Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856–1869 гг. Зараженное семейство Толстой Лев

ЯВЛЕНІЕ 1.

Няня вяжетъ чулокъ, разливаетъ чай стоя; Марья Васильевна сидитъ у стола, пьетъ чай.

Няня.

Давайте чашку то, налью. А то что, право, пить не пьете, только балуетесь. (Беретъ чашку.)

Марья Васильевна (обиженно).

Постой, няня, я не допила еще. И что кричишь, точно съ ребенкомъ, право. Вотъ теперь налей. (Подаетъ чашку.)

Няня.

Стоишь, стоишь, стоишь, стоишь. Одиннадцатый часъ, небось, а еще половину господъ не перепоила. Вы откушаете – тутъ старый баринъ, тутъ стюдентъ съ Петрушей прійдутъ.

Марья Васильевна.

Какой стюдентъ? Студентъ говорится.[7]

Няня.

Не люблю я его, неакуратный человкъ, за то онъ у меня стюдентъ. Пустой человкъ.

Марья Васильевна.

A мн онъ жалокъ, няня.[8]

Няня.

Есть чего жалть. Сказалъ ли онъ доброе слово кому, вотъ 2-й мсяцъ въ дом – только зубы скалитъ (передразнивая). Всхъ, кажется, пересмялъ <съ племянницей съ вашей; да двкамъ отъ него прохода нтъ.> Нечесанный, а туда же липнетъ. Я ужъ Дуняшу научила: какъ онъ къ теб станетъ приставать, ты его по лицу, чтобъ съ синякомъ къ обду пришелъ. Пускай спросятъ – отчего? – Да опять – что жъ это? Одевать мы его взялись – что-ли? Все постельное блье наше.

Марья Васильевна.

Ахъ, няня, – какая ты! Ты подумай – вдь онъ одинъ, молодой человкъ, бдный. Я удивляюсь, право, отчего онъ худой такой?

 Няня.

Отъстся, небось![9] Придутъ теперь съ Петрушей, напьются; тутъ Катерина Матвевна, золото то наше, съ книжкой придетъ..... Отпоишь, – ну, слава Богу. Только снимешь, опять: [няня], кофею! завтракать! тонконогой[10] прідетъ!

Марья Васильевна.

Какія ты все прозванья даешь, няня! Это кто жъ тонконогой?

Няня.

A Анатолій Дмитричъ, женихъ-то Любочкинъ…[11]

Марья Васильевна.

Какъ ты глупо говоришь. Отчего жъ – женихъ? Такъ здитъ молодой человкъ въ домъ.[12]

Няня.

Такъ вы и думаете, что глупе Марьи, няни, нтъ никого на свт. Кажется, тридцать лтъ вверху жимши, пора понимать. Чтожъ онъ вашего кофею не видалъ – что изъ города то за 17 верстъ каждый божій день здитъ. Нтъ-съ, матушка, Любочкино-то приданое все сосчиталъ, небось, такъ и здитъ.

Марья Васильевна.

Вотъ какъ ты судишь. Первое дло онъ не женихъ, а второе – ужъ вотъ кто на деньги не польстится. Анатолій Дмитріевичъ совсмъ не такой человкъ.[13]

Няня.

[14]Безъ денегъ, матушка, въ ныншнемъ вк никто не возьметъ, какая красавица ни будь. Только въ жених корысти немного. Такъ какой то немудрененькій, по винной части служитъ, не Богъ знаетъ что. Да и у людей спрашивала, не хвалятъ. Первое дло – скупъ, другое – бахвалъ.

Марья Васильевна.

Это еще какое слово? Какъ ты сказала?

Няня.

Бахвалъ, матушка. Это по нашему значитъ: я, молъ, всхъ прикраснй, всхъ умнй и окромя меня вс дураки.

Марья Васильевна.

Вотъ и неправда. Онъ ученый, писатель. Да что ты понимаешь!

Няня.

Только Любочку мн жалко, совсмъ то ей голову вскружили.

Марья Васильевна.

Можетъ быть, онъ вовсе не за Любочкой, а за Катенькой ухаживаетъ. Вотъ какъ ты!

Няня.

Какже, дуру нашли, такъ я и поврила.[15] Съ Катериной то Матввной побаловаться – это такъ. Еще она какъ въ Петербург въ гувернеркахъ жила, такъ къ нему бгала, а жениться-то, небось, онъ знаетъ, за кмъ деньги дадутъ, а за кмъ ничего.

Марья Васильевна.

Катинька знакома была съ нимъ въ Петербург. Ты во всемъ дурное видишь.

Няня.

Да ужъ такъ, матушка, какъ въ гувернерки пойдутъ, такъ и догувернерются. Это врно. Такъ то и Катерина Матввна.

Марья Васильевна (смется и махаетъ руками).

Полно, глупости.

Няня.

И то мы примчаемъ, что[16] во всемъ дом другіе порядки пошли <И баринъ другой сталъ, посмирнлъ совсмъ, и учителя стюдента взяли за мсто нмца, и Катерин то Матввн волю дали, и дтей всхъ распустили. Все другое стало, все по новому пошло!>

Марья Васильевна.

Чтожъ, и я другая стала? Вотъ глупа.[17]

Няня.

Вы чт, вы такъ, по доброт своей. А вотъ на барина, такъ часто дивлюсь..... (Молчитъ, качаетъ головой и равводитъ руками.) Что сдлалось? Совсмъ другой человкъ. Какъ вспомнишь прежнее то: былъ ли день, чтобъ Сашка камердинъ безъ битья одлъ;[18] былъ ли староста, чтобы въ станъ не свозили.....

Марья Васильевна.

Ну, ужъ ты разскажешь… Разв очень хорошо было? Совсмъ не очень хорошо.

Няня.

Да и не хвалю и не корю. Господа были,[19] ужъ безъ этаго нельзя. А то удивительно – какъ можно въ 50 лтъ свой карахтеръ перемнить… Какъ эта самая царская бумага..... ну тамъ,[20] что на первой недл то вышла…

Марья Васильевна.

Ну да,[21] манифестъ, – какъ ты смшна!

Няня (озлобленно).

Ну да, та самая, чтобъ дворовыхъ за службу подъ мостъ со двора согнать, какъ вамъ не знать! Ну, да Богъ съ ними! – что, бишь, я говорила. Съ той поры и перемна пошла. Пуще всего какъ при Анатоліи Дмитріевич, – послушала я намедни – даже мерзко. Ужъ вы извините меня, матушка, я правду всегда скажу. Въ 50 лтъ карахтеръ нельзя перемнить. А только важности своей потеряли. Вдь только показать себя хочетъ, а карахтеръ все тотъ же. Намедни, кого жъ, – Кирюшку Дева, мужика, сталъ при Анатоліи Дмитрич ублажать: «вы», говоритъ, – это Кирюшк-то, – «хотите работать, такъ приходите». Послушала я: что такое? Точно прынцу какому нибудь. Плюнула даже.

ЯВЛЕНІЕ 2.

Т же и Катерина Матвевна.

Няня.

Вишь красавица, какъ убралась!

Катерина Матвевна (стриженная, въ очкахъ, въ короткомъ платъ, съ книжкой журнала подъ мышкой. Не кланяясь садится за столъ, облакачивается, вынимаетъ папироску и начинаетъ читать. Съ особенной учтивостью къ нянњ).

Позвольте васъ попросить чаю, Марья Исаевна.

(Няня подаетъ ей чай въ стаканњ.)

Няня.

Сейчасъ, сударыня, сейчасъ-съ. (Въ сторону.) Ужъ вподлинно всхъ удивила. Нтъ и того, чтобъ тётк «бонжуръ» сказать. Всё отъ ума большаго.

Марья Васильевна.

А мы съ няней говорили объ Анатолі Дмитріевич. Она говоритъ, онъ за Любочкой ухаживаетъ, а я говорю за тобой, Катенька. Comment croyez vous? Какъ ты думаешь? Она ужъ его женихомъ называетъ.

Катерина Матвевна (поднимаетъ глаза съ книги; строго и жестомъ дополняя слова).

Венеровскій по своему развитію и воззрніямъ на жизнь стоитъ до такой степени въ разрзъ съ пошлостью нашей жизни, что намъ трудно[22] судить о немъ.

Марья Васильевна.

Ты думаешь, онъ не женится!

Катерина Матвевна.

Позвольте! Этотъ господинъ женится только въ томъ случа, ежели найдетъ женщину, вполн понявшую свое назначеніе, свободную въ жизни и въ мысли. <Ежели онъ встртитъ такую женщину, – а ихъ немного, – онъ можетъ быть захочетъ испытать жизнь съ нею, и если въ испытаніи об стороны въ своей равноправности сочтутъ себя удовлетворенными, онъ соединится съ нею, съ этой женщиной или двицей, но никакъ не бракомъ, такъ, какъ вы разумете. Все это очень просто и ясно!>

Марья Васильевна.

Non, mais dites.[23] Да ты скажи, въ комъ онъ ищетъ, въ теб или въ Любочк? Вотъ я съ няней говорила, она такая дура, я такъ смялась…

Катерина Матвевна.

Нянюшка Марья Исаевна старше васъ и говоритъ вамъ «вы», а вы ей говорите «ты» съ присовокупленіемъ «дуры». Я считаю это оскорбленіемъ достоинства и свободы человка и въ силу этаго убжденія нахожу нужнымъ выразить вамъ свою мысль. Я знаю, что вы вправ имть свои убжденія, но меня это коробитъ и возмущаетъ.

Няня (насмњшливо).

Вотъ спасибо, что заступились. (Обращаясь къ Марьњ Василъевнњ.) А то вдь вы рады изъ живаго жилы вытянуть. Злодйка извстная........

Марья Васильевна.

Нтъ, что, Катинька, je plaisante,[24] я ее люблю. Нтъ, ты скажи, какъ по твоему – въ комъ онъ ищетъ? А? Въ теб или въ Любочк? Je voudrais savoir votre opinion.[25] —

Катерина Матвевна.

Какъ вамъ сказать мое мнніе? (Откидываетъ волосы и закуриваетъ папироску.) Во мн онъ, – какъ вы, такъ сказать, фигурно выражаетесь, – не можетъ и-и-искатъ. Я поставила себя на ту ногу свободной женщины, что я къ нему, какъ и ко всякому существу безъ различія пола и званія, отношусь просто.[26] Я нахожу его умнымъ и современнымъ человкомъ[27] и онъ естественно вставляетъ въ свои отношенія ко мн ту долю уваженія и сочувствія, которыя, такъ сказать.... словомъ сказать, мы съ нимъ въ простыхъ и хорошихъ отношеніяхъ взаимнаго уваженія, и онъ находитъ отдыхъ со мной посл всего ничтожества женской губернской аристократической черни, среди которой онъ долженъ вращаться. Но почему вы думаете, какъ вы фигурно выражаетесь, что онъ ищетъ въ Любовь Ивановн, – я не могу себ отдать отчета. Любовь – женщина слишкомъ недоразвитая, даже просто совсмъ не развитая двочка, съ которой такая личность, какъ Венеровскій, не можетъ имть ничего общаго. <Такъ называемое хорошенькое личико, которое порядочные люди перестали ужъ цнить, можетъ имть свое мсто и значеніе въ эстетик, но Любовь не иметъ этой красоты.

Няня (въ сторону).

Не остриглась еще по вашему! Ты хороша!

Катерина Maтвевна.

Красота античная не иметъ ничего общаго съ супружествомъ, потому что для полученія впечатлній не нужно правъ. Это ясно. И потому я полагаю, что этотъ господинъ никакъ не заинтересованъ здсь Любовь Ивановной и едвали помнитъ о существованіи Любовь Ивановны. Ему пріятно говорить съ мыслящимъ существомъ, и вообще наша бесда съ студентомъ Алексемъ Павловичемъ ему пріятна. И такъ, по моему мннію, онъ ни искатель, ни женихъ и никогда не будетъ ни женихомъ, ни мужемъ, и ничего подобнаго, безсмысленнаго и унизительнаго для достоинства человка, и ежели вы ставите вопросъ такъ: какими отношеніями онъ дорожитъ больше здсь – моими или Любовь Ивановны, то я полагаю, что смшно было бы и отвчать на такой вопросъ.> Я съ нимъ ровня, а Л[юба] – дитя.

Марья Васильевна.

Вотъ видишь, няня! какъ Катинька судитъ.

Няня.

А чтожъ, матушка, Катерина Матввна, мы глупы, вы растолкуйте: чтожъ онъ такъ все и будетъ здить?

Катерина Матвевна.

Отчего жъ ему перестать здить?

Няня.

А оттого, что за это ихняго брата школятъ. По старому такъ было. Коли въ домъ здишь, гд 2 барышни невсты, такъ открой, какую сватаешь, – а нтъ, такъ на это клупы есть, чтобъ здить. Сколько хочешь и зди.

Катерина Матвевна.

Вы меня не можете понять, Марья Исаевна. Я вамъ сказала, что онъ здитъ ко мн;[28] мы испытаемъ другъ друга и ежели найдемъ…

Няня.

А по моему глупому сужденію, Катерина Матввна, матушка, онъ испытывать ничего не станетъ. Любовь Ивановна – барышня молоденькая, хорошенькая, да за ней 500 душъ. А вы все и постарше, и на 30 душъ онъ не польстится… Стюдентъ – вотъ это такъ.

Катерина Матвевна (горячо).

Позвольте, позвольте. Студентъ молодъ и недоразвитъ для меня. Позвольте: другая женщина на моемъ мст могла бы оскорбиться, но я выше этаго. Любовь Ивановна ему не по плечу съ своими дтскими требованіями отъ жизни; это онъ сознаетъ и самъ мн высказывалъ неоднократно. Это одно. А другое то, что вы смотрите на дло съ ложной точки зрнія. Вы меня не поймете, но я всетаки выскажусь и постараюсь говорить проще. Для людей нашего закала средства къ жизни допускаются только т, которыя пріобртены личнымъ и честнымъ трудомъ;[29] и поврьте, люди нашего времени смотрятъ а вс эти имнья, какъ только на ложную связь съ устарлыми формами жизни. Для Венеровскаго все равно, будетъ ли у меня милліонъ или ничего, ежели только взгляды наши на жизнь тожественны. Ежели они тожественны, то мы можемъ смло вступить въ борьбу.

Няня.

Да вотъ не станетъ за васъ, а за Любовь Ивановну посватается. Вотъ какъ 500 душъ, такъ ему тожественно очень, а 30 душъ, такъ не тожественно совсмъ.

Катерина Матвевна (озлобленно).

Позвольте, позвольте, очень хорошо. Вы говорите, что у меня 30 душъ. Позвольте вамъ сказать, что благодаря просвщенію, ни у кого уже теперь душъ нтъ, а у меня никогда не было. Я отреклась отъ своихъ правъ, въ тотъ же часъ, какъ стала совершеннолтняя, и на мн не лежитъ позорное клеймо крпостнаго права.[30]

Няня.

<Чтожъ, за деньги на волю отпустили. Другіе и денегъ то не получили.

Катерина Матвевна.

Позвольте пожалуйста, позвольте. Я этаго не знаю, это длалъ дядя. Хорошо ли, дурно – я не хотла знать этаго. Я знаю, что я должна была сдлать. (Съ жестами и откидывая волосы.) Я отреклась и съ ужасомъ отвернулась и страданіями искупила позоръ моихъ предковъ.>

Няня.

А все васъ не возьметъ, и Любочку сватать будетъ, потому…

Марья Васильевна (испуганно).

Полно, няня, какая ты. Вдь ты хоть кого изъ себя выведешь.

Катерина Матвевна.

Позвольте, позвольте, очень хорошо. Вамъ кажется все это труднымъ и запутаннымъ, у васъ въ понятіяхъ суженые и власть Божія, и т[ому] п[одобное,] а жизнь людей, ставшихъ выше общественной паутины предразсудковъ – очень проста. Я выскажу ему свои воззрнія и потребую той искренности, которая лежитъ въ основаніи всхъ побужденій честной личности.[31]

Няня.

Эхъ, Катерина Матввна, матушка! У Любовь Ивановны 500 душъ, да еще влюбится.

Катерина Матвевна (совсмъ растерянная).

Отчего же онъ въ неразвитую, ничтожную двочку влюбится, а въ меня не влюбится?

Няня.

Отчего-съ? А вотъ отчего, матушка, – отъ козла.

Катерина Матвевна (опоминаясь и откладывая волоса).

Нтъ, да что я! Любовь, какъ вы понимаете ее, есть плотское влеченіе, и вы слишкомъ неразвиты и животны, чтобы понимать меня. Пожалуйста, я васъ прошу, оставьте меня. (Облакачивается и читаетъ.)

Марья Васильевна.

Поди, поди, няня, ужъ я сама залью чай, коли кто придетъ.

Няня (уходя).

Всхъ осрамила. Вс животные. 30 лтъ служу, никто животнымъ не называлъ…

Катерина Матвевна (поднимаетъ голову отъ книги).

Позвольте, любовь есть честное побужденіе только тогда, когда об стороны равноправны, но вы не понимаете этаго. (Молчанie. Поднимая голову.) Марья Васильевна, я не уважаю эту женщину. (Опять читаетъ.) 

ЯВЛЕНІЕ 3.[32]

Входитъ Иванъ Михайловичъ.

Иванъ Михайловичъ.

Что это, кого ты не уважаешь?

Марья Васильевна.

Няня все глупости говоритъ.

Иванъ Михайловичъ.

О! Это ядъ такой! А баба хорошая. (Садится къ столу.) Ну, Марья Васильевна, давай чаю. Съ 5 часовъ въ пол, двухъ лошадей заздилъ. Ну, да за то наладилъ. Вотъ-те и толкуй, что нельзя съ вольными работниками. Все можно, какъ самъ везд, да себя не жалешь. Вчера еще половина поля не пахана, покосы не кошены и нтъ ни однаго работника. Какъ взялся, – своихъ уговорилъ, вольныхъ нанялъ, работникамъ ведро общалъ. Посмотри нынче – кипитъ… Василій прикащикомъ такъ хорошъ, такой-этакой распорядительный, славный, славный. —

Катерина Матвевна.

Вольный трудъ не можетъ быть убыточенъ, это противно всмъ основнымъ законамъ политической экономіи.

Иванъ Михайловичъ.

Все это такъ, да не такъ. Вотъ я бы васъ съ Анатоліемъ-то Дмитріевичемъ запрегъ бы въ эту работу. Вы бы не то заговорили.

Марья Васильевна.

Dites moi, mon cher Jean,[33] какже ты говоришь все, что отъ вольной лучше стало? Какже лучше, когда они вс ушли?

Иванъ Михайловичъ.

Э! Да это дворовые.

Марья Васильевна.

Дворовые, я знаю, это само собой, да и мужики теперь посл Грамоты уже не работаютъ. Что же тутъ хорошаго, я не пойму.

Иванъ Михайловичъ.

Сто не сто, а разъ 50 я теб уже толковалъ, что по Уставной грамот они положенные дни работаютъ, а не вс. Въ этомъ то и сила.

Марья Васильевна.