Секретная информация (сборник) Трищенко Сергей

Но и у старого Учителя бывали подобные случаи: я вспоминаю, что в год моего выпуска видел его озабоченным. У нас был Верз, и он сделал тот же Выбор, какой намеревался объявить и Люст… Объявить. А вот когда он его сделал, для себя? Не мог же он прийти с таким Выбором?

Да, и несколько ребят из предшествующего моему выпуска… но я не помню, ни что произошло с ними, ни куда они делись: память весьма избирательна, и то, что не кажется особо важным и значимым, ею отбрасывается.

Нет, если бы я собирался стать Учителем изначально, то, скорее всего, запомнил бы: для Учителя это очень важно. Но мой Выбор произошёл столь внезапно, что я, может быть, и не успел его осмыслить как следует. И в то же время он был сознательным выбором: я столько успел передумать… Иногда за мгновение понимаешь больше, чем за годы. Но не означает ли это, что все годы ты шёл к одному мгновению?

Да, вспоминая ныне время моего ученичества, я понимаю, что свой Выбор сделал очень давно, просто раньше не осознавал его. Но последующие события сильно повлияли на моё понимание. Нет, я не оправдываюсь, я просто пытаюсь вспомнить. И не события, а мысли. А их вспоминать всегда труднее.

Почему-то наш старый Учитель, будто дождавшись своего часа – а был он очень стар – умер в тот же год, когда я стал Учителем. Не сразу после моего Выбора, но в тот же год. Он успел передать мне кое-что, но не всё, далеко не всё. А может, и сам не знал этого? Или знал, но не хотел рассказывать? Есть вещи, которые каждый должен понять сам. И есть вещи, которые не расскажешь никому, что бы ни случилось.

Тогда, после его смерти, мне в голову запала мистическая мысль: в Общине не может быть больше одного Учителя, и в год, когда кто-то из моих учеников захочет стать Учителем, мне придётся умереть…

И поэтому я несколько лет с надеждой и страхом ожидал Дня Выбора. С надеждой – потому что человеку всегда хочется, чтобы кто-то продолжил его дело. А со страхом…

Я был не таким старым, как прежний Учитель, и мне хотелось прожить подольше. Но не для того, чтобы просто пожить, а чтобы больше узнать. А затем поделиться знаниями с учениками, выучить как можно больше ребят, чтобы они смогли помочь всему Племени, всей Общине, всей Деревне. Чтобы они стали гордостью… ну, и так далее, вы понимаете.

Но, позже, мысль о том, что я обязательно умру, если кто-то станет Учителем, исчезла. Нет, не сама собой: Иист, мой ученик позапрошлого выпуска, захотел стать Учителем.

Я ходил сам не свой – до конца того года, а может, едва и не до следующего выпуска. И это не смотря на то, что Иист ушёл из Деревни. Ушёл сразу после Дня Выбора. Он сказал, что чувствует: ему надо идти. Идти туда, где есть люди. Люди, которых надо учить.

– Где же их Учитель? – спросил я. – Куда он делся?

Иист пожал плечами:

– Не знаю… Но я должен идти туда. Я понимаю, что я там нужен.

И он ушёл. Мне на мгновение стало легче: в нашей Общине остался только один Учитель, и, следовательно, мне ничто не грозило. Но… Я вспомнил, как старый Учитель рассказывал, что уходил из Общины, а потом вернулся.

Я не страшился смерти: любопытство узнать, что будет после неё, пересиливало страх. Но я ещё так мало узнал об окружающем Мире! То, последнее знание, оно может и погодить. Рано или поздно оно придёт к каждому, от него никто и никуда не спрячется. Но существует множество других знаний, понять и усвоить которые можно лишь в этой жизни, здесь, среди людей.

Наступил День Выбора. Помост, на который будут выходить ученики, объявляя о своём Выборе, располагался на склоне высокого холма, у подножия которого разливалось глубокое озеро, охватывающее холм до половины.

Месторасположение помоста не менялось много лет, и символизировало собой взаимосвязь трёх стихий, в которые удалятся мои ученики: единство Земли, Воды и Воздуха.

Но в День Выбора они войдут в них чисто символически: в склоне холма имелась пещера, где укрывались выбравшие судьбу Подземных Жителей; в воду прямо с помоста ныряли будущие Водные и, обогнув под водой склон холма, выходили на берег с противоположной стороны. Проплыть столько им было нетрудно: начатки жабр у них уже появились.

Менее зрелищно выглядело расставание с Воздушными: они, раскинув руки с поблёскивающими на них молодыми перьями, восходили по деревянной лестнице на вершину холма, и там дожидались окончания Момента Выбора.

Но зато наибольшего внимания они удостаивались потом, когда парили, раскинув крылья, над Посёлком, и люди, чем бы ни занимались, обязательно отрывались от работы и с восхищением смотрели на Летающих.

Ради этого можно было потерпеть, посидев немного на вершине холма.

Потом, по окончании Момента Выбора, все вновь собирались вместе: будущие Птицы спускались с холма, будущие Кроты выходили из пещеры, будущие Рыбы выныривали из воды прямо на помост.

Тогда-то и начиналось пиршество, танцы, веселье.

Ну и грусть, разумеется. Но больше с моей стороны, и со стороны младших учеников, потому что с родственниками все выбирающие попрощались, по сути, очень давно: когда я взял их в ученики. Они успели частично позабыть и отвыкнуть друг от друга…

Я опасался, что Люст может испортить праздник. Нет, не из-за его Выбора: у меня уже были… подобные ученики, правда, всего два. У старого Учителя их было намного больше.

Но кто знает, сколько их ещё у меня будет?

Я оказался прав: Люст принялся издеваться над ритуалом Дня Выбора. Но, хорошо, что до его наступления.

– Зачем он вообще нужен, этот День Выбора? – громко говорил он, и я слышал, что многие младшие ученики его слушали.

Поэтому я сразу пресёк его выпады: сурово двинув бровями, приказал:

– Иди со мной! – и увёл в свою хижину.

Несколько минут Люст осматривался: он никогда не был здесь. Никто из учеников не был у меня дома.

Но я сделал исключение для Люста не потому, что надеялся таким образом изменить его Выбор, а просто хотел оградить от его слов младших ребят.

Осмотревшись, Люст освоился, и вновь принялся высказывать недоумение:

– Зачем он нужен, День Выбора? Всё равно после него проходит минимум полгода, прежде чем мы сможем занять предназначенные места.

– Да, дозревание протекает сугубо индивидуально, – кивнул я, – но тем более необходим День Выбора: жителюди должны знать, куда уходят их дети.

– Жителюди! – фыркнул Люст. – Им всё равно, куда уходят их дети. Они расстались с нами очень давно – когда вы взяли нас.

– Но они ничего не знают о том, кем станет каждый, – возразил я.

– Ну и что? Им всё равно, – упорствовал Люст.

– Не думаю, – покачал я головой. – Пусть их глаза пусты, но они подобны нам. Они могут смеяться и плакать, любить и ненавидеть… по-своему. Пусть они не высказывают чувств, когда я отбираю вас, но лишь потому, что понимают: иначе нельзя. Без этого невозможно существование Деревни, Посёлка… и их самих.

– Бездумные твари! – выругался Люст.

– Опомнись! – вскричал я. – Среди них твои родители!

– Ну и что? – Люст посмотрел на меня, и я вздрогнул. Да, теперь я не сомневался в том, какой Выбор он сделает.

Я содрогнулся от своего представления. А представил я то, что ожидает встретившихся с Люстом в лесу…

И ещё я содрогнулся от того, какая судьба ожидает и самого Люста, в конце концов.

В том, что именно так всё и случится, я не сомневался: произойти иначе не могло. Так было всегда.

И пусть он не мог быть опасен мне ни сейчас, ни потом, но его мысли, ощущения, эмоции придётся переживать мне. Во всяком случае, на первых порах. И в самом конце. Я не знаю, почему такое исключение – и кем? – было сделано для находящихся на земле: я не ощущал момента смерти ни Водных, ни Подземных, ни Летающих. Или, быть может, потому, что ещё никто из них не погиб? А Находящихся На Земле у меня было уже двое…

Люст отвёл взгляд. Должно быть, прочитал в моих глазах собственную судьбу. Но я знал, что даже это не заставит его отказаться от своего Выбора.

Почему? Я раз за разом задавал себе этот вопрос: почему, даже зная о том, что их ожидает, они всё равно делают такой Выбор? Ведь это сознательный выбор!

– Зачем притворство? – Люст решил вернуться к теме празднования Дня Выбора, и я мысленно перевёл дух: и на том спасибо. Но ему, должно быть, неприятно понимать, что его ожидает. – Зачем Подземные входят в пещеру, зачем Водные выныривают, зачем Воздушные поднимаются по лестнице? Не лучше ли было бы, если бы Кроты сразу зарывались в землю, Рыбы ныряли безвозвратно, а Птицы – взлетали?

– День Выбора – всего лишь символ, – тихо ответил я. – Он напоминает собравшимся, от кого вы произошли. Чтобы вы не забывали. И то, что Выбравшие сначала скрываются в избранной стихии, а затем возвращаются, символизирует, что когда-нибудь вы вновь вернётесь в этот мир.

– Я не вернусь! – Люст замотал головой. – Мне противно находиться рядом с жителюдьми!

– Кто знает, что произойдёт… – я замолчал.

Об этом я не говорил никому. Не скажу и сейчас. Оно останется в моих мыслях, сомнениях, предположениях. Вместо я сказал иное, повторив предыдущие слова:

– Каждый превращается в назначенный срок. И я никогда не могу сказать, кому какой отмерен. Мало того: и сам Превращающийся не знает, когда полностью перейдёт в новое состояние. Это происходит мгновенно. Ещё недавно ты чувствовал себя человеком, пусть и с крыльями, миг – и ты летишь в бескрайнем просторе! Или плывёшь…

– Или копаешься под землёй, – перебил Люст.

Я нахмурился. Но не сделал замечания: ни к чему, уже поздно. А постарался сказать как можно более мягко:

– Не копается. Подземные чувствуют, когда среди них появятся Новые, и приходят их встречать. Они уходят по готовым галереям.

– Вот как? – удивился Люст. – А почему?

– Не знаю, – как можно более равнодушно постарался ответить я: чтобы он ничего не заподозрил. – Таков обычай Кротов: встречать нового товарища.

Настало время скрывать от него подобные знания, хотя Выбор Люста ничем не грозил Кротам. Скорее наоборот, Подземные могли угрожать Люсту, если их об этом попросят. Вот поэтому я ему ничего не сказал. Кто знает, каким он успеет стать? Может статься и так, что одни охотники с ним не справятся.

Сам я не то, чтобы знал, но догадывался, как Кроты определяют место встречи будущего собрата: они постоянно следуют за ним, начиная с какого-то момента. Следить несложно: тела будущих Подземных с каждым днём становятся всё более тяжёлыми и плотными. Тяжелеет и их поступь. Эти-то вибрации и улавливают чувствительные органы Кротов.

Ну а сделать так, чтобы начавший проваливаться Новый Подземный очутился в вырытом подземном ходе, когда земля перестает его держать, ни для кого из Кротов особого труда не составит. Они могут за единое мгновение проделать длинный тоннель в твёрдой породе, проскочить его, и успеть закупорить за собой той же породой.

Как они проделывают такое – не знаю, это тонкости их сущностей, к которым я не допущен. Но то, что умеют делать, уверен. Видел самолично. Да иначе им и нельзя.

– Поэтому ты понимаешь, что невозможно осуществить твоё пожелание? – обратился я к Люсту. – Каждый уходит по-своему. Но никто не должен забывать, что он не одинок…

– Как раз это я постараюсь забыть в первую очередь! – резко сказал Люст, и я вновь вздрогнул: я чуть не упустил из виду, кто передо мной. Будущий кто.

– Но ты хотя бы понял, почему День Выбора протекает именно таким образом? – спросил я.

– Понял, – буркнул Люст.

– И что не следует разглагольствовать об этом во всеуслышание, а тем более перед малышами? – продолжил я.

Люст усмехнулся:

– Боитесь, что они пойдут со мной, станут такими же?

– Нет, не боюсь, – твёрдо сказал я. – Твои слова могут повлиять на них и в обратную сторону… Но ты подумай: разве тебе самому это нужно? Чтобы стало много… таких, кем ты хочешь стать?

Люст задумался на мгновение, и вдруг лицо его перекосила гримаса:

– Я им… я… – он задохнулся в ярости.

– То-то, – назидательно заметил я. – Но ты всегда сначала делал, а уже потом думал.

Мы вышли.

Несколько младших учеников, я заметил, с завистью смотрели на Люста. Как же: он побывал в хижине Учителя!

– Кыш! – шуганул их Люст, и так оскалился, что ребятишки с визгом разбежались.

Но не все: один остался на месте. Тот, который не смотрел с завистью.

Он смело взглянул Люсту прямо в глаза, и покачал пальчиком перед собой, из стороны в сторону. Затем спокойно повернулся, заложил ручонки за спину и удалился.

– Ты смотри! – протянул Люст. Силу он уважал в любых проявлениях.

Начался праздник. Девушки Деревни увили цветами помост, лестницу и вход в пещеру; пустили венки по воде озера. Разряженные жителюди разместились вокруг помоста и поодаль от него.

Появились и мои ученики: те, которые сделают сегодня свой Выбор, огласят его. Каждый был с венком на голове и гирляндой цветов на шее.

При виде их толпа сдержанно зашумела. Ученики остановились у помоста, рядом со мной. Некоторые бросали на меня короткие взгляды. Но я не смотрел им в глаза. Именно сейчас была весьма велика вероятность повлиять на их Выбор.

Я попытался отыскать глаза Люста. Но он не смотрел в мою сторону, как будто знал о возможности моего влияния.

На помост поднялся староста Деревни.

Он произнёс речь – длинную, витиеватую, повторяющуюся из года в год слово в слово: я помнил её наизусть.

Я удивлялся его способности говорить одни и те же слова каждый раз настолько искренне, будто они только что пришли к нему в голову.

Неужели у него такая хорошая память? Или же сходные обстоятельства порождают сходные мысли, а поскольку запас слов у него не так велик, выразить мысли по-иному он не мог. Поэтому и повторялся. А может, у него действительно хорошая память.

Но жителюди Деревни не могли запомнить речь старосты дословно, для них каждый День Выбора был особенным, новым, необычным. И потому они жадно слушали.

Но, признаться, и для меня каждый День Выбора был особенным: каждый год менялось количество учеников, и их Выбор. Что будет сегодня?

Все слушали внимательно, никто не помнил того, что говорилось год назад, но все понимали важность события.

В речи староста упомянул всех, в первую очередь моих учеников, которые уходят для того, чтобы обеспечить безбедное существование жителюдям Деревни. Затем он рассказал, как собравшиеся благодарны уходящим: и земледельцы, которые в неустанных трудах на поле нет-нет да и взглянут на парящих в вышине Птиц, отгоняющих ледяные облака и приносящих на своих крыльях дожди; и рыбаки, сети которых бывают полны лишь благодаря неустанной заботе Водных…

– А кто открывает заилившиеся родники и усмиряет волны на озере? – риторически спросил староста, и собравшиеся захлопали в ладоши, заранее благодаря будущих Водных жителей.

Фор, чьи глаза уже немного увеличились – он собирался стать именно Водным – мне показалось, слегка покраснел и смахнул слезинку, гордясь своими будущими подвигами.

– И, наконец, как я могу забыть о Подземных, удаляющихся в мир без солнечного света? Мы все благодарны им – и не только рудокопы, которые без них просто не знали бы, что делать, – но и все остальные, особенно женщины, украшающие себя изделиями из драгоценных камней. А как можно забыть о долгих зимних вечерах, когда лишь горение подземной росы напоминает нам о свете солнца? И лишь благодаря ним, уходящим в вечный мрак, мы можем продлить себе день!

Староста перехлёстывал: под землёй вовсе не царит вечный мрак. Впрочем, ему простительно: он никогда там не бывал, разве что в штольнях рудокопов, а это лишь преддверие подземного мира. Но кто и когда хорошо освещает коридоры?

Речь старосты предназначалась главным образом для жителюдей. На выбор учеников – как ныне уходящих, так и пока остающихся со мной, юных – она повлиять не могла. А то, чего доброго, прослушав о вечном мраке, дети перестали бы идти в Подземные.

Но моя задача в том и состоит, чтобы показать все стороны любой будущей жизни, как хорошие, так и плохие. А Выбор ученики делают сами, и никто другой за них его сделать не может.

– Мы благодарны заботящимся о нас! – староста закончил выступление, и сошёл с помоста.

Началось самое главное: Момент Выбора.

Ученики по одному восходили на помост и объявляли о своём Выборе.

Первым вышел Лет. За него я не сомневался. Он и сейчас почти парил. Казалось, малейшее дуновение ветерка – и его снесёт с помоста и поднимет под облака.

– Я хочу… я хочу стать Птицей! – Лет распахнул руки, и на концах его пальцев блеснули пробивающиеся перья. Пройдёт полгода, его руки превратятся в настоящие крылья, и он взмоет ввысь. – Я хочу смотреть сверху и всё видеть! Я хочу вести за собой облака и поливать посевы Племени! Я хочу отгонять ледяные тучи и открывать солнце!

Собравшиеся одобрительно зашумели. Земледельцы обычно не очень интересовались деятельностью Школы, но такие животрепещущие вопросы, как погода, урожай, посевы, их волновали. И кому из детей не нравится прыгать под тёплым летним дождиком? А детьми побывали все.

Я слушал Лета и чувствовал его.

Многие хотели быть Воздушными и становились ими. И потом, изредка, их сознания соприкасались с моим, и я видел их глазами.

Я падал вместе с дождевыми каплями, сопровождая их; меня бросало потоками воздуха в лабиринтах ледяных облаков, я терял перья и ломал крылья вместе со своими учениками. И вместе с ними падал на землю и разбивался об острые камни… Или меня пронзали разряды молний высоко в облаках. И лишь боли – их физической боли – я не чувствовал. Или же я видел не действительные картины, а лишь воображаемые?

Вверху было очень интересно… и опасно.

Земля проплывала подо мной в лёгкой дымке, реки виделись сверху узкими полосками, ручьи – тонкими ниточками, леса – зелёными подушками, поля – жёлтыми циновками, люди – муравьями.

Я видел и то, чего не встречалось в нашей округе. Море… Они было слишком далеко, во многих и многих днях пешего пути отсюда, и потому никто из жителей Деревни никогда не бывал на его берегах. Я видел плывущие по Морю большие лодки с высокими мачтами и белыми парусами.

Лет начал подниматься по лестнице, помахивая зарождающимися крыльями. Ветра не было, и я перестал беспокоиться о том, что его снесёт с лестницы или ему придётся хвататься за перила, и тогда праздник будет несколько омрачён: какой же это Воздушный, если держится за землю?

Да, если бы День Выбора проводили после окончательного Превращения… Но это невозможно, потому что стихии властно звали к себе, а надеяться на то, что и Водные, и Воздушные, и Подземные завершат превращение в один и тот же день, не приходилось: и среди одного вида превращения совершались, случалось, с разрывом в дни, а то и недели.

На помост вышел второй ученик, Фор. Его большие рыбьи глаза сверкали на солнце.

– Я… хочу стать Рыбой! – с трудом проговорил он: изменения начали касаться и его гортани. – Я буду загонять в сети ловцов косяки съедобных червей и креветок! Я буду омывать тёплыми течениями жемчужные раковины на берегу, а если заилится родник – я прочищу его!

Громче всех аплодировали ловцы:

– Мы будем оставлять тебе самые жирные хвосты! – кричали они.

Некоторые называют моих учеников Духами… Мне смешно слышать такие рассуждения из уст жителюдей, но я молчу. Я пытался рассказать, чему учу их сыновей, но они не поняли ничего. Может, потому, что их глаза пусты? А может, глаза потому и пусты, что они ничего не понимают?

А те дары, которые жителюди приносят моим ученикам, и которые называют жертвами, на самом деле являются обычной платой за работу. Пусть даже и за необычную работу.

Жителюди пытались приносить дары и мне, но я отказался. С той поры, как стал Учителем, я перестал испытывать потребность в пище. Во всяком случае, в обычной пище. Она отвлекает.

Я не понимаю одного… Нет, я не понимаю многого, но в данном случае я не понимаю одного: количество даров, платы за работу, всегда одно и то же. Но ведь каждый год кто-то из учеников становится то Птицей, то Кротом, то Рыбой.

Значит, их количество увеличивается? А потому и питания должно требоваться больше. А этого не происходит. Или они питаются ещё чем-то? Или их не становится больше?

Что же случается с ними там – в глубине рек, под землёй, в шири неба? Умирают они, или же превращаются во что-то ещё? Да, как-то они, несомненно, погибают, никто не бессмертен. Значит, превращаются. Во что? Птицы – в воздух и тучи? Рыбы – в воду… и крабов? Кроты – в… землю? Или в металлы и скалы? И когда это происходит?

Знаний об этом у меня нет. И порой мне жаль, что я не могу узнать всё сам. И никто из учеников не сообщает мне ничего подобного. Может, они не знают сами? Кто может рассказать о своей смерти?

Фор подошёл к краю помоста и без плеска ушёл в воду. Плавать он любил сызмальства: его отец был рыбаком.

На возвышение вышел третий ученик, Зер.

– Я… я хочу уйти под землю, – заговорил он низким голосом, и кисти его рук подогнулись внутрь, будто уже превратились в острые рыхлители, а локти разошлись в стороны и сплющились, чтобы расталкивать вырытую землю. Но на самом деле окончательно он уйдёт под землю не скоро: через полгода или около того. – Я хочу искать металлы и драгоценные камни и направлять их наверх, чтобы рудокопам было что доставать из штолен…

Собравшиеся вновь одобрительно зашумели, но больше всего радовались рудокопы. Эти суровые люди часто подвергались опасности быть засыпанными в своих ямах: в Кроты обычно шли неохотно, их было мало, и потому они не могли постоянно следить за каждой штольней, чтобы успеть спасти заваленного. Поэтому, случалось, рудокопы погибали.

И именно рудокопы особенно горячо приветствовали выбор Зера и сопровождали его рукоплесканиями, пока он не скрылся в вырытой в склоне холма пещере.

Стать Подземным означало практически навсегда расстаться с дневным светом, а мало кого из рождённых на поверхности грела мысль никогда больше не увидеть солнца.

Но мрачная красота подземных пещер и лабиринтов привлекала и манила. Чем она брала?

Я вздрогнул, когда услышал слова Зера, хотя и знал, что он скажет. И не потому, что его отец был рудокопом и однажды не вернулся из штольни, будучи засыпанным кусками скалы, когда земля вокруг вдруг начала трястись. В нём, Зере, чувствовалась такая внутренняя сила, такая мощь, которой одной только по силам разрывать глубины земли, пробивать каменные толщи, тащить на себе или вести за собой целые рудные жилы и потоки самоцветов.

В Небе такая сила не нужна, там требовалась легкость. Небо не удержало бы Зера, даже если бы он и захотел стать Птицей.

Я вспоминаю всех учеников, которые стали Воздушными, и понимаю, что в полном опасностей Небе могли дольше продержаться не просто сильные, но выносливые, и в то же время лёгкие, гибкие, увёртливые. Способные протискиваться сквозь узкие лабиринты ледяных туч, уворачиваться от летящих осколков льда и долго-долго висеть в воздухе, подгоняя облака.

Под землёй было безопаснее, чем в воздухе, но и там иногда случались неожиданные прорывы раскалённой лавы из неведомых глубин, обрушения сводов пещер во время сотрясений земли.

Поэтому здесь требовалась особая сила, чтобы успеть перекрыть обломком скалы прорытый ход, и не дать лаве пробраться в пещеру. Или чтобы удержать на себе ломающийся свод, пока остальные собратья, или рудокопы, выбираются из опасного места.

Прорывы лавы, как я понял из показов недавно ставших Подземными и потому продолжающих общаться со мной учеников, происходили потому, что все ближайшие к поверхности запасы металлов, руд и самоцветов были исчерпаны. За ними приходилось пробиваться всё глубже и глубже. Оттуда-то, из глубины земли, и случались прорывы раскалённой магмы.

Правда, порой она сама приносила металлы и камни, но зато забирала с собой часть жертв из Подземного Племени.

Порой мне казалось, что я улавливаю мысли лишь недавних учеников, а самые первые настолько отдалились от меня, что позабыли о самой жизни на поверхности. Возможно, они создали какую-то особенную, подземную цивилизацию, отличную от нашей. А может… но нет, твёрдо я о них ничего не знаю, а любые фантазии являются пустыми.

Во всяком случае, никаких точных сведений о подземной жизни у меня не имеется; металлы и самоцветы поступали в штольни рудокопов почти исправно, а несколько раз я любовался картинами огромных подземных залов, уставленных колоннами слившихся сталактитов и сталагмитов; со стенами, украшенными живописными потёками разноцветных минералов, зыбко переливающихся самосвечением мельчайших кристалликов. Всегда только пустые залы, проходы и штольни, косо уходящие куда-то вниз.

Кто показывал мне всё это? Увы, я не знал. Кто-то из моих учеников. Да, я мог видеть их глазами, если они хотели показать мне что-то, или вспоминали обо мне, но я не знал их имён. Тем более что после Превращения они выбирали себе новое. Возможно, они переставали зваться Подземными. Но как они называли себя, я не знаю.

Зачем они раскрывали передо мной сознание? Они делали это чаще, чем Птицы и Рыбы. Я помогал им, как мог: например, тем, кто погибал в одиночестве, захваченный потоком лавы, и никто не видел их последних минут. Они никому не успевали передать свои мысли, только мне. Между собой они общались на особом языке, языке подземного мира. Как и Воздушные, как Водные. Значит, собственный мир у них был.

Так я узнавал об опасностях, о новых, открытых ими, местах появления руд и драгоценных камней. Я получал эти знания и отдавал другим – тем, кому могли пригодиться впоследствии: новым ученикам, будущим Подземным. Тем, кто сделал Выбор.

А поначалу я учил вновь отобранных детей всему. Я не знал, кто кем станет. Я раскрывал перед учениками все тайны земли, вод и неба, не делая никаких акцентов, не выказывая никаких пристрастий, никого никуда не склоняя.

Но каждый из них впоследствии делал свой Выбор.

И лишь одному я не учил… Нет, не учил я двум вещам. Но одному я и не мог научить: нельзя научить тому, чего не знаешь сам: я не учил их тому, как стать Учителем. Может быть, потом, когда я стану постарше…

А второму… Второму я учить не хотел, потому и не учил. Может быть, зря? Может, они должны были знать и такое? В следующий раз я попробую передать и эти знания новым ученикам.

Но и без моих рассказов почему-то нашлись двое, что сделали это. И их Выбор стал для меня большой неожиданностью: они не походили на самоуверенного и наглого Люста. И они сделали Выбор раньше него. И я не был готов к их Выбору…

Откуда он взялся среди почти всегда спокойных жителей Посёлка? А откуда появились те двое? Они вообще ни от кого не отличались.

Но у Люста была Искра, и я не мог не учить его, оставить таким, каким он родился. Быть может, тогда бы он стал… Но я не могу представить, во что может развиться ребёнок, имеющий Искру, если с ним не занимается Учитель. Мне почему-то страшно подумать об этом.

Да и маленьким он выглядел… не совсем обычным. Во всяком случае, сильно отличающимся от остальных учеников.

И снова я мучился вопросами, глядя на него: что повлияло на его развитие? Как он, сохранив Искру, стал… вернее, захотел стать, Находящимся На Земле?

Люст вышел на помост.

Приступая к его обучению, я не знал, что он выберет, хотя уделял ему едва ли не больше внимания, чем каждому из остальных. Может быть, зря? Может, поэтому он и стал таким?

Но из подобных ему получались хорошие Птицы, отважно штурмующие ледяные облака, сталкивающие их между собой и разбивающие на мелкие куски, неспособные нанести ущерб посевам.

Были похожие на него и среди Кротов, опускающиеся к самому огненному океану и поднимающие за собой массу металлов и россыпи камней, и при этом ловко уворачивающиеся от кипящих потоков магмы.

И среди Рыб встречались подобные: дерзкие, сумевшие отыскать далёкий путь к Морю и открыть озёра в толще земли. Кто знает, быть может, там Водные иногда встречаются с Подземными?

Люст был очень похож на таких, храбрых и отчаянных. Может быть, поэтому я и не смог распознать его пристрастие раньше?

– Я буду Хищником! – сказал Люст, и углы его губ дрогнули, выпуская острые клыки.

Толпа испуганно ахнула и отшатнулась от помоста. Послышались и возмущённые возгласы.

Я прикрыл глаза рукой. Да, среди жителюдей Деревни найдутся такие, что станут обвинять меня. Но в чём моя вина? Всем ученикам я рассказываю одно и то же. Но почему-то одни становятся Птицами, другие Кротами, а третьи Хищниками… Пусть их бывает очень и очень немного, но каждый может принести немало несчастий – как жителюдям Деревни, так и бывшим товарищам по учёбе. Всем, с кем встретится на узкой дорожке. Может быть, исключая меня… Но мне они приносят другие несчастья.

Некоторые из жителюдей, как я понял, хотели убить Люста тут же. Но Закон запрещал это: сделавший Выбор не является преступником до тех пор, пока не совершил преступления. Возможно, создавшие Закон знали что-то большее, чем мы, ныне живущие. Может быть, и Хищники бывают иногда нужны?

Люст спрыгнул с помоста. Толпа расступилась. Для Хищников не предусматривалось никакого особого пути. Его и не должно было быть.

Люст пробежал сквозь расступившуюся толпу и скрылся в лесу. Он не остановился, не оглянулся, не зарычал – чтобы ещё более усугубить эффект от слов. Что это означало? Возможность возврата?

Я терялся в догадках. Выказывало ли это особую ненависть Люста к жителюдям, или наоборот, остатки стыда? Превращение осуществится не скоро, быть может, он ещё как-нибудь передумает? Например, решит уйти из Деревни. Если уж покидать Общину, почему не покинуть её навсегда? По крайней мере, вреда от него не будет, зато останется тема для разговора, для пересудов досужих кумушек.

Настал черёд Раста. Я с тревогой смотрел на него. После Люста… Как поведёт себя этот малыш? Он отбыл положенное для обучения время, но, казалось, почти не вырос. Но не потому я не был уверен в нём. Просто у всех учеников имелись какие-то особенные склонности и предпочтения, а Раст… Он будто оставался тем же малышом, каким попал ко мне.

Нет, занимался он охотно, ему одинаково нравились и полёты, и плавание, и перемещения под землёй – разумеется, медитативные. Он одинаково хорошо мог назвать опасности, подстерегающие человека в небе, в воде и в земле, а также все тридцать три радости, присущие трём стихиям, но я не мог с уверенностью предугадать, кем именно он хочет стать, каков будет его Выбор.

Порой мне казалось, что выражение особого просветления возникает на его лице, когда он возвращается из полёта. Затем он вдруг прибегал мне с новой, неожиданной мыслью о том, как можно увернуться от потока преследующей лавы, а после спрашивал, как лучше изменять подводные течения…

Раст подошёл к краю помоста. Толпа притихла.

– Я… я пока не знаю, кем хочу быть, – признался он во всеуслышание, так и не произнеся традиционной формулы Выбора.

Я обмер, едва услышал его слова.

А я-то надеялся, что он назовёт одну из трёх Стихий. Мало ли… Время есть, можно наверстать. И Превращение прошло бы успешно.

Но ещё больше я боялся, что он повторит слова Люста. Я вдруг подумал, что его временные увлечения каждой Стихией по очереди были отражением чужих желаний: Лета, Фора, Зера. Раст перенимал их заинтересованность, подражал ей. А вдруг сейчас он бы поддался напору ненависти Люста?

Но затем я почувствовал неожиданное облегчение; именно из-за того, что не услышал от Раста формулы. Это означало, что, возможно, Раст сумеет определиться ко Дню Превращения.

Подобное допускалось. Правда, могли возникнуть сложности при трансформации, но в основном, если бы Раст избрал участь Воздушного. Проще всего, если бы он захотел стать Рыбой: в воде практически нет опасностей. Ну а Кроты опекали бы его до тех пор, пока не сочли возможным отпустить в самостоятельное странствие по подземному царству. И не раньше.

Толпа зашумела недоумённо. Некоторые из жителюдей оглядывались на меня с кривыми усмешками. Но происходящее оставалось для них непонятным. Да оно было непонятным и мне, но по-другому, иначе.

Сенс вообще не стал выходить на помост. Он остался стоять среди младших учеников, возвышаясь над ними на целую голову.

Я посмотрел на него. Он понял мой взгляд и подошёл поближе.

– Зачем? – спросил он одними губами, подняв на меня удивлённые глаза. – Зачем я пойду туда? Я тоже не знаю точно, кем стану.

– Но ты мог бы… – начал я, – как Раст…

Сенс помотал головой:

– Нет. Это другое. Раст не знает, кем хочет стать. А я не знаю, кем стану.

Он помолчал немного, и добавил:

– Но я точно знал, что если повторюсь вслед за Растом, то все станут смеяться.

Я не понял его слов, в этом-то всё и дело. После Люста, после Раста, улавливая эмоции жителюдей, я не обратил внимания на различия в словах Раста и Сенса. Вернее, я подумал, что Сенс ошибся. «Кем стану» и «Кем хочу стать» – это ведь почти одно и то же. Да это и есть одно и то же, если иметь в виду моих учеников. Для них «хотеть» значит «мочь». Просто сначала надо захотеть стать кем-то, а уж затем стать. Вот и всё.

Каждый делает свой Выбор, но, сделав его, отказаться уже невозможно. Нельзя «перехотеть» стать кем-то. Нельзя, пожелав стать Водным, превратиться после этого в Воздушного, или в Подземного. Это неосуществимо.

А Раст не мог выбрать: ему хотелось стать то Воздушным, то Водным, то Подземным. Но он ещё не захотел стать кем-то конкретно. А если захотел бы, то стал. И с высоты помоста он признался именно в отсутствии Выбора.

Поэтому я и решил, что Сенс точно так же не знает, кем хочет стать. Ведь Выбор сознательный. Разве можно выбрать то, чего не осознаёшь?

Перешёптываясь, жителюди расходились с площади после пиршества, танцев, гуляния. Люст на празднество не явился. И я вновь счёл это добрым предзнаменованием: помня, как он выступал против Дня Выбора, я мог предположить, что он придёт и испортит всем праздник. Но он не пришёл. Может, он решил уйти из Общины?

По некоторым косым взглядам я определял недовольных. Но делать они ничего не будут, даже зная, кем станет Люст всего через полгода. Пока он самый обычный мальчик, ну, может быть, с чуть увеличенными клыками… И убить его – значит, убить самого обычного мальчика. Он пока не умеет ни нападать, ни защищаться.

А научить его…

Нет, я не буду учить его. И не потому, что не хочу: я не могу, не умею, не знаю, как учить Хищников! Да и кто их учит? Старый Учитель тоже не умел учить их, и, тем не менее, они появлялись, время от времени.

Я буду говорить с Люстом, если увижу, буду рассказывать ему о способах выживания в лесу и способах добывания пищи… Впрочем, всё это он давно знает. Это знают все, потому что это входит в начальные знания. Но не все становятся Хищниками.

Может быть… может быть, я расскажу ему о тех двоих, что стали Хищниками до него? Но разве это ему поможет? Хищник не хочет слушать ни о ком, кроме себя. Он лишь себя считает источником знаний. Но откуда? Почему?

Наверное, так получилось оттого, что он часто бывал в лесу. Но значит ли это, что сам лес научил его стать Хищником? В лесу ведь никого и ничего нет. То есть там живут, конечно, различные звери: зайцы, лоси, кабаны. Но там не у кого учиться. Как же Люст?..

Назавтра после Дня Выбора я прошёл по Деревне, отбирая новых учеников. Занятия с ними я начну позже, через полгода, когда уйдут нынешние, сделавшие вчера свой Выбор.

Но отобрать их требовалось уже сейчас. Отобрать и освободить от повседневной работы. Иначе их родители, следуя традициям и привычкам своей семьи, станут привлекать их к тем занятиям, которыми искони занимались их предки, а это могло погасить Искру. Жителюди ведь никогда не заглядывают в глаза своих детей.

Выбирать детей было легко: я просто брал ребёнка за подбородок, приподнимал голову и заглядывал в глаза. Глубоко-глубоко, на самое донышко.

Искру было заметно сразу. Она блестела в глазах у одних близко к поверхности, у других глубже. Иногда в одном, но чаще всего в обоих.

И сами Искры встречались разные: одни побольше, другие поменьше. У Эска – у того мальчика, что не испугался Люста – помнится, Искра сияла во весь зрачок.

Дети не противились отбору. Мало того: не противились и их родители, хотя у некоторых я забирал единственного ребёнка. Но они знали, что в любом случае им не дадут умереть с голоду: Община прокормит.