Светлый лик смерти Маринина Александра

Томчак вернулся в свой кабинет и тут же позвонил жене.

– Передай Галочке, что все в порядке. Парня не отчислят. Выговор, конечно, влепят, но это ерунда. Главное, в армию не загремит.

Тем же вечером счастливая мать явилась домой к Томчакам с шампанским и огромной коробкой конфет и долго благодарила Славу, глотая слезы и преданно глядя ему в глаза.

А на следующий день Томчаку принесли на визирование приказ об отчислении студента. У него в глазах потемнело.

– Оставьте мне приказ, – сказал он кадровику, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать на него, – и принесите все материалы. Я должен быть уверен в том, что подписываю.

Он был уверен, что в отделе кадров, как всегда, все перепутали и принесли на визирование старый вариант приказа, подготовленный еще вчера утром, до его разговора со Стрельниковым. Через десять минут у него на столе лежали материалы – копия протокола об административном правонарушении и официальное сообщение из милиции, на котором сверху стояла виза Стрельникова: «В приказ об отчислении». И дата. Не вчерашняя, а сегодняшняя.

Томчак рванулся в кабинет к ректору.

– Володя, ты что, забыл о нашем вчерашнем разговоре? Ты же мне обещал не отчислять мальчишку. Дай указание кадровикам переделать приказ.

– Он будет отчислен, – жестко сказал Стрельников. – Иначе мы никогда не наведем порядок в этом болоте. Ты же мой зам, ты должен это понимать так же отчетливо, как и я. Студенты распустились вконец, они пропускают занятия, некоторые вообще являются только на сессию, и управы на них никакой нет. Учатся кое-как, спустя рукава, стало быть, и знания выносят отсюда слабые. Институт потерял лицо, наши выпускники давно уже перестали считаться хорошими специалистами. Престиж вуза упал ниже некуда. А мы с тобой, Славка, должны этот престиж поднять на прежнюю высоту, и даже еще выше. Это наш с тобой институт, это наше с тобой лицо.

– Но я пообещал его матери, что все будет в порядке.

– Извинись перед ней и вали все на меня. Скажи, мол, это Стрельников такая сволочь, а ты сделал все, что мог. Давай лучше обсудим вот что…

Его ни капли не интересовала судьба несправедливо наказанного студента, сейчас его мысли были поглощены тем, чтобы провести на базе института межвузовскую конференцию, посвященную обмену опытом использования внебюджетных средств.

Идти домой в тот день Томчаку не хотелось. Он живо представлял себе, что скажет Лариса, и понимал, что она будет права. Но действительность превзошла все ожидания, даже самые худшие. С женой просто сделалась истерика. Она кричала почти час, вытирая слезы и то и дело принимаясь капать себе валокордин. В целом это были вариации на тему двух основных тезисов: как мы теперь будем смотреть в глаза несчастной матери и почему ты позволяешь Стрельникову так с собой обращаться, почему его просьбы для тебя закон, а твои просьбы ничего для него не значат, ты же человек, личность, ты его друг, а не дерьмо собачье.

Конфликты более мелкие случались довольно часто, благо поводы для них Владимир Алексеевич Стрельников давал постоянно. И Лариса Томчак, и Анна Леонтьева ненавидели его с каждым днем все сильнее, хотя так и не смогли понять, почему их мужья все это терпят и все прощают.

За три недели, проведенные Любой Сергиенко в доме у Томчаков, в ее уши были выплеснуты все годами накопившиеся обиды на ее бывшего любовника. Она слушала, холодея он ужаса. Неужели этот деспот, этот бесцеремонный хам – тот Володя Стрельников, которого она обожала и за которого хотела выйти замуж? С ней он был чудесным, веселым, заботливым, делал широкие жесты, дарил подарки и возил в интересные места, постоянно преподносил неожиданные сюрпризы. Она хорошо помнила ту поездку в аэропорт, когда Володя шикарным жестом дал ей служебную машину. И поездка-то была совсем необязательная, она никого не встречала, наоборот, ее подруга улетала в США, уезжала на три года работать по контракту. Накануне, как водится, друзья и родственники собрались у нее, чтобы коллективно выпить и попрощаться, но ведь не на всю жизнь, она же не на постоянное жительство уезжает, да и в отпуск будет приезжать. О том, чтобы ехать на следующее утро в Шереметьево провожать ее, и речи не было, Люба была уверена, что провожать будет только муж. Однако за разговорами выяснилось, что приезд близких друзей в аэропорт в таких случаях считается хорошим тоном. Вроде так положено в приличном обществе. Люба, конечно же, считала себя принадлежащей к приличному обществу и решила, что тоже должна обязательно явиться завтра в Шереметьево. Вот и явилась. Разве она знала, какой ценой досталась Леонтьевым эта ее поездка на служебной машине?

Долгие месяцы, проведенные в Турции, Люба Сергиенко мечтала о том, как вернется в Москву, к Стрельникову, как будет любить его, как станет его женой. Ее поддерживала и согревала мысль о том, что после всех мучений она вернется в царство любви. Но оказалось, что вернулась она в царство ненависти. Лютой, жгучей, от которой судорогой сводит пальцы рук и перехватывает горло, слепой яростной ненависти.

Тяжелые сумки оттягивали руки, но Татьяна не злилась, напротив, ее даже радовала эта тяжесть. Обычно хозяйством занималась ее родственница, живущая вместе с ней сестра ее первого мужа, освобождая Татьяне время для основной работы и для хобби. Хобби у нее было занятным: Татьяна Образцова, старший следователь Санкт-Петербургского УВД, в свободное от работы время писала детективы под псевдонимом Татьяна Томилина. И хотя занималась она этим уже несколько лет, все равно никак не могла привыкнуть к тому, что газеты называют ее «русской Агатой Кристи», книги на прилавках не залеживаются, а сама она входит в пятерку лучших детективистов страны. Ей казалось, что все это к ней не относится, а если и относится, то все равно это не более чем милая шутка. Она была хорошим следователем и искренне считала свою работу главным в собственной жизни.

Татьяна несколько дней назад вернулась из отпуска, который проводила на юге со своим третьим мужем и его девятилетней дочкой Лилей. Муж жил в Москве, и оставшиеся до окончания отпуска две недели Татьяна решила провести вместе с ним в столице, варя ему борщи и жаря котлеты. Занятие это ей нравилось, тем более что Владислав, которого Татьяна называла Димой, был благодарным потребителем ее кулинарных шедевров, ел с завидным аппетитом и не уставал нахваливать приготовленные блюда. Конечно, в Питере она этим ни за что не станет заниматься, потому что, во-первых, некогда, а во-вторых, у нее есть замечательная родственница Ирочка Милованова, добровольно взявшая на себя все заботы по домашнему хозяйству во имя процветания отечественной детективной литературы. Но здесь, в Москве, ухаживать за мужем и стоять у плиты было приятно, тем паче голова ничем особенным не занята, и можно, разделывая мясо и нарезая овощи для салата, обдумывать сюжетные повороты новой повести.

В это время дня народу на Калужско-Рижской линии метро было немного, и в вагоне Татьяне удалось сесть в уголке, пристроив на полу объемистые сумки с покупками. Рядом с ней села молодая женщина, которая сразу же уткнулась в книжку. Татьяна привычно скосила глаза на раскрытые страницы – ей всегда было интересно, какие книги люди читают в транспорте – и улыбнулась. Сидящая рядом пассажирка читала ее последнюю книгу, «Повернись и уйди». Такое иногда случалось, в городском транспорте Татьяне попадались люди, читающие ее книги, и каждый раз это почему-то невероятно волновало ее. Она начинала всматриваться в лица этих людей, стараясь угадать, сколько им лет, какой у них характер, чем они занимаются, нравится ли им то, что они читают, и вообще, почему они покупают ее книги. Татьяна даже заговаривала с продавцами книг, выясняя, кто по большей части покупает ее повести и романы. В целом категория ее читателей была примерно такой: все женщины, а мужчины – после сорока. Приверженцы классического психологического детектива с интеллектуальной загадкой и без чернухи. Люди, чей вкус сформировался под влиянием Агаты Кристи, Жоржа Сименона и братьев Вайнеров. Однажды Татьяне позвонил очень известный писатель, один из мэтров отечественного детектива, чтобы выразить ей свое восхищение. Представившись, он осторожно добавил:

– …если это имя вам что-нибудь говорит.

– Господи! – изумленно воскликнула она. – Да я же выросла на ваших книгах!

– Что ж, вы хорошо росли и выросли в хорошего писателя, – с улыбкой ответил ей классик.

Комплимент был для нее особенно ценен, потому что именно на этого писателя она равнялась, считая его книги эталоном жанра.

Татьяна исподтишка разглядывала сидящую справа женщину. Молодая, очень красивая, кожа покрыта ровным светло-кофейным загаром. Самой Татьяне никогда не удавалось так загореть, кожа у нее была молочно-белой и моментально сгорала, так что на юге приходилось большей частью сидеть в тени, выползая под солнечные лучи только рано утром и ближе к закату. На читательнице был шелковый светло-зеленый костюм, красиво сочетавшийся с загорелой кожей и многочисленными золотыми украшениями. Длинные ногти, покрытые ярким лаком, выглядели несколько вульгарно, но в целом красавица была очень эффектна. «Интересно, – подумала Татьяна, – что может привлекать такую девицу в моих книжках?»

Девушка читала увлеченно, а Татьяна заглядывала в текст, пытаясь представить, какое впечатление производит на нее тот или иной абзац. Ну надо же, читает ее книгу и даже не подозревает, что автор сидит рядом с ней, даже их локти соприкасаются. Такие мгновения всегда будоражили Татьяну Образцову.

Наконец читательница собралась выходить. Она закрыла книгу и еще некоторое время сидела, держа ее на коленях и задумчиво глядя куда-то в пространство. Теперь прямо на Татьяну смотрела ее собственная фотография, помещенная на обложке. Фотография была удачной и даже нравилась самой Татьяне, хотя вообще такое случалось крайне редко. Несмотря на привлекательную внешность, она была на удивление нефотогенична и на снимках обычно получалась плохо. Милое округлое лицо выглядело оплывшим и опухшим, словно с перепоя, а глаза почему-то делались маленькими, поросячьими. Что поделать, камера любит не всех. «Любопытно, что будет, если девушка сейчас повернет голову и увидит меня? А потом бросит взгляд на обложку. Может получиться ужасно смешно».

Но девушка к Татьяне не повернулась. Она спокойно убрала книгу в сумочку и, когда поезд остановился у платформы, вышла из вагона. Сначала она показалась Татьяне высокой, но потом стало понятно, что у нее просто очень высокие каблуки.

Проводив ее глазами, Татьяна снова вернулась мыслями к своей новой повести. Примерно первая треть была уже придумана и выстроена по эпизодам, но это всегда было самой легкой частью работы. Начало писать нетрудно, придумывай в полное свое удовольствие, а вот после двух третей начинается самая морока. Все должно быть увязано, ни одна сюжетная линия не должна обрываться без каких-либо объяснений, судьба каждого персонажа должна быть так или иначе обозначена. И, конечно же, в последней трети текста предстояло решать самый главный вопрос: хороший будет конец или плохой? Всех преступников разоблачат и накажут или не всех? Или вообще ни одного, а милиция останется с носом? Может, для трагизма убить кого-нибудь из «хороших», например, при задержании? А для равновесия и общей справедливости можно и кого-нибудь из «плохих» уложить рядышком. Но если сделать так, то не будет ли перебора по части трупов? Все-таки обилие убитых – признак дурного вкуса, но и когда их мало, тоже не годится. Очень трудно найти и точно соблюсти ту грань, которая разделяет психологический триллер и боевик. Так чем же закончить книгу? Какой нарисовать конец? Татьяна никогда не знала этого с самого начала. Большой опыт следственной работы говорил о том, что абсолютной победы почти никогда не бывает. Но есть ведь и законы жанра… Одним словом, вопрос о концовке произведения был для нее самым мучительным.

Погруженная в размышления, она не заметила, как добралась до квартиры в Черемушках. Мужа, естественно, дома еще не было, он явится не раньше восьми. Не успела Татьяна снять куртку и туфли, как зазвонил телефон.

– Татьяна Григорьевна? – раздался в трубке ледяной голос, принадлежащий первой жене Владислава Стасова Маргарите.

– Да, – вздохнула Таня, – я вас слушаю, Маргарита Владимировна.

– Я договаривалась со Стасовым, что он сегодня возьмет Лилю дней на пять, мне нужно ехать на кинофестиваль в Прагу.

– Раз вы договаривались, значит, возьмет. Не беспокойтесь, Маргарита Владимировна.

– Но мне через полчаса нужно выезжать в аэропорт, – возмутилась Маргарита, – а Лиля до сих пор дома. Что ваш муж себе думает?

– Маргарита Владимировна, Лиля – большая девочка и вполне может побыть дома одна часов до восьми. Вечером Стасов ее заберет.

– Ну уж нет! – внезапно взорвалась бывшая жена. – Я должна быть уверена, что с моим ребенком все в порядке. Я хочу передать ее отцу с рук на руки и улететь со спокойным сердцем.

– Ничем не могу вам помочь, – хладнокровно отозвалась Татьяна. – Если через полчаса вы должны уезжать, то вам придется оставить Лилю одну. За полчаса я не смогу найти для вас Стасова и доставить к вам в Сокольники. Это нереально.

– Ну ладно, – сдалась Маргарита, обожавшая поскандалить и повыяснять отношения, но быстро теряющая запал и все-таки рано или поздно прислушивающаяся к голосу разума. – Я поеду пораньше и по дороге в аэропорт сама завезу к вам Лилю. Надеюсь, вас-то я дома застану?

– Застанете, – пообещала Татьяна, – я никуда не уйду.

Разговоры с первой женой своего третьего мужа невероятно развлекали ее. Красавица Маргарита с роскошным стройным телом и потрясающими ногами, знаменитыми на всю киношную общественность, никак не могла взять в толк, что нашел ее супруг в рано располневшей грузной Татьяне, в разговорах со Стасовым презрительно называла ее «коровой с поросячьими глазками» и всячески демонстрировала недоумение по поводу странного выбора Владислава, у которого, по ее представлениям, должен быть совсем другой вкус. К тому моменту, когда Стасов познакомился с Татьяной, он был в разводе с Маргаритой уже три года, но это вовсе не означало, что бывшая жена перестала лезть в жизнь бывшего мужа.

Разумеется, бывшая жена новую жену люто ненавидела, хотя поводов для этого не было никаких. У Риты был любовник, с которым она разъезжала по международным кинофестивалям, сходиться со Стасовым снова она и не думала, так что Татьяна вроде бы ничего у нее не отняла и не украла. Но сам факт, что после нее, признанной красавицы, вращающейся в самых элитных кругах киношной богемы, Стасов посмел выбрать себе «вот это», возмущал Маргариту Мезенцеву, в замужестве Стасову, до глубины души. И даже тот факт, что жениться на самой Маргарите после развода охотников не нашлось, а Таня, которая была на три года моложе ее, выходила замуж уже в третий раз, иными словами, пользовалась, что называется, повышенным спросом, так вот, даже этот факт Риту не вразумил и не заставил задуматься.

Если им приходилось общаться, дамы соблюдали парламентскую вежливость, называя друг друга не иначе как по имени-отчеству, при этом одна источала яд и презрение, а другая откровенно забавлялась. Сейчас Татьяне Образцовой было тридцать пять, и тринадцать лет следственной работы давно уже приучили ее не реагировать на эмоции собеседника. Иные подследственные обливали ее таким ядом и презрением, что рядом с ними выпады Маргариты выглядели не более чем выступлением пятилетнего ребенка на детсадовском утреннике по сравнению, например, с игрой Михаила Ульянова в шекспировском «Ричарде III».

Минут через сорок раздался звонок в дверь. Рита, не переступая порог квартиры, впихнула в прихожую девятилетнюю Лилю и буквально зашвырнула следом сумку с ее вещами. Чмокнув девочку в лобик и велев ей слушаться папу, она шагнула в лифт и исчезла.

– Как дела в школе? – поинтересовалась Татьяна, с улыбкой наблюдая, как девчушка старательно расшнуровывает высокие ботинки.

– Как обычно. Две пятерки, по арифметике и по русскому. Тетя Таня, а что у нас сегодня на ужин?

– Еще не знаю. Продуктов много, надо решить, что из них готовить. А у тебя есть предложения?

– Сделайте, пожалуйста, картофельные пирожки с мясом, – попросила Лиля. – Я их ужасно люблю, а мама не умеет их делать.

– Можно, – согласилась Татьяна. – Папа тоже их любит. Хотя нам с тобой, Лилечка, не надо было бы этим увлекаться. При наших фигурах мясо с картошкой – далеко не самое лучшее.

Лиля была крупной девочкой, ростом пошла в двухметрового Стасова, а лишний вес появился у нее в раннем детстве как следствие неумеренного потребления бутербродов с белым хлебом и сырокопченой колбасой, а также конфет и пирожных. Как ни смешно, но внешне Лиля была куда больше похожа на Татьяну, чем на родных маму и папу.

– Да ладно, тетя Таня, один разочек-то можно.

– Ну если только разочек, – сдалась Татьяна.

Она отправилась на кухню, оставив Лилю в комнате с книжкой в руках. Если под рукой была библиотека, девочку можно было оставлять одну на сколь угодно долгое время, она не скучала и не требовала к себе внимания, лишь бы было что почитать. Места в однокомнатной квартире Стасова было маловато, зато библиотека огромная.

Когда мясо было уже приготовлено и Татьяна начала прокручивать через мясорубку сырой картофель, в кухне возникла Лиля.

– Тетя Таня, а может, вам лучше отправить меня к тете Ире в Петербург?

– С чего это?

– Чтобы я вам тут не мешала.

– Ты нам не мешаешь, – улыбнулась Татьяна. – Откуда эти странные мысли? Нам втроем всегда было хорошо, разве нет? Или тебя что-то не устраивает? Тебе, наверное, больше нравится, как Ира готовит. Ну-ка признавайся! Ты надеешься на то, что она будет каждый день печь для тебя пирожки с капустой, да?

– Дети не должны спать в одной комнате со взрослыми, – очень серьезно изрекла Лиля.

– Интересная мысль, – так же серьезно кивнула Татьяна, которая давно уже привыкла к неожиданным высказываниям падчерицы. – И откуда же ты ее выкопала?

– Не смейтесь, тетя Таня, вы сами знаете, что это правда. Вы с папой – муж и жена и должны спать отдельно, а не в одной комнате со мной.

– Но на юге мы же прекрасно спали в одной комнате.

– Это было неправильно, – упрямо возразила девочка.

У Татьяны запылали щеки, но она тут же одернула себя. Нет, им со Стасовым не в чем себя упрекнуть. За год, что они женаты, им неоднократно приходилось спать в одной комнате с Лилей, но они никогда ничего себе в этой ситуации не позволяли, находили другие возможности. Да и потом, им ведь не по двадцать лет, ей самой – тридцать пять, Владиславу – тридцать девять, так что шило в одном месте не свербит и вынужденное воздержание дается без труда. Откуда же такие мысли в голове у ребенка?

– Так, Лиля, – строго сказала она, – признавайся, что ты сейчас читаешь?

– «Замок Броуди» Кронина. Вы не думайте, тетя Таня, я там все понимаю. Папа сказал, что мне можно.

– Ну, раз папа сказал, тогда конечно. Только имей в виду, что нельзя равнять книжки и настоящую жизнь, понимаешь? Мы с папой тебя очень любим и всегда радуемся, когда нам удается побыть всем вместе. А все остальное просто выкинь из головы. И не смей никогда думать, что ты можешь нам помешать. Когда люди любят друг друга, они не могут мешать. Усвоила? А если ты скучаешь по Ирочке и хочешь побывать в Питере, то мы это и так устроим. Ты можешь приехать к нам во время каникул, например, в ноябре. Кстати, как тебе нравится Кронин?

– Нравится, – уклончиво ответила Лиля. – Но вы пишете лучше. Я вас больше всех писателей люблю.

Татьяна не выдержала и расхохоталась.

– Лилька, ты меня уморишь когда-нибудь своими оценками! Где Кронин, и где – я? Разные эпохи, разные страны, разная тематика, да разные жанры наконец. Разве можно нас сравнивать? Уверяю тебя, если бы я взялась написать роман о семье, где деспотичный отец калечит жизни своим дочерям в угоду собственному честолюбию, у меня получилось бы намного хуже, чем у Кронина. Можешь мне поверить.

Разговаривая, Татьяна продолжала прокручивать сырой картофель, попутно помешивая фарш на сковородке. Почти все сделано, осталось совсем немного. Когда придет Стасов, нужно будет только быстренько слепить пирожки и бросить их в кипящую воду. Пока он будет мыть руки и есть грибной суп, как раз все и поспеет.

Стасов явился почти в девять, огромный, зеленоглазый и веселый. Он уже знал, что дома его ждет дочь, поэтому по дороге с работы купил специально для нее сырокопченую колбасу, которую Лиля обожала больше всех лакомств на свете. Он горячо нахваливал грибной суп, шумно радовался картофельным пирожкам и со смехом рассказывал о том, как разговорился с продавщицей книжного лотка, расположенного в том магазине, куда он заскочил за колбасой для дочери.

– У нее на прилавке четыре твои книжки лежат. Я делаю умное лицо и спрашиваю, дескать, как Томилина расходится. Она мне отвечает, что раскупается очень хорошо, и она сама твоя поклонница, и все ее знакомые, но у них есть к тебе претензии. Я, конечно, поинтересовался, какие именно. Продавщица в ответ спрашивает, а с чего это я так интересуюсь? Пришлось сказать, что я твой литературный агент.

– А почему не муж? – удивилась Татьяна. – Продавщица была молодая и красивая и ты решил построить ей глазки и скрыть свое женатое положение?

– Глупая ты. Мужу про жену воспитанные люди никогда ничего плохого не скажут. А литературный агент – это как раз та фигура, которой можно высказать критические замечания, если таковые имеются. Между прочим, продавщица была средних лет, хорошо за полтинник. Очень образованная тетка, кандидат филологических наук. И вместо того, чтобы преподавать русский язык и литературу в каком-нибудь институте, стоит целый день за прилавком, книгами торгует.

– Не отвлекайся, Стасов. Так какие ко мне претензии у читателей? Мало секса и насилия?

– Никогда не догадаешься. Даю тебе три попытки. За каждую неудачную попытку будешь класть на мою тарелку новый пирожок. Идет?

– Начали, – кивнула Татьяна. – Мало динамизма и много логических рассуждений.

– Давай одну штуку. Пока ты будешь думать над второй попыткой, я как раз его съем.

Татьяна задумалась. Сцен секса, мордобоя, погонь и головокружительных драк на крышах высотных домов в ее книгах почти не было, это и отличало их от боевиков, которые предназначались совсем другой читательской аудитории. Именно эти претензии она обычно и слышала от молодых мужчин. Что же могло не понравиться в ее произведениях тем, кто считает себя ее поклонниками?

– Грустный финал, – неуверенно предположила она.

– Давай второй пирожок. Осталась последняя попытка.

– А если я не угадаю?

– Если не угадаешь, поедешь завтра со мной по магазинам покупать кухонную технику. Всякие там кофемолки, кофеварки, мясорубки и прочие бытовые комбайны. Я знаю, ты считаешь кухонную технику барством и полагаешь, что все можно прекрасно приготовить при помощи рук и ножа. Это тебя Ирка избаловала, она же целый день дома сидит, времени у нее вагон, а чтобы приготовить еду на вас двоих, особо напрягаться не нужно. Так что в наказание за неотгаданную претензию поедешь со мной все это покупать, а потом будешь этим пользоваться. Ну так что, Татьяна Григорьевна? Придумала?

– Не все сюжетные линии доведены до логического конца.

– Ну, не знаю, – пожал могучими плечами Стасов. – Тебе виднее, конечно, но суть высказанных замечаний не в этом. Сдаешься?

– Сдаюсь.

– Только сиди на стуле крепко, а то упадешь. У тебя по ходу повествования есть сцены, когда кто-то готовит какую-то еду. Так вот, некоторые твои почитательницы попытались приготовить блюда по этим рецептам, и у них получилось невкусно. Ну не то чтобы совсем невкусно, но в целом невыразительно. А они были уверены, что получится шедевр кулинарии.

– Господи, Дима, да там нет никаких рецептов, там просто упоминание о том, что, например, некий персонаж готовит тушеные баклажаны с помидорами. И никакой технологии, никаких компонентов. Конечно, по такой скудной информации нельзя приготовить ничего путного. Это же детектив, а не кулинарная книга.

– Ну, дорогая, за что купил, за то и продаю. Книжная тетенька велела, чтобы я тебе это передал. Я и передаю. Так что сделай уважение своим читателям, когда будешь описывать очередную сцену на кухне, укажи поподробнее, что из чего делается, в какой последовательности, на каком огне и в какой посуде. Спасибо, Танюша, все было очень вкусно. Лиля, ты уроки сделала?

– Да, папа, давно уже.

– Тогда катись в комнату, стели себе на диване постель и ложись в обнимку с книжкой. До десяти часов можешь почитать.

Когда девочка вышла из кухни, Татьяна внимательно посмотрела на мужа.

– Стасов, что ты затеял?

– Ты о чем?

– О кухонной технике. Зачем тебе все это? Я живу в Питере, Лиля – со своей матерью, ты прекрасно сам себя обслуживаешь при помощи, как ты выразился, рук и ножа. Чтобы приготовить еду на одного человека, вовсе незачем покупать всю эту дорогую технику.

– Таня, давай все-таки вернемся к нашим проблемам. Я хочу, чтобы ты жила здесь. Я очень этого хочу. Если ты не можешь бросить свою работу, то следователи и в Москве нужны позарез. Я знаю, ты мне сто раз говорила, что хочешь выслужить пенсию, чтобы не зависеть от превратностей судьбы. Пожалуйста, продолжай службу здесь. Хотя я лично считаю, что тебе нужно наконец снять погоны и спокойно сидеть дома и сочинять свои детективы.

– Легко тебе говорить. А вдруг у меня завтра вдохновение иссякнет и я не смогу больше написать ни одной новой книжки? На что я буду жить?

– У тебя есть муж, который будет тебя содержать. Надеюсь, ты не забыла о моем существовании? Я зарабатываю вполне достаточно, чтобы содержать и тебя, и себя, и Лилю. Я прошу тебя, Танюша, брось ты эти глупости, переезжай сюда, а? Ты даже представить себе не можешь, как я без тебя скучаю. В конце концов, если ты боишься, ты можешь работать вместе со мной. Тут уж от творческого вдохновения ничего не зависит, а заказы будут всегда. Получишь лицензию на право заниматься частной детективной деятельностью и будешь применять свои профессиональные знания. Представляешь, как нам хорошо будет здесь вдвоем? И Ирочку наконец отпустишь на свободу, оставишь ей квартиру, пусть устраивает свою жизнь. А хозяйство у тебя много времени не займет, мы же завтра поедем и купим все необходимое. И стиральную машину – полный автомат. Только кнопки нажимай. Если захочешь, я даже посудомоечную машину тебе куплю.

Эти разговоры велись на протяжении года систематически. Стасов очень хотел, чтобы его жена жила с ним, а Татьяну мысль о переезде в Москву как-то не вдохновляла. Но не зря же говорят, что капля камень точит. В последнее время она начала поддаваться на уговоры мужа. И сейчас, сидя в маленькой тесной кухне, накормив любимого мужа сытным вкусным ужином и слушая, как возится в комнате Лиля, старший следователь Татьяна Образцова внезапно приняла решение.

– Хорошо, Дима, – тихо сказала она. – Я перееду. Ты прав, семья важнее.

Верхний свет в комнате был погашен, горели два настенных бра и торшер на высокой ножке, но полумрак был приятным и позволял видеть большую фотографию на стене: двое мужчин в костюмах для верховой езды стояли рядом, держа под уздцы огромных мускулистых жеребцов с лоснящимися ухоженными шкурами. Лицо одного из мужчин было хорошо знакомо Миле, да и вряд ли нашелся бы в современной России человек, который не узнал бы известного политика, одного из кандидатов на недавно прошедших президентских выборах. Второй мужчина на фотографии был настоящим красавцем с мужественным, хорошей лепки лицом, и именно с ним Людмиле Широковой предстояло встретиться через каких-нибудь полчаса. «Какой самец, – в нетерпении думала она, разглядывая снимок, – просто роскошный. Хорошо бы еще характер оказался не склочным и без претензий. С таким потрахаться «в легкую» – одно удовольствие».

Она уселась на диван с удобными мягкими подушками, скинула туфли на высоких каблуках, поджала под себя ноги, устраиваясь поудобнее и стараясь при этом, чтобы задравшаяся юбка создавала впечатление в меру соблазнительное, но не слишком вызывающее. Черт его знает, какой характер у этого Дербышева, а вдруг он окажется скромником, каких свет не видывал. Не случайно же у него проблемы с женщинами, хотя, если судить по внешним данным, проблем этих быть не должно совсем. Даже в первом приближении. Значит, наличествует некий дефектец, червоточинка какая-то. Не все в порядке у этого выставочного экземпляра. Но Милу это не отпугивало, она была уверена в себе, в своей привлекательности и сексуальной технике. С ней проблем не возникало пока что ни у одного мужчины, а было их в жизни Людмилы Широковой не один десяток. Да что там десяток, количество ее партнеров, в том числе и случайных, разовых, давно перевалило за сотню.

Ей было слышно, как Алик возится то на кухне, то в ванной. Тоже любопытный экземпляр, очень своеобразный, но, к сожалению, к традиционному сексу не приспособленный. Если бы он не был гомиком, Мила с удовольствием скоротала бы с ним время до прихода Дербышева. Сексуальный аппетит у нее был непомерным и уже давно перешел границы обыкновенной неразборчивости. Даже втрескавшийся в нее по самые уши Стрельников не смог удовлетворить ее необузданное стремление к плотским утехам. Конечно, в первые недели, когда они только сошлись, Стрельников ее буквально из постели не выпускал, но так не могло продолжаться вечно. И дело тут вовсе не в его физической слабости, хотя, положа руку на сердце, не родился еще тот мужчина, который смог бы единолично удовлетворять Милу Широкову более или менее длительное время. Просто есть работа, есть дела, бизнес, необходимые встречи и переговоры. Стрельников не может проводить со своей венчанной женой целые сутки напролет. Но она от него этого и не требует. Ей вполне достаточно его фактурной внешности, его денег и того образа жизни, который он ей предложил. А с сексуальными вопросами она как-нибудь сама разберется, опыт есть.

– Алик, чем вы там занимаетесь? – крикнула Мила.

– Так, кое-что по хозяйству. Вы отдыхайте, Мила, Виктор подъедет уже минут через двадцать. Сделать вам коктейль?

– Не надо, – откликнулась она, – я лучше потом выпью вместе с Виктором.

«Лучше». Ничего не лучше. Выпить хотелось смертельно, как всегда бывало перед первой встречей с новым партнером, но Мила держала себя в руках. Черт его знает, Дербышева этого, а вдруг ему не понравится, что от гостьи пахнет алкоголем. И ничего не получится. Жаль будет потраченного времени, да и обидно, мужик-то вон какой классный. Рост, фигура, лицо, верховой ездой занимается, с известными людьми дружит. Так что с выпивкой придется потерпеть.

Но Алик-то до чего забавный, просто сил нет! Плечищи – в дверь не пролезают, руки-ноги – сплошные мускулы, а разговаривает, как девица на выданье. Голосочек тоненький, интонации манерные, слащавые, гласные тянет. Умора, да и только! Конечно, Виктор Дербышев, по всему видать, не дурак, развлекать гостью до своего прихода поручил существу во всех отношениях безопасному, такому, который даму из стойла не уведет.

Внезапно Мила спохватилась. А кулон-то! Черт, надо же так, чуть не забыла. Она потянулась к сумочке, щелкнула замком, достала серебряную подвеску – маленького крылатого Купидона с луком и стрелой – и засунула поглубже между диванными подушками. Этим нехитрым приемом Мила пользовалась уже давно, и, несмотря на простоту, он всегда оказывался достаточно эффективным. Случалось, что партнер Миле очень нравился, но иногда она чутьем многоопытной женщины понимала, что он может сорваться с крючка, и это свидание будет первым и последним. Тогда, если через два-три дня звонка от кавалера не было, она звонила сама и извиняющимся голосом говорила, что потеряла в его квартире кулон. Дальнейшее было делом техники и практически всегда Миле удавалось. Если же партнер ей не нравился или необходимости в предварительном обеспечении следующего свидания не возникало, она перед уходом незаметно забирала подвеску.

– Мила, у вас все в порядке? Вам удобно? – послышался голос гомосексуалиста Алика. – Виктор приедет через пять минут.

Погруженная в свои мысли, Людмила не обратила внимания на то, что голос вдруг утратил забавную дурацкую манерность и писклявость, стал звучным, красивым и совершенно нормальным. Но каким-то не таким.