Утраченный символ Браун Дэн
«Надо найти Питера. Мы теряем время».
Сато на минутку отлучилась поговорить по телефону, но вскоре вернулась.
— Профессор, я вас задерживаю?
— Нет, мэм, — ответил Лэнгдон, пряча часы под манжету. — Просто я очень волнуюсь за Питера.
— Понимаю. Уверяю вас, лучший способ его спасти — помочь мне понять образ мыслей его похитителя.
Как раз в этом Лэнгдон сомневался, но было ясно, что директор СБ ЦРУ отпустит его, только получив все необходимые сведения.
— Минуту назад вы заявили, что Ротонда — святилище, которое имеет отношение к Мистериям древности…
— Да, мэм.
— Объясните, что вы имеете в виду.
Лэнгдон понял, что должен тщательно отбирать слова и экономить время. Он целыми семестрами читал лекции о мистическом символизме в архитектуре Вашингтона — один только Капитолий насчитывал несметное количество мистических отсылок.
«У Америки есть тайное прошлое».
Всякий раз, когда Лэнгдон рассказывал студентам об американском символизме, их ставило в тупик то, что истинные цели отцов-основателей не имели ничего общего с намерениями современных политиков.
«Судьба, которую прочили Америке, потеряна для истории».
Первоначально столицу этой страны назвали Римом, реку — Тибром, а на ее берегу возвели город храмов и пантеонов, украшенный изображениями великих богов и богинь — Аполлона, Минервы, Венеры, Гелиоса, Вулкана, Юпитера. В центре города, как во многих античных городах, основатели установили египетский обелиск — вечную дань уважения древним. Он был выше даже каирского и александрийского и поднимался в небо на пятьсот пятьдесят пять футов (больше чем на тридцать этажей) — хваля и прославляя полубога, чье имя позже стало названием столицы.
Вашингтон.
Теперь, несколько веков спустя, несмотря на отделение церкви от государства, Ротонда пестрила античными религиозными символами. Ее украшало больше дюжины изображений разных богов — в римском Пантеоне и того меньше. Конечно, в 609 году последний стал христианским храмом, но этот пантеон никто и никогда не переосвящал. Следы его истинной истории оставались у всех на виду.
— Как вам наверняка известно, — сказал Лэнгдон, — Ротонда выстроена по образу и подобию одной из самых почитаемых мистических святынь — храма Весты.
— Вы о весталках? — Сато не верилось, что римские хранительницы очага имеют какое-то отношение к американскому Капитолию.
— Храм Весты в Риме был круглым, с отверстием в полу, где непорочные жрицы постоянно поддерживали священный огонь.
Сато пожала плечами:
— Ротонда тоже круглая, но никакой дыры в полу я не вижу.
— Верно, однако долгие годы в самом центре зала было отверстие — именно там, где стоит рука Питера. Сейчас еще можно разглядеть следы ограждения — его установили, чтобы посетители не проваливались в дыру.
— Что? — Сато присмотрелась к полу. — Первый раз слышу.
— Похоже, он прав. — Андерсон указал на выпуклые металлические бляшки в полу, расположенные по кругу, на месте прежних столбов. — Я даже не подозревал, что это такое.
«Вы не одиноки», — подумал Лэнгдон и представил, как тысячи людей, включая известных конгрессменов, каждый день ходят по Ротонде и даже не догадываются, что в былые времена они упали бы под пол — в Крипту Капитолия.
— Дыру заделали, но долгое время посетители могли заглянуть в нее и увидеть костер, горевший внизу.
— Костер? В Капитолии? — удивилась Сато.
— Ну, скорее, факел — вечный огонь, превращавший этот зал в современный храм Весты. В Капитолии была даже весталка — федеральная служащая, именуемая Хранителем Крипты, которая благополучно поддерживала огонь в течение пятидесяти лет, пока — по милости политиков, религиозных деятелей и из-за дыма, якобы наносившего ущерб зданию, — от этого не отказались.
И Андерсон, и Сато не на шутку удивились.
Сегодня единственным напоминанием о священном пламени служила четырехконечная звезда, вмурованная в пол этажом ниже — символ американского вечного огня, однажды пролившего свет знаний на все четыре стороны Нового Света.
— Так вы считаете, что похититель Питера Соломона это знал? — спросила Сато.
— Конечно. И не только это. По всей Ротонде размещены символы, отражающие веру в Мистерии древности.
— Тайная мудрость… — с неприкрытым сарказмом проговорила Сато. — Знания, дарующие человеку божественные способности.
— Да, мэм.
— Не очень-то они соотносятся с христианскими устоями Соединенных Штатов.
— Возможно… Однако это правда. Превращение человека в бога называется «апофеозом». Известно ли вам, что эта тема — превращение человека в бога — ключевой элемент системы символов Ротонды?
— Апофеоз? — всполошился Андерсон, словно услышал что-то знакомое.
«Он тут работает. Он знает», — подумал Лэнгдон и кивнул.
— Да, «апофеоз» дословно переводится как «обожествление». Слово происходит от древнегреческого «apo» — «становиться» и «theos» — «бог».
— «Апофеоз» означает «становиться богом»? — изумленно проронил Андерсон. — Я понятия не имел.
— Я что-то упускаю? — вмешалась Сато.
— Мэм, — сказал Лэнгдон, — самая большая картина в этом здании называется «Апофеоз Вашингтона». На ней изображено превращение Джорджа Вашингтона в бога.
Сато недоверчиво скривилась.
— Не видела я здесь такой картины.
— Еще как видели! — Лэнгдон поднял указательный палец. — Она прямо у вас над головой.
Глава 21
В 1865 году итальянский художник Константино Брумиди закончил «Апофеоз Вашингтона» — фреску площадью четыре тысячи шестьсот шестьдесят четыре квадратных фута на своде капитолийской Ротонды.
Брумиди, прозванный «Микеланджело Капитолия», притязал на Ротонду так же, как Микеланджело притязал на Сикстинскую капеллу: расписав самое обширное полотно зала — то есть его потолок. Как и Микеланджело, многие свои работы Брумиди создал в Ватикане. Однако в 1852-м художник эмигрировал в Америку, предпочтя крупнейшей мировой святыне святыню новую: американский Капитолий, который теперь весь украшен образцами его творчества — от тромплея в коридорах Брумиди до карнизов на потолке в покоях вице-президента. Однако величайшим шедевром живописца принято считать огромную фреску на своде Ротонды.
Роберт Лэнгдон поднял глаза на великолепный потолок. Обычно ему нравилось наблюдать за реакцией студентов на диковинную роспись, однако сегодня он чувствовал себя как в страшном сне, который только предстояло понять.
Директор Сато стояла рядом, подбоченившись, и хмуро разглядывала высокий свод. Ее, по-видимому, обуревали те же чувства, что и многих, кто впервые смотрел на картину в самом сердце Америки.
Полная растерянность.
«Вы не одиноки», — подумал Лэнгдон. Большинству людей «Апофеоз Вашингтона» казался все более странным по мере того, как они присматривались к фреске.
— На центральной панели изображен Джордж Вашингтон, — пояснил Лэнгдон, указав на середину купола. — Как видите, ему прислуживают тринадцать дев, а он, в белых одеждах, возносится на облаке над простыми смертными. Это миг апофеоза… то есть превращения Вашингтона в бога.
Сато и Андерсон промолчали.
— По периметру расположен ряд странных, архаичного вида, изображений: древние боги сообщают нашим отцам-основателям передовые знания. Вот Минерва дарует вдохновение нашим величайшим изобретателям — Бену Франклину, Роберту Фултону и Сэмюэлу Морзе. — Лэнгдон показал на каждого пальцем. — А здесь Вулкан помогает нам построить паровой двигатель. Рядом Нептун показывает, как проложить трансатлантический телеграфный кабель. Здесь изображена Церера, богиня урожая и плодородия (от ее имени происходит английское «cereal», «злаки»); она восседает на механической жатке Маккормика — изобретение этой машины позволило Америке стать мировым лидером в производстве пищевых продуктов. Словом, на этой фреске более чем открыто показано, как люди получают от богов великую мудрость. — Лэнгдон посмотрел на Сато. — Знание — сила, а правильное знание позволяет человеку творить чудеса и уподобиться богу.
Сато перевела взгляд на профессора и задумчиво потерла щеку.
— Чтобы проложить телеграфный кабель, богом быть не нужно.
— В наше время — нет, — ответил Лэнгдон, — но знай Джордж Вашингтон, что люди смогут говорить друг с другом через океаны, летать со скоростью звука и однажды ступят на Луну, он бы решил, что мы стали богами и умеем творить чудеса. Как писал футуролог и фантаст Артур Кларк, «любая достаточно развитая технология неотличима от магии».
Сато в задумчивости поджала губы. Она взглянула на руку, затем подняла глаза к потолку.
— Профессор, вам сказали, «Питер укажет путь», верно?
— Да, мэм, но…
— Андерсон, — Сато отвернулась от Лэнгдона, — можно взглянуть на фреску поближе?
Тот кивнул.
— Да, по периметру свода установлены мостки.
Лэнгдон увидел прямо под фреской крошечные перила и похолодел.
— Вовсе не обязательно туда подниматься…
Лэнгдон уже бывал на этих мостках, когда приехал в Капитолий по приглашению одного сенатора и его жены. В тот день он чуть не упал в обморок от страха: высота была головокружительная, а мостки ненадежные.
— Не обязательно? — вопросила Сато. — Профессор, наш преступник убежден, что в этом зале есть некий портал, способный сделать его богом; на потолке нарисован человек, превращающийся в бога; именно на эту картину указывает кисть Питера Соломона. Вам не кажется, что все так и просит нас подняться к фреске?
— Вообще-то, — вмешался Андерсон, поглядев наверх, — мало кому известно, но в куполе есть шестиугольный люк, который открывается, как портал. Можно заглянуть в него и…
— Постойте, — перебил его Лэнгдон, — вы не понимаете. Преступник имел в виду метафорический портал, которого не существует на самом деле. И фраза «Питер укажет путь» тоже иносказательна. Этот жест — рука с вытянутыми указательным и большим пальцами — известный символ Мистерий древности, он встречается во многих произведениях искусства. К примеру, его можно увидеть на трех самых известных зашифрованных картинах Леонардо да Винчи: «Тайная вечеря», «Поклонение волхвов» и «Иоанн Креститель». Это символ мистической связи человека с Богом.
«Как внизу, так и вверху». Странные слова безумца начали обретать для Лэнгдона смысл.
— Первый раз его вижу, — буркнула Сато.
«Тогда хоть раз включите спортивный канал», — подумал Лэнгдон. Ему всегда было забавно видеть, как профессиональные спортсмены, благодаря Бога за тачдаун или хоумран, воздевают руку к небу. Интересно, многие ли из них догадываются, что это дохристианская традиция признания высшей мистической силы, которая на короткий миг превратила их в бога, способного творить чудеса?
— Видите ли, — сказал Лэнгдон, — до руки Питера в Ротонде Капитолия была другая указующая рука.
Сато посмотрела на него как на ненормального.
— То есть?
Лэнгдон кивнул на ее наладонник.
— Наберите в поисковике «Джордж Вашингтон Зевс».
Сато с недоверчивым видом начала печатать. Андерсон с опаской подошел ближе и заглянул ей через плечо.
Лэнгдон сказал:
— Раньше в Ротонде стояла огромная статуя Джорджа Вашингтона… изображенного в виде бога. Он сидел в той же позе, что и Зевс в Пантеоне: грудь обнажена, в левой руке меч, а правая указывает вверх.
Сато, по-видимому, нашла нужную картинку, потому что Андерсон потрясенно уставился на экран ее блэкберри.
— Погодите, это Джордж Вашингтон?!
— Да, — кивнул Лэнгдон. — В виде Зевса.
— Смотрите, его правая рука в том же положении, что и рука мистера Соломона, — заметил Андерсон.
«Я же говорил, это не случайно».
Когда со статуи работы Горацио Гриноу впервые скинули покрывало, многие шутили, что Вашингтон тянется к небу в отчаянной попытке найти какую-нибудь одежду. Религиозные устои Америки со временем изменились, шутливая критика перешла в нападки, и статую в конце концов заперли в сарае восточного сада. Теперь она нашла приют в Смитсоновском национальном музее американской истории, где у тех, кто видит статую, нет поводов принять ее за последнюю связующую нить со временами, когда отец-основатель этой страны оберегал покой Капитолия подобно богу… подобно Зевсу, стерегущему Пантеон.
Сато набрала чей-то номер — по-видимому, она решила, что сейчас самое время позвонить кому-то из своих людей.
— Что-нибудь узнали? — спросила она. — Понятно. — Сато посмотрела на Лэнгдона, затем на руку. — Это точно? Хорошо, спасибо.
Она повесила трубку и повернулась к Лэнгдону:
— Мои сотрудники изучили необходимую литературу и подтвердили существование так называемой Руки мистерий с изображениями звезды, солнца, ключа, венца и фонаря на кончиках пальцев. Она действительно символизировала приглашение к познанию тайной мудрости.
— Я рад.
— Зря радуетесь, — отрезала Сато. — Похоже, мы в тупике — пока вы не перестанете скрывать от меня то, что знаете.
— Мэм?..
Сато подошла ближе.
— Мы прошли полный круг, профессор Лэнгдон. Вы не сообщили мне ничего, что не смогли бы выяснить мои сотрудники. Поэтому я повторяю вопрос: зачем похититель заманил вас в Вашингтон? Что в вас такого особенного? Что известно только вам?
— Я же говорил! — сердито ответил Лэнгдон. — Понятия не имею, с какой стати этот полоумный решил, что у меня вообще есть какие-то сведения!
Лэнгдона так и подмывало спросить, откуда Сато узнала о его приезде в Вашингтон, но это они тоже проходили.
«Она не расколется».
— Если бы я знал, что делать дальше, я бы сказал. Но я не знаю. По традиции Руку мистерий протягивал ученику учитель. Затем ученик получал ряд указаний… как добраться до храма, имя учителя, который обучит его… чему-то! Но преступник оставил нам только пять татуировок! Не самая… — Лэнгдон резко умолк.
Сато прищурилась.
— Что такое?
Лэнгдон вновь бросил взгляд на руку. «Пять татуировок». Теперь он понял, что, возможно, ошибался.
— Профессор? — не унималась Сато.
Лэнгдон медленно приблизился к жуткому предмету на полу.
«Питер укажет путь».
— Прежде мне приходило в голову, что похититель мог оставить в руке какую-нибудь вещь — карту, письмо или записку с адресом.
— Нет, — сказал Андерсон, — как видите, пальцы сжаты неплотно, и в ладони ничего нет.
— Верно, — согласился Лэнгдон, — но я подумал… — Он присел на корточки, стараясь заглянуть под пальцы. — Может, преступник писал не на бумаге.
— На коже? — уточнил Андерсон.
Лэнгдон кивнул.
— Ну, есть там что-нибудь? — нетерпеливо спросила Сато.
Он нагнулся еще ниже.
— Угол не тот. Я не могу…
— Ох, да бросьте! — воскликнула Сато, подходя ближе. — Отогните пальцы, и дело с концом!
Андерсон преградил ей путь.
— Мэм! Надо дождаться криминалистов, а уж тогда…
— Мне нужны ответы, — заявила Сато, подходя к руке.
Она села на корточки и отодвинула Лэнгдона в сторону. Тот встал и с недоумением воззрился на директора СБ: Сато вытащила из кармана ручку, осторожно вставила ее под сомкнутые пальцы и по очереди их разогнула. Теперь ладонь была видна целиком.
Сато взглянула на Лэнгдона, и ее тонкие губы тронула улыбка.
— Опять вы оказались правы, профессор.
Глава 22
Меряя шагами лабораторию, Кэтрин Соломон подняла манжету халата и посмотрела на часы. Она была не из тех, кто привык ждать, а сегодня весь ее мир словно бы замер: ни результатов поискового запроса от Триш, ни приезда брата, ни звонка от странного человека, по вине которого ей сейчас было так не по себе.
«Лучше бы он ничего мне не рассказывал», — подумала Кэтрин. Она всегда с большой осторожностью знакомилась с новыми людьми, однако этот человек, которого она видела лишь однажды, сразу завоевал ее доверие.
«Целиком и полностью».
Он позвонил днем, когда Кэтрин, как всегда по воскресеньям, смаковала последние номера научных журналов.
— Мисс Соломон, — прозвучал необычайно приятный мужской голос, — меня зовут Кристофер Аваддон. Я бы хотел переговорить с вами о вашем брате.
— Простите, кто вы? — переспросила она. «Откуда у него номер моего мобильного?»
— Доктор Кристофер Аваддон.
Кэтрин впервые слышала это имя.
Ее собеседник откашлялся, словно ему стало неловко.
— Прошу прощения, мисс Соломон. Я думал, брат вам обо мне рассказывал. Я его врач. Ваш контактный номер он оставил на случай непредвиденных обстоятельств.
У Кэтрин екнуло в груди.
— Что произошло?!
— Наверняка ничего страшного, — поспешил заверить ее врач. — Ваш брат сегодня не явился на прием, и я не могу до него дозвониться. Обычно он всегда предупреждает, если не может прийти, вот я и беспокоюсь. Наверное, не нужно было звонить…
— Нет-нет, спасибо вам за заботу! — Кэтрин лихорадочно пыталась вспомнить, слышала ли она имя этого человека. — Мы с Питером не разговаривали со вчерашнего утра, но он скорей всего просто забыл включить телефон. — Кэтрин недавно подарила ему новый айфон, однако Питер до сих пор толком не разобрался в его функциях. — Значит, вы его врач?
«Питер скрывает, что болен?»
В трубке воцарилась гнетущая тишина.
— Ох, извините, пожалуйста… Очевидно, я только что допустил непростительную профессиональную ошибку, позвонив вам. Мистер Соломон говорил, что вам известно о его визитах ко мне, но теперь я вижу, что это не так.
«Мой брат солгал своему врачу?»
Кэтрин не на шутку разволновалась.
— Он болен?
— Простите, мисс Соломон, врачебная тайна не позволяет мне обсуждать с кем-либо здоровье вашего брата. И уж конечно, не следовало говорить вам, что он мой пациент. На этом давайте попрощаемся, но, если он выйдет на связь, передайте, чтобы сразу же мне позвонил.
— Постойте! — воскликнула Кэтрин. — Умоляю, скажите, что с ним такое?
Доктор Аваддон вздохнул, коря себя за допущенную ошибку.
— Мисс Соломон, не стоит огорчаться… хотя я прекрасно вас понимаю. Не волнуйтесь, с вашим братом все хорошо. Он только вчера был у меня.
— Вчера? А следующий визит назначен на сегодня? Выходит, это серьезно.
Доктор тяжело вздохнул.
— Давайте подождем еще чуть-чуть, прежде чем…
— Я еду к вам, — перебила его Кэтрин. — Где вы находитесь?
Тишина.
— Доктор Аваддон? Я и сама найду ваш адрес, но будет проще, если вы мне его продиктуете. В любом случае я скоро приеду.
Он помолчал.
— Если мы встретимся, мисс Соломон, будьте добры, не говорите об этом брату, пока мне не представится шанс объяснить свою оплошность.
— Хорошо.
— Благодарю. Мой офис в районе Калорама-Хайтс. — Он назвал адрес.
Через двадцать минут Кэтрин Соломон уже колесила по величавым улицам престижного жилого района. Сначала она позвонила на все номера брата — безрезультатно. Ее не так уж волновало, где сейчас Питер, но весть о том, что он тайно посещает врача, обеспокоила Кэтрин не на шутку.
Наконец отыскав нужный дом, Кэтрин растерялась.
«И здесь находится кабинет врача?»
Вход в роскошный особняк преграждали кованые ворота, оборудованные камерами; за воротами простиралась обширная зеленая лужайка. Кэтрин притормозила, чтобы уточнить адрес. Одна из камер тут же повернулась в ее сторону, и в следующий миг ворота распахнулись. Кэтрин осторожно подъехала к дому и остановила машину у гаража на шесть машин, рядом с длинным лимузином.
«Ничего себе врач!..»
Она вышла из машины. В ту же секунду входная дверь особняка отворилась, и на пороге возник элегантный мужчина. Он был красив, необычайно высок и довольно молод — по голосу Кэтрин решила, что он старше. Тем не менее доктор выглядел изысканно и отличался лоском, какой обычно свойственен мужчинам в возрасте, — безупречный костюм с галстуком, идеально уложенные светлые волосы…
— Мисс Соломон, я доктор Кристофер Аваддон, — произнес он легким, воздушным шепотом.
Они пожали друг другу руки — кожа у него была мягкая и ухоженная.
— Кэтрин Соломон, — представилась она, стараясь не смотреть на его чересчур гладкое и загорелое лицо.
«Он что, мажется тональным кремом?»
С растущей тревогой она вошла в роскошно обставленный холл. Откуда-то звучала классическая музыка, и пахло так, словно где-то курили фимиам.
— У вас очень красиво, — сказала Кэтрин, — но я ожидала увидеть более рабочую обстановку.
— Мне повезло, я могу работать дома. — Доктор Аваддон пригласил ее в гостиную и подвел к камину, в котором потрескивал огонь. — Чувствуйте себя как дома. Я заварил чай — сейчас принесу, и мы с вами побеседуем. — Он ушел на кухню.
Кэтрин Соломон не села. Она научилась доверять женской интуиции, и что-то в этом доме было неладно — по спине даже побежали мурашки. Гостиная, обставленная антиквариатом, совершенно не походила на приемную врача. На стенах висели картины со странными античными сюжетами. Кэтрин остановилась перед большим полотном с тремя грациями — их обнаженные тела были выписаны яркими, живыми красками.
— Это Майкл Паркс, масло. — Доктор Аваддон бесшумно возник за ее спиной, неся поднос с горячим чаем. — Сядем у камина? — Он жестом предложил ей кресло. — У вас нет причин нервничать.
— Я не нервничаю, — слишком быстро ответила Кэтрин.
Он тепло улыбнулся.
— Видите ли, это моя работа — чувствовать, когда люди нервничают.
— Простите?
— Я психиатр, мисс Соломон. Это моя профессия. Ваш брат ходит ко мне уже больше года. Я его лечащий врач.
Кэтрин недоуменно воззрилась на доктора.
«Мой брат лечится у психиатра?»
— Часто пациенты не желают афишировать лечение такого рода. Я допустил грубую ошибку, позвонив вам, но в свое оправдание могу сказать, что ваш брат сбил меня с толку.
— Я… я понятия не имела.
— Простите, что заставил вас понервничать, — с искренним сожалением проговорил доктор Аваддон. — Кстати, я заметил, что вы приглядываетесь к моему лицу. Да, я пользуюсь косметикой. — Он смущенно потрогал щеку. — У меня кожная болезнь, которую я предпочитаю скрывать. Обычно крем наносит жена, но, когда она в отъезде, приходится полагаться на собственные неумелые руки.
Кэтрин кивнула, не в силах вымолвить ни слова от стыда.
— А эти чудесные волосы, — он тронул свою пышную шевелюру, — парик. Кожная болезнь затронула волосяные луковицы, и все мои волосы сбежали с корабля. — Доктор пожал плечами. — Наверное, тщеславие — мой единственный грех: чересчур много внимания уделяю внешности.
— В таком случае мой грех — невоспитанность.
— Что вы! — Аваддон обезоруживающе улыбнулся. — Начнем, пожалуй, с чая?
Они устроились у камина, и Аваддон взялся за чайник.
— Ваш брат приучил меня пить чай во время наших встреч. Он говорит, все Соломоны — большие любители чая.
— Да, семейная традиция, — кивнула Кэтрин. — Черный, пожалуйста.
Несколько минут они пили чай и разговаривали о пустяках, но Кэтрин не терпелось узнать о брате.
— Так почему Питер вас посещает? — спросила она.
«И почему он не сказал об этом мне?» Да, на долю Питера выпало немало горя — в юности он потерял отца, а потом, с перерывом в пять лет, похоронил единственного сына и мать. Однако он всегда отыскивал способ не отчаиваться и жить дальше.
Аваддон отпил чаю.
— Ваш брат обратился ко мне, потому что может мне доверять. Я для него не просто врач, нас связывают более тесные узы. — Он кивнул на стену, где висел какой-то документ в рамочке, похожий на диплом. Кэтрин разглядела двуглавого феникса.
— Вы масон?
«Да еще и самой высокой степени!»
— Видите ли, мы с Питером в некотором роде братья.
— Вы, наверно, совершили что-то выдающееся, раз вас посвятили в тридцать третий градус.
— Не совсем, — ответил Аваддон. — Мне досталось немалое наследство, и я часто поддерживаю масонские благотворительные фонды.
Теперь Кэтрин поняла, почему ее брат так доверяет молодому врачу.
«Масон с большим состоянием, вдобавок меценат и интересуется историей.
Читать бесплатно другие книги:
