Хомотрофы Скуркис Юлия
– Ваш босс? – Я сунул записку в нагрудный карман. Строгое правило – вручать адресату.
Клерк обреченно вздохнул, и мы обменялись рукопожатиям, знакомясь и заключая маленький тайный союз.
Жора Цуман был инженером второй категории. Я прочел это у него на бирке. Его внешность показалась мне приятной: тонкие черты лица, густые черные волосы, туманный меланхоличный взгляд. Он был на несколько лет моложе меня.
Узнав о моем столичном происхождении, он слегка ободрился и предложил подойти к окну для разговора.
– Этот участок не захватывает камера наблюдения, – сказал он мне на ухо.
Цуман открыл форточку, закурил. Я бросил папку на подоконник. Мы переговаривались полушепотом, угадав друг в друге единомышленников и опасаясь, что нас услышат.
Жора уже третий год работал в аппарате поролонового завода. Он от души костерил руководство и систему. Его, разумеется, не устраивали ни царящие тут порядки, ни зарплата. У него была куча предложений по реконструкции всего. Конечно, никто из администрации не прислушивался к его мнению.
Особую нелюбовь Жора питал к заместителю директора по финансам Вырловой, которую боялся до одури. Он говорил монотонно и непрерывно, часто повторяясь, как заевшая пластинка. Через пять минут стало ясно, что Жора никогда не сможет выговориться. Он вещал, как заведенный. Иногда не предложениями, а лишь их обрывками. Я вдруг почувствовал, что как бы далеко не зашла наша с ним откровенность, есть нечто такое, о чем он говорить не станет.
Все, что он сказал, звучало поверхностно и неубедительно, как скверная актерская игра. Несмотря на то, что он говорил об интересующих меня проблемах, я не узнал ничего нового.
После того, как я спросил, не может ли он объяснить мне, кто такие менги и какое отношение они имеют к поролоновому заводу, он занервничал и перевел разговор на тему инертности профсоюзов.
– Стопроцентные крысы, – убежденно сказал он.
– А за что вы так не любите Вырлову?
Уже не в первый раз я слышал о ней. Что это за женщина, одно упоминание о которой заставляет людей бледнеть?
– Это исключительная стерва, – скривился Жора. – Вы видели ее?
– Еще нет.
– Поднимитесь на два этажа. Она в вашем крыле сидит. И тогда вы сами все поймете, – он наклонился ко мне и прошептал:
– Прожорливая гадина. У нее среди акционеров крыша. Думаю, даже директор ее опасается. Сама же она ни черта не боится. Разве что избавителя, которого все ждут.
Он стал уверять меня, что замдиректора виновна в самоубийстве некоего Андрея, бывшего служащего из финансового отдела.
Я спросил его о директоре.
Похоже, это была любимая Жорина кость.
– Артур Присмотров на публике появляется раз в году, на заседании акционерного общества, – сказал он. – Я его ненавижу, этого крота. Сидит в своей норе и читает доносы, которые строчат такие, как Грязин. Но он-то начальник службы безопасности, ему по должности полагается. А пишут все. Любого начальника взять – пишет, сволочь!
Он снова наклонился ко мне, и сказал шепотом:
– Слушайте… Пока вы в карантине…
Неожиданно открылась дверь, от чего Жора вздрогнул. Вошел человек в строгом черном костюме без бирки на груди. Мне показалось, глаза его вспыхнули красным огнем. Я догадался, что это Куксин, которому принес записку от Тутанхамона. Нужно было срочно возвращаться к своим обязанностям.
Куксин вырвал у меня записку и сунул в карман, затем поманил пальцем Цумана. Тот неохотно, но, вместе с тем, беспрекословно подошел. Куксин задрожал, у него закатились глаза. Я тотчас вспомнил лысого начальника отдела кадров, он выглядел так же.
Куксин вытянул шею, и мне показалось, он хочет поцеловать Жору, который вдруг стал покачиваться на полусогнутых ногах. Мой новый знакомый выглядел так, словно ловил кайф от какой-нибудь дури. По телу его время от времени пробегала дрожь. Тело шефа тут же содрогалось в ответ.
На меня накатила волна отвращения, и я выскочил, чтобы не видеть эту сцену. Сбежал по лестнице вниз и тут вспомнил: папка! Я оставил ее на подоконнике. Пришлось вернуться.
Когда я опять вошел в отдел производства, Жора Цуман уже сидел за рабочим столом. Он трудился усердно, хотя и вяло. На меня даже не взглянул. Сейчас им владело тупое безразличие к окружающему, которое я часто замечал его на лицах работников корпорации.
Папка, никем не тронутая, так и лежала на подоконнике. Я взял ее и направился к выходу. Хриплый вскрик заставил меня обернуться. В дальнем конце помещения что-то происходило. Даже вялый Цуман заинтересовался. Я подошел ближе.
В окружении ничего не предпринимающих работников на полу корчился начальник отдела производства. Тело Куксина то выгибалось дугой, то опадало и тряслось мелкой дрожью. Он хрипел, изо рта ползла пена. Ближе всех к нему стояла девушка в синем костюме, покачиваясь на полусогнутых ногах. Она постепенно приходила в себя.
«Неудобоваримая», – прошептал кто-то рядом. Я оглянулся. Служащие неотрывно смотрели на корчащегося начальника.
«Что там? «– раздалось с другой стороны.
«Первая проба», – объяснил кто-то.
Куксин неожиданно сел. Он сплюнул пену и глянул затуманенным взором на девушку, вернее на бирку, приколотую у нее на груди. Поднявшись, начальник отдела производства нетвердым шагом направился к себе в кабинет. На пороге он оглянулся и поманил кого-то пальцем. Меня? Я бросил взгляд по сторонам. Любопытные уже разошлись. Я один все еще топтался на месте, даже девушка в синем костюме куда-то подевалась. Мне стало не по себе.
Когда я вошел, Куксин, аккуратно выводя буквы, писал. Голову он придерживал рукой, уперев лоб в узкую ладонь, а бледностью превосходил Тутанхамона. Поставив подпись, Куксин положил записку в конверт и, запечатав его, сказал:
– В приемную директора.
Он даже не подписал конверт, потому что забыть адресата я бы не смог. Такая почта первостепенной важности, так что мне сейчас надлежало топать прямо в директорскую приемную. Я положил письмо в папку и вышел.
На лестнице я остановился, глянул по сторонам – никого. Очень хотелось взглянуть на послание Куксина хоть одним глазком. Я вынул конверт из папки, повертел в раздумьях и сунул письмо обратно. Не вскрывать же. Есть и другие способы.
Я в очередной раз пересек двор, с опаской поглядывая на беседку.
В приемной директора мне бывать еще не доводилось. Каково было мое удивление, когда я вошел и увидел темноволосую девушку-секретаря, ту самую, которую полчаса назад пытался утешить.
– Что вы хотите? – спросила она и только после этого оторвалась от бумаг, чтобы взглянуть на посетителя. На мгновение лицо ее сделалось испуганным.
– Письмо для господина директора. – Я подошел к столу.
Она взяла конверт.
– Можно мне выпить воды? – спросил я, заметив на журнальном столике графин и стаканы.
– Пожалуйста.
Пока она распечатывала конверт, я наполнил стакан.
Секретарское место располагалось между двух высоких окон.
– Красивый отсюда вид, – заметил я, подходя к ее столу. – Это вокзал вон там?
– Что? – спросила девушка рассеянно, и отложила письмо Куксина. Она была благодарна, что я не напомнил о беседке. При этом было совершенно не важно: не узнал или делаю вид. Она поднялась и тоже посмотрела в окно так, словно делала это впервые. Девушка сощурилась, вглядываясь. Я, не теряя времени даром, пробежал взглядом по строчкам письма.
«Директору ЗАО «Полиуретан» г-ну Присмотрову А.И.
За добросовестное выполнение должностных обязанностей, с целью мотивации труда предлагаю премировать инженера отдела производства Ясневу М.М. таб. № 3466 в сумме 50 % оклада. С уважением, нач. отд. производства Куксин Е.Г.»
– Да, вокзал, – подтвердила секретарь и вернулась на рабочее место.
Я допил воду, вежливо попрощался и вышел из приемной. Странное дело, – думал я о Куксине и его записке. – Похоже на какое-то извращение. Или он становится таким добрым после приступов?
В обеденный перерыв я не пошел в столовую, а достал из кармана скомканные обрывки, которые подобрал в беседке. Я разложил их на столе, разгладил и стал складывать, как детские пазлы. Через пять минут передо мной лежало письмо.
«Директору ЗАО «Полиуретан» г-ну Присмотрову А.И.
За добросовестное выполнение должностных обязанностей, с целью мотивации труда предлагаю премировать ведущего инженера отдела производства Цумана Ж.В. таб № 3413 в сумме 50 % оклада. С уважением, нач. отд. производства Куксин Е.Г.»
Я задумался. Письмо порвано, может, даже не донесено до адресата. Кем? Секретарем? Очередная загадка.
7
Я человек вполне свойский. Всегда интересуюсь, чем живут окружающие люди. Если это работницы ткацкой фабрики, обязательно надо узнать, как функционируют станки, чем зарабатывают на жизнь мужья, довольны ли начальством, и может ли быть счастливым тот, кто всю жизнь простоял у станка. Может? Я очень хочу это знать. Если это начинающий шоумен, то надо выяснить, как скоро надеется он вскарабкаться на вершину Олимпа, что ему для этого потребуется, какие преграды стоят на его пути. При этом как бы влезаю в шкуру собеседника. Всякий раз хочется увидеть мир его глазами. Одним словом, в общении я легок и любой конфликт всегда готов перевести в шутку.
Так и в Полиуретане я приобрел одного за другим новых приятелей. Это были делопроизводители, клерки, начальники бюро, иногда замы начальников отделов. Вот категории работников, которые могли подавать мне руку. Начальники отделов и выше – никогда: исключено. Для них я был неприкасаемым. Они могли позволить себе лишь бросить, не глядя: «Отнесешь в канцелярию!», «Положишь на стол!»
Я увидел ее, когда принес почту в финотдел. Еще в коридоре понял, что это Вырлова. Замдиректора шла легкой походкой в сопровождении свиты. Такие люди, как она, не ходят по коридору в одиночку. Я как раз отворил дверь в ее приемную, и вдруг раздались эти решительные шаги.
Повернувшись, я так и застыл вполоборота.
Это была интересная сорокалетняя блондинка.
Я замешкался и даже на миг растерялся: как поступить правильнее – войти и поздороваться в приемной или отойти назад и пропустить ее?
Она шла прямо на меня, и при каждом ее шаге завитки белоснежных волос слегка пружинили. На ее лице было мягкое, умиротворенное выражение. Неужели эта дама с модельной внешностью тоже способна закатывать глаза и, дрожа от экстаза, пить чью-то энергию?
За ней, отстав на полшага, двигались, как два адъютанта, две хмурые женщины, пожилые брюнетки.
Мы встретились с Вырловой глазами. Это длилось несколько мгновений: она смотрела на меня, как порочная госпожа – смесь материнства и вожделения.
Затем взгляд соскользнул. Не вниз, не вверх и не в сторону, а туда, куда с портретов устремляют взгляды великие люди – в грандиозные планы.
Я все же отступил и зацепился папкой за дверной откос. Папка выскользнула у меня из рук, и я принялся поспешно собирать разлетевшиеся документы.
Замдиректора замедлила шаг, остановилась, насмешливо посмотрела на меня сверху вниз.
– Курьер, – сказала она необыкновенно мягким голосом, – надо лучше выполнять свою работу. За что я тебе плачу?
Она коротко улыбнулась, а женщины за ее спиной нахмурились еще больше.
Я подобрал бумаги и резко выпрямился. Теперь уже я смотрел на нее сверху.
Она не двигалась с места, наверное, ждала извинений или еще чего-нибудь. Может, хотела увидеть мое смущение. Но я молчал и внимательно рассматривал ее. Судя по тому, как напряглись за спиной замдиректора наперсницы, мое поведение было вопиюще неприличным. Я представил, как не спеша откидываю белокурые пряди с ее плеча, как обнажается шея. И, кажется, она это уловила.
– Идем, – негромко сказала Вырлова и шагнула в приемную.
Стуча каблуками, свита двинулась за ней.
Конечно, она не мне сказала «идем», а сопровождающим. Но все же произнесла это, глядя на меня, хотела увидеть мое замешательство. Я разгадал ее хитрость. Молча отдал бумаги секретарше и ушел.
И все-таки она меня зацепила. По сравнению с остальными замдиректора по финансовым вопросам казалась такой свободной, вольной поступать, как ей вздумается. Она могла позволить себе взять то, чего желала, и ни на кого не оглядываться. В ней не было этой всеобщей затравленности, что понятно, учитывая ее положение в корпорации. Но ведь подобных высот потому и достигают, что обладают качествами, которые выделяют из толпы. Вырлова – личность яркая, волевая, а что до стервозности – меня это всегда интриговало. К тому же, она чертовски красива.
Вечером пришлось задержаться и помочь деловоду канцелярии, тихой женщине: Доргомыз подкинул работу.
Маленькие боссы, чтобы выслужиться перед большими и показать свою занятость, нарочно накапливают задания и раздают их подчиненным в конце дня. Если не успеваешь окончить работу до пяти, то приходится ждать восьми, когда подают дополнительный автобус. Как правило, в него набивается человек семьдесят.
В автобусе было душно, и я вышел из него на первой же остановке, чтобы немного пройтись и подышать воздухом. Видимо, я выбрал неверное направление и оказался не на той улице. Мне пришлось возвращаться обратно, и я потерял много времени. Стало смеркаться.
На перекрестке, где я должен был повернуть, меня остановил женский крик. Я осмотрелся и заметил в шагах пятидесяти от меня три фигуры. Испытывая внутренние колебания, не спеша двинулся в их сторону.
Двое парней держали за руки невысокую девушку, прижав ее спиной к шиферному забору. Увидев меня, хулиганы замерли в ожидании.
– Помогите! – слабо крикнула девушка, и я ускорил шаг, на ходу глядя по сторонам в поисках какой-нибудь палки или камня. Но не заметил ничего подходящего для драки.
Что-то знакомое было в фигурах парней. Один был высоким, другой маленького роста. Приблизившись, я сразу узнал в них тех алкашей, которые цеплялись ко мне в тот злополучный день, когда я пришел в Полиуретан.
Наскоро прикинув план действий, я побежал к ним и схватил того, что поменьше, за шиворот. Хотел, как и в прошлый раз, отшвырнуть его в сторону. Рванул, но тот остался на месте. На этот раз он точно к земле прирос. Одежда его затрещала по швам, но сам он остался неподвижен, как будто весил целую тонну.
Я ударил его по руке, которой он держал девушку, и зашипел от боли. Не думал, что отобью себе кисть. Ощущение было такое, будто я опробовал силу на бронзовой статуе.
– Камикадза, – сказал он высоким, хриплым голосом и оскалился. В сумерках блеснули острые, как у хищника, зубы. – На этот раз ты от нас не уйдешь.
Я мельком взглянул на девушку и тут же узнал. Это была секретарша директора, та самая, что плакала в беседке.
– Отпустите ее! – заорал я.
Подскочив к долговязому, изо всех сил ударил его по лицу. Опять тот же эффект, но теперь, кажется, я их разозлил.
Грубо отпихнув девушку в сторону, менги (тот выкрик застрял в памяти) стали надвигаться на меня. В эту минуту я осознал неотвратимость гибели.
– Не прикасайтесь ко мне! Вы, чертовы твари! – крикнул я, сорвавшись на фальцет.
Меня захлестнул ужас. Я буквально захлебнулся в нем. Он сочился отовсюду: из меня самого, из девушки, из окружающего пространства и неумолимо нарастал, словно что-то его генерировало. Даже земля и асфальт источали видимые глазу тонкие струйки отвратительной субстанции. От этого сгущающегося запредельного страха я начал задыхаться.
– Уйдите… – не своим голосом простонал я, отступая. – Оставьте меня…
Нога попала в выбоину на асфальте, и я упал.
Менги нависли надо мной черными тенями. Это были уже не люди. Исполненные плотоядной злобы, они поочередно издавали зловещее рычание. В сумраке их глаза блестели желтоватыми огоньками, рты увеличились, обнажив клыки, и стали похожи на пасти ротвейлеров.
Я обессилел. Только руки еще немного слушались. Перебирая ими, я начал отползать назад, но вскоре упал на локти и, не в состоянии больше двигаться, оцепенел.
– Теперь проси… – сказал долговязый и вдруг запел унылым гекзаметром: – Проси, чтобы мы тебя съели. Проси…
– Проси, чтобы мы тебя съели, – как эхо, повторил коротышка.
– Проси!.. – вновь протянул долговязый. – Проси!..
Их голоса раздавались сперва глухо, как бы отдаленно. Но с каждым словом ритмичные заклинания менгов сливались воедино и звучали уже как хор. Их морды приблизились ко мне, глаза округлились и глядели пристально, не мигая. Голоса все громче и громче отдавались в голове и, наконец, стали раскатисто громыхать во всем моем существе, парализуя остатки воли.
– Проси, чтобы мы тебя съели, проси!.. Проси, чтобы мы тебя съели, проси!..
Где-то в глубине родилась ответная фраза: «Съешьте меня…»
Страх начал отступать, его сменило предчувствие блаженства. Я развел плечи, чтобы сделать последний вдох. Губы разомкнулись сами собой. Менги замерли в ожидании. По их телам пробежала нетерпеливая дрожь.
В тот миг, когда я хотел уже произнести слова собственного приговора, нечеловеческая сила отшвырнула менгов.
За мгновение до этого я увидел Зою.
– Фуф! Вовремя поспела. – Гигантская старуха, держа рычащих монстров за шкирки мощными руками, в умилении смотрела на меня. – Батюшка Сергей свет Петрович! Что же ты, сердешный, в такое-то время дома не сидишь? Да кабы бабушка рядом не оказалась, не было бы уж тебя на этом свете! Горькие слезы пришлось бы лить тогда старой Зое.
Старуха с неприязнью посмотрела на долговязого. Он уже не выглядел так хищно.
– Отморозок, – сказала она, и тон был соответствующий – ледяной.
Отпустив коротышку, Зоя наотмашь ударила долговязого по лицу. Тот свалился на колени, издав глухой стук. Старуха резко повернулась к коротышке, оскалилась.
Маленький не убегал. Он покорно стоял, замерев и прижимая руки к груди. Зоя захватила его лицо в пятерню, сжала и толкнула коротышку на забор. Проломив затылком толстый шифер, менг ополз на землю.
Только теперь я заметил, что девушки поблизости нет.
– Так! Ишшо раз увижу, что задеваете моего Сережку, мозги вышибу, – грозно сказала Зоя, помогая мне подняться. Затем наклонилась к долговязому.
– А ты что развалился. А ну, встать с колен!..
Долговязый поднялся. Зоя заговорила поучительным тоном:
– Паренек этот, – она указала на меня пальцем, – маменьку вашу от смерти лютой спас, и я у него в долгу. А скажите, кто из вас, дурней, слышал, чтобы нашего брата люди спасали от смерти? Было такое? А вот он взял и спас. Пример с него берите, а они пасти свои поганые поразевали. А ну вон отседова, алкашня!
Менги вскочили на ноги и в одно мгновение скрылись в густеющих сумерках.
– Мало им на откорм всякой падали кидают, шакалам?.. Так нет же, надобно им нормального человека скушать.
Зоя приняла гордую осанку, подняла меня, взяла под руку, и мы двинулись к дому. Я еще не совсем пришел в себя и толком не разбирал дороги.
– Кто это? – негромко спросил ее.
– Да сыновья мои. Ихний район здесь, вот и ошиваются, – сказала Зоя немного виновато и добавила как бы про себя: – Да ты ж еще и порядков тутошних не знаешь совсем. Ах ты ж, заблудшая овечка.
Она крепче сжала мое плечо, приблизила ко мне лицо. Я почувствовал ее тошнотворное дыхание.
– Не ходи ты здесь по ночам, Сережа. Опасно для тебя. Слаб ты, человек, чтоб от нас отбиваться. Тем паче, ночью, когда силы у нас приумножаются. Эти-то двое тебя уж больше не тронут, их ты не боись. Но кабы они тут одни были, то еще ничего. Таких, как мои Сева и Вовик, десятки в Полиуретане. Все мы семья, и фамилия у нас одна – Морховиц. Я, конечно, тебе кой-какую протекцию могу оказать, особливо в ближних районах. Только ненадежно это. Иные наши родственнички как зальют себе зенки водкой, злые делаются, точно волки.
«Значит, и ты тоже одна из этих тварей? Значит, вы людоеды? И в ту ночь ты косточкой подавилась самой настоящей человеческой? А я еще спасал тебя…» – Я чуть было не произнес это вслух; что-то меня заставило сдержаться. Превозмогая подкатившую к горлу тошноту, я ускорил шаг. Меня всего трясло.