Открыватели Трищенко Сергей

– Планета такая… – неуверенно ответил Пантелеймон.

– Но если мы точно находимся в параллельном мире, другой планеты, кроме Земли, здесь быть не может! – рассудительно заметил Серёжка. – Я так читал…

– А может, они разные бывают, параллельные миры? – возразил Пантелеймон. – Одни наши, земные, то есть рядом с нами. А другие вообще на других планетах расположены…

– Нет, параллельный мир на то и параллельный, что находится по соседству с нашим. Иначе это будет какой-нибудь другой. Как в Звёздных вратах, например. Прокол пространства – вот как это называется! А совсем не параллельные.

– Так я же не знаю, какие миры открываю, – чуть ли не заоправдывался Пантелеймон. – Это изучать надо…

– Ладно, хватит базарить, поехали ещё покатаемся! – прервал его Серёжка. – А то я замерзать начал.

Он набрал высокую скорость и чуть не врезался в скопление рассыпанных на гладкой поверхности разноцветных льдинок, прямоугольных, круглых, квадратных и треугольных. Вернее, в одну врезался. Но льдинка оказалась примороженной, и он едва не упал.

– Что такое? – Пантелеймон остановился рядом с ним. – Буквы какие-то вроде…

– Что? Буквы? А ты говорил – пустой мир! Значит, тут кто-то есть? А что написано? Что-то не пойму…

– Сейчас посмотрим.

Пантелеймон принялся ходить вдоль примёрзшей ко льду надписи, и, шевеля губами, пытался прочесть слово.

Серёжка хотел последовать его примеру, но у него ничего не получилось: буквы оказались латинскими, а иностранный язык в Серёжкиной школе изучали только с пятого класса.

– Вот, – остановившись, сказал Пантелеймон. – Тут написано «вечность». По-шведски. Или по-норвежски.

– Ты и там побывал? – ахнул Серёжка.

– Служил с отцом на Севере, – небрежно ответил Пантелеймон. – На радиолокационной станции. На границе со Швецией и Норвегией… Ну, немножко выучил.

– Странно, – произнёс Серёжка, обводя взглядом пустынный лёд и не менее пустынный берег. – Кто же мог оставить такую надпись?

– Может, кто-нибудь потерпел кораблекрушение? – в шутку предположил Пантелеймон.

– Тогда логичнее выложить слово «СОС», – Серёжка шутки не понял, и отреагировал на неё по-своему.

– Погоди! – схватил его за руку Пантелеймон. – Вон, по-моему, кто-то едет… Тоже на коньках катается! Пацан какой-то. Сейчас мы его спросим…

Маленькая фигурка катила на блестящих коньках по ровному ледяному простору.

Заметив стоящих ребят, конькобежец подъехал к ним и с ходу спросил первым:

– Кто… вы… такие? Что… вы… здесь… делаете?

Голос у него был ровным и безжизненным, как у робота. И он делал значительные паузы между словами.

– А ты что здесь делаешь? – вопросом на вопрос ответил Пантелеймон.

– Я… здесь… живу, – тем же ровным голосом отвечал мальчик. – Королева… сказала… если… я… выложу… из… разноцветных… льдинок… слово… «вечность»… она… подарит… мне… весь… мир… и… пару… коньков… в… придачу… Я… выложил… слово…

Серёжке почему-то стало вдруг холодно. Так холодно, как не бывало никогда в жизни. Но не от окружающей температуры: она нисколько не изменилась, и солнце продолжало светить по-прежнему.

Холодно стало от слов мальчика. Да ещё от того, что у того на голове, на бровях, на ресницах – и вообще на всём лице – лежал иней: тонкие кристаллики льда не таяли и сверкали на солнце бриллиантовой маской.

Мальчик стоял, безучастно обводя друзей бледно-голубыми глазами.

– Уж не робот ли он? – шепнул Серёжка Пантелеймону.

– Или сумасшедший, – ответил тот. – Рехнёшься тут в одиночку… Есть здесь ещё кто, кроме тебя? Родители твои где? Бабушка, дедушка?

Но мальчик ответил.

– Я… тут… один… Больше… никого… нет… Я… катаюсь… на коньках…

Охваченный каким-то неясным предчувствием, Серёжка спросил:

– Как тебя зовут?

Мальчик поднял на него заиндевевшие ресницы, и ответил всё тем же безжизненным голосом:

– Кай…

– А это? – спросил Серёжка, указывая на лёд. – Балтийское море?

– Атлантический… океан… – мальчик повернулся и покатил обратно.

– Пошли скорее отсюда! – Серёжка потянул Пантелеймона за собой.

– Может, ему помочь надо? – Пантелеймон смотрел вслед удаляющемуся одинокому конькобежцу.

– Пошли! А то поздно будет!

– Что поздно? – не понял Пантелеймон.

– Потом объясню! – Серёжку била крупная дрожь. Не то от того, что долго простоял на одном месте на холоде, не то от происшедшего.

Очутившись в квартире, он, не снимая коньков, бросился к книжной полке, кинув через плечо Пантелеймону:

– Закрывай скорее!

Пантелеймон, пожав плечами, закрыл стену.

Достав книгу, Серёжка плюхнулся на диван и лихорадочно залистал:

– Вот! – он оторвался от книги и победно взглянул на Пантелеймона.

– Что – вот? – не понял тот.

– «Снежная королева»! Сказка Ханса Кристиана Андерсена. Она похитила Кая, Снежная королева. И сказала ему: «Если ты сложишь из льдинок слово «вечность», я подарю тебе весь мир – и пару коньков в придачу». Только у Андерсена сказка иначе закончилась: Герда спасла Кая. Преодолела массу препятствий – и освободила от власти Снежной королевы! И все остались живы и здоровы.

– Ну, а тут не спасла, выходит, – предположил Пантелеймон. – Подзадержалась в дороге. Параллельные миры – они такие… Где-то я читал… как определение параллельных миров: один похож на наш полностью, второй – отличается одной деталью, третий – двумя… и так далее. И в самом конце – мир, который совсем не похож на наш.

– Ну, непохожих миров может быть много, – заметил Серёжка.

– Это точно, – согласился Пантелеймон. – Ну что, ещё поищем?

Но, сколько ни выискивал, других раскрывающихся трещин в комнате не оказалось.

– А пойдём… в подвал сходим? – предложил Серёжка, заранее замирая от страха. Он тоже не очень любил темноту: его однажды оставили одного в подвале. Проверяли на храбрость. И хотя он не уписался, подобно некоторым, воспоминания остались не вполне приятными. – Мы там иногда в войнушку играем, разговариваем… Фонарик только возьмём, а то я до выключателя не дотягиваюсь.

Засвистел чайник.

– Ух, ты! – вспомнил Серёжка. – Я же чайник поставил! И как он не выкипел весь? Мы же, наверное, больше часа катались! И потом ты искал ещё… Как это может быть?

– Я открою тебе один секрет, – проговорил Пантелеймон. – Я однажды два часа путешествовал по параллельному миру. Купался, загорал – прошлой зимой. У нас снега полно, мороз, метели. А там – море, пальмы, кокосовые орехи…

– Ну, и что? – нетерпеливо прервал Серёжка.

– А то! Когда я вернулся, часы на стенке показывали то же время, что и раньше. Здесь время течёт по-иному.

– А ты точно говоришь? – с подозрением спросил Серёжка.

– Точно. Я раз пять проверял. Посмотри на часы!

Серёжка взглянул на висящие на стене часы. Стрелки сдвинулись не более чем на пять минут – ровно столько времени Пантелеймон искал новые трещинки-проходы.

– Здорово! – сказал Серёжка. – Если бы там ещё уроки делать! Или к контрольной готовиться… Было б там потеплее!..

Попив чаю со сладкими сухариками, друзья спустились в подвал. В свете фонаря стены отблёскивали частичками слюды, словно сказочная пещера Али-Бабы.

Серёжка привёл Пантелеймона в высокую и длинную подвальную комнату. Здесь стоял у стенки диван, несколько полуполоманных стульев, колченогий стол и старый испорченный холодильник.

Толстенные трубы змеились вдоль одной из стен. Другие висели прямо под потолком, выходя из одной стены и исчезая в другой.

Под выключателем лежал крепкий ящик. Серёжка сначала обрадовался, но, переведя луч фонарика под потолок, сник: лампочку кто-то выкрутил.

– Вот, – шёпотом произнёс он. – Здесь мы сидим, когда на улице дождь. И вообще…

– Дай мне, – Пантелеймон протянул руку. Серёжке очень не хотелось расставаться с фонариком, но желание увидеть новые миры пересилило страх остаться без света. И он безропотно отдал «генератор лучей».

Пантелеймон медленно повёл лучом фонаря вдоль стены, стараясь не пропустить ни миллиметра.

– Стоп! – внезапно сказал он. – Кажется, вот она! Держи! – и передал фонарик Серёжке. Тот вцепился в него, как в спасательный круг: темноту он всё же недолюбливал. – Свети сюда! На руки.

Пантелеймон подцепил ногтями край трещины и потянул в стороны.

Перед ними открылась узкая тёмная комната с высокими стенами, плавно переходящими в потолок.

– Никого! – разочарованно произнёс Пантелеймон. – Вот, всегда так! Или берег пустынный, или пустая и запертая комната.

– Монашеская келья! – поправил Серёжка. Почему-то шёпотом.

– С чего ты взял? – покосился на него Пантелеймон. – А может, темница, тюремная камера!

– Решёток на окнах нет. И свечи в канделябре. Откуда в темнице свечи?

– А канделябр в келье откуда? Свеча в подсвечнике – и довольно. А то и в плошке…

Скрипнула дверь. Ребята присели и замерли.

В комнату вошёл человек в длинном одеянии, и вправду немного похожий на монаха. В руках он держал небольшой холщовый мешочек, торчащий изнутри острыми углами содержимого. Не замечая ребят, притаившихся в тёмном углу, он подошёл к пюпитру, на котором стояли канделябр с тремя свечками и чернильница с воткнутым в неё гусиным пером, и лежал свиток.

Взвесил мешочек на руке, развязал, вытащил сухарь, осмотрел со всех сторон и вздохнул.

– Сухари, опять сухари… – печально произнёс он, высыпая оставшиеся на блюдо. – А так хотелось съесть чего-нибудь вкусненького… Но что можно сделать из сухарей?

Он взял из чернильницы перо, отложил в сторону сухарь, поправил на пюпитре свиток, склонился над ним и что-то написал. И задумался.

У Серёжки затекла нога, и он пошевелился. Раздался шорох.

– Кто здесь? – поднял голову от свитка монах. – Мыши? Я ведь кормил вас сегодня с утра!

– Нет, мы не мыши! – замотал головой Серёжка, выступая из угла. – Хотите вкусненького? У меня конфета есть! Вот, возьмите!

– Кто ты? – удивился монах, поднимая канделябр.

– Серёжка, – сказал Серёжка. – А он – Пантелеймон.

И Пантелеймону тоже пришлось показаться на свет.

– Что вы здесь делаете? – спросил монах.

– Мы… путешествуем, – признался Серёжка.

– Между мирами, – добавил Пантелеймон. – А вы чем занимаетесь?

– Я готовлю себе пропитание, – сказал монах. – Я – словотворец. Я из одних слов составляю другие. И они становятся настоящими. Например, «тапок» – «капот». Если кто-то вдруг нашёл лишний тапок, а ему не во что одеться, он просит меня сделать капот. Капот – это верхняя женская одежда, – пояснил он, видя, что ребята не понимают.

– У нас слово «капот» означает нечто другое, – сощурился Пантелеймон.

– Но, наверное, ваш капот тоже что-то покрывает? – спросил монах.

– Верно! – засмеялся Пантелеймон.

– Но больше всего меня просят, чтобы я сотворил что-нибудь съедобное, – продолжал монах. – В нашем мире очень мало еды. Люди приносят разные предметы или продукты, и я превращаю их во что-то другое. Но сегодня они снова принесли сухари. Они уже всем надоели, а я никак не могу создать из них ничего большего, чем они из себя представляют. То есть те же сухари…

– А покажите-ка, как вы это делаете, – попросил Серёжка.

– Вот, смотри, – монах с готовностью пододвинул ему свиток. – Я написал слово «сухари». Теперь из букв этого слова нужно составить другое слово, или слова…

– Ну, это же очень просто! – воскликнул Серёжка. – Вот, смотрите, легко получается «уха»!

– Уха? – удивился монах и склонился над свитком. – Действительно, «уха» получается… А что такое уха?

– Вы не знаете, что такое уха? – поразился Серёжка.

– Нет, – покачал головой монах. – Расскажи мне, что это. И тогда я попробую сделать её.

– Ну-у… – задумался Серёжка. Он столько раз ел уху, которую варила мама, а однажды съездил с отцом на рыбалку, и там попробовал настоящую рыбацкую тройную уху… а вот поди ж ты: объяснить, что она такое, не может. – Это если взять рыбу, положить в котёл…

К нему на помощь пришел Пантелеймон.

– Говоря другими словами, если попроще, уха – это рыбный суп.

Серёжка хотел возмутиться. Он вспомнил, как на рыбалке мужики рассказывали о десятке отличий настоящей ухи от простого рыбного супа. Но возражать не стал. Может, монаху сгодится и такое объяснение? А то так и будет питаться одними сухарями.

– Рыбный суп? – удивился монах. – Рыбный суп я знаю. Но я никогда не думал, что его можно назвать как-то иначе. Должно быть, поэтому у меня ничего не получалось!

– Многие вещи имеют второе название, – важно произнёс Серёжка.

– И верно! – согласился монах. – Но я не знал такого слова: уха! Спасибо вам, дети! А то пришлось бы снова есть сухари. Я никак не мог увидеть в них ничего другого, – снова повторил он.

Он взял сухарь, который отложил на пюпитр, достал с полки глубокую тарелку, отломил от сухаря пару кусков, положил оставшееся на тарелку… И от тарелки сразу взвился густой парок и пошел вкусный запах ухи.

– Ура! – тихо сказал Пантелеймон. – Уха! Настоящая уха! Люблю уху!

– А ещё… а ещё можно сделать рис! – выпалил Серёжка.

Он взял с полки вторую тарелку, помельче, положил в неё отломанные монахом куски, немного покрутил – и на тарелке белой горкой поднялась рисовая каша.

– Это же сарацинская крупа! – с удивлением произнёс монах.

– А по-другому она называется рис, – твёрдо сказал Серёжка. – Нужно знать синонимы! Тогда вы сможете больше сделать. Но почему у вас одно превращается в другое?

– У нас – лингвистический мир! – сказал монах с гордостью. – Здесь воплощается в реальность любое слово!

Пантелеймон подошёл к пюпитру, наклонив голову, посмотрел на написанное на пергаменте слово «сухари», хмыкнул, вздохнул и написал рядом слово «хариус».

После чего взял второй сухарь, раскрошил на шесть кусков, положил на третью тарелку, повертел, словно напёрсточник стаканчики, приставляя друг к другу разными сторонами – и поднял с блюда большущую рыбину.

– Вот! – торжествующе сказал он. – Теперь можете ещё и рыбу есть!

– Спасибо, ребята! – поясно поклонился монах. – Оставайтесь со мной! Втроём мы всех голодных нашего мира накормим!

– Нет, нам домой пора! – отказались ребята.

– Жаль, – вздохнул монах. – Я узнал от вас столько нового…

– Но, может, мы ещё вернёмся, – пообещал Серёжка. Ему тоже захотелось поэкспериментировать с сухарями… и с другими предметами. Сделать из одного – другое! А то вон Пантелеймон сделал из сухарей хариуса, а он – ничего…

Он потрогал лежащую в кармане конфету. Хотел снова предложить её монаху, но быстро передумал, мысленно сложив из слова «конфета» слова «фен» и «танк». И если фен монаху ещё мог пригодиться – вон какие длинные волосы! С сушкой наверняка проблемы, – то что тот станет делать с танком?

Можно было ещё, конечно, сделать кота… но раз монах настолько тепло относится к мышам, что подкармливает их, кот в келье явно стал бы лишним.

– Интересно! – сказал Серёжка, когда Пантелеймон захлопнул проход. – Ты его отметь чем-нибудь, этот лингвистический мир. Мне хочется ещё покрутить слова, попревращать одно в другое!

– Так это известная игрушка, – пожал плечами Пантелеймон. – Мы в классе сколько раз баловались.

– То – игра, а то – на самом деле! – возразил Серёжка. – Ты вон сделал из настоящих сухарей настоящего хариуса. Как у тебя это получилось? Я-то складывал из остатков сухаря, а там кроме «риса» уже ничего и не оставалось. А ты разломал целый…

Пантелеймон задумался. Потом сказал:

– А ты знаешь: наверное, как и с открыванием параллельных миров. Я просто увидел, в каком месте нужно сломать сухарь, как повернуть и каким концом приставить к другому. Только я не был уверен, что рыба получится!

– Вот видишь! Это волшебный мир!

– Что ж, среди параллельных миров обязательно должны попадаться и волшебные, – рассудительно сказал Пантелеймон.

– Это почему же? – вскинулся Серёжка.

– Да потому, что я где-то читал, будто все сказки на самом деле не придуманы. А всё происходило в натуре. Их герои просто рассказывали то, что с ними случилось… в других мирах. В параллельных.

– Да ну? – удивился Серёжка.

– Ну да, – подтвердил Пантелеймон.

– Ну, тогда… – Серёжка задумался, – тогда мы сможем побывать и в сказках!

– А то! – согласился Пантелеймон. – Главное – найти туда дорогу…

– А помнишь, как в сказках: в тридевятом царстве, тридесятом государстве… камень на распутье, три дороги…

– Или маленькая незаметная трещинка в стене…

– Давай, открывай следующую! – загорелся Серёжка.

Следующая «дверь» открывалась с трудом. Она чуть ли не пищала, но всё же помаленьку стены раздвигались. Тут уж Серёжка не выдержал и бросился на помощь Пантелеймону. Вцепился одной рукой в одну сторону намечающегося прохода, другой – в другую, и что было сил надавил в обе стороны.

Помогли его усилия, или же что-то другое, но стены пошли быстрее. Однако недолго: разойдясь сантиметров на двадцать, остановились, и дальше двигаться не пожелали.

– Хватит! – отдуваясь, произнёс Пантелеймон. – Пролезем.

– Сначала посмотрим, надо ли лазить, – охладил его пыл также отдувающийся Серёжка. – А то влезем в какое-нибудь болото…

Он заглянул в образовавшуюся узкую щель с необычайно толстыми стенами – по полтора метра с каждой стороны, не меньше. Такого тоже пока не встречалось.

– Ого! – воскликнул Серёжка. – Да тут настоящая золотая осень!

– Что, опять дождик? – уточнил Пантелеймон.

– Нет! Золотые монеты на деревьях растут! И на землю падают! Созрели, значит… И небо – синее-пресинее!

– Ух, ты! – Пантелеймон тоже просунул голову в щель. – Давай протиснемся!

– А вдруг застрянем? – забеспокоился Серёжка.

– Ну… давай ещё малость подналяжем. Ещё бы сантиметров на пятнадцать раздвинуть…

Они вновь принялись тянуть стены – на этот раз каждый в свою сторону, но стены заупрямились и не пожелали расходиться дальше. Луч фонарика плясал по толстым стенам.

– Может, я мешаю? – нехотя признался Серёжка. – Попробуй сам…

– Нет, когда ты прошлый раз вцепился, мне сразу стало легче, – успокоил друга Пантелеймон. – Я думаю, ты скоро и сам сможешь открывать. Но сначала хорошо бы научиться видеть, где они находятся…

Он влез между стенами, словно Геракл между скалами, и упёрся, что нашлось сил, раздвигая их. Но стены если и сдвинулись, то совсем незаметно.

– Ладно, – вздохнул Серёжка. – Давай пробовать так…

Он осторожно, боком, протиснулся между стенок. Они не были кирпичными, как следовало ожидать, учитывая кирпичность подвальной стены. И ни на какой другой материал, известный на Земле, тоже не смахивали. Больше всего материал стенок напоминал чёрно-зелёное стекло. Но при этом не холодил кожу, а казался тёплым при прикосновениях. И в глубине его будто бы виделось какое-то скрытое движение. Словно волны перекатывались внутри, наподобие морского прибоя.

Идти между стенок было очень неприятно: казалось, они вот-вот сомкнутся. И тогда останешься в них, словно муха в янтаре.

Серёжка втягивал живот и ругал себя за пристрастие к сладким булочкам.

Пантелеймону на этот счёт было проще: он выглядел худее Серёжки. Но и ему пришлось протискиваться боком.

– Вот это да! – ахнул он, когда выбрался на открытое пространство.

Во все стороны – до самого горизонта, насколько хватало глаз – тянулись бесконечные ряды приземистых кряжистых деревьев. И на каждом вместо листьев висели тяжёлые золотые монеты. Некоторые успели упасть, и лежали внизу крупными кругляками, продавив мягкую почву. Остальные пока висели.

– Наверное, не созрели, – предположил Серёжка, трогая один висящий кругляшок. – Видишь, зеленцой отдаёт.

– Неужели настоящее золото? – спросил Пантелеймон, поднимая с земли монету. Монета была большая, с его ладошку. И толщиной с неё же.

– А то! Чувствуешь, какая тяжеленная! – Серёжка тоже подобрал монету.

– А может, свинец… покрашенный. Как фальшивомонетчики в средние века делали.

– Ага! И на деревьях поразвесили. Давай наберём, покуда никто не пришёл.

– А кто может прийти? – удивился Пантелеймон.

– Да кто-нибудь! Видишь, деревья посажены рядами. Как в саду. Значит, кто-то их специально посадил. А сейчас как раз наступает время уборки урожая. Вот он сюда и придёт, собирать. Давай возьмём, сколько в карманы влезет!

Друзья быстренько зашарили под ближайшими к выходу деревьями.

– Гляди, червивая! – Пантелеймон показал Серёжке золотую монету, явно прогрызенную червячком: отверстие было точно такое же, какое обычно червячки оставляют на яблоке. – Даже пробочкой прикрыто. Значит, червячок внутри. Отец так учил распознавать…

– Ничего себе! – воскликнул Серёжка. – Зачем нам червивые? Надо брать хорошие…

И принялся более внимательно отбирать монеты, прежде чем положить в карман.

Пантелеймон попытался сорвать несколько золотых с ветки, но это ему не удалось. А висящие на деревце монеты отчаянно зазвенели, словно призывая на помощь.

И сразу же послышались странные низкие звуки: будто кто-то далеко-далеко начал медленно бить в огромный барабан.

– Гроза, что ли? – поднял голову Пантелеймон и оглядел безоблачное небо. – Гром вроде гремит…

– Бежим! – шепнул ему Серёжка. – Идёт кто-то! Это топот его ног!

И Серёжка оказался прав: кто-то большой и тяжёлый шёл прямо к ним. Но пока ещё очень далеко: тёмная фигура от колен возвышалась над верхушками деревьев, шагая между рядами. А ведь ребятам деревья едва доходили до подбородка! И каждый шаг великана отдавался в земле далёким ударом, похожим на барабанный бой.

Стараясь не шуметь и не задевать деревья, чтобы не вызвать нового звона и тем самым не обнаружить себя, мальчики бросились по своим следам к оставленному открытым проходу.

– Надо бы следы замести! – предложил Пантелеймон, глядя на глубоко вдавленные в почву отпечатки ног.

– Надо, – согласился Серёжка. – А чем? Сбегать за веником?

– Может, ветку отломать? – предложил Пантелеймон и потянул за ближайшую. Но ветка не обламывалась. Зато монеты зазвенели с новой силой. Топот шагов ускорился.

Тогда друзья наскоро, кое-как, пальцами рук заметелили последние два-три метра следов.

– Пусть думает, что мы прилетели по воздуху! – протискиваясь сквозь узкий проход, пропыхтел Серёжка.

– А вдруг он отыщет проход? – предположил Пантелеймон. – И залезет к нам? За своими деньгами.

– Давай вернём монеты! – согласился Серёжка.

Они остановились, вернулись обратно и расшвыряли монеты в разные стороны – чтобы те не лежали одной кучечкой, и неведомому преследователю стало непонятно, откуда их бросили. И чтобы он не смог обнаружить проход в их родной мир.

Очутившись дома, задвинув стены и тщательно проверив, не осталось ли где случайно маленькой щёлочки – в этом пришлось полагаться на интуицию Пантелеймона – друзья решили немного передохнуть. А заодно и удостовериться, что никто с той стороны не попытается проникнуть к ним.

– Ну и приключеньице! – пробормотал Серёжка, приваливаясь к тёплой кирпичной стене (неподалёку проходила труба горячей воды). – Жаль, что не удалось утащить ни одной монетки!

– Да, жаль, – согласился Пантелеймон. – Но они же все червивые!

– Нет, я нашёл парочку нормальных, – возразил Серёжка.

– Ну и что? Какие они нормальные, если их червяки едят! А, может, они ещё и гниют вдобавок!

– Тогда это не золото, а что-то другое… Несмотря на тяжесть.

– Ну, значит, и жалеть не о чем!

Подождав с полчасика, и убедившись, что никто не пытается пробраться в наш мир, друзья приободрились.

Серёжка расхрабрился настолько, что попросил Пантелеймона – хотя и немного дрогнувшим голосом:

– Слушай, Пантелеймон, а давай… я попробую открыть?