Руденко. Генеральный прокурор СССР Звягинцев Александр

Глава XII

Был «жестоким демократом»

Владимир Иванович Теребилов, по-доброму относившийся к Роману Андреевичу, вспоминал:

«Безусловно, умный, осторожный, дипломат до мозга костей, Руденко настойчиво стремился выглядеть демократом и, наверное, хотел быть таким. Однако жизнь, обстановка нередко требовали твердости и даже жестокости. Вот таким „жестоким демократом" он и был».

Действительно, в то время от руководителя любого ранга жизнь требовала жесткости, особенно в вопросах, которые не особенно-то вязались с установками партии и правительства, иногда шли с ними вразрез. Инакомыслие тогда, если сказать мягко, не поощрялось. А вернее, не допускалось.

В своих воспоминаниях В. И. Теребилов отмечал, что 1961–1964 годы, то есть последние четыре года «правления» Хрущева, были для юристов «не из легких». Своеобразный характер Первого секретаря сказывался и на судебной работе. Вначале была жесткая установка на прекращение уголовных дел с передачей виновных на поруки общественным организациям и трудовым коллективам даже за серьезные преступления, а потом, когда произошел всплеск преступности, была дана команда изменить судебную практику и, как образно выразился Хрущев, «свернуть хулиганов в бараний рог». За некоторые преступления в начале 60-х годов была восстановлена и смертная казнь. Причем применялась она иногда с грубыми нарушениями законов.

Рокотов и Нейланд

Самыми характерными были беззакония, допущенные по двум нашумевшим делам: Рокотова и Нейланда.

Суть этих дел довольно проста. Рокотов и компания длительное время занимались валютными махинациями. В те годы любые противозаконные операции с валютными ценностями признавались преступными и карались длительными сроками лишения свободы. Изобличенные в совершенных преступлениях, Рокотов и его соучастники предстали перед судом, который и приговорил их к длительным срокам лишения свободы. Казалось бы, что на этом можно поставить точку.

Однако такой итог судебного заседания не устроил Хрущева. Наверное, по чьему-то наущению он приказал подготовить указ Президиума Верховного Совета СССР, который бы предусматривал за незаконные валютные операции в качестве меры наказания смертную казнь. Но потом началось непредвиденное. Указу решили придать обратную силу, то есть распространить на деяния, совершенные до его принятия. Именно по этим основаниям приговор суда в отношении Рокотова и других был отменен, и дело слушалось повторно. На этот раз судьи знали что делали и приговорили Рокотова к высшей мере наказания. Приговор был приведен в исполнение.

Второй случай оказался еще более вопиющим.

В 1964 году в Ленинграде Аркадий Нейланд, родившийся в 1949 году, из корыстных побуждений убил совершенно незнакомых ему людей – женщину и ее малолетнего сына. С помощью обмана он проник утром в квартиру потерпевших и расправился с ними, используя в качестве орудия топор. Картина преступления была жуткой. Уже через три месяца судья вынесла ему смертный приговор. А еще через четыре месяца Аркадий Нейланд был расстрелян. По закону за умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах смертная казнь могла быть применена, но только в отношении совершеннолетнего подсудимого. А Нейланду тогда не было шестнадцати лет… Чтобы обойти закон, по указанию Хрущева Президиум Верховного Совета СССР принял указ, разрешавший, в порядке исключения, применение смертной казни к несовершеннолетнему.

До недавнего времени считалось, что как Генеральный прокурор Руденко при рассмотрении таких дел явно пасовал перед неудержимым напором Первого секретаря ЦК партии Хрущева.

Однако история хоть и с опозданием, но все же открывает некоторые свои тайны. И мы видим, что Руденко, не боясь, по крайней мере открыто, мог высказывать свою точку зрения. Как же на самом деле вел тогда себя Р. А. Руденко? Об этом стало известно только в 2007 году. Вот что рассказал мне сын Романа Андреевича, Сергей Руденко:

«В 1961 году состоялся серьезный разговор отца с моей старшей сестрой Галиной.

Отец сказал, что на состоявшемся заседании по делу валютчиков Рокотова и Файбышенко Хрущев потребовал применить к ним высшую меру наказания – расстрел. Это означало придание закону обратной силы. Отец в ответ заявил, что он с этим не согласен.

„А вы чью линию проводите, мою или чью-нибудь еще?“ – спросил Хрущев. „Я провожу линию, направленную на соблюдение социалистической законности", – ответил отец. „Вы свободны", – сказал Хрущев.

После этого с Хрущевым у отца долго не было никаких контактов, и он ожидал отставки в любой момент. И вот, одним из вечеров, после ужина он пригласил к себе в кабинет Галину и, все ей рассказав, попросил ее, чтобы она, когда я вырасту (а было мне тогда 10 лет), объяснила реальные причины его возможной отставки.

Однако все сложилось иначе. На проходящей спустя два или три месяца сессии Верховного Совета СССР Хрущев вдруг опять обратил внимание на отца, попросил его подняться и, ссылаясь на упомянутый случай, поставил его в пример всем присутствующим, как человека, принципиально отстаивающего свои взгляды».

Применение смертной казни в Советском Союзе во времена Руденко было далеко не безупречным. Об этом свидетельствуют некоторые приказы Генерального прокурора СССР за те годы.

В июне 1960 года Президиум Верховного Совета СССР заслушал на своем заседании сообщения Председателя Верховного суда СССР Горкина и Генерального прокурора СССР Руденко по вопросу практики применения судами смертной казни. В принятом по этим сообщениям постановлении отмечалось, что «имеют место факты, когда органы следствия и прокуратуры недостаточно полно исследуют обстоятельства и мотивы совершения преступления, нарушают установленные законом сроки проведения предварительного расследования; судебные органы допускают случаи неправильной квалификации действий осужденных, что приводит к необоснованному применению смертной казни».

Направляя это постановление на места, Руденко предложил прокурорам расследование дел об умышленных убийствах, совершенных при отягчающих обстоятельствах, поручать наиболее квалифицированным следователям, старшим следователям и следователям по особо важным делам, а надзор за раскрытием и расследованием наиболее сложных дел осуществлять лично прокурорам областей и республик.

Однако положение дел улучшалось медленно. Об этом свидетельствует постановление Пленума Верховного суда от 16 ноября 1965 года, то есть принятое спустя пять лет после появления указанного выше постановления Президиума Верховного Совета. Оно явилось результатом изучения Прокуратуры СССР совместно с Верховным судом СССР практики применения исключительной меры наказания.

Что же показало это изучение? Отмечалось, что при расследовании преступлений, за которые может быть назначена смертная казнь, при поддержании по ним государственного обвинения и осуществлении надзора за законностью и обоснованностью выносимых судами приговоров допускаются «серьезные недостатки и ошибки». Какие же это ошибки? Оказывается, неправильно оцениваются доказательства и квалифицируются деяния виновных. А следовательно, выносимые приговоры «не основываются в некоторых случаях на бесспорных доказательствах», расширительно толкуются обстоятельства, отягчающие ответственность (особенно такие, как хулиганские и корыстные побуждения, проявления особой жестокости), по делам об изнасиловании смертная казнь назначается даже при отсутствии особо тяжких последствий и т. п. В те годы Президиум Верховного Совета, по просьбе следственных органов и прокуратуры, нередко допускал содержание обвиняемых под стражей сверх срока, установленного уголовно-процессуальным кодексом.

Об этом Руденко был, естественно, хорошо осведомлен. Более того, именно он или лицо, исполняющее обязанности Генерального прокурора, мог войти с предложением в Президиум Верховного Совета СССР, но…

Бывший министр юстиции СССР В. И. Теребилов о делах Рокотова и Нейланда потом писал:

«Нередко думаю, а что можно было сделать? В знак протеста против нарушения закона уйти в отставку? Но вряд ли это произвело бы впечатление и изменило положение дел. Это были годы, когда единоличное правление государством все еще шло в гору».

Владимир Иванович Теребилов родился 5 марта 1916 года в Петрограде в бедной семье. До 1931 года учился в школе. Трудиться начал в 15-летнем возрасте учеником токаря на ленинградском заводе «Красный Октябрь». В 1932 году в качестве рабочего участвовал в полярной экспедиции профессора Алешкова. После окончания школы поступил в Ленинградский юридический институт. С 1939 года работал народным следователем, помощником прокурора, прокурором Парголовского района Ленинградской области. Потом был призван на действительную службу в армию и направлен за Полярный круг, в район Кандалакши. В апреле 1941 года отозван из армии и вновь назначен прокурором Парголовского района.

С началом Великой Отечественной войны Теребилов стал комиссаром срочно сформированного рабочего отряда (без освобождения от обязанностей прокурора). Оперативные сотрудники прокуратуры перешли на казарменное положение. В начале октября 1941 года во главе отряда численностью 56 человек он выехал на фронт, в течение 2–3 недель участвовал в боях, держал оборону в районе станции Белоостров. В условиях военного положения городская прокуратура была преобразована в военную, в ее состав включили и прокуратуру Парголовского района.

Вместе со всеми ленинградцами Теребилов перенес неимоверные тяготы блокады. В 1943 году был демобилизован и возвратился в штат прокуратуры Ленинградской области. В 1944 году работал в Тихвине, где располагался костяк прокуратуры, затем по приказу вернулся в Ленинград. В августе 1945 года назначен прокурором Приморского района Ленинграда, в 1948 году возглавил следственный отдел городской прокуратуры.

В августе 1949 года Теребилов получил от прокурора города Неганова приказ немедленно выехать в Москву за новым назначением – началась «чистка» кадров перед возбуждением известного «ленинградского дела». В Москве он сначала работал старшим научным сотрудником только что учрежденного ВНИИ криминалистики Прокуратуры СССР. В 1953 году стал заведующим сектором, а в 1954 году защитил кандидатскую диссертацию. Занимался преподавательской деятельностью.

В 1957 году новый Генеральный прокурор СССР Руденко пригласил Владимира Ивановича на должность заместителя начальника Следственного управления Прокуратуры СССР. Спустя 4 года он возглавил отдел по надзору за рассмотрением уголовных дел в судах, стал членом только что учрежденной коллегии Прокуратуры СССР.

В 1962–1970 годах Владимир Иванович Теребилов – заместитель председателя Верховного суда СССР. При воссоздании Министерства юстиции СССР получил пост министра юстиции и возглавлял министерство 14 лет.

В марте 1972 года Совет министров СССР утвердил Положение о Министерстве юстиции СССР, над которым Теребилов лично много работал. Вскоре были согласованы планы строительства более тысячи зданий для судов и органов юстиции, началась скрупулезная работа над 50-томным Собранием действующего законодательства СССР, изучены более 400 тысяч нормативных актов, в подавляющем большинстве подзаконных. Многие из них были отменены, изменены либо существенно переработаны. В начале 1980-х началась подготовка Свода законов СССР (1-й том опубликован в 1981 году, всего издано 11 томов).

Сотрудники Министерства юстиции СССР и лично Теребилов принимали непосредственное участие в подготовке Конституции СССР, принятой в 1977 году. Был создан Всесоюзный институт усовершенствования работников органов юстиции при Министерстве юстиции.

В апреле 1984 года на сессии ВС СССР Теребилов был избран председателем Верховного суда СССР. В мае 1984 года он провел его пленум, который был посвящен анализу сложившейся судебной практики. В соответствии с решением пленума в кратчайшие сроки подготовлен и издан обновленный «Сборник действующих постановлений пленума Верховного суда СССР» (за 1924–1986 годы).

Под руководством В. И. Теребилова Министерство юстиции достаточно эффективно осуществляло руководство судебной системой, кодификацию законодательства, организацию пропаганды правовых знаний и многое другое. Немало сделал бывший министр и для развития отечественной адвокатуры. Была существенно расширена сеть юридических консультаций, значительно улучшено статусное и материальное положение адвокатов. Глубоко симптоматично, что разработанный при активном участии В. И. Теребилова Закон об адвокатуре, принятый Верховным Советом СССР 30 ноября 1979 года, действовал без малого четверть века.

Именно тогда начали издаваться такие быстро завоевавшие популярность журналы, как «Человек и закон», «Хозяйство и право», правовые передачи появились на радио и телевидении, а в школах – общеобразовательная дисциплина «Основы Советского государства и права». Всемерно расширялась лекционная работа по юридической тематике.

В. И. Теребилов всегда отстаивал независимость судебной власти, активизировал работу приемной Верховного суда СССР, установил постоянную связь с журналистами, писавшими на правовые темы. В этот период требовалось по-новому осмыслить практику судов по делам экономической направленности, усилить судебную охрану прав граждан. Особое место в деятельности Верховного суда СССР занимала работа по пересмотру дел лиц, невинно пострадавших в годы массовых репрессий.

В апреле 1989 года Владимир Иванович Теребилов вышел на пенсию. Умер в апреле 2004 года.

Следует отметить, что Руденко был непримирим, когда дело касалось нечистоплотных работников, злоупотребляющих своим высоким положением.

Киргизия

В этом отношении характерно дело, возбужденное в начале 60-х годов против большой группы работников прокуратуры и Министерства внутренних дел Киргизии. На скамье подсудимых оказались прокуроры, занимавшие ответственные должности в аппарате республиканской прокуратуры и прокуратуре города Фрунзе, которые совместно с оперативными работниками органов внутренних дел республиканского министерства за взятки освобождали преступников от заслуженного наказания, а иногда обирали граждан, необоснованно привлеченных к уголовной ответственности.

По делу было привлечено к уголовной ответственности 30 человек, из них 17 работников прокуратуры и органов внутренних дел. Семь человек приговорили к высшей мере наказания – расстрелу, а остальных – к длительным срокам лишения свободы и иным мерам.

Словом, Роман Андреевич Руденко оставался человеком своей эпохи, членом партии, не сомневающимся в правильности ее политики. Он был «непримирим» и к «врагам народа» 60-70-х годов, так называемым диссидентам, лицам, занимавшимся «антисоветской пропагандой и агитацией», и ко всем другим «инакомыслящим». Установки партии по этим вопросам он, безусловно, проводил в жизнь.

В приказе «Об усилении прокурорского надзора за расследованием дел о государственных преступлениях и рассмотрением их в судах» от 27 июля 1962 года Руденко писал:

«Имеют место факты недостаточно решительной борьбы с антисоветскими проявлениями. Иногда лица, совершающие такого рода преступления, даже не привлекаются к уголовной ответственности, как этого требует закон, а в отношении их ограничиваются мерами предупреждения. Некоторые прокуроры не проявляют активности в борьбе с подобными преступлениями, недооценивают их опасности и допускают беспечность».

Далее Руденко сослался на письмо ЦК КПСС от 19 декабря 1956 года к партийным организациям «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских враждебных элементов», в котором отмечалось, что «в отношении вражеского охвостья у нас не может быть двух мнений по поводу того, как с ними бороться… Коммунисты, работающие в органах прокуратуры, суда и государственной безопасности, должны зорко стоять на страже интересов нашего социалистического государства, быть бдительными к проискам вражеских элементов и, в соответствии с законом Советской власти, своевременно пресекать их преступные действия».

Руденко приказал «усилить борьбу с антисоветскими и другими враждебными проявлениями», прокурорам республик, краев и областей лично ознакомиться в органах КГБ и МВД с соответствующими материалами и совместно с ними наметить мероприятия по усилению борьбы с государственными преступлениями, активно участвовать в расследовании дел, поддерживать по ним государственное обвинение, добиваясь строгого наказания виновных лиц. Справедливости ради надо отметить, что Генеральный прокурор рекомендовал своим подчиненным «умело отделять антисоветские элементы от лиц, попавших под их влияние вследствие недостаточной политической зрелости».

В апреле 1963 года Президиум Верховного Совета СССР «в связи с запросами органов суда, прокуратуры, охраны общественного порядка (так до создания МВД назывались органы внутренних дел. – Авт.) и государственной безопасности» разъяснил, что по статье 14,1 Закона СССР от 25 декабря 1958 года «Об уголовной ответственности за государственные преступления» как за действия, дезорганизующие работу исправительно-трудовых учреждений, могут привлекаться к уголовной ответственности также и те не поддающиеся перевоспитанию особо опасные рецидивисты, которые, несмотря на все принятые к ним меры воздействия, злостно нарушая установленный в местах лишения свободы порядок и ведя паразитический образ жизни, наносят татуировки антисоветского содержания и тем самым препятствуют нормальной работе по исправлению и перевоспитанию заключенных.

Руденко незамедлительно и без всяких колебаний довел это разъяснение до сведения всех подчиненных ему прокуроров для исполнения.

Борьба против так называемого диссидентства – одна из самых мрачных страниц истории советской прокуратуры постсталинского периода, которая, конечно же, не закончилась «эрой Руденко». Но следует заметить, что движущей силой этой борьбы была вовсе не прокуратура, а партийные органы.

Но тем не менее санкции на арест, высылку из определенных мест, изгнание давали именно прокурорские работники. Любых инакомыслящих, активно выступавших против действующих порядков и выражавших свои «идеи» в какой-либо форме, будь то литературное произведение или манифестация с соответствующими антисоветскими лозунгами, привлекали к уголовной ответственности, сажали в тюрьмы и этапировали в исправительно-трудовые лагеря, применяли к ним административные санкции, помещали в психиатрические больницы и т. п.

Начиная с 1961 года, когда появился знаменитый Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 мая, лиц, уклоняющихся от общественно полезного труда и ведущих антиобщественный образ жизни, могли подвергать ссылке в административном порядке на срок от двух до пяти лет с конфискацией имущества. Этот закон использовали и в борьбе с инакомыслящими. В 1962 году по постановлениям судов и решениям исполкомов было выселено на основании указа в «специально отведенные местности» 15,7 тысячи человек. Среди них оказался и поэт И. А. Бродский. Впоследствии он эмигрировал, стал лауреатом Нобелевской премии.

В 1966 году к активно применявшейся статье 70 УК РСФСР, предусматривавшей ответственность за антисоветскую агитацию и пропаганду, добавилась статья 190,1 УК РСФСР, карающая за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй.

А затем в Уголовном кодексе РСФСР появилась и статья 209,1, устанавливавшая уголовную ответственность за ведение антиобщественного паразитического образа жизни.

В эти годы Руденко назначает директором Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности Прокуратуры СССР замечательного ученого-криминалиста Игоря Ивановича Карпеца.

Игорь Иванович Карпец родился в 1921 году в Ленинграде в семье военнослужащего. После окончания средней школы в 1939 году призван в Красную армию. Служил солдатом в управлении коменданта Ленинграда, а с началом Великой Отечественной войны – в управлении войск охраны тыла Ленинградского фронта. Перенес все тяготы 900-дневной блокады Ленинграда. В 1943 году в осажденном городе вступил в партию. Демобилизовавшись в 1946 году, Карпец поступил на юридический факультет Ленинградского государственного университета, который с отличием окончил через пять лет. Решением горкома партии молодой юрист был направлен на работу в исполком Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся, где в течение четырех лет последовательно занимал должности старшего контролера группы контроля, секретаря, помощника и старшего помощника председателя исполкома, заведующего отделом внешних связей.

Будучи склонен к научной и творческой работе, Игорь Иванович окончил заочно аспирантуру и в 1955 году защитил кандидатскую диссертацию. В том же году его направили на работу в органы милиции и вплоть до 1966 года он занимал оперативные должности в управлении милиции Ленинграда: начальника научно-технического отдела, следственного отдела, отдела уголовного розыска и, наконец, заместителя начальника управления. Не оставлял он и научной работы. В 1963 году получил ученую степень доктора юридических наук.

28 июня 1963 года И. И. Карпец был переведен в Москву и приказом Руденко назначен директором Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности Прокуратуры СССР. Вскоре после этого, 14 апреля 1965 года, за крупные успехи в научной деятельности Карпец был утвержден в звании профессора.

Спустя шесть лет Игорь Иванович по решению ЦК КПСС направляется на работу в органы Министерства внутренних дел, где возглавляет одно из самых сложных подразделений министерства – Главное управление уголовного розыска – и становится членом коллегии. На этом посту он оставался в течение десяти лет. Ему присвоено звание генерал-лейтенанта.

С 1979 года по 1984 год Карпец руководил Всесоюзным научно-исследовательским институтом МВД СССР.

В 1984 году Игорь Иванович Карпец вторично стал директором Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности Прокуратуры СССР и оставался бессменным его руководителем до конца жизни. В 1989 году он стал членом коллегии Прокуратуры СССР.

С 11 по 15 мая 1987 года в Москве в здании Совета Экономической Взаимопомощи проходил VI конгресс криминологов социалистических стран. На него прибыли делегации Болгарии, Венгрии, Вьетнама, ГДР, Северной Кореи, Кубы, Монголии, Польши, Румынии, Чехословакии. Советскую делегацию возглавлял заместитель Генерального прокурора СССР О. В. Сорока.

Конгресс открыл Генеральный прокурор СССР А. М. Рекунков.

Генеральный доклад от Советского Союза сделал директор Всесоюзного научно-исследовательского института проблем укрепления законности и правопорядка Карпец.

Доклад назывался «Социалистическая криминология. Его состояние и задачи». Право на такой доклад Игорь Иванович заслужил всей своей предыдущей научной и практической деятельностью. Ученый с мировым именем, он по праву считался одним из лучших криминологов страны. Он был автором свыше 300 научных работ, в числе которых крупные монографии, такие как «Отягчающие и смягчающие обстоятельства в советском уголовном праве», «Индивидуализация наказания», «Преступления международного характера» и др. Многие труды Карпеца получили широкую известность в нашей стране и за рубежом, переведены на иностранные языки. Большое значение для криминологии имели такие работы Карпеца, как «Проблемы преступности» (1969), «Наказание: социальные, правовые и криминологические проблемы» (1972) и др. Продолжая исследования в этом направлении, Игорь Иванович принял участие в написании и редактировании «Курса криминологии». В 1992 году издана книга «Преступность: иллюзии и реальность». Проведено первое совместное с представителями естественных наук исследование и опубликована книга «Генетика, поведение, ответственность».

Научные достижения Карпеца получили международное признание. Еще в марте 1964 года на конгрессе Международной ассоциации юристов-демократов он был избран вице-президентом ассоциации. Игорь Иванович являлся также вице-президентом Международной ассоциации уголовного права и членом директората Международного института уголовного права в Сиракузах, президентом Международной ассоциации юристов, членом Российского комитета защиты мира.

В быту Игорь Иванович был очень доступным человеком, интересным собеседником, прекрасным рассказчиком. Мы вместе с ним многие годы арендовали служебные дачи в Истринском поселке прокуратуры. Соседствовали. Наши участки разделял лишь низкий, редкий и очень ветхий штакетник, что позволяло нам без труда преодолевать это ограждение и общаться.

Скончался Игорь Иванович Карпец 24 мая 1993 года.

Синявский и Даниэль

В 1966 году были осуждены по статье 70 части первой УК РСФСР (агитация или пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления Советской власти) известные московские литераторы Синявский и Даниэль.

Уголовное дело в отношении их было возбуждено 8 сентября 1965 года КГБ. В постановлении отмечалось, что «на территории Советского Союза среди определенной категории лиц имеют факты распространения зарубежных изданий, носящих антисоветский клеветнический характер.

В частности, имеют хождение произведения „Говорит Москва”, „Фантастические повести”, „Любимов” и другие, авторы которых скрываются под псевдонимами Николай Аржак и Абрам Терц. Как видно из предисловия к „Любимову” и другим произведениям, их авторы являются советскими гражданами, нелегально передавшими свои рукописи за границу».

В тот же день Синявский был задержан и направлен в следственный изолятор КГБ. 11 сентября первый заместитель

Генерального прокурора Маляров дал санкцию на его арест. Через три дня был взят под стражу и Даниэль.

Спустя четыре месяца следствие было завершено, и начальник Следственного отдела КГБ направил уголовное дело Генеральному прокурору Руденко для утверждения обвинительного заключения.

При выборе государственного обвинителя по этому делу произошел эпизод, который наглядно свидетельствовал о том, что Руденко умел ценить и уважать позицию прокурора, а к поддержанию обвинения относился как к нравственному долгу каждого работника. Об этом поведал автору бывший помощник Генерального прокурора СССР В. Г. Демин. Он рассказывал:

«Поддерживать обвинение по известному делу Даниэля и Синявского было поручено заместителю начальника отдела по надзору за рассмотрением в судах уголовных дел Прокуратуры СССР Николаю Николаевичу Шанявскому. Потомок известной интеллигентной фамилии, фронтовик, потерявший на войне ногу, эрудит, блестящий юрист и обвинитель (несмотря на заикание – фронтовую контузию), родственник Р. Плятта, Шанявский имел огромный авторитет в нашей юридической среде. Однако на предложение Р. А. Руденко Николай Николаевич ответил кратко и ясно: „Товарищ Генеральный прокурор! По такому делу я обвинение поддерживать не стану!"

Р. А. Руденко тут же перевел разговор на другую тему и этого вопроса больше не касался. К Н. Н. Шанявскому он сохранил то же уважительное отношение, которое было и прежде…»

14 февраля 1966 года дело рассматривалось Судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда РСФСР под председательством Л. Н. Смирнова.

Государственное обвинение поддерживал помощник Генерального прокурора О. П. Темушкин. Синявского защищал адвокат Э. М. Коган, а Даниэля – М. М. Кисенишский.

Синявский и Даниэль виновными себя не признали. Синявский говорил, что, направляя свои произведения за границу, не стремился причинить вред Советскому государству, а исходил только из того, что хотел видеть их напечатанными, так как его произведения сложные и даже свои обычные статьи в СССР он публиковал с трудом.

А вот что говорил Даниэль: «О том, о чем я пишу, молчит и литература, и пресса. А литература имеет право на изображение любого периода и любого вопроса. Я считаю, что в жизни общества не может быть закрытых тем… Я хочу еще сказать, что никакие уголовные статьи, никакие обвинения не помешают нам – Синявскому и мне – чувствовать себя людьми, любящими свою страну и свой народ. Это все. Я готов выслушать приговор».

Суд приговорил «виновных» к лишению свободы: Синявского – на семь, а Даниэля – на пять лет.

28 августа 1991 года приговор Судебной коллегии по уголовным делам был опротестован Прокуратурой Союза ССР в Президиум Верховного суда РСФСР. В протесте предлагалось приговор в отношении Синявского и Даниэля отменить, а уголовное дело прекратить за отсутствием в их действиях состава преступления.

Если к преследованию одних диссидентов Прокуратура СССР и лично Руденко имели все же косвенное отношение, то что касается изгнания из страны А. И. Солженицына и ссылки А. Д. Сахарова – самое прямое.

Архипелаг

В 1970 году Александру Солженицыну была присуждена Нобелевская премия в основном за «Архипелаг ГУЛАГ», в котором история происходивших в стране репрессий была обнажена до предела.

Вопрос о «наказании» писателя витал во властных кабинетах и коридорах. Не могли только решить, как лучше это сделать: то ли выдворить из страны, то ли привлечь к уголовной ответственности. Но избавиться от всемирно известного писателя Советское правительство решило твердо. Роль основного двигателя отводилась, конечно, Комитету государственной безопасности и его руководителю Ю. В. Андропову. Но не последнюю скрипку играл здесь и Генеральный прокурор.

После присуждения Солженицыну Нобелевской премии в области литературы был подготовлен проект указа Президиума Верховного Совета СССР «О выдворении А. И. Солженицына из пределов СССР и лишении его советского гражданства». Тогда же Руденко и Андропов направили в Секретариат ЦК КПСС довольно любопытную записку, в которой они излагали свое видение «проблемы Солженицына». Они писали:

«Проживание Солженицына в стране после вручения ему Нобелевской премии укрепит его позиции и позволит активнее пропагандировать свои взгляды… Выдворение Солженицына из Советского Союза лишит его этой позиции – позиции внутреннего эмигранта и всех прочих преимуществ, связанных с этим… Сам же акт выдворения вызовет кратковременную антисоветскую кампанию за рубежом с участием некоторых органов коммунистической прессы… Взвесив все обстоятельства, считали бы целесообразным решить вопрос о выдворении Солженицына из пределов Советского государства».

Интересно, что совершенно иную позицию занял в этом вопросе тогда министр внутренних дел Щелоков, который считал, что Солженицыну нужно дать немедленно квартиру, прописку и вообще проявить к нему внимание. «За Солженицына надо бороться, а не выбрасывать его, – писал он. – В данном случае надо не публично казнить врагов, а душить их в объятиях».

Однако ни одна из точек зрения тогда не возобладала. Солженицына не выдворили из страны и не «задушили в объятиях». Но травля писателя продолжалась, и вопрос ни на один день не оставался закрытым. В последующем он обсуждался даже на Политбюро ЦК КПСС, где после долгих дебатов было принято решение предоставить Председателю КГБ СССР Андропову «разрубить гордиев узел». Политбюро приняло специальное постановление «О мерах по пресечению антисоветской деятельности Солженицына А. И.». Проведение «карательной операции» было поручено Андропову и Руденко. Они должны были определить всю процедуру следствия и суда и после согласования всех вопросов произвести арест писателя.

О том, как происходили арест и изгнание, Солженицын подробно описал в своих автобиографических книгах. Но некоторые детали прояснил бывший старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Ю. А. Зверев. Он рассказал, что однажды Руденко пригласил его к себе и, передав вышедшую за границей книгу Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», а также подборку «отзывов прессы» на нее, поручил «изучить на предмет решения вопроса о возбуждении уголовного дела»…

«Я изучил и доложил, что в книге содержится огромный материал, причем наряду с суждениями и выводами автора там огромный массив фактов, которые либо соответствуют действительности, либо ложны… Я и сейчас думаю, что не все отдельные факты абсолютно точны. Это теперь мы все так много знаем о том периоде. А тогда – только слухи… Было очень страшно верить…

Но я был обязан выяснить, соответствует ли изложенный материал действительности или это вымысел, клевета. Я и запросил компетентные инстанции, могут ли они опровергнуть приведенные автором факты. Инстанции ответили, что опровергнуть массив фактов возможности нет.

И тогда я получил указание возбудить уголовное дело и допросить Солженицына. Допросить не удалось: несмотря на неоднократные вызовы, он в прокуратуру не являлся. Руденко предписал доставить его приводом. Я вынес постановление о приводе Солженицына и отправился за ним лично, благо он жил на улице Горького, неподалеку от Прокуратуры СССР.

…Дело Солженицына только формально вел я. Все мои действия через Генерального прокурора направлялись политическим руководством. И доставить Солженицына мне предписали не в здание прокуратуры, в мой кабинет, а в Лефортовский следственный изолятор КГБ СССР…

Солженицын действительно ожидал ареста, и у него все было готово. Он быстро оделся и все заранее приготовленные вещи, уже, видимо, ему послужившие в лагере, сложил в мешок с нашитым полотнищем шведского флага. Я попросил его вывернуть мешок флагом внутрь, что он и сделал без возражений.

К моменту нашего приезда в Лефортово было уже найдено политическое решение, которое и определило дальнейшие действия руководства Прокуратуры СССР. Решение это состояло в том, что Солженицын должен быть лишен советского гражданства и выдворен из СССР…

Конечно, судьбу Солженицына решали не на Пушкинской! Но полагаю, что Руденко, опытный и изобретательный юрист, нашел такую форму, которая могла бы придать если не видимость законности, то, по крайней мере, видимость здравого смысла тому, что произошло. Мне предписали возбудить в отношении Солженицына уголовное дело по обвинению не в антисоветской агитации и пропаганде, а по обвинению в измене Родине…

Здесь-то, как я думаю, и обнаруживается „юридический вклад” Руденко. Ведь доказать, что Солженицын в „Архипелаге ГУЛАГ” оклеветал Советскую власть, было невозможно даже в то время. А задача состояла в том, чтобы его из СССР удалить. Как? Обвинив Солженицына в более тяжком преступлении – измене Родине, Прокуратура парадоксальным образом смягчила ситуацию. Политическая власть, вмешавшись и лишив Солженицына гражданства, снимала все юридические проблемы, ибо не может изменить Родине человек, не являющийся более ее гражданином. Стало быть, уголовное дело автоматически прекращается… Все это решали, конечно, не я и, думаю, не Руденко, но именно он, по-моему, мог подсказать этот вариант».

В похожем ключе Руденко пришлось заниматься и «проблемой» Сахарова. Проблему «решили», выслав в январе 1980 года академика в город Горький.

Что же касается дела Солженицына, то в 1991 году последним Генеральным прокурором СССР Николаем Трубиным были изменены основания прекращения уголовного дела в отношении него (дело прекращалось в связи с отсутствием в действиях опального писателя состава преступления), о чем незамедлительно была направлена телеграмма в США, штат Вермонт, город Кавендиш, где жил тогда Солженицын, с принесением ему извинения за неправомерные действия работников Прокуратуры Союза ССР (дело было прекращено в 1974 году по не реабилитирующим основаниям).

Однако телеграмму, которую готовил тогда автор этой книги, увы, Александру Исаевичу в городе Кавендише (штата Вермонт, США) сразу не вручили на том основании, что в ней не был указан дом, в котором вот уже много лет проживал нобелевский лауреат. Тогда, подготовив сообщение для передачи в средства массовой информации под рубрикой «В Прокуратуре Союза

ССР», я отправился к главному редактору программы «Время» О. В. Какучая, с которым у меня сложились довольно дружеские отношения. Выслушав мой рассказ, Ольвар Варламович без всяких формальностей тут же распорядился сообщить в программе «Время» о реабилитации А. И. Солженицына. Вскоре все увидели на экране и самого Александра Исаевича, узнавшего эту новость.

Повторная телеграмма, отправленная мной адресату, уже не вернулась. Вероятно, местные власти из СМИ наконец-то догадались, что у них в городе проживает всемирно известный писатель.

Перед тем как перейти к очередному этапу жизни и деятельности «патриарха советской прокуратуры», хочется рассказать более подробно еще об одном из его многочисленных соратников. И не только для того, чтобы показать, как «короля играет свита» и в каких исторических условиях работал Руденко, какое давление он порой испытывал, с какими трудностями сталкивался, а скорее для того, чтобы показать, каким было то поколение послевоенных советских прокуроров…

Борис Васильевич Кравцов родился 28 декабря 1922 года в Москве, на территории Кремля, где до пятилетнего возраста проживал в квартире номер семь Потешного дворца. Свое название дворец получил от так называемых потех, или представлений, устраиваемых здесь время от времени при царе Алексее Михайловиче, а позднее – императрицами Анной Иоанновной и Елизаветой Петровной. Они останавливались во дворце, когда приезжали в Москву на коронацию.

После Октябрьской революции в Потешном дворце поселились рабочие и служащие Кремля и Совнаркома РСФСР. Одним из них и был отец Кравцова, Василий Алексеевич, состоявший курьером при Председателе Совнаркома Ленине. Ему не было тогда еще и тридцати лет. Наряду с курьерскими, Василий Кравцов выполнял еще и обязанности истопника, отапливая кабинет вождя революции. Ленин любил, чтобы в кабинете всегда была «бодрящая» температура – не больше четырнадцати градусов.

Василий Кравцов состоял в браке с Гликерией Львовной, которая вела домашнее хозяйство. В их семье было трое детей, старшая дочь Валентина, средний сын Борис и младший – Анатолий. В детстве Борис вместе со своими друзьями частенько играл прямо под окнами кабинета Сталина. Тогдашний генсек через оконное стекло иногда грозил ребятишкам своей неизменной трубкой, когда они слишком шалили.

В 1930 году Борис поступил в 131-ю московскую среднюю школу в тихом Леонтьевском переулке. Любимыми его предметами были литература и история, а также точные науки – физика и геометрия. Как и все юноши того времени, Борис увлекался спортом. Мечтал о морской службе и даже собирался поступать в Севастопольское военно-морское училище.

Известная советская поэтесса Юлия Друнина, которая училась с Кравцовым в одном классе, писала: «Спасение челюскинцев, тревога за плутающую в тайге Марину Раскову, покорение полюса, Испания – вот чем жили мы в детстве. И огорчались, что родились слишком поздно…»

21 июня 1941 года после экзаменов состоялся выпускной вечер. А на следующий день – ошеломляющая весть о начале войны.

В июле 1941 года Борис проводил отца на фронт. Сам он тоже всей душой рвался в действующую армию, но в военкомате ему сказали, как отрезали, – ждите призыва.

18 августа 1941 года вчерашнего выпускника призвали на службу в Красную армию. Через восемь месяцев, в мае 1942 года, молодой офицер, получивший лейтенантские кубики, был направлен на Юго-Западный фронт.

В составе 2-го дивизиона 822-го артиллерийского полка 300-й стрелковой дивизии Борис Кравцов два месяца командовал взводом топографической разведки, а затем был командиром взвода 132-го Гвардейского артиллерийского полка 60-й Гвардейской стрелковой дивизии. Полк участвовал в боях на Юго-Западном, Сталинградском и Донском фронтах. Особо памятна Кравцову весна и лето 1942 года, когда ему вместе с нашими войсками, с тяжелыми боями, под натиском бронированных фашистских полчищ, приходилось отступать к Волге. Потом были оборона Сталинграда, окружение и разгром крупнейшей вражеской группировки.

За подвиг, совершенный на острове Хортица, старшему лейтенанту Борису Кравцову указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 марта 1944 года было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ему ордена Ленина и Золотой Звезды. Узнал он о награждении уже в госпитале, куда был направлен после тяжелого ранения в ногу, полученного 31 декабря 1943 года в ходе боев в Западной Украине. По словам Кравцова, первой его поздравила мать по телеграфу из Москвы.

В течение длительного времени Борис Васильевич лечился в госпиталях городов Запорожья, Славянска и Ленинакана. В июне 1944 года его признали инвалидом 2-й группы и демобилизовали из армии. Разом рухнули все мечты о военной академии. Двадцатидвухлетний герой вернулся в Москву. Почти четыре месяца долечивал раны. Даже работать не мог. Проживал с матерью. Война отняла у него отца – Василий Алексеевич пропал без вести еще в 1941 году.

В сентябре 1945 года, когда боли немного поутихли, Борис Васильевич по направлению Коминтерновского райкома партии поступил в Московскую юридическую школу, которая находилась тогда на 1-й Брестской улице. Спустя два года окончил ее с отличием.

С июля 1947 года Б. В. Кравцов стал работать в органах юстиции. За месяц до его назначения, 4 июня 1947 года, были приняты «знаменитые» указы Президиума Верховного Совета СССР «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» и «Об усилении охраны личной собственности граждан», значительно ужесточающие наказание за воровство. Достаточно сказать, что простая кража, присвоение, растрата или иное хищение государственного имущества карались заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от семи до десяти лет, а те же действия в отношении колхозного, кооперативного или иного общественного имущества – от пяти до восьми лет. За «простую» кражу личного имущества граждан предусматривалось наказание в виде лишения свободы на срок от пяти до шести лет.

Еще более строгое наказание полагалось за так называемое квалифицированное воровство, то есть хищение, совершенное повторно или организованной группой (шайкой), или в крупных размерах. Здесь уже виновный в хищении государственного имущества мог «загреметь» в места не столь отдаленные на срок от десяти до двадцати пяти лет и обязательно с конфискацией имущества.

Поскольку понятия «мелкого» хищения тогда не было (оно было введено указом Президиума Верховного Совета СССР только в 1955 году), это значило, что по первой части указов даже за самое незначительное воровство можно было «схлопотать» как минимум пять – семь лет лишения свободы. Что и говорить, указы жестокие и беспощадные, хотя и обусловленные тяжелейшими условиями послевоенной жизни, когда каждый килограмм хлеба, каждый метр ткани, каждый литр бензина был на строгом учете. Ведь в стране нужно было восстановить разрушенные войной десятки тысяч городов, поселков, деревень, заводов и фабрик, колхозов и совхозов, построить жилье для миллионов людей, оставшихся без крова. Конечно, указы в первую очередь больно ударяли по тем людям, которые «тащили» все, что плохо лежит, только для того, чтобы как-то поддержать свои семьи, не умереть с голоду. Но были и такие (и немало), кто воровство сделал своей второй, а то и основной профессией.

И надо же было так случиться, что молодому юристу Борису Кравцову пришлось начинать свою деятельность на судебном поприще именно с рассмотрения уголовного дела по указу от 4 июня 1947 года. И суду-то были преданы не закоренелые ворюги, а простые советские ребята, вчерашние школьники. А случилось это так. Кравцов после окончания юридической школы был прикреплен в качестве стажера к опытному юристу, члену трибунала (так назывались тогда транспортные суды) майору Краснову. Вместе с ним он отправился в город Калинин (ныне Тверь), где надо было рассмотреть массу дел о хищениях государственного имущества. И вот, когда командировка подходила к концу, майор Краснов предложил Борису Кравцову самостоятельно рассмотреть последнее уголовное дело.

Кравцов подошел к этому делу, в общем-то довольно заурядному, со всей ответственностью. Ведь ему предстояло самому вынести приговор. За ночь он прочитал (и не один раз) все дело, что называется, от корки до корки: протоколы допросов, акты осмотров, справки, обвинительное заключение. Фабула дела была простая. Трое парней, рабочие порта, украли несколько метров грубой материи, а точнее наволочек для матрацев, намереваясь продать их на рынке и таким образом «подзаработать». Пойманы они были с поличным, вину свою признали. В другое время их бы за это под суд не отдали. А тогда, в трудные послевоенные годы, их судил трибунал.

Во время процесса Кравцов дотошно пытался докопаться до истоков преступления, понять, что же толкнуло этих молодых и здоровых ребят пойти на преступление, которое сулило им лишь мизерную материальную выгоду. Поскольку ущерб был полностью возмещен, а виновные искренне раскаивались в содеянном, Борис Васильевич на этот раз ограничился минимальным наказанием, предусмотренным по указу от 4 июня 1947 года.

В течение трех лет Кравцов был членом линейного суда Московско-Окского речного бассейна.

В июле 1950 года Б. В. Кравцова перевели на работу в аппарат Министерства юстиции СССР, где он занял должность старшего ревизора отдела транспортных судов.

В 1952 году без отрыва от основной работы он окончил московский факультет Всесоюзного юридического заочного института. В сентябре 1955 года Борис Васильевич был избран освобожденным секретарем парткома партийной организации аппарата Министерства юстиции СССР, а через год его выдвинули на работу в Центральный Комитет КПСС.

В должности инструктора отдела административных и торгово-финансовых органов ЦК КПСС по РСФСР он работал до января 1960 года.

Приказом Руденко от 8 января 1960 года Кравцов был назначен первым заместителем прокурора РСФСР. В марте того же года указом Президиума Верховного Совета СССР ему присвоен классный чин Государственного советника юстиции 3-го класса, а 5 июня 1962 года – Государственного советника юстиции 2-го класса.

В Прокуратуре республики на Б. В. Кравцова было возложено руководство отделами по надзору за рассмотрением в судах гражданских дел, по делам несовершеннолетних, по надзору за местами лишения свободы, а также аттестационной комиссией и методическим советом. В дальнейшем вместо отдела по надзору за местами лишения свободы он стал курировать работу канцелярии и приемной Прокуратуры РСФСР. В последующие годы направлял работу двух ведущих отделов прокуратуры: по надзору за рассмотрением в судах уголовных и гражданских дел. В отсутствие Прокурора республики Борис Васильевич исполнял его обязанности.

Покушение на прокурора

Сейчас покушения на жизнь и даже убийства государственных и общественных деятелей, депутатов стали чуть ли не нормой нашей жизни. Тогда же, в начале 60-х годов прошлого столетия, было совсем иначе. Террористические акты, конечно, случались. Но их было мизерное количество, они не наводили, как теперь, страх на окружающих, ибо о них мало кто знал. Чаще всего их совершали либо психически неполноценные, либо неуравновешенные люди под влиянием каких-либо обстоятельств. И совсем уж редко – вполне осознанно, хладнокровно и расчетливо. Именно такое покушение и было совершено на первого заместителя прокурора республики (он исполнял тогда обязанности прокурора) Бориса Васильевича Кравцова тихим сентябрьским утром 1964 года прямо у входа в здание Прокуратуры РСФСР на углу Кузнецкого моста и улицы Жданова (теперь – Рождественка).

Террористом оказался пятидесятилетний житель Дагестана, некий Мататья Исакович Исаков. Кто же он такой, этот Исаков? Что толкнуло его на преступление?

Исаков проживал в городе Дербент Дагестанской АССР. В свое время участвовал в Великой Отечественной войне. Образование имел низшее, работал до 1957 года в колхозе «Путь к коммунизму» на должностях, связанных с материальными ценностями: счетоводом, заведующим складом, завхозом, а последнее время – уполномоченным по реализации вина колхозникам. В то время в колхозах трудодни начислялись «натурой». Но не каждый пойдет торговать вином. Вот они и действовали через уполномоченных. Работа было неплохая, прибыльная. Исаков часто выезжал в командировки за пределы республики. Но вскоре эта «лавочка» закрылась – вино на трудодни давать перестали. Ведь у колхозников и своего девать было некуда. Нужда в уполномоченных отпала, и Исакова перевели на другую работу, более тяжелую и уж совсем не прибыльную. Денег у него поубавилось. Тогда он предъявил претензии к правлению колхоза, считая, что ему неправильно оплатили командировочные, а также не полностью начислили трудодни. Правление это требование отвергло, и он обратился в суд, который удовлетворил его иск частично.

Исаков озлобился на всех и вся. Поскольку писать он умел, то стал «строчить» жалобы о том, что, дескать, притесняют его, обижают, а председатель сельскохозяйственной артели такой и сякой, ворует, злоупотребляет властью. Конечно, ни один такой сигнал без внимания не оставался. Приезжали в колхоз проверяющие, комиссии из республиканских органов и даже из Москвы. Жалобами Исакова занималась и Прокуратура РСФСР. Но факты – вещь упорная. Они или есть, или их нет. Недостатки, естественно, кое-какие выявлялись, но никакого «криминала» в действиях председателя не находили. Поэтому ни следствия, ни суда, как того требовал Исаков от проверяющих, не назначали. Бывший уполномоченный еще сильнее распалялся. Теперь он писал жалобы уже и о том, что члены комиссий вступили в сговор с председателем артели. До бесконечности это продолжаться не могло, и Исакову просто перестали верить.

Озлобление толкнуло его на хулиганскую выходку. Он был исключен из членов сельскохозяйственной артели. А за хулиганство дербентский народный суд приговорил его к одному году лишения свободы. В заключении Исаков продолжал писать жалобы.

Освободившись, Исаков стал работать в различных совхозах, получая иногда неплохие деньги (до 400 рублей в месяц). Но озлобление его не только не утихло, но, напротив, усилилось. Особенно после того, как народный суд Дербента 5 мая 1961 года удовлетворил иск А. X. Хаимова, предъявленный к Исакову о взыскании с него долга в сумме 2,9 тысячи рублей. Вместо того чтобы обжаловать решение суда в вышестоящие судебные инстанции, Исаков пустил в ход испытанное оружие – перо. И вновь застрочил жалобы. Он расценил решение суда как продолжение преследований.

Исаков обратился в Министерство обороны, в адрес XXII съезда КПСС и другие инстанции с требованием пересмотра его дела. Жалобы переправляются в Прокуратуру РСФСР, которая дала соответствующие поручения прокуратуре Дагестанской АССР. Та не нашла оснований для опротестования решения суда. Наконец, по поручению ЦК КПСС этим гражданским делом стала заниматься и Прокуратура РСФСР. Истребовав из Дагестанской прокуратуры все материалы и тщательно изучив их, начальник отдела по надзору за рассмотрением в судах гражданских дел М. М. Синицын 7 декабря 1961 года направил Исакову ответ о том, что его требования необоснованны, а жалоба оставлена без удовлетворения. Неугомонный Исаков добивается приема в Прокуратуре СССР, где от него было принято заявление, в котором он недвусмысленно грозился в случае неудовлетворения его просьбы совершить «грубое преступление» и «за это получить высшую меру наказания».

В начале мая 1962 года его принял первый заместитель Прокурора РСФСР Кравцов. Борис Васильевич выслушал взволнованного и нервного посетителя, посмотрел документы, принял от него жалобу и пообещал еще раз во всем тщательно разобраться. Поскольку Исаков указывал на наличие имеющихся у него каких-то новых документов, подтверждающих его правоту и ранее не исследованных судом, Кравцов приостановил исполнение решения народного суда и поручил прокуратуре Дагестанской АССР в порядке надзора еще раз проверить дело.

Однако Исаков никаких дополнительных материалов не представил, и вскоре приостановление исполнения решения суда было Прокуратурой РСФСР отменено. Исаков вновь принялся «бомбардировать» своими жалобами Прокуратуру СССР и редакции газет, вплоть до «Пионерской правды».

В этот период в личных записях Исакова и в его устных высказываниях стали все явственнее звучать намерения убить Кравцова, а также председателя колхоза Гильядова.

4 сентября 1964 года Верховный суд Дагестанской АССР рассмотрел в порядке надзора гражданское дело по иску Хаимова и еще раз подтвердил правильность вынесенного дербентским судом решения. После этого Исаков решил привести в исполнение свой замысел об убийстве Кравцова. Он откопал спрятанный им еще в 1946 году недалеко от дома револьвер системы «смит-вессон», калибра 8,3 мм. В апреле 1964 года он приобрел для него у каких-то военнослужащих шесть боевых патронов от револьвера системы «наган». Прихватив с собой револьвер и патроны, 6 сентября Исаков выехал в Москву.

В столице он остановился в четвертом корпусе гостиницы «Ярославская» и вновь стал обивать пороги партийных и советских органов, везде оставляя многочисленные заявления и жалобы. Одновременно установил наблюдение за Кравцовым у здания Прокуратуры РСФСР, отмечая, когда он приезжает на службу и уезжает домой. 25 сентября он появился в приемной Прокуратуры РСФСР и настаивал на повторном приеме его Кравцовым. Ему резонно ответили, что оснований для этого никаких нет, а определение Верховного суда Дагестанской АССР от 4 сентября он может обжаловать в Верховный суд РСФСР. Исаков ушел из приемной, высказывая угрозы.

На другой день утром, выпив четвертинку водки, Исаков отправился в Прокуратуру РСФСР, где появился в восемь часов пятнадцать минут.

Аппарат Прокуратуры РСФСР начинал в те годы работу в 9.30 утра. Кравцов всегда приезжал заблаговременно. И на этот раз его служебная «Волга» остановилась на улице Жданова у дома № 9 примерно в 8 часов 30 минут. Борис Васильевич, не спеша, вышел из нее и направился к подъезду прокуратуры, выходящему на Кузнецкий мост. Не успел он взяться за ручку массивной двери, как услышал резкий хлопок и сразу же за этим почувствовал сильный удар в правое плечо. Обернувшись, Борис Васильевич увидел человека, который хладнокровно целился в него. Над стволом направленного в прокурора револьвера еще висел дымок от выстрела.

Преступник стрелял в спину. Вот-вот должен был грохнуть второй выстрел. Но его не последовало, благодаря мгновенной реакции шофера Карпова.

Рассказывает Юрий Карпов:

«Только захлопнулась правая передняя дверь автомашины, прошло, по моему мнению, не более тридцати секунд, я еще не успел выключить мотор, как вдруг неожиданно раздался громкий выстрел. Я сразу не понял, что это был выстрел из револьвера, и вначале подумал, что это выстрел из глушителя моей автомашины. Я мгновенно дернул за ручку капота и одновременно взглянул в лобовое стекло автомашины. С правой стороны крыла моей автомашины на середине тротуара, я увидел незнакомого мужчину, одетого в темно-синий плащ. В левой руке он держал сумку черного цвета, а в правой руке какой-то предмет, завернутый в тряпку. Стоял мужчина так, что я хорошо видел его руки и потому запомнил хорошо, что он держал в руках. Одновременно с этим я из лобового стекла машины увидел заместителя прокурора РСФСР Кравцова Б. В., который обернулся лицом к мужчине, они находились друг от друга примерно на расстоянии не более четырех метров… Мужчина, который стоял недалеко от моей автомашины, стал приподнимать правую руку с предметом, завернутым в тряпку. Меня сразу же пронзила мысль, что это он стрелял и снова намеревается выстрелить. Он немного повернулся в сторону, где находился Кравцов. Я мгновенно выскочил через правую дверь из автомашины, подбежал к мужчине, который стоял от машины не более чем в полутора-двух метрах и схватил за предмет, который мужчина держал в протянутой в сторону Кравцова Б. В. руке. Только в этот момент я понял, что в руке у мужчины находится оружие, из которого он стрелял в Кравцова Б. В. В моей левой руке оказался ствол оружия, завернутого в тряпку… Вторично мужчина выстрелить не смог, т. к. я вывернул у него оружие. Оно оказалось у меня в левой руке, держал я его за ствол».

А в это время к Карпову уже спешил водитель другой машины. Вместе они скрутили преступника и отдали его в руки милиционера, дежурившего в этот день в прокуратуре республики и уже выскочившего из здания.

Тем временем Кравцов внешне спокойно поднялся по крутой лестнице на второй этаж в свой кабинет, осмотрел травму. На правом плече пальто зияла большая дырка, обожженная по краям. Но крови видно не было. Карпов, поднявшийся вслед за прокурором, настаивал на том, чтобы поехать в больницу.

Через несколько минут «Волга» уже мчалась в Институт скорой помощи им. Склифосовского. До перевязки Кравцов успел позвонить Руденко и предупредил его, что не сможет быть сегодня на коллегии Прокуратуры СССР. Тот сказал, что уже все знает, и спросил, насколько серьезна рана. Кравцов ответил: «Пустяковая. Заживет без бюллетеня».

Из больницы Борис Васильевич поехал домой, переоделся и вскоре уже сидел за своим рабочим столом. Продолжались текущие дела.

Исаков был предан суду за покушение на умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах первого заместителя прокурора РСФСР Б. В. Кравцова (ст. ст. 15 и 102 п. «в» УК РСФСР), угрозу убийством председателю колхоза «Путь к коммунизму» А. X. Гильядову (ч. 1 ст. 193 УК РСФСР) и незаконное хранение огнестрельного оружия (ч. 1 ст. 218 УК РСФСР).

Дело слушалось 12 февраля 1965 года Судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда РСФСР.

В ходе судебного следствия подсудимый заявил, что он отказывается давать показания до тех пор, пока не будут выполнены все его требования, изложенные в многочисленных заявлениях, адресованных в различные партийные, советские и правоохранительные органы. В своих отдельных объяснениях он утверждал о неправильности разрешения его прошлых уголовных и гражданских дел. После второго дня заседания Исаков отказался от защитника. Участвовавшая в судебном заседании эксперт-психиатр дала заключение о вменяемости Исакова в инкриминируемых ему деяниях, но вместе с тем признала его психопатической личностью с чертами патологического (сутяжного) развития.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР признала Исакова виновным в совершенных преступлениях и приговорила его к 12 годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии строгого режима.

Приказом Руденко от 21 января 1971 года Борис Васильевич Кравцов был назначен Прокурором РСФСР сроком на пять лет и утвержден председателем коллегии прокуратуры республики.

Кравцов много своего служебного времени отдавал следственной работе, хотя непосредственно следствие в прокуратуре курировал один из его заместителей. Ему самому не пришлось работать следователем, но проницательности, дотошности, подлинного искусства при изучении тех или иных материалов, связанных с совершением преступлений, ему было не занимать. Можно привести лишь один пример. Незадолго до конференции в Прокуратуру РСФСР из Чечено-Ингушской АССР поступило заявление по делу одного несовершеннолетнего, которого обвиняли в убийстве. Запросили дело. Борис Васильевич лично с ним ознакомился и сумел разобраться во всех хитросплетениях. Оценив показания обвиняемого, свидетелей, сопоставив их с другими обстоятельствами дела, он уверенно сделал вывод – подросток не убивал. По его мнению, убийство мог совершить другой человек. Дело вернули в прокуратуру республики. Предложили еще раз во всем тщательно разобраться. И Кравцов оказался прав. Дополнительным расследованием было установлено, что убийство совершено взрослым, который и «уговорил» подростка взять вину на себя.

Внимательно и придирчиво Кравцов относился к жалобам и заявлениям, поступавшим в многочисленном количестве в Прокуратуру РСФСР. Многие из них ложились к нему на стол, он давал по ним свои поручения и строго контролировал исполнение.

Одно из таких заявлений было от некоего Шевченко, преподавателя Ростовского автодорожного техникума. Он был снят с работы. Ему предъявлялись тяжкие обвинения в том, что, выступая на собраниях, а также в письмах, адресованных партийным и советским органам, он клеветал на руководителей учебного заведения, пытался дискредитировать честных людей, в искаженном виде представляя состояние учебно-воспитательной работы. В техникуме в связи с этим работали различные комиссии, проверяющие, но все они, как было потом установлено, подходили к делу предвзято, односторонне.

В своей статье «По нормам морали и права» Борис Васильевич писал по этому поводу: «Читая материалы уголовного дела, возбужденного через некоторое время против тех, кого разоблачал Шевченко, диву даешься, насколько невнимательны были должностные лица, которым поручалось разобраться в сути волновавших педагогический коллектив вопросов. Они ушли в сторону, отвлеклись от главного, от существа дела. Все внимание ревизоров почему-то сосредоточилось на личности Шевченко: кто он и с какой стати все время пишет, почему не прекращает хождения „по инстанциям".

Такой перекос, а точнее говоря, беспринципность привела к ложным выводам. Голос правды, хотя и ненадолго, но был заглушен. Человек, не побоявшийся остаться в меньшинстве, испортить кое с кем отношения, показавший пример принципиальности, оказался без поддержки. Но зато злорадствовали его недруги».

По указанию прокурора РСФСР Кравцова было проведено тщательное расследование всех обстоятельств, на которые указывал в своем заявлении Шевченко. Подтвердились факты взяточничества, вымогательства денег у учащихся, подлогов и фальсификации документов. Автор письма по требованию прокуратуры был восстановлен на работе, а виновных отдали под суд. Так завершилось рассмотрение только одного заявления. А сколько их было в многолетней практике Кравцова!

Кравцов никогда не чуждался и судебной трибуны, несмотря на загруженность текущей работой, депутатскими обязанностями и иной общественной деятельностью, принимал участие в поддержании государственного обвинения по уголовным делам. Причем легких дел он для себя не выбирал. Каждое из них привлекало к себе внимание общественности, имело значительный резонанс, им сопутствовали многочисленные отклики в печати.

Пьяный поезд

Накануне Дня знаний, 1 сентября 1981 года, машинист Ленинград-Финляндского локомотивного депо В. Н. Шахов изрядно выпил. На следующий день ему предстояло вести тяжелогрузный состав. Рано утром, перед тем как идти на работу, он, что называется, «поправил» больную и тяжелую голову пивком. Показываться после похмелья врачам (надо было пройти предрейсовый контроль) он не решился и, благо служебная дисциплина в депо была не ахти какая строгая, успешно миновал эту преграду. Так же лихо он прошмыгнул мимо нарядчиков и дежурного по депо – сам заполнил маршрутный лист, без которого поездка вообще запрещалась. Лист, в нарушение существовавших правил, по его просьбе принес помощник машиниста Юрьев. Теперь можно было еще раз приложиться к бутылке, поскольку пивко опохмелило его недостаточно. Шахов организовал коллективную выпивку, в которую вовлек машиниста Минакова и своего помощника Дедушкова. Поскольку денег на выпивку у него не было, он позаимствовал их у дублера помощника машиниста (или стажера) Максимова. «Подготовка» к рейсу состоялась таким образом по полной программе. Своего захмелевшего помощника Дедушкова Шахов «благородно» отпустил домой. Решил, что справится с большегрузным составом вместе с дублером Максимовым. Остатки вина прихватил с собой в электровоз, и по дороге не раз прикладывался к бутылке.

Товарный поезд под управлением хмельного машиниста на большой скорости (до 95 километров в час) приближался к станции Сосново. Здесь был очень сложный участок пути. Сразу же за входным светофором начинался уклон, и предельно допустимая скорость не должна была превышать 25 километров в час. Шахов об этом отлично знал, но выпитое вино сделало свое дело – он задремал. Дублер Максимов, видя надвигающуюся опасность (сам он не имел права управлять электровозом), с трудом растолкал своего «наставника», но было уже поздно. Экстренное торможение не помогло, и поезд перед крушением имел скорость 90, а на пристанционном пути – 80 километров в час.

Все это привело к тому, что 38 цистерн с нефтепродуктами сошли с рельсов и опрокинулись, а электровоз на большой скорости пронесся по тупиковому пути, срезал ограждавшую призму и сошел под откос. Мгновенно протрезвев, Шахов решил первым делом замести следы своего преступления. Для этого он сорвал катушку скоростемерной ленты и выбросил ее в окно, изменил в кабине положение приборов и хотел даже прогнать дублера Максимова. Но, на его беду, к опрокинувшемуся составу уже спешили работники транспортной милиции. Они-то и обнаружили злополучную ленту.

Последствия крушения были тяжелые, хотя только по счастливой случайности обошлось без человеческих жертв. Были разрушены 230 метров пути и путепровод, два стрелочных перевода, семь контактных опор, десять километров автоблокировки и линий электропередачи. Списано в металлолом 38 цистерн. Почти на двое суток на этом участке дороги было приостановлено движение трех грузовых и 15 пассажирских поездов. Утрачена большая часть нефтепродуктов, выброс которых из цистерн создал реальную угрозу для ближайших водоемов, местной фауны и флоры. Река Сосновка полностью оказалась загрязненной нефтепродуктами, и поэтому практически выбыла из числа рыбохозяйственных рек. По мнению специалистов, «вымывание» нефтепродуктов должно было продолжаться до пяти лет. Согласно обвинительному заключению, только реально установленный по документам ущерб составил более 200 тысяч рублей (огромная сумма для того времени).

Государственный обвинитель Кравцов убедительно опроверг все доводы Шахова, который пытался объяснить случившееся крушение дефектами колесных пар локомотива («ползунами»), из-за чего якобы произошла просадка путепровода. Преуменьшая вину, подсудимый и его защитник пытались также доказать причинную связь между действиями дублера помощника машиниста Максимова и крушением. Но и это не прошло. По правилам, электровоз должна была обслуживать бригада из двух человек – машиниста и его помощника. Дублер же, не имеющий прав и опыта управления, ни в коей мере не может заменить помощника. Как предписывали инструкции, машинист мог допустить дублера к управлению электровозом только под бдительным своим контролем и под личную ответственность.

В заключение Б. В. Кравцов констатировал: «Высказывая свое мнение о мере наказания, хочу отметить, что наше законодательство гуманно к тем, кто случайно оступился, совершил преступление при стечении неблагоприятных обстоятельств. Лица же, совершающие преступления, повлекшие тяжкие последствия, да еще на почве пьянства, всегда должны чувствовать силу закона и неотвратимость строгой ответственности».

Прокурор просил суд признать В. Н. Шахова виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей 85 часть 1 УК РСФСР и назначить ему наказание в виде восьми лет лишения свободы с отбыванием в исправительно-трудовой колонии общего режима. Лишить его права управлять электровозом сроком на три года.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР согласилась с мнением прокурора, но в соответствии с указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 декабря 1982 года об амнистии назначенное Шахову наказание было сокращено наполовину. Суд вынес частное определение в адрес Министерства путей сообщения СССР по основаниям, предложенным государственным обвинителем.

Прокуроров, которые ни перед кем не боялись отстаивать свои законные позиции, Кравцов всегда поддерживал, продвигал по службе, поощрял.

Строгий спрос с подчиненных прокуроров был в то время повсеместным. Ни одно служебное упущение, кем бы оно ни допускалось, не оставалось без внимания и реагирования. Прокуратура республики тоже находилась «под прицелом», и Кравцов не раз держал ответ за работу своих подчиненных перед коллегией Прокуратуры СССР.

Не забывал Борис Васильевич и следствие. Он лично контролировал расследование по наиболее громким уголовным делам и, что особенно важно, сам подписывал по ним обвинительные заключения, не перекладывая эту обязанность на заместителей.

Катастрофа на Волге

Одним из них в 1983 году было дело о катастрофе пассажирского теплохода «Александр Суворов». Трагедия произошла 5 июня 1983 года в 21 час 40 минут. Теплоход под командой капитана В. В. Клейменова выполнял туристический рейс по Волге и направлялся из Ростова-на-Дону в Москву. На его борту находились 438 человек, включая команду и обслуживающий персонал. При подходе к мосту через реку Волга в городе Ульяновске стоявший у руля неопытный матрос направил теплоход вместо 3-го пролета в несудоходный 6-й пролет, высота которого над уровнем водной поверхности оказалась ниже надстроек четвертой палубы теплохода на два метра. Вследствие удара теплохода о ферму моста были снесены надстройки четвертой палубы: рулевая рубка, каюты капитана и старшего помощника, радиорубка и кинозал, в котором находились более 200 пассажиров. Авария унесла жизни 176 человек, а 49 получили телесные повреждения различной тяжести. Был поврежден ульяновский мост и железнодорожный путь на нем, что привело к крушению грузового поезда. Ущерб от катастрофы оценивался в сумме около 2 миллионов рублей.

Следствием по этому делу занимался старший следователь по особо важным делам при Прокуроре РСФСР Гуженков. Кравцов внимательно контролировал весь ход расследования. Было установлено, что трагедия произошла в результате грубых нарушений требований Устава службы на судах Министерства речного флота РСФСР, отсутствия надлежащего контроля за несением вахтенной службы на судне и за трудовой дисциплиной.

Предварительное расследование было проведено оперативно, и уже 8 июля 1983 года Кравцов утвердил обвинительное заключение. Капитан теплохода В. В. Клейменов был предан суду по части 1 статьи 85 УК РСФСР и осужден. В отношении других виновных (старшего помощника капитана и рулевого) уголовное дело было прекращено в связи с их смертью. Поддерживать обвинение по этому делу Борис Васильевич поручил своему заместителю Н. С. Трубину.

В служебные дела Борис Васильевич уходил с головой. Но тем не менее он никогда не забывал одноклассников, фронтовых товарищей. Он рассказывал:

«Сразу же после войны у нас появилась какая-то непреодолимая тяга узнать про тех, с кем учился в школе, в своем классе.

Мы не всегда знали: кто жив, кто погиб. Хотелось разыскать, встретиться со своими одноклассниками. Уже в пятидесятые годы такие встречи стали регулярными. Мы были нужны друг другу, чтобы согреть друг друга, в чем-то помочь. Из тех, кто из нашего класса ушел на фронт, остались единицы.

Удивляло то, что, несмотря на ранения, несмотря на трудные испытания, нелегкую послевоенную жизнь, мои одноклассники оставались людьми энергичными, среди них не было нытиков. Наши встречи проходили интересно: вспоминали школьные годы, конечно, о войне, говорили о послевоенной жизни, об армии и по поводу необоснованных нападок на нее. На встречах читали стихи, в том числе и Юли Друниной, звучали песни, написанные на стихи их знаменитой одноклассницы. Особенно нравилась всем песня „У кургана"».

11 марта 1985 года на внеочередном Пленуме ЦК КПСС Генеральным секретарем был избран Горбачев. Вскоре началась эпоха так называемой гласности и перестройки. К этому времени Кравцов был уже министром юстиции СССР, он руководил министерством более пяти лет, в самые горячие годы перестройки.

В августе и сентябре 1986 года в газете «Известия» были опубликованы беседы журналиста с министром юстиции.

Вот некоторые мысли, высказанные тогда Кравцовым: