Звезды над Шандаларом (сборник) Васильев Владимир

Выложив в избушке большую часть припасов, Воины напились, наполнили фляги и зашагали на запад. Впереди раскинулась огромная топь, примыкая дальним концом к озеру Муктур. Из топи лениво вытекали три реки. Здесь нетрудно было сгинуть, и сгинуло здесь за долгие годы немало беспутных голов, прежде чем удалось нащупать извилистую тропу — единственный проходимый путь через эти гиблые места.

Шли медленно, пробуя посохом-щупом сомнительные пятачки. Даже на старой хоженой тропе попадались глубокие ямы, в которых завязли бы и лоси. Одежда вмиг стала сырой и грязной. Тощие лягушки торопились убраться с дороги, смачно шлепаясь в трясину то справа, то слева. Что они тут жрали — непонятно. Комаров да мошек Шандалар не знал вот уже двести лет. Разве что червяков каких...

А самым плохим было то, что вплоть до Муктура впереди не сыскать сухого места. Везде хлюпала полужидкая грязь, иногда доходя до колен. В темноте идти не решился бы и самый отъявленный смельчак, ибо в муктурских топях оступиться возможно было лишь однажды. Ночь коротали стоя. Оставаться в избушке у вехи-валуна до утра тоже не имело смысла: за светлое время суток топь пересечь еще никому не удавалось. Даже верхом.

Ночь казалась бесконечной; болота дышали смрадом, рождая причудливые звуки, зачастую довольно жуткие и пугающие, а вдали загадочно мерцали синеватые огоньки, медленно переползающие с кочки на кочку. Никто не знал, что это за огоньки. Вреда они путникам, вроде бы, не приносили, но редкие безумцы, погнавшиеся за ними, пропадали навсегда.

И шуршал нескончаемый дождь.

Едва посерело небо и тусклый предрассветный сумрак залил болота, двинулись дальше. Ноги гудели от многочасового стояния на месте, было мокро, холодно и мерзко. Мирон подумал: вот ему, коренному шандаларцу, родившемуся и выросшему среди этих унылых болот на пару с дождями, ему сейчас мокро, холодно и мерзко. Каково же тогда жителям соседних солнечных стран, волею судеб попадающим в озерный край? Наверное, все это кажется им сплошным кошмаром, и они спешат побыстрее разделаться со всеми делами и вернуться домой, к чистому небу, свободному от туч, к Солнцу и теплу. К зелени своих садов, таких странных и непривычных для шандаларца, подальше от непонятной страны, похожей на недобрый сон, от сумасшедших ее обитателей, появляющихся на свет в насквозь пропитанных дождем плащах, и не снимающих эти плащи всю жизнь...

С самого утра Мирон переставлял ноги совершенно без участия мысли, витая где-то далеко-далеко. Тело действовало само: пробовало тропу, выбиралось из ям, поправляло заплечный мешок, жевало мясо с луковицей. Усталость схлынула, он вошел в режим похода и мог бы теперь идти так много дней почти без отдыха. К вечеру, правда, захотелось спать, но перетерпев час-другой Мирон изгнал бы сонливость надолго.

Топь закончилась еще до темноты. Слева, в озере Муктур отразилось низкое небо, подернутое рябью от падающих капель, равнина впереди постепенно повышалась. Вся вода оттуда неторопливо стекала в топь.

Лот выбрался на относительно сухое место и огляделся.

— Ну, что? — спросил он. — Отоспимся, пожалуй?

У Демида глаза слипались уже с полудня, Мирон тоже не прочь был передохнуть. Устроились они без излишней спешки. Верхнюю одежду отмыли в озере — мокрее она не стала, зато стала заметно чище. Развели костер под тентом, согрели чаю. Сами согрелись. А потом забылись чутким сном усталых следопытов.

Против обыкновения, спали еще часа два после рассвета. Конечно, любой Воин без особого ущерба выдержал бы несколько суток не смыкая глаз, но кому нужны такие встряски? Тем более без причин. Есть время — спи, Воин...

И они отсыпались наверстывая упущенное. Потому что завтра времени на сон могло не найтись.

Первым выполз из палатки неугомонный Демид. И едва не ослеп.

За ночь ветер окреп и разогнал сумрачные дождевые тучи, а потом улегся, словно и не было его. Лишь легкие белые облачка неторопливо плыли по небу; между ними лилась вниз пронзительная голубизна — потоками, водопадами, а на востоке над топью сияло Солнце.

Демид остолбенел. Озеро теперь казалось не свинцовым, не серым, а бирюзово-голубым, почти как небо. По лужам прыгала яркая-яркая золотистая дорожка. Жалко-блеклые еще вчера болота сверкали тысячей красок, и было светло, поразительно светло, до рези в глазах.

— Эй, землеройки! — заорал Демид в упоении. — Вставайте скорее! Солнце!

Мирон выскочил из палатки, словно ужаленный, даже еще как следует не проснувшись, и окунулся в это праздничное утро, растворился в нем без остатка. Рядом точно так же растворялся Лот, а Демид приплясывал и хохотал, как безумный.

Туман, конечно же, рассеялся, и видно было, что далеко-далеко небо встречается с болотами.

— Эх! — сказал с досадой Мирон. — Рассвет проспали. Первый раз за столько дней проспали — и вот, на тебе...

— Да ладно, — обиделся Демид. — Солнце, а он недоволен. Смотри, до вечера, поди, не скроется.

Тучек на небе белело не так уж и много, и эти легкие пушистые комья ничем не напоминали сплошные покровы дождевых фронтов.

— Ей-право, после ночи в топях Шандалар извиняется!

Демид от избытка чувств заорал во все горло, и крик его не застрял, как обычно, в ватной пелене тумана, а разнесся далеко окрест, даже птахи какие-то на озере всполошились и вспорхнули.

Лот усмехнулся и сказал:

— Хороший знак!

В такой день и костер вспыхнул вроде бы сам, без посторонней помощи, и еда показалась особенно вкусной, и палатка, словно по волшебству, уложилась почти без участия рук, не норовя непокорно похлопать мокрыми крыльями. Впрочем, сегодня палатка успела за утро высохнуть, по крайней мере снаружи.

И идти, понятно, было приятнее. А главное — быстрее. Солнце только-только зависло перед глазами, сверкая в прорехи между рыхлыми облаками — впереди ярко засветилась дорожка на воде, переливаясь, словно живая.

— Шакра, — довольно сказал Лот. — Почти пришли. Поселок — на берегу, но дальше, во-он за тем заливчиком...

Сегодня можно было сказать «во-он за тем». В обычный день на таком расстоянии залив не разглядела бы и сова, по слухам, видящая в тумане.

— А вон и местные, — Мирон приставил к глазам ладонь, заслоняясь от Солнца. Необычный для Шандалара жест. — Сети выбирают.

Две лодки торчали невдалеке от берега; в каждой трудились по трое рыбаков: один сидел на веслах, двое колдовали над впечатляющим бреднем, в который, наверное, удалось бы поймать небольшую цимарскую шхуну. Лодки медленно приближались к суше, к зарослям опоки и камыша.

Скоро Воины достигли узкого пятачка суши перед самым озером. Один из рыбаков помахал им рукой и знаками показал, что те сейчас пристанут.

— Подождем, — решил Лот. — Вдруг Дервиш не в поселке живет? Только время зря потеряем.

— Ждать — не лес валить, — беспечно бросил Демид, опрокидываясь на спину у самой воды. — Эх, хорошо!

— Лес? — удивился Мирон. — Где это тебе лес валить довелось?

Лот усмехнулся:

— Да не ври, не ври, шельма! Ежу ведь ясно: на Таштакуруме подхватил присказку эту! Тамошние многому от варваров научились. Способный народ — вечером байку расскажешь, утром ее уже на каждом углу полоскают. Да как — с жаром, с подробностями, и без запинки, от зубов все отскакивает.

— Ну вот, — делано огорчился Демид. — А я уже целую былину сочинить успел. Глянь, Лот, Шелех-то наш уши развесил, ровно девка из захолустья!

Бернага довольно заржал. Мирон несильно пнул его, лежачего, под зад.

— Да ну тебя... Балабол.

Лот подумал: «Пацаны еще. Оба. Что один, что другой.» Но Лот-ветеран улыбался, думая это.

Скрипели уключины над озером — было слышно, как кто-то из рыбаков посоветовал гребущему плеснуть в них воды. Скрип прекратился и немного погодя Воины здоровались с плосколицыми раскосыми шаксуратцами.

Лот как в воду глядел: Дервиш в поселке сроду не появлялся. Обитал он севернее, за озером, в одинокой землянке. Там и принимал редких паломников. Найти его как? Да, вот, Муштаба вас не лодке довезет к самой тропе, пока мы тут с уловом разберемся. А потом и проводит, если надо. Рыбки не хотите, Воины, на ушицу? А на мурху-тош? Вот эту лучше, она пожирнее. Да не за что, не за что. Приходите потом в Шаксурат, угостим, новости расскажем. Есть новости, есть... Муштаба, не эту лодку, другую, она легче! Счастливого пути! Да налей ты воды в уключины, Муштаба! Вот, совсем другое дело...

Муштаба, скалясь, греб, как медведь. Тяжелая на вид долбленка припустила по озеру, словно водомерка; за кормой расцветал низкий бурунчик. Руки рыбака и его тело работали в едином безупречном ритме — раз-два, раз-два... Весла ныряли в воду, словно выдры, без малейшего всплеска. Чувствовалось, что смуглый паренек с хитрыми глазами-щелочками вырос с этими самыми веслами в обнимку. Демид глядел на его работу с завистью, Мирон — с уважением, Лот — равнодушно.

Солнце неторопливо садилось в озеро, по крайней мере, так казалось. С севера уже ползла фиолетовая стена дождевых туч, значит, короткий праздник света и тепла заканчивался. Надвигались шандаларские будни. С грязью, моросью, с мокрыми сапогами.

Запад стал розовым, когда Муштаба подогнал лодку к северному берегу Шакры. Здесь росли деревья, горбились пологие холмы. Влажным был лишь верхний слой земли. Местность возвышалась над уровнем озера невероятно высоко — метра на три, а то и на все четыре. Взобравшись по рыхлому косогору, Воины увидели сплошную стену ольхи в два-три человеческих роста; кое-где встречались дрожащие силуэты осин.

— Ого! Настоящий лес! — присвистнул Демид. — Не думал, что такое бывает в Шандаларе.

— Только не вздумай его валить, — ехидно предупредил Мирон.

Бернага отмахнулся.

Где-нибудь в Туране или Цесте деревья такого возраста наверняка уже стали бы втрое выше, да и ствол был бы куда толще. Что поделать, влажность, холод и недостаток Солнца...

В лес убегала заросшая бурой травой неширокая тропинка. Ходили по ней более-менее регулярно, но все же достаточно редко.

— По этой тропе, — объяснил Муштаба. — Никуда не сворачивая. Идти меньше часа. Если хотите, я проведу.

— Спасибо, — поблагодарил Лот. — Мы уж сами. Тебе ведь еще в поселок грести.

— Да чего там, — махнул рукой хуторянин. — Сегодня тихо. Даже в темноте догребу. Тут недалеко.

Распрощавшись с проводником, Лот скомандовал:

— Ну, ходу. Темнеть скоро начнет.

В лесу царил загадочный сумрак; рыхлая зелень нависала над головами и стелилась под ноги. Первое было непривычным для Шандалара, но Воины, повидавшие Мир, не смущались.

Демид присел над большим светло-зеленым листом, изрезанным, словно наличники в домах Зельги.

— Глазам не верю! Папоротник!

— Тут и грибы, поди, есть, — предположил Мирон. — Точно! Вон, глядите!

Крепкий лесовик с коричневой шляпкой притаился под листьями, опавшими в прошлые заморозки.

— Хей, Демид, давай, иди слева от тропы, а я справа пойду. Так и на ужин наберем, — сказал Мирон с воодушевлением, сворачивая в сторону. Демид уже брел, по колено в папоротниках, щуря в полутьме глаза.

Тропа почти не петляла. Лес монотонно тянулся навстречу; иногда попадались полянки, утыканные желтыми и красными семейками сыроежек. Лот срезал их коротким ножом с костяной рукояткой.

Жилище Дервиша возникло на пути внезапно, будто из-под земли выросло. Хотя, по большому счету так оно и было. Лес все убегал вдаль, а на крошечном пятачке перед небольшим холмиком-завалинкой жиденько дымил костер, непривычно потрескивая. Вскоре Лот понял почему: горел не кусок огненного камня, а настоящие дрова, кривые иссохшие сучья.

Он крикнул спутников и присел у костра на вывороченный пень-раскоряку. Вскоре явились Мирон с Демидом, гордо неся в капюшоне десятка три крепеньких лесовиков. Лот невозмутимо добавил к добыче две полные пригоршни ладных молоденьких сыроежек.

— О! — обрадовался Демид. — Неужто на тропе росли?

— На полянках, — великодушно объяснил Лот.

Завалинка оказалась вовсе не завалинкой, а кровлей землянки. Оттуда выбрался совершенно лысый старик, высохший и сморщенный, словно сушеный гриб. Но глаза его бегали весьма живо, руки отнюдь не дрожали, а спина совсем не горбилась. Он был стар, но далеко не немощен. В левой руке он держал небольшой металлический котелок, в правой — боевой сагорский топорик.

— Вечер добрый, отец, — поклонился Лот, встав с пня. Шелех и Бернага тоже поклонились. Три медальона одновременно свесились с трех шей. Глаза старика блеснули, превращаясь в узкие щелочки.

— Что нужно? — голос у него был звучный и глубокий.

— Совета, отец.

— Разве Воины слушают кого-нибудь кроме трагов?

— Слушают. Время такое.

Старик неторопливо и тщательно подвесил котелок над костром, пошевелил топориком дрова и, оттеснив Лота, уселся на пень.

— Кто вас прислал?

— Лерой.

Старик обернулся и долго глядел на Лота снизу вверх, запрокинув плоское, как и у всех местных восточников, лицо.

— Лерой мертв.

— Да. И отчасти поэтому мы здесь. Наверное, помочь нам можешь только ты, Дервиш.

На лице старика не дрогнул ни один мускул.

— А вдруг я не Дервиш?

Лот растерялся:

— А кто же еще? Нас прислали рыбаки из Шаксурата. Вернее, указали дорогу.

— Кто именно?

— Молодой такой парень, Муштаба. Остальных мы не знаем. Они сказали, что Дервиш живет здесь.

— О чем вы хотите спросить?

Лот, не задумываясь, ответил:

— О прошлом.

Дервиш снова уставился на Лота, запрокинув голову.

— Почему бы вам тогда не побеспокоить трагов?

Прежде чем ответить Кидси тщательно продумал каждую фразу.

— Нас не устраивают слова трагов. Они выглядят лишь частью правды. Если вообще имеют отношение к правде. Кстати, траги не желали, чтобы мы обращались к тебе. Тем не менее, мы пришли.

Дервиш неопределенно покачал головой.

— Воины не доверяют трагам? Куда катится Мир?

Помолчав некоторое время он указал на длинное толстое бревно по ту сторону костра.

— Садитесь.

Воины расселись напротив Дервиша, сложив мешки тут же. Демид даже отстегнул меч, но оставил его под рукой. На всякий случай.

— Спрашивайте. А ты, — Дервиш обратился к Демиду, — займись ужином. Если приготовишь грибы, я не обижусь.

После этого старик надолго застыл, уставившись в костер, словно оцепенел.

Лот некоторое время собирался с мыслями, соображая с чего начать. До сих пор ему казалось: вот, отыщем Дервиша, а там все само-собой проясниться. Но что, собственно, они хотели узнать? О чем спрашивать? О Мире? О деммах? О Лерое? Наверное, в первую очередь, о лже-Знаках. С них ведь все началось.

Добыв из-за пазухи кошель с медальонами, Лот вытряхнул все три и подал Дервишу.

— Вот.

Старик мельком взглянул, глаза его вновь вспыхнули на неуловимый миг, но он сразу стал спокойным и даже безучастным, настолько, что Мирон с Лотом даже засомневались: а была ли на самом деле та вспышка?

— Они почти такие же, как наши Знаки. Разница...

— Мне известна разница, — сказал Дервиш, не шелохнувшись. Ладонь с медальонами покоилась у него на коленях.

— Говорят, ты видишь прошлое, Дервиш. Поведай нам историю этих Знаков, и объясни какое это имеет отношение к нам, и ко всему происходящему в Шандаларе.

Дервиш, оставаясь неподвижным, спросил:

— А что, по-вашему, происходит?

Лот поморщился:

— Зачем бы мы тебя тревожили, если б знали?

— Но все таки? Есть ведь какие-нибудь догадки, мысли?

Подумав, Лот предположил:

— В Шандалар пришли существа, которых зовут деммами...

— Люди зовут их демонами. Те, кто не посвящен... Но продолжай, — перебил Дервиш.

— Наверное, это как-то связано с лже-Знаками, а значит — с нами. Но как именно — я не понимаю...

Лот осекся. Из леса пожаловал еще один гость, но его приближения не заметил никто из Воинов.

Большой угольно-черный пес в широком кожаном ошейнике, на который чья-то умелая рука нашила металлические бляшки, неожиданно возник у самого костра. Он недоверчиво покосился на Воинов, но Дервиш успокоил его плавным жестом. Несколько секунд старик и пес сидели неподвижно, пристально глядя друг другу в глаза, потом Дервиш сказал: «Гм!», а пес завозил хвостом по земле, подметая мелкие щепочки и мусор.

— Спасибо, — снова подал голос Дервиш. Чувствовалось, что обращается он именно к псу, но совершенно серьезно. — Эй, повар! Найдется чем угостить зверушку?

Пес обиженно тявкнул, но старик снова успокоил его тем же жестом.

Демид, чистивший перед этим рыбину, подумал и достал из мешка изрядный кусок мяса.

— Пойдет?

Пес облизнулся.

— Полагаю, да, — Дервиш хлопнул пса по мощному загривку, схваченному ошейником. Тот в мгновение ока очутился подле Бернаги и смел мясо, практически не жуя. Потом деликатно обратил внимание Демида на кучку рыбьей требухи и голов, и вопросительно воззрился ему в лицо.

— Э-э-э... Если ты спрашиваешь, можно ли это съесть, то да — можно.

Пес вильнул хвостом и немедленно слопал все, что Демид собирался выбросить. Потом благодарно облизнулся, ткнулся Дервишу в колени и рысцой потрусил в лес, но не по тропе, а так, напрямую. Держал он на юго-восток, к муктурской топи.

Уже почти совсем стемнело; ярко пылал костер. На небе бледной монетой висела чуть ущербная Луна и ее зыбкий свет слоями лежал на листьях деревьев. Иногда она пряталась за быстро ползущими облаками; кое-где ясно виднелись мерцающие точки звезд.

Демид хлопотал у костра, готовя уху. Грибы он нанизал на прутики и намеревался потом испечь над угольями.

— Вы знаете, что несколько сот людей этого Мира носят Знаки и именуются Воинами, — глухо начал рассказывать Дервиш. Ощущалось, что он не очень рад все это ворошить.

Лот и Мирон торопливо кивнули.

— Пока все Знаки находятся в границах этого Мира, а также у Воинов этого Мира, те, которых вы называете трагами, могут пользоваться магией безраздельно. Поэтому траги и стремятся контролировать каждый Знак, и должен сказать, тысячи лет это у них получается прекрасно. Потеря хотя бы одного Знака серьезно ослабит их, потеря двух — сильно ограничит в возможностях, трех или больше — практически оставит их без магии. Понятно?

Лот согласно наклонил голову; Мирон осторожно спросил:

— Зачем же тогда Знаки раздавать? Держали бы у себя.

— Смысл как раз в том, чтобы Знаки находились среди людей, и желательно там, где неспокойно, где что-нибудь происходит. Войны, битвы. Знаки черпают энергию Мира, взбудораженную людьми, и передают ее трагам. Отсюда и их сила. Потеря Знака нарушает веками сложившееся равновесие. Воины — идеальные носители, ведь они всегда там, где жарко, где вершится история. Так вот. В Мире, откуда явились деммы, есть свои траги, и свои Воины. Вот это, — Дервиш потряс двумя лже-медальонами, — Знаки их Мира. Из-за них я сижу на этом месте вот уже двести лет.

Дервиш умолк, глядя на жадно внимающих слушателей. Демид, помешивая варево, ловил каждое слово старика, даже не глядя в котелок.

— Когда-то давно здешние траги решили завладеть несколькими Знаками деммов, ослабив тем самым их Мир. Удалось это лишь отчасти: Знаки остались в Мире людей, но к трагам в руки так и не попали. Мир деммов оказался заперт, оттуда никто не мог вырваться. Добытые Знаки были надежно спрятаны Воинами-людьми, но траги обоих Миров прилагали все силы, чтобы их отыскать, с той лишь разницей, что траги людей в полной мере владели магией, траги же деммов не владели ею вовсе, не хватало энергии оставшихся Знаков.

Год назад злополучные медальоны, посеявшие свару между Мирами, неожиданно всплыли из небытия. Когда местоположение недостающих Знаков стало известно хотя бы приблизительно, траги деммов сумели каким-то образом наладить проход в этот Мир и направили своих Воинов во главе нескольких больших отрядов. О цели подобного вторжения долго гадать не приходится. Вот такие дела, Воины.

Лот наморщил лоб.

— А если вернуть им Знаки? Они уйдут?

Дервиш развел руками:

— Откуда я знаю? Наверное, должны уйти. А, может, и нет — ведь их в свое время обманули. Только вам вряд ли удастся без помех отдать Знаки. Не забывайте о своих трагах. Им уже известно, что медальоны переданы вам. Как только покинете это место, ждите вестников.

— Как же нам поступить?

— Думай, Воин. Могу лишь сказать, что носящему Знак, а также ранее носившему, не страшна никакая магия. На вас она просто не подействует, поскольку вы — ее составная часть. Невозможно выбраться из болота, дергая себя за волосы — понимаешь? А теперь — думай.

Лот приподнял брови.

— Другими словами, траги нам не помеха.

— Не совсем так, — перебил Дервиш. — Они ничего не смогут сделать лично вам. Но вокруг много всего — на знакомой тропе может возникнуть глубокая яма. На шхуну погожим днем может налететь вихрь: вам он не повредит, но шхуна пойдет ко дну. И вы вместе с ней. Траги способны влиять на ваше окружение.

— Запомни, Мирон, — сказал Лот..

— Да уж запомнил, — отозвался Шелех. — Скажи, Дервиш, а как чужие Знаки оказались в нашем Мире? Непонятно.

Старик нахохлился, словно замерзший воробей.

— Ну... это долгая история. Не имеющая отношения к сегодняшнему дню. Не стоит, пожалуй...

— Стоит, Дервиш. Не уподобляйся трагам, если уж начал говорить — выкладывай все до последнего.

Старик поколебался.

— Думаешь? Ну, ладно. Расскажу. Но это тяжелое знание, Воины. Хотя, в наши времена легкого знания просто не осталось...

Он прокашлялся.

— Как раз на границе нашего Мира с Миром деммов есть неприметная такая дверь. Обычно она накрепко заперта, и остается такой сотни лет. Но иногда она сама по себе отворяется; что находится за ней — никто толком не знает. Каждый раз оттуда лезет какая-то нечисть, и ее способны истребить лишь Воины обоих Миров объединившись. Понимаете? Объединившись! Если — не приведи Река! — дверь начинает открываться, старые распри вмиг забываются; траги посылают шестерых Воинов, трех людей и трех деммов, к порогу, и лучше, если у этих троек на Знаках будут схожие руны. Говорят, это помогает. Они стоят у двери, пока она вновь не начнет закрываться. Место рядом с дверью не принадлежит ни людям, ни деммам, оно вне Миров. Последний раз Воинам доводилось стоять там двести лет назад. Тогда Шандалар был цветущим краем, и над ним вовсю сияло Солнце, — глаза Дервиша затуманились. — Это был чудный край.

Он вздохнул, воскрешая в памяти минувшие дни.

— В тот раз стражи выстояли, но не все. Два демма погибли в схватках с существами из-за двери. И тогда траги людей приказали своим Воинам убить уцелевшего демма, забрать Знаки и уходить от безопасного уже прохода. Демм умер, сражаясь за свой Мир.

Дервиш то и дело останавливался, видно нелегко ему было рассказывать это.

— Однако Воины-люди устыдились дела рук своих, и траги добытых Знаков не получили. Вот и все. Могу лишь добавить, что с того момента эти трое перестали быть Воинами, и перестали быть людьми. Знаки их, я имею в виду Знаки Мира людей, перешли к другим бойцам из молодых.

— И ты, Дервиш, — сказал осененный внезапной догадкой Мирон, — один из тех Воинов.

Старик печально покачал головой.

— Нет. Точнее, не совсем. Помните мальчишку с псом, похожим на нашего недавнего гостя? Он дважды представал перед вами, в Тороше, и на острове.

— Еще бы! — Мирон с Лотом непроизвольно напряглись.

— Мы с ним были одним из тех Воинов.

Сердито зашипела сбежавшая из котелка уха; костер мигнул и разгорелся вновь. Демид торопливо снял варево с огня и отставил в сторону.

— То есть? — не понял Лот. Мирон понял не больше и вопросительно таращился на Дервиша.

— Воин распался на две сущности, которые кроются в каждом человеке. Сила и дерзость, опыт и познание, ум и хитрость, вера и умение, память и мечта... Возможность сделать и желание сделать, наконец. Представьте, что разлучают свет огня с теплом огня — почти то же самое. Я — Дервиш — лишь частичка того Воина. Я не человек; не живу, но и не умираю. Мой удел — прошлое. Мальчишка — будущее. Он не взрослеет, но понимает, что может произойти.

— Почему же вы не сойдетесь? — не вытерпел Мирон.

— Невозможно, — пояснил Дервиш. — Я не могу покинуть это место, и это единственное место в Мире, куда он не в состоянии придти. Заклятия сильны и со временем не ослабевают.

Пораженные Воины молчали, вдумываясь в услышанное. Дервиш поелозил по своему креслу-выворотню, усаживаясь поудобнее.

— Есть мы сегодня будем? — осведомился он хрипло.

Демид тотчас же засуетился, добывая из мешков деревянные миски-долбленки и ложки. Уха расточала аппетитный запах, грозя собрать к костру всех волкособак округи. Костер пригас, только угли рдели, да изредка вспыхивали ненадолго, выхватывая из лунной полутьмы то землянку, то поблескивающую лысину Дервиша, то лес за тропой. Разлив уху по мискам, Демид наломал рисовых лепешек из особого запаса, разделил костер пополам, в одну половину подбросил дров для света, а над оставшимися углями принялся печь грибы. Не забывая, впрочем, прихлебывать из своей миски. Уха вышла добрая, некоторое время было слышно только стук ложек о дно долбленок, да потрескивание костра.

Потом все долго глядели в пламя, пляшущее на сломанных сучьях. Оно казалось живым: то шевелилось, то вздыхало, то сердито шипело и плевалось искрами. Если в огонь попадала свежая, не успевшая высохнуть ветка, от жара на вздувающейся коре выступал коричневый сок, закипал, и испарялся, оставляя в воздухе характерный пряный запах. Давно были съедены грибы, выпит чай, а молчание никто не осмеливался нарушить. Дервиш изредка тяжело вздыхал. Наконец Мирон решился задать вопрос.

— Скажи, Дервиш... Когда ты... Гм! Когда вы были Воином, какие руны украшали твой Знак?

Дервиш холодно ответил:

— Разве есть разница? Ну, Торн, Еол, Ур.

— Значит, мой, — заключил Мирон. — Что ж, запомню. Спасибо.

Лот осторожно вернулся к прежней теме.

— Послушай, а как траги сумели тебя заклять? Магия ведь против вас должна быть бессильной.

— Да, — ответил Дервиш. — Бессильной. Но я ведь говорил, можно воздействовать на что-нибудь, а уж это что-нибудь может воздействовать на Воина. Да и не была это чистая магия Знаков. Кроме того, в Мире людей стало на три Знака больше, а это ощутимое нарушение равновесия в пользу трагов нашего Мира. И запомните еще одно: место у двери — уже не наш Мир. Пока три Воина там, траги остаются без Магии. Даже если три чужих Знака будут у них. Хоть это и звучит странно.

— Что же ты нам посоветуешь, Дервиш? Как поступить?

Старик фыркнул:

— Нянька я вам, что ли? Небось, повидали жизнь, со всех сторон. Вот сами и решайте. Я свой выбор уже сделал — двести лет назад. Довольно с меня, как считаете? Я полагаю — довольно.

Лот встретился глазами с Мироном, с Демидом, но почему-то именно сейчас не хотелось ничего решать.

— Меня одно радует: Воины Шандалара снова не смогли остаться в стороне. Или не захотели. Наверное, это рок.

— Кто же еще не ладил с трагами? — поинтересовался Мирон, тщетно напрягая память. Вспомнить он ничего не смог. О Воинах-бунтарях он не слыхал никаких рассказов, ни одной истории, что так любят ведать друг другу шандаларцы длинными дождливыми вечерами за кружечкой пива или эля. Знал только, что все, кто расходился во взглядах с трагами, тотчас лишались Знака. Что случалось с ними дальше — оставалось загадкой.

Дервиш обратился к Лоту:

— Ты должен помнить, Кидси! Туранская резня, кодекс чистых ладоней...

Лот кивнул:

— Я помню.

Мирон с Демидом недоумевающе переводили взгляды с Дервиша на Лота. И обратно.

— О чем вы? Какая резня, какой кодекс?

Кидси неохотно пояснил:

— Да, произошла когда-то одна история... лет сорок пять назад. Я тогда пацаном совсем был. Один Воин из Шандалара отказался от звания Воина. Назло трагам, в знак протеста. Теперь его зовут Даки.

— Даки?! Дакстер Хлус — Воин?! Хозяин таверны в Зельге? Быть того не может!

— Может, Шелех. Не стану же я лгать? Ее замяли, историю эту.

— Кто?

— Траги, конечно. Даки носил медальон всего полтора года, и траги все это время хватались за головы, потому что он все делал им наперекор. Знаешь, как люди толковали его руны? Ос, Инг, Хагал? Одинокий Искатель Хлус. Вечно он был всем недоволен... И другим спуску не давал.

Демид исподтишка взглянул на свой Знак. Выходит, старина Даки когда-то носил его на шее. Ни за что бы не подумал, уж на что мирный с виду человек... Знакомые руны обретали неожиданный тайный смысл. Но по прошествии лет вспомнит ли кто-нибудь, глядя на них, Демида Бернагу, Воина? Он знал, что некогда этот медальон принадлежал великому Освальду Иеро, единственному, вернувшемуся из Страны Растущего Ветра; несколько позже — Теренсу Атри по прозвищу Сумрачный Вестник, хранителю сагорского перешейка. Перед Демидом этот Знак украшал грудь человеку по имени Михей Туча, не шандаларцу. За семнадцать лет всего раз он появился в Облачном Крае. Тогда Знаки носили всего двое, рожденные здесь: Лот Кидси и Гари Слимен. Перед Лотом — некто Ханмурат, которого помнили плохо, после Гари — Мирон. Третий Знак вручили молодому Демиду после того, как Туча сложил голову у стен Отранской цитадели.

— Переночуете у меня. Тесновато, но поместимся, — разрешил Дервиш. — А утром — в путь. Тут никто надолго не задерживается.