Универсальное средство (сборник) Трищенко Сергей

Перед Пасхой

На каменной плите трепетал язычок пламени.

– Ты смотри, не обманули! – удивился Анатолий.

Он присел на корточки, наклонился к язычку. Маленькое пламя горело ровно, острым язычком тянулось вверх, не шелохнувшись.

– Откуда берется огонь? – Викториан присел рядом с другом. – Отверстия в плите не видно.

– Оно очень тонкое. Примерно, с волосок.

– Но тогда вокруг была бы копоть, – возразил Викториан, – а копоти не видно.

– А если горят не углеводороды, то копоти быть не может, – пояснил Анатолий. – Например, сероводород.

Но тут же возразил сам себе, добавив:

– А тогда чувствовался бы запах сернистого ангидрида.

– Может, фосфины? – предположил Викториан.

И оба замолчали, припоминая признаки горения фосфинов, этих соединений фосфора.

– Это было бы наиболее логично, – заметил Викториан. – Они всегда появляются на кладбищах.

– Ты считаешь…

– Да. Он остался похоронен тут.

– И до сих пор…

– Именно. У меня есть гипотеза.

– Какая?

– Всё связано с космическими факторами. Вернее, геомагнитными, геоцентрическими, гео…в общем, с земными. Они – те, которые хоронили его – хорошо утрамбовали землю. Они боялись, что римляне найдут могилу и надругаются над ней.

– Будто у римлян не было других забот! – усмехнулся Анатолий.

– Да, но первохристиане об этом не знали. Своё дело всякий считает наиболее значимым. И кажется, что все окружающие только о том и думают. Одни хотят помочь, другие – помешать. А у каждого полно своих забот. Ну и вот. Словом, могилу тщательно упаковали. Даже сверху привалили плитой.

– А разве это не указывает прямо, что под ней кто-то похоронен? Если уж они боялись римлян.

– Таких плит полно. Поди угадай, под которой похоронен Спаситель.

– Хм…

– Так вот. А раз в году Земля поворачивается таким образом, что создаются условия для выхода фосфинов наружу. А они самовозгораются на воздухе. Отсюда – пасха, огонь на гробе господнем, и тому подобное.

– Логично, – пробормотал Анатолий, поднимаясь.

Он прошёлся по каменной камере, оглядывая скалистые стены. Те были чисты, без единой надписи.

– Оставим память о себе? – кивнул он на стену.

– Зачем? – лениво протянул Викториан. – Установка внепространственного перемещения засекречена. Не стоит ускорять процесс. Пусть пока всё останется, как есть.

Он поднялся.

– Пора уходить. Скоро сюда войдут люди.

– Один человек, – поправил Викториан. – Специально избранный кардинал. Он должен донести святой огонь людям.

– Но… тут нет ничего святого! – возразил Анатолий. – Обычная физика.

– Ага, – согласился Викториан.

Он достал из кармана пачку сигарет, вынул одну, размял между пальцами, похлопал по карманам в поисках зажигалки. Не нашёл. Усмехнулся, и, наклонившись, прикурил от затрепетавшего над плитой огонька. Пустил тонкую струйку дыма.

В камере внезапно потемнело.

Анатолий посмотрел на плиту.

Огонь погас.

Питательный поиск

– Пойду, поищу что-нибудь поесть, – сказал Вуархич.

– Иди, – согласился Посимплоу. Ему есть не хотелось, он сегодня позавтракал.

– А может, пойдём вместе? – предложил Вуархич. – Вдвоём мы найдем больше.

– Но я же не хочу есть, – улыбнулся Посимплоу, – поэтому мы будем находить всё, что угодно. И ты останешься голодным. Если хочешь есть, иди один.

– Да, – почесал затылок Вуархич, – пожалуй, ты прав. Сейчас пойду один. Но ты пойдёшь со мной когда-нибудь?

– Обязательно, – снова согласился Посимплоу. – Когда нам с тобой понадобится что-нибудь одинаковое.

– Не одинаковое, а подобное, – уточнил Вуархич.

– Согласен, – в третий раз согласился Посимплоу. – Ведь если мы пойдём вместе, а нам будет хотеться разного, никто не получит того, чего хочет.

– Я знаю, – поморщился Вуархич и больше говорить не стал. Потому что Посимплоу согласился три раза, и теперь должен был возражать. А Вуархич не хотел с ним ссориться. И молча отправился на поиски еды.

"Посимплоу очень хороший, – думал Вуархич, – он ни с кем не ссорится… если ему сильно не надоедать. Он… он…"

Вуархич долго искал нужное слово, и, наконец, нашёл: покладистый. Посимплоу очень покладистый. Вуархич, впрочем, тоже. Да иные здесь и не выживали: всё время ссориться не мог никто. Хотя некоторым очень хотелось, и поэтому они соглашались с неохотой. Таких Вуархич не любил. Таких никто не любил. Но они были.

Вуархич искал еду и думал: чего бы съесть? Это было неправильно: сначала следовало пожелать чего-то, а уже затем идти на поиски. Но Вуархич был не очень голодный. Ему хотелось есть немножко. А может, не хотелось ссориться с Посимплоу, потому и ушёл. Но нет: сначала он захотел есть, а потом ушёл. И Посимплоу согласился с ним после того, как Вуархич захотел есть. А это важно.

Вуархич даже остановился на мгновение, решая: чего ему хочется? Ведь от этого зависело направление поиска. Если захотелось рыбы, он направился бы в низкое место. Если бы думал о птицах, следовало двинуться к горам. Захоти хлеба, идти надо на поле. А когда хочется фруктов – в сад.

Почему так следовало поступать, никто не знал, но все прекрасно помнили, что нужно делать в каждом конкретном случае. Тем более что по-другому не получалось. Нельзя искать рыбу в саду, а хлеб на горе.

Но Вуархич неожиданно почувствовал, что не представляет, чего именно ему хочется съесть.

Он постарался прислушаться к ощущениям. Обычно они не обманывали. Но сегодня ощущения молчали.

Такого с ним никогда не случалось. Вуархич стал очень удивлён, и, пожалуй, немного напуган. Напуган странным неконкретным желанием.

Но есть по-прежнему хотелось. И поэтому Вуархич шёл по тропинке, подбирая то, что попадалось под ноги. Так тоже порой случалось.

Он находил кусочки еды и бездумно совал в рот, не чувствуя вкуса. Да у них и не было вкуса. Или наоборот: было множество различных вкусов. Немножко сладко, немножко кисло, немножко горчит, немножко солоновато, немножко остро. Слегка жирное, слегка суховатое. Чуть-чуть похрустывает, легко жуётся, малость пружинит на зубах. Еда в чистом виде. Еда вообще.

Потом Вуархич спохватился: так можно скатиться в полную абстракцию! Что тогда останется от него самого? В лучшем случае чистое движение, а в худшем… вообще ничего. Ведь человек есть то, что он ест.

"Нельзя терять себя, нужно собраться", – решил Вуархич и для начала сделал себе талию. Просто упёр руки в боки и слегка нажал. Талия получилась небольшая, но Вуархичу понравилась.

"А теперь я хочу бутерброд и пирожок! – подумал Вуархич. – Хочу узнать: как они повлияют на талию?"

Сразу за решением пришло подтверждение правильности поступка: Вуархич нашёл бутерброд с селёдкой и пирожок с яблочным повидлом.

Пирожок Вуархич сразу есть не стал, а продолжил поиски, неспешно откусывая от бутерброда. И получил вознаграждение: нашёл несколько пёрышек зелёного лука. Это было кстати: на бутерброде лука почему-то не оказалось. Должно быть, сказывались отголоски несобранности Вуархича.

Дожёвывая пирожок и облизывая пальцы от тёплого повидла, Вуархич воспрял духом.

"А не поискать ли мне жильё?" – подумал он.

В общем, в собственном жилье Вуархич не нуждался: он прекрасно жил на дереве вместе с Посимплоу. Там было тепло и сухо.

Но многие жили в домах, и Вуархич подумал: а почему бы не поискать себе дом?

Но как ищут дома, Вуархич не знал. Он слышал, что дома бывают кирпичные, деревянные, железобетонные…

И поэтому на тропинке ему начали попадаться кирпичи, доски, железные прутья, бетонные крылечки… а один раз – новёхонький водопроводный кран. Что с ним делать, Вуархич пока не знал, но на всякий случай опустил в карман.

Вуархич увлёкся собирательством всяких полезных вещей, требующихся для дома. Но поскольку не был твердо уверен, что именно пригодится в будущем, среди найденных предметов обнаружились танк "леопард", нефтяная вышка и ископаемая окаменелость. Если первым двум, поразмыслив, Вуархич смог отыскать применение в домашнем хозяйстве, то над окаменелостью долго ломал голову. И в конце концов решил поместить на комоде. Но комода у него пока не было: не отыскивался.

Всё найденное Вуархич складировал в одном месте. Он обнёс часть общей территории бельевой верёвкой, на которой сушились носки, прищепнутые деревянными прищепками, чем Вуархич очень гордился, так как понимал, что это большой раритет.

Огороженное место должно было обозначать, что когда-нибудь здесь будет дом Вуархича.

Все проходящие понимали его устремления, но, поскольку все привыкли ходить именно здесь, то они немного растянули пространство, чтобы протоптать новую тропинку. На старой теперь стояла нефтяная вышка, и время от времени сверлила землю.

Радуясь своей запасливости, Вуархич доставил к месту будущего дома козу, корову и лошадь, а также парочку поросят. Вокруг буйно росла трава, по которой никто не ходил (все ходили по дорожкам), и потому живности было чем заняться.

По мере того, как Вуархич приносил новые материалы, дом неожиданно начал строиться сам. Всё принесённое, если годилось для строительства, немедленно вылетало из рук Вуархича и занимало нужное место. Некоторые трудности возникли с размещением танка, но, поскольку гараж был свободен, танк обосновался там.

Увлёкшись поисками, Вуархич однажды наткнулся на Посимплоу. И со стыдом подумал, что совсем позабыл о товарище. Но Посимплоу разгуливал по соседней дорожке и Вуархича не заметил. А может, не заметил потому, что ходил не один. С ним гуляла неравномерно раскрашенная девушка. Она окатила Вуархича взглядом, полным презрения: Вуархич нёс на плече канализационную трубу, и взгляд полностью провалился внутрь трубы, поэтому Вуархичу не повредил. Но пришлось сделать вид, что никто в здешних местах ему не знаком.

"Вот как, – подумал Вуархич, вернувшись к строящемуся дому, – Посимплоу совсем забыл про меня… Ну, тогда и я забуду про него!" И накрепко позабыл.

Дом был построен. Теперь Вуархичу больше не приходилось ночевать на дереве.

Но чего-то в доме не хватало.

Вуархич никак не мог понять: чего? Он притаскивал в дом ковры и картины, и развешивал на стенах. Он отыскивал хрустальные вазы и фарфоровые статуэтки, и расставлял на свободных местах. Он забил дом радиотехникой и электроникой, которая торчала повсюду: и на стенах, и на полу, и даже на потолке, на специальных кронштейнах.

И всё равно в доме чего-то недоставало.

Грустный, ходил Вуархич по бесчисленным запутанным дорожкам обитаемого мира, и искал.

Но, сколько ни ходил Вуархич, никак не мог найти того, что ему хотелось больше всего на свете…

А хотелось ему отыскать такого человека, которому бы очень нужно было найти именно его, Вуархича.

Пыль

Я так хочу быть с тобой…

В. Бутусов

Ветерок приятно холодил разгорячённые лица. Вид с дома открывался просторный. Но две девушки, стоящие на крыше здания, ничего не замечали.

– Чего ты унижаешься! – выговаривала подружке Верочка. – Он тебя совсем не замечает. А ты чуть ли не в ногах у него валяешься.

– Ну и что? – потухшим голосом произнесла Маргарита. – Я готова стать пылью земной, чтобы сохранить его следы. Он великий человек!

– Да он просто подонок! – не выдержала Верочка. – У него знаешь, сколько девок в каждом городе?

– Потому и на меня смотреть не хочет, – невесело согласилась Маргарита. – А я бы его так любила, так любила!

– Дура ты, дура, – покачала головой Верочка. – Забудь его! Так будет лучше.

– Что ты говоришь? Это невозможно… Но почему он не хочет отвечать даже на мои письма?

– Потому что подлец! – резюмировала Верочка.

Но не успела продолжить, как Маргарита перешагнула через невысокое ограждение и беззвучно полетела вниз.

Верочка замерла, не издав ни звука.

– Я получил письмо…

– Мало ты их получаешь?

– Да, но в нём говорится, что какая-то девчонка из-за меня прыгнула с крыши дома.

– И разбилась?

– В том-то и дело, что нет. Просто исчезла, будто испарилась.

– А может, и в самом деле испарилась? Здание высокое, набрала нужную скорость и сгорела, как метеор.

– Оставь свои шуточки! Дело серьёзное.

– А ты хоть знаешь, как её зовут?

– В том-то и дело, что нет.

– Так забудь этот случай – и дело с концом.

– Я бы забыл. Но почему-то с того дня, как получил письмо, мне приходится чистить обувь по нескольку раз в день. Пыль…

…плюс милитаризация всей страны

Дворник Тиндарей сидел на пороге дворницкой и маялся. В ушах у него до сих пор звучал звонкий от негодования голос капитан-управдома:

– Тебе что, дворницкие лычки надоели?

Угроза прозвучала нешуточная: лишение воинского звания автоматически влекло за собой потерю и ряда других привилегий: воинского пайка, выслуги лет, льготной пенсии… До пенсии, правда, мало кто доживал, поскольку срок её достижения неоднократно отодвигали в необозримое будущее, но надежда оставалась.

Да и всё остальное, в общем, имело весьма эфемерное воплощение: катастрофическое падение производительности труда в сельском хозяйстве и промышленности неизбежно привело к тому, что паёк генерала мало чем отличался от пайка дворника, разве что упаковка оставалась более пышной.

Нельзя сказать, что Тиндарей цеплялся за должность из-за погон. Просто по-другому не получалось: сейчас, на пятнадцатом году правления фельдмаршал-президента, в стране практически не осталось невоенизированных формирований. Все, от мала до велика, были учтены, поставлены на воинский учёт и отбывали пожизненную повинность по защите страны от посягательств коварных соседей. Причём коварство последних достигло такой степени, что они полностью перестали обращать внимание на чужую страну.

Такое коварство следовало немедленно разоблачить и безотлагательно пресечь, для чего в последнее время из контингента нищих и бомжей начали спешно формировать отдельные взводы, роты и батальоны химической защиты и нападения.

Командиры подразделений уверяли, что враг не сможет приблизиться к ним на расстояние менее пятидесяти метров, причём даже в противогазах.

Поэтому Тиндарей знал, что пенсия, выслуга, и паёк в любом случае останутся за ним. Но идти на снижение социального статуса не хотелось.

"Спасибо лейтенант-электрику! – с теплотой подумал Тиндарей, – если бы не он, разжаловали бы обязательно. Молодой, а понимает".

На сетование капитан-управдома, что "приходится работать с такими болванами" (капитан-управдом имел в виду Тиндарея), лейтенант-электрик заметил:

– В том, что массы оболваниваются, в общем-то нет ничего плохого: болванами проще управлять, это аксиома. Болвану достаточно приказать: "делай так-то, и не делай так" – и всё в порядке. Болван – не дурак, он не перепутает. Однако крайне необходимо, чтобы над болванами всегда находились умные люди. Или хотя бы чуть более умные. Поначалу так бывает почти в каждой революции: болваны революцию никогда не сделают, для этого нужна более высокая умственная организация. Но затем, к сожалению, к власти неизбежно приходят "лучшие" представители той самой оболваненной массы…

Тиндарей вскочил с места и отогнал от мусорного бака покушавшихся на содержимое трёх тёмных личностей с нашивками бомжей второго класса (бак предназначался исключительно для бомжей первого и экстра-класса), после чего вновь сел на прежнее место.

"Когда меня назначили директором метлы, – подумал Тиндарей, – и то легче было". Но те, гражданские времена, канули в глубокое прошлое, точно камушек в непросыхаемую лужу, с которой пять лет безуспешно боролся Тиндарей, и которая, к слову сказать, и служила основным раздражителем капитан-управдома.

Виляя хвостом и припадая на подраненную в давнишней битве с иноземной кошкой-шпионкой переднюю левую лапу, к дворнику подковылял Барбос. В зубах он держал сахарную косточку.

– О Господи! – переполошился Тиндарей. – Где взял-то? За неучтёнку с меня спросят!

Но заметив, что с правого края кости свисает жёлтая бирка накладной с подписью и печатью, успокоился:

– Дополнительный паёк дали? Поздравляю! Скоро, глядишь, и до штабс-бульдога дослужишься. Ты и так уже пёс-ротмистр! А кем начинал? Дворняжкой третьего разряда!

Пёс добродушно завилял хвостом, лёг рядом с дворником и положил голову на передние лапы. Кость положил рядом.

– Да, – сказал Тиндарей, почёсывая собаку за ушами. – Кому взыскания, а кому и благодарность. В армии с этим строго: каждый должен быть либо поощрён, либо наказан.

Тиндарею вспомнились почему-то те времена, когда за работу платили, поэтому вечно не хватало денег. Не выручала и сверхурочная сдача бутылок. А теперь порядок: в армии все работы выполняются бесплатно, за паёк, и постоянно под рукой отработанная система кнутов и пряников – поощрений и наказаний. И проблем не стало…

Но хотелось высказать отношение к случившемуся. К тому же слушателем был Барбос, а Тиндарей знал, что пёс никогда не выдаст: не тот характер. Поэтому сказал:

– Для уборки тротуаров мётлы имеются. А чистить зубной щеткой, пусть и в день проезда генерал-губернатора, не дело.

Дворник понимал, что говорит неположенное, но остановиться не мог: требовалось выговориться. Он лишь покрутил головой: нет ли поблизости попугаев-сексотов? Но, кроме пролетавшего воробья-вестового с синим листком донесения в клюве, никого не заметил.

"Синий, значит, срочный", – подумал Тиндарей. А вслух сказал:

– Что, интересно, в нём? Опять о повышении бдительности? А куда ещё повышать? Бдим днём и ночью! И как бдим!

Барбос неопределённо хмыкнул, никак не выказывая своего отношения к словам. Тиндарей решил на всякий случай сменить тему разговора:

– Шурин пишет, а он у меня пастух-прапорщик – что коровы строем по три ходить научились, да президентскую величальную утром и вечером перед дойкой вымычивать. А уж коровьи лепёшки кладут одна в одну: все одинакового размера!

Но затаённая обида не давала покоя. Вновь вспомнились слова капитан-управдома:

– Страна всегда в опасности. Вот только никак не разберёмся: внешний или внутренний враг ей угрожает? – и капитан-управдом подозрительно покосился на Тиндарея.

Барбос шумно вздохнул и переложил голову с одной лапы на другую.

– Нет, кое-что мне нравится, – признался Тиндарей Барбосу. – Мухи, например. Давно пора было призвать к порядку. Носились, понимаешь, стаями! А сейчас? Любо-дорого посмотреть: летают стройными колоннами, кубами, пирамидами…

Он вспомнил ещё одно слово, обозначающее порядок построения мух при следовании – "параллелепипед", но побоялся, что не сможет выговорить, и промолчал.

Завечерело достаточно, заклонило ко сну. Этому способствовало многое: и приближающаяся ночь, и сегодняшняя выдача продпайка, и расстроенные чувства. Поэтому впоследствии Тиндарей не мог сказать уверенно, что дальнейшее ему не приснилось.

Над головой закружились комары.

Тиндарей не выдержал:

– Комары – диверсанты врага в тылу! Проливают кровь наших солдат в мирное время!

– Минуточку! – на его щёку уселся комар. – Что я слышу? Крамольные речи! Выбирай: или дашь насосаться от пуза, или я немедленно сообщу о крамоле куда следует!

– С чего вдруг? – возмутился Тиндарей. – Кто ты такой?

– Честь имею представиться: капитан-исправник спецслужбы. Согласно указу фельдмаршал-президента, вышестоящие чины имеют право потреблять кровь нижестоящих. Тем более что я больше часа фиксирую ваши подрывные разговоры.

– Ах ты, тварь! – и Тиндарей хлопнул себя по щеке.

– Требую суда офицерской чести! – успел пропищать комар. Но было поздно.

Последний нищий

"…а твой дед хотел,

чтобы бедных не было".

(из анекдота)

Охота увлекала. Несмотря на грязь и сырость, несмотря на невыносимую вонь трущоб, несмотря на холод лабиринтов. Охотников подогревал азарт. Ходили слухи, что в трущобах замечен последний нищий. Казалось, их практически стёрли с лица земли, во всяком случае, в городах давно не замечалось. И вот – опять.

По трущобам шли двое. В бронежилетах, с автоматами, в прозрачных масках респираторов – чтобы не потерять сознание от невыносимой вони. Они два часа кряду прочёсывали катакомбы, пытаясь отыскать скрывающегося там человека.

Собак не взяли принципиально: хотелось самолично разгадать хитрость прячущегося, отыскать логово, обойти возможные скрытые ловушки, припереть жертву к стене и с наслаждением всадить пулю между глаз.

Сначала шли молча. Никто не надеялся, что скрывающегося удастся отыскать у входа в лабиринт, хотя бывало и такое: считающие себя особо хитрыми обычно затаивались поблизости от входа, дожидаясь, пока погоня беспечно минует первые метры, а затем старались незаметно выбраться наружу и успеть перебежать в какое-нибудь другое укромное место.

Но сейчас подобное исключалось: у входа ждала засада – из самых ленивых и трусливых, которые не захотели отправиться в каменный лабиринт, но с удовольствием остались снаружи, держа на мушке чёрный прямоугольник входа, готовые в любой момент нажать на спуск – если в нём мелькнёт кто-нибудь другой, кроме закованного в броню силуэта охотников. Впрочем, и в случае ошибки охотникам ничего не грозило: бронежилеты успешно держали выстрел любой пули из любого современного оружия. Наоборот, в этом заключался скрытый шарм.

– Смотри, Пит! – предупредил один из уходящих одного из остающихся. – Попадёшь в меня вместо беглеца – с тебя банка пива!

– Ладно-ладно, – храбрился Пит, трясущимися руками раскупоривая такую же банку. – Ты только выгони его оттуда, а уж я не промахнусь!

– Я постараюсь уложить его самолично, – усмехнулся уходящий, – но если всё-таки подстрелишь ты, то, так и быть, банка с меня.

– Годится! – прокричали охотящиеся. – Мы будет свидетелями!

В общем, так или иначе, а охота обещала завершиться грандиозной попойкой – как бывало всегда.

Но прошли первые минуты, беглец оказался более хитрым, чем предполагалось – затаился где-то в глубинах лабиринта – и охотники мало-помалу успокоились. Ушло первоначальное острое возбуждение, остались азарт и спокойствие, и методичность поиска. Тщательного, целенаправленного, настойчивого и упорного. Проходимые ответвления и тупики минировались миниатюрными бомбами, которые не могут причинить ни малейшего вреда броне охотничьих костюмов, однако легко растерзают незащищенную человеческую плоть. Для верности пройденные коридоры отмечались пятнами флюоресцирующей аэрозольной краски.

После нескольких десятков минут рутинной работы: проверить ответвление, переворошить выскакивающим из сапога кинжалом груду тряпок на полу, пальнуть очередью в скопление ящиков и картонных коробок в дальнем углу (выстрел в подземной тишине замкнутого пространства звучал достаточно резко и с глушителем), затем разбросать горсточку противопехотных микромин (не больше дробинки), мазнуть аэрозольным баллончиком по стене – и вперёд. Так вот, спустя первые несколько десятков минут потянуло поболтать. И, разумеется, о предыдущих охотах.

– А ты помнишь, как всё начиналось?

– Ещё бы! Хотя в самом начале я не участвовал, мне рассказывал отец. Как останавливали "запорожцы", строго предупреждали водил о необходимости срочного перехода на иномарки, а затем расстреливали.

– И правильно! Давно объявлено: нет нищете!

– А эти, гуманисты из зарубежных стран? Почему-то не обратились к правительству с просьбой забрать всех наших "голодных, униженных и оскорблённых", а позволили делать с ними всё, что угодно.

– Небось, после семнадцатого года всех принимали – и поэтов, и писателей, и философов, – язвительно произнёс молодой предприниматель, собственной головой создавший мощную финансово-промышленную империю.

– Да. Наконец-то у нас сохранилась преемственность истории: мы с тобой помним всё, что происходило в нашей стране. И нам за неё не стыдно! – с гордостью произнёс второй, сын известного скотопромышленника, которому принадлежали и бойни, и мясокомбинаты, и сеть торгующих мясопродуктами магазинов.

– А как горели городские кварталы бедноты!

– И правильно! В нашей стране не должно быть нищих! Она достаточно богата, чтобы хватило на всех! Если они бедные – значит, ничего не умеют и не хотят делать.

– С этим никто не спорит, – согласился промышленник. – Стоп! Что-то шевелится, – он направил луч нашлемного фонарика в угол.

– Это крыса, – разочарованно произнёс второй, опуская ствол автомата.

Но там оказалась не одна крыса: она лишь попыталась укрыться от света за лежащим ничком человеком, отличить которого от груды мусора было практически невозможно.

– Вставай! – произнёс один, и два луча фонаря ударили в лицо лежащему. Тот крепко зажмурил глаза и вцепился в землю.

– Вставай! – удар сапогом в бок заставил человека охнуть и скрючиться.

– Оставь его, – строго сказал второй. – Ты же видишь, что не встанет. Упорный. Придётся стрелять так.

И две автоматные очереди пронзили тело.

Возвращались молча. За выигранное пиво можно не беспокоиться: миниатюрные видеокамеры позволяли остающимся на поверхности следить за охотниками в режиме реального времени.

Первые шаги после убийства прошли в молчании. Затем один сказал:

– Маловато искали. Говорят, это был последний нищий. Как теперь будем проводить свободное время?