Железный дождь Курочкин Виктор

— Всех убьют. Слышишь ты? — Левцов схватил Сократилина за плечи и сильно встряхнул. — Опомнись, старшина! Надо бежать!

— Куда? Зачем? — почему-то шепотом спросил Сократилин.

— К реке! — Левцов взял старшину, как ребенка, за руку и потащил за собой.

Они бежали, падали, ползли, опять бежали. Впереди и сзади них тоже бежали бойцы. На рыночной площади они спрятались за фанерный ларек и стали отстреливаться. В конце улицы, выходящей на площадь, мелькали фигуры немецких солдат.

— Ах вы сволочи, сволочи! — бормотал Сократилин, выпуская пулю за пулей. И если удавалось свалить немца на землю, он радостно вскрикивал: — Ага, еще один!

Левцов стрелял так быстро, что ствол карабина накалился и жег ему руки.

— Все. Патроны кончились. Драпаем, старшина, — сказал Левцов.

Сократилин не ответил. Метрах в двадцати от ларька лежал убитый красноармеец.

— А не разжиться ли мне патрончиками у этого, как ты на это смотришь, старшина? — И, не получив ответа, согнувшись, Левцов выскочил на площадь.

— Куда, дурак! Вернись! — закричал Сократилин.

Пуля угодила Левцову прямо в лоб и с такой силой, что сначала выпрямила его, а потом опрокинула на спину, и Ричард затылком ударился о булыжный настил площади. И в ту же секунду резанул пулемет, посыпались щепки, и ларек загрохотал и заухал, как пустая бочка.

— Черт побери, этак и тебя могут прихлопнуть, Богдан, — сказал Сократилин.

Теперь он думал только о себе. Женщину, только что убитого Левцова затмил страх за собственную жизнь. Как будто их никогда и не было, а только существовал на этом свете он один — Сократилин. И в эту минуту ему хотелось существовать вечно.

Пока можно было ползти, он полз, пока можно было пробираться вдоль домов, он пробирался, прячась за углами, выступами стен. Потом он увидел Волхов, высокий берег реки и там двухэтажный красного кирпича дом с узкими окнами и башенкой на крыше. Сократилин бежал к дому, задыхаясь, держась рукой за сердце. И когда нырнул в узкую дверь и увидел, что в доме полно своих, он почувствовал огромное облегчение.

В дом сбежалось человек двадцать вместе с лейтенантом, тем самым лейтенантом, который два часа назад решил исход рукопашной схватки. Сократилин узнал двоих из своей роты. Кроме винтовок, были пулемет и десятка полтора гранат.

Осмотрели дом. Старинной кладки, с толстенными стенами и узкими, как щели, окнами, он не походил ни на замок, ни на монастырь, а черт те знает на что. Вероятно, дом строил чудаковатый купец по собственному проекту. Видимо, когда-то здесь были и кабинеты, и спальни, и танцевальные залы. Теперь же разместились две огромные коммунальные квартиры с комнатами, комнатушками, дощатыми перегородками и темным, длинным, как труба, коридором. Жильцы дома только недавно сбежали. На кухне плита была уставлена кастрюлями, и под ногами солдат металась ошалевшая кошка.

Основные свои силы с ручным пулеметом лейтенант сосредоточил на втором этаже. Оборону нижнего этажа и чердака он решил держать малыми силами. Сократилину с четырьмя бойцами достался чердак.

Чердак был захламлен и опутан веревками. На одной висели простыня, юбка и две детские рубашонки. Обросший колючей щетиной красноармеец с остервенением рвал веревки и ругался. Вдруг он насторожился, поднял вверх палец. Сократилин щелкнул затвором.

— Дяденьки, не стреляйте, это я, — раздался за трубой детский голос.

— А ну выходи, — строго приказал Сократилин.

Из-за трубы вышел паренек с винтовкой. На нем были серая с пуговкой кепчонка и коричневая вельветовая курточка.

— Ты зачем здесь? Где взял винтовку? — грозно допрашивал Богдан Сократилин.

— У мертвого красноармейца взял.

— Зачем?

Паренек поднял на Сократилина глаза и так посмотрел, как будто сказал: «Сам знаешь. Зачем же спрашиваешь?» Сократилин крякнул и, придав голосу добродушный отеческий тон, сказал:

— Этим делом тебе, милый, еще рано заниматься. Уходи отсюда, да поскорее.

Парнишка побледнел, закусил губы и вдруг закричал высоким, звонким голоском:

— Не пойду! Я тоже умею стрелять. У меня — значок ворошиловского стрелка. Вот, посмотрите! — На груди его курточки Сократилин увидел новенький значок. — Разрешите остаться, дяденька командир?

— Этого я тебе не могу разрешить, — сказал Сократилин. — Пойдем к нашему командиру.

Лейтенант и слушать не стал. Он приказал отобрать у паренька винтовку и выпроводить из дому. Винтовку отобрали, а выпроводить не успели.

До этого по стенам дома лязгали шальные пули. Теперь немцы повели прицельный огонь. Звякнула под потолком люстра, и на пол посыпались подвески. Сократилин бросился на чердак.

С чердака отлично просматривался город, и совершенно не видно было, что происходит рядом с домом. Сократилин следил за дорогой от рынка к кремлю. Немцы один за другим перебегали эту дорогу. Богдан посмотрел влево. Вдоль стен наискось стоявшего дома пробиралась цепочка автоматчиков. Сократилин указал цель и скомандовал: «Огонь!» Один упал, остальные уползли за угол. Пока на чердаке было довольно-таки спокойно. Пули сюда почти не залетали, и это давало возможность вести прицельную стрельбу.

— Зря не палите. Бейте наверняка. Немцы зря под пули не бросаются, — говорил Сократилин.

Ему очень нравился небритый боец. Своим хладнокровием он чем-то напоминал татарина Кугушева, но в отличие от того стрелял без промаха.

Сам же Сократилин стрелял хуже обычного. У него тряслись руки, и он ничего не мог с ними сделать. И тряслись не от страха, а отчего — он и сам не мог понять. Он злился, нервничал и делал промах за промахом.

Немцы увидели, откуда по ним бьют, и словно градом осыпали крышу. Ржавое, истлевшее железо пули пробивали, как фольгу, на чердаке светлело с каждой секундой. Справа от Сократилина закричал красноармеец, схватился за голову и упал. Больше оставаться на чердаке стало невозможно. Из окна противостоящего дома по ним беспрерывно лупил пулемет.

— Ползком пробирайтесь на второй этаж! — крикнул Сократилин.

Уползти с чердака удалось лишь двоим: Сократилину и небритому красноармейцу. У третьего не выдержали нервы. В дверях он вскочил, чтоб броситься вниз по лестнице, и упал, прошитый пулеметной очередью.

То, что происходило на втором этаже, Сократилина повергло в ужас, и он понял, что не только часы, но и минуты их сочтены. Железный ливень хлестал беспрепятственно. Со стен, с потолка сыпалась штукатурка, пол усыпан обломками шкафов, стульев. От сгущавшихся сумерек, от дыма было темно; воздух был раскален, насыщен запахом пороха, и люди задыхались в дыму, в густой едкой пыли. У стены он заметил лейтенанта. Раненный в живот, он продолжал командовать, хотя никто его не слушал.

— Пить, пить! — услышал Богдан детский голосок.

В углу корчился мальчик в вельветовой курточке.

— Ах вы сволочи, какие же вы сволочи! — простонал Сократилин, поднял мальчика и вынес из комнаты на лестничную площадку, положил там и сразу же вернулся и лег у окна с карабином.

С этой минуты Сократилиным овладело отчаяние. Он не допускал и мысли, что его так легко и просто могут убить. Сократилин видел, как немцы приволокли пушку, как суетился около нее расчет. И он стрелял по артиллеристам, насмехался над ними, обзывал их трусами, бандитами, убийцами. Кончились патроны. Сократилин вспомнил про убитого красноармейца на чердачной лестнице. «У него, наверное, остались патроны И он уже пошел, и взял бы эти патроны, и продолжал бы стрелять и убивать, но тут раздался истошный крик:

— Немцы в доме!

Они обошли дом с тыла, со стороны Волхова, взломали дверь и ворвались с черного хода. Внизу поднялся шум, стрельба, русская брань смешалась с немецкой. Снаряд влетел в окно, разорвался, из двери вместе с клубами удушливого дыма выкатились ошалевшие бойцы и ринулись вниз по лестнице, увлекая за собой Сократилина. Они камнем свалились на поднимавшихся немцев. И русские и немцы смешались и клубком покатились вниз по крутым ступеням. Карабин дулом зацепился за металлическую решетку перил, треснул, и в руках Сократилина остался приклад. Этим прикладом Богдан колотил кого-то по голове. Орущей клубок человеческих тел выкатился на улицу, и началась дикая свалка.

Сократилин напряг последние силы, разорвал кольцо рук, стиснувших горло, и тут же получил зубодробильный удар по челюсти. Боль на какую-то секунду отрезвила Сократилина. Он выкатился из кучи, вскочил на ноги и побежал. Увидел береговую полосу Волхова, в лицо пахнуло сыростью. Берег здесь был крутой, обрывистый. Сократилин прыгнул и вместе с песком заскользил к воде.

Гулко, как в барабан, ударил «шмайссер». Сократилину показалось, что по левой голени с маху ударили колом, зазвенело в ушах, из глаз покатились желтые кольца, на минуту он потерял сознание, а когда оно к нему вернулось, услышал шорох песка под сапогами. Он приподнял голову и сразу же уронил ее и закрыл глаза.

Два немца подходили к нему, выставив перед собой автоматы. Они приблизились вплотную, остановились и долго смотрели на грязного, измученного, беспомощного русского фельдфебеля. Сократилин слышал их дыхание, чувствовал запах табака и еще чего-то приторно-кислого. Потом один из них постучал носком сапога по подметке сократилинского сапога.

— Der Russe lebt. Er stellt sich nur an. [13]

— Ihm sind die Beine gebrochen [14], — сказал второй.

— Gib ihm den Gnadenschuss [15].

— Warum, Jrgen? Wir sind doch keine SS [16].

— In der SS sind aber Kerle. Wieviel sind heute gefallen? [17]

— Lass die SS Verwundete abschieen. Sie lieben sowas [18].

— Werde nur nicht philanthropisch, Schieman, — проворчал Юрген. — Wenn ich ihn kalt mache, desto besser fr ihn [19].

Сократилин, разумеется, не понимал их разговора, но интуитивно чувствовал, что все, конец! В одно мгновение пронеслась перед глазами вся его жизнь. И только сейчас он увидел, насколько она у него была короткой и серенькой. И так ему стало обидно за свою жизнь и так стало жаль себя, что горло сдавили спазмы и тяжелые, крупные слезы покатились по грязному, заросшему лицу.

— Er weint. Komm, nimm das nicht auf dein Gewissen [20].

Юрген сухо рассмеялся:

— Fur einen toten Bolschewiken vergibt mir der Fhrer alle Snden [21].

— Dann aber dalli. Mach schon [22].

Сократилин не слышал, как щелкнул спусковой крючок и как затвор уткнулся в патронник. Зато отчетливо слышал, как немец выругался.

— Wird's bald? [23] — спросил Шиман.

— Hab Sand in der MP [24].

— Woher der Sand? [25]

— Ich habe es fallengelassen… Gut, komm. Lassen wir ihn den Himmlerbrdern [26].

— Natrlich. Ich sagte ja [27].

Сократилин слышал, как они уходили. Но все еще боялся пошевелиться, открыть глаза. Он понимал, что его пощадили. Но почему? Над этим думать не было ни сил, ни желания. Со смертью он смирился и принимал, ее не только как неизбежность, но и как избавление от всех мук и страданий. И вот, когда он остался жить, ему вдруг стало страшно, у него затряслись ноги, и тело покрылось густым и липким, как клей, потом.

Город горел. Отсветы пожара полоскались в Волхове, и вода казалась кровавой. По золоченым куполам Софии тоже как будто стекала кровь, а на розоватых стенах собора плясали уродливые тени.

1967