Засуха Лесков Николай

Глава тринадцатая

Когда Фальк выходил из участка, какаду уже перекрикивались резкими голосами в верхушках деревьев, оглушительным хором призывая друг друга устраиваться на ночлег. Тени становились все длиннее. В воздухе стояла духота, и Фальк почувствовал, как по спине стекает струйка пота.

Он брел по главной улице, не слишком торопясь обратно в паб, ждавший его на другом конце. Фальк заглядывал в витрины заброшенных магазинов, прижимаясь к стеклу лбом. По большей части он все еще помнил, где что находилось. Булочная. Книжный. Большая часть витрин была совершенно пуста. Невозможно было сказать, сколько уже они вот так стоят.

Он приостановился, проходя мимо хозяйственного магазина с рабочими хлопковыми рубахами на витрине. Седоволосый мужчина, одетый в точно такую же рубаху и форменный фартук с бэйджем, уже взялся было за табличку на двери, чтобы перевернуть ее стороной «ЗАКРЫТО» на улицу. Но, заметив, что Фальк разглядывает его товар, замер на середине движения.

Фальк пощупал собственную рубашку. Это была та самая рубашка, которую он надевал на поминки. Он стирал ее уже несколько раз в раковине у себя в номере, и ткань стала совсем жесткой. А еще она липла под мышками. Он зашел внутрь.

В жестком свете магазинных ламп теплая улыбка на лице хозяина вдруг замерла. Он узнал Фалька — с секундным запозданием. Его взгляд судорожно метнулся, обежав магазин, который, как подозревал Фальк, пустовал большую часть дня. Мгновенное колебание, и улыбка расцвела вновь. Легко иметь принципы, когда карманы полны, подумал Фальк. Хозяин подробнейшим образом, как в бутике для джентльменов, ознакомил его с небогатым ассортиментом одежды. Бедняга был настолько благодарен за покупку одной рубашки, что Фальк в конце концов приобрел три.

Вновь оказавшись на улице, Фальк сунул приобретения под мышку и продолжил прогулку. Идти, впрочем, было недалеко. Он прошел лавочку, где торговали едой навынос. Любая кухня мира, если блюдо предполагало обжарку в масле и последующую демонстрацию на прилавке с подогревом. Приемная врача, аптека, крошечная библиотека. Магазинчик, торгующий всем подряд, начиная от корма для животных и заканчивая открытками, опять несколько заколоченных витрин, и вот он, «Флис». Вот и все. Главная артерия жизни города. Он посмотрел назад, размышляя, не проделать ли путь еще раз, но не смог наскрести в себе достаточно энтузиазма.

Сквозь окно паба ему было видно несколько завсегдатаев, без выражения пялившихся в телевизор. Наверху его ждал пустой номер. Он положил руку в карман, нащупал ключи от машины. И, не успев опомниться, был уже на полпути к дому Люка Хэдлера.

Солнце висело уже совсем низко, когда Фальк припарковался перед фермой Хэдлеров, на том же самом месте, где и в прошлый раз. С дверного косяка все также свисала желтая полицейская лента.

В этот раз, решительно миновав дом, он направился прямиком к большому амбару. Посмотрел на крошечную камеру наблюдения, установленную над дверью. Выглядела она дешево и функционально. Тускло-серый пластик, маленький красный огонек — камеру легко было и вовсе не заметить, если не знать, что она здесь.

Фальк представил себе Люка, как он, стоя на стремянке, прилаживает камеру. Тщательно выверяет кадр. Камера была направлена так, чтобы в кадр попали, по возможности, все входы-выходы в амбары и сараи, где хранилось ценное сельскохозяйственное оборудование. Дом во внимание явно не принимался; жалкий кусочек подъездной дорожки явно попал в кадр случайно. Ферма не разорится, если жулики сопрут из гостиной телевизор пятилетней давности. Исчезни из амбара водяной фильтр— это была бы уже совсем другая история.

Фальк задумался. Если в тот день сюда приехал кто-то другой, известно ли ему было про камеру? Или просто повезло?

Будь Люк за рулем, он бы знал, что номер его пикапа попадет в кадр, подумал Фальк. Но, может, к тому моменту ему было уже все равно. Фальк пересек двор и обошел вокруг дома, внимательно приглядываясь ко всему. Рако явно придерживался своего намерения отвадить любопытствующих. Все жалюзи были опущены; все двери — крепко заперты. Смотреть тут было не на что.

Чувствуя необходимость прочистить мозги, Фальк, оставив дом позади, отправился прямиком через поля. Участок Хэдлеров шел вдоль изгиба реки Кайверры. Впереди, на меже, виднелась рощица эвкалиптов-призраков. Летнее солнце низко висело в небе тяжелым оранжевым шаром.

Лучше всего ему думалось на ногах. Обычно он наматывал круги по кварталу вокруг своего офиса, увертываясь от трамваев и туристов. Или, когда он бывал совсем уж в тупике, — вокруг ботанического сада на берегу океана: километр за километром.

Фальк помнил, что когда-то чувствовал себя здесь как дома. Но теперь все казалось совершенно другим. В голове у него до сих пор не прояснилось. В ушах отдавались собственные шаги по твердой спекшейся почве и доносившийся с деревьев птичий гомон. Казалось, попугаи здесь орали еще пронзительней.

Он был уже практически на меже, но вдруг замедлил шаг, а потом и остановился совсем. Он и сам не знал, отчего его вдруг оставила уверенность. Впереди безмолвной тенью застыла полоска деревьев. Ничто не двигалось. Неприятное ощущение вдруг щекотнуло шею, плечи. Даже птицы, казалось, примолкли. Чувствуя себя немного глупо, он глянул через плечо. Поля пусто пялились на него в ответ. В отдалении лежала безжизненная ферма Хэдлеров. Он же обошел вокруг всего дома, сказал себе Фальк. Никого там не было. Никого больше в этом месте не осталось.

Он повернул обратно, в направлении реки; в груди по-прежнему трепыхалось какое-то неопределенное дурное предчувствие. Ответ, казалось, вертелся совсем рядом и вдруг обрушился на него со всей оглушающей ясностью. Там, где он сейчас стоял, он должен был слышать шум реки. Вполне отчетливое журчание воды, прокладывающей себе путь меж полей. Он закрыл глаза и вслушался изо всех сил, будто стараясь вызвать звук волевым усилием. Ответом была напряженная тишина. Он открыл глаза и побежал.

Вот он вбежал под деревья, вколачивая каблуки в утоптанную землю тропинки, не обращая внимания на хлещущие по ногам ветви. Подбежал, тяжело дыша, к реке и резко затормозил у самого края. Мог бы этого и не делать.

Полноводная когда-то река пыльным шрамом лежала между своих берегов. Пустое, обнаженное русло тянулось в обоих направлениях, безо всякого смысла следуя изгибам, проложенным текущей водой. Ложе, высеченное рекой за долгие столетия, было теперь растрескавшейся мозаикой из камней и сорной травы. Вдоль берегов неопрятной бахромой свисали обнажившиеся корни деревьев.

Это было отвратительное зрелище.

Не в силах осознать то, что он видел своими глазами, Фальк спустился на дно бывшей реки, обдирая руки и ноги о спекшуюся землю. Он встал в самой середине русла, окруженный пустотой, там, где когда-то было столько воды, что тяжелые волны сомкнулись бы у него над головой.

Те самые волны, в которых они с Люком каждое лето ныряли, плескались, брызгались друг в друга, впитывая кожей речную прохладу. Те волны, в которые он вглядывался часами в ясные летние дни, ощущая плечом молчаливое присутствие отца, с удочкой в руке. Те самые воды, которые хлынули в горло Элли Дикон, жадно заполняя все уголки ее тела, пока в нем не осталось места для самой Элли.

Фальк попытался вздохнуть, но теплый, почти жидкий воздух, казалось, залепил ему гортань. Собственная наивность казалась ему теперь глупостью, граничащей с безумием. Как только он мог подумать, что свежая вода до сих пор течет среди этих полей, усеянных мертвым скотом? Как мог он тупо кивать при слове «засуха», не осознавая при этом, что река пересохла?

Он стоял на трясущихся ногах; перед глазами все плыло. Вокруг носились какаду и истошно орали в оранжевое, как угли, небо. Совсем один, стоя внутри кошмарной сухой раны, Фальк закрыл лицо руками и закричал.

Глава четырнадцатая

Фальк долго сидел на берегу, ощущая, как оцепенение мало-помалу овладевает его чувствами, пока тяжелое солнце медленно катилось к горизонту. В конце концов он заставил себя подняться на ноги. Становилось темно. Он знал, куда направится дальше, но не был уверен, что может найти нужное место в сумерках.

Повернувшись спиной к дорожке, ведущей на ферму Хэдлеров, он отправился в противоположном направлении. Двадцать лет назад вдоль реки шла узенькая тропка. Сейчас Фальку приходилось полагаться исключительно на свою память, пробираясь сквозь сухой бурьян, над обнажившимися древесными корнями.

Он шел, выискивая взглядом тропу, боясь сбиться с пути. Главный ориентир — полноводная река — также отсутствовал, и он несколько раз чуть не потерял тропинку. Местность совершенно изменилась, и знакомые вехи отсутствовали. Он уже начал беспокоиться, что забрался чересчур далеко, как вдруг понял, что дошел. Накатило облегчение. Это было совсем рядом с берегом, среди разросшихся зарослей. Пробираясь сквозь переплетенные ветви кустарника, он вдруг ощутил вспышку радости, и — в первый раз с тех пор, как он приехал в Кайверру, — что-то похожее на ностальгию. Он протянул руку. Оно было здесь, и оно ничуть не изменилось.

Дерево-скала.

— Черт, куда они подевались?

Элли Дикон, хмурясь, разворошила кучку опавших листьев мыском изящного сапожка.

— Они где-то здесь, внизу. Я слышал, как они стукнули о землю.

Аарон шарил вокруг дерева-скалы. Он присел на корточки, вороша засохшие листья в поисках ключей, оброненных Элли. Она наблюдала за ним из-под ресниц и без особого энтузиазма переворачивала мыском сапога мелкие камушки.

Фальк провел рукой по стволу дерева-скалы и по-настоящему улыбнулся — чуть ли не в первый раз за несколько дней. Ребенком он воспринимал это как некое чудо природы: огромный эвкалипт вырос рядом с гигантским валуном, так близко, что ствол обвивался вокруг камня, заключая валун в узловатые объятья.

Ребенком Фальк никак не мог взять в толк, почему другие не видят в дереве ничего необычного. Туристы с рюкзаками проходили мимо чуть не каждую неделю, едва задерживаясь взглядом, и даже для других ребят дерево было всего лишь еще одним — довольно странным — ориентиром. Но Фальк каждый раз думал о том, сколько лет понадобилось дереву, чтобы обрасти камень. Миллиметр за миллиметром. От этого возникало головокружительное ощущение, будто он — крошечная точка, парящая во времени. Ему это нравилось. Теперь, двадцать лет спустя, он смотрел на дерево-скалу и переживал заново то же самое чувство.

Аарон с Элли были совсем одни, и в шестнадцать лет это была ситуация, которой он одновременно жаждал и боялся. Он безостановочно что-то говорил и бесил этим даже самого себя.

Но разговор постоянно провисал, будто попадая то и дело в воздушные ямы. Раньше такого никогда не бывало, но теперь «ямы» появлялись в их беседах постоянно, как некая системная ошибка.

Теперь Аарон постоянно подыскивал слово, фразу, хоть что-нибудь, что вызвало бы какую-то иную реакцию, кроме кивка или поднятой брови. Иногда — редко — он попадал в точку: у нее чуть вздрагивал уголок губ.

Он любил эти моменты. Мысленно отмечал, что именно было сказано, откладывал в памяти, чтобы проанализировать на досуге. Пока, к сожалению, никакой закономерности не прослеживалось.

Большую часть времени после уроков они провели в тени дерева-скалы. Элли казалась еще более отстраненной, чем обычно. Уже дважды он спрашивал ее о чем-то, а она, казалось, даже не слышала. В конце концов, в ужасе от того, что он мог ей наскучить, он предложил пойти отыскать Люка или Гретчен. К его облегчению, она потрясла головой:

— Не думаю, что готова иметь дело с хаосом прямо сейчас, — сказала она. — Нам и вдвоем неплохо, да?

— Да, конечно! — Ему-то уж точно не было плохо. Стараясь говорить небрежным тоном, он спросил: — А что ты думаешь делать вечером?

Она скорчила рожицу.

— Я работаю. — В последний год она стала иногда подрабатывать в молочном баре. В основном это выражалось в том, что она стояла за прилавком со скучающим выражением на лице.

— Ты же вчера вроде тоже работала?

— Молочный бар открыт каждый вечер, Аарон.

— Я знаю, но… — Обычно она так много не работала. Ему вдруг подумалось, что, может, она ему лжет. Но он тут же понял, насколько это нелепо. Стала бы она напрягаться.

Он наблюдал, как она лениво подбрасывает и ловит связку ключей, сверкая на солнце фиолетовыми ногтями. Он набирался храбрости протянуть руку и выхватить из воздуха связку. Он бы слегка ее подразнил, так, как это сделал бы Люк. А потом… Аарон не был уверен, что потом. Так что для него стало чуть ли не облегчением, когда Элли подбросила ключи слишком высоко и они, пролетев над их головами, нырнули куда-то назад. Связка звякнула о валун, потом с глухим металлическим стуком упала на землю.

Фальк присел у дерева-скалы на корточки; ему несколько раз пришлось поменять положение, прежде чем он нашел правильное место. У него вырвалось сдавленное восклицание — удивление и радость, — когда, наконец, он увидел то, что искал.

Расщелину.

— …Эй, ты только посмотри на это, — стоя на коленях, Аарон отклонился назад. Вперед. В самом сердце дерева-скалы то появлялась, то исчезала глубокая щель, стоило ему чуть изменить угол зрения. Единственное еле заметное место, где дерево чуть ослабевало свои тесные объятия вокруг камня. Раньше он никогда этого не замечал. Оптическая иллюзия: проем невозможно было заметить, кроме как с одного-единственного места.

Аарон заглянул внутрь. Там вполне хватило бы места, чтобы он мог просунуть руку, плечо и голову, если бы захотел. Вместо этого он увидел то, что искал, прямо у самого входа. Торжествуя, он сомкнул пальцы вокруг связки ключей.

Фальк заглянул в проем. Внутри ничего не было видно. Подобрав камушек, он бросил его внутрь и прислушался. Камешек стукнулся о стены, но из проема ничего не выскочило. И не выползло.

Поколебавшись, Фальк опустил рукав, натянув его как можно дальше, и погрузил руку в чернильную темноту. Кончиками пальцев наткнулся на какой-то предмет — маленький, прямоугольный, чересчур правильный — и сжал пальцы. Как раз в этот момент кто-то невидимый прошуршал по его запястью, и Фальк рывком выдернул руку. Выпрямился, смеясь бешеному стуку сердца.

Он раскрыл ладонь и тут же вспомнил. Это была маленькая металлическая зажигалка. Вся исцарапанная, тусклая от ржавчины, но до сих пор в рабочем состоянии. Ухмыльнувшись, Фальк перевернул зажигалку, уже зная, что найдет на другой стороне. Вот они, нацарапанные его собственным — давнишним — почерком, инициалы: А.Ф.

Заядлым курильщиком он не был никогда и зажигалку держал, скорее, так, чтобы казаться покруче. Однажды, почти уже в самом конце, он решил спрятать зажигалку здесь. Чтобы не рисковать, что ее обнаружит отец. Фальк откинул крышку, но высекать искру не рискнул. Не в этих условиях. Он потер пальцами потускневший металл, раздумывая, не сунуть ли зажигалку в карман. Но у него было стойкое ощущение, что ее место — здесь, в ином времени. Еще секунда, и он сунул зажигалку обратно, между деревом и скалой.

Элли присела, чуть пошатнувшись — горячая рука у него на плече, — и, сощурившись, заглянула внутрь. Их лица были настолько близко, что он видел каждую покрытую тушью ресницу. Протянув руку — ее плечо больно уткнулось ему в предплечье, — она осторожно ощупала отверстие, пытаясь определить его размеры.

— Надо же, круто, — сказала она без всякого выражения. Трудно было понять, насколько искренне.

— Нашел твои ключи, — сказал Аарон, помахивая связкой. Она повернулась к нему. Ему видны были крупинки туши в уголках ее глаз, там, где слегка размазался макияж. С выпивкой в последнее время она практически завязала, и даже вблизи ее кожа казалась свежей и гладкой.

— Действительно. Спасибо тебе, Аарон.

— На здоровье, Элли. — Он улыбнулся. Ее дыхание щекотало ему щеки. Он чуть склонил голову — или это ему показалось, — и ее лицо вдруг стало ближе, и вот она уже целует его, крепко, этими своими розовыми губами. Роскошно-липкими, с легким искусственным привкусом вишни. Это было лучше, чем он всегда себе представлял, и он жадно ответил, стремясь почувствовать больше, а в голове у него взрывались фейерверки ничем не замутненной радости.

Он поднял руку к ее блестящим черным волосам, нежно обхватил затылок, но тут она, не отрывая губ, вздрогнула и резко отстранилась. По инерции села прямо на землю; ее пальцы взлетели сперва к губам, потом к затылку. Аарон застыл, все еще сидя на корточках, с открытым ртом, все еще ощущая ее вкус на губах; его медленно затапливал ужас. Она смотрела на него снизу вверх.

— Прости, Элли, прости…

— Нет, это ты прости, я не имела в виду…

— …пожалуйста. Это я виноват, я думал, тебе хотелось…

— Аарон, нет, честно, все в порядке. Просто…

— Что?

Вздох.

— Просто это застигло меня врасплох.

— А. — Потом: — Ты в порядке?

— Да. — Она открыла было рот, будто собираясь сказать что-то еще, но молчание тянулось дальше. На какой-то сокрушительный момент ему показалось, что у нее в глазах стоят слезы, но вот она моргнула, и ее глаза остались сухими.

Аарон поднялся и предложил ей руку, чтобы помочь встать. Какую-то страшную секунду казалось, что она отвергнет его помощь, но ее пальцы скользнули в его ладонь, и она рывком поднялась с земли. Он отступил на шаг, не желая ее стеснять.

— Прости, — повторил он.

— Пожалуйста, не говори так.

— Хорошо. У нас все хорошо?

К его удивлению, она сделала маленький шажок вперед, к нему. Прежде, чем он успел понять, что происходит, ее губы на мгновение мягко прижались к его губам. Вкус вишни вернулся.

— У нас все хорошо. — Она отступила назад так же быстро, как до этого шагнула вперед. — Я же сказала тебе. Это застигло меня врасплох.

К тому времени, как Аарон начал понимать, что происходит, все уже закончилось. Она наклонилась, стряхивая с джинсов пыль.

— Мне пора идти. Но спасибо. — Взгляда она не подняла. — То есть что нашел ключи.

Он кивнул.

— Слушай, — произнесла Элли, когда он уже повернулся, чтобы уходить. — Давай не будем никому пока про это говорить. Пусть это будет только для нас.

— Что? Расщелина или…

Смешок.

— Расщелина. — Элли поглядела на него через плечо. — Но, может, и другое тоже. Пока, по крайней мере.

И на этом у нее чуть вздрогнули уголки губ. Оба.

Он не знал что и подумать, но ему казалось, что — если сложить все плюсы и минусы — это был хороший день.

О расщелине Фальк так никогда никому и не сказал. О поцелуе — тоже. И он был практически уверен, что Элли тоже молчала. Не то чтобы у нее было время что-то с кем-то обсуждать. Три недели спустя и двадцать метров ниже по течению туристы вытащили ее пропитанное водой тело из реки. Фальк так никогда сюда и не возвращался после того, как ее нашли. У него и возможностей особо не было, даже если бы желание появилось. Не прошло и месяца, как они с отцом были уже в Мельбурне, за пятьсот километров отсюда.

Его всегда радовало, что они с Элли нашли расщелину, когда были одни, вдвоем. Это запросто могло произойти в те времена, когда они постоянно болтались у дерева-скалы неразлучным трио: они и Люк. Но тогда их находка автоматически стала бы находкой Люка. И уж конечно, он заявил бы на нее полные права, когда их троица аккуратно распалась по половому признаку.

Никто из них не замечал, пока не стало слишком поздно. Элли мало-помалу затягивал в свою орбиту мир девочек, платьев, чистых рук и разговоров, от которых Аарон с Люком только и могли, что обмениваться ошеломленными взглядами. Это была медленная миграция, но в один прекрасный день Аарон вдруг заметил, что они с Люком вдвоем и что подобное положение вещей существует уже несколько месяцев. Они и глазом не моргнули. В конце концов, она была всего лишь девчонка. Может, и к лучшему, что она не таскается за ними повсюду.

Элли на удивление быстро исчезла из их сознания. Поразительно, но Фальк едва мог припомнить всего раз, когда он о ней подумал, за целых три года. Он наверняка видел ее здесь и там: это было неизбежно. Но когда Элли появилась в их жизни вновь, когда всем им было по пятнадцать, она была совершенно другой, будто родилась заново, уже взрослой; за ней, как шлейф, тянулся аромат очарования и тайны.

Для них с Люком это был очередной воскресный вечер. Они сидели на спинке скамейки в Сентинери-парке. Ноги у них были на сиденье, как у истинных бунтарей, а ушки на макушке, как у истинных деревенских парней, которым совершенно не хочется иметь дело с местным полицейским.

Шуршание гравия, легкая тень — и перед ними, словно ниоткуда, возникла Элли Дикон. Волосы у нее теперь были неестественно черными; посекшиеся концы почти касались локтей. Черные пряди тускло поблескивали в оранжевом свете уличных фонарей. Она была одна.

Она подплыла поближе — джинсы в обтяжку, тяжелые, стильно потрепанные ботинки, из широкого ворота футболки выглядывает кружевная бретелька лифчика. Обвела подведенными глазами двух ребят, которые глазели на нее, разинув рты. Слегка подняла бровь в сторону банки теплого пива, которую они делили между собой, и извлекла из «кожаной» сумочки почти полную бутылку водки.

— Сообразим на троих? — сказала она. Они чуть со скамейки не свалились, торопясь расчистить ей место. Года стремительно исчезали вместе с водкой, и к тому времени, как в бутылке убыло наполовину, троица восстала из пепла.

В их дружбе, однако, возникли нюансы, которые открывали совершенно новые перспективы. Разговоры обрели неожиданную остроту. Ребята иногда проводили время вдвоем, но Аарон иногда — неожиданно для себя — пускался на довольно сложные маневры, чтобы не дать Элли и Люку оказаться наедине. С Люком они это никогда не обсуждали, но процент неудач, которыми оканчивались его собственные попытки побыть с ней вдвоем, наводил на мысль, что Люк проводит схожие секретные операции.

Динамика внутри группы претерпела незаметные, но значительные изменения, но никто из них до сих пор не понимал, куда именно они ведут.

Элли так никогда и не объяснила, почему она вернулась в их компанию. Аарон как-то спросил ее, но она только завела глаза к небу.

— Да все эти сучки, — ответила она. — Если разговор не касается так или иначе их отражения в зеркале, им неинтересно. По крайней мере вам двоим плевать, если я порчу вам имидж.

Она зажгла сигарету и посмотрела ему прямо в глаза, будто это все объясняло. Может, так оно и было.

Их новая дружба, не успев еще окрепнуть, подверглась первому серьезному испытанию. Никто не ожидал, что удар будет нанесен ярко-розовым каблучком Гретчен Сконер.

Даже в Кайверре существовала своего рода социальная иерархия, которой так или иначе придерживались. А Гретчен Сконер чаще всего видели в окружении воздыхателей, смеющуюся и встряхивающую золотыми волосами. Поэтому однажды вечером Аарон и Элли, разинув рот, наблюдали, как Люк небрежной походочкой движется к их скамейке, закинув руку на плечи той самой Гретчен.

За то лето Люк очень вымахал, обогнав на полголовы большинство одноклассников, и набрал массу в правильных местах, раздавшись в плечах и в груди. Тем вечером в парке, увидев Люка — волосы Гретчен золотым водопадом переливаются через рукав его куртки, походка враскачку, — Аарон в первый раз осознал, что его друг выглядит как взрослый мужчина. Люк поймал его взгляд поверх головы Гретчен и — совершенно определенно — подмигнул. Аарон уважительно кивнул в ответ. В субботу вечером Гретчен Сконер могла быть в тысяче других мест, и все же вот она, тут, рядом с Люком.

До того у Аарона было мало случав поговорить с Гретчен, и он был приятно удивлен. Она была очень милой и неожиданно остроумной. Она непринужденно болтала, и уже через минуту он смеялся вместе с ней. Неудивительно, что люди сбегались к ней стадами. Она просто излучала радостную энергию, в лучах которой хотелось купаться.

Элли за его спиной тихонько прочистила горло, и Аарон вдруг осознал, что он практически забыл о ее присутствии. Когда он повернулся, в ее взгляде была только снисходительная жалость, но ни малейшего удивления, будто они с Люком только то провалили некий тест, не обманув при этом ничьи ожидания. Его взгляд метнулся от улыбки Гретчен к лицу Элли, на котором застыло холодное выражение; в голове у него завыли сирены, но сигнализация сработала слишком поздно. Он глянул на Люка, ожидая увидеть у него на лице то же внезапное озарение. Вместо этого Люк явно забавлялся, с любопытством наблюдая за происходящим.

На мгновение в воздухе повисло напряженное молчание.

И вдруг Гретчен, послав Элли заговорщическую улыбку, отпустила на редкость стервозный комментарий в адрес одной из бывших подруг Элли. Повисла тяжелая пауза, потом Элли издала короткий смешок. Гретчен довершила дело, передав по кругу пачку сигарет. Они подвинулись, освобождая ей местечко на скамейке, и оно так и осталось за ней — в тот субботний вечер и во все последующие.

— Господи, это же просто человек-джакузи, — прошептала Элли на ухо Аарону позднее в тот же вечер, но улыбки сдержать не могла. Все они только что хохотали над историей Гретчен про то, как один парень постарше признался ей в любви, написав слова прямо на несжатом поле, загубив в процессе весь отцовский урожай. Теперь они с Люком сидели, глубоко погрузившись в разговор; их головы почти соприкасались. Гретчен, опустив ресницы, хихикнула в ответ на реплику Люка, которую Аарон не разобрал. Он повернулся обратно к Элли.

— Мы с тобой можем пойти куда-нибудь еще, если она тебя бесит, — сказал Аарон. — Нам совсем не обязательно тут болтаться.

С минуту Элли взирала на него сквозь завесу дыма, потом потрясла головой.

— Нет. Она ничего, — сказала она. — Немного пустоголовая. Но безвредная.

— Это верно, — Аарон потихоньку вздохнул и взял протянутую ею сигарету. Отвернулся, чтобы прикурить, и заметил, как Люк, приобняв Гретчен за плечи, наклоняется к ней за быстрым поцелуем. Подняв голову, он бросил в их направлении быстрый взгляд. Элли, которая с отстраненным видом созерцала горящий кончик своей сигареты, никак не отреагировала.

Выражение на лице Люка промелькнуло очень быстро, но Аарон все же успел заметить, как тот нахмурился. И тут Аарон подумал, что не он один был слегка разочарован тем, как быстро поладили девушки.

Глава пятнадцатая

Фальк стоял, привалившись спиной к дереву-скале, и глядел на пыльную реку. Дорожка слева вела к дому Хэдлеров, где стояла его машина. Заросшая тропинка справа убегала прочь от реки, вглубь буша. За прошедшие двадцать лет от нее практически ничего не осталось, но для Фалька тропинка была все равно что вытатуирована в местном ландшафте. Он ходил по ней тысячу раз. Он еще долго стоял под деревом, споря сам с собой, и, наконец, решился. Тысяча раз. Тысяча и один. Какая разница.

До другого конца тропинки Фальк добрался всего за пару минут, но, когда он вышел на открытое место, небо уже приобрело оттенок глубокого индиго. На той стороне поля в сумерках серебристо отсвечивал старый дом. Фальк пустился прямиком через поле, как всегда делал это в детстве. Чем ближе он подходил, тем медленней делался его шаг, пока, наконец, он не замер метрах в двадцати от цели. Во все глаза он глядел на дом, в котором прошло его детство.

Входная дверь, когда-то желтая, была теперь невыразительного синего оттенка. Его это почему-то возмутило. Краска начала осыпаться, дверь вся была покрыта желтыми оспинами, будто прыщами. Ступеньки, на которых он, бывало, возился с игрушками и футбольными карточками, рассохлись и просели с годами. Под лестницей в пожухшей траве уютно устроилась банка из-под пива.

Он подавил в себе внезапный импульс подобрать банку и отнеси ее в мусор. Покрасить дверь. Починить ступеньки. Вместо этого он остался стоять, где стоял. Окна в доме все были темными, кроме одного, подсвеченного голубоватым мерцанием телевизора.

И тут Фальк ощутил острый укол тоски по тому, что могло бы быть, но не сбылось. На верху лестницы, за сетчатой дверью ему вдруг привиделся отец, как он, бывало, стоял вечерами: высокий силуэт в ореоле теплого, льющегося из дома света. Вот он зовет его — пора бросать игру и идти в дом. Пора ужинать, Аарон. Мыться, спать. Давай, сын, заходи. Пора домой. Отец редко заговаривал о его матери, но ребенком Аарон любил представлять, будто ощущает ее присутствие в доме. Он проводил рукой по предметам, которых она могла бы коснуться — краны на кухне, плита, занавески, — и представлял ее на своем месте.

Когда-то они были здесь счастливы, Фальк это знал. По крайней мере, они с отцом. Теперь он смотрел на дом, и перед ним был водораздел, межа, поделившая его жизнь на «до» и «после». Внезапно на него накатил гнев. В основном, на себя. Он вообще не понимал, зачем пришел сюда. Он сделал шаг назад. Просто еще один дом, которому нужен ремонт. Здесь не осталось ничего ни от отца, ни от него самого.

Он как раз поворачивался, чтобы уйти, как сетчатая дверь раскрылась с пронзительным скрипом. На крыльцо шагнула женщина; ее объемистая фигура была подсвечена сзади мерцанием телевизора. Тусклые каштановые волосы забраны в жидкий пучок на затылке; бока переваливаются через резинку штанов. Лицо у нее было того багрово-красного оттенка, какой бывает у женщин, когда социальный алкоголизм у них переходит в бытовой. Она зажгла сигарету и глубоко затянулась, не сводя с Фалька холодного взгляда.

— Чем могу помочь, приятель? — она выдохнула дым, враждебно сузив глаза.

— Нет, я… — Он замолчал, кляня себя последними словами. Ему нужно было заранее что-нибудь придумать. Какой-нибудь предлог, объясняющий, что он делает в темноте под окнами чужого дома. Он вгляделся ей в лицо, на котором было написано подозрение. Но никаких признаков узнавания. Она не знала, кто он. Это было неплохо. На секунду он задумался, не сказать ли ей правду, но тут же отмел эту мысль. Он всегда может продемонстрировать свой значок. Если понадобится, он так и сделает. Но Фальку-полицейскому было стыдно оказаться в подобной ситуации.

— Простите, — сказал он. — Я когда-то знавал тех, кто тут жил.

Женщина ничего не сказала; затянулась еще раз. Завела за спину руку и задумчиво выдернула застрявшую между ягодиц складку штанов. Все это время она не сводила с Фалька суженных глаз.

— Кроме нас с мужем здесь никого нет. Уже пять лет здесь живем. А до того его мама жила здесь лет пятнадцать.

— Да, наверно, как раз около того и выходит, — сказал Фальк. — Люди, которые жили здесь до нее.

— Их здесь нет, — сказал она тоном человека, которого вынудили говорить очевидное. Потом, сложив вместе указательный и большой палец, сняла с языка табачную крошку.

— Я знаю.

— И?

Это был хороший вопрос. Фальк сам не был уверен, что знает ответ. Женщина резко развернулась на звук, донесшийся изнутри дома. Чуть приоткрыв сетчатую дверь, она сунула голову внутрь.

— Да, милый, — услышал Фальк. — Я сейчас с этим разберусь. Все в порядке. Да никто. Иди обратно внутрь. Не, просто… Да иди уже внутрь, да?

Женщина подождала еще с минуту, потом высунула голову. Лицо у нее по-прежнему было красным. И злобным. Она повернулась к Фальку, спустилась с крыльца и сделала пару шагов к нему навстречу.

— Тебе бы лучше валить отсюда, прямо сейчас. Для твоего же блага. — Голос у нее был тихий, но враждебный. — Он уже пропустил пару стаканов и не особо обрадуется, если придется сюда спускаться, понял? Наша дело сторона; мы вообще не имеем отношения к той херне, которая тут происходила, понял? Вообще никакого. И его мама тоже. Так что забирай свое гребаное журналистское удостоверение, или баллончик с краской, или мешок собачьего дерьма, или что там у тебя, и вали, понял?

— Слушайте, извините, — Фальк отступил назад, демонстрируя пустые ладони, стараясь показать, что угрозы он не представляет. — Я совсем не хотел никого расстраивать. Никого из вас.

— Ага, да, но ты расстроил. Это наш дом, понятно? Куплен и оплачен. И, блин, я не позволю себя доставать. Двадцать лет прошло. И как вам, придурки, не надоело?

— Слушайте, вы, конечно, правы. Я уйду…

Она сделала шаг вперед, и, ткнув пальцем в сторону дома, продемонстрировала ему телефон, который держала в другой руке.

— Да, блин, уйдешь как миленький. Или я не копов вызову. Это ему я буду звонить, в дом, и его ребятам, а уж они-то только счастливы будут донести до тебя все, что тебе непонятно. Ты слышал меня? Пошел. Вон. — Она сделала вдох и заговорила громче: — И можешь сообщить это всем прочим. Мы к ним отношения не имеем, кто здесь раньше жил. Никакого отношения к этим уродам.

Последнее слово, казалось, раскатилось по полям. На секунду Фальк замер. Потом, не ответив ни слова, он повернулся и пошел прочь.

Назад он не посмотрел ни разу.

Глава шестнадцатая

Глядя, как в толпе, приближаясь, мелькает светловолосая головка, Фальк неожиданно ощутил прилив радости, что не поддался порыву отменить свидание.

Накануне вечером, повернувшись спиной к своему бывшему дому, он пошел прямиком к машине и долго стоял рядом, борясь с искушением плюнуть на все и уехать прямо сейчас. После бессонной ночи он провел весь день, разбирая стопку бумаг, которые забрал с фермы Хэдлеров. Ничего интересного обнаружить пока не удалось, но продолжал методично работать, время от времени делая пометки, когда что-нибудь привлекало его внимание. Терпенье и труд. Вниз он спускался только для того, чтобы чего-нибудь перехватить, и начисто игнорировал субботнее оживление на улице. Когда позвонил Джерри, он, чувствуя себя виноватым, перевел телефон в беззвучный режим. Фальк сделает то, что обещал. Но разговаривать об этом он не обязан.

Теперь он сидел внизу, в пабе, и в первый раз за весь день не ощущал желания убраться отсюда поскорее. Гретчен обнаружила его в дальнем углу, где он сидел, надвинув на глаза шляпу. Она опять была в черном, но в этот раз это было платье. Короткое, и, когда она шла, подол скользил по ее обнаженным ногам. Платье шло ей гораздо больше, чем траурный костюм. Несколько голов развернулось ей вслед. Не так много, как когда-то в старших классах, но достаточно.

— Ты здорово выглядишь, — сказал он.

Гретчен, кажется, довольна была это услышать и, когда он поднялся, чтобы принести им выпить, чмокнула его в щеку. Пахла она тоже хорошо. Что-то цветочное.

— Спасибо. Ты тоже. Мне нравится эта рубашка. Последний писк кайверрской моды. — Она кивнула на его последнее приобретение, и он ухмыльнулся.

Протиснувшись в угол, чтобы сесть, она сказала:

— Что, других столиков не было или ты скрываешься?

— Скрываюсь. Типа того. — Фальк невольно улыбнулся. — Я вчера вечером к нашему старому дому ходил.

Она подняла брови.

— И?

— Не совсем то, что я ожидал.

— А когда оно бывает иначе?

Он пошел к стойке, и бармен нацедил им пива и несколько подозрительного белого вина. Вернулся к их столику. Гретчен подняла свой бокал.

— Твое здоровье. Помнишь, как мы не могли дождаться, когда нас, наконец, начнут здесь обслуживать? Все эти вечера в парке, когда мы хлестали все, что только попадало нам в лапы? — Широко раскрыв синие глаза, она повела рукой вокруг. — А теперь, ты только посмотри. Мечты сбываются.

Фальк рассмеялся, и их глаза встретились, полные воспоминаний. Фальк знал, что длинноногая, розовогубая юность Гретчен дала ей больше, чем многим другим. Колодец радости, из которого черпать да черпать. Но теперь, глядя на нее в этом платье, он внезапно подумал, что те годы — до того, как погибла Элли и все изменилось, — были, должно быть, самыми для нее счастливыми. Он надеялся, что это не так. Надеялся, что у нее было нечто большее. Он невольно нахмурился, и момент был упущен.

Гретчен подалась вперед, опершись локтям о стол.

— Слушай, тебе это лучше знать. Кот выпущен из мешка. Весь город говорит о том, что вы разнюхиваете насчет убийства Хэдлеров. Ты и сержант.

— Это совершенно неофициально.

— И ты думаешь, это на что-то влияет?

Фальк кивнул. Справедливо.

— Так что говорят-то?

— Это зависит, кого спросить. Кое-кто считает, что давно пора. Остальные заявляют, что уж тебе-то не стоило совать нос в чужие дела, — она понизила голос. — И абсолютно все в страшном напряге, как все повернется, если их убил кто-то еще.

Фальк ощутил укол вины, вспомнив о серии непринятых вызовов от Джерри Хэдлера у себя в телефоне. Он решил позвонить ему первым делом с утра.

— А ты что об этом думаешь? — спросил Фальк. Ему стало любопытно.

— Я думаю, что тебе надо быть осторожнее. — Она крутила в пальцах ножку бокала. — Ты пойми меня правильно, я бы многое отдала, чтобы знать: Люк этого не делал.

— Ты думаешь, это он?

Она нахмурилась. Задумалась, прежде чем ответить.

— Не знаю. Я поверить не могла, когда услышала. Но понимаешь, мне, скорее, трудно было поверить, что такое вообще возможно. Из того, что нам рассказали, следовало, что дело было ясное. Знаешь, я даже и не задумалась как следует, мог Люк это сделать или нет.

— Как и много кто еще. И я тоже.

Она криво улыбнулась.

— Никому бы не сказала это, кроме тебя. Но Люк отчасти сам виноват, что он был такая задница.

Позади них в лунном свете серебрились поля; кое-где на светлом фоне темными пятнами проступали дома. Четверо сидели, болтая ногами, на краю скалистого выступа, которым оканчивалось поле. Люк первым перелез через изгородь, попутно пнув знак «ВХОД ВОСПРЕЩЕН» так, что табличка упала на землю. Да он нарочно не брился несколько дней, с раздражением подметил Фальк, и теперь подбородок Люка украшала темная тень щетины. Это было еще заметнее в лунном свете, когда он встал, раскинув руки, на краю обрыва, обозревая открывшийся перед ними вид.

При одном только взгляде на обрыв у Аарона ухнуло в желудке. Но он перемахнул через забор, даже не оглянувшись на остальных. Элли последовала за ним. Люк, красуясь, галантно подал Гретчен руку. Помощь ей была не нужна, но руку она приняла с улыбкой. Теперь они сидели, болтая и смеясь, согреваемые изнутри содержимым полупустой уже бутылки, которую они передавали по кругу. Одна только Элли, когда бутылка добралась до нее, потрясла головой. Серия взаимных подначек, и вот они по очереди наклоняются и глядят вниз, через край. В голове одна молодая дурь и полное отсутствие инстинкта самосохранения.

Фальк чуть приподнял брови, но возражать не стал.

— Быть задницей и быть убийцей — не одно и то же, — сказал он. Гретчен кивнула.

— И понимаешь, я не говорю, что он это сделал. Но был ли он на это способен? — Гретчен бросила взгляд вокруг, будто Люк мог материализоваться поблизости и услышать. — Это совершенно другой вопрос.

Краем глаза Аарон заметил, что рука Люка обвивает талию Гретчен. Склонив голову, он начал нашептывать ей что-то на ухо, и она лукаво опустила ресницы; на щеку легла голубоватая тень.

Аарон остро чувствовал присутствие Элли рядом с собой, но не двигался. Они в первый раз увиделись как следует после того поцелуя под деревом-скалой, почти неделю назад. Никакой определенности. Она работала каждый вечер. Он позволил себе зайти в лавку всего один раз. Она помахала ему из-за прилавка, но это было не то место, где можно было спокойно поговорить.

По дороге к обрыву он немного отстал, надеясь каким-то образом выкроить пару минут с Элли наедине, но Люк тащился рядом, будто приклеенный. Элли не подавала ни малейших признаков, что она помнит о случившемся у дерева-скалы. К тому времени, как они добрались до подножья холма, он уже начал подозревать, что просто-напросто все себе вообразил.

Страницы: «« « 23456789 » ... »»