, он скоро раскается, — сказала королева Таэне. Идти на поводу у наглых святош не входило в ее намерения.
Носилки остановились снова, да так резко, что Серсею качнуло вперед.
— Нет, это просто невыносимо! — Снова выглянув наружу, она наконец-то увидела перед собой великолепный купол и семь сверкающих башен Великой Септы, но между ней и мраморными ступенями волновалось целое море одетых в лохмотья, немытых людей. Воробьи, поняла она, — хотя от настоящих воробьев пахнет совсем не так скверно.
Это зрелище, признаться, поразило ее. Квиберн докладывал ей о количестве паломников, но одно дело слышать, а другое — видеть своими глазами. Сотни человек устроили становище на храмовой площади, еще сотни — в садах. От их костров шел дым и чад. Холщовые палатки и слепленные из глины хибары оскверняли благородный белый мрамор. Нищая братия селилась даже на ступенях под дверями Великой Септы.
К Серсее рысью подъехал сир Осмунд. Его сопровождал брат, сир Осфрид, на золотом, в цвет плаща, жеребце. Осфрид, средний, степеннее двух других братьев Кеттлблэков и скорее хмур, чем улыбчив. Кроме того, если верить рассказам о нем, из них троих он самый жестокий. Возможно, на Стену следовало бы отправить его.
Великий мейстер Пицель желал, чтобы золотыми плащами командовал человек постарше, «более сведущий в военных делах», и некоторые советники с ним соглашались. «Сир Осфрид достаточно сведущ», — ответила королева, но рты это им не заткнуло. Они тявкают на нее, как мелкие шавки. Особенно Пицель, истощивший все запасы ее терпения. Он воспротивился даже тому, чтобы послать в Дорн за новым мастером над оружием — Тиреллы, мол, могут счесть это за обиду. «А для чего же я, по-вашему, это делаю?» — бросила ему раздраженная Серсея.
— Прошу прощения, ваше величество, — сказал сир Осмунд. — Мой брат послал за подмогой. Не опасайтесь ничего, мы расчистим дорогу.
— Время не позволяет. Я пойду дальше пешком.
— Не надо, ваше величество, — схватила ее за руку леди Таэна. — Я их боюсь. Их так много, и они такие грязные…
— Льву воробьи не страшны. — Серсея чмокнула ее в щеку. — Но ваше беспокойство приятно мне — я вижу, что вы меня любите. Пожалуйста, дайте мне руку, сир Осмунд.
Знай Серсея, что все обернется таким образом, она бы оделась иначе. Это скромное, но изящное белое платье с золотой парчой в прорезях она не надевала уже несколько лет, и оно сделалось несколько тесным в талии.
Читать бесплатно другие книги:
