Верхом на «Титанике» Донцова Дарья
Олеся на секунду оторопела, потом вмиг смекнула, куда сворачивает беседа, и воскликнула:
– Шульгин – замечательный человек… был. У них в доме мне хорошо было, правда, иногда они скандалили. Ася Михайловна, мать Юрия, новую невестку недолюбливала, она с Ритой дружила.
– Это кто?
– Маргарита, первая супруга Юрия, – пояснила Олеся, которая, уверовав в то, что я имею огромные связи в ФСБ, решила говорить правду. – Лада у Шульгина в любовницах сначала ходила. Хозяин долго с одной бабой жить не может, больше шести месяцев не выдерживает. Ася Михайловна все ему твердила: «Сыночек, не оформляй отношений, не заводи официальной супруги. Я же не против нахождения в доме женщины. Живи так, без штампа», но хозяин уперся и сыграл свадьбу.
– Отчего скончалась первая жена Юрия? – спросил я.
Олеся схватила с блюда еще один птифур.
– Просто умерла.
– Думаю, Маргарита была очень молодой женщиной?
– Зачем Юрию старуха? – резонно удивилась собеседница.
– Юным особам несвойственно уходить на тот свет. Случилось несчастье? Она под машину попала?
– Нет, – сказала Олеся, – она заболела.
– Чем?
– Инсульт, говорят, случился, – вздохнула Олеся, – не знаю точно. Ася Михайловна один раз ляпнула: «Риточка моя бедная умерла, детонька! Ладка, лахудра, ни за что все обрела». Ася Михайловна интеллигентная, хорошо воспитанная, но не сдержалась в тот раз.
– Юрий разбогател, уже будучи женат на Ладе?
– Не совсем так, правда, я точно не знаю. Бизнес его вроде в гору пошел еще при Рите, квартиру двухуровневую купили, а потом Рита в ящик сыграла. Знаете, что Лада сделала, когда хоромы увидела?
Олеся замолчала, взяла последнее пирожное, проглотила его и криво усмехнулась.
– Вошла Лада в холл, покраснела и говорит: «Не мой стиль. Ломайте дубовые шкафы, перекрашивайте стены, чертями летайте, но к Новому году отделку должны закончить!» Во какая! Два дня жена – и уже гонор наружу! Ася Михайловна своей подружке по телефону это рассказывала, а я случайно услышала. И ведь сделала бригада за два месяца новый ремонт. Деньги Юрий отвалил немереные, всем отсыпал: рабочим, чтобы без сна пахали, соседям внизу, они хай подняли из-за шума. Да кому он только рублишек не отстегнул, ради Лады старался! А она! Сука! Убила мужа из-за денег! Вот вы тут упрекнули меня, сказали: против хозяйки показания дала. Верно, я и еще бы раз Асе Михайловне помогла! Иначе кто в доме хозяином остался бы? Думаете, мать Шульгина и его брат? А фиг вам! Все Ладке было отписано! Асю Михайловну она бы вон выперла и Николашу со Светой туда же, попугайчиков.
– Попугайчиков? – удивился я. – У Шульгиных птички живут?
Олеся засмеялась.
– Нет, это Юра так Николашу со Светкой звал: попугайчики-неразлучники. Слышали, такие пернатые бывают, разноцветные, желтые, зеленые, голубые. Их надо парой селить, если по душе друг другу придутся, так рядом до конца дней и просуществуют. Разлучать семью нельзя, умрут оба. Николаша со Светкой такие, с детсада вместе, потом за одной партой сидели. Очень тихие, их не видно и не слышно. Света готовит шикарно, Асю Михайловну мамой зовет, любит ее очень. Бесхребетная Светлана и пластилиновый Николаша, во все стороны гнутся. Понимаете?
– В принципе, да, – кивнул я, – а почему вы все же ушли от них?
Олеся кивнула.
– Причина простая, видите ли…
Плавный монолог бывшей домработницы Шульгиных прервал телефонный звонок. Беркутова вынула сотовый.
– Слушаю. Ой, здравствуй! Ой, Баян, все…
Олеся замолчала, очевидно, собеседник завел страстный монолог, потому что домработница сидела, не произнося ни звука, прижимая к уху крохотный аппарат. Я поманил официантку, велел принести еще кофе с пирожными, потом встал и пошел в туалет, страшно довольный собой. Еще четверть часа, и я сумею вытянуть из госпожи Беркутовой все известные ей сведения. Сейчас она договорит со своим кавалером, которому, очевидно, дала отставку, и мы еще поболтаем по душам. Девушка, работающая в доме на должности «принеси-подай», знает, как правило, массу интересных деталей.
Вымыв руки, я причесался, одернул пуловер и в радужном настроении вернулся к столику. Беркутова прекратила болтать по телефону, она сидела, положив голову на сложенные руки.
– Олеся, – позвал я, – нам несут свежий кофе.
Горничная не откликнулась.
– Вы заснули? – повысил я голос.
Домработница не пошевелилась, и меня царапнула легкая тревога.
– Вам плохо? Олеся, отвечайте!
Но она не двигалась, и тут подскочила официантка.
– Куда тарелку ставить, – возмутилась она, – чего разлеглась на столе, вроде не пили? Или уже бухая пришла? Эй!
Не успел я возмутиться, а подавальщица уже одной рукой энергично трясла Олесю за плечо.
Голова домработницы скатилась набок, я отпрыгнул к окну, а идиотка с подносом принялась орать, как обезумевшая.
– Спасите, убили, помогите, люди-и-и!
В мгновение ока набежал народ, я оказался в кабинете директора и спустя короткое время стал давать показания хмурому юнцу в мятых брюках и неопрятной рубашке. Мрачная личность велела звать себя Владиславом Михайловичем.
Очень хорошо понимая, что врать в подобной ситуации не следует, я все же не рассказал правды. Сообщил слегка видоизмененную версию событий. Мол, я ответственный секретарь общества «Милосердие», а заодно и личный порученец его основательницы. Элеонора хочет завести еще одну горничную, она разочаровалась в бюро по найму, оттуда присылают полувменяемых баб, выдавая их за суперприслугу. Денег неумехи требуют немерено, свои обязанности выполняют отвратительно. Поэтому Нора решила искать служанку через знакомых. Я совершенно случайно услышал о некой Олесе и хотел протестировать ее. Та прибежала по первому зову, принесла с собой кучу документов, но мы не успели обсудить детали работы у Норы. Я лишь угостил Олесю кофе с пирожными, потом пошел в туалет, а когда вернулся, она уже умерла.
Парнишка, старательно морща лоб, записал мои показания и, став еще более мрачным, начал задавать вопросы:
– Зачем вы пошли в туалет?
– Ну… как… понадобилось.
– Настолько срочно, что прервали разговор?
– Олесе позвонили по телефону, я счел момент подходящим.
– Кто с ней беседовал?
– Не знаю.
– Почему вы поили незнакомую женщину кофе?
Я растерялся, но потом ответил:
– Из-за хорошего воспитания.
– Видно, вам отлично платят, раз вы всех угощаете, – ухмыльнулся оперативник.
– Не жалуюсь.
– Сколько, если не секрет?
– Это имеет отношение к случившемуся несчастью? – рассердился я.
– Да нет, – спустил пар Владислав, – я просто так полюбопытствовал. Вы свободны.
Настал мой черед задавать вопросы.
– Отчего умерла Олеся?
– Вскрытие покажет.
– Ее не убили!
– Разберемся.
– Ни крови, ни разбитой посуды…
– Разберемся.
– Следов борьбы нет.
– Разберемся.
– В кафе вместе с нами сидели двое студентов, они переписывали конспект, больше никого не было.
– Разберемся.
– Вы спрашивали у швейцара? Может, кто-то входил на секунду?
– Господин Подушкин, – вяло оборвал меня Владислав, – вы секретарь общества «Милосердие»?
– Именно так.
– Вот и оказывайте помощь нуждающимся, а мы без вас разберемся!
Я спасовал, пошел к выходу, увидел у входа пожилого мужчину, судя по выправке – бывшего военного, и поинтересовался у него.
– Тело увезли?
– Вот ужас, – поежился швейцар, – все мы под богом ходим! Раз – и нету!
– Где труп?
– Его в машину погрузили.
– А вещи?
– Какие?
– Сумочка, мобильный…
– Не знаю, мне ничего не передавали.
– Скажите, милейший, сюда кто-нибудь заходил?
Пенсионер потер затылок.
– Давление, похоже, подскочило, – пожаловался он, – башка прям раскалывается. Нет, никого, кроме вас и двух мальчишек, не было. У нас в основном по вечерам собираются. Тверская за углом, самый центр, москвичи тут редкие гости, да и работают они, а приезжим дорого. Вот на стекле меню висит, глянут на цены – и бежать.
Он еще раз пощупал покрытый редкими волосами череп и понизил голос:
– Наш директор – идиот, поэтому мы и терпим убыток. Рядом два пафосных места, туда богатые прут, сюда им западло, а нормальному человеку чашечка кофе за десять долларов не по карману. За счет вечеринок выживаем, но, думаю, скоро медным тазом накроемся.
Я вынул из портмоне хрустящую купюру и протянул швейцару.
– Спасибо, вы мне очень помогли.
Пенсионер сделал быстрое движение пальцами, ассигнация испарилась, словно муха, проглоченная ловкой лягушкой.
– Заходите еще, – заулыбался он, – всегда рады.
Глава 8
Не успел я сесть в машину, как мой мобильный начал отчаянно трезвонить, на дисплее высветился телефон Николетты. Болтовня с маменькой не входила в мои планы, но не ответить нельзя, Николетта настырна, если она хочет пообщаться с сыном, то нет на свете ничего, способного загасить ее порыв.
– Алло, – сказал я и отодвинул трубку от уха.
– Вава, – завизжало из мобильника, – Вава, ты заболел?
Я вздохнул, маменька мастер задавать идиотские вопросы, бесполезно удивляться или возмущаться, надо дать конкретный ответ, тогда есть надежда, что тупой разговор быстро иссякнет.
– Нет, я абсолютно здоров, – заверил я.
– Не сломалась ли у тебя новая машинка? – с нежностью спросила Николетта.
Легкая тревога змеей вползла в мое сердце. Ох, не к добру маменька столь заботлива!
– Вава! Отвечай, – рявкнула она.
– Автомобиль прекрасно бегает!
– Ты в приличном виде?
– Извини, я не понял.
– Ты не пьян?
– Николетта, когда ты видела меня подшофе?
– Помнишь, как ты пришел с вечеринки и упал в коридоре? – гневно оборвала меня маменька.
Я предпочел промолчать. Действительно, был такой случай со мной, тогда еще Ванюшей. Мне было четырнадцать лет, а кто-то из одноклассников (в отличие от маменьки, я не обладаю памятью слона и не назову фамилию искусителя) принес в класс бутылку дешевого портвейна под названием «Три семерки». Мы, ощущая себя взрослыми, «скушали» пойло и потеряли чувство реальности. Портвейна каждому досталось по чуть-чуть, но качество его было столь ужасным, что выпивка мигом сбила юнцов с ног. Но это был единственный раз, когда я предстал перед очами маменьки в непарламентском виде.
– Другие дети радовали родителей, – плаксиво продолжала Николетта, – а я вынуждена была всегда интересоваться твоим состоянием. Ладно, я несла этот крест и потащу его дальше. Приезжай.
– Куда? – напрягся я.
– Ко мне!
– Но…
– Вава, – зашипела маменька, – не смей отказывать! Я специально выяснила: машина работает, ты не болен и, вот уж радость, не пьян. Немедленно сюда! К шести вечера!
Я глянул на часы.
– Хорошо.
– В костюме.
– Есть!
– С хорошим настроением!
– Непременно.
– И с подарком!
– Обязательно! Что ты хочешь? Букет роз или коробку конфет? – безнадежно осведомился я.
– Вава, – торжественно заявила маменька, – ты пентюх! Настоящий мужчина никогда не поставит подобным образом вопрос. Фу! Букет или конфеты! Вот она, тяжелая материнская доля! Как ни старайся, сколько ни воспитывай в ребенке хорошие манеры, все напрасно. Увы, ты просто вылитый отец, никакого благородства!
Я откинулся на спинку водительского кресла, включил громкою связь и вытащил сигареты. Можно спокойно покурить, Николетта оседлала своего любимого конька, она не остановится, пока не припомнит все промахи сына.
– Еще в три года ты… – неслось из трубки.
Я спокойно дымил сигаретой.
– …Павел был абсолютно бездушен, – тараторила маменька.
На мгновение мне стало обидно за отца, выйдя некоторое время назад второй раз замуж, маменька приобрела привычку хаять Павла Подушкина, ругать его книги, беспрестанно повторяя: «Жизнь в нищете закаляет. С первым супругом я все время считала копейки, ничего не имела, экономила на мелочах. Хорошо хоть сейчас, в зрелости, господь послал мне Владимира Ивановича, теперь я могу вздохнуть свободно».
Мой отчим, замечательный дядька, услышав в очередной раз фразу «тяжела и неказиста жизнь супруги романописца», начинает промокать навернувшиеся слезы и галопом скачет в очередной бутик, где, не глядя на ценники, сметает с прилавков содержимое.
– Поскольку это свадьба, – взвизгнула Николетта, – то и подарок должен быть соответствующий.
Я изумился.
– Бракосочетание? Чье?
– Вава! Ты меня не слушаешь!
– Очень старательно внимаю твоим словам, просто не понял, кто и за кого выходит замуж?
– Господи! Я сто раз повторила!
– Нет, не сказала.
– Сто раз повторила!
– Извини, но… Сделай одолжение, назови имена счастливых новобрачных.
– Зизи и Зузу! Вава! Внимание! Ровно в восемь ты должен стоять у подъезда Коки в смокинге, с белым поясом! С букетом и подарком! Все должно быть комильфо!
– Хорошо.
– Не опозорь меня в очередной раз.
– Обязательно, – машинально ответил я и тут же спохватился: – Не волнуйся, я не подведу.
– Слабо верится, – вздохнула маменька, – если явишься трезвым – это уже счастье.
«Ту-ту-ту-ту», – понеслось из трубки, я отключил мобильный и поехал домой.
Значит, у Николетты новая роль, теперь она страдающая мать сына-неудачника, алкоголика и маргинала. Наверное, россказни о тяжелой жизни с Павлом Подушкиным набили оскомину Владимиру Ивановичу, и маменьке пришлось срочно искать новую болевую точку. Интересно, кто такие Зизи и Зузу? Впервые слышу эти клички. И кто из них жених, а кто невеста? Впрочем, вот это уж совсем неважно, разберусь на месте. Маменькины подружки как одна отзываются на идиотские прозвища: Кока, Мака, Зюка, Люка… Зизи и Зузу замечательно дополняют картину. Надеюсь, Нора правильно оценит положение и отпустит меня на шабаш.
Выслушав мой отчет, хозяйка сказала:
– Ее убили!
– Кого? – уточнил я.
– Олесю, – мрачно пояснила Нора, – кто-то очень не хотел, чтобы она рассказала известную ей правду. Домработницы обычно бывают в курсе практически всех дел своих хозяев. Интересно, какой информацией она владела?
– Олеся скончалась практически на моих глазах, – напомнил я, – никаких выстрелов я не слышал.
– Ты отходил в туалет!
– Но потом, когда вернулся, я не обнаружил ни малейших следов крови, на столе царил порядок, в кафе никто не заходил. Олеся умерла своей смертью, может, от сердечного приступа.
– Кто ей звонил?
Я пожал плечами.
– Понятия не имею.
– Имени она не называла?
– Вроде нет, хотя…
– Что «хотя»? – напряглась Нора.
Я вытащил из кармана диктофон и нажал на кнопку. В кабинете зазвучал мой слегка искаженный голос: «А почему вы все же ушли?» Звякнула ложечка и зазвучало сопрано Олеси: «Причина простая, видите ли…» Раздался звонок. «Слушаю. Ой, здравствуй! Ой, Баян, все…»
Запись оборвалась.
– Потом я ушел в туалет, – пояснил я.
– Приспичило тебе, – сердито воскликнула Нора, – на самом интересном месте! Сколько времени ты просидел в сортире?
– Минут пять, шесть, десять – это предел.
– Нет, она говорила не с предполагаемым нанимателем, – процедила Нора.
– Почему вы пришли к такому выводу?
– На «ты» к будущему хозяину не обращаются. Что она произнесла в конце? Баян?
– Вроде.
– Это кто или что такое?
Я пожал плечами.
– Может, она не договорила? Допустим, фамилия Баянова, Баянкина?
– Или название улицы, – вздохнула Нора, – прозвище, еда какая-нибудь. Допустим, «Баянские котлеты делать не умею». Вполне вероятно, что имелась в виду некая вещь…
– Какая?
– Не знаю! «Баян» на сленге наркоманов означает шприц.
– Давайте еще раз послушаем запись, – предложил я, – мне кажется, что Олеся все же произнесла не Баян, а нечто вроде Баюн.
– Речь звучит нечетко, – отметила Нора.
– Олесе понравились птифуры, она говорила с набитым ртом.
– Ладно, – кивнула Элеонора, – потом послушаю и попытаюсь разобраться: баян, баюн, баям, баюм… Ясно одно: по телефону не убьешь, из трубки не выстрелишь! И не отравишь! Кстати, официантка! Она не могла лишить жизни Олесю?
– Коим образом?
– Ваня! Это элементарно! Подсыпать ей в кофе яду! Интересная версия, – оживилась Нора, – смотри! Олеся предлагает тебе встретиться в кафе, звонит своей знакомой, которая там служит, договаривается о столике, а официантка…
Я кашлянул.
– Нора, простите…
– Не перебивай!
– Маленькое уточнение.
– Говори!
– Кафе предложил я, Олеся не знала, где оно находится. Я выбрал его лишь по одной причине – там всегда пусто, рядом находится книжный магазин, куда я частенько заглядываю, и обратил внимание, что кофейня прогорает: сколько ни ходил мимо, ни разу не приметил там толпы посетителей, вот я и решил…
– Хватит болтать, – вскипела хозяйка, – надо не языком щелкать, а подробно докладывать обстановку!
– Виноват! Исправлюсь! – улыбнулся я.
– Хорошо! Заедем с другой стороны, – мгновенно остыла Элеонора, – то, что Олеся знала больше, чем рассказала следствию, лично мне совершенно ясно!
Я опустил глаза в пол. Только что Норе было абсолютно ясно, что домработницу отравила официантка. Меня всегда поражает аргументация, к которой прибегает подавляющее большинство прекрасных дам. На вопрос: «Ну почему вы уверены в своей правоте?» – следует восхитительный ответ: «Мне так кажется» или «Не имею никаких сомнений». Просто торжество логики и здравого смысла.
– Ваня, ты следишь за моими рассуждениями? – разозлилась хозяйка.
– Я весь внимание, – заявил я.
– Олеся сначала соврала, дала фальшивую рекомендацию, а затем велела позвонить «Марии Ивановне», якобы бывшей работодательнице, а на самом деле своей сестре… Ваня! Где твой телефон? Дай его сюда немедленно.
Я протянул Норе сотовый.
– Меню, звонки, – забормотала та, нажимая на кнопки, – вот! Есть! Секундочку!
Ажитированная сверх всякой меры Элеонора схватила трубку домашнего телефона и спустя минуту затрещала:
– Максим? Добрый день! Помнишь, ты просил помочь вашему сотруднику? Да, да, ему! Можешь взять деньги, он поедет на курорт. Ну что ты, фонд для того и существует, чтобы оказывать помощь. Ничего не надо! Впрочем, если уж ты так настаиваешь, у меня к тебе есть крохотная просьбочка. Выясни по номеру мобильника его хозяина, имя, фамилию, адрес по прописке. Восемь, девять ноль-три…
Читать бесплатно другие книги:
