Светлый лик смерти Маринина Александра

– Вот это да! – выдохнул Коротков. – Стоит только мне выйти из комнаты, как обязательно что-нибудь случается.

Лариса Томчак и Анна Леонтьева были знакомы много лет, но по-настоящему близкими подругами так и не стали. И не то чтобы этому что-то мешало или они не нравились друг другу, просто в сближении не было необходимости. Они регулярно перезванивались, благо поводов для этого было множество, поскольку мужья последние годы работали вместе.

Жена Стрельникова Алла тоже была их общей приятельницей, но только в тот период, пока сам Стрельников еще жил с ней вместе. После того как он ушел от жены и стал всюду возить с собой Любу, Ларисе и Анне пришлось резко перестраиваться. Алла нравилась им обеим, она была зрелой умной женщиной, их ровесницей, а Люба, которая была моложе их почти на двадцать лет, казалась им девчонкой, с которой даже поговорить не о чем. Детский сад, одним словом.

Труднее было, конечно, Ларисе, потому что Томчак и Стрельников в свое время купили соседние дачные участки. Приезжая на дачу, Лариса почти всегда встречалась с Аллой Стрельниковой и каждый раз с замиранием сердца ждала вопросов о новой возлюбленной Владимира Алексеевича. Собственно, дело было не в самих вопросах, а в том, что за этими вопросами стояло. «Мы с тобой были хорошими приятельницами, мы почти дружили, а теперь ты с легкостью отказалась от меня и принимаешь в своем доме моего мужа с новой бабой. Неужели ты не испытываешь неловкости, глядя мне в глаза?»

Лариса неловкость испытывала. И была безмерно благодарна Алле за то, что та никаких вопросов не задавала и вообще ни на что не намекала. Она вела с Ларисой Томчак отвлеченные разговоры о жизни вообще, о политической обстановке, о телевизионных передачах, о любовных историях общих знакомых и о способах засолки огурцов и капусты на зиму. Алла Стрельникова была бесспорно сильной и незаурядной женщиной, умеющей не показывать истинных чувств и не ставить собеседника в тяжелое положение. Владимир ушел от Аллы два года назад, и все эти два года Лариса Томчак и Анна Леонтьева не уставали удивляться, как можно было оставить Аллу ради Любы. Это же небо и земля! Алла – редкостная красавица, одна из тех женщин, которые с годами делаются все более привлекательными, ибо прожитые годы накладывают на тонкие черты лица печать грустной тайны и иронической улыбки. Мало того, что умная, привлекательная и умеет себя держать так, что с ней в любом обществе не стыдно показаться, так еще и одевается как картинка. Вкус безупречный, чувство стиля…

А Люба была попроще, и это еще мягко сказано. Хорошенькая, милая, спору нет, но с по-настоящему красивой Аллой ни в какое сравнение не идет. И держать себя не умеет, любая эмоция, любая мысль на лице написана, читай не хочу. Когда в былые времена друзья с женами собирались все вместе, жены принимали участие в разговорах наравне с мужьями, ибо были полностью в курсе всех дел в институте, хорошо понимали, чем отличается учебно-методическая разработка от научной, а диссертационный совет – от ученого совета. Люба же ничего этого не понимала, но поскольку ей тоже хотелось поучаствовать в беседе, то выглядело это смешно, а порой даже глупо. Не говоря уж о том, что она умудрялась, например, являться в институт в сарафане с открытыми плечами. Ты кто такая? Если ты считаешь себя женой ректора, то будь любезна одеваться соответствующим образом, на тебя же студенты смотрят. А если ты никто, то и делать тебе здесь нечего.

Дамы в душе относились к Любе Сергиенко снисходительно и чуть насмешливо, но, разумеется, внешне никак этого не проявляли. Во-первых, они были хорошо воспитаны, а, во-вторых, их мужья, Вячеслав Томчак и Геннадий Леонтьев, раз и навсегда расставили точки над i: Володя – их близкий друг, и они убедительно просят своих жен вести себя интеллигентно, ибо оценивать и осуждать чужую личную жизнь неприлично.

Впервые что-то вроде сочувствия шевельнулось в их душе, когда они узнали, что Любина подруга Людмила Широкова заняла ее место возле Стрельникова. Но сочувствие было пока еще слабеньким, шаталось на тонких подгибающихся ножках, потому что казалось, что с самой Любой все очень даже в порядке. Не зря же она не вернулась вместе с Милой, стало быть, что-то ее держит за границей, что-то более сильное, чем любовь к Стрельникову. Догадка о романе с состоятельным турецким бизнесменом выглядела в тот момент более чем убедительной, тем более Мила эти домыслы хотя и не подтверждала впрямую, но и не опровергала. И только после возвращения Любы все встало на свои места. Она стала для Ларисы и Анны объектом не только сочувствия, но и покровительства и опеки. Они винили в случившемся как «подлую разлучницу» Милу, так и самого Стрельникова, хроническая нелюбовь к которому уже переросла к тому времени в ненависть, и потому готовы были защищать девушку при любых обстоятельствах.

Иногда Лариса и Анна собирались вместе просто для того, чтобы, как они сами говорили, «расслабиться». Процесс расслабления состоял в том, что они делали друг другу массаж лица и помогали подкрасить волосы и ресницы, подправить специальными щипчиками форму бровей, а потом лежали, нанеся на кожу лица косметические маски. Сегодня они тоже занимались наведением молодости и красоты. Они уже смыли с лица засохшую маску из минеральных грязей Мертвого моря, нанесли на кожу питательный крем и снова прилегли, ожидая, пока крем впитается. Обе они уже знали, что Мила Широкова погибла, но обсуждали эту тему крайне осторожно, словно прощупывая почву перед каждым следующим шагом.

– Как ты думаешь, Анюта, это очень дурно, что мне ее совсем не жаль? – начала Лариса.

– Да нет, – равнодушно ответила Леонтьева, – почему ты должна ее жалеть? Красивая хищница, хватает все, что плохо лежит. Она свой конец заслужила. Доблядовалась.

– Ты думаешь, ее убил один из случайных любовников?

– Уверена. И совсем не обязательно, чтобы этот любовник был случайным.

– Ты хочешь сказать..?

От неожиданности Лариса приподнялась с мягкого дивана и уставилась на приятельницу, которая по-прежнему лежала, закрыв глаза, с выражением безмятежности на блестящем от жирного крема лице.

– Ларочка, я понимаю, о чем ты думаешь, но кто знает, какие постоянные любовники были у этой дуры, кроме Стрельникова. Может быть, это какой-нибудь турок, из которого она доила деньги. Вспомни, что рассказывала Люба. Или, может быть, ее убил кто-то, с кем она жила до Стрельникова. Но я склонна думать, что все было как раз так, как ты подумала.

– Что ж, Бог правду видит, – отозвалась Лариса, снова откидываясь назад и устраивая голову поудобнее. – Во всяком случае, это закономерный исход.

– Они этого не переживут, – по-прежнему спокойно сказала Анна, имея в виду своего мужа и мужа Ларисы. – Он для них – свет в окошке. Человек, который всегда прав, даже если не прав совершенно. Если их начнут таскать в милицию, они будут его выгораживать изо всех сил.

Некоторое время женщины лежали молча, обдумывая то, о чем только что говорили намеками и недомолвками. Потом Анна снова подала голос:

– Лара, а когда Люба вернулась домой?

– В субботу. А что?

– Значит, в понедельник ее уже не было у тебя?

Лариса резко поднялась и пристально посмотрела на Анну, которая по-прежнему не открывала глаз, давая мышцам лица полностью расслабиться.

– Что ты хочешь сказать?

– Пока ничего. Чего ты так разволновалась?

– И думать не смей, – твердо произнесла Лариса. – Выбрось из головы. Люба на это не способна.

– Да, пожалуй, – все так же равнодушно согласилась Анна. – Не такой у нее характер, чтобы мстить. Верно?

– Вот именно. Ты совершенно права, Анюта, у нее не такой характер. Она будет терпеть, плакать и молчать. Уж поверь мне, я за три недели на эту мягкотелость насмотрелась.

– Конечно, Ларочка, конечно, я и не сомневалась. Но согласись, для милиции она будет являть собой лакомый кусочек. Ведь Мила забрала деньги, которые они вместе заработали, и даже за жилье свою долю не заплатила. А потом и любовника увела. Мотив-то веский, согласись.

– Не вижу ничего особенного. Девушки поехали вместе, обе оказались обманутыми и искали пути заработать деньги, чтобы вернуться домой. Дороги их разошлись, каждая зарабатывала как умела. А любовь – что ж, любовь – дело такое… Хрупкое. Сегодня она есть, а завтра нет ее, прошла, скончалась от старости. Ведь и Люба когда-то увела Стрельникова от жены. Так что никаких счетов между девушками быть не может. Они друг другу ничего не должны. Разве нет?

– Да, не должны. Раз мы с тобой так думаем, Лара, значит, так и есть на самом деле. Верно?

– Абсолютно верно, – жестко сказала Лариса Томчак и потянулась за косметической салфеткой, чтобы снять с кожи остатки невпитавшегося крема.

Что ж, между ними все было сказано. Хорошо, что они поняли друг друга с полуслова и пришли к единому мнению.

Тем же вечером, придя домой, Лариса позвонила Любе.

– Я хотела тебе сказать… – неуверенно начала она, потом продолжила более решительно: – Я тебя видела.

– Да? – равнодушно отозвалась Люба. – И что теперь?

– Ты можешь не беспокоиться. Я ничего не скажу. Конечно, не надо бы тебе этого делать… Но все равно, это уже не имеет никакого значения. Ее больше нет, и это главное.

– Да, – эхом откликнулась Люба, – ее больше нет. А все остальное значения не имеет.

Выполняя совет Анастасии не трогать Любу Сергиенко без предварительной разработки, Юра Коротков решил разузнать о ней поподробнее у друзей Стрельникова. Вот тут-то и выяснилось, что почти три недели, а если быть точным – девятнадцать дней после возвращения из Турции она провела не у мифического нового любовника, а в квартире Томчаков. Сам Вячеслав Томчак, правда, в то время жил в основном на даче, но все же два или три раза приезжал в Москву, видел у себя дома Любу и знал ее печальную турецкую эпопею со слов жены.

– Она выглядела очень подавленной, – рассказывал он Короткову, – по-моему, она даже плохо понимала, что вокруг нее происходит. Я бы сказал, она была в шоке. Представьте себе, так настрадаться на чужбине, так мечтать о возвращении домой, и узнать такое… Мало того, что Володя ее не ждет, так он еще и связался с ее подругой, которая так подло обошлась с ней в Турции, оставив без денег и вынудив платить собственные долги.

– Скажите, вы хорошо знали Широкову?

– Нет, совсем не знал. Когда Володя расстался с женой и стал жить с Любой, мы приняли ее как его будущую супругу и общались с ней довольно часто. А когда появилась Мила, мы первое время даже не знали, что это Любина подружка. Думали – так, легкое увлечение на время Любиного отсутствия, вполне простительное. Потом оказалось, что все не так просто, Мила крепко за него взялась, и Любе рядом со Стрельниковым места уже не оставалось. Все это произошло нынешним летом, а с первого сентября мы со Стрельниковым вместе не работаем. Так что о Миле у меня представление довольно смутное. Любу я знаю намного лучше.

– Как вам кажется, Люба Сергиенко могла бы мстить Миле?

– А почему нет? – усмехнувшись, откликнулся Томчак вопросом на вопрос. – Вполне. Мотив есть, и достаточно веский. Есть за что мстить. Тем более Любаша – существо на редкость злопамятное, обиды годами помнит, ничего не прощает. А вы что, всерьез ее подозреваете?

– Нет, что вы, – успокоил его Коротков. – Просто навожу справки. Как знать, может быть, и придется ее подозревать. А пока у меня таких оснований нет. Как вы думаете, Вячеслав Петрович, могла бы Люба рассказать мне о своей убитой подруге какие-нибудь полезные для следствия подробности?

Вопрос был совершенно идиотский, и задавал его Коротков вовсе не для того, чтобы услышать ответ по существу. Из того, что удалось на сегодняшний день узнать о Людмиле Широковой, вытекало, что убить ее могла не только Люба Сергиенко, но и сам Стрельников, если бы узнал о постельных похождениях своей возлюбленной. И если подозрения в адрес Стрельникова небеспочвенны, его верные друзья Томчак и Леонтьев сделают все, чтобы вывести настырных оперативников долой из своего круга. Пусть пасутся на чужих полях, нечего им нашу травку щипать. И если Томчак в глубине души подозревает, что его друг мог оказаться убийцей, он сейчас начнет уверять Короткова, что ничего нового, а тем более плохого Люба про свою погибшую подружку не расскажет.

– Разумеется, – ответил Томчак, – но только в определенных пределах. Насколько я понял, в последние полгода они не виделись и после возвращения из-за границы не встречались. Так что о жизни Милы в последние месяцы вряд ли Люба сможет рассказать что-то существенное.

Так и есть. Он пытается мягко дать понять Короткову, что с Любой разговаривать бесполезно, она все равно ничего интересного для дела не знает. Почему? Почему он не хочет, чтобы с Любой беседовали? Потому что она слишком хорошо знает самого Стрельникова и может порассказать о его характере и привычках нечто такое, что усилит подозрения. Или даже полностью их подтвердит.

– Но, с другой стороны, – продолжал Томчак, – она прекрасно знает характер Милы, и в этом смысле, безусловно, может быть вам очень полезной. Кроме того, я думаю, что у Милы могли сложиться с кем-то конфликтные отношения в период пребывания за границей, тогда Люба тоже может об этом знать.

Нет, не получается. Томчак не пытается оградить своего друга Стрельникова, он просто старается быть логичным и последовательным.

– И последний вопрос, Вячеслав Петрович. Как Алла Сергеевна Стрельникова относилась к факту появления Милы рядом со своим мужем?

– Никак не относилась, – быстро ответил Томчак. – Это давно уже перестало ее интересовать.

«Что-то больно быстро ты ответил, – подумал Коротков. – Ждал вопроса и заранее приготовил ответ?»

По убийству Людмилы Широковой версий было несколько. Первая и основная группа версий была связана с любовным треугольником «Стрельников – Широкова – Сергиенко». Можно было с равным успехом подозревать как Любу, отомстившую подруге, так и Владимира Стрельникова, если удастся доказать, что он узнал о распущенности своей новой любовницы. Были и другие версии, связанные с неразборчивым поведением Милы в части выбора партнеров по сексу. Третья группа версий уходила корнями в период пребывания Широковой в Турции. И все эти версии надо было отработать… А людей, как обычно, раз-два – и обчелся.

Осень в Подмосковье всегда была красивой, но в этом году – особенно. Обычно в таких случаях говорят, что природа не пожалела красок, но в данном случае это было не совсем верно. Природа явно скупилась на золотисто-желтые и багровые тона, листва до сих пор стояла зеленая, словно был не октябрь, а все еще август. Вячеслав Томчак все дни проводил, либо гуляя по лесу, либо сидя на веранде в кресле-качалке, и бессмысленно рассматривал небо и деревья. На душе было тяжко и безысходно. Он понимал, что в его положении обязательно нужно найти кого-то виноватого, направить на него всю ярость, тогда придет облегчение. Но виноватого не было. Точнее, он не мог его найти. Кто виноват, что так получилось? Володя Стрельников? Разумеется, нет. Нельзя требовать от него, чтобы он занимался прискучившим ему делом только лишь потому, что его друзья являются его заместителями. Это глупо и несправедливо. Мужчина сам выбирает путь своей карьеры и способ ее развития, не оглядываясь на сентиментальные чувства. Может быть, виноват он сам, Вячеслав Томчак? Но в чем, в чем виноват? В том, что не отказал другу, когда тот его попросил о помощи?

Очень хотелось найти возможность хоть в чем-нибудь упрекнуть жену Ларису, но и тут ничего не получалось. Лариса постоянно предостерегала его, предупреждала о том, что события в конце концов будут поворачиваться именно так. Как ученый он загубил себя, как бизнесмен – не состоялся, а административная работа была ему настолько не по душе, что даже думать о ней не хотелось. Томчак отчетливо понимал, что депрессия и период безработного безделья пройдут и он вынужден будет заняться той самой административной работой, от которой у него скулы сводит, как от кислого лимона. Да и где ее взять, работу эту? Можно подумать, телефон раскалился добела от звонков, все наперебой зовут его работать. Как же! Еще придется ходить, просить, поднимать старые связи и робко спрашивать, нет ли подходящей должности, ну хоть какой-нибудь. Мириться с такой перспективой не хотелось, но и на научной работе можно было ставить крест.

Со стороны дороги послышался шум мотора, но Томчак даже не повернулся, чтобы посмотреть, кто из соседей явился в конце сезона на дачу. Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Однако машина затормозила прямо у его калитки и нетерпеливо загудела. Томчак тяжело поднялся с кресла и неторопливо спустился с крыльца. На дороге стояла машина Стрельникова. Вячеслав поспешно открыл ворота.

Идя вместе с другом к дому, Томчак невольно любовался им. Немного осунулся, чуть-чуть седины прибавилось, но все такой же невозможно красивый, и шаг по-прежнему легкий и стремительный.

– Ты что это, Славка, себе позволяешь? – начал Стрельников без длинных предисловий. – Куксишься, на даче спрятался. Так не годится. Поставь-ка чайник, я тут привез кое-что.

Он небрежно швырнул дорогую куртку на перила крыльца и спустился к машине. Томчак вошел в дом, чтобы поставить на кухне чайник, а когда снова оказался на веранде, то увидел, как Стрельников вытаскивает из огромной сумки самые разнообразные продукты – от сырого мяса до фруктов и коробок с конфетами. Под конец на столе появились бутылки дорогого коньяка, джина и хорошего вина.

– Ты что, Володя? Зачем это? – удивился Томчак. – Я тут с голоду не помираю, у меня все есть.

Ему было неприятно, потому что внезапный визит друга с этими продуктами очень напоминал жест жалости, словно Стрельников – щедрый благотворитель, а сам он, Вячеслав Томчак, – несчастный, убогий и нищий.

– Зато я помираю, – весело откликнулся Стрельников. – Я уже неделю перебиваюсь какими-то невразумительными бутербродами с черствым хлебом, жизнь пошла суматошная, никак не удается по-человечески поесть. И я решил на три дня про все забыть. Как ты думаешь, хватит нам этого на три дня, или съездить еще подкупить жратвы?