Момент истины (В августе сорок четвертого...) Богомолов Владимир

83. Алехин

Чего же он молчит?.. Он что, забыл?.. Спроси сам!.. Спокойнее… Играй!.. Попроще… Фиксируй лица!.. Так… Вазомоторами и не пахнет… Проверки они не боятся… Что же, естественный вопрос… Представься… Хорошее у него лицо… Документов у них достаточно… Кто же они?.. И что делают в лесу?.. Шевели губами…

Расчетная книжка начальствующего состава… Фактура обложки… Конфигурация… Шрифты наименования… Реквизит содержания… Шрифты текста… Серия… Номер… Достоверны… Елатомцев Алексей Павлович… Капитан… Выслуга лет на должностях начальствующего состава… Наименование должности… Штатно-должностной оклад… Надбавка за выслугу лет… Выданы аттестаты… На семью… Личная подпись… натуральна… Командир части… Подполковник… Подпись… натуральна… Начфинчасти… Старший лейтенант… Подпись… натуральна… Печать гербовая… Дата… Чернила… Мастика… Фактура бумаги… плотность… Дахно?.. Толстые, выворотные губы… Отметки о произведенной выплате… Месяцы… Удержания… За заем… По аттестату… Выплата полевых денег… По месяцам… Январь… Февраль… Март… Апрель… Май… Июнь… Июль… Отметки о перемещении военнослужащего и об изменениях… Наименование части… Штатно-должностной оклад… Удержания по аттестату… на семью… Начфинчасти… Старший лейтенант… Подпись… натуральна… Предыдущей… соответствует… Печать гербовая… Чернила… Мастика… Данные об аттестатах на семью… Жена Елатомцева Надежда Ивановна… Майкоп… Отметки о начетах и удержаниях… Скрепка… Разные отметки… Контрольные талоны… Август… Сентябрь… Водяные знаки… Ажур!

Воинская часть 72510… Что-то очень знакомое… 72510?.. Южнорусский говор и кривоватые, как у кавалеристов, ноги… Быстрее!..

Майданников?.. Черные глаза… Денисенко?.. Выраженная асимметрия лица… Нечаев?.. Брюнет… Белов?.. Нос большой, толстый, с опущенным основанием… Ревякин?.. Доманов?.. Фесенко?.. Горбач?.. Никитин?..

Партийный билет… Фактура обложки… Конфигурация… Цвет… Тиснение… Пролетарии всех стран, соединяйтесь… Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков… Секция Коммунистического Интернационала… Реквизит содержания… Шрифты текста… Удостоверительные знаки… Фотокарточка… Голова… нос… губы… подбородок… соответствуют… Печать… Оттиски… совмещаются… Начальник политотдела… Подпись… натуральна… Спецчернила… Мастика… Фактура бумаги… плотность… Водяные знаки… Защитные приспособления… Текст… Елатомцев… Алексей Павлович… Время вступления в партию… Октябрь сорок второго… Достойно… Наименование организации, выдавшей билет… Политотдел 257-й стрелковой дивизии… Личная подпись… натуральна… Уплата членских взносов… Должностной оклад… Подпись секретаря… Октябрь… Ноябрь… Взводный… Декабрь… повышение… Стал командиром роты?.. Суммы взносов… соответствуют… Штампы… Подписи… Сорок третий год… Должностной оклад… Членский взнос… Январь… Февраль… Март… Апрель… Май… Июнь… Июль… Август… С августа другой штамп и другая подпись… Убыл в госпиталь?.. В другую часть?.. Сентябрь… Октябрь… Ноябрь… Опять изменение… Очевидно, был в госпитале. Но в свою часть уже не попал… Достоверно?.. Вполне… Декабрь… Суммы взносов… соответствуют… Штампы… Подписи… Сорок четвертый… Январь… Увеличение оклада… получил повышение… До января был ротным… Достоверно?.. Вполне… Данным удостоверения личности… соответствует… Февраль… Март… Апрель… С мая изменение… Май, июнь, июль… в госпитале… Август – еще не уплачен… Штампы… Подписи… Скрепка… Ажур!..

Воинская часть 72510… 72510… Явно прищуривает глаза… Хорошо они держатся… Кто же они – действительно свои офицеры или мнимые?..

72510… Это – фронтовой ОПРОС!..[56] Новая Вильна… Там десять километров от Вильнюса, а отметка комендатуры только через двое суток?! Могли сразу не отметиться… Или были в «прилегающих районах»…

Вещевая книжка командира Красной Армии… Фактура обложки… Конфигурация… Шрифты наименования… Реквизит содержания… Знаки удостоверительные… Шрифты текста… Печать гербовая… Начальник обозно-вещевого снабжения… капитан… подпись… натуральна… Чернила… Мастика… Фактура бумаги… плотность… Текст… Управление 257-й стрелковой дивизии… Елатомцев… Алексей… Павлович… лейтенант… октябрь сорок второго… соответствует… Личная подпись владельца… натуральна… Вещевое имущество… Наименование… Время выдачи… Количество… Время списания… Пилотка суконная… Пилотка хэбэ… Фуражка… Шапка-ушанка… Шинель… Гимнастерка хэбэ… Время выдачи… Время списания… Сроки носки… соответствуют… Шандыбин?.. Подбородок с ямкой, родинка у правого уха… Гимнастерка суконная… Шаровары хэбэ… Шаровары суконные… Рубаха нательная… Кальсоны нательные… Портянки летние… Полотенце хэбэ… Время списания… Сроки… соответствуют… Сапоги яловые… Жилет меховой… Шаровары ватные… Рубаха теплая нижняя… Кальсоны теплые… Перчатки зимние… Рукавицы меховые… Портянки зимние байковые… Портянки суконные… Полушубок… Валенки… Время сдачи… В госпиталь он попал в апреле… Соответствует… Ремень поясной… Ремень брючный… Кобура… Сумка полевая… Вещмешок… Компас… Бинокль… Размеры… Рост – третий… Шинель… пятьдесят второй… Шапка – пятьдесят восьмой… Сапоги – сорок первый… Морозов?.. Лицо узкое, лоб выступающий… Типография «Красный пролетарий»… Москва… Заказ… 155… Ажур!

Глаза с прищуром… Журавлев Егор?.. Кончик носа вздернут… Лукомский?.. Нижняя губа отвислая… Стрельчук?.. Пойман!.. Бизяев?.. Кареглазый, брови дуговые… Шинкаренко?.. Верховский?.. Манохин?..

Временное удостоверение… номер… Конфигурация… Реквизит содержания… Шрифты текста… Особые знаки… удостоверительные… Печать гербовая… Подписи… натуральны… Чернила… Мастика… Фактура бумаги… плотность… Текст… Лейтенант Елатомцев Алексей Павлович… Приказом войскам Калининского фронта № 0306 от двадцать восьмого августа сорок второго года… За образцовое выполнение боевых заданий командования… на фронте борьбы с немецкими захватчиками… награжден орденом Красного Знамени… Орден за № 34781… Начальник штаба 257-й стрелковой дивизии… подполковник… Военком штаба дивизии… Батальонный комиссар… Пятое сентября сорок второго… Номер ордена… периоду выдачи… соответствует… Ажур!..

Глаза с прищуром! Быстрее!.. Кошевой?.. Глаза карие, бородавка… на левой щеке… Алексеев?.. Сросшиеся брови, противокозелок вогнутый… Скаба?.. Пойман!.. Игнатов Василий?.. Брюнет!.. Ревякин?.. Бойчевский?.. Лысенко?.. Гурьянов Денис?.. Полынин?.. Мищенко?..

Мищенко?!! Южнорусский говор… кривоватые, как у кавалеристов, ноги… глаза с прищуром… Неужели Мищенко?! Словесный портрет… пожалуй… Но тот, наверно, все же внушительней… Мищенко – девятьсот пятого… Ему тридцать девять… А этому?.. тридцать пять?.. Сорок?.. Неужели Мищенко?! Быстрее!!!

84. Таманцев

Я следил за двумя своими подопечными, поглядывал и на лейтенанта, но ничего представляющего интерес уловить не смог.

Все трое держались естественно, невозмутимо, держались как свои, как люди, которым нечего бояться и только разве жаль тратить время на эту никчемную проверку.

Поглядывал я и на Пашу и не мог мысленно ему не аплодировать. В такие минуты особенно ощущаешь, что ты перед ним мальчишка, щенок, и не более. В такие минуты отчетливо осознаешь, что ты перед ним всего лишь скорохват, но не больше.

Надо было видеть его простодушное лицо и доверчиво-непонятливый взгляд, когда он задавал вопросы или же то просил и брал, то вдруг внезапно совал им назад документы, и снова брал, и опять возвращал. Последнее делалось для того, чтобы выявить, нет ли среди них левши, причем исполнялось Пашей с виртуозной натуральностью, но этим троим и помощнику коменданта он наверняка казался недоумком, если и не полным дураком, то, несомненно, дубоватым и упрямым деревенским простофилей.

Я сжал зубы, чтобы не фыркнуть от смеха, когда он доверчиво сообщил проверяемым о своей «полюбовнице», поварихе госпиталя, и показал, какой у нее зад. И тут старший лейтенант ответил с очевидным промедлением, хотя вопрос был простенький и вообще-то раненый, лежавший в госпитале, может и не знать там всю обслугу и всех поварих – это тебе не медсанбат.

Я не мог себе представить, как Паша оценил эту несомненную задержку в совокупности со всеми другими фактами, только знал по опыту: на таких вот безобидных вроде бы вопросиках вражеские агенты сыплются чаще, чем на документах. Потому что в рамках легенды они заучивают и запоминают сведения о командном составе частей и соединений, в которых якобы служат, о начальстве госпиталей, где якобы лежали, запоминают внешность и даже особенности характера старших офицеров и генералов, а вот запомнить всевозможных рядовых, различных писарей и поваров или госпитальных нянюшек и медсестер практически невозможно. И что тут ответить с ходу, когда тебя спрашивают?.. Сказать: «Знаю», а вдруг это вопрос-ловушка и никакой поварихи Лизаветы там нет? Сказать: «Не знаю», а если это опять же ловушка и Лизавета – местная знаменитость и не знать ее просто невозможно?

Я от души радовался и забавлялся, наблюдая, как великолепно он придуривается. Конечно, так бутафорить, так играть сумел бы, наверное, каждый хороший актер-профессионал, но дай ему ту нагрузку на извилины, какая была сейчас у Паши, дай ему все Пашины обязанности в эти минуты и задачи, и от его игры – будь он хоть Шаляпин! – остались бы одни воспоминания.

По говору бритоголового я определил – земляк, южанин. Откуда-нибудь с Северного Кавказа, из Ростова или с Кубани, может, даже, как и я, – из Новороссийска. Славная у него была физиономия, и вообще он мне нравился. Крепкий, сбитый, что называется, ядреный, и держался он достойно, несуетливо.

На всякий случай я их уже прокачал, прикинул для всего, что могло последовать. По силе и он, и амбал мне, наверно, не уступали, в бегу же я их достал бы без труда и в остальном тоже, наверно, превосходил.

И тут я вспомнил, что точно так же на рассвете каких-нибудь двенадцать часов назад прикидывал Павловского и что затем произошло, и от стыда мне сделалось жарко. Вот уж действительно – не говори гоп, не перепрыгнув!

А «перепрыгнуть» – в данном случае поймать разыскиваемых – мечталось очень многим.

Дела, взятые на контроль Ставкой, бывают не каждый месяц и не каждое полугодие. Я знал, что к розыску и проверке привлечены тысячи людей, задействованы многие сотни оперативных групп, и хорошо представлял, что сейчас творится в полосе двух фронтов от передовой и на всю глубину оперативных тылов. Предельный режим: хватай мешки – вокзал отходит![57]

Безусловно, каждый из этих тысяч мечтал только об одном: поймать!.. Любыми усилиями, любой ценой! Но я верил в Эн Фэ и не сомневался, что мы окажемся на острие розыска и шансы у нашей группы будут наверняка преимущественные.

Впрочем, шансы шансами – это еще не результат, а вот результатом как раз здесь пока что и не пахло.

Я не знал, что там у них в документах, я фиксировал лица, а они были такие спокойные, уверенные – ни игры вазомоторов, ни малейших нервных реакций, – что у меня уже портилось настроение. Вообще-то при обнюхивании агентуры органолептика редко что-нибудь дает, но когда у проверяемых такие лица, то, как правило, на девяносто пять процентов можешь быть уверен – пустышку тянешь!..

С документами Паша заканчивал, но никаких условных сигналов не подавал. Глаз у него цепкий, наметанный, и если бы там обнаружились какие-либо накладки или несоответствия, он бы не упустил, и немедля прозвучало бы: «Не могу понять…» («Внимание!»). Однако все документы, очевидно, были без единого изъяна, и я с нетерпением ожидал последующего: как эти трое станут реагировать на досмотр их личных вещей?..

85. Оперативные документы

ЗАПИСКА ПО «ВЧ»

«Срочно!

Егорову

В представленных вами донесениях не подтверждено прибытие 19 служебно-розыскных собак с проводниками, отправленных специальным самолетом из Ленинграда в Вильнюс.

Проверьте и немедленно доложите.

Колыбанов».

ШИФРОТЕЛЕГРАММА

«Весьма срочно!

Шаповалову

Задержанных вами по делу «Неман» ошибочно сотрудников НКГБ Белоруссии капитанов Борисенко и Новожилова, выполняющих под видом находящихся в командировке офицеров Красной Армии специальное особой важности задание командования по радиоигре, немедленно освободите и в случае надобности обеспечьте автомашиной или любой другой помощью.

Армейское командировочное предписание Борисенко и Новожилова, в котором датой выдачи указано 3 августа, оформлялось в воинской части 62035 27 июля, то есть до введения в действие нового условного секретного знака.

Поляков».

ШИФРОТЕЛЕГРАММА

«Весьма срочно!

Егорову

Сообщаю, что оперативный состав и маневренная группа, посланные в район Рудницкой пущи для прочесывания и обыска указанной Вами территории, в 13.06 наткнулись на банду численностью свыше двухсот человек, предположительно аковцев, вооруженных, кроме винтовок и автоматов, шестью станковыми пулеметами МГ и немецкими ротными минометами.

В результате боестолкновения имеются убитые и раненые с обеих сторон. Наши потери 29 человек, в числе погибших представитель Главного Управления Контрразведки капитан Затуловский и командир маневренной группы войск по охране тыла фронта подполковник Комаров.

Нами немедленно были затребованы и на автомашинах переброшены к Рудницкой пуще поддержки из частей Красной Армии, и к 15.20 район боестолкновения надежно блокирован. В настоящий момент расположение бандгруппы, занявшей круговую оборону, подвергается интенсивному пулеметно-минометному обстрелу. В течение ближайшего часа, как только сопротивление противника будет подавлено, сейчас же приступим к выполнению Вашего распоряжения о прочесывании и обыске указанной Вами территории.

О результатах донесу незамедлительно.

Куликов».

ШИФРОТЕЛЕГРАММА

«Весьма срочно!

Григорьеву

Задержанных вами Самохина и Кривцова, имеющих несомненное сходство с фигурантами чрезвычайного розыска, необходимо срочно доставить в Лиду.

Немедленно препроводите обоих под надежной охраной на аэродром подскока № 6 северо-западнее Поречья, где в ближайшие полчаса совершит посадку высланный нами «Дуглас» (бортовой – 51).

Поляков».

86. Помощник коменданта

Выходя с Алехиным из-за деревьев навстречу троим неизвестным, он был настроен самым серьезным образом и сосредоточенно повторял про себя свои предстоящие действия и обязанности.

Всей первой половиной дня, тремя инструктажами и увиденным на аэродроме он был подготовлен к чему-то важному, ответственному, чрезвычайному. А все оказалось заурядным и обыденным.

Если объективно документы у проверяемых были в полном порядке, то лично для него, Аникушина, при проверке, по стечению обстоятельств, обнаружились немаловажные, весьма убедительные факты:

командировочное предписание, помимо особых знаков и секретного (точки вместо запятой) – о чем только вчера сообщил гарнизонный особист – имело также на обороте столь знакомые фиолетовые отметки с печатями вильнюсской и лидской комендатур и его, капитана Аникушина, собственноручную подпись; если даже допустить, что он мог ошибиться и что-либо просмотреть, то вильнюсская комендатура в приказах ставилась в пример другим отменным качеством проверки документов, бдительностью личного состава и большим количеством задержаний – уж там бы не оплошали;

справка о ранении, случайно оказавшаяся в офицерском удостоверении у Елатомцева, была выдана тем самым эвакогоспиталем, в котором он, Аникушин, весною лежал. Госпиталь тогда находился в Вязьме, впоследствии его передислоцировали за наступающим фронтом в Лиду, туда же перевезли и выздоравливающих раненых, подлежащих скорому возвращению в строй, так что все указанное в документе полностью соответствовало действительным обстоятельствам.

Аникушин выписался в середине июня, а Елатомцев спустя полтора месяца, лежали они в разных отделениях, но в справках о ранении у них красовались совершенно одинаковые, весьма характерные, с замысловато-неповторимым росчерком подписи начальника госпиталя подполковника медслужбы Кудинова.

По стечению обстоятельств и ранения у них были довольно сходные: у обоих проникающие правой половины грудной клетки, у обоих с травматическим пневмотораксом, только у Елатомцева – осколочное, в Аникушина же попала автоматная очередь, причем одна из четырех пуль застряла в верхушке легкого, извлечь ее не смогли или из-за близости подключичной артерии не решились, этот злополучный кусочек металла и обусловливал ограничение годности.

То, что Аникушин не знал Елатомцева в лицо, было неудивительно: всего в четырех отделениях находилось до тысячи человек, к тому же третья хирургия располагалась отдельно, в другом здании.

А вот названного Елатомцевым начальника третьего хирургического отделения майора Лозовского Аникушин знал. Лозовский был известный ленинградский хирург и заядлый меломан, напевавший, как говорили, даже во время операций.

Чуть ли не каждый вечер после ужина он устраивал в столовой своего отделения час классической музыки: приносил для проигрывания пластинки из своей коллекции, в том числе и с ариями из опер в исполнении Шаляпина, Собинова и других знаменитых певцов.

Аникушин, как только ему разрешили вставать, приходил туда непременно; он помнил, как Лозовский, полноватый, с залысинами и бородкой клинышком брюнет, садился где-нибудь в углу и, слушая музыку, покачивал в такт головой.

Конечно, упоминание фамилии Лозовского и такая памятная характерная роспись начальника госпиталя, детали, столь убедительные для Аникушина, Алехину ничего не говорили, да и не могли, наверно, сказать. Во время проверки документов Аникушин увидел особиста как бы заново: недалекого, постыдно медленно соображавшего, читавшего про себя по складам и не умевшего даже скрыть своей бестолковости. Он то брал документ, то вдруг, не проверив, возвращал (дважды не тому, у кого взял!), погодя, словно что-то вспомнив, опять брал и опять возвращал. Повторяемые им на каждом шагу «знаете», «понимаете», «так», «эта», «значит» подчеркивали скудость его речи и неповоротливость тугого мышления: пока он с трудом осилил один документ, Аникушин самым внимательным образом просмотрел целых три.

То, что до проверки он не казался столь примитивным, объяснялось просто. По дороге от опушки и здесь, на поляне, он в основном инструктировал, наставлял, то есть повторял привычные штампованные фразы, говорил то, что ему уже приходилось высказывать, должно быть, десятки, если не больше, раз. К тому же Аникушин, занятый своим – Леночкой и предстоящим вечером, – слушал его по необходимости, только в рамках уяснения своих обязанностей на сегодняшний день и, разумеется, не анализировал его речь.

Теперь же приходилось думать, оценивать, и потому вся мыслительная убогость Алехина сразу стала очевидна. Вылезло наружу и его нелепое упрямство. Аникушин знал, что такие люди никогда не признаются в своих ошибках и в несостоятельности своих подозрений.

Второстепенные документы – вещевые и расчетные книжки, продовольственные аттестаты, проездные литера и различные справки – как в комендатуре, так и при патрульной проверке тоже спрашивали, но только в тех случаях, когда основные документы вызывали какие-либо сомнения.

Здесь же удостоверения личности и командировочное предписание были безукоризненными, и требовать предъявления других документов не имелось, по разумению Аникушина, никаких оснований, потому он и не стал это делать и был рад, что Алехин обошелся без него.

Спрашивать же партийные документы по комендантским установлениям вообще не рекомендовалось, делалось это в исключительных случаях, при наличии веских оснований, и Аникушин к партийному билету даже не прикоснулся. Когда же Алехин, не моргнув и глазом, раскрыл его и принялся проверять, Аникушин, скосив на секунды взгляд, отметил немаловажное обстоятельство: Елатомцев вступил в партию в октябре сорок второго года, в самое, наверно, тяжкое для страны время.

И такого офицера, заслуженного фронтовика, в прямом смысле слова грудью защищавшего Отечество, участника обороны Москвы, самого дорогого Аникушину города, Алехин мог по-прежнему в чем-то подозревать и, очевидно, намеревался еще и обыскивать – с каждой минутой в Аникушине нарастало несогласие с действиями особиста и желание или потребность как-то выказать свое неодобрение, свое сугубо отрицательное отношение к происходящему.

Отец неоднократно говорил ему и погибшему младшему брату, что каждый отвечает прежде всего перед самим собой и потому сам себе главный судья. Отец учил, что в сложных, требующих самостоятельного решения ситуациях советский человек должен поступать так, как ему подсказывают его совесть и его убеждения.

Этому наказу на войне Аникушин следовал неукоснительно и во всех случаях в конечном итоге оказывался прав.

Самый впечатляющий пример правильности и мудрости отцовского наставления он получил два года назад, в тяжелую пору, когда армия, потерявшая в непрерывных боях более половины личного состава, ожесточенно сопротивляясь и отстаивая до последнего каждую позицию, отходила к Волге.

Немцам удалось разрезать их дивизию на несколько частей, и он, Аникушин, с остатками батальона очутился в группе из полутора сотен бойцов, окруженной со всех сторон на пересечении двух степных шоссейных дорог.

Он оказался вторым по занимаемой должности и званию командиром и вместе с капитаном из соседнего полка, бывалым фронтовиком, имевшим за первый год войны, когда наградами никого не баловали, два ордена Красного Знамени, поспешно организовывал круговую оборону.

Несмотря на ранения в голову и плечо, капитан был энергичен, блестяще ориентировался и командовал в боевой обстановке, его смелости и хладнокровия хватило бы на десяток фронтовиков. После нескольких часов совместных действий Аникушин буквально влюбился в него и благодарил судьбу, что в трудный час она свела его с таким человеком.

Они поклялись друг другу, что не отступят, не уйдут отсюда живыми; бойцы окапывались, сознавая, что для большинства из них это последний в жизни рубеж, отрывали траншеи полного профиля, когда вечером по радио был получен совершенно неожиданный приказ: всем частям дивизии оставить технику и боеприпасы, которые невозможно взять с собой, и форсированным маршем, не ввязываясь в бои (чтобы сохранить личный состав), немедленно отходить на восток, к Волге.

Кажется, все было ясно и не требовало размышлений, но Аникушин после недолгого раздумья заявил капитану, что без письменного приказа с печатью и подписями командира дивизии и начальника штаба ни он, ни люди из его полка отсюда не уйдут.

Капитан пытался его переубедить, называл формалистом, обвинял, что бумажка для него важнее сохранения жизни сотни человек и что за такое неподчинение приказу его могут расстрелять. Сидя в пыли на дне кювета и стараясь не кричать, чтобы не услышали бойцы, они спорили до хрипоты, но каждый остался при своем мнении. И после полуночи капитан собрал своих людей, проинструктировал и под покровом темноты сделал то, что казалось Аникушину невозможным, – скрытно, без единого выстрела провел полсотни человек мимо немцев.

Аникушин же со своими остался и спустя несколько часов выдержал страшнейшую атаку превосходящих сил немцев. Перед тем, чтобы избежать кривотолков, он сообщил бойцам, что ушедшие с капитаном отправились выполнять чрезвычайно ответственное и опасное задание командования.

Выросший в семье кадрового военного и знавший еще до армии, что «приказ начальника – закон для подчиненного» и что все распоряжения должны быть выполнены «беспрекословно, точно и в срок», чем он руководствовался в своем упорстве, в своих самовольных, по сути, действиях?.. Прежде всего здравым смыслом: пониманием значения перекрестка двух важнейших дорог для наступления немецких войск – стремлением не пропустить врага в глубь страны. Впрочем, поступившая из штаба дивизии команда находилась в противоречии не только с его убеждениями. Она противоречила также известному, основополагающему в тот трудный период приказу Наркома Обороны № 227, с которым незадолго перед тем Аникушина, как и всех других командиров, ознакомили дважды: в строю и дополнительно в штабном блиндаже – под расписку. Отдельные фразы из этого подписанного Сталиным исторического документа он помнил наизусть: «…до последней капли крови защищать каждую позицию… цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности…»

Приказ № 227, содержание которого можно было выразить весьма лаконично: «Ни шагу назад!» или «Стоять насмерть!» – запрещал фактически любое отступление, что всецело соответствовало убеждениям Аникушина, и в споре с капитаном, дважды краснознаменцем, он более всего упирал на это основоположение. Однако тот в ответ резонно говорил, что в армии надлежит выполнять последний конкретный приказ, даже если он противоречит всем предыдущим, и что их дело не рассуждать, за них думает начальство, а они всего лишь исполнители.

То, что Аникушин настаивал на получении из дивизии официального документа с двумя подписями и печатью, было с его стороны, в условиях полного окружения, не более чем предлогом – он знал, что сделать это невозможно. Он не был ни бюрократом, ни формалистом, но и сам способ передачи совершенно секретного приказания об отступлении – открытым текстом по радио – вызвал у него несогласие и сомнения, на что капитан разумно и вполне обоснованно заметил, что при окружении превосходящими силами противника шифры положено немедленно уничтожать, в штабе это обстоятельство учли и все предусмотрели.

Тогда, в быстротечные минуты принятия Аникушиным столь ответственного решения, он менее всего думал о себе и своей судьбе, а размышлял о том, что целесообразнее и полезнее в их положении для Отечества. Отступление без боя с оставлением или уничтожением части вооружения и боеприпасов представлялось ему дикой глупостью, если даже не преступлением – он не мог понять, как в дивизии до такой нелепости додумались. Отойти форсированным маршем к Волге – для чего?.. Чтобы занять оборону в сотне километров восточнее, а потом отвоевывать эту же территорию назад? Какой мог быть в этом смысл? Никакого!.. Другое дело, если они останутся и пусть ценой своей жизни, но хоть на время приостановят продвижение врага – только это в данных критических обстоятельствах могло быть, по разумению Аникушина, истинным выполнением их воинского долга.

С неполной сотней бойцов, двумя минометами и пушчонкой с разбитым прицелом он удерживал пересечение более суток, пока на помощь к ним и на смену не прорвалась гвардейская механизированная бригада.

Как выяснилось впоследствии, приказание об отступлении было передано по радио помощником начальника оперативного отделения штаба дивизии, захваченным в плен немцами и склоненным ими к измене. Его голос знали радисты в полках, и потому сфальсифицированное лжеприказание тремя группами из пяти было без промедления выполнено. В результате на двух небольших участках обнажился фронт – повинных в этом командиров, так же как и бывалого капитана, по выходе в тылы армии после недолгого дознания расстреляли без суда, согласно приказу.

Аникушин же в своем самоволии оказался прав и за мужество и героизм, проявленные при удержании «стратегически важной позиции», был награжден орденом Отечественной войны. Этот эпизод особенно утвердил его в необходимости никогда не быть попкой, бездумным исполнителем, а поступать в сложных ситуациях так, как ему подсказывают его совесть и его убеждения.

Кстати, тогда же, в смертельно тяжелом июле сорок второго года, имел место случай, во многом обусловивший неприязненное отношение Аникушина к особистам.

Во время ночного сумбурного, почти неуправляемого боя, отчаянной попытки малыми силами отбить у немцев окраину Цимлянской бесследно пропало трое бойцов из роты Аникушина.

А спустя неделю такой же темной южной ночью его вызвал к себе в землянку уполномоченный особого отдела Камалов.

Молоденький низкорослый лейтенантик, он при свете коптилки до утра допытывался, на основании чего Аникушин приказал писарю сделать в учетных документах о каждом из этих бойцов отметку «пропал без вести».

Вызывал он к себе Аникушина еще несколько раз, почему-то обязательно каждую третью ночь, и уже при следующем посещении землянки стало ясно: особист подозревает, что отметки «пропал без вести» сделаны по указанию Аникушина, чтобы… скрыть и… замаскировать переход этих трех бойцов к немцам.

Более нелепого, более абсурдного подозрения Аникушин не мог бы и вообразить. Все трое бойцов были из пополнения, полученного перед самым боем. Аникушин их не только не знал – так получилось, что и в глаза не видел. Он не сомневался, что пропавшие погибли в той безуспешной атаке, но даже если допустить, что они уцелели, остались живы и действительно перешли на сторону немцев, он-то, Аникушин, какое мог иметь к тому отношение?!

Единственным основанием для подозрений Камалова было то, что все трое проживали на временно оккупированной противником территории. Но он-то, Аникушин, не проживал! И не был ни часу в плену или в окружении! И родственников репрессированных или за границей, даже дальних, не имел!

Он и в жизни и по всем анкетам был безупречен и чист как стеклышко. Тем не менее особист каждый раз интересовался и его биографическими данными, задавал совершенно одинаковые вопросы об отце и о матери и при этом старательно записывал одни и те же ответы Аникушина на листки бумаги.

С каждым ночным вызовом в Аникушине нарастала неприязнь, перешедшая затем в ненависть к этому человеку. Он ничуть не боялся Камалова; напротив, подозрительность и бессмысленное упорство особиста, каждую третью ночь лишавшего его сна, столь необходимого в условиях передовой, и мучившего нелепыми вопросами, вызывали в нем презрение и сдерживаемое не без труда глухое бешенство.

Устававший за день до предела, он еле выдерживал ночные никчемные бдения, отвечал Камалову уже машинально и с отвращением, томимый одной смертельной тоской – скорее бы настало утро, скорее бы все это кончилось!

Однажды, не совладав, Аникушин задремал, прислонясь спиною к земляной стенке. Трудно сказать, сколько это длилось, во всяком случае, Камалов его не побеспокоил, не разбудил, а терпеливо ждал. Когда же Аникушин открыл глаза, он при слабом свете коптилки опять увидел в метре перед собой скуластое, азиатски-бесстрастное лицо, увидел все тот же уставленный в упор немигающе-проницательный взгляд раскосых глаз особиста, а спустя буквально секунду послышалось – в который уж раз! – тихое и невозмутимое:

– Значит, отец ваш происходит из рабочих, а мать, как вы утверждаете, – из мелких служащих… Правильно я вас понял?..

Эта тягостная сказка про белого бычка, как дурной сон, как принудительная фантасмагория, продолжалась до самого ранения Аникушина – только отправка в госпиталь принесла ему освобождение.

Скуластым малоподвижным лицом и прежде всего своей «бдительностью» и упрямством, качествами, очевидно, присущими этой профессии, Алехин напоминал ему Камалова. Но сколь бы ни были велики недоверчивость и упорство особистов, они никак не могли, просто не имели права влиять на точку зрения и поведение Аникушина.

В данном конкретном случае после ознакомления и с второстепенными документами проверяемых у него созрело свое твердое мнение.

Он больше ни на йоту не сомневался в истинности Елатомцева, Чубарова и Васина, их личности для него были совершенно ясны, не вызывали никаких абсолютно сомнений. И любые дальнейшие действия особистов в отношении этих офицеров-фронтовиков могли объясняться только профессиональной подозрительностью, упрямством и ограниченностью Алехина.

Когда он пытался сопоставить все приготовления и предосторожности особистов с тем, с чем пришлось встретиться в действительности, то ему становилось смешно.

«Эх, шерлоки!.. Хмыри болотные! – весело думал он, сдерживая ухмылку и неуемное желание бросить насмешливый взгляд в сторону, где за кустами прятались подчиненные Алехина. – Нагородили черт знает что!.. Вот уж действительно палят из пушек по воробьям!.. Комедия!..»

Умное, волевое лицо Елатомцева, его ясные, цвета бирюзы, чуть прищуренные глаза и все его поведение и документы не вызывали ничего, кроме симпатии и уважения. После проверки документов не вызывали ничего, кроме уважения, и оба других офицера, и Алехин ожидал напрасно: не одобряя предстоящего осмотра вещмешков, Аникушин молчал, твердо решив остаться в стороне.

Пусть Алехин обойдется без него, как уже обошелся перед тем, сам попросив второстепенные документы. Если же по поводу его, Аникушина, в данном случае бездействия будет кем-либо выражено недовольство, он молчать не станет. Он напишет рапорт коменданту города или даже начальнику гарнизона и без обиняков изложит свою позицию. Нравится это особистам или нет, а у него своя голова на плечах, и слепым, бездумным исполнителем любых, в том числе и нелепых, указаний он не был и не будет!..

87. Алехин

Словесный портрет совпадает… Неужели Мищенко?.. Не исключено!.. В баню бы с ним сейчас… поясницу посмотреть… Где он был этот год… нет, одиннадцать месяцев?.. Куда его тогда ранили?.. Мищенко – это фигура!.. Не говори гоп!.. Не факт, что это Мищенко, и не факт, что они – «Неман»… Качай!

Аттестат на продовольствие… Шифр… Реквизит содержания… Шрифты текста… Петит подстрочный… Вэ-че 72510… Капитан Елатомцев А Пэ и с ним два офицера… Убывшему в командировку… Вильнюс… Лида и районы… Номер и дата документа… Командировочное предписание от десятого августа… Удовлетворен при вэ-че 72510 по первой норме пайка… включительно… Продовольствие в натуре по… десятое августа… Сахаром по… десятое… Мылом по тридцать первое… Табачным довольствием по… тридцать первое… Сухим пайком на путь следования на… пять суток… Достоверно… Карандаш чернильный… Фактура бумаги… плотность… Так… Исключен с довольствия с шестнадцатого… Срок действия аттестата… двадцать первое… Роспись лица, получившего аттестат… Елатомцев… Предыдущим… соответствует… Помощник командира части по снабжению… Майор… Гундобин… Подпись… натуральна… Завделопроизводством… Подпись… натуральна… Дата… Печать гербовая… Мастика… Для отметок… Доппаек офицерский получен по тридцать первое… Военпродпункт станции Лида… Выдан сухой паек на пять суток… шестнадцатого… Штамп… Печать… Мастика… Ажур!..

Поговори с ним… насчет довольствия… Так… Фиксируй лицо!.. Хорошо… Так… Что офицеров не перевозили – это точно… Теперь спроси и у них… Так… Достает… И этот тоже… Документов у них достаточно… И никаких вазомоторов, никакой вегетатики!..[58] Словесный портрет совпадает, наверно, полностью… но не факт, что это Мищенко, и не факт, что они – «Неман»… Неохотно берет и смотрит уже без интереса… Ему все ясно!.. Ну и пусть… А ты – службист!.. Так… Справка госпиталя… Поговори и с этим… вспомни кого-нибудь… Попроще… Насторожился!.. Что это?.. Ожидает подвоха?.. А чего ему опасаться, если он свой?.. Странно… Отвечает с задержкой!.. И как недоволен!.. Что-то здесь не так… Качай их, качай!

Справка… Конфигурация… Реквизит содержания… Шрифты текста… Петит подстрочный… Особые знаки… удостоверительные… Форма номер шестнадцать… с наклоном… Штамп угловой… Эвакогоспиталь 1731… Это Вильнюс!.. Дата – седьмое августа… Старший лейтенант Чубаров… Николай Петрович… находился на излечении… с двадцать пятого июня… по седьмое августа… 1731 в июне был в Смоленске… Достоверно?.. Вполне… По поводу… сквозное пулевое ранение бедра… 1731 – общая хирургия… Профиль госпиталя… соответствует… Срок пребывания… диагнозу… соответствует… Чернила… Мастика… Фактура бумаги… плотность… Ранение связано с пребыванием на фронте… Получено в боях при защите СССР… Врачебной комиссией признан по статье… расписания болезней приказа НКО СССР… годным к строевой службе без ограничений… Начальник госпиталя… Полковник медслужбы… Подпись… натуральна… Печать гербовая… Мастика… Чернила… Третья типография Воениздата НКО… Заказ девятьсот сорок три… Ажур!

Похоже, что левша… По седьмое августа лежал в госпитале, а «Неман» выходил в эфир еще в июле… Разве только справка задействована не сразу после переброски?.. Может, раньше пользовались другими документами?.. «Пользовались» – не факт, что они «Неман», не факт!

Расчетная книжка начальствующего состава… Фактура обложки… Конфигурация… Шрифты наименования… Реквизит содержания… Шрифты текста… Серия… номер… Достоверны… Чубаров Николай Петрович… Старший лейтенант… Выслуга лет на должностях… Штатно-должностной оклад… Личная подпись… натуральна… Командир части… Гвардии майор… натуральна… Начфинчасти… Лейтенант… натуральна… Печать гербовая… Дата… Чернила… Мастика… Фактура бумаги… плотность… Отметки о произведенной выплате… удержания… Выплата полевых денег… Отметки о перемещении военнослужащего и об изменениях… Начфинчасти… Лейтенант… Подпись… натуральна… Предыдущей… соответствует… Печать гербовая… Мастика… Чернила… Скрепка… Разные отметки… Контрольные талоны… Август… Сентябрь… Водяные знаки… Ажур!..

Все безупречно, все соответствует!.. Но что-то в них не так!.. Что-то есть!.. А может, только кажется?.. Может, случайности?.. Проверка документов их не волнует… И ничего, наверно, не даст… А вещмешки?..

Временное удостоверение… номер… Конфигурация… Реквизит содержания… Шрифты текста… Особые знаки… удостоверительные… Печать гербовая… Подписи… натуральны… Чернила… Мастика… Фактура бумаги… плотность… Текст… Лейтенант Чубаров… Николай Петрович… Приказом войскам Западного фронта № 0401 от седьмого сентября сорок третьего года… За образцовое выполнение боевых заданий командования… на фронте борьбы с немецкими захватчиками… награжден орденом Красной Звезды… Орден за номером 479526… Начальник штаба дивизии… Подполковник… Замначполитотдела… Майор… Девятое сентября сорок третьего… Номер ордена… периоду выдачи… соответствует… Ажур!..

Вот так – левша!.. Старший лейтенант – левша!.. Ну и что?.. Каждый двадцатый – левша!.. Но все-таки… И с госпиталем… Зловещая физиономия… Неужели это он пытался убить Гусева?.. Не факт!

По документам у них ничего общего с Павловским… Он уходил к лесу… Простое совпадение?.. Где они были сегодня ночью?.. Так… Поговори и с этим… Качни на косвенном… Вспомни кого-нибудь… Улыбку… Доверительней… Фиксируй!.. Так… Покраснел!.. С чего бы?.. Успокой!.. Байку им – посмешнее… Простачка играй, простачка!.. Да, эти двое избегают разговора, излишне лаконичны… Напрягаются при косвенных вопросах… Предварительный?.. Не спеши…

Комсомольский билет… Фактура обложки… Конфигурация… Шрифты наименования… Реквизит содержания… Шрифты текста… Удостоверительные знаки… Номер… Фотокарточка… Голова… лоб… нос… подбородок… соответствуют… Печать… Оттиски… совмещаются… Подпись… натуральна… Спецчернила… Мастика… Фактура бумаги… плотность… Водяные знаки… Защитные приспособления… Текст… Васин… Михаил Сергеевич… Время вступления… апрель сорокового года… Наименование организации, выдавшей билет… Сокольнический райком Москвы… Личная подпись… натуральна… Уплата членских взносов… По годам… Сороковой… учился в школе… Сорок первый… Призван в сентябре… Суммы взносов… соответствуют… Сорок второй… Март – изменение… очевидно, госпиталь… Июнь… опять изменение… Вернулся в часть… Штампы… Подписи… Сорок третий… Январь… Февраль… Март… Апрель… Май… Июнь… В июле изменение… Так… Очевидно, убыл в училище… Сорок четвертый… Январь… Февраль… Март… Апрель… Май… Июнь… Июль… Сумма взноса… Штампы… Подписи… Ажур!..

Комар носа не подточит! Если это и липа, то самого высокого качества!.. Липа, которую органолептикой[59] не возьмешь, за которой – государство!.. Кто же они?! Один по словесному портрету сходен с Мищенко, второй – левша и, пожалуй, споткнулся с поварихой… с госпиталем… Лейтенант тоже напрягся при косвенном вопросе… И все же – не факт!.. Даже если они агенты, органолептика ничего не даст… А вещмешки дадут?.. Возможно… Не факт!.. Но это необходимость!.. В любом случае их придется задержать… Пассивно он себя ведет – весьма!.. Счастливец – ему все ясно! Что ж, раскрыть их – это не его, это твоя задача!.. Легко сказать… Лижет суставы и кусает сердце!.. А если… Как тогда они?.. Мищенко – особо опасен при задержании!.. Не тяни – предварительный сигнал… Неужели это Мищенко?..

88. Оперативные документы

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА

«Весьма срочно!

Особой важности!

Ковалеву, Ткаченко

Под вашу личную ответственность находящиеся под погрузкой в Челябинске, Горьком и Свердловске, подлежащие особому контролю отдела оперативных перевозок литерные эшелоны серии «К» №№ 2762, 1374 и 1781 (танковая техника россыпью) впредь до особого указания должны быть задержаны на станциях отправления.

Исполнение проконтролируйте лично и немедленно доложите.

Основание: Распоряжение Ставки ВГК

Карпоносов».

ЗАПИСКА ПО «ВЧ»

«Весьма срочно!

Полякову

В течение ближайших двух часов на аэродром Лиды специальным рейсом из Москвы будут доставлены экипированные в форму офицеров Красной Армии еще 9 опознавателей из числа бывших немецких агентов, окончивших радиоотделения Варшавской и Кенигсбергской школ немецкой разведки, где, судя по радиопочеркам, обучались и радисты активно разыскиваемой нами группы «Неман».

Под Вашу личную ответственность все прибывшие должны быть немедленно задействованы в районах наиболее вероятного появления разыскиваемых.

Этим же самолетом будет доставлен плененный недавно майор немецкой разведки Вильгельм фон Баке, в прошлом начальник строевой части Варшавской разведшколы, знающий в лицо почти всех агентов, прошедших там обучение в период с октября 1941 года по май 1944 года включительно.

Учитывая физическую неполноценность и возраст фон Баке, Главное Управление Контрразведки рекомендует использовать его непосредственно в Лиде при выяснении личности задерживаемых по подозрению в принадлежности к «Неману».

Прибытие немедленно подтвердите.

Колыбанов».

ШИФРОТЕЛЕГРАММА

«Чрезвычайно срочно!

Егорову

Произведенной тщательной проверкой участие Чеслава и Винцента Комарницких в польском партизанском отряде «Гром» в 1943–1944 гг. не подтверждается.

Лиц командного офицерского состава, имеющих по стабильным или динамическим признакам словесного портрета сходство с Чеславом Комарницким, в «Громе» не было.

Басилов».

89. Проверка

– Не могу понять… – произнес Алехин условную фразу. – Что вы здесь, эта… делаете?.. Начальник штаба батальона… – он заглянул в документы, – командир роты и командир взвода, так?.. А где же личный состав? Какое задание вы здесь можете выполнять без подчиненных?.. Не могу понять!.. – почесывая пятерней в затылке, повторил он и посмотрел на Аникушина.

– Я тоже не совсем понимаю. Вы что, нас в чем-то подозреваете? – сказал капитан, обращаясь к Аникушину. Очевидно, ему было ясно, что Аникушин – старший; назойливость же Алехина, человека ограниченного, малограмотного и явно упрямого, по всей вероятности, начала его раздражать. – В чем дело? Почему такая проверка и такой допрос?

– Это вызвано необходимостью, – с почти неуловимым сочувствием заметил Аникушин.

– Какой?

– Значит, нужно! – строго сказал Алехин. – Что такое – «допрос»?.. Мы при исполнении, эта… обязанностей, понимать надо!.. И вы нас не оскорбляйте!.. – Он снова быстро и выразительно посмотрел на Аникушина. – Служба есть служба! Как говорится, закон порядка требует!.. Я спрашиваю: где находится ваша часть?

– В Новой Вильне, – с неожиданной легкостью и без какого-либо промедления сообщил капитан.

– Вы из ОПРОСа? – оживился Аникушин.

– Да.

– Постоянный состав?

– Нет, переменный.

Аникушин понимающе покачал головой и отвел глаза. Алехин ожидал, что после проверки второстепенных документов помощник коменданта, как было условлено, предложит офицерам показать вещевые мешки, но тот снова заложил руки за спину и, будто все позабыв, с каким-то отсутствующим лицом глядел в сторону и молчал.

– Так… – после небольшой паузы проговорил Алехин, сложив документы, но не возвращая их. – А теперь, товарищи офицеры, попрошу предъявить для осмотра ваши вещевые мешки…

– Это на каком основании?! – сдерживаясь, но довольно резко спросил капитан. – В чем дело?!

– Проверка личных вещей, – пояснил Алехин, и его лицо при этом выражало: «Мы выполняем свой служебный долг, какие же к нам могут быть претензии?»

– Что значит – проверка личных вещей?! Мы не рядовые и не сержанты, а вы не старшина! Кто вам дал право обыскивать офицеров?!

– А мы, эта… и не думаем вас обыскивать… Я прошу, чтобы вы сами показали, что у вас в вещевых мешках. Понимаете – добровольно!

– То есть как – добровольно?! А если мы не желаем?! Я в армии пятый год, но подобной проверке ни разу не подвергался!

– А я подвергался! – с обидой сказал Алехин и звучно шморгнул носом.

– Это ваше дело! А мы не желаем!

– То есть как – не желаете? – удивился Алехин. – Вы же советские люди… Давайте по-хорошему… Я вам скажу, эта… как офицерам… Только, понимаете, как говорится, никому!

Он достал из пачки документов продовольственный аттестат и, указывая на отметку военпродпункта, спросил:

– Вы шестнадцатого, значит, были в Лиде?

– Были! Ну и что?

– Вот то-то и оно! – протянул Алехин и с огорченным лицом тихо, доверительно сообщил: – Шестнадцатого в Лиде, эта… с артиллерийского склада пропали два ящика взрывчатки!

– Ну а мы-то тут при чем?!

– Есть указание… что ее вынесли в вещмешках, понимаете, офицеры… – сообщил Алехин. – И увезли из города… А для чего – неизвестно! Нет указаний! – Он в недоумении развел руками. – Может, чтобы рыбу глушить, а может – мост взорвать!

– Да что за чушь! – пожимая плечами, возмущенно воскликнул капитан. – Мы не были ни на каком складе!

– Кто ж это знает?.. А закон порядка требует… – вздохнул Алехин. – Давайте по-хорошему… Вы же советские люди… Есть указание… И я при исполнении обязанностей… прошу, эта… показать для осмотра ваши вещмешки…

– Должен заявить со всей ответственностью, – твердо сказал капитан, – что мы не были в Лиде ни на каком складе, не брали и не знаем ни о какой взрывчатке и не желаем, чтобы нас обыскивали! Категорически!

– Тогда придется проехать с нами в комендатуру, – решительным голосом объявил Алехин. – Вы же все равно, эта… поедете в Лиду… У нас в Шиловичах машина. Там в кузове бойцы, но на вас аккурат найдется место… Прошу, значит… – Поворотясь, он показал рукою в сторону Шиловичей, предлагая троим офицерам пройти вперед, и отчетливо проговорил условную фразу: – Будьте любезны!

– Пожалуйста! – Капитан несколько мгновений помолчал угрюмо и сосредоточенно, словно что-то решая; во всей его фигуре, лице и в голосе чувствовались полное самообладание, уверенность в своих действиях и правоте. – Что ж… если это вас так интересует – пожалуйста!.. Обыскивайте!.. Только уж потрудитесь сами!.. К сожалению, нет времени, чтобы ездить с вами. У нас еще есть дела в этом районе, – объяснил он свое неожиданное решение. – Но я буду жаловаться! И даром вам это не пройдет!.. Давай!..

Он шагнул за спину лейтенанта и помог тому снять вещевой мешок. При этом он взялся не за наплечные лямки и не снизу, а за тесьму, стягивавшую верх, взялся так, что вещмешок своей тяжестью затянул узел на тесьме.

Алехин сделал вид, что не заметил этого, и, возвращая, молча протянул документы; капитан взял их и, не раздавая своим товарищам, сунул всю пачку себе в карман.

Присев на корточки, Алехин распустил петлю из наплечных лямок с горловины вещмешка и пытался развязать узел на тесемке.

Между тем старший лейтенант тоже снял свой вещмешок и, ухватив его точно так же за тесемку, опустил на траву рядом с первым. И тут же будто невзначай неторопливо переместился на пару шагов влево так, что оказался между Алехиным и засадой. Спустя секунды лейтенант перешел вправо. Таким образом они полукругом обступили Алехина и помощника коменданта. Это были их первые самостоятельные, без очевидной инициативы или команды капитана действия за все время проверки.

– Будьте любезны… – взглянув на них снизу, снова произнес условную фразу Алехин, – станьте на место!

– В чем дело?.. На какое место?

– Будьте любезны, – еще раз повторил Алехин, – станьте на место! – Он выпрямился и указал рукой на траву в метре перед собой.

Под его упрямым тяжелым взглядом лейтенант, помедля, стал на прежнее место.

– В чем дело? – обратился капитан к Аникушину, но тот, словно не слыша, смотрел вниз на вещмешки и даже не поднял глаз.

– Вы, может, еще поставите нас по стойке «смирно»? – с возмущением спросил старший лейтенант, продолжая стоять там, куда он перешел.

– Если понадобится – поставлю! – пообещал Алехин, неприязненно глядя ему в лицо. – Мы офицеры комендатуры… понимаете… при исполнении служебных обязанностей! – возбужденно вскричал он; круглый желвак проступил и шевелился на его правой щеке. – Я говорю – встань на место!

И так как старший лейтенант не собирался подчиняться, Алехин решительным движением расстегнул висевшую у него на животе кобуру и вытащил «ТТ».

– Стань как стоял! – вдруг негромким, твердым голосом приказал капитан старшему лейтенанту, и тот неохотно ступил вправо, на прежнее место.

Алехин, помедля секунды, с упрямым недобрым лицом засунул пистолет в кобуру и снова присел на корточки.

…В конце концов, тесемку, стягивавшую верх, в данном случае можно было бы просто перерезать ножом, но он решил попытаться развязать узел ногтями или даже зубами: его пребывание внизу, в согнутом положении, с головой, склоненной над вещмешком, более всего соответствовало тому, что теперь следовало ожидать.

За кустами орешника Блинов по примеру Таманцева поднял свой «ТТ» стволом вверх на уровень просвета в листве и положил палец на спусковой крючок.

Наступил кульминационный момент того, что у розыскников военной контрразведки называлось «засадой с живцом и подстраховкой».

90. Алехин Павел Васильевич

Алкоголь только в случаях необходимости – это хорошо!.. А трепанги с жареным луком – просто великолепно!.. Ценнейшая примета!

Все, что ты знаешь о Мищенко, сейчас в любом случае без пользы… Может, это и он… А может, всего-навсего Елатомцев… Алексей Павлович… Капитан Красной Армии… Фронтовик… Дважды орденоносец… Коммунист… В баню бы с ним сейчас. Спину бы его посмотреть, поясницу…

Не думай о Мищенко! Твоя задача – заставить этих троих проявить свою суть… Кто бы они ни были!.. И в положительном случае взять их живыми. Хотя бы двух… А еще лучше всех трех. И своих из группы при этом никого бы не потерять…

А помощник коменданта… Он что – все забыл?.. Почему молчит?.. Пассивно он себя ведет… некачественно… непонятно…

Предложи сам… Спокойнее… Так… Фиксируй лица!.. «На каком основании?! В чем дело?..» Не нравится!.. У лейтенанта дрогнул кадык… Фиксируй!.. Не хотят!.. Облизывает губы!.. Наконец-то!.. И у этого напряженность… Попадание!.. Это уже слабина!.. Дожимай!.. Теперь дожимай!.. Объясни причину… Доверительней… Пропала взрывчатка… Так… Хорошо возражает… толково… А ты – службист!.. Настаивай!.. Не хотят!.. Что же у них в вещмешках?.. Главное – чтобы они проявили свою суть!.. Не факт, что они – «Неман»… Не факт!.. Кто же они и почему не хотят?.. «Категорически!..» А в комендатуру?.. Теперь не тяни – сигнал!.. Не должны бы соглашаться… не должны… «Обыскивайте!..» Ах так… Ну что ж – тем лучше…

Помогает снять… Затянул узел!.. Ловко!.. Не подавай виду… Освободи руки, верни документы…