Диссонанс Альбов Михаил

— Не желаете ли посмотреть фильм? — дурашливо спрашиваю я, и они оба вздрагивают.

— Ну… — протягивает Марк, и смотрит на Яна.

— Посмотреть, что нас ждёт? Что-то не хочется… И хочется в то же время, — Ян как завороженный смотрит на оранжевое небо постера, потом поднимает голову и смотрит на настоящее полуоранжевое небо над нами. — Но в то же время и не хочется, — добавляет он.

— В общем, давайте зайдём, — говорю я и захожу внутрь. Скорее оттого, что больше не могу стоять перед этими ужасными постерами, чем оттого, что жажду посмотреть фильм о том, как мы все умрём. Марк и Ян идут за мной.

Кинотеатр выглядит так, словно ему лет двести.

Везде пыль, песок, какие-то клочки шерсти, обрывки старых афиш, какие-то деревянные обломки. Окна в фойе выбиты, осколки валяются на полу с прожжёнными в линолеуме дырами. Кое-где плесень. Стоит сильный запах затхлости (запах старья, как сказал бы Марк). Мы молча бредём от одного зала к другому — в каждом темно (телефоны не работают, но функции фонариков не потеряли). В каждом одно и то же: кресла разломаны, полотно экрана изорвано в клочья, где-то на полу валяется рассыпанный, поросший плесенью попкорн, где-то — сломанные 3D-очки.

Мы не смогли посмотреть фильм о нашей гибели, но и так увидели более чем достаточно.

Если в кинотеатре хоть и пахло затхлостью, но было более-менее терпимо по температуре, то на улице нас снова обдаёт жарой. Стало ещё душнее. Ян вытирает пот с лица, и тут его взгляд останавливается на чём-то вдали.

— Да ладно! — вырывается у него.

К нам медленно приближается маленький, старый, разваливающийся и почему-то синий трамвай. Никогда не видела синих трамваев. А вчера мы с Марком убедились, что весь транспорт погиб от Диссонанса.

— Что за… — Марк недоверчиво смотрит то на трамвай, то на меня. — Похоже…

— Похоже, что это ловушка, — перебиваю я. — Даже очень похоже.

— Да уж, — соглашается Ян. Но всё равно не может оторвать от трамвая взгляда.

Мы стоим, молча следя за синей развалюхой, медленно, но верно приближающейся к нам, и когда трамвай останавливается на трамвайной остановке неподалёку, мы переглядываемся.

— Может, посмотрим поближе? — говорит Марк, и хотя я не одобряю эту идею, я соглашаюсь. В кинотеатр тоже было небезопасно идти, но они меня поддержали.

Помирать, так вместе.

На трамвае висит немного накренившийся вправо номер «9». Таблички с указанием маршрута, конечно, нет. Марк дотрагивается до синей облезающей краски, и трамвай, словно пробудившись от прикосновения, открывает нам свои двери. Зазывает нас. Даже с улицы видно, что и внутри трамвай очень старый, грязный, но всё же похож на трамвай.

— Да чёрт возьми, куда-то он нас да привезёт! — восклицает внезапно Ян.

— Хочешь рискнуть? — недоверчиво спрашиваю я.

— Хочу. Может, хоть с Карой увижусь, — бросает он, и я понимаю, что боль его потери не утихла, что бы он ни говорил.

Ян заходит в трамвай, а мы с Марком стоим как завороженные, просто смотря, просто не в силах оторвать взгляда и сделать что-то ещё. Например, попытаться его остановить. Ничего не происходит. Ян садится на сиденье, но трамвай не закрывает дверей и не отъезжает.

— Он ждёт вас, — говорит Ян, и от этой фразы у меня мурашки бегут по коже.

— Ну так что? — Марк сжимает мою руку и ждёт моего решения. — Зайдём?

Я молчу, потому что не знаю, что ответить. Трамвай и правда манит к себе. Но здравый смысл кричит: «Не смей!», и я хочу к нему прислушаться.

— В кинотеатре же ничего с нами не случилось, — говорит Ян. — Да и тут я ничего такого особенного не ощущаю.

— Ладно, — говорит Марк, не дождавшись моего решения. Я удивляюсь — обычно он так не делает. Но возражать уже нет смысла, Марк тащит меня в трамвай.

Надеюсь, не навстречу гибели. Хотя нам её и так не миновать, судя по тому, что мы уже видели и пережили.

Я захожу в трамвай и тут же жалею об этом: словно дождавшись добычи, трамвай поспешно захлопывает двери и набирает скорость.

Потом он съезжает с рельсов.

Не знаю, сколько времени мы едем, но такого жуткого страха я не испытывала никогда. Трамвай несётся по тротуарам, как безумный, стуча и дребезжа, и нас, держащихся за руки, бросает из стороны в сторону. Мы словно летим в ржавой консервной банке, ударяющейся о все поребрики.

Очень страшно.

Потом трамвай вдруг резко останавливается, открывает двери и буквально выталкивает нас на улицу. Большое облегчение.

На улице ещё душнее, чем было около кинотеатра. Похоже, нас привезли в самое пекло.

— Нас словно бы вернули в центр событий, — говорит Ян. — Как будто нам недостаточно того, что мы видели.

Ян прав, я знаю это. Просто знаю.

Трамвай внезапно издаёт стон и валится на бок. Без сомнений, его постигла участь собратьев. Словно большое мёртвое животное, он лежит на асфальте, и я замечаю, что номер «9» совсем перевернулся и превратился в номер «6».

Добро пожаловать на шестой круг ада. Как там? «Пламенеющий город, наказание — быть призраком в раскалённой могиле».

Самое то.

Оказались мы на Литейном проспекте — действительно в центре событий. От воспоминаний о вчерашней прогулке по Невскому внутри всё сжимается. Ни за что туда не вернусь.

— Может, всё-таки поискать Аристарха? — неуверенно предлагаю я. Я просто не знаю, что ещё делать.

— Как его тут найдёшь? Сколько нас тут, миллионов пять? — говорит Ян.

— Думаю, уже меньше… Гораздо меньше. — Марк внимательно смотрит на меня, словно хочет что-то сказать или услышать мой комментарий, но потом отводит взгляд. — Может, мы вообще уже умерли и всё это — не лишённый оригинальности загробный мир?

— Что-то я очень в этом сомневаюсь, — честно отвечаю я.

Внимание моё привлекают какие-то возгласы, я кручу головой, но ничего особенного не вижу. Просто люди, идущие мимо. Много людей. Довольно много. Но…

— Подожди меня! — кричит Марк кому-то и мгновенно скрывается в толпе. Мы с Яном даже не успеваем отреагировать.

Полагаю, кричал он мне. Я снова его потеряла, а он снова меня где-то увидел.

Господи, что за кошмар.

— Вот же блин, — вырывается у Яна. — И что теперь делать?

— Не знаю, — помолчав, отвечаю я.

У меня ощущение дежавю. Хотя не ощущение, а так оно и есть. Ох, Марк… Ну почему? Не могу поверить, что он снова меня оставил. Конечно, мне хочется вернуть его, но сейчас я даже не знаю, в какую сторону для этого идти. Он исчез слишком быстро. Как будто бы что-то очень не хотело, чтобы мы оставались вместе. Я чувствую, как внутри меня что-то обрывается.

Постояв в нерешительности, мы решаем идти хоть куда-то.

Ян и я идём по чёртовой жаре куда глаза глядят в надежде то ли встретить Марка, то ли встретить Аристарха, то ли найти всё-таки способ сбежать. Мимо нас проплывают довольные жизнью и погодой люди, для которых словно бы ничего не происходит. На какое-то время мне даже хочется стать одной из таких. Судя по взгляду Яна, ему тоже.

Я начинаю размышлять о том, кому хуже — тому, кто уже попал под удар Диссонанса, но зато теперь, полностью лишившись себя, не видит в происходящем ничего странного, или тому, кто всё-таки ещё сохранил разум, но скоро будет выпотрошен окружающим безумием. Думать об этом страшно.

И тут меня словно ледяной водой окатывает.

— Аристарх, — бормочу я, указывая Яну на человека вдали. — Чёрт возьми, это точно он!

Мы ускоряем шаг, не спуская глаз с мужчины. Это и правда Аристарх. Он узнаёт нас, кивает нам. Меня опьяняет радость.

— Господи, наконец-то мы вас нашли! — вырывается у меня. — Мы уже совсем отчаялись…

— И зачем я вам понадобился? — Аристарх прищуривается, смотря на меня.

— Но мы же не договорили! Самое важное вы ведь так и не успели сказать, — доверчиво отвечаю я.

— Это что же?

— Как остановить Диссонанс? — спрашиваю я и чувствую, как мой вопрос, наконец вырвавшись на волю, становится бессмысленным и пустым.

Между нами повисает тишина.

— Где ваши друзья? — Аристарх уходит от ответа и метко попадает в наше больное место.

— Моя сестра мертва, — отвечает Ян с наивысшим спокойствием, на какое только способен.

Аристарх просто кивает, не выражая никаких соболезнований. Он вовсе не удивлён.

— Марк снова исчез, — говорю я, понимая, что от меня ждут ответа. — Почему-то снова меня увидел…

— Просто он очень сильно тебя любит, — говорит Аристарх. Просто без ножа режет. — Потому и видит в каждой пятой. Действительно видит — и это значит, что его Диссонанс уже коснулся.

— Нет, — говорю я.

— Прости.

— Нет, — повторяю я. — Нет.

Я не хочу в это верить.

— Но почему всё это происходит так быстро? — спрашивает Ян.

— Быстро? — усмехается Аристарх. — У Диссонанса нет понятия времени. Он просто наступает. К тому же сколько времени, по-вашему, прошло?

Ян смотрит на часы, циферблат которых уже находится где-то за гранью нашей привычной реальности, и умолкает.

Аристарх поднимает глаза к небу, поражающему своими оттенками.

— Очень красиво, правда? — говорит он.

Над нами со странными звуками пролетает стая чёрных птиц.

— Так как же остановить Диссонанс, — снова спрашиваю я, но не могу придать внезапно севшему голосу интонацию вопроса.

— Никак, — пожимает плечами Аристарх. — Тут только два пути: превращаться или смотреть.

У меня начинает жутко болеть голова.

— Хотя есть ещё третий, самый эффективный, — добавляет Аристарх, быстрым движением достаёт из кармана пистолет и стреляет себе в висок.

Я в ужасе смотрю на лужу крови, растекающуюся под ним, и чувствую, как тело моё немеет. Не только от того, что я вижу, не только от того, что при мне ещё никто и никогда не стрелял себе в голову, но и от того, что он успел сказать.

Диссонанс не остановить.

«Всегда находится кто-то, кто знает больше других», — всплывают в голове его слова, и я понимаю: если бы шанс спастись был, Аристарх не лежал бы сейчас на раскалённом асфальте. Внезапно его имя распадается в моей голове на кусочки, и я думаю, что оно похоже на «Ористрах». И мне правда хочется орать. Орать от страха.

— Твою же мать, — долетает до меня голос Яна, и я вижу, что он улыбается. Я пугаюсь, что уже и его коснулся Диссонанс, но потом понимаю — это улыбка восхищения. Ян качает головой, и я понимаю — это человек, который осознал превосходство врага, смирился со своим поражением, но нашёл в себе силы восхититься победой и мощью противника.

Диссонанса.

— Нет, ну шикарно же? Я бы написал обо всей этой дряни книгу, но, боюсь, не успею.

Я кладу Яну на плечо руку, и он замолкает. Комментировать произошедшее нет смысла. Успокоившись, Ян поднимает пистолет Аристарха.

— Может, и нам пригодится, — говорит он, и в душе я знаю, что так и будет.

Мы снова идём куда-то, теперь уже без какой-либо надежды, и вскоре забредаем в место, по-видимому, бывшее Таврическим садом. Сейчас же здесь местами валяются сломанные деревья, трава выжжена, а по дорожкам прогуливаются приятные, беззаботные люди с детьми. Прохаживаются жирные, угрожающе курлыкающие голуби. Несмотря на жару, в саду веет прохладным ветерком. Мне хочется убраться из этого места, я инстинктивно сжимаю руку Яна.

— Мне здесь тоже не очень-то нравится, — говорит он.

Мы пытаемся выбраться из сада, но почему-то упорно возвращаемся в одно и то же место. Он словно бы всё время меняется, как грёбаный лабиринт. Он словно бы не хочет нас выпускать.

Свою добычу.

Я уже начинаю нехило паниковать, и Яну приходится меня успокаивать. Он знает, что я могу начать задыхаться. Я не вслушиваюсь в его слова, мне достаточно успокаивающего голоса. Постепенно мне становится легче. Мы идём по дорожке, по которой уже проходили раза три, идём вдоль пруда, чёрного, как те воды, что омывали Эрмитаж. В такую жару любой был бы не прочь окунуться в прохладный пруд, но сейчас я боюсь даже представить, что скрывает эта вода.

Мимо нас, периодически путаясь под ногами, бегают дети. Дети играют в футбол.

Или футбол играет в детей? От этой мысли я невольно усмехаюсь. И тотчас же мне под ноги летит мяч, а я, в свою очередь, спотыкаюсь об него и лечу прямиком в пруд. Я даже не успеваю ничего понять. Чёрные воды смыкаются надо мной, закрывая собой оранжевеющее небо. Меня обдаёт прохладой. Прохладой и ощущением того, что вода вокруг меня вибрирует. Очень кстати я вспоминаю, что больше всего в жизни боюсь задохнуться или захлебнуться, и страх накрывает меня с головой. Страх парализует меня, и я даже не догадываюсь, что надо попробовать выбраться на поверхность. К вибрациям примешивается какое-то гудение. Я даже не уверена, что я в пруду. Но это уже неважно. Что-то резко и сильно вцепляется в меня, и я понимаю, что это конец.

— Господи, ты как? — кричит Ян, вытаскивая меня из воды.

Я с облегчением вдыхаю в лёгкие воздух. Пытаюсь отдышаться.

— Спасибо, — говорю я, когда обретаю дар речи.

— Это…

— Это было страшно.

Сердце постепенно успокаивается. По рукам и ногами стекают чёрные ручейки. Я, конечно, насквозь промокла — но зато мне почти не жарко.

И я всё ещё жива.

А ещё мы видим выход.

— Это точно там, — говорит Ян. — Наконец-то нашли.

Мы с радостью идём по направлению к нему, но тут же останавливаемся. Мимо нас проносится старая маршрутка без дверей и с перевёрнутым номером. За рулём сидит истерически хохочущая женщина.

— Надо пройти, — говорит Ян, но это не так-то просто. С диким смехом женщина на своей бездверной маршрутке на бешеной скорости нарезает вокруг нас круги. Круги постепенно уменьшаются в диаметре. Волосы женщины растрёпаны, а лицо выражает чистое безумие. Мы словно бы в каком-то сюрреалистическом фильме. Нет, конечно, такое ощущение со мной уже давно, но сейчас оно особенно сильно.

— Надо пройти, — повторяет Ян, но мы оба видим, что вырваться из круга уже довольно проблематично. Ян достаёт пистолет.

Я не знаю, хочет ли он угрожать этой тётке или же застрелить её, да мне и всё равно. Я просто хочу, чтобы её безумный хохот прекратился, а мы убрались бы отсюда.

Когда тётка максимально приближается к нам, Ян направляет на неё пистолет.

— Дай нам пройти, — говорит он.

— Ох-хо-хо-хо-хо! — отвечает тётка. И явно выражает желание передавить нас своей маршруткой.

— Я не хочу тебя убивать. Правда, не хочу, — говорит Ян, целясь в её перекошенное лицо.

— Жаль, но не могу сказать того же, — доносится ему в ответ, а потом я ощущаю сильный толчок в бок и падаю на землю. Меньше чем в метре от меня мелькает маршрутка, и я слышу какой-то тошнотворный хруст.

Ян.

Я смотрю на то место, где мы только что стояли, на то место, где только что проколесила эта безумная тварь, и понимаю, что если бы Ян не оттолкнул меня, нас не было бы уже обоих. Ян…

Эта сука убила его.

Маршрутка разворачивается и вновь проносится мимо меня по тому же месту — если бы Ян выжил после первого наезда, на этот раз он был бы уже свободен от мучений. Я стою на коленях, по моему лицу текут горячие слёзы, меня тошнит на асфальт, я прижимаюсь к нему лбом. Меня словно придавили тонной свинца — при всём желании я не смогу подняться. Тело отказывается повиноваться. Разум отказывается жить в этом безумии дальше. Я согласна на то, чтобы всё закончилось для меня прямо сейчас, но не могу отогнать от себя мысль — Ян спас меня, но не затем, чтобы я тут же добровольно сдалась. И ещё одну — может, Марк всё ещё жив.

Я с великим трудом медленно поднимаю голову и вижу несущуюся на меня маршрутку.

А ещё — непонятно откуда взявшуюся маленькую девочку со светлым каре и в голубых шортиках. Между мной и маршруткой.

— Стой! — кричит девочка этой психопатке, и та тормозит метрах в пяти от нас.

— Чего там? — недовольно спрашивает она.

Девочка долго смотрит на меня, а потом вдруг говорит:

— Она мне нравится.

— Нравится? — всплёскивает руками тётка. — Ты совсем её не знаешь.

— Я хочу её спросить, — отвечает девочка, и внутри у меня от этого почему-то всё сжимается.

— Тебе лет-то сколько? — спрашивает безумная у девочки.

— Лет? — презрительно отзывается та. — Возраст не имеет значения. Это лишь время, которое необходимо Земле, чтобы облететь вокруг Солнца. Зачем оно? Это просто абстракция, — пожимает плечами она. А потом повторяет:

— Я хочу её спросить.

— Ну спроси, безмозглая ты девчонка, но ничего путного ты от этого мешка не добьёшься.

Почему мешка, думаю я, пытаясь подняться с колен. Но, похоже, я и правда мешок — я бесформенно сползаю обратно на асфальт.

Что бы этот ребёнок ни хотел у меня спросить, мне нужно ответить то, что она хочет услышать. Это я осознаю вполне хорошо. Но чувствую, что у меня это вряд ли получится.

— Скажи мне цвет своего заката, — говорит мне девочка.

— Что? — вырывается у меня.

Женщина за рулём закатывает глаза. Девочка вздыхает.

— Скажи мне цвет своего заката, — снова говорит она.

— Что? Что? — панически повторяю я, не в силах понять, что от меня хотят. — Оранжевый? — наугад и с надеждой говорю я, но тут же понимаю, что это было бы слишком просто.

— Неправильно, — смеётся она и машет рукой маршрутке. Маршрутка с визгом начинает ехать на меня.

— Мне ещё рано умирать! — непроизвольно вырывается у меня, и я поражаюсь невероятной жалобности своего голоса.

— Ну с чего ты это взяла, девочка? — кричит мне тётка и сильнее давит на газ. Я закрываю глаза.

— Господи, ты как? — слышу я крик Яна, и думаю — как же так, ведь он только что умер.

Ян вытаскивает меня из пруда.

По рукам и ногами стекают чёрные ручейки.

Мне почти не жарко, и я всё ещё жива.

— Это точно там, — говорит Ян. — Наконец-то нашли.

— О Господи, — говорю я. — О Господи!

Пока я пытаюсь поверить в то, что происходит, вокруг нас уже начинает кружить маршрутка без дверей.

— Чёрт, да это же грёбаный «Пункт назначения»!1 — ору я. — Я всё это видела!

— Надо пройти, — говорит Ян, никак не реагируя на мои вопли.

— Нет, нет, чёрт, это уже было! Мы сейчас здесь же и погибнем! — в отчаянии кричу я. Стук сердца громко отдаётся в ушах. — Сначала ты, потом я…

— Надо пройти, — повторяет Ян и достаёт пистолет. Он словно не слышит меня.

Я понимаю, что говорить бессмысленно, — и хватаю его за рукав. Стараюсь оттащить его в сторону. Ян удивлённо пытается освободиться, в его глазах застыл какой-то вопрос, он пытается что-то сказать. Нам удаётся отойти немного в сторону, но по какой-то причине Ян отталкивает меня и стреляет в женщину.

Ян промахивается.

Маршрутка мчится на него.

Виденный мной сценарий не претерпевает значительных изменений — ключевых изменений.

«Ян!» — хочу крикнуть я, но крик застревает у меня в горле. Уже поздно.

Господи, уже поздно.

Я вижу приближающуюся ко мне девочку в голубых шортиках, разворачиваюсь и бегу прочь.

Когда силы совсем меня покидают, я останавливаюсь. В руках у меня пистолет — я замечаю это только сейчас. Наверное, я сама успела подобрать его, а мой мозг даже не зафиксировал этот момент. Я так и бежала всё это время, до боли сжимая оружие в руках.

Кара мертва. Ян мёртв. Марк наверняка тоже, а если нет — то это уже вряд ли мой Марк.

Теперь я осталась одна. Осознание этого приходит не сразу, но придя, удушающей хваткой сжимает горло.

Я не знаю, что мне делать. Куда мне идти. Хотя ответы на эти вопросы витают в воздухе: сделать уже ничего нельзя, идти мне некуда. От усталости я прислоняюсь к светофору. Мысли тяжело ползают в голове, как умирающие от жары грузные чёрные жуки. Меня передёргивает — до смерти и до тошноты боюсь и ненавижу насекомых, а от представленного зрелища меня чуть не выворачивает наизнанку. И почему в голову полезло именно такое сравнение?

Светофор через дорогу мигает красными кольцами. Знак пешеходного перехода перевёрнут вверх ногами. Сам же переход чёрного цвета, полосы словно насыпаны углём или чем похуже, и люди, переходящие дорогу, оставляют за собой прожжённые следы от обуви.

Я решаю перейти дорогу где-нибудь в другом месте.

Жара стоит невыносимая, но, похоже, даже к ней измученный организм смог адаптироваться. То есть он, конечно, не может не реагировать на неё, но воспринимает её по-другому. Я просто отмечаю факт адско высокой температуры, мокрую футболку и пот, стекающий по лбу, но это меня уже почти не заботит. Разуму есть о чём позаботиться и без этого.

Через бесконечно долгое время я доползаю домой. Наверное, уже ближе к ночи, хотя визуально это никак не отражается. Завтра воскресенье. Если верить постерам у кинотеатра, его Петербург не переживёт.

Дом — родное место. Что бы ни случилось. К тому же больше вариантов прибежища у меня нет. Поэтому я и здесь. Но Диссонанс добрался и досюда: вместо нашей недавно купленной кровати на полу валяется старый и грязный матрас. На обоях разводы и потёки. На потолке протечка. В коридоре рваный линолеум. Ручки на комоде другой формы. Другие изменившиеся мелочи. Это уже не наша квартира, а какое-то искорёженное её отражение. Несмотря на это, я убеждаю себя, что я дома. Больше мне ничего не остаётся.

Живот сводит от голода. Я вижу на подоконнике пакетик солёного арахиса, и руки сами тянутся к нему. Хуже уже не будет, думаю я, но не очень уверенно. И всё равно запихиваю в рот горсть орехов. Жую. Задумываюсь. Иду на кухню, роюсь в холодильнике и шкафчиках, кладу всё на стол. По очереди забрасываю в себя горчицу, мёд, майонез, томатный сок. Развожу пять столовых ложек соли в стакане с водой и выпиваю пару глотков. Откусываю плитку шоколада, чеснок, глазированный кокосовый сырок. Заканчиваю малиновым вареньем и раздробленными таблетками но-шпы.

Ничто из этого не имеет ни малейшего намёка на вкус.

Готовлюсь чувствовать тошноту, но её нет. Откуда бы?

Падаю на грязный матрас.

Просыпаюсь я от ужаса. Прямо-таки распахиваю от него глаза. Вижу потолок, чувствую прохладу простыни. Не могу сосредоточиться, в голове бешено вертится какая-то мысль, но мне её не уловить. Сажусь на кровати, вижу в углу свою сумку — и вспоминаю. Диссонанс. Диссонанс, мать его! Сумка — абсолютно обычная. Каждая буковка своего цвета и на своём месте. Подхожу к окну — на улице пасмурно. Открываю его — в комнату врывается свежая прохлада. Асфальт ещё мокрый от недавнего дождя. И никакой жары. Никакого адского солнца, кипящего воздуха и расплавленных машин.

Я чувствую такое облегчение, словно меня помиловали прямо перед смертной казнью. Ну и приснится же. Кошмар какой-то. Сроду такого не снилось.

Беру телефон, звоню Марку. Отвечает не механический голос, несущий адскую ересь, а живой, жизнерадостный, родной Марк. Господи, спасибо, что помиловал. Но напугал ты меня здорово. Мы разговариваем, Марк никак не может взять в толк, почему я так ему радуюсь, договариваемся о встрече. Хочу позвонить Каре, Яну, но чувствую дикий голод — решаю сначала поесть. Иду на кухню, наливаю себе стакан воды. Пью, но вкуса не чувствую. Вода абсолютно безвкусная. Но не потому что она диссонансная, а потому что дистиллированная. Сооружаю себе бутерброд с толстенным куском колбасы — божественно вкусно. Нет, правда — божественно. Я невольно улыбаюсь. Как только я дожевываю, раздаётся звонок в дверь. Первая мысль (как обычно) — «меня нет дома». Но мне внезапно хочется увидеть нормального, не диссонансного человека, вот прямо сейчас, немедленно, кто бы там ни был. И я иду к двери. Интересуюсь, кто там. Женщина лет сорока, не худая, оказывается распространителем косметики. Косметика — последнее, что меня сейчас интересует, но я соглашаюсь на разговор. Более того, я даже впускаю её в квартиру. Выглядит она очень милой, какой-то домашней, что ли. Уютной. И я её почему-то впускаю.

Вообще я всегда чувствую недоверие к незнакомым людям. Всегда, но только не сейчас. Во мне разлито спокойствие и доброжелательность, я живу, вокруг всё хорошо, всё нормальное, всё впереди. Это невероятно воодушевляет. Я разглядываю женщину, не слушая, что она говорит, и только через какое-то время до меня доходит, что она не показывает мне ни каталогов, ни пробников.

— …всякий, кто призовёт имя Звёздное, спасётся. Но люди слишком забылись. Потеряли уважение к Звёздам, своим Создателям, задумавшим их по Своему образу и подобию. Люди…

У меня отвисает челюсть. Неужели одна из этих? Мне казалось, у нас тут не шастают иеговисты по квартирам. Хотя у этой, похоже, крыша снесена больше, чем у прочих. А в пакете у неё, видимо, брошюры «Что нужно знать о Звёздах и Их замысле?» или «Возрадуйтесь Звёздам». Я тяжело вздыхаю. Вот же вляпалась. Женщина всё ещё что-то говорит, и я прилагаю значительные усилия, чтобы вникнуть в её речь. Она о страданиях, которые звёздам приходится выносить из-за людей.

— Люди издеваются над Звёздами. Ни во что Их не ставят. Обрели власть и думают, что могут творить зло. Срывают их с неба во цвете лет, топчут в грязи, плюют в них, используют. Они перестали ценить свои истоки.

— Угу.

— Всем воздастся по заслугам. Каждое человеческое деяние, направленное против Звёзд, вернётся к людям. Рано или поздно Звёзды уничтожат плохих людей, которые не исправляются.

— М-мда, — вздыхаю я. Мне уже как-то не по себе.

— Знаете, что они делают с ними чаще всего?

— Хм?

— Насилуют их и заставляют насиловать друг друга.

— Кого? Звёзды?

— Разумеется, — подтверждает женщина, и я понимаю, что пора избавиться от непрошеной гостьи.

— Давайте я возьму у вас брошюрку, и…

— Брошюрку? Кажется, вы не восприняли меня достаточно серьёзно.

Женщина делает шаг ко мне, и я почему-то оказываюсь на полу.

— Брошюрка тут не поможет. Поможет только систематическое избавление от таких, как ты, мразь. И с каждым разом мир будет становиться всё чище. Новые Звёзды возродятся из вашего праха, и я буду той, кто этому способствовал, — долетает до меня как сквозь вату.

А потом она душит меня пакетом из «Пятёрочки».

Я зверею, разрывая пальцами неизвестно как оказавшийся у меня на голове пакет, ударяю женщину в живот. Она охает, сгибается пополам, а потом вдруг бежит на мою кухню.

На мою кухню, мать её.

Я иду за ней — та уже схватила как раз недавно заточенный Марком здоровый нож. Я невольно усмехаюсь, и в ответ она бросается на меня. Мне и страшно, и смешно, потому что это что-то невероятное. Но когда она подносит нож к моему лицу, мне уже не смешно. Я отталкиваю её, и замечаю… Слава богу. С моими руками явно что-то не так. Очень явно. А это значит, что я сплю. Меня всегда учили — если снится жуть, смотри на руки, не забывай про это, смотри на руки — во сне они всегда какие-то не такие, ты это сразу видишь и чувствуешь. И понимаешь, что спишь. Чувствую облегчение — очередной кошмар, только и всего. А как правдоподобно, чёрт возьми! Однако проснуться не получается. Никак. И хотя я знаю, что это просто сон и что во сне люди не умирают, а всегда просыпаются вместо этого, — мне совсем не хочется пассивно стоять в ожидании ножа в горле и пробуждения. Женщина брызжет слюной, швыряет в меня любимой тарелкой Марка, изрыгает проклятия во имя Звёзд. Мне это уже порядком надоело, я хочу проснуться, но вместо этого торчу на кухне с этой чокнутой и ощущаю, как медленно тянется время. Как жевательная резинка. Я смотрю на осколки тарелки, на перекошенное лицо женщины, на свои руки. Ладно уж, ничего другого мне сейчас не остаётся. Хватаю первое, что попадается под руку, и со всей силы ударяю женщину по лицу. Раздаётся вопль, женщина падает на колени. В руке у меня — мешок со свёклой. Пару дней назад покупали, хорошая свёкла. Очень крупная. Тяжёлая. Очёнь твёрдая.

Самое то.

Я размахиваюсь и смачно врезаю женщине по голове. Она оседает на пол. Я достаю самую огромную свёклу и снова бью её по голове до тех пор, пока не понимаю, что на черепе женщины уже вмятины, а пол кухни залит кровью и свекольным соком. Я поднимаюсь с колен, перевожу дух. Я забила женщину, проповедующую о Звёздах-Создателях. Свёклой. Поразительно. Но при этом я всё ещё сплю. Поворачиваюсь к раковине с намерением помыть руки и поскальзываюсь на густой, липкой крови. Падаю, крепко прикладываюсь головой к кафельному полу.

Просыпаюсь уже по-настоящему.

На грязном, дырявом матрасе. Там же, где рухнула, добравшись вчера до дома. В квартире нечем дышать, за окном — палящее солнце на уже почти полностью оранжевом небе. Телефон уже даже не включается. На тумбочке лежит яблоко. Откусываю, уже зная, что почувствую, — и не чувствую ничего. Никакого намёка на вкус. Бреду на кухню, еле переставляя ноги. Останавливаюсь на пороге, прислоняюсь к стене. Ощущение невыносимой утраты наполняет меня до краёв. Лучше бы не просыпалась. Лучше бы умерла во сне.

Если это вообще был сон. Пол кухни залит чем-то похожим на тёмную марганцовку, но я знаю, что это. Просто не хочу это принимать. Как и не хочу переступать порог кухни. Не хочу смотреть, что там и кто там. К ногам, как мячик, выкатывается большой, изрядно помятый корнеплод. Я поднимаю его, и по моей руке течёт сок. Я сползаю по стене, валюсь на пол. И впервые за всё это безумное время от души, по-настоящему, безудержно рыдаю.

* * *