Черновик Лукьяненко Сергей
– Дмитрий Сергеевич, так и есть, – подтвердил Котя.
– Покажите мне ваш паспорт, – попросил Мельников.
Я пожал плечами – ну чем ему помогут мои документы, – но все-таки достал и протянул паспорт.
– Скажите, Кирилл Данилович… – изучая паспорт, сказал Мельников. – А как вы довели документ до такого состояния? В вашей ситуации…
Выхватив паспорт, я уставился на страницу с фотографией. Паспорт как паспорт… Вот только… только очень бледный шрифт. И фотография – будто выцветшая. И страницы – хрупкие, пожелтевшие.
– Еще вчера он был нормальный, – сказал я. – Глянь…
Протянул паспорт Коте – тот с ужасом уставился на блеклые строчки.
– Любопытно, – сказал Мельников с нескрываемым удовольствием. – Дайте-ка сюда…
Он еще раз внимательно изучил паспорт. Пролистал. Хмыкнул.
– Чего еще? – спросил я.
– А вы знаете, Кирилл, что вы нигде не прописаны? – спросил Мельников.
Страница с пропиской и впрямь оказалась пустой. Как я ни смотрел на нее – под ярким светом лампы, у окна, под углом и на просвет, – никаких следов штампа не было.
– Тяжело в Москве без прописки, – вздохнул Котя. – Может, тебе временную регистрацию получить? Да шучу, шучу, успокойся!
Мне было не до шуток. Я спрятал паспорт в карман. Посмотрел на Мельникова.
– Итак, надо исходить из того, что ваш рассказ – правда? – спросил Мельников.
Я кивнул.
– И вы хотите моего совета… э… как человека, выдумывающего всякие неправдоподобные истории?
Я снова кивнул.
Мельников откинулся на спинку дивана, опер локоть на кожаную подушку. Задумчиво покрутил в руке бокал с коньяком.
– Если бы я был Стругацкий А и Бэ, – начал он, – то я бы придумал так… Я бы придумал, что вы – человек совершенно ненужный в жизни, никчемушный… вы уж только извините, это все для примера…
– Ничего, продолжайте, – попросил я.
– И вот сама жизнь, сама реальность принялась вас исторгать из мироздания. Постепенно стираются все ваши следы – вначале бюрократические бумажки, потом воспоминания случайных знакомых, потом воспоминания друзей и родных… И кончилось бы это… – Он на миг задумался. Потом кивнул: – Кончилось бы это тем, что вы истаяли бы, превратились в неощутимого и забытого всеми призрака. Примерно так.
– Спасибо, – сказал я, чувствуя странную сухость во рту. – А можно иные варианты?
– Конечно! – радостно откликнулся Мельников. – Будь я Глобачёв, я бы предположил, что на Землю вторгаются инопланетяне. Таким хитрым образом они очищают себе плацдарм – вытесняют человека из жизни, стирают память о нем, подменяют бумаги… и ваше место занимает агент враждебной цивилизации. Кончилось бы все тем, что вы вступили бы с ними в борьбу, проникли бы на их планеты – и надавали всем по полной программе.
Эта версия показалась мне более оптимистичной. Но в свои способности устрашать инопланетных захватчиков я не верил.
– Будь я Заров, – продолжал Мельников, – то вы бы были маленьким мальчиком или наивным юношей. И вас бы испытывала на стойкость инопланетная цивилизация – не такая злая, как у Глобачёва, но тоже недобрая. Вы бы повзрослели и закалились в борьбе, надавали бы всем по полной программе, по случаю обрели всемогущество – но отказались бы от него по невнятным причинам.
– Тут я уже пролетел, – сказал я. – По возрасту. Дальше?
– Будь я Велесов, – задумчиво произнес Мельников, – то подобным образом вас готовили бы к переходу в иной мир – откуда вы и прибыли в младенчестве. А в мире том много разных богов, монстров и волшебников. Вы, пожалуй, были бы сам из рода богов или героев. И…
– Всем бы надавал, – догадался я. – И занял подобающее мне место.
– Ага. Но потом бы обнаружили, что существуют еще более крутые боги. И принялись бы воевать с ними…
– Еще версии? – спросил Котя. Похоже, он любил фантастику – потому что сейчас довольно лыбился, глядя на Мельникова.
– Будь я Охотников – то я бы ничего объяснять не стал. – Мельников злорадно улыбнулся. – Вам бы наваляли все кому не лень. Вы бы просто очень долго страдали, а потом поняли, что жизнь придется начинать с чистого листа. И заново добились бы всего в жизни и завоевали любовь забывшей вас женщины…
– Что-то мне это не нравится, – признался я.
Котя захохотал.
– Будь я Чудов, – Мельников прищурился, – то были бы вы мачо. Интеллигент с тонким знанием психологии окружающих, но с манерами армейского сержанта. И злая девица облила бы вас дерьмом из ночного горшка, а менты бы долго били дубинками. До кровавых соплей. Но ваша сила духа все превозмогла бы.
Котя прыснул.
– Будь я супругами Иноченко, – Мельников на миг задумался, – то подобные гадости творились бы со многими людьми, регулярно, все бы их ждали и к ним готовились. Но вы, пожалуй, изначально были бы девочкой или юной девушкой. Кончилось бы все грустно, но оптимистично.
Котя ржал в полный голос. Я невольно улыбнулся.
– Будь я молодой и честолюбивый автор Вася Пупкин, то я бы поиграл с религией, – продолжил Мельников. – К примеру – сделал бы вас современным Иовом, которого Господь испытывает и осыпает бедами. Я бы еще ждал у вас проблем со здоровьем, милицией и преступным миром.
– Совсем не нравится, – сказал я.
– Будь я Дромов, то эпидемия стирания людей из реальности началась бы внезапно и во всем мире. Вы бы работали в спецслужбе и расследовали это дело – пока с вами самим не началось подобное. Объяснения я бы все-таки предложил, но не слишком убедительные – не в них дело.
– Скажите, а если бы вы были Мельниковым? – не удержался я.
Мельников вздохнул.
– Будь я Мельников… а я и есть Мельников… то я смело написал бы роман с любым подобным сюжетом. Вы поймите, я ведь и сейчас фантазирую, предлагаю различные варианты… а для смеха провожу параллели…
– Но все-таки? Что, по вашему мнению, более реально?
– Да ничего! – Мельников залпом выпил коньяк. – Да не верю я в этих дурацких пришельцев, в этих богов и героев, в таинственные законы мироздания, страдания и прочую ерунду! И Велесов, и Дромов, и Иноченко – никто не верит. Все писатели-фантасты – очень здравомыслящие люди. Они просто развлекают людей. Ну… еще немного экстраполируют реальные житейские проблемы на фантастическую ситуацию – чтобы читать было интереснее. Так что все варианты возможны – и все нереальны.
– Но со мной же что-то происходит, – сказал я. – Понимаю, вы не хотите мне поверить. Не можете. Думаете, что это розыгрыш… бред больного… Но допустите хоть на миг! Что мне делать?
Мельников задумался.
– Ну, для начала… В милицию вам идти поздно. Вас арестуют на всякий случай, и все… Держитесь тех, кто вас помнит. Близких друзей. – Он посмотрел на Котю. – Родителей. Подруг. Не давайте им забывать. Тяните время – все может измениться… Что еще? Постарайтесь найти какие-то документы. Свидетельство о рождении, а? Какие-нибудь справки в совсем уж случайных конторах… В кино не снимались? На телевидении не выступали? Домашние видеозаписи, фотографии… Сходите к врачу, заведите на себя медицинскую карту. Платные поликлиники паспорт требовать не станут… В церковь сходите! Помолитесь!
– Пожалуй, мне только последнее и осталось, – сказал я. – Молиться.
– Кирилл, – начал Мельников. – Я готов вам поверить. И скажу честно – мне страшновато при мысли о том, что вы не шутите. Ведь если такое случилось с вами, то может случиться и со мной. Но я не знаю ответа. Я не оракул. Я всего лишь писатель-фантаст. Могу посочувствовать, выпить с вами, дать пару дурацких советов. И все!
– Вы извините, что мы так вторглись, – сказал Котя. Похоже, нутром почувствовал, что аудиенция окончена.
Мельников встал, разлил остатки коньяка. Сказал:
– На посошок?
Я выпил без всякого удовольствия. Странное дело – вроде и не ждал никаких чудес, а все равно расстроился.
– Вы меня держите в курсе, – сказал Мельников. – И я, если что-нибудь придумается, позвоню… э… Коте.
– У меня мобильник есть, – зачем-то сказал я. – Запишите…
– Да, да, конечно. – Мельников засуетился, взял со стола какой-то клочок бумаги и нацарапал на нем мой номер. Надо полагать, через полчаса этот клочок уже отправится в мусорное ведро.
Попрощались мы как-то скованно. Возможно, при других обстоятельствах Мельников оказался бы интересным собеседником и просидели бы мы с ним не час, а весь вечер. Виноваты, конечно, были мы с Котей: пришли к человеку, который давным-давно в чудесах разуверился, и требуем в эти чудеса поверить.
Многократно повторяя, что «будем держать друг друга в курсе», мы потоптались у дверей, потом Мельников как-то ловко и незаметно отпер замки, и ничего не оставалось, кроме как выйти на лестницу. Из глубины квартиры явственно пахли свежепожаренные котлеты, и писатель слегка нервничал.
– Так мы еще позвоним! – бодро сказал Котя в закрывающуюся дверь, услышал в ответ неопределенное «угу» и виновато посмотрел на меня.
Я пожал плечами.
– Он вообще-то ничего мужик, – пробормотал Котя. – Очень даже компанейский. Я думал, дольше пообщаемся.
– Проститутки верят в любовь, – сказал я.
– Чего? – Котя вызвал лифт. – Какие проститутки? Нет, я не против…
– Фантасты в чудеса верят еще меньше, чем проститутки в любовь. Это я так подумал, когда пришли к Мельникову. Вот только проститутки – они в любовь верят. Тихонечко, никому не говоря, но верят. Мечтают, что есть что-то, кроме потных толстых мужиков, которым требуется секс за деньги. Мечтают и боятся в это поверить. Так и Мельников твой… ему на самом-то деле хочется, чтобы все это было – чудеса, инопланетяне, параллельные миры. Чтобы это было не только оберткой для конфеты, а самой конфетой… разноцветным монпансье в коробочке. Но он боится поверить! Ему куда проще себя убедить, что я – аферист или псих. Тяпнет водочки под котлеты, почешет в затылке и пойдет писать про коварных пришельцев.
– Ну загнул! – с восхищением сказал Котя. Побарабанил пальцами по кнопке лифта. – Про проституток – это здорово!
– Вставь в рассказ, – предложил я. – Пошли пешком, не работает лифт.
– Да как же не работает, трос движется!
Я махнул рукой и стал спускаться.
– С двенадцатого этажа пехом? – возмутился вслед Котя. – Ну-ну, посмотрим, кто быстрее!
Я дошел только до седьмого, когда вверх прошел лифт. Потом – второй. Я ускорил шаг, но где-то на четвертом спускающийся лифт меня обогнал.
Все-таки целесообразно быть ленивым…
Перепрыгивая через ступеньки, я выскочил в подъезд. Котя уже открывал дверь подъезда.
– Подожди! – крикнул я. – Ты куда разбежался?
Котя застыл в дверях и покосился на читающего газету вахтера. Я сделал еще несколько шагов – и остановился.
Котя смотрел на меня пустым, чужим взглядом.
– Котя? – спросил я.
Котя откашлялся и спросил:
– Да?
– Ты что, меня не узнаешь?
– Э… – промямлил Котя. Снова посмотрел на вахтера. Тот подозрительно спросил:
– Какие-то проблемы, молодые люди?
– Нет, никаких проблем, – протискиваясь мимо Коти на улицу, ответил я. – Все в порядке!
– Вы откуда идете? – крикнул вахтер вслед.
Я не ответил. Стоял и ждал, пока Котя неуверенно выйдет из подъезда. Не то чтобы он запаниковал, но явно насторожился.
– Котя? – повторил я. – Костя?
– Не припомню, – искренне ответил Котя, слегка расслабляясь. – Вы… знакомый Мельникова?
– Ну да, – сказал я. – Знакомый. Неужели не помнишь?
Котя помотал головой. Спросил:
– Что-то случилось?
– Ты… вы от Мельникова идете? – выдавил я.
Котя кивнул.
– Он дома?
– Да, конечно. – Котя потоптался на месте. – Так вы к Мельникову? Извините, лицо знакомое, но никак не припомню…
– Все в порядке, – сказал я. – Это внешность у меня такая, не запоминающаяся.
– Ну, я пошел… – Котя сделал шаг, покосился на меня, что-то собрался сказать, но мотнул головой и отвернулся.
Я достал сигареты, закурил. Дым был сладок и горек одновременно. За стеклянным окошечком в двери мелькнуло лицо вахтера – бравый дедок был настороже. Не вызвал бы ментов…
Снова запустив руку в карман, я достал паспорт. Открыл. Хрупкие страницы рассыпались в руках, фотография со щелчком отскочила и упала на асфальт. Я поднял ее – на сером квадратике уже нельзя было различить лица.
Было холодно. Все-таки уже осень. А зиму обещали холодную…
– Значит, так… – пробормотал я. То ли угрожая кому-то, то ли пытаясь выстроить план. – Значит, так? Значит, так!
Первое – чудес не бывает.
Второе – исключения возможны, но только для злых чудес.
А если настало время злых чудес, то бесполезно оставаться добрым.
5
Окна в моей квартире не светились. Вряд ли девица Наталья Иванова ложилась спать в восемь часов вечера.
Я поднялся на свой шестой этаж, позвонил в дверь. Гавкнул и настороженно затих Кешью. Я постоял несколько минут, потом пожал плечами и вошел в лифт. Если кто-то за мной следил через глазок, то этот кто-то сейчас зашаркает своей старческой походкой обратно к телевизору, отметив в памяти, что к соседке приходил кавалер. В том, что стерва Галина Романовна меня уже начисто забыла, я не сомневался.
Интересно, как вообще эти бабки, не отрывающиеся от бесконечных «мыльных опер» и утепляющие двери дерматином на синтепоне, ухитряются слышать звонок в соседские двери? А еще имеют обыкновение шастать по поликлиникам и жаловаться врачам на плохой слух!
В лифте я нажал кнопку девятого этажа. Ждать Наталью на площадке рядом с мусоропроводом было опасно, обязательно кто-нибудь выйдет с ведром или покурить. А вот девятый этаж меня вполне устраивал – в одной квартире жил старенький дедушка, никуда самостоятельно не выходивший, две другие снимали многочисленные семейства восточных гастарбайтеров, которые никогда в милицию не позвонят. Раньше меня раздражали эти тихие восточные люди, то ли таджики, то ли узбеки, жившие по десять человек в квартире. Нет, ничего личного, они старались проскочить к себе незаметно, по углам, будто тараканы на свету. Обычный бытовой шовинизм.
Теперь я был рад тихим соседям с последнего этажа. Сидел у мусоропровода, курил, глядел в окно вниз, на подступы к подъезду. Темнело, но лампа над подъездом была яркая, Наталью я успею увидеть загодя.
Несколько таджиков поднялись вверх и юркнули в свои квартиры, сделав вид, что не видят меня. Я потихоньку добивал пачку сигарет.
Пошел дождь – мелкий, тихий, я такие даже люблю осенью. Они как напоминание, что лето кончилось. И почти сразу же внизу мелькнул цветастый кружок зонта.
Может быть, я видел его вчера в своей квартире, среди прочих чужих вещей. А может быть, и не видел. Но я сразу почувствовал – это Наталья.
Живот свело холодом, ноги будто отнялись. Я с трудом заставил себя дойти до лифта и нажать вызов. Где-то внизу хлопнула дверь, но лифт уже подъехал к девятому этажу. Я вошел, но нажимать кнопку первого не стал.
За меня это сделала Наталья – и лифт послушно пошел вниз.
Трудно становиться бандитом, четверть века прожив вполне честно и порядочно.
И очень не хочется в тюрьму за бандитизм.
Из внутреннего кармана куртки я достал нож, купленный два часа назад в ларьке у метро. Дешевая китайская подделка под какую-то знаменитую марку. Плевать. Мне важен был его устрашающий вид – узкое длинное лезвие с хищными зазубринами и кровостоком. Если бы в ларьке продавались убедительно выглядящие муляжи пистолетов – я купил бы муляж пистолета.
В тюрьму не хотелось ужасно.
Дверь лифта с шипением открылась, и некрасивая девушка Наталья шагнула в лифт. Даже не шагнула – качнулась, занося ногу, но тут же увидела меня, глаза ее округлились, она попыталась отпрянуть.
Схватив девушку за плечо, я втолкнул ее в лифт. Прижал нож к горлу – движение оказалось таким естественным, будто я всю жизнь подрабатывал маньяком-насильником, промышляющим по лифтам.
– Я буду кричать, – сказала Наталья, косясь на нож.
– Почему же не кричишь? – спросил я. Сложенный зонт упирался мне в ногу, Наталья его упорно не выпускала. В другой руке у нее был пакет с какими-то продуктами.
– Отпустите, я вас не знаю! – громко сказала девушка. – Отпустите меня!
Я нажал кнопку шестого этажа.
– Врешь. Ты меня помнишь. А это значит…
Ее глаза забегали по моему лицу. Она облизнула губы. Осторожно покачала головой:
– Вы с ума сошли. Вас посадят. Знаете, как в зоне с насильниками поступают?
– Наталья, вы слишком спокойны, – сказал я. И только сказав, понял – попал в точку. Она слишком спокойна для женщины, на которую с ножом напал… да не важно кто – маньяк или облапошенный накануне лох.
– Вы не убийца. Вы меня не тронете.
– Проверим? – спросил я. – Вы лишили меня всего. Квартиры, работы, документов. Мне терять нечего!
– Жизнь, – коротко ответила она.
– Это не так уж и важно. – Я перехватил нож поудобнее, так, чтобы острие покалывало шею в районе артерии. – Только пикни – я ударю.
Лифт остановился. Открылись двери.
– Рекомендую вести себя так, словно мы старые хорошие друзья, – сказал я, обнимая Наталью за плечи. – Спокойно откроешь дверь, и мы войдем в квартиру. Договорились?
Если я все рассчитал правильно и если Наталья не станет дергаться и кричать, то нож через соседский глазок не увидишь. Идут в обнимку парень и девушка, не терпится добраться до постели, чего тут необычного? Именно такую картину и желает увидеть старая климактеричная стерва-соседка.
Наталья дергаться не стала.
Щелкнули замки, мы вошли в квартиру. Ногой захлопнув за собой дверь, я зашарил по стене, нащупывая выключатель. Прямоугольник кухонного окна сочился умирающими сумерками. В комнате тревожно тявкнул Кешью. Было холодно – неужели до сих пор не топят…
– Выключатель ниже, – презрительно сказала Наталья. – На уровне опущенной руки.
– Ну да, ну да, как же я мог забыть, – пробормотал я.
Вспыхнул свет. Я заглянул в комнату – собака лежит на диване, больше никого.
– Что дальше? – спросила Наталья. Она слегка наклонила голову, подальше от лезвия ножа. – Сразу убьешь или вначале помучаешь?
Кешью соскочил с дивана. Выметнулся в коридор, завилял было хвостом – и замер где-то на грани между бегством и лаем.
– Ты слишком спокойна, – повторил я как заклинание. Это было единственное, что я мог предъявить в качестве улики, стоя в этой чужой, незнакомой квартире. – Наталья, я ничего не смогу доказать. Но я уверен, что ты в этом замешана с головой.
Девушка фыркнула.
– Так и будем стоять?
– На кухню, – велел я.
Мы прошли на кухню, я задернул шторы. Кешью следовал за нами – все такой же настороженный, но пока тихий.
– Садись! – Я толкнул Наталью на табуретку. Достал из кармана скотч.
– Боевиков насмотрелся, – презрительно сказала Наталья.
Она не сопротивлялась, даже сама протянула руки – и я скрутил их скотчем. Потом прикрутил ее к табуретке. Тишина была мертвящая, страшная – даже на улице ни гула проезжающей машины, ни пьяных гуляк, ни хлопающих дверей подъезда.
– Успокоился? – холодно спросила Наталья, когда я отложил рулончик скотча и сел на другую табуретку. – Ну объясняй теперь, чего хочешь? Квартиру на тебя переписать? Трудновато будет…
Я ее не слушал. Я внимательно изучал кухню. Восемь квадратных метров, да комната – двадцать, да еще десять на ванну, туалет, коридор… невелики хоромы. Если затратить очень много сил и средств, то все можно замаскировать до неузнаваемости даже за восемь часов.
Замаскировать – но не переделать.
Чудес не бывает.
И мне надо найти следы моей квартиры в этом чужом жилье.
Что первое?
Кафель.
Я ковырнул ножом кафельную плитку. Все в порядке, кафель, а не наклеенная поверх цветная пленка. Поддел затирку между плитками – тоже ничего не понять. Сухая. Может быть, старая. Может быть, быстросохнущая.
Наталья засмеялась.
– Рот заклеить? – спросил я. – Могу.
– Ты ковыряй, ковыряй, – добродушно сказала девушка. – Потом заставлю ремонт сделать.
Обои.
У самого пола, в незаметном месте, я надрезал кусочек обоев и оторвал. Под ними была стена. Следов прежних обоев не наблюдалось. Содрали? Могли, конечно…
– Дурак ты, – сказала Наталья.
Я сел на пол, крест-накрест вспорол линолеум – грубо, посередине кухни. Подошел Кешью, обнюхал дыру в полу – старого линолеума там не было. Зарычал на меня и отступил.
– Ну сам посуди – если документы действительно каким-то волшебством поменялись, если все друзья тебя забыли, то что ты собираешься здесь найти? – Наталья хихикнула. – Следы ремонта?
Я протянул руку к Кешью – пес увернулся. Ответил:
– И сам не знаю. Но про друзей я тебе ничего не говорил.
Наталья замолчала.
Я посмотрел ей в глаза, покачал головой:
– Это ты зря сказала. Теперь я на сто процентов уверен, что ты в этом замешана. Только не знаю как.
– Что дальше? – Голос у нее оставался совершенно спокойным. – Пытать будешь? Убьешь? Ты не в тайге, родной. Ты теперь для всех – спятивший маньяк. Без документов, без прошлого. Ворвался в чужую квартиру, убил хозяйку. Смертную казнь у нас отменили или как?
– Вроде как отменили.
– Пятнадцать лет в зоне – тоже не сахар. Ну? – Наталья победно улыбнулась. – Развяжи-ка меня, Кирилл. Сядем как люди, чаек поставим, поговорим по душам.
Больше всего на свете мне хотелось залепить ей пощечину. И не надо говорить, что бить женщин нехорошо! Таких – нужно!
Вот только бесполезно. Наталья в истерику не впадет, в коварных планах не сознается.
Можно плюнуть – даже в физиономию. И уйти – пусть сама освобождается, перегрызает скотч и хихикает в свое удовольствие.
А можно попробовать поговорить.
Я встал и подошел к Наталье. Она с улыбкой вытянула руки – я поднес к ним нож, чтобы разрезать скотч.
– Лопух, – с улыбкой сказала Наталья. И пронзительно завопила: – Помогите! Убивают! Убива…
Ничего я не успел сделать! Ни опустить руку с ножом, ни заткнуть ей рот. Продолжая кричать, Наталья приподнялась вместе с примотанной к заднице табуреткой – и рванулась вперед. Прямо на нож.
Лезвие дурацкого китайского ножа вошло ей под левую грудь. Мне на руку толчком выплеснулась кровь. Девушка перестала кричать, будто подавилась собственным голосом. Вскинула голову и прошептала:
– А что теперь придумаешь, Киря?
Я отпрыгнул – невольно выдергивая нож из раны. Наталья, скрючившись, упала на пол. Из-под нее потекла кровь, собираясь в разрезанном линолеуме. Кешью зарычал, прижался к полу и стал подползать к ней.
Никогда в жизни мне не было так страшно.
Я всегда считал, что всякие там «ослабевшие руки», «подкосившиеся ноги», «холодный пот» – это выдумки романистов. Когда мне доводилось попадать в передряги, то я, наоборот, заводился и становился деятельным. Отец по этому поводу одобрительно говорил – «адреналиновая реакция на стресс».
Сейчас я не падал только потому, что привалился к дверному косяку. Ноги дрожали, я весь был мокрый от пота. Нож я держал в вытянутой руке, и пальцы сжались так, что не расцепить.
Хотя – зачем мне его выбрасывать? На радость милиции? Проще всего зарезаться вслед за Натальей. Пусть следователи строят версии о несчастной любви. И одним кинжалом он убил обоих…
В дверь позвонили.
Надо же…
– Эй, соседка! – донесся до меня голос Петра Алексеевича. – Эй, у тебя все в порядке? Наташа?
Когда Наталья упала, у меня на секунду мелькнула надежда, что вместе с ее смертью развеется и морок. Меня вспомнят друзья, соседи, сослуживцы…
Нет, не сработало.
Я все тот же человек без прошлого – да еще с ножом в руках и трупом у ног. И ни одна сволочь не поверит, что Наталья сама наделась на нож.
В дверь постучали.
Кешью завыл, лежа у тела Натальи. Пронзительно, истошно – никогда не думал, что он способен выть, даже оплакивая хозяйку…
Да какую, к чертовой матери, хозяйку! Аферистку-самоубийцу!
Кешью взвыл особенно жалостливо. Я даже дернулся к нему, чтобы взять на руки, успокоить (все собаководы советуют этого не делать – но вы когда-нибудь слышали щенячий плач?). Но Кешью сразу же оскалился на меня.
Собака мне не верит.
Читать бесплатно другие книги:
