Знак фараона (сборник) Бекитт Лора
Тамит поймал ее руку и прижал к губам.
«Да, — подумала Тия, — любовь это то, чем живешь каждый миг, что у тебя в крови, что способно возродить и от чего можно умереть».
Ее глаза наполнились слезами.
— Что же нам делать? — прошептала она.
— Просто быть вместе тогда, когда это возможно.
Тия смущенно молчала. Тамит снова наполнил чаши.
— Как получилось, что Хетес стал твоим другом? — спросила она после паузы. — Я никогда не забуду о его подлости, о том, как он предал Харую. Ты ему доверяешь?
— Мы очень разные, и я не в восторге от его характера и манер. Однако нам пришлось пережить то, что способны понять только я и он, — ответил Тамит и попросил: — Давай поговорим о нас.
Они вспоминали детство, свои игры и те чудесные минуты, когда плавали вместе, когда Тия учила Тамита грамоте и когда они робко прикасались друг к другу. Постепенно им стало казаться, что они вернулись в прошлое и снова стали теми юношей и девушкой, которые еще не знали ни любовных объятий, ни разочарований, ни разлуки.
Потом они умолкли. Тамит сидел неподвижно, сжав руку Тии в своей, и, казалось, чего-то ждал. Как им ни хотелось приблизить давно желанный миг, оба словно боялись проститься с прошлым. Почему-то и ей, и ему казалось, что именно сейчас они по-настоящему расстанутся с невинностью, которую сохранили друг для друга в непостижимых глубинах души.
Когда они легли в постель, Тия сразу поняла, что у Тамита были женщины. Она не хотела знать их имен. Он тоже старался не думать о ее муже и детях, о том, что Тия никогда не останется с ним навсегда, что она вернется в свою прежнюю жизнь, где ему нет места. Собираясь на свидание, Тамит снял с руки кожаный браслет. Он подумал, что подарок Инары станет жечь ему руку.
Поцелуи Тамита чертили на ее коже огненные дорожки, она ощущала жар его дыхания и тела. Тия не подозревала, что обычная телесная близость способна вознести человеческий дух на такую вершину, заставить сердце таять и столь остро и полно чувствовать красоту, свободу и жизнь.
Им казалось, что они занимались любовью целую вечность, потом следовал короткий отдых; они лежали, переплетясь руками и ногами, и разговаривали, а после снова любили друг друга. В эти мгновения все казалось легко достижимым, реальным, простым. Они будут встречаться. Каждый день. В это время. Когда Мериба нет дома. И постепенно придумают, как быть дальше.
Сияющие, радостные, любящие глаза Тамита находились очень близко от ее лица, он был рядом, его душа и сердце раскрывались ей, и это сводило Тию с ума.
— Ты о чем-то жалеешь? — спросил он.
— Сейчас — ни о чем. Мне кажется, будто все впереди.
Тамит счастливо улыбнулся и заметил:
— У тебя хороший брат.
— Да, он умный и очень усердный.
Тамит не выдержал и рассказал про таблички. Он не очень удивился, когда Тия ответила то же, что и Хетес:
— Покажи их своему отцу.
— Я не могу. Я обещал, — задумчиво произнес Тамит.
Молодая женщина кивнула. Она помнила, каким честным Тамит был в годы юности, и ее радовало, что он остался таким.
В те мгновения, которые они провели вместе, Тию не покидало ощущение непоколебимой надежды и глубокого счастья. Когда пришла пора расстаться, в сердце вновь поселилась боль, а в душе — тревога. Мериб проницателен и умен; что будет, если он догадается? Однако почему им с Тамитом нужно скрываться, будто двум преступникам, если у них нет сомнений, что они созданы друг для друга, что они — две случайно потерявшиеся половинки нерасторжимого целого!
Проводив молодую женщину до дома, Тамит протянул ей свитки.
— Возьми.
— Что это?
— В одних — любовная повесть, в других — мои заметки о походе Рамсеса и обычаях хеттов. Я хочу, чтобы ты прочитала их и сказала, что думаешь об этом.
У Тии заблестели глаза.
— Ты кому-нибудь их показывал?
— Нет. Ты будешь первой, — ответил Тамит и улыбнулся, увидев, как сильно она обрадовалась.
— Мы встретимся завтра?
— Конечно. Я буду ждать!
Часом раньше Хетес уверенно вошел в комнату Анок. Девушка лежала в постели, ее темные глаза были затянуты поволокой. Откинув тонкую ткань простыни, она прошептала:
— Иди сюда!
Хетес увидел, что на Анок ничего нет. Он никогда не отказывался от таких приглашений, потому быстро разделся и скользнул в постель.
Почувствовав, что Анок сгорает от нетерпения, он решил, что сейчас они на равных. Когда Хетес понял, что она девственница, он стиснул зубы, но было поздно. Анок пронзительно вскрикнула, и он поспешно зажал ей рот рукой. И застонал, ибо ее зубы вонзились в его ладонь, а ногти впились в покрытую незажившими царапинами спину.
Сила, вырвавшаяся из неведомой темноты, казалось, связала их в единый узел, заставила забыть о том, где они находятся, о времени, о самих себе. Хетес шептал какие-то неслыханные слова, и Анок отвечала тем же. Ему казалось, он ощущает запах далеких земель, неведомых стран. Он не мог сказать, имеют ли такие отношения что-то общее с любовью, но это было непередаваемо.
Когда Хетес поднялся, Анок продолжала лежать в постели, натянув покрывало до самой шеи, и тяжело дышала.
— Ты сведешь меня с ума, — это было единственное, что сумел произнести молодой человек.
— Ты еще придешь? — прошептала Анок.
Хетес усмехнулся.
— Не думаю, что после того, что ты со мной сделала, мне удастся забыть дорогу в этот дом!
Молодой человек чувствовал, что должен сказать что-то еще, что-то другое, но он не находил слов. Или не был готов их произнести.
Он пришел к Анок и завтра, и послезавтра. Они буквально разрывали друг друга на части, испытывая при этом невероятное наслаждение.
Тамит осознал, что совершил ошибку, послав Хетеса в дом, где жила сестра Мериба. Приятель возвращался в таком виде, словно побывал в клетке со львами, но снова и снова рвался туда. Тамит ничего не говорил, поскольку понимал, что зависит от своего приятеля. Никто, кроме Хетеса, не мог передавать послания Тие. В том числе и последнее, в котором юноша сообщал, что они не смогут увидеться в течение нескольких дней: из военного лагеря приехал Интеб и родители решили устроить пир в честь возвращения сына. А еще недавно Тамит получил свиток с замысловатой и грозной печатью, в котором ему было велено явиться во дворец фараона.
Глава 6
Интеб радостно приветствовал сына, который вернулся из плена живым и невредимым. Уна, сидевшая на пиру рядом с супругом, улыбалась легкой и нежной улыбкой. Она сияла от гордости и счастья и выглядела помолодевшей лет на десять.
Интеб рассказывал о героической победе египетского войска, о невиданной добыче, сотнях пленников, ценной утвари, золоте, серебре и самоцветах. Вспоминал, как жители Фив шумно приветствовали царя и его войско и забрасывали правителя цветами: вдоль дороги, по которой несли золотые носилки фараона, стояли толпы народа.
На самом деле египтян нельзя было назвать победителями. Несмотря на все усилия, Рамсесу не удалось взять Кадеш. Потери его войска были куда более внушительными, чем потери хеттов.
Тамит не оправдывал ложь и деланный восторг отца, но он был способен понять Интеба. Далеко не в последнюю очередь тот заботился о своем сыне, о его будущем. Те, кто в ответ на его слова уважительно кивал, подыгрывали скорее не Интебу, а фараону: мнение божественного правителя не подвергалось сомнениям.
Слушая отца и его гостей, Тамит беспокоился все больше и больше. Что написано на табличках? Как воспримет его визит божественный Рамсес? Какое будущее ждет его и Тию?
Гости расспрашивали Тамита о том, как ему удалось спастись, и он рассказал о знакомстве с Кармелом. Поведал, что был тяжело ранен и очнулся в неприятельском лагере. Юношу не волновало, что большинство знакомых его отца видят в хеттах дикарей и врагов. Тамит не стал говорить о том, как встретился взглядом с Рамсесом, о том, как... спас ему жизнь.
В тот день когда ему предстояло явиться во дворец, молодой человек проснулся задолго до рассвета. Он лежал и вспоминал, как в детстве наблюдал за пробуждением света над Нилом. Сначала вода казалась глянцевито-темной, после начинала играть серебром, затем розовела. В бледно-голубом небе появлялись стаи больших черных и белых птиц, а рыбы с тихим плеском уходили на глубину.
Внезапно Тамита одолела тоска по прежней незамысловатой жизни, по Шеду, по братьям. По прошлому — ибо настоящее казалось зыбким, как утреннее марево, как сон.
Тамит совершил тщательный утренний туалет и оделся в белоснежный лен. Украсил запястья, предплечья и щиколотки браслетами с плоским узором из цветной эмали. Надел парадный парик. И — свою пектораль. Наверное, в нем еще жили детские мечты, в которых можно вообразить себя кем угодно, если он надеялся, что ему будет дозволено войти во дворец с колоннами, балками и дверями из серебра и золотыми балконами!
Вместо этого юношу приняли во внешней части строения, представлявшей собой просторный, окруженный крепостной стеной двор. В «дом царя» допускались только принцы и личные служители фараона. Тамиту пришлось отдать мешок с табличками молчаливому, хмурому писцу. Если бы он этого не сделал, ему было бы велено убираться прочь.
Тамит остался ждать, испытывая глубокое волнение, ощущение прикосновения к чему-то великому. Но, даже стоя перед дворцом фараона, молодой человек вспоминал о той, что всегда жила в его душе. О Тие.
В этот час, укрывшись от жары в прохладной тишине своей комнаты, Тия тоже думала о возлюбленном. Она лежала на спине, вперив неподвижный взгляд в потолок. За окном сонно покачивались резные листья пальм. Сквозь тростниковые занавески просачивался золотистый свет.
Молодая женщина знала, что станет тосковать без Тамита, и все же не думала, что ей будет так тяжело. Время тянулось мучительно, каждая минута тонкой иглой вонзалась в душу, тогда как совсем недавно оно летело стрелой, любое мгновение было подобно прекрасной песне.
Тия вспоминала ощущение невероятной слитности, когда они с Тамитом занимались любовью и когда просто смотрели друг другу в глаза.
Она прочитала свитки, которые дал ей Тамит, и пришла в восторг. Ее глубоко тронула любовная история: в героине Тия узнавала себя, а в ее переживаниях — свои чувства. Повествование было трагическим, но оно хорошо заканчивалось, и это принесло молодой женщине невероятное облегчение. Путевые заметки Тамита свидетельствовали о его наблюдательности, остроумии и удивительной широте взглядов. Тия сказала возлюбленному, что, по ее мнению, он мог бы стать одним из вы-дающихся авторов жизнеописания фараона. Тамит сначала рассмеялся, а после серьезно ответил:
— Дело в том, что я не умею приукрашивать действительность в угоду кому бы то ни было, даже если это сам фараон.
Вспомнив об этом, Тия прикусила губу. Как пройдет встреча Тамита с царем?
— Вы не спите, госпожа? — раздался тихий голос, и Тия повернулась на бок.
Хнут. Упругие кудри, темная кожа, обвиняющий взгляд.
— Что тебе нужно?
— Госпожа, мы можем поговорить?
— Да, — нехотя ответила Тия, с трудом выплывая из пучины сокровенных мыслей и чувств. — Садись.
Служанка осталась стоять.
— Вы поступаете неправильно, госпожа. Скажу больше: вы поступаете плохо.
От изумления молодая женщина резко села на кровати.
— Что ты обо мне знаешь, чтобы обвинять меня?!
— Ничего. Как и вы обо мне. И все-таки я не могу молчать. Сейчас господин занят на строительстве вашей гробницы, потому вам удается его обманывать. Когда-нибудь все откроется. И еще: лекарь, который приходит к госпоже Анок, вовсе не лекарь. Вам об этом известно, но вы молчите, потому что так удобно для вас.
Взгляд Тии потемнел, щеки залились румянцем.
— «Вашу гробницу», — передразнила она Хнут и невольно повысила голос: — Я еще не умерла! Я хочу жить, потому и делаю то, что делаю! Анок взрослая, пусть поступает так, как считает нужным. А Мериб... — Внезапно Тие стало страшно, ее взор потух, краска сбежала с лица. — Неужели ты способна ему рассказать?
Хнут помотала головой.
— Если я это сделаю, он убьет вас. Или отберет у вас детей. Я не желаю вам зла, только добра, и поэтому...
Она не успела закончить: в комнату вошел хозяин дома. Он выглядел усталым, но довольным. Рабыня быстро поклонилась и скрылась, а Тия повернула к мужу растерянное, осунувшееся лицо.
— Стоит ужасная жара, — сказал Мериб и предложил: — Давай вместе примем ванну.
Молодая женщина хотела отказаться, но не посмела. Она по-прежнему видела перед собой темное зеркало глаз Хнут, зеркало, в котором отражалась истина.
Мериб никогда не мог без трепета смотреть на свою жену, когда она снимала одежду. Вот и сейчас он пожелал овладеть ею прямо в бассейне. Вода помогла Тие скрыть, насколько она не готова к близости с мужем, давно ставшей привычной. Благо, вода сделала ее тело теплым, податливым, мягким. Молодая женщина закрыла глаза и притворилась, будто расслабилась, будто ей приятно и хорошо.
Она была женой архитектора по закону, а по праву любви принадлежала только Тамиту. И все же закон был сильнее. Тия подумала о том, что, даже если она родит от возлюбленного, этот ребенок будет считаться ребенком Мериба.
Позднее, когда они с мужем лежали рядом на тонких простынях, а рабыни, безмолвные как тени, делали им массаж, Мериб с воодушевлением повествовал о том, как продвигается строительство гробницы:
— Я решил, что она будет вырублена в скале. Только такая усыпальница способна сохраниться навеки. Я нанял искусных каменотесов и сам слежу за их работой. После того как стены будут покрыты известью, возьмусь за роспись. Говорят, что лишь слуги царя умеют правильно смешивать краски, но на самом деле это не так. Мои рисунки никогда не потускнеют — в отличие от моих глаз! — Он рассмеялся. — Но это не страшно. У души есть свое зрение. — И завершил: — Богатству моей усыпальницы позавидует сам фараон!
— А как же грабители? — спросила Тия.
— Я все обдумал. Устрою несколько ловушек. Того, кто посмеет посягнуть на покой наших тел, завалит камнями. — Мериб протянул руку и коснулся плеча жены. — Позднее я приглашу тебя взглянуть на плод моего ума и моих рук!
Тие вовсе не хотелось смотреть на свою будущую могилу, какой бы роскошной она ни была. Молодая женщина хотела жить. А еще — наконец обрести свободу. Именно тогда в ее голове впервые зародились предательские мысли. Мысли о роковом случае. О судьбе.
Тамит почти отчаялся дождаться ответа, когда появился все тот же безмолвный служитель и поманил его за собой.
Они пошли через двор. Жара угнетала, пронзительный солнечный свет резал глаза. Тамит ощущал едва заметное движение сухого воздуха, но небеса и все остальное казалось застывшим, неживым. Сопровождавший его мужчина подошел к стене, отворил небольшую неприметную дверь и жестом пригласил войти.
Молодой человек доверчиво шагнул в полумрак, и его тут же схватили. Нападавших было несколько, они связали Тамита, набросили ему на голову мешок и куда-то потащили. Пленник почувствовал, что задыхается, и вскоре потерял сознание.
Он довольно скоро очнулся и обнаружил себя в крошечном каменном помещении без окон. Воздух был спертым и влажным. Вероятно, Тамита бросили в какое-то подземелье. Одежда и украшения были при нем. Все, кроме одного. Пекторали.
Тамит прикусил губу. То, что способно спасти и защитить, может и погубить. Ему не стоило пренебрегать этой истиной. «Будь счастлив. И никогда не тревожь прошлое, ибо оно потребует платы», — сказала служанка Мути перед своей смертью. Чей долг ему предстоит заплатить?
Тамит горько усмехнулся. Итак, вместо полосатого царского платка и золотого урея божественного правителя он вновь увидел перед собой мрачные застенки. Все верно. Кто он такой, чтобы его допустили к царю!
Молодой человек не знал, сколько времени провел в одиночестве, когда в помещение вошли трое мужчин: писец со своими неизменными принадлежностями и еще два служителя фараона, один из которых держал в руках масляную лампу.
Тамит медленно поднялся на ноги. Он не стал задавать вопросов, потому что сразу понял: спрашивать будут те, кто пришел к нему. Он не сопротивлялся и рассказал правду, которая, на его взгляд, не таила в себе ничего недозволенного или позорного. О пекторали. О тех, кто дал ему таблички. О своих родителях.
Мужчины не комментировали ответы. Они вообще не проявляли эмоций. Один бесстрастно задавал вопросы, второй скрупулезно записывал, третий молча смотрел Тамиту в глаза.
После допроса охранник принес пленнику воды и снова запер его одного.
Тамит думал не о своей участи, он сходил с ума от тревоги за мать и отца, за Тию. Если с ним что-то случится, его родные и возлюбленная никогда не узнают правды о его судьбе.
За ним пришли через несколько дней. Тамит не знал, куда его ведут, он ни о чем не спрашивал, только щурился от яркого света.
Его привели в большой светлый зал, где сидели все тот же писец и, судя по виду, важные, наделенные властью люди. Тамит бесстрашно встретил их напряженные, внимательные взгляды. Он собрался заговорить, но в этот момент в зал ввели еще двоих. Интеба и Уну.
На Интебе не было ни украшений, ни каких-либо воинских отличий. Он выглядел страшно растерянным, почти сломленным. Лицо Уны осунулось и побледнело; казалось, она постарела сразу на несколько лет. Однако когда женщина увидела сына живым, в ее глазах вспыхнула радость.
Юноша онемел. Он понял, что его собираются обвинить в чем-то ужасном, и не только его самого, но и родителей.
Один из мужчин сделал знак — мать и отца Тамита подвели ближе. Им задали несколько обычных вопросов о том, кто они, сколько им лет, чем они занимаются. Потом в зале появился еще человек. Его вели под руки, но не потому, что он был очень стар, а потому, что его глаза ничего не видели. Его тоже спросили о том, кто он такой, и старик ответил:
— Меня зовут Онха. Когда я был моложе и видел, я делал ювелирные украшения для царской семьи.
Один из мужчин протянул старику нечто сверкнувшее золотом. Тамит затаил дыхание. Это была его пектораль.
— Можешь ли ты сказать, что это такое?
Старик внимательно ощупал украшение.
— Да. Это моя работа. Я помню ее, как и сотни других. Каждое из украшений, сделанных моими руками, было неповторимо.
— Для кого ты изготовил это ожерелье?
— Оно было сделано по заказу великого фараона Сети для его сына Рамсеса.
По залу пронесся возбужденный шепот. Пронесся и стих, как порыв ветра. Тамит и Интеб застыли, будто каменные статуи, а Уна закрыла лицо руками и неслышно заплакала, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Я расскажу, что было дальше, — произнес один из обвинителей. — Пектораль бесследно исчезла. Ее искали, но не нашли. Подозревали, что она была украдена. Теперь мы знаем, что это действительно так. Хотелось бы знать, кто это сделал и каким образом украшение оказалось у этого человека. — Мужчина кивнул на Тамита. — Потому мы хотим задать вопрос женщине, которая называет себя его матерью.
Уна отняла руки от заплаканного лица и шагнула вперед.
— Я действительно мать этого юноши. Пектораль в самом деле была украдена во дворце. Я узнала правду через семнадцать лет после того, как это случилось, — сдавленно произнесла она.
— Такие преступления караются смертью, — заметил обвинитель.
— Женщина, которая это сделала, умерла пять лет назад. Ее звали Мути. Она была моим доверенным лицом, а прежде — кормилицей царских детей и старшей служанкой гарема.
— Тебе придется рассказать все по порядку.
Уна кивнула. Тамит заметил, что она старательно отводит взгляд от его лица.
Когда женщина начала рассказывать, он уже знал, что ему придется услышать то, что потрясет его сердце, перевернет душу. Что-то такое, с чем он, возможно, не сумеет смириться, не сможет жить. Когда Уна дошла до того момента, как она покинула гарем, царский служитель остановил ее вопросом:
— Скажи при всех, громко и внятно, кто отец юноши по имени Тамит.
Уна выпрямилась и мужественно произнесла:
— Фараон Сети.
Сказав это, женщина сникла, будто сломленный ветром цветок. Обвинитель повернулся к человеку с пером и папирусом:
— Запишите.
Того, что не записано, не существует. Это настолько верно, как и то, что начертанное на папирусе становится правдой.
Полными изумления и страха глазами Тамит смотрел на поникшую от горя мать, на ее залитое слезами лицо. На какое-то мгновение ему показалось, что Уна сошла с ума. У него было странное ощущение. Ему чудилось, что у него вырастают крылья, что они поднимают его на невиданную высоту, и одновременно он чувствовал, как стремительно падает вниз, погружается в бездонную пропасть. Его отцом был фараон! А нынешний правитель страны и египетского народа, божественный Рамсес, — его единокровный брат.
Тамит посмотрел на Интеба и улыбнулся слабой улыбкой. Ему было жаль этого честного, благородного человека, как прежде было жаль Шеду. А еще его сердце было переполнено благодарностью. Он хотел сказать Интебу о том, что предпочел бы, чтобы его отцом был именно он, пусть знатный, но все же обычный человек. Простой смертный. Не фараон.
— Твой сын об этом знал? — спросил обвинитель.
— Нет. Он услышал правду только сейчас.
— Почему ты ее скрывала?
— Я боялась за будущее Тамита.
— Полагаешь, великий Рамсес немилосерден?
Женщина задрожала.
— Я знаю, что он справедлив. Дело в другом. Тогда бы мне пришлось рассказать моему сыну и все остальное.
— Тебе придется сделать это сейчас, — заметил мужчина.
Уна подняла голову и посмотрела Тамиту в глаза.
— Я готова.
Пока она говорила, Тамита не покидало ощущение, будто он висит над пропастью. Ему было нелегко услышать о том, что мать хотела от него избавиться, что именно она обрекла его на годы неведения о своем истинном происхождении. Уна поступила жестоко: он мог утонуть, погибнуть в пасти диких зверей, умереть от голода. Он остался жив только благодаря Шеду. Богам. Своей судьбе.
И все же Тамит знал, что сумеет ее простить и не станет любить меньше, чем любил до сих пор.
— Прости меня, — прошептала Уна.
Он не сделал паузы. И не отвел взгляда.
— Да, мама. Я тебя люблю!
Уна зарыдала и упала на колени.
— Убейте меня! Только меня! Не его! Он ни в чем не виноват!
— Встань, женщина. Последнее слово останется не за тобой. И не за мной, — сказал царский служитель.
Тамит понял, о ком идет речь. О Рамсесе.
Обвинитель повернулся к Интебу:
— Несколько лет назад в храме Амона было заведено дело, где упоминалось некое золотое ожерелье. Полагаю, речь шла об украшении, которое сделал ювелир Онха. Нам необходимо знать, куда подевались папирусы.
То, что когда-либо было записано, не исчезает. Тамит в отчаянии опустил веки, а лицо Интеба покрыла пепельная бледность.
— Их не представили на суд фараона. Я подкупил одного из служителей храма пятью дебенами золота.
— Зачем ты это сделал?
— Чтобы спасти сына своей жены.
— В чем его хотели обвинить?
— В краже. Но он не был грабителем.
— Тебе было известно то, о чем только что рассказала твоя супруга?
— Да, она призналась мне. И попросила, чтобы я назвался отцом этого юноши. У нас с Уной не было детей, и я обрадовался, что у меня появится взрослый сын. Я собирался обучить его воинскому искусству, чтобы впоследствии он мог унаследовать мою должность. — В словах Интеба звучали сожаление, волнение, любовь и простодушие, удивительное для этого много повидавшего в жизни человека.
Наступила тишина. А после Тамит услышал за спиной голос того, кто прежде не присутствовал в этом зале:
— Вы, все трое, сумели меня удивить!
Тамит увидел, как люди, присутствующие в зале, стали падать на колени и целовать каменный пол. Он обернулся и почувствовал, что его ноги ослабели, а сердце едва не остановилось. В зал вошел Рамсес.
Фараон выглядел не так, как на войне и в те дни, когда появлялся на золотом балконе перед народом в образе бессмертного бога. И не так, как во время визитов в храм, когда повелителя окутывали облака благовоний, курившихся в кадильницах, и сопровождали толпы жрецов в великолепных церемониальных одеждах.
Сейчас на нем был обычный парик, набедренная повязка из гофрированного льна, широкий пояс с металлической пряжкой, на которой красовался царский картуш . Фараон был бос, но на его лице лежала печать величия, такая твердая и вечная, как если бы она была высечена на камне.
Рамсес посмотрел на Уну и Интеба, которые простерлись перед ним и не смели поднять взора.
— Ваши поступки доказывают, что вы — люди. Я прощаю тебя, женщина, поскольку ты достаточно наказана судьбой. Можешь быть свободен, Интеб! Ты доказал свою преданность и моему отцу, и мне. Тамит! — Жесткий взгляд фараона остановился на лице молодого человека. — Не могу сказать, что меня радует появление нового родственника. Однако я помню юношу с золотой пекторалью на шее. — Он многозначительно умолк, и Тамит понял, что царь не желает, чтобы посторонние знали подробности их единственной встречи. Юноша кивнул, и тогда Рамсес продолжил: — Твоя судьба удивительна, и я не стану вмешиваться в то, что угодно богам. Скажи сам, что ты желаешь получить?
В глазах Тамита фараон был первым человеком, которого власть делала привлекательным. Но и здесь власти было наплевать на чувства.
Молодой человек с трудом разомкнул губы.
— Владыка-царь! Я бы хотел остаться сыном военачальника Интеба. Пусть все, кто здесь находится, дадут священную клятву не разглашать тайну, которую они узнали.
Спустя мгновение, осознав, что он сумел дать правильный ответ, Тамит перевел дух.
— Хорошо. В табличках, которые ты привез из Хеттского царства, содержится интересное предложение. Царь хеттов Муваталли желает закрепить наш мир взаимным посольством. Он приглашает к себе египтян, а взамен готов направить в Фивы своих людей. Ты дружен с этим народом, понимаешь их язык, — Рамсес сделал небольшую паузу, — и я намерен отправить тебя в Хаттусу.
— Почту за честь, повелитель.
«Твои слова сбываются каждый день, и мысли твоего сердца осуществляются так же, как мысли Птаха. Ты бессмертен, и твои замыслы будут исполняться, а твоим словам люди будут повиноваться вечно» — так обращались к фараону его подданные, но только сейчас Тамит понял, что это означало на самом деле.
— Меня удовлетворили твои ответы. Видно, что ты умен и не заносчив. Отправляйся домой. Завтра явишься во дворец. Тебе необходимо кое-чему научиться. Через несколько месяцев возглавишь посольство к хеттам.
Тамит низко поклонился и осмелился прошептать:
— А пектораль?
— Я дарю ее тебе, — снисходительно промолвил Рамсес.
Очутившись вне стен дворца, Тамит, Интеб и Уна обнимались, смеялись и плакали. Всем троим казалось, что им дарована вечная свобода. Все тайны разгаданы, покровы сорваны, обиды забыты. Они могут думать, говорить, делать все, что хотят.
На самом деле все было иначе. Тамит почувствовал это первым. Рамсес проявил великодушие, но он решил судьбу новоявленного брата так, как посчитал нужным. На всякий случай он отправлял его подальше и фактически делал заложником политики двух государств. Едва ли молодого тщеславного фараона удовлетворит мир с Муваталли, мир, при заключении которого ему пришлось пойти на уступки. Пройдет год-два, самое большее несколько лет, — и Рамсес вновь соберет войско и двинется в Сирию.
Кармел оказался прав: фараон не был богом. Он был человеком, иллюзией, созданной людьми и почитаемой ими.
Однако главное заключалось не в этом: Рамсес не знал о том, что разлучает Тамита с Тией. Молодой человек не представлял, как рассказать возлюбленной правду, и для начала решил поделиться новостью с Хетесом. Тот был поражен.
— Значит, ты принц?!
— Я мог бы им стать, но отказался от такой возможности, — ответил Тамит и, усмехнувшись, добавил: — Думается, тем самым я сохранил себе жизнь.
— Ты возьмешь меня с собой? — с надеждой в голосе произнес Хетес.
— Почему нет? — ответил Тамит, продолжая размышлять.
Молодой человек мог сполна оценить дальновидность Кармела, мнение которого наверняка повлияло на решение царя Муваталли. Хетт предугадал, как все сложится. Если Рамсесу понравится идея завести постоянное посольство, он отправит к хеттам именно Тамита. Тот не сможет отказать фараону. Приедет в Хеттское царство и... женится на Инаре.
Глава 7
Было раннее утро, но потоки яркого солнечного света уже вонзались в кроны пышных пальм, скользили по голубой глади Нила. По улицам катились колесницы и повозки, спешили люди самых разных сословий. Торговцы овощами и фруктами раскладывали свой товар прямо вдоль дороги.
Взглянув на прозрачный, будто напоенный светом виноград, Хетес подумал о том, что ни разу не приносил Анок подарков, и купил целую корзину фруктов. Он улыбнулся при мысли о сладостном безумии, в которое ему вот-вот предстоит окунуться. Недавно Тия сообщила Хетесу о том, что Мериб полон подозрений по поводу его визитов к Анок, и молодой человек приловчился достигать цели, забираясь на дерево, которое росло возле дома, с него — на стену, а со стены — на галерею, куда выходила комната девушки.
Он пребывал в возбужденном состоянии с того момента, как открыл глаза, и так распалил свою кровь воображаемыми любовными картинами, что, едва увидев Анок, бросил корзину на пол и заключил девушку в объятия.
К его изумлению, Анок решительно высвободилась из кольца его рук и сказала:
— Я намерена отправиться на прогулку.
Хетес оторопел.
— На какую прогулку?
— После узнаешь.
Она выглядела сосредоточенной, погруженной в себя, и молодой человек впервые подумал о том, что ничего о ней не знает. Чем живет ее душа, какие мысли таятся в ее голове? Неистовая радость угасла, но он все еще был охвачен желанием и потому произнес:
— Сначала ляжем в постель! Я с рассвета не могу думать ни о чем другом.
В глазах Анок появилось выражение тайной надежды. Девушка сняла платье, легла и позволила Хетесу делать то, что он хочет. Он овладел ею с привычной жадностью, тогда как она казалась скованной, почти безучастной.
Потом они лежали рядом и ели фрукты. Хетес шутя измазал кожу Анок виноградным соком, а после слизывал его. Когда молодой человек коснулся ее груди, девушка болезненно поморщилась.
— Ты заболела? — спросил Хетес.
— Если это можно так назвать. Одевайся, поедем.
— Быть может, все же останемся здесь?
Читать бесплатно другие книги:
