Форпост Ливадный Андрей

Глава 3

На этот раз, поднимаясь в рубку серв-машины, Иван испытывал совершенно иные чувства.

История серв-соединений, как и модулей «Одиночка», исчисляется тысячелетием, минувшим со времен Первой Галактической, в огне которой зародились и прошли филигранную отточку многие виды боевой техники. Дорохов не видел ничего странного в том, что за двенадцать веков многие технологии остались неизменны в принципе. Это не означало стагнации научно-технического прогресса: менялись детали оснастки, приходили на вооружение новые, усовершенствованные комплексы различных систем, но конструктивная основа, равно как и принципы функционирования, доведенные до определенного абсолюта в жестоких условиях смертельного противостояния Земли и Колоний, остались незыблемы.

Последующие после войны века развития проходили под незримым давлением фобий, ограничивающих применение искусственных интеллектов класса «Одиночка». С одной стороны, такая политика имела свое оправдание – в ходе войны кибернетические системы едва не одержали верх над собственными создателями. В тот роковой период сложилась абсурдная, зловещая ситуация: на полях сражений царили роботизированные комплексы, в то время как люди постепенно отходили на второй план, не выдерживая конкуренции с кибермеханизмами.

Итог войны мог стать роковым как для Земли, так и для Колоний, само существование человечества в тот период оказалось под угрозой.

До сих пор многие планеты оставались на карантине из-за присутствия на их поверхности самодостаточных боевых соединений, руководимых «Одиночками».

И все же от применения серв-машин не отказались, ограничив развитие искусственных нейросетей так называемыми «порогами Бойцеля». Ученый, разработавший программы тестирования и частичной стерилизации искусственных нейросетей, предупреждал, что существует определенный критический порог накопления информации, за которым начинается спорадическая обработка данных, машина не только осознает факт собственного бытия, но и начинает решать поставленные задачи с точки зрения собственной, уже субъективной целесообразности.

Иван не понимал и недолюбливал само существование носителей искусственного рассудка.

Теперь в его сознании наступил перелом. Он считал, что в полной мере осмыслил словосочетание «техногенный бой», но любая, самая ожесточенная схватка в космосе не шла ни в какое сравнение с тем адским напряжением, работой на износ, которым подвергалась планетарная техника. Короткие дистанции, доли секунд, отпущенные на принятие решения, и десятки иных, не менее значимых факторов делали невозможным управление серв-машиной без участия кибернетической системы класса «Одиночка».

Дорохов имел возможность оценить действия системы «Беатрис-27».

Были мгновения, когда ему в голову приходила мысль: а нужен ли «Одиночке» человек?

Этот вопрос до сих пор не нашел ответа, как, впрочем, и многие другие.

Иван попал в ситуацию, о которой предупреждал его капитан Мищенко: годы службы в спецбригаде Логриса теперь, при здравом сравнении, показались ему чуть ли не рутиной.

«Все верно, – размышлял он, занимая кресло пилот-ложемента. – Там, вне зависимости от остроты возникающих ситуаций, шла игра по заранее известным правилам, да и рядом всегда ощущалось присутствие непоколебимой дружественной силы, и вдруг… само понятие „цивилизация“ истончилось, оно таяло в сознании как дым, растворялось в феерическом сиянии звезд, его поглощала бездна пространства, и голос рассудка вдруг начинал нашептывать: „Ты один, Иван, совершенно один, среди необозримого космоса, и все величины меняют значение, словно тут начинает действовать иная физика…“

Конечно, физика тут ни при чем… однако шестьдесят часов, остающихся до возвращения «Раптора», трансформируются в вечность.

Против него – неизвестное количество врагов, в активе нерешенных задач – спасение людей, конфликт с одной, а может быть, и с несколькими планетными цивилизациями иной расы… с одной стороны, долг, с другой – элементарный инстинкт самосохранения плюс ответственность за возможные последствия каждого совершенного действия.

По сравнению со складывающейся ситуацией любой из боевых вылетов в составе эскадрильи «Тайфунов» теперь казался увеселительной прогулкой.

…Кресло пилот-ложемента мягко изменило формы, отреагировав на активацию встроенных сенсоров.

Тихо прошелестели дуги амортизационного каркаса, сухо щелкнули замки страховочных ремней, сбоку, на вспомогательной панели, вспыхнул и погас индикатор предварительной готовности аварийно-спасательной катапульты, затем правый подлокотник чуть приподнялся, и из неприметной ниши выскользнул, изогнувшись в воздухе, глянцевито-черный шунт оптического кабеля с раздвоенным жалом контактов.

Было в совершаемом действии что-то жутковатое, отдающее древностью, но мнемонический блокиратор не отключишь – себе дороже…

Раздвоенное жало шунта мягко прошло через гнездо боевого шлема и коснулось импланта, раздвинув заглушку из пеноплоти.

Едва слышный щелчок фиксаторов, и мир вновь наполнился иными ощущениями, чувствами…

Тьма расступилась, теперь Иван воспринимал ровный фон тепловой энергии, исходящей от стен древнего сооружения, мысль мгновенно меняла варианты визуального отображения данности, переключаясь между отдельными группами датчиков серв-машины.

Он остановился на компьютерной модели, так было привычнее для рассудка, в котором уже зазвучал мягкий, успокаивающий голос Беатрис:

– Иван, я принимаю твое эмоциональное состояние.

– И что?

– Хочу сказать: ты не прав в мыслях. Ты не один.

– Читаешь мои мысли?

– Только те, что ты подсознательно адресуешь мне.

Дорохов отреагировал достаточно спокойно:

– Тебе известно правило «порога Бойцеля»?

– Да.

– Сколько ступеней ты прошла, Беатрис?

– Это не имеет значения. Ученый ошибался. Существует только один порог. За ним возникает самосознание. Если тебя интересует мое отношение, скажу: между мной и «Одиночками» системы «ALON» или «Клименс-12», разработанными в период войны, есть только одна общность. Я, как и они, накапливаю в нейросетях не только боевой опыт, но и эмоциональные оценки пилота, которые оказывают глобальное воздействие на формирование моей личности.

– Это общность. А отличие?

– Я много мощнее своих предшественников, более оптимизирована. Мое строение основано на нанотехнологиях, что позволило увеличить количество нейросетей в сотни раз.

– В таком случае позволь задать «личный» вопрос: кто являлся твоим пилотом до меня?

– Капитан Мищенко. Но это было давно и продолжалось недолго.

– Иван, ты готов? – вторгся в мысли Дорохова прозвучавший в коммуникаторе голос Лагутина.

– Да.

– Тогда начинаем движение. Не возражаешь, если поведу я?

– Без проблем. Ты лучше знаком с обстановкой. Выходим прямо на портал?

– Думаю, нет смысла искать обходные пути. На древней дороге нас все равно будут ждать. Хотя возможен вариант, если инсекты решат, что мы пытаемся оттянуть время, скрываясь в недрах цоколя.

– Что нам потребуется для активации портала?

– Энергия. Схема высокочастотного генератора весьма груба. Он работает вне зависимости от мелких нюансов. Пока сохраняется целостность конструкции, достаточно подать энергию на контур, поле высокой частоты будет сгенерировано автоматически.

– Нас не «запечатают» в гипере между мирами?

– Нет, – уверенно ответил Илья Андреевич. – Конечно, «на выходе» могут ждать сюрпризы, но сам канал им не перекрыть, разве что разрушат контур генератора. Не думаю, что они пойдут на это. Инсекты что-то мутят, пытаются извлечь непонятную мне выгоду из наших действий.

– Хорошо, будем ориентироваться по обстановке.

– Включаю телеметрию. Следи за моими маневрами.

Недра цоколя производили тягостное впечатление.

Освоившись с управлением, почувствовав себя частью серв-машины, Иван постепенно начал абстрагироваться от рутинных (и излишних) усилий, контролирующих каждое движение многотонного «Хоплита». Между человеком и кибернетической системой устанавливался паритет взаимного доверия, освобождающий рассудок для эффективного взаимодействия. Дорохов сумел понять простую, но исключительно важную истину: поддержание равновесия, управление движением – прерогатива «Беатрис». Его вмешательство будет иметь значение в бою, когда мгновенно возникающие нестандартные ситуации потребуют несвойственных кибернетической системе решений.

Нейросенсорный контакт между человеческим рассудком и системой «Одиночка» действительно предполагал сверхэффективность боевой связки человек – машина. Иван уже понял – достаточно промелькнувшей в сознании мысли, и «Беатрис» тут же проанализирует ее применительно к конкретной ситуации, воплощая целеустремление пилота в движении сервоприводов, филигранно выполняя тот или иной маневр.

Такая трактовка нейросенсорного контакта подразумевала в своей основе полное взаимное доверие между пилотом и искусственным интеллектом серв-машины.

Доверия, которого еще не было при атаке кораблей инсектов.

Теперь Иван вполне отдавал себе отчет: он выжил исключительно благодаря Илье Андреевичу, который заставил его «Хоплит» маневрировать на дистанционном управлении.

Больше такое не повторится, – мысленно пообещал себе Дорохов.

Четверть часа они продвигались по мрачным тоннелям цоколя, не встречая противодействия.

Конусные лучи поисковых прожекторов облизывали стены, высвечивая из мрака давние следы упорных боев. Под ступоходами машин то и дело похрустывали останки, но с этим ничего нельзя было поделать, приходилось двигаться вперед, не позволяя сиюсекундным эмоциям возобладать над здравым смыслом.

– Внимание! – Голос Лагутина прозвучал сухо, напряженно. – Иван, вижу развязку магистральных тоннелей. Сенсоры фиксируют движение. Приготовься, начинаем перестроение. Дистанция – тридцать метров. Я иду первым, ты следом, со смещением вправо. Активируй систему ложных целей. При огневом контакте не меняй диспозиции – у тебя будет узкий сектор для работы одного орудия.

– Принял.

«Хоплит» Лагутина выпрямил ступоходы, начиная движение. Илья Андреевич прижимал машину к левой стене тоннеля, открывая Дорохову обозначенный сектор обстрела.

Впереди, на транспортной развязке, сканеры фиксировали наспех сооруженную баррикаду из различных металлоконструкций. Инсекты действовали грамотно: зная, что термальная оптика машин не фиксирует их, они постарались использовать скопление металла как маскировку для систем вооружений, рассчитывая внезапным, единовременным залпом максимально повредить «Хоплиты».

Не прокатит… Беат, переключись на одиночный огонь. Используй термические заряды.

– Илья Андреевич?

– Слушаю.

– Включай реверс двигателей. Я сейчас обозначу их позиции, работай строго по целям.

Лагутин мгновенно оценил предложение.

– Добро. Понял тебя. Начинай.

Иван пристально смотрел на баррикаду. Его взгляд искал слабые точки в нагромождении металлоконструкций, Беатрис тут же подхватила его мысль, обозначив искомое красными маркерами.

Огонь.

Правое орудие вздрогнуло, первый зажигательный снаряд ударил в баррикаду, подрубив решетчатую опору, яркий всплеск разлившегося пламени мгновенно обозначил разницу температур между металлическими конструкциями и затаившимися среди них инсектами.

Тонкий сигнал заработавшего детектора движения заглушила сдвоенная очередь – «Хоплит» Логинова, отступая в глубь коридора, бил по обнаруженным целям.

– Лазеры! – отрывисто предупредил коммуникатор.

Несколько росчерков когерентного излучения не прицельно полоснули по стенам, оставляя в стеклобетоне глубокие раскаленные отметины.

Иван отреагировал мгновенно: с ракетного пилона тут же стартовала капсула, несущая специальный дымовой состав, препятствующий работе лазеров, и одновременно правое орудие произвело три одиночных выстрела, посылая зажигательные снаряды под основание баррикады.

На датчиках термальной оптики обозначилось сплошное пятно засветки.

Серв-машина Лагутина еще дважды огрызнулась короткими очередями и остановилась, сканируя перекресток.

– Отличная работа, Иван, – скупо похвалил Илья Андреевич.

В районе баррикады внезапно взъярился столб пламени, вслед ему ударило несколько взрывов, тугая, горячая воздушная волна рванулась по близлежащим коридорам цоколя, сжигая остатки пластиковой облицовки тоннелей.

– Детонация неизрасходованного боекомплекта. – Скупой комментарий Беатрис прозвучал как явное одобрение действий пилота.

– Продолжаем движение. – «Хоплит» Лагутина, завершив сканирование, направился к перекрестку. – Следуй за ведущим. – Иван по-прежнему сохранял указанное построение и дистанцию, фиксируя взглядом освещенное пожаром пространство.

Первая осмысленная схватка придала Дорохову уверенности. Незначительная, но нужная победа позволила ему еще лучше прочувствовать глубины полного нейросенсорного контакта. Он уже понял, что именно является главным: самообладание. Только сохраняя спокойствие, предельную собранность, полностью доверяя кибернетической системе, он сможет провести серв-машину через настоящие испытания, которые им предстоит пройти на пути к цели.

Илья Андреевич молча вел «Хоплит» через разрушенную баррикаду.

Он придавал не меньшее значение первой схватке. Заметив препятствие инсектов, Лагутин мог поступить двояко, например, стремительно атаковать, пожертвовав парой тактических ракет, чтобы смести преграду, но предпочел дать лейтенанту шанс проявить себя, показать, какие выводы он сделал и, вообще, годен ли пилот «Тайфуна» для полноценного управления серв-машиной?

Между отставным капитаном и лейтенантом Дороховым в эти минуты крепла незримая связь.

Насколько она прочна, станет ясно в ближайшие часы. Не было у них времени на раскачку, на основательное знакомство, был лишь шанс принять друг друга такими, как есть, без скидок на возраст, звания, род предыдущих занятий. Они либо станут настоящей боевой связкой, либо погибнут, не дойдя до портала. Иван, возможно, не понимал этого, полагая, что настоящие трудности начнутся после прыжка к неведомой планете, но Лагутин, командовавший в свое время серв-батальоном, побывал в стольких смертельных ситуациях, что не мог допустить недооценки противника или, напротив, переоценки собственных сил.

Один он не сделает ничего. Численный перевес и превосходство в огневой мощи быстро склонят чашу весов в пользу инсектов, тут искусство пилота может влиять лишь на один фактор – как долго он продержится. Иное дело – боевая связка двух серв-машин. Конечно, идеалом считалось взаимодействие тяжелого «Фалангера» и легкого «Хоплита»,[13] но, размышляя здраво, Илья Андреевич не сетовал на судьбу, главное, чтобы Иван не растерялся в критический момент.

– Как адаптация? – не выдержав, спросил он.

– Нормально, – отозвался коммуникатор. – Осваиваюсь. Сложнее, чем «Тайфун», – откровенно признался Дорохов. – Без «Беатрис» не управиться, запаздывают реакции.

– Подружился с ней? – «Хоплит» Лагутина уже миновал транспортную развязку, свернув в задымленный коридор, который, судя по компьютерной схеме, вел к модульным воротам северного сектора, как раз в том направлении, где располагался портал.

– Мы познакомились, – лаконично ответил Иван.

Илья Андреевич, не ожидавший такой сдержанности, по достоинству оценил как выдержку, так и осторожность оценок, звучавших из уст Дорохова.

Парень прирожденный пилот. Зря его держали на «Тайфунах».

– У тебя как с пехотной подготовкой, лейтенант?

– На полигонах отрабатывал упражнения с оценкой «отлично».

– Боевых десантов не было?

– Два.

– Уже неплохо. Совет выслушаешь?

– Конечно.

– Доверяй рефлексам. У тебя есть все данные: опыт пилотирования «Тайфуна» в космических боях плюс наземная подготовка. «Хоплит», конечно, ни летать, ни ползать не умеет, но «Одиночка» отлично читает рефлексы, она интерпретирует твои навыки, ограничив их возможностями серв-машины. Понимаешь, о чем я?

– Не совсем.

– В бою ты не должен задумываться над сиюсекундными действиями. Работай на привычных рефлексах, позволь «Одиночке» адаптировать твой боевой опыт и ни в коем случае не допускай мысль о том, что «это не „Тайфун“. Теперь понятно?

– Более или менее.

– Доверься машине. У «Хоплита» запас прочности – на десяток аэрокосмических истребителей…

Их диалог оборвался сам по себе: сканеры машин зафиксировали огромные, плотно сомкнутые модульные ворота и одновременно – неясные сигналы за спиной в глубине уже пройденных тоннелей.

– Сзади движение, – предупредил Иван.

– Вижу, – отозвался Илья Андреевич. – Вот что, лейтенант, смотри на схему, у нас есть два боковых ответвления основного тоннеля, почти перед самыми воротами. Механизм створов наверняка не функционален. Вне стен цоколя инсекты подготовили для нас встречу. Твое мнение?

– Учитывая сигналы из глубины цоколя, предполагаю, что нас атакуют одновременно с двух направлений, как только ворота будут открыты. Если выбить их ракетным залпом, велик риск повреждений, мы фактически находимся в трубе, по которой пойдет ударная волна. – Рассуждая вслух, Иван смотрел на боковые проходы. Лагутин не зря обратил его внимание на эти ответвления основного тоннеля. Хорошее укрытие, но оттуда не произвести залп, способный выбить многотонные створы.

– Беатрис, у нас есть альтернатива ракетному удару по воротам?

Ответ «Одиночки» последовал незамедлительно:

– В комплектацию серв-машины входят средства для подрыва бронированных укреплений. Установка зарядов осуществляется при помощи технических манипуляторов.

– Илья Андреевич, если мы используем заряды направленного взрыва? – Дорохов понимал – его экзаменуют. При этом Лагутин, отлично осведомленный о возможности подрыва ворот, позволял ему тратить драгоценные секунды на консультацию с киберсистемой.

– Добро. Ставь заряды. Таймер на тридцать секунд, твое укрытие – левый проход.

Иван развернул машину, приближаясь к мощной, устоявшей перед бегом неумолимого времени преградой. Из-под поворотной платформы «Хоплита» выдвинулись гибкие технические манипуляторы. Перед мысленным взором появилась схема установки зарядов.

– Действуй, Беатрис.

Манипуляторы пришли в движение.

Минутой позже, когда был установлен последний заряд по схеме, гарантирующей, что оба створа вылетят наружу, превратившись в своего рода поражающие элементы для тех, кто находится в непосредственной близости от ворот, Иван, уводя «Хоплит» в боковое ответвление тоннеля, мысленно отметил, что сигналы на сканерах стали четче.

– Готов? – В голосе Лагутина проскользнули нотки вполне понятного напряжения.

– На позиции.

– Включай таймер. После взрыва дождись, пока обломки рухнут. Двигаемся парой, я веду фронтальный огонь и контролирую левый фланг, ты – правый и тыл. Ни в коем случае не менять направление стрельбы. Что бы ни творилось вокруг – останавливаться запрещаю, опережать меня тоже. Дистанция пятьдесят метров, построение – уступом.

– Я понял.

Сканеры целевого монитора уже отчетливо обозначили движение группы инсектов в глубинах магистрального коридора.

Секунды обратного отсчета утекали в вечность…

Семь… Пять… Три…

От взрыва, казалось, вздрогнул весь цоколь.

Многотонные керамлитовые[14] плиты в буквальном смысле выбило наружу, а ударная волна рванула назад по магистральному тоннелю, сметая на своем пути все, что выступало за пределы образующих границы прохода стен. Чудовищной силы порыв ураганного ветра поднял и гнал перед собой копившийся веками мусор, превращая осколки пластика и мелкие твердые предметы в шрапнель.

Об инсектах, наступавших из глубин цоколя, можно было забыть, да Иван и не думал о них, ясно представляя последствия прохождения ударной волны. Все внимание Дорохова в данный момент сосредоточилось на открывшемся проходе.

Тусклый свет пасмурного полудня щедро хлынул сквозь скрученные в спираль завихрения дыма. Сканеры автоматически взяли увеличение, и Иван вдруг ощутил иную, неведомую ему ранее ритмику событий: время как будто утратило привычные свойства физической величины, он видел, как массивные створы ворот, пролетев примерно тридцать метров, коснулись земли. Все происходило словно в замедленной съемке – медленно вращающиеся серо-стальные плиты рухнули, выбивая глубокие борозды в мерзлой почве, последовал еще один конвульсивный толчок, и вдруг все обозримое пространство за открывшимся проемом вздыбилось десятками черно-оранжевых султанов.

Мины!..

Сенсорные мины, рассчитанные на поражение тяжелой планетарной техники!

Тонны вырванной земли, казалось, повисли в воздухе, и вдруг, ломая субъективное восприятие, прорываясь сквозь адский грохот, в коммуникаторе прозвучал сухой отчетливый приказ Лагутина:

– Вперед!

Время остервенело сорвалось в стремительном беге миллисекунд: дымные султаны еще только начинали опадать, комья мерзлой земли градом низвергались с небес, сизо-черные облака клубились, ширились, укрывая глубокие воронки, а «Хоплит» Лагутина уже вышел из уродливого пролома, на ходу слегка повернув рубку, чтобы в зоне эффективного сканирования оказался фронт и левый фланг.

Рассудок Ивана на мгновение потонул в потоке данных. Боевой сканирующий комплекс «Аметист» фиксировал шестьдесят восемь целей в зоне правой полусферы, транслируя пилоту их классификацию, дистанцию до обнаруженных объектов, значения высоты относительно уровня основания цоколя, энергооснащенность, расчет приоритетов упреждающего огня в зависимости от степени потенциальной угрозы…

«Хоплит» Дорохова, автоматически развернув рубку вправо, успел сделать пять шагов, когда задняя полусфера сканирования начала полниться сигналами, расположенными по краю древнего сооружения.

Их взяли в плотное кольцо и не собирались выпускать. Новые чувства, основанные, как показалось Ивану, на интуиции, стучались в рассудок, требуя немедленных, адекватных обстановке действий, и…

Его сознание внезапно переключилось на иное восприятие реальности. Это произошло мгновенно, без какой-либо предварительной подготовки, он (как показалось) вмиг утратил все человеческое, но то было лишь мимолетное чувство жутковатой новизны, – потаенный смысл полного нейросенсорного контакта, оказывается, не ограничивался приемом данных от сенсоров и мысленной отдачей распоряжений, нет, психологическая составляющая играла едва ли не решающую роль при взаимодействии человека с кибернетической системой.

Миг, когда рассудок уже не мог отделить собственную плоть от керамлита бронеплит «Хоплита», когда сенсоры стали глазами, слухом, еще чем-то, не поддающимся мгновенному осмыслению, он уловил обратную связь – это «Беатрис», производя сотни, если не тысячи мгновенных действий, чутко прислушивалась к ритму биения человеческого сердца, ловила каждую мысль, ассоциируя себя с пилотом в той же степени, в какой он ощутил слияние с машиной.

Иван не мог себе представить, что подобное возможно в принципе. Ни один урок мнемонической подготовки не шел ни в какое сравнение с данностью.

Случилось то, что должно было случиться, – нервная система человека в секунду запредельного осознания грозящей опасности приняла новые возможности, исходящие от кибернетических компонентов, не размениваясь на страхи и фобии.

Жуть накатила и отхлынула, в душе осталась звенящая, напряженная нота кричащей новизны, но и она разлетелась вдребезги с первым ракетным запуском, от которого взвыли тревожные датчики аларм-процессора.

Иван уже не думал – он действовал.

Пятидесятимиллиметровая зенитная установка, расположенная на «загривке» серв-машины, развернулась с ноющим визгом, и тугая очередь разрывных снарядов хлестнула по верхней кромке цоколя, где среди огрызков стен заняли позиции инсекты, вооруженные ручными пусковыми комплексами.

Левая полусфера, дистанция семьсот метров, высота парения – триста, крупнотоннажная цель.

«Хоплит» продолжал движение, следуя за ведущим, зенитная установка, отработав по руинам, вошла в режим одиночного огня, экономя боезапас, внимание Ивана теперь сосредоточилось на корабле инсектов, который поднялся над поверхностью планеты, намереваясь произвести массированный ракетный запуск.

Времени не оставалось даже на то, чтобы предупредить Илью.

Боевая связка… Глубокий смысл данного термина раскрывался именно в такие критические мгновения – серв-машина Лагутина двигалась, полностью игнорируя цели в зоне ответственности ведомого, и Иван каждым нервом почувствовал: Илья доверился ему как самому себе…

Могут ли в такие секунды приходить в голову посторонние мысли?

Как выяснилось – могут.

Там, где смерть обнажает клыки, нет места мелочам. Дорохов не помнил, чтобы когда-либо раньше он воспринимал столько мелких, незначительных деталей, но новые ощущения гармонично вплелись в ноющий звук независимой подвески, на которой крепилась сборка ракетных тубусов.

Заглушки пусковых стволов со звоном отлетели и повисли, раскачиваясь на тонких тросиках…

Шаг в сторону, к одинокому огрызку стены из потрескавшегося желтоватого стеклобетона. По телу вдруг поползли мурашки. Он смещался с таким расчетом, чтобы машина Ильи не попала в зону поражения от ракетного залпа корабля инсектов.

Время застыло. На глянце термостойкого покрытия тубусов – мутный блик.

Левый серводвигатель чуть приподнял пусковую установку и…

Он видел огонь: жадные языки пламени поочередно вырывались из стволов, опережая первый сполох, который должен был появиться в носовой части космического корабля инсектов.

Успел…

Иван не предполагал, что его нервная система способна на подобное, предельно детализированное восприятие событий, в пределах миллисекунд. Сейчас для него не играла никакой роли цена нового уровня восприятия данности: он не задумывался о последствиях, лишь датчики «Беатрис» зафиксировали, как всплеск метаболических реакций в организме пилота в буквальном смысле сжег добрый килограмм его веса.

В шею Дорохова впился первый микроинъектор системы поддержания жизни.

Он не чувствовал легкого укола – его рассудок ушел вслед за огненными росчерками ракетного залпа, ударившего в борт черного как смоль корабля.

Нестерпимая вспышка, далекие, похожие на рой точек, обломки органической брони и горячечный бутон взрыва – исполинский цветок, распустившийся в серых небесах.

Минус три секунды.

Отчет таймера.

Жизнь, прожитая в крохотном отрезке данности.

Частицей сознания Иван оценивал события, спрессовавшиеся в несколько секунд, понимая, что былое мировоззрение никогда уже не вернется, он стал другим, но трансформация рассудка еще не окончена, и единственной оценкой происходящего, мерилом любого действия станет не количество полученных повреждений, не число уничтоженных противников, а то, кем он выйдет из боя, сможет ли сохранить свою личность после скачков темпорального потока или его самосознание, нырнув в омут нейросенсорного контакта, навек застрянет тут, в виртуальной реальности оцифрованной Вселенной.

Некогда. Не сейчас.

Ракетные комплексы разломившегося пополам, падающего корабля инсектов все же произвели залп; со стороны картина происходящего внушала ужас: десятки прямых как стрелы инверсионных шлейфов наискось били в землю, вздымая тонны мерзлой земли в двух километрах от цоколя, приблизительно в том месте, где «Аметист» фиксировал множественные цели.

Сейчас там царил натуральный ад, к терзающим чахлый низкорослый лес разрывам добавилась тяжкая судорога падения двух отделившихся друг от друга фрагментов космического корабля, часть активных сигналов на вариаторе целей тут же начала меркнуть, а на частоте связи раздался скупой комментарий Лагутина:

– Иван, отстаешь! Держи дистанцию!

Кровь бешено ломилась в виски.

Уколы микроинъекторов стали чаще, муть в сознании мгновенно рассеялась, взгляд уже цепко фиксировал общую картину боя, радикально изменившуюся за тридцать секунд, прошедших с момента появления «Хоплитов» на открытом пространстве.

Машина Ильи Андреевича шла по перепаханной воронками целине (минутой ранее там располагалось минное поле, подорванное падением многотонных ворот). Оба орудия ведущего «Хоплита» работали, смолкая лишь в момент перезарядки, мимо, оставляя мутные шлейфы, промелькнуло несколько выпущенных по нему ракет, от которых Лагутин уклонился, даже не сбившись с темпа тяжкой поступи.

Иван развернул машину, возвращаясь к намеченному курсу.

Мимо видеодатчиков сыпались пустые кофры, выброшенные механизмом перезарядки зенитного орудия.

Мгновенный взгляд назад.

Кромка цоколя, истерзанная снарядами, в нескольких местах змеилась свежими трещинами, у подножия исполинского сооружения снег покрывала копоть, хлопья сажи кружили в воздухе, со стороны редколесья короткими разрядами бил импульсный лазер, справа чадно горел еще один корабль инсектов, сбитый Лагутиным.

– Внимание, они выдвигаются нам навстречу. Решили контратаковать. Экономь боеприпасы, Иван.

– Где еще три корабля?

– Горизонт сканирования чист. Фиксирую множественные наземные цели, классификация – пехота противника.

Иван не мог визуально сосчитать количество противников. Целевой монитор выдавал цифру в сто пятьдесят четыре единицы только в зоне его ответственности. Волна инсектов накатывалась с фронта и обоих флангов. Основной удар принимал на себя ведущий, но Дорохов помнил приказ: не останавливаться, что бы ни случилось.