На войне как на войне (сборник) Курочкин Виктор

Болото — кочковатое, с низким полузасохшим березняком. Огромная черная с белыми пятнами корова лезет в болото, а Сократилин ее не пускает. Стоит перед ее слюнявой мордой и палкой машет. А корова, нагнув голову и выставив рог, лезет. Богдан хочет бежать от нее и не может. Ноги завязли в болоте, он пытается их вытащить, но болото все глубже и глубже его засасывает. И вот он уже по шею в грязи, чувствует, что захлебывается. И вдруг кто-то как дернет за ворот — и Сократилин на кочке. А перед ним волосатый Колчак. Смотрит зверем и говорит: «Хочешь, Богдашка, я тебе Москву покажу?» Хватает за уши, поднимает вверх, и вместо Москвы Богдан видит черную тучу.

Туча стремительно накатывается. От страшного грохота он полетел в пропасть.

Очнулся Сократилин на полу. Над головой визжало, визг нарастал, от него заломило уши. На мгновение визг стих, а потом каптерка закачалась из стороны в сторону, с полок полетели солдатские сундучки, брызнули стекла, дверь, вырвав крюк, с грохотом распахнулась. Сократилин задохнулся от пыли. От нее все в каптерке посерело, даже солнце, которое светило прямо в окна. Опять завизжало и засвистело. Сократилин заполз под койку, наткнулся на сапоги, обхватил их и замер. Взрывной волной койку приподняло, а Сократилина потащило, и он уперся ногами в стену. Богдан вскочил и, не выпуская из рук сапог, побежал, но, вспомнив про брюки с гимнастеркой вернулся. Они валялись на полу.

Когда Сократилин выскочил на улицу, то увидел, что прямо на него пикирует желтоносый бомбардировщик. Он упал, закрыв голову сапогами. Черной тенью скользнула бомба. Сократилина подбросило и опять швырнуло на землю. Он судорожно вцепился ногтями в плотный шершавый песок. Кругом визжало, выло, грохотало, рушилось. Внезапно все стихло. Только где-то потрескивало. Сократилин поднял голову и увидел над гаражом, где стояли танки, смолистый дым. Он натянул брюки с рубахой, сунул ноги в сапоги и бросился к гаражу.

Командир роты с часовым сбивали с дверей замки. Сократилин поднял тяжелый камень, подбежал к третьей двери и одним ударом вышиб замок вместе с пробоем. Только три КВ и успели вывести. Гараж пылал со всех сторон, и вскоре рухнула крыша. Показались темные башни и пушки тридцатьчетверок. Вдруг из одной пушки с гулом выкатился багровый клубок огня. А потом по очереди принялись стрелять огнем и другие танки.

— Что это? — спросил Сократилин ротного.

— Смазка горит, — ответил Лесников и, неизвестно к кому обращаясь, добавил: — Какое головотяпство! Держать технику в деревянных сараях да еще под замком.

Танкисты скучились около командира и угрюмо глядели на погибавшую технику. А на западе, там, за рекой Дубиссой, гудело и громыхало.

— Война, товарищ старший лейтенант? — спросил кто-то.

— Война! — резко ответил Лесников и посмотрел на свое войско. Почти все были распоясаны и без пилоток, некоторые босиком, без гимнастерок.

Ротный поморщился:

— Раненые, убитые есть?

Оказались и убитые и раненые. Командира машины из первого взвода разнесло в клочья, из второго взвода тяжело ранило водителя, контузило заряжающего из экипажа Васи Колюшкина. В штабе у телефона завалило дневального.

— На заправку и приведение себя в порядок ровно пять минут.

Лесников посмотрел на часы.

— Ровно через пять минут всем быть здесь.

Сократилину Лесников приказал проверить и доложить о наличии людского состава роты. Сократилин побежал исполнять приказание.

В казарме не было ни одного стекла. От дома, где находился штаб с клубом, осталось три стены, а четвертая вместе с тремя этажами рухнула. На белой с желтыми панелями стене уцелели часы, они продолжали отсчитывать время. И было всего лишь шесть часов утра. Площадь перед казармами была исколота воронками. Клумба с красными цветами превратилась в серую. У дуба обрубило нижние сучья, а около ствола лежало что-то серое, бесформенное, и от него пахло гарью. Сократилин затушил тлевшую на нем гимнастерку. Трупа признать так и не смог. Вместо лица — грязный комок мяса.

К чему ни притронешься — пыль! Трава серая, деревья серые, и даже небо с солнцем казались серыми.

Минут через десять весь личный состав стоял с оружием на плацу. Не хватало восьми человек. Командиры взводов Бархатов и Витоха не прибыли в часть. Лесников срочно погнал за ними посыльного. Телефонная связь со штабом батальона и другими частями была прервана. Командир роты на правах старшего по гарнизону принял на свой риск решение: с тремя КВ и пятью исправными Т-26 двигаться к границе. Экипажи, у которых машины были разобраны, он назначил на КВ и отдал приказ немедленно заправиться горючим и снарядами. Сократилину Лесников приказал оставаться в части и охранять имущество. Но через пять минут этот приказ сам же и отменил. Прибежал посыльный и сообщил, что Бархатов с Витохой пропали.

— Как пропали?! — набросился на него ротный.

— Сказали, что, как только полетели самолеты, они побежали в расположение части, — ответил посыльный и как бы между прочим добавил: — Когда я бежал, по мне два раза стреляли.

Лесников даже почернел от этого сообщения и тут же приказал Сократилину немедленно принять взвод Т-26. Младшего политрука роты на машине вместе с контуженными и ранеными отправил в штаб батальона.

Сократилину достался взвод, в котором находился его бывший экипаж. Машиной теперь командовал Вася Колюшкин. А Швыгин как был водителем, так и остался. Своей командирской машиной Богдан выбрал танк Васи Колюшкина.

Не прошло и часа, как рота в составе трех тяжелых КВ и пяти легких Т-26 была готова к маршу. Выехали за ворота городка. Сократилин оглянулся. Оставшиеся танкисты махали им руками, со стены стрелки часов показывали без пяти семь.

Выли моторы, громыхали гусеницы. Танки шли на повышенной скорости. Пересекли мост через Дубиссу и устремились на запад. За мостом тянулись поля — ровные, чистые, цветущие.

Самолеты налетели внезапно. Их было не больше десятка — одномоторные «юнкерсы» и «мессершмитты». Дело свое летчики знали прекрасно и так же прекрасно выполняли и выполнять эту работу им никто не мешал. Трижды пикировал на машину Сократилина «юнкерс» и трижды промахивался. Бомбы рвались почти под гусеницами. В четвертый раз он чуть не врезался в танк. И будь у него бомба, от машины осталась бы одна пыль. Но они кончились, Богдан думал, что «юнкерсу» не выбраться из пике. Но тот оглушительно взвыл, и Сократилин увидел серебристое, как у судака, пузо бомбардировщика. «Юнкерс» отстал, а на смену ему появился «мессер». Чего он только не выделывал! «Мессершмитт», как оса, кружился над танком и так низко спускался, что был виден летчик в шлеме и очках. Резко хлопал пулемет, как пневматическое зубило, рубил броню танка. Вася Колюшкин бледный, с холодными куплями пота на лбу, скорчившись, сидел над пушкой и зажимал пальцами уши.

— Спокойно, Вася, держись, Вася! — машинально говорил Сократилин и сам не понимал, что говорит, да и не слышал собственного голоса. В эти минуты Сократилин все позабыл. Позабыл, что он командир взвода, что у него четыре машины и он должен ими управлять. Он был оглушен, парализован. И когда налет кончился, экипаж еще минуты две ошалело смотрел друг на друга, не в силах выдавить слова. Молчание нарушил Вася.

— Кажется, улетели, — сказал он, открыл люк и вылез на башню.

От роты осталось всего четыре машины. Два легких Т-26 и два КВ. Третий КВ горел. Точнее, он не горел, а смрадно чадил. Из верхнего люка, как из самовара, лениво выползал жидкий сизоватый дымок. Зато метрах в пятидесяти полыхал Т-26, другой танк превратился в кучу железного хлама. Третьей машины из своего взвода Сократилин долго не мог отыскать. И только по двигателю, который валялся с распоротыми цилиндрами, он догадался, что ее разнесло в клочья.

Вася, зажимая на руке пальцы, считал:

— Трое сгорело, троих раздавило, троих — на куски. Интересно, в КВ кто-нибудь уцелел?

Колюшкин посмотрел на Сократилина и, не получив от него ответа, поскреб затылок.

— Еще такой налет, и от нас ничего не останется. Ничего: ни нас, ни машин.

Костя Швыгин покосился на Колюшкина и плюнул:

— Дурак, что остался на сверхсрочную.

Швыгин остался в армии после того, как его Катя прислала письмо с одной строчкой: «Больше не пиши. Вышла за другого».

Лесников помахал флажками. И четыре танка выползли на дорогу. Командир роты объявил, что дальше двигаться нет смысла, и повторил слова Васи Колюшкина:

— Еще такой налет, и от нас ничего не останется.

Лесников решил вернуться в город и занять оборону на восточном берегу Дубиссы.

— Слышите?!

Он протянул руку на запад. Там продолжало громыхать.

Вернулись назад и стали занимать оборону по правому берегу реки. Суть обороны заключалась в том, чтоб прикрыть мост и дорогу к нему.

— Мост будем защищать до последнего. В крайнем случае взорвем, — сказал ротный.

— А не лучше ли сразу взорвать? — предложил Сократилин.

Лесников решительно отверг это предложение, заявив, что он с минуты на минуту ждет подхода наших частей.

— В конце концов должны же они подойти! — воскликнул ротный.

— Шамать хочется, — сказал Швыгин. — Без завтрака воюем.

Ротный отвел Сократилина в сторону.

— Останешься за меня. Окопы для танков отрыть на всю глубину по пушку, понял? Я еду в часть. Через полчаса вернусь.

Лесников вскочил на КВ, крикнул: «Заводи!» — и уехал.

— Шиш он вернется. Оставил здесь нас, дураков…

И Швыгин грубо выругался.

Колюшкин усмехнулся:

— Ты, Костя, все на свой аршин меришь.

Прошел час, а Лесников не возвращался. До казарм не больше километра. За это время дважды над ними пролетали «хейнкели». Они шли высоко и медленно, темные, пузатые, короткохвостые, и рыканье их моторов было добродушное, сытое. Вырыли капониры, загнали туда танки, замаскировали бредняком, которым густо поросли берега Дубиссы. А ротного все не было. Танкисты громко возмущались. Сократилин, хоть и успокаивал их, но в душе проклинал ротного. Но вот наконец они услышали надрывный вой мотора и лязг гусениц. Шум и грохот был такой, словно шла танковая дивизия. Но это полз один КВ, волоча на буксире танк с десантом.

— Кажется, наш старшой притащил сюда весь гарнизон, — сказал Вася Колюшкин.

Лесников ухмыльнулся:

— Точно. Даже учебные пулеметы прихватил.

Кроме оружия с патронами, ротный привез два мешка сухарей, полмешка сахару и около пуда шпику. Сократилин принялся делить продукты, а Лесников — укреплять оборону. Неисправный танк он приказал немедленно закопать в землю и использовать как огневую точку. А впереди танков дал указание отрыть пулеметные гнезда. Действовал и распоряжался Лесников толково и энергично. К двенадцати часам дня по обеим сторонам дороги была довольно-таки прочная оборона: пять пушек и восемь пулеметов. Даже Костя Швыгин расхрабрился:

— Эх, и врежем же мы им, если сунутся!

Но мало кто из них рассчитывал здесь драться. Все, даже старший лейтенант Лесников, были уверены, что там, на границе, их не пропустят, кроме того, они надеялись на подход войск и ждали их с минуты на минуту.

Впрочем, что бы и как бы они ни думали, однако к встрече врага были готовы.

Немцы появились во второй половине дня. Сократилин взглянул на свой ручной «будильник» с железной решеткой: стрелки показывали ровно два. Вначале низко прошлась тройка «мессершмиттов», покружила над городом и скрылась. Потом на дороге показалась черная точка, за ней вторая, третья… Точки стремительно катились, на глазах росли. По дороге двигалась колонна мотоциклов.

— А может, это наши? — сказал Вася Колюшкин.

Но когда головной мотоцикл, не доезжая до моста, выпустил автоматную очередь, никто уже больше не сомневался: пришли немцы. Вася всем телом навалился на плечевой упор пулемета, не спуская головной мотоцикл с прицела. Он ждал сигнала. Сигнал должен был подать командир роты пулеметной очередью из КВ. А мотоцикл, проскочив мост, несся прямо на оборону. За ним катилось еще три.

Резко и гулко замолотил КВ, а за ним и все остальные пулеметы. Мотоцикл развернуло, а потом швырнуло в кювет вверх колесами. Второй на полном ходу споткнулся, повалился на бок и стал описывать на дороге круги. Автоматчик выбрался из коляски, ошалело заметался, перескочил канаву и побежал прямо на машину Сократилина.

— Смотри, немец-то ополоумел! — закричал Вася. — Сейчас я ему врежу.

— Стой! Не надо, — остановил его Швыгин. — Я его руками возьму. — Он схватил карабин и выскочил из машины.

Третий мотоцикл горел. Четвертый — утонул. Водитель пытался на мосту развернуться, но на полном газу врезался в деревянные перила и вместе с мотоциклом свалился в Дубиссу. Остальные повернули назад. Вася пытался достать их из пушки. Три раза стрелял и промахнулся.

Пришел Лесников, поздравил с боевым крещением, а потом стал допрашивать пленного. Костя Швыгин взял немца легко. Он ждал, когда немец подбежит к капониру. А потом выскочил навстречу, легонько стукнул его прикладом по голове, и тот сел. Костя погрозил ему пальцем:

— Сиди и не рыпайся.

Это был рослый, упитанный, темноволосый, с надменным лицом унтер. Когда Лесников подошел к нему, унтер нехотя поднялся, одернул грязно-зеленый френч и, заложив руки за спину, широко расставил ноги. Лесников сурово сдвинул брови.

— Nehmen Sie Haltung an! [1] — скомандовал ротный. Он отлично знал немецкий.

Немец усмехнулся, сдвинул ноги, упустил руки.

— Rang, Name? [2]

— Feldwebel Gerhard Schobert. [3]

— Welche Einheit? [4]

— Achte Panzerdivision unter General Brandenburg. Erstes Motorradbatallion. In einer halben Stunde sind unsere Panzer hier. — Он поднял руку, чтобы посмотреть на часы. Часов не было. Фельдфебель злобно покосился на Швыгина. — Der hat meine Uhr! [5]

Лесников пристально посмотрел на Костю.

— Дай-ка часы-то!

Швыгин изобразил страшное удивление.

— Какие?

— Ручные, которые ты у него снял.

Костя возмущенно хлопнул себя по ляжкам:

— Надо же! И когда только успел нажаловаться. Вот гнида фашистская!

Ротный взглянул на часы, покачал головой.

— Примитивная штамповка, — и бросил часы фельдфебелю. Тот поймал их и поклонился.

— Danke schn [6].

— Macht nichts. Wozu brauchen Sie jetzt eine Uhr? [7]

Фельдфебель мгновенно скис и жалобно, как побитая собака, уставился на ротного:

— Ich werde erschossen? [8]

— Warum nicht? [9]

— Ich bitte Sie. Lasst mich am Leben. Wenn unsere kommen, leg ich ein Wort fur Sie ein [10].

— Что?! — Лесников побагровел и сжал кулаки, — Вы послушайте, что этот выродок мне предлагает. — Лесников повернулся к Сократилину. — Он обещает замолвить за меня словечко, когда нас возьмут в плен.

— Und fur die dort?! [11] — высоким голосом крикнул Лесников и показал на своих ребят.

— Nicht fur allen [12], — буркнул фельдфебель и опустил голову.

— Какая наглость! Какая самоуверенность!… Сержант Швыгин!

— Я, товарищ старший лейтенант! — рявкнул Костя.

Ротный небрежно махнул рукой:

— Отведи и шлепни.

— Слушаюсь, — радостно крикнул Костя и ткнул унтера прикладом. — Ком, ком, ядрена мать.

Ноги у фельдфебеля подогнулись, он встал на колени.

— Ах ты, гнида фашистская! — Костя выругался, схватил немца за воротник и потащил.

Немец заревел, да так, что даже Швыгин опешил.

— Разрешите, товарищ лейтенант, я его здесь?…

Фельдфебель, обхватив Костин сапог, плакал. Это было так омерзительно, что Лесникова передернуло.

— Отставить, Швыгин.

— Что отставить? Почему отставить? Они уже сколько наших?…

— Отставить, — повторил ротный.

— А что с ним делать? Охранять?

Лесников не ответил. Фельдфебель, поняв, что над ним сжалились, стыдливо вытирал слезы.

— Ну и трус же, — сказал Вася Колюшкин.

Лесников расхаживал вдоль капонира и возмущенно разговаривал сам с собой:

— Какая наглость, какая самоуверенность! Как будто уже победили. А где же наши? Почему их нет?

Из-за леса вынырнули «мессеры», а за ними выплыли ширококрылые «хейнкели». Они прошли прямо на город.

— По местам! — закричал Лесников и побежал к своему танку.

Сократилин с экипажем залез в яму, вырытую под днищем машины. Фельдфебель тоже было полез к ним. Но Швыгин показал ему кулак. Немец лег под танком около ямы.

— Здесь и лежи. А попробуешь бежать — во! — Костя показал ему карабин.

— Найн, найн… — залепетал фельдфебель.

Удар был настолько сильным, что фельдфебеля оторвало от земли и стукнуло о днище танка. А Сократилина с ребятами свалило в одну кучу. Взрывной волной сбросило с машины маскировку. Капонир заволокло дымом и пылью. Немец чихал.

— Что, не нравится? Это тебе не по бульварам с француженками тенди-бренди хоп-ца-ца! — кричал немцу Швыгин.

Очередным взрывом Костю так тряхнуло, что он прикусил язык.

— Так тебе и надо. Не будешь болтать, — сказал Вася Колюшкин. И в ту же секунду побелел.

Послышался жуткий вой. Он нарастал, от него разламывалась голова и леденела кровь. Вася, зажимая руками уши, стонал: «Я больше не могу, не могу!» Немец закричал, заметался, выскочил из-под танка. К вою присоединился оглушительный свист, словно сразу засвистели тысячи паровозных свистков. Это «хейнкель» выбросил контейнер, с мелкими бомбами. Они рвались так часто и с таким треском, будто стрелял невероятно огромного калибра пулемет. «Железный дождь, железный дождь», — бессмысленно бормотал Сократилин. Налет кончился так же внезапно, как и начался.

— Старшина! — закричал Швыгин.

— Ну, — отозвался Сократилин.

— Ну… Слава богу. А я думал, оглох. — И Швыгин размазал рукавом по лицу грязь.

Сократилин поднялся в машину, открыл верхний люк, выглянул и увидел танки. Они шли колонной.

— По местам. Танки! — крикнул Богдан.

Колюшкин стал у пушки, Швыгин сел за рычаги. Богдан предупредил, что огонь открывать по сигналу командирского КВ. Он, высунувшись из люка, следил за противником. Танки катились к мосту. Сократилин окинул взглядом свою оборону. На месте соседнего капонира, где стоял неисправный Т-26, зияла огромная яма. А вокруг их машины зеленый лужок был безобразно изрыт и перепахан. На краю воронки лежало что-то похожее на фельдфебеля Герхарда Шеберта.

— А немец-то не ушел, — сказал Богдан. — Ноги ему оторвало.

— Пропали часы, — сказал Швыгин, и сказал так, что нельзя было понять — всерьез он или шутит.

Впрочем, обстановка складывалась не для шуток. Танки подошли к Дубиссе и открыли стрельбу. Это были тяжелые Т-4 с короткоствольными пушками. Они вели неприцельный огонь, били в основном по окраинным домам, которым и без того досталось при бомбежке. Два дома горели, никто их не тушил.

Но вот передний танк с десантом оторвался от колонны и рванулся на мост. Заработал наш «Дегтярев». Длинной очередью он резанул по десанту. Солдат словно ветром сдуло с машины. Но они не повернули назад, а побежали за танком, стреляя из автоматов. Вася Колюшкин пускал снаряд за снарядом.

— По колесам ему, по колесам! — кричал Сократилин.

— Я уж по всему — и по колесам и по мордам, а он прет и прет. Пушчонка моя слабовата, — жаловался Вася.

Т-4, пройдя мост, свернул с дороги, бросился на пулеметное гнездо и вспахал его гусеницами, как плугом. А по мосту уже катился второй танк, за ним въезжал третий. «Это конец, — подумал ократилин, — разве их нашими сорокапятками остановишь?» Швыгин заерзал и стал отчаянно колотить ногой по крышке люка.

— Ты что? — спросил Сократилин.

— До ветру.

— Сидеть! — рявкнул Богдан.

— Нашел время, — сквозь зубы прошипел Вася и схватил Сократилина за рукав. — Смотри, смотри!

Навстречу немецким танкам шел КВ. Пушка Т-4 заметалась. Но КВ опередил. Он ударил по башне, и она сползла набок. От второго снаряда споткнулся танк на мосту. Третий стал разворачиваться, подставил борт и заглох с рваным проломом в боку. Немцы, следившие за поединком с того берега, опомнились и открыли бешеную стрельбу. КВ, пятясь, отстреливался. Задним ходом он дополз до окопа и спрятался там.

— Вот это машина! Побольше б таких, — вздохнул Вася.

— А почему второй КВ не стрелял? — спросил Швыгин.

«Да, верно… Почему же?» — подумал Сократилин.

Немецкие танки прекратили стрельбу. Солдаты на том берегу ходили около машин, собирались кучами, размахивали руками.

— Совещаются. Что же они еще теперь выкинут? — сказал Швыгин.

— Пока подбитые танки на мосту, им не пройти, — заметил Вася Колюшкин.

— Стащат.

«Конечно, стащат», — подумал Сократилин и с тоской посмотрел на Васю.

— А где же наши? Когда же они подойдут?

Швыгин вдруг заметался, бросился к люку. Сократилин схватил его за плечо.

— Ты что, опять?

— Плывут!

— Родители мои! Опять! — простонал Вася.

На них стремительно двигалась черная туча. Самолетов было больше, чем грачей над осенним полем.

Экипаж спустился под машину в яму. Легли, прижавшись друг к другу. Теперь уже никто из них не надеялся остаться в живых. Единственно, чего они желали, — умереть вместе. И они судорожно цеплялись друг за друга…

Сколько времени длилась эта бомбежка, трудно сказать. Может, минуту, может, час, а может быть, вечность. Но они уцелели, и уцелела над ними жалкая двадцатьшестерка. Наступила жуткая тишина. Вася Колюшкин шепотом спросил:

— А что теперь будем делать?

Сократилин выхаркнул из горла шмат грязи.

— Не знаю.

— Вы как хотите, а я пошел, — сказал Швыгин.

— Куда?

— А куда-нибудь, только отсюда. Больше не могу.

Колюшкин молчал. Он брал в горсть песок и выпускал его сквозь пальцы тоненькой струйкой.

— Пойду, узнаю у ротного. — И, заметив испуганный взгляд Колюшкина, Сократилин попытался улыбнуться: — Ничего, ребята. Ничего. Я вернусь… Скоренько вернусь…

Прибрежные дома города горели. Все кругом было обезображено до неузнаваемости. Бомбы здесь так густо падали, что машина оказалась окруженной земляным валом. И танк теперь стоял на дне глубокой ямы.

«Как мы только уцелели? — подумал Сократилин и сам же ответил: — Одному богу известно». Однако это Богдана нисколько не радовало. Он остался жить. Но надолго ли? Что-то сломалось внутри Сократилина.

Немцы принялись стаскивать с моста подбитые танки. Автоматчики, перебравшись на правый берег, постреливали. Но вперед идти боялись.

Т-26, приспособленный Лесниковым под огневую точку, с оборванными гусеницами лежал на боку. Сократилин окликнул экипаж. Никто не отозвался. У второго танка вырвало пушку и отбросило метров на пятнадцать. Здесь тоже никто не отозвался.

«Или всех зарыло в землю, или ушли», — решил Сократилин.,

У первого КВ разворотило боевое отделение, но он все же напоминал танк. А от второго — командирского — остались в капонире ходовая часть и обломки мотора, Сократилин попытался разыскать хотя бы тело командира. Из земли торчала рука с черными растопыренными пальцами. Сократилин потянул ее и вытащил — одну руку. Богдана чуть не стошнило, и он бросился назад к своей машине.

Автоматчики заметили Сократилина и открыли по нему стрельбу.

Вася Колюшкин грыз сухарь.

— Нашел командира? — спросил он.

— Никого не осталось — одни мы, — сообщил Сократилин. — А где Костя?

— Сбежал.

— Какой же ты командир, если от тебя сбежал подчиненный, — упрекнул Васю Сократилин.

— Теперь здесь нет ни командиров, ни подчиненных. Одни покойники, — изрек Вася.

— Хватит болтать-то! — прикрикнул на него Богдан. — Поехали!

— Куда?

— К своим.

— А ты знаешь, где они, свои-то?

— Найдем.

Сократилин действовал энергично. Теперь ему, как никогда, хотелось жить. С моста немцы уже волокли, подбитый танк. Автоматчики совсем обнаглели.

— Пугнуть бы их, Вася, — попросил Сократилин.

— Это мы можем. Нам теперь только и осталось, что пугать, — ворчал Вася, закладывая в пулемет диск.

Сократилин сел за рычаги.

Мотор завелся сразу. Богдан воткнул заднюю скорость. Машина дернулась, проползла метра три и забуксовала. Мотор надрывался, гусеницы крутились. Сократилин подал танк вперед, потом опять включил заднюю и попытался на полном газу выскочить из капонира. Но машина опять встала, и гусеницы заработали вхолостую.

— Землю задницей гребем, — сказал Вася.

— Чего сидишь? Бери лопату! — закричал Богдан.

Вася отгребал землю. Сократилин безжалостно газовал. Автоматчики опять зашевелились. С ужасным ревом танк наконец выбрался из ямы. Немцы сразу же открыли по нему суматошную стрельбу.

Сократилин вел машину напролом по садам, огородам, с ходу протаранил дощатый сарай, выскочил на чистый, посыпанный песком дворик, сломал забор и выехал на узкую улочку, стиснутую с обеих сторон деревянными острокрышими домами. Свернули в переулок и с ревом выскочили на шоссе.

— Жми! — закричал Вася.

Сократилин жал вовсю. Дорога была каменистая, и танк дребезжал на ней, как ящик с гвоздями.

…Город давно уже остался позади. Сократилин, не сбавляя скорости, гнал машину на восток. У развилки дорог он заглушил мотор. Каменистая дорога поворачивала налево, а щебенчатая — вела прямо.

— По какой? — спросил Сократилин.

Вася решил, что это дело надо перекурить. Они закурили. На вопрос Богдана: «Что у нас осталось?» — Колюшкин доложил:

— Два пулеметных диска, десяток снарядов, кусок сала и сухари.