День гнева Андреев Леонид

День первый. Москва

14 часов 05 минут

Они приехали в министерство к двум часам дня. Восемь офицеров ФСБ прошли в приемную, и полковник Кикнадзе попросил секретаря доложить о них министру. Кикнадзе было сорок два года. Грузин по происхождению, он всю жизнь прожил в России и говорил по-русски без всякого акцента, от которого так трудно избавиться тем, кто с детства говорил по-грузински. Дмитрий Георгиевич Кикнадзе служил в контрразведке более шестнадцати лет, придя сюда еще во времена правления бровастого генсека, когда само название КГБ вызывало ужас у граждан огромной страны и доброй половины человечества.

Кикнадзе сделал неплохую карьеру и в свои сорок два был одним из лучших специалистов по антитеррористической деятельности в стране. Вместе с Кикнадзе в министерство приехали шестеро мужчин и одна женщина, на которую сразу обратили внимание секретарша министра и его помощники. Женщине было где-то под сорок. Высокая, с короткой стрижкой, обычным лицом и обычной фигурой. В общем, ничего такого, что свидетельствовало бы о ее принадлежности к элитарным спецподразделениям ФСБ. Разве что темные очки, которые она не сняла даже в помещении. Однако все понимали, что она не рядовой сотрудник. Офицерам пришлось ждать минут двадцать, пока министр проводил совещание.

Полковник Кикнадзе прошел к министру, когда от него выходили его заместители и помощники. Полетаев не покидал своего кабинета, куда приехал после встречи с премьером, понимая, как важно детально проработать позиции Министерства финансов перед завтрашней лондонской встречей.

– Полковник Кикнадзе, – представился вошедший.

– Извините, полковник, что заставил вас ждать, – поднялся со своего места министр, протягивая ему руку, – столько сразу свалилось, что трудно оправиться. У меня очень мало времени. Садитесь. И давайте коротко. Чем могу вам помочь?

– Нет, – ответил полковник, – вы не поняли. Это мы приехали сюда, чтобы помочь вам. Нам приказано обеспечить вашу безопасность.

– Спасибо, – буркнул министр, – вот уж не ожидал, что окажусь в центре внимания террористов. Вы считаете, что покушение может повториться?

– Всякое бывает, – уклонился от ответа Кикнадзе, – мы поменяем вашу охрану. К вам теперь будут прикреплены трое наших сотрудников, не считая меня самого.

– Значит, теперь вы будете в моем личном распоряжении, – усмехнулся Полетаев. – Как ваше имя-отчество?

– Дмитрий Георгиевич.

– Объясните, Дмитрий Георгиевич, что я должен делать?

– Ничего. Только ознакомить нас с вашим сегодняшним графиком. А завтрашний обговорим с вашими помощниками.

– Сегодня в шестнадцать у меня встреча с западными банкирами. В восемнадцать еду к премьер-министру. Вечером вернусь в министерство. Когда точно – не знаю. Это зависит от нашей встречи с министром. Кстати, на завтра ничего особенного не запланировано. Я улетаю в Лондон. Думаю, там меня наши террористы не достанут.

Он с улыбкой посмотрел на Кикнадзе, но тот не изменился в лице. Только сообщил:

– Мы летим с вами.

– Считаете, что это необходимо? – удивился Полетаев.

– Разумеется, – кивнул Кикнадзе, – с этой минуты мы будем постоянно с вами. И с членами вашей семьи.

– Они в поликлинике.

– Знаю. Там уже дежурят двое сотрудников из службы охраны. Думаю, вашим близким ничто не грозит, но лучше подстраховаться. Так что будем охранять вашу жену, дочь, внуков, зятя.

– И зятя тоже? – удивился Полетаев.

– Он считается близким родственником. Или вы думаете иначе?

– Нет, нет, конечно. Правда, не представляю себе, как вы будете охранять моего непутевого зятя. Впрочем, это дело ваше. Видимо, вы правы.

– Мы постараемся не стеснять свободу передвижения членов вашей семьи, – пообещал Кикнадзе, – но они должны понимать, что речь идет исключительно об их безопасности.

Полетаев подумал, что Людмила вряд ли будет способна что-либо понять. Она уже дважды звонила ему за истекший час, желая убедиться, что с ним все в порядке. По телевизионным каналам передавали то противоречивую, то недостоверную информацию о покушении, и Людмила места себе не находила от тревоги. В два часа дня по одному из каналов передали сообщение о его гибели в собственном автомобиле, и Людмила снова бросилась ему звонить, а потом никак не могла прийти в себя от возмущения.

Он понимал, что она волнуется. Но, с другой стороны, проведя столько лет рядом с ней, осознавал и другое. Ее постоянные звонки и крики были отчасти «игрой на публику». Она все еще находилась в поликлинике вместе с Димой, и ей нужно было постоянно доказывать свою принадлежность к высшему сословию жен членов правительства. Именно поэтому она звонила ему, называя по имени-отчеству и интересуясь, как отреагировали президент и премьер на покушение. Полетаев морщился, но отвечал, стараясь не раздражать и без того взвинченную сегодняшними событиями супругу.

В тринадцать ему позвонил президент и пообещал, что расследованием займутся сотрудники ФСБ. Полетаев вежливо поблагодарил, не очень надеясь на успех расследования. Ему казалось, что вся эта чудовищная история уже канула в Лету и теперь нужно думать о завтрашней поездке в Лондон. Но офицеры ФСБ разрушили его иллюзии.

– Если разрешите, – сказал Кикнадзе, – я представлю вам своего заместителя и попрошу вашего помощника познакомить меня с прикрепленными к вам нынче утром сотрудниками службы охраны. Нужно уточнить с ними некоторые детали.

– Хорошо, – согласился Полетаев, поднимаясь. Кикнадзе вышел и через несколько секунд вернулся с женщиной.

– Подполковник Суслова, – представилась она, снимая темные очки.

– А-а-а, – протянул удивленный Полетаев, – он не знал, что нужно говорить в подобных случаях. Появление женщины в кабинете было столь неожиданным, что министр не мог скрыть своего замешательства.

– Подполковник Суслова – наш опытный сотрудник, – пришел ему на помощь Кикнадзе.

– Очень хорошо, – обрел привычное равновесие Полетаев, – значит, будем работать вместе.

– Мы не хотим вам мешать, – сказал Кикнадзе, – только должен вас предупредить, что теперь, прежде чем попасть к вам в кабинет, придется пройти проверку на наличие оружия. В приемной постоянно будут находиться наши сотрудники.

– Еще немного, и вы сделаете из меня папу римского. Но думаю, даже его так не охраняют, – пошутил Полетаев.

– Охраняют, – сказал без тени юмора Кикнадзе, – еще как охраняют.

Они вышли из кабинета вместе с Сусловой, а Полетаев, оставшись один, подошел к столу, взял ручку, хотел сделать необходимую запись, но оказалось, что в ручке кончились чернила. Для Полетаева это было дурным знаком. Он раздраженно отбросил ручку и взял другую.

– Неужели все настолько серьезно? – Он попытался сосредоточиться.

День первый. Москва

14 часов 32 минуты

Слепнев подошел к телефону-автомату. Огляделся. На улице все было спокойно. Вставил жетон, поднял трубку и набрал нужный номер.

– Слушаю, – раздался хриплый голос генерала.

– Записывай название банка и номер счета, пенсионер, – сказал Слепнев, – и не вздумай хитрить. Чтобы деньги были на счету уже завтра. Тогда до пятницы я все сделаю. А во второй половине дня в пятницу деньги должны быть разблокированы. Не забудь сообщить об этом в банк.

– Нечего мне указывать, что я должен, – сорвался на крик Скороденко, обозлившись на слово «пенсионер». – Мы и без тебя справимся.

– Как хочешь. Жду до завтра. Если денег не будет, больше не позвоню. И не тяни, пенсионер, – с издевкой повторил Слепнев. – Я ведь знаю, что ты задумал. Хочешь подставить меня. Сам все провернуть, а деньги списать на меня. Так вот учти, пенсионер, ничего у тебя не выйдет. Если даже твои орлы и сумеют что-нибудь сделать, то деньги твои все равно пропадут. Я найду способ сообщить, что не причастен к твоей операции.

– Сукин сын, – пробормотал генерал, с трудом сдерживая ярость, – напрасно я тебя живым отпустил.

– До свидания. И мой тебе совет – не ищи меня, – он положил трубку, быстро прошел к машине, сел рядом с водителем, и машина тронулась.

– Что он сказал? – спросил Марек.

– Все будет в порядке, – усмехнулся Слепнев, – дрейфит, стервец. И деньги хочет забрать, и на меня все свалить, и сухим из воды выйти. Вот жадность его и погубит. Поехали к Майе. Там нас искать не будут. Ты говорил со Стариком насчет паспорта?

– В пятницу будет готов, – ответил Марек, – и деньги. Они дают под двадцать пять процентов.

– На сколько дней?

– На неделю.

– Ростовщики, – беззлобно заметил Слепнев, – ладно, черт с ними. Скажи, что мне нужно уже сегодня двадцать тысяч долларов. Сегодня. Пусть считают с сегодняшнего дня. Понял?

– Передам.

– Как только получишь деньги, поезжай к Старику и забери все, что он для тебя приготовит. Он будет у себя сегодня после восьми вечера. Оба чемодана привезешь к Майе.

– Понятно.

– И еще, – сказал Слепнев, глядя на подельника, – кроме тебя и Старика, никто в мире не знает, что я буду у Майи. И если меня обнаружат…

Марек дернул машину, коротко выругался и посмотрел на полковника.

– Сам понимаешь, – договорил с явной угрозой Слепнев, – я разбираться не стану.

– Я когда-нибудь вас предавал? – спросил Марек.

– Поэтому и живешь рядом, – в тон ему ответил полковник, – мне обычно такие вопросы не задают. Один мой друг любил говорить, имея в виду женщин, что страшна не измена, а сама мысль о ней. И если эта мысль придет тебе в голову, гони ее прочь. Гараж хорошо закрыл?

– Да. Ключи у меня. Только оставлять трупы в багажнике надолго нельзя. Через два-три дня такой запах пойдет, все соседи сбегутся.

– Через два дня я сам туда соседей позову, – успокоил его полковник.

– Может, вывезти их и закопать? Вы же говорили, что так мы и сделаем.

– Раньше говорил. Пока эти ублюдки не провалили все дело. А сейчас эти трупы нам понадобятся.

– Как они могли не заметить, что министр в автомобиль не садился? – удивился Марек. – А может, он на повороте вышел?

– Не выходил он, – нехотя ответил полковник, – это я виноват. Думал, с их точки все будет видно. Не учел, что они могут отвлечься. В таких случаях нужно ставить человека возле подъезда. Но у меня людей больше не было. Ты и так их ждал в переулке с машиной. Майя дома была, Старик нам отход обеспечивал, а Семен в Ленинград, тьфу ты черт, в Санкт-Петербург укатил. Откуда мне было взять еще одного наблюдателя? Вот и вышла лажа. Сделай они все нормально, закопали бы их сейчас где-нибудь за городом, и с концами. А раз ошиблись, пусть теперь страдают их души. Не дам им упокоения, пока на нас не поработают.

Марек с ужасом взглянул на Слепнева.

– Только не говори, что ты верующий, – усмехнулся полковник, – с твоим-то прошлым.

– Я верующий, – сказал Марек.

– В таком случае гореть тебе в аду. Только ничего нет. Ни ада, ни рая. Есть черви, которые нас с тобой грызть будут. Вот и все. Никакой загробной жизни.

– Не нужно так говорить, – поежился Марек.

– Почему не нужно? – повернулся к нему полковник. – Я тебе вот что скажу. И рай, и ад мы на земле получаем. И столько нам отмерено в этой жизни и рая, и ада, что в другой жизни мы бы от всего этого взвыли. По большому счету, если бог есть, он должен был дать нам покой в другой жизни, чтобы мы отдохнули от этой. Лет так на миллион. А потом, может, нам и самим не захотелось бы снова бегать по грешной земле. Отвыкли бы. Поэтому с точки зрения абсолютного бога все правильно. Каждый из нас хлебает свой рай и ад здесь, а потом отправляется навечно отдыхать там. Вот и вся философия.

Марек молчал, глядя на дорогу.

– Не согласен? – добродушно спросил Слепнев. – Ну и черт с тобой, как хочешь. Только про червей не забывай. Это так страшно, когда черви вгрызаются в мозг. Вообще, с рациональной точки зрения, самые умные существа на земле, должно быть, черви. Они сожрали за эти тысячи лет столько всяких мозгов, что давно должны были принести достойное потомство, а не прозябать в земле. Но не принесли. И знаешь почему? Потому что халявной пищи много. Вот ты отними у них эту пищу, заставь вылезти на поверхность земли, побегать, еду поискать, так они за тысячу лет особую породу умных червей выведут. Но еда сама к ним идет, вот они и обленились. Лежат себе в земле и ждут очередного покойника. – Разговоры у вас сегодня какие-то мрачные, – сказал Марек.

– А я вообще мрачный. Иногда думаю, что, если на самом деле есть ад, значит, на том свете встречусь с ребятами, которых сегодня на небо отправил. Интересно, что они мне скажут. Ругать начнут? Или, наоборот, благодарить, что избавил их от земных страданий? Вообще-то интересно, должно быть, встречаться со своими жертвами. У меня, думаю, не меньше взвода покойников наберется. Может, меня там их куратором сделают. – Он засмеялся хриплым, неприятным смехом, от которого у Марека мурашки побежали по телу. Полковник прямо-таки зашелся смехом, даже закашлялся, ударяя себя кулаком в грудь. Потом выпрямился и сказал: – Все равно ничего нет. А раз бога нет, значит, мы с тобой сами решаем, кому жить, а кому к червям отправляться. Иначе кто-то другой будет за нас решать. Вот поэтому, Марек, я отношусь к тем, кто сам за себя решает. – Он помолчал и равнодушно добавил: – И за других тоже.

День первый. Москва

16 часов 17 минут

Банкиры должны были появиться ровно в шестнадцать, но Шумский сообщил по телефону, что они на несколько минут задерживаются.

– Нормальные ребята, – добавил вице-премьер, – ты будь с ними построже. Сами они ничего не решают, но влияют на общую атмосферу и настрой остальных. Ты понимаешь, Артем, по возвращении из России они должны там у себя рассказать, что у нас нормальная обстановка. Особенно напирай на наши внутренние займы. В общем, надувай щеки и кивай головой, соглашаясь с их проектами. Пусть увезут отсюда положительные эмоции. Ведь это просто представители банков, а главные переговоры у тебя в Лондоне.