Стилист Маринина Александра

После первого визита к бывшему возлюбленному Настя попыталась выяснить, какое несчастье с ним произошло, но за два дня ей это не удалось. То, что это не результат преступного насилия, было ясно: в последние годы все сведения об убийствах и тяжких телесных повреждениях, проходившие по московским сводкам, обязательно попадали к ней на стол, а оттуда – в разные справки, таблицы, папки и в конечном счете в ее домашний компьютер. Она не могла бы пропустить фамилию Соловьева, даже если бы очень захотела. С памятью у нее всегда было все в порядке, а уж Володю Соловьева она будет помнить, пока жива. Слишком болезненный след он оставил в ее душе. Что ж, значит, его ноги лишились подвижности в результате какой-то тяжелой болезни. Может быть, эта болезнь связана со смертью его жены Светланы? Интересно, отчего она умерла? Насколько Настя знала, Владимир и его супруга были ровесниками, стало быть, умерла она совсем молодой, еще и сорока не исполнилось.

– Ты обещала приехать в субботу, – заметил Соловьев. – Ты стала необязательной, Ася?

– Я же предупреждала тебя, что изменилась. Вероятно, в чем-то – в худшую сторону. А ты меня ждал?

– Ждал.

Он улыбнулся ей так тепло и нежно, что на какое-то мгновение она опять обо всем забыла.

– А твой мальчик, похоже, твоих чувств не разделяет, – сказала она уклончиво. – Может быть, он ревнует?

– Почему он должен ревновать? – удивился Соловьев. – Он же не сын, который бывает недоволен, когда вдовый папаша приводит в дом новую женщину.

«Он, конечно, не сын, – ответила мысленно Настя. – Но он может оказаться гомосексуалистом. Так же, между прочим, как и ты, когда-то страстно любимый Соловьев». Но вслух она произнесла совсем другое:

– Знаешь, когда мужчина занимается женской работой, у него появляется и женская психология. Твой Андрей чувствует себя хозяйкой в твоем доме, он здесь убирает, поддерживает чистоту, готовит, ухаживает за тобой, и вдруг появляется какая-то… Носит грязь с улицы, мешает тебе работать, а он ей еще кофе подавать должен.

– Не говори ерунды, – отмахнулся Соловьев. – Расскажи лучше о себе. Как жила все эти годы, чем занималась.

– Это неинтересно. Жила скучно, занималась одним и тем же, в перерывах подрабатывала переводами. А ты?

– А я… – Он как-то странно усмехнулся. – Я прожил несостоявшуюся жизнь.

– Как это?

– Моя жизнь могла бы быть совсем другой, но в результате стала такой, какой стала.

– В результате чего?

– Всяких событий. Я дважды собирался уехать за границу на постоянное жительство, и дважды у меня ничего не получалось. Просто рок какой-то надо мной висит. В итоге я стал инвалидом и теперь уж совершенно точно никуда не уеду не то что из России, а даже из Москвы.

– И почему так получилось? Тебе что-то помешало?

– Что-то? – иронично переспросил он. – Судьба. Судьба мне помешала. Я хотел развестись, жениться на другой женщине и уехать с ней. В этот момент Света погибла, и я не мог оставить здесь сына одного. Женщина та уехала, как и планировала, а я остался.

– А во второй раз?

– Во второй… Ноги подвели. Куда я в таком виде поеду?

Настя видела, что ему не хочется вдаваться в детали. Ладно, все, что нужно, можно выяснить и без него. Но вообще-то странно, что у него не возникает потребности поделиться с ней. Насколько она знала Соловьева, тот всегда любил поныть и пожаловаться, подробно рассказать, какой он несчастный и как его обидели. Он всегда нуждался в сочувствии. Впрочем, это было двенадцать лет назад. Теперь он, наверное, стал совсем другим. Как и она сама.

– Интересно, что ты сказала мужу, когда поехала сюда? – неожиданно сменил тему Соловьев.

– Какую-то неправду. Это несущественно. Он знает, что я целыми днями занята по работе, и не контролирует меня.

– Значит, он у тебя не ревнивый?

– Абсолютно, – солгала Настя не моргнув глазом.

Бедный Лешка! Да он с ума сходит от ревности к Соловьеву, несмотря на все ее уговоры и объяснения. Она вынуждена заставлять его страдать ради того, чтобы попытаться раскрыть тайну исчезновения юношей. Да стоит ли эта тайна его мучений? Есть ли вообще что-нибудь в этой жизни, ради чего имеет смысл заставлять страдать самого близкого ей человека? Конечно, Алексей больше ей слова не скажет по этому поводу, будет молча злиться и переживать, но разве от этого легче?

Настя просидела у Соловьева около двух часов. Они болтали, ужинали, вспоминали общих знакомых, старательно обходя острые моменты, связанные с их прошлыми отношениями и возможными отношениями сегодня. Настя то и дело ловила на себе настороженные взгляды помощника, но старалась не обращать внимания. Распростились они вполне дружески.

Домой она вернулась поздно и сразу кинулась к телефону звонить матери.

– Мама, ты помнишь своего аспиранта Володю Соловьева?

Голос Надежды Ростиславовны сразу стал холодным и напряженным. Она была в курсе тех давних событий.

– Помню. Но гораздо хуже, что его помнишь ты, – сдержанно ответила она.

– Да ладно тебе, мам, – рассмеялась Настя. – Я же не виновата, что у меня от природы хорошая память, я вообще ничего не забываю.

– В связи с чем ты его вспомнила? – продолжала допытываться мать.

– Я случайно с ним столкнулась по работе. Оказывается, его жена какое-то время назад погибла, а сам он теперь инвалид, ходить не может. Ты ничего об этом не слышала?

– Нет.

– А не могла бы разузнать? Он же из вашей среды, лингвист. Наверняка кто-нибудь из твоих коллег знает подробности.

– Почему бы тебе не спросить у него самого?

– Я пыталась, но он уклоняется. Давить не хочется. Ну мам…

– Ладно, – смягчилась Надежда Ростиславовна. – Я попробую узнать. Он что-то натворил?

– Да бог с тобой! Что может натворить Соловьев? Он, прежде чем сделать шаг, сто лет думает, а потом ничего не делает. Просто мне нужно знать подробности, чтобы правильно себя вести. А то ляпну что-нибудь не то, он обидится или рассердится, и контакта не получится.

– Странно, что тебе понадобились дополнительные условия для контакта с ним, – сухо заметила мать. – Раньше, по-моему, ты прекрасно с ним общалась.

– Мама!

– Ладно, ладно, не злись. Узнаю, что смогу. Алеша знает?

– Конечно.

– Господи, ну кого я вырастила! – вздохнула Надежда Ростиславовна. – В тебе никогда не было деликатности. Зачем ты его мучаешь?

– Я работаю, мама. А не развлекаюсь со старым любовником, – устало сказала Настя.

Она очень любила свою мать. Но в последние годы Надежда Ростиславовна совсем перестала ее понимать. Особенно после нескольких лет, проведенных за границей. С отчимом Настя чувствовала себя гораздо уютнее, он всю жизнь проработал в милиции и все ее проблемы, что называется, ловил на лету.

Мать позвонила ей на работу на следующий день вечером, когда Настя уже собиралась уходить.

– Ты знаешь, это ужасная история, – взволнованно сообщила Надежда Ростиславовна. – Оказывается, Володина жена уехала в дом отдыха и пропала. Ее искали почти месяц, потом нашли в лесу. Какой-то подонок польстился на ее фотоаппарат. Убить из-за какой-то камеры! В голове не укладывается.

– Где это случилось?

– Не знаю, где-то в средней полосе. Но на Волге, это точно.

– А что случилось у него с ногами?

– С ногами что-то непонятное. Никто толком не знает, что за хворь его подкосила. Он ни с кем не делился. И только один человек сказал, что вроде бы Володю жестоко избили.

– Кто этот человек?

– Ты его не знаешь.

– Значит, узнаю, – жестко сказала Настя. – Так кто он?

– Малышев Артур Николаевич, доцент института иностранных языков. Ты будешь с ним связываться?

– Обязательно.

– Зачем?

– Затем. Так нужно, мама. Если его избили, я хочу выяснить, почему об этом ничего не известно в милиции. Если же нет, то нужно понять, с чего твой Малышев это взял.

– Какая тебе разница, с чего он это взял, если окажется, что это неправда?

– Разница очень большая, – терпеливо объясняла Настя. – Потому что даже самая дикая сплетня не возникает ниоткуда. Кто-то зачем-то ее придумал и пересказал другому. Даже если под ней нет никакой реальной фактуры, все равно в основе – чей-то замысел. Или умысел. А если фактура есть, то всегда следует разобраться, какая именно.

– Но, я надеюсь, у Артура Николаевича не будет неприятностей, если окажется, что избиение – это выдумка? – встревоженно спросила мать.

– Успокойся, ничего с ним не будет, с твоим драгоценным Малышевым. Если, конечно, не он сам это придумал. Телефон его дашь или мне самой выяснять?

Надежда Ростиславовна обреченно вздохнула и продиктовала адрес и телефон. Положив трубку, Настя стала собираться домой и уже достала из шкафа куртку, когда в кабинет ворвался Юра Коротков.

– Аська, кажется, мы его нащупали! – выпалил он. – Ой, сил нет никаких, убегался я сегодня. Сделай кофейку, будь человеком.

Он плюхнулся на стул и блаженно вытянул ноги. Настя молча повесила куртку обратно в шкаф и включила кипятильник. Поход домой откладывался как минимум на час.

– Рассказываю, – торжественно начал Коротков. – Неделю назад кто-то обчистил палатку, где продаются видеокассеты. Следов навалом осталось, но по учетам не проходят. Вор нам раньше никогда не попадался. Владелец палатки обозрел имущество и сказал, что украли не все подряд и не то, что в одной стопке лежало. Кассеты выбирали. Список украденного он сделал, но принцип отбора неясен. Не то чтобы сплошь детективы, или триллеры, или боевики, или фантастика, или эротика. Всего по чуть-чуть. Итого четырнадцать штук. И нашелся среди розыскников ушлый парнишка, который сказал, что смотреть все эти фильмы, чтобы понять, что в них общего, времени, натурально, нет, а вот титры просмотреть вполне можно, дело посильное. Нашли компьютер какой-то навороченный, который умеет с видеопленок кадры распечатывать на бумагу, посмотрели и обнаружили во всех фильмах одного и того же актера. Не звезда, конечно, так, эпизодник, имя неизвестное, да и на экране появляется в общей сложности минут на пять-семь в каждом фильме. Но внешность!

– С ума сойти, – тихо ахнула Настя. – Неужели похож?

– Один в один, – подтвердил Коротков, отпивая дымящийся кофе. – Я с фотографиями пропавших сличал. С Олегом Бутенко – просто одно лицо.

Олег Бутенко был первым из пропавших юношей. Сентябрь 1995 года. Обнаружен мертвым в декабре. Значит, все-таки маньяк-гомосексуалист. Хуже не придумаешь. Маньяков ловить – дело трудное и неблагодарное. С потерпевшими их обычно ничто не связывает, предварительного знакомства зачастую нет, личного мотива тоже нет. Как ловить? Как потом доказывать, если сам не признается?

Правда, в этом деле были хоть какие-то зацепки. Во-первых, следы, которые преступник оставил на месте кражи видеокассет. Во-вторых, у него должно быть место, где он держит несчастных мальчиков, пока они не умрут. И в-третьих, тоненький и зыбкий след, ведущий в район коттеджной застройки «Мечта»…

Трясясь в пустом вагоне метро, Настя мысленно рисовала схему необходимых действий. Первое: прояснить вопрос с охраной палатки. Почему она в ту ночь оказалась такой уязвимой? Все палатки в этом месте не имеют сигнализации или только эта одна? Кто мог знать, что ночью палатка останется незащищенной? Второе: почему обокрали именно эту палатку? А не другую, в другой части города, на другой улице? Потому, что только она не охраняется, или потому, что вор живет поблизости? Третье: откуда вор узнал, что в этой палатке есть все интересующие его кассеты? Подходил, спрашивал? Или действовал наугад, потому что набор кассет в принципе одинаков всюду? Четвертое: не давали ли в этой палатке кассеты напрокат? Если так, то, возможно, вор брал там кассеты, и не один раз, потому и осведомлен об имеющемся ассортименте фильмов. И если он бывал там неоднократно, то мог случайно услышать информацию, касающуюся охраны в ночное время. Надо проверить все пункты проката видеокассет, взять у них тетради регистрации и выписать всех, кто брал те фильмы, которые были украдены. Работы – море, но не делать ее нельзя. Все-таки это реальный след. Пятое: почему он украл кассеты, вместо того чтобы просто их купить без всяких хлопот? Дорого? А держать мальчишек на наркотиках неделями – не дорого? Можно ведь было и не покупать, а взять напрокат, что намного дешевле, и переписать. Правда, для этого нужен второй видак. Что, неужели взять не у кого?

Человек, обокравший палатку, никак не увязывался в Настином представлении с человеком, похищающим юношей, который держит их подолгу в своей домашней тюрьме и от души кормит наркотиками. Впрочем, она напрасно пытается увязать одно с другим. Логика сумасшедшего не похожа на логику психически здоровых. Может быть, для него принципиально важно было именно украсть эти кассеты. Может, он от этого кайф ловил.

Когда Настя вышла из метро на «Щелковской», было уже совсем темно. От напряженной работы и множества выкуренных в течение дня сигарет голова была тяжелой, и ей захотелось немного пройтись. Она двинулась было мимо автобусной остановки, но спохватилась, что уже поздно и Лешка, наверное, волнуется. Лучше сесть в автобус. Сегодня она не брала у мужа машину, и Алексей может быть совершенно уверен, что она не у Соловьева. Не потащится она в такую даль без машины. Но он же все равно волнуется. Тем более что год назад ее чуть не убили прямо рядом с домом, когда она вот так же вечером возвращалась с работы. В тот раз ее спасло чудо в лице человека, который сам погиб спустя несколько дней после этого. Второго такого чуда уже не будет, нечего и рассчитывать.

Проехав четыре остановки на автобусе, Настя вышла и пристроилась за парочкой, которая шла в нужном ей направлении. Дорога от остановки до дома была неприятной во всех отношениях – неосвещенной, пустынной, в колдобинах, так что поздним вечером прогулка здесь не приносила ничего радостного. Увлеченная друг другом парочка благополучно «дотащила» Настю до самого подъезда и проследовала дальше, вероятно, в поисках счастья или, на худой конец, уединенного местечка.

В подъезде тоже было темно, но уже не так страшно, все-таки своя территория. Выйдя из лифта у дверей своей квартиры, она внезапно вспомнила дом Соловьева. Просторная прихожая, широкое крыльцо…

Ключи забились куда-то в угол необъятной сумки, Настя никак не могла их нашарить, бросила бесплодные попытки и нажала на кнопку звонка. К ее удивлению, по ту сторону двери было тихо. Может быть, Лешка смотрит телевизор и не слышит? Она позвонила еще раз. Никакой реакции. Пришлось все-таки искать ключи.

А Алексея дома не было. Настя припомнила, что и машины его она возле подъезда не видела. Это было странно и почему-то неприятно. Она быстро разделась, закуталась в теплый халат и уселась на кухне, поставив перед собой огромную миску с салатом из огурцов и помидоров с петрушкой и укропом.

Она любила свою квартиру, здесь ей всегда было хорошо, уютно, спокойно. Правда, квартирка крошечная, однокомнатная, в прихожей двоим не разойтись, санузел совмещенный, но Насте не было тесно. Даже вдвоем с Лешкой они чувствовали себя нормально и вполне удобно. Однако после того, как она побывала в «Мечте», ее собственная квартира стала казаться какой-то не такой. И ведь дело не в том, что Настя до этого ни разу не видела хорошего жилья. Вовсе нет. Взять хотя бы квартиру ее сводного брата Саши – хоромы, за час не облетишь. Настя бывает в семье брата раз или два в месяц, но никогда после этого квартира на «Щелковской» не кажется ей чужой, тесной и смешной. Может быть, оттого, что брат Саша изначально был другим, не таким, как она сама. У него другое образование, другое мышление, другая профессия. Александр Каменский – бизнесмен, банкир, человек богатый, энергичный, с мозгами, настроенными на коммерческую волну. Поэтому тот факт, что и живет он совсем по-другому, воспринимался как нечто совершенно естественное.

А Володя Соловьев был из той же породы, что и сама Настя. Человек, имеющий способности к иностранным языкам и живущий этим. Обыкновенный гуманитарий. Не делец, не фирмач. Переводчик. Настя могла бы точно так же работать в издательстве и переводить книги, если бы не отдала в свое время предпочтение милиции, зловонным трупам, плачущим пострадавшим и сомнительным радостям разоблачения преступников. И то обстоятельство, что она могла бы жить так же, как живет сейчас Соловьев, делало ее взгляд, которым она обводила свою квартиру, более пристальным и придирчивым.

«Почему я живу в таком убожестве? – думала она, машинально глотая салат и не чувствуя вкуса. – Почему? Я же не нищая, если судить по общепринятым меркам. Врачи и учителя получают гораздо меньше, не говоря уж о пенсионерах. Куда деньги деваются? Их хватает каждый раз строго до дня зарплаты. Наверное, я не умею их правильно тратить. И еще очень важный момент: у меня совсем нет свободного времени. А это означает, что я вынуждена покупать дорогие продукты. Когда я училась в университете, то покупала в мясном магазине почки, они стоили очень дешево, но на приготовление нужно было убить полдня. Сначала вымачивать часа четыре, потом вываривать, потом тушить. Сейчас у меня нет на это времени, я прихожу домой хорошо, если в десять вечера, а утром убегаю в восемь». Ходить по магазинам днем возможности нет, и ей приходится покупать продукты в палатках возле метро, а это значительно дороже. Раньше можно было купить «докторской» колбасы, и хотя она была омерзительной, процентов на девяносто из крахмала и бумаги, но, поколдовав над ней полчасика, можно было получить нечто вполне съедобное. Сначала поварить в воде со специями, потом положить на толстый кусок хлеба, намазать кетчупом, посыпать мелко нарубленной зеленью и чесноком, сверху положить кусок сыра – и в духовку или в сковороде под крышкой на маленький огонь. После таких манипуляций бумажно-крахмальную колбасу можно было употреблять в пищу даже не без удовольствия, но ведь сами манипуляции требовали времени. А какое уж тут время, когда приходишь домой в десять и чуть не в обморок падаешь от голода? Вот и приходится покупать карбонад или построму, это раза в три дороже, зато вкусно и не требует готовки. Отрезал – и можно есть.

Все равно, даже если бы Настя вдруг начала экономить на еде, ей не удалось бы скопить денег на такой дом, как у Соловьева. Это совсем другой уровень доходов. И она никак не могла понять, почему человек, знающий три иностранных языка, может жить в таком удобном и красивом доме, а другой человек, знающий пять языков, да к тому же приносящий обществу пользу своей тяжелой, грязной, но такой необходимой работой, так вот этот второй человек вынужден по своим доходам жить в крошечной тесной квартирке с совмещенным санузлом. Она ни минуты не сомневалась в том, что ее бывший возлюбленный – человек честный. Он не вор и не мошенник. И деньги у него чистые, честно заработанные. Просто есть некоторая неправильность, что ли, в том, как устроена наша сегодняшняя жизнь. И следствием этой неправильности как раз и является то различие, которое существует между Настей и Соловьевым и которого, по строгому счету, быть вообще-то не должно.

Внезапно она поймала себя на том, что с удовольствием думает о Соловьеве. И о том, что завтра опять поедет к нему.

«Ты не права, Настасья, – устало сказала она себе.– Ты должна работать, а ты продолжаешь думать об удовольствии. Выкинь из головы всякие глупости, ты уже не в том возрасте, когда простительно делать такие ошибки. Тем более во второй раз».

Настя доела салат, вымыла миску, постояла минут пятнадцать под горячим душем, чтобы расслабиться и согреться, и залезла в постель. Она хотела было позвонить родителям мужа в Жуковский – может быть, он поехал их навестить. Уже потянулась к телефонной трубке, но остановилась. Не надо. Подумает еще, что она его проверяет. И потом, а вдруг его там нет и родители не знают, где он? Уж что-что, а задачи «поймать» Лешку она себе никогда не ставила. И совсем не потому, что была стопроцентно уверена в его бесконечной верности. Леша – нормальный живой мужчина, которому в любой момент может понравиться красивая, интересная, сексуальная женщина, совсем не похожая на Настю, такую невзрачную, холодноватую и совершенно лишенную сексуальности. С точки зрения теории вероятностей, это было вполне допустимо, но Настя никогда не считала, что ей необходимо об этом знать. Зачем? Из без малого тридцати шести прожитых лет она знакома с Чистяковым двадцать. Больше половины жизни. Они состарятся вместе, они всегда будут рядом, и, что бы ни случилось, они останутся самыми близкими друг другу людьми. Это утверждение проверено опытом и сомнению не подлежит. И потом, разве сама она без греха? Вот уж нет.

Короче говоря, Лешкиным родителям она звонить не стала. Но когда уже собралась погасить свет, зазвонил телефон.

– Настя? – послышался в трубке неуверенный голос.

Павел Иванович, отец Саши Каменского. Ну и Настин, разумеется, тоже.

– Да, я слушаю, – ответила она, пытаясь скрыть удивление.

Каменский-старший звонил крайне редко. С Настиной матерью он развелся, когда Настя была совсем крохой, и с дочерью общался только по большим праздникам, и то по телефону. Правда, после того, как Настя подружилась с сыном отца от второго брака Александром и его женой Дашей, Павел Иванович вроде бы тоже начал звонить почаще. Но все равно он как был, так и остался для Насти абсолютно чужим человеком, к которому она не испытывала ровно ничего – ни симпатии, ни неприязни. Второго мужа матери, своего отчима, Настя обожала, боготворила и всю жизнь называла папой, а Павла Ивановича для нее как бы не существовало.

– Настя, я звоню, чтобы предупредить… – Павел Иванович замялся. – Там с Дашенькой беда, и твой Алексей поехал Саше помочь.

– Что с Дашей? – перепугалась Настя.

– Ну… там… это… – мямлил Каменский-старший, но Настя уже сама догадалась.

Даша была беременна, четвертый месяц. Наверное, выкидыш.

– Как это случилось?

– Не знаю. Саша позвонил примерно часа два назад уже из больницы. Сказал, что Алексей должен привезти какого-то хорошего врача. Заодно попросил меня тебе позвонить, чтобы ты не волновалась. Ты не сердись, Настя, что твоего мужа на ночь глядя из дома выдернули, но Саша в такой панике, он так переживает за Дашеньку. Пусть Алексей побудет с ним. Хорошо?

– Хорошо. Спасибо, что позвонил, – ответила Настя.

«Спасибо, что позвонил сегодня, а не завтра, – добавила она мысленно. – Я пришла домой час назад. И, будь у меня другой характер, я за этот час уже с ума сошла бы от волнения, куда это мой муж подевался без предупреждения, даже записки не оставил. А ты, папенька, вместо того чтобы звонить мне каждые пять минут, стараясь поймать прямо у порога, когда я приду, и не заставлять нервничать, звонишь черт знает когда. Кино, что ли, по телевизору смотрел? Твое счастье, что у меня характер спокойный и я в панику не впадаю с первой же секунды. С Дашенькой беда… Меня ты за всю жизнь ни разу не назвал Настенькой. Боже упаси, я не ревную. Дашка – изумительное существо, живое чудо с синими глазами, я сама ее люблю ужасно, и мне трудно представить человека, который мог бы ее не любить. Но ведь я твоя дочь. Или нет? Или я для тебя просто ребенок женщины, на которой ты когда-то был женат, совершенно случайно, по глупости и очень недолго?»

Но думать о Павле Ивановиче было неинтересно, он слишком мало значил в Настиной жизни. Гораздо больше ее обеспокоило здоровье жены брата. Первому ребенку – маленькому Сашеньке – не было еще и года, он родился в начале июня. Настя с самого начала не была уверена, что Даша поступает правильно, собираясь рожать второго ребенка с таким маленьким интервалом. Но ей очень хотелось девочку. И Саня был так счастлив! Бедная Дашунька, будет жаль, если ребенка не удастся сохранить. Хотя, с другой стороны, какие ее годы! Двадцать лет. Еще успеет родить с десяток, было бы желание. Главное, чтобы сейчас не случилось ничего серьезного, влияющего на способность к зачатию и вынашиванию плода в будущем.

Значит, Лешка где-то в больнице, рядом с Сашей. Что ж, это правильно, Лешка человек уравновешенный и хладнокровный, иногда даже чересчур, но в данном случае это как раз то, что нужно, чтобы сдерживать паникующего Сашу. И врачи экстра-класса среди его знакомых действительно есть. Он когда-то работал на полставки в НИИ медтехники, разрабатывал программы компьютерной диагностики и с тех пор оброс обширными знакомствами в медицинских кругах. Привез, наверное, какое-нибудь светило. Настя представила себе, как позвонил Саша и срывающимся от страха голосом заорал, что у Даши кровотечение и он не знает, что делать. Дашка умирает! Саша Каменский обладал удивительной способностью мгновенно начинать видеть все в черном свете и считать, что все кончено и поправить уже ничего нельзя. Причем, что характерно, его бизнеса это почему-то совершенно не касалось и проявлялось только тогда, когда речь шла о Даше. Наверное, он ее любил до умопомрачения и совершенно терял рассудок, когда с ней что-нибудь случалось. Конечно, Леша тут же сорвался и поехал приводить Саню в чувство и брать дело в свои руки. Какие уж тут записки…

Внезапно Настя снова включила свет и потянулась к телефону. Номер Соловьева она успела набрать прежде, чем ответила сама себе на вопрос: зачем она это делает?

– Я тебя разбудила? – виновато спросила она, услышав в трубке его мягкий голос.

– Нет, я поздно ложусь.

– Как твои дела?

– Спасибо, хорошо. Ты звонишь, чтобы спросить об этом?

– Честно говоря, я сама не знаю, зачем звоню. Но, по всей видимости, мне этого очень захотелось. Иначе я бы этого не сделала.

– Логично, – усмехнулся Владимир Александрович. – Даже в таком тонком и эмоциональном вопросе ты пытаешься оперировать логикой. А как твои дела?

– Тоже нормально. Как обычно.

– Ты дома?

– Конечно. Где еще я могу быть в такое время?

– А как же муж? Не боишься, что он услышит, как ты со мной разговариваешь?

– Не боюсь. Если бы боялась, не звонила бы.

– Тоже логично, – согласился он. – В любом случае я рад, что ты позвонила.

– Правда?

– Правда.

В его голосе она снова услышала те интонации, от которых когда-то начинала кружиться голова.

– Человек быстро привыкает к хорошему, – продолжал Соловьев. – Позавчера ты мне позвонила, вчера приехала, и сегодня у меня уже появилось чувство, что мне чего-то не хватает. А вот ты сейчас позвонила, и я понял, чего именно. Я уже соскучился по тебе.

– Я тоже, – улыбнулась она. – Я завтра приеду, если у тебя нет других планов.

– В котором часу?

– Около восьми. Договорились?

– Я буду ждать.

– Целую тебя, – мягко сказала она. – Спокойной ночи.

Вот так, Соловьев. Ты уже по мне скучаешь. С чего бы это? Я-то ладно, про меня речь не идет, я всегда неровно к тебе дышала. Но ты? Ты же меня за человека не держал. Я для тебя была всего-навсего взрывоопасной маминой дочкой, которая может причинить кучу неприятностей, если обращаться с ней неаккуратно. Приборчик такой. Тогда, двенадцать лет назад, ты страшно испугался, что, оттолкнув меня, навлечешь на себя гнев научного руководителя, а близость со мной может неизбежно привести к обсуждению вопроса о твоем разводе и женитьбе на мне. Ты меня не любил и жениться на мне не хотел. Но тебе и в голову прийти не могло, что о нашем романе моя мама никогда не узнает. Ты был уверен, что я все ей рассказываю. А у меня такой привычки никогда не было. Мама узнала об этом много лет спустя и, надо сказать, ужасно удивилась. Короче, испугавшись моей мамы, ты начал со мной спать и, испугавшись ее же, впоследствии меня бросил. А сейчас наши отношения тебе ничем не угрожают. Ты не женат, зато я замужем. Поэтому ты прочно застрахован от матримониальных поползновений с моей стороны. А если такое и случится, то твоя болезнь – лучшая защита. Никто и ни при каких условиях не сможет заставить тебя жениться на ком бы то ни было. Поэтому теперь можно и пофлиртовать. Сейчас жизнь у тебя скучная, одинокая, и хоть ты и бодришься, делаешь вид, что никто тебе не нужен, но на самом-то деле это не так. Ты всегда был душой компании, ты постоянно был в центре внимания, а за каких-то два года нельзя полностью измениться, отойти от годами сформированных привычек и стереотипов. Тебе нужен рядом человек, который бы тебя любил. При этом твои чувства никакого значения не имеют. Можно и обмануть ради такого случая. Ты говоришь, что скучаешь по мне? Возможно. Завтра ты начнешь делать вид, что увлекся мной, и вот это уже будет неправдой. Ты будешь притворяться, чтобы я продолжала приезжать, чтобы ты по-прежнему чувствовал мою влюбленность, ощущал ее, дышал ею. Эмоциональный вампир. Господи, как сильно я тебя любила…