Зачарованные Ноэль Алисон

– Я и не боюсь!

Мои слова прозвучали как сдавленный кашель. Я выплюнула еще одного непереваренного жука, голова у меня кружилась, я дышала с трудом. Гнев не утихал. Я бросилась к лисичке, но снова согнулась пополам. Что со мной происходит? Глаза у меня слезились так, что я почти не видела, куда иду. Гнев снова стиснул мое горло, и меня опять вырвало.

– Я убью тебя!

Лисичка начала что-то ритмично бормотать себе под нос, но я не могла разобрать слов. Отплевываясь, я таращилась на нее. Лисичка раскачивалась передо мной… или это я шаталась? Мой ум подшучивал надо мной. Черные уши малышки становились длиннее. Хвост распушился. Лапы как будто подросли, основательно подросли… Я сильно тряхнула головой.

Я теряла ощущение реальности. Лисий детеныш менялся, коричневатый мех становился все более красным… Меня снова скрутило тошнотой, я завалилась на бок. Мое тело дергалось в судорогах, глаза сами собой закрылись. Дыхание стало прерывистым.

– Айла… Айла…

Я с трудом поборола тошноту. Голос звучал явно ниже… он был другим. Я сильно моргнула и открыла глаза.

Лисичка-малышка исчезла. На ее месте стоял молодой лис с самой яркой рыжей шерстью, какую я только видела.

Тошнота прошла так же быстро, как и навалилась на меня. Судороги прекратились, шум в голове затих. Я неуверенно посмотрела по сторонам, не осмеливаясь пока что встать на лапы. Рядом со мной была целая куча рвоты. Я отвернулась и снова взглянула на прекрасного лиса.

– Ты уже в порядке, – заверил он меня.

Его хвост мягко взлетел над серыми камнями.

– Но…

– Просто вздохни несколько раз и вставай.

Поморщившись, я сглотнула, все еще ощущая ядовитую кислоту в горле. И осторожно поднялась на лапы. Да, я могла стоять… все было в порядке. Мгновение назад я чувствовала себя так, словно меня швыряла из стороны в сторону стая собак, но каким-то образом все вдруг прошло. Я исследовала свои лапы, опасаясь, что могла повредить их во время судорог.

– Ничего с тобой не случилось, Айла, – заверил меня молодой лис.

Я хотела ответить, но из моего пересохшего горла вырвался только какой-то писк. Я повторила попытку:

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

Самым пугающим в лисе были его глаза. Эти самые глаза я видела у грязного пса, а потом – у лисьего детеныша, внезапно возникшего под сломанным огненным шаром. Лис негромко заговорил:

– Прошлой ночью ты сказала свое имя старой лисице на зеленой тропе. А я слышал, под защитой ва-аккира.

От страха по моей спине пробежал холод, я инстинктивно отступила назад от лиса.

– Что такое ва-аккир? – шепотом спросила я.

– Небезопасно говорить об этом здесь, прямо посреди дороги смерти. – Он дернул головой, предлагая мне следовать за ним.

Но я осталась на месте. Мои уши прижались к голове.

– Это… это когда ты превращаешься в других зверей?

Он ответил так тихо, что я с трудом его расслышала:

– Это некое лисье искусство, древнее умение менять форму тела. С его помощью я могу принять внешность других детей Канисты. Я копирую то, что вижу, то, что ощущаю. Я не становлюсь кем-то другим – так лишь кажется неопытному глазу.

– И тот пес?..

– Я видел это жалкое маленькое существо с грязной шерстью, когда блуждал по Серым землям. Что могло бы быть менее похоже на мой настоящий вид? – Он высокомерно вскинул голову, взмахнул ярким рыжим хвостом.

Я посмотрела на его роскошный мех, на черные обводы вокруг глаз. И тут же опустила взгляд, охваченная странным смущением. Он видел мою панику во дворе черной собаки. Он видел, как я извергала съеденных жуков.

– Значит, вот это твой настоящий вид? Когда ты не применяешь…

– Ва-аккир.

Меня пробрала дрожь.

– А та малышка, она кто такая?

Я почувствовала, как его взгляд впивается в меня. И подняла голову.

– Разве ты не догадалась?

Он не стал ждать ответа. Отвернулся от меня и побежал по краю дороги смерти. Я наблюдала за тем, как он уходит по холодной каменной земле. Когда он очутился под светящимся шаром, за ним побежала его тень.

Я ринулась следом.

Сиффрин продолжал бежать по краю реки смерти, потом повернул за норы бесшерстных. Он перескочил через две изгороди и обогнул небольшую группу деревьев, даже не оглянувшись через плечо. Что, если бы я не пошла за ним? Ему наверняка хотелось меня помучить, но я была слишком растеряна, чтобы как-то этому противиться. Лапы у меня устали от бега, а в горле было такое ощущение, словно там подрались крысы.

Обогнув деревья, Сиффрин направился к какой-то норе бесшерстных. Там из стены торчала металлическая палка. А из палки сочилась вода, расплескиваясь по серым камням и стекая к ближайшей зеленой полосе. Молодой лис опустил голову и начал лениво лакать воду. Я стояла, наблюдая за ним, парализованная жаждой.

Он не спешил.

Наконец он отошел от железной палки и повернулся ко мне:

– Пей.

Мне не нужно было повторять. Я бросилась к воде, жадно хватая и глотая ее, позволяя ей пениться на языке. Она щекотала мое горло, остужая жар, оставленный жуками. Наконец я напилась досыта и оглянулась. Лис исчез. Что за безумное волшебство он использовал? Что он вообще…

Мои мысли были прерваны тихим шорохом рыжего хвоста. Сиффрин стоял передо мной, его уши нетерпеливо шевелились. Когда я направилась в его сторону, он сразу отвернулся и побежал вокруг норы бесшерстных. Он пролез в щель между двумя соседними огороженными участками, туда, где виднелось нечто вроде дикой земли, окруженной оградой. Его нос шевельнулся, принюхиваясь к воздуху, усы дернулись. Он тренировал свои чувства – вынюхивал тайны ночи. Должно быть, его удовлетворило то, что он обнаружил, потому что он проскочил между палками ограды на зеленое пространство.

Куда он меня ведет?

Лапы у меня дрожали от напряжения. Когда я почувствовала, что не смогу идти дальше, лис исчез за какими-то кустами. И до меня донесся его голос:

– Сюда!

Я нюхом нашла дорогу между ветвями. Крошечные листочки щекотали мне усы. Внутри кустов была пустота вроде пещеры. Сиффрин стоял в ней, вылизывая свой длинный хвост.

Я села напротив него, желая, чтобы расстояние между нами было побольше. Ночь была холодной, но под кустом рядом с Сиффрином казалось, что вокруг совсем тихо и душно.

Я знала, что мама и папа встревожились бы, если бы узнали, что я пошла за каким-то незнакомцем… но я просто не могла придумать ничего другого. Я подумала о бабушке, о ее мудрой усатой мордочке. Если бы она была здесь, если бы она дала мне совет…

Сиффрин улегся на бок и зевнул.

Я откашлялась:

– Что тебе нужно от моих родных?

Он скользнул по мне взглядом и немного помолчал, облизывая нос.

– Пайри. Я ищу только Пайри. – Он слегка тряхнул головой. – Но ясно уже, что ты не знаешь, где он. Я наблюдал за тем, как ты почти всю ночь бесцельно бродила по Серым землям.

Я прижала уши:

– А зачем тебе понадобился Пайри?

– Джане нужно поговорить с ним.

– Это… это Старейшина из Диких земель?

Сиффрин чуть наклонил голову в знак подтверждения.

Старые лисы из мира за пределами Большой Путаницы желали поговорить с моим братом. Не с бабушкой, не с мамой или папой. Только с Пайри. С детенышем.

– Но кто они такие?

Сиффрин демонстративно вздохнул:

– Ты что, ничего не знаешь?

Я взъерошилась:

– Я знаю, как цапнуть за хвост грязного пса!

Губы Сиффрина дернулись, на мгновение блеснули острые белые клыки.

– Поосторожнее, детеныш. Я не обязан тебе помогать.

– А я и не думаю, что ты мне помогал, – огрызнулась я. – Ты вроде бы сказал, что ты посланец Джоны?

– Джаны, – фыркнул он. – Старейшины помогают лисам; я помогаю Старейшинам. Обычное дело. – Он посмотрел на кусты. – Я устал. Ночь слишком длинна, да еще пришлось вытаскивать тебя из передряги. Давай на этом покончим.

Я моргнула, таращась на него.

А он продолжил медленно, словно говоря с какой-то глупышкой:

– Ты можешь спрашивать о Старейшинах. Я тебе кое-что расскажу. Но не пытайся выяснить, при чем тут Пайри, потому что я действительно не могу ответить: я просто посланец. Я расскажу тебе кое-что из лисьих знаний, только не жди, что я научу тебя каким-то лисьим искусствам.

Я постаралась не обращать внимания на его грубость.

– Что за лисьи искусства?

Его бронзовые глаза снова посмотрели на меня – с нескрываемым презрением.

– Ты действительно не знаешь? – Он медленно вздохнул. – Мне жаль городских лисиц, что живут в грязи Серых земель.

Он откинулся назад, его голос стал серьезным.

– Вот что тебе должны были твердить снова и снова, с того самого дня, как ты родилась: из всех детей Канисты лисицы больше всех пострадали от жестокости бесшерстных. Собака давным-давно приспособилась, причем больше, чем кто-либо другой. Собака процветает в Серых землях, она нашла себе уютное местечко в роли слуги бесшерстных. Собаку кормят, о ней заботятся, но тому есть своя цена. Собаке приходится жить как пленнице, на привязи. Но ее хорошо кормят ради выгоды бесшерстных, и она давно забыла о том, что когда-то жила на свободе, и утратила желание освободиться. Собака живет в стае, а бесшерстный – ее вожак. И ее собственная воля увяла, как растение без воды. Волк – древнее и благородное существо, самый крупный и самый свирепый из детей Канисты. Бесшерстные ни за что не смогут властвовать над ним. Он сбежал в Снежные земли, в холодные королевства, до которых не добраться лишенным меха, и там обратился к своим предкам с просьбой спасти его. Но в своей жажде свободы он очутился в местах настолько суровых, что ему понадобилась помощь врагов, чтобы выжить, потому что одинокому волку не прокормить своих детенышей. И со временем между волками началась борьба, битва за лучшую добычу, за самые теплые места для сна. Сильнейшие заявляли, что они – короли, а слабые волки – их рабы. Возникла система контроля, куда более жестокая и менее гибкая, чем та, которую бесшерстные применяли к пленным собакам. В конце концов, несмотря на свои размеры и силу, волк струсил перед общим духом и склонился перед правилами стаи. Растерянный и суеверный, он давно забыл, как выживать в одиночку.

Я представила зверя, которого видела в первую ночь своих блужданий по Большой Путанице. Был ли и он частью того королевства, рабом, склонявшимся перед другими?

А Сиффрин продолжал:

– Только у лисиц хватило храбрости жить вне правил, вне общей иерархии, – охотиться и выживать на свободе и в покое. В то время как волки и собаки стали настолько жестокими, что с радостью убивают себе подобных, лисы любой ценой избегают столкновений. Лиса не стремится командовать другими – она лишь хочет жить своим умом. Лиса никогда не пугает и не мучает свою добычу, как кошка, – она не видит наслаждения в таком преследовании. И потому ее жестокие родственники, другие сыновья и дочери Канисты, не доверяют ей. За свою независимость лиса подвергается мучениям со стороны бесшерстных. Серые земли полны похитителей, которые окружают лисиц и уносят их. Даже в Диких землях бесшерстные охотятся на нас, убивая нас с помощью собак и яда. Они стреляют в нас из железных палок и отравляют наши норы. Они не дают нам покоя.

Меня охватила грусть, я опустила нос:

– Я слышала о таких вещах. Бабушка мне рассказывала.

Я подумала обо всех тех лисицах, которым пришлось погибнуть раньше времени. Но бабушка никогда не упоминала о собачьем и волчьем родах, и я даже не представляла, что мы связаны родством с такими жестокими существами. Хотя когда черная собака лаяла на меня, я поняла ее слова. И когда волк проклинал меня, его горькие упреки меня задели. У нас когда-то были общие предки, очень давно.

«Лис-ка! Хитрая, ловкая мошенница!»

– Они ненавидят нас, потому что мы роемся в отбросах и воруем, – пробормотала я себе под нос.

– Воруем? – Сиффрин выразительно фыркнул. – Да, мы время от времени можем подобрать то, что бросили другие. Но это не воровство.

Я подумала о маме и папе, которые каждую ночь усердно трудились, чтобы раздобыть для нас еду. Они обшаривали дворы за норами бесшерстных, обнюхивали разный мусор, оставленный лишенными меха. Я грустно опустила нос:

– Да, я знаю.

– Для лисиц жизнь всегда труднее, у них так много врагов, – сказал Сиффрин. – Твоя бабушка объясняла тебе, что позволяет нам выжить, жить свободными среди бесшерстных? Как охотиться, оставаясь незаметными? Как избегать врагов, когда они нас окружают? Это лисье искусство нас спасает. Даже ты немного владеешь караккой. Я слышал, как ты послала свой голос в воздух, будто птица. Но тебе еще нужно отточить умение истаивать: та мышь довольно скоро тебя заметила.

Я сердито облизнула губы. Он наблюдал за мной все это время, а я его ни разу не заметила. Я подумала о том, как гналась за той мышью, сдерживая дыхание в надежде, что очертания моего тела станут для нее незаметными. Наверное, именно это подразумевал Сиффрин под «истаиванием»? Я и не знала, что для этого есть специальное слово… я ведь думала, что это просто один из фокусов Пайри. В отличие от брата я никогда не умела хорошо истаивать. Сиффрин был прав: та мышь меня увидела… От стыда по моей спине поползли мурашки, заставив шевельнуться белые волосы на кончике хвоста.

– Ты должен был находиться очень близко, чтобы все видеть.

– Я умею истаивать лучше, чем ты. – Глаза Сиффрина весело блеснули.

На меня это произвело впечатление, но я не собиралась поощрять самодовольного лиса.

– А то, как ты меняешь свой облик, – это тоже лисье искусство?

– Ва-аккир. – Он вытянул вперед элегантную черную переднюю лапу.

Я вдруг вспомнила о старой лисице, с которой столкнулась в прошлую ночь.

«Ты приходишь. Ты спрашиваешь о Пайри. Ты уходишь. Когда ты оставишь меня в покое?»

Старая лисица вела себя так, словно мы уже встречались с ней прежде. Может, и встречались…

– Ты и мне подражал, да? Ты расспрашивал о Пайри, как будто ты – его сестра!

– Раз или два, – ничуть не смутившись, ответил Сиффрин. – Я подумал, что это поможет мне найти его.

Я вспомнила о детеныше, появившемся из темноты под разбитым светящимся шаром.

– А потом я встретила тебя как… как моего двойника.

Сиффрин опустил глаза:

– Я такого не задумывал, но ты не оставила мне выбора.

– Это было… – Я пыталась найти слова, чтобы выразить ужас и гнев, которые я испытала, встретившись с самой собой.

Сиффрин завернул белый кончик хвоста прямо к своему носу.

– Те существа, которым подражают, никогда не встречаются со своими двойниками. Это опасно для двойника, на него могут напасть. Это… это очень тревожно – увидеть самого себя. Даже если ты не знаешь, что это ты, тебе становится не по себе.

Расстраивает? Все было намного хуже. Жуткая тошнота, ярость… я даже думать об этом не могла. Я могла его убить!

– Джана рассердится, если узнает, – признался Сиффрин. – Это противоречит лисьим знаниям – сталкиваться с тем, кого тебе пришлось копировать с помощью ва-аккира. Потому что это опасно, потому что это может вызвать особые чувства… Но ты ведь не пожелала понять. Мне необходимо было что-то такое, чтобы пробудить твой разум. – Он облизнул нос. – Я не понимал, как сильно это подействует. Полагаю, законы лисьего искусства возникли не просто так. И я не стану снова их нарушать.

Я смотрела на него во все глаза. Сиффрин знал, что появление моего двойника может причинить мне вред, но он все равно это сделал, чтобы настоять на своем. Гнев снова защекотал мне горло. Я готова была опять цапнуть его за хвост.

– Изменение внешности, – заговорила я. – Ты мне покажешь, как это делается? – Я села на задние лапы и посмотрела на него с надеждой.

– Это невозможно. Лисье искусство не для детенышей вроде тебя, а в особенности ва-аккир. Это может быть очень опасно: если лисица как-то пострадает в другом образе, она уже никогда не вернет себе прежнее тело. Чтобы изменять тело, лисица должна хорошо изучить того, кому подражает, изучить его движения и поведение. А это требует мудрости и зрелости.

Его взгляд дал мне понять, что как раз этого у меня и нет.

Я прижала уши:

– Ты знаешь, что случилось с моей семьей, куда они могли уйти?

Сиффрин поднял элегантную переднюю лапу и принялся умываться, говоря между делом:

– Мне об этом ничего не известно. Когда я пришел к вашей норе, та странная стая уже была там.

– А мои родные исчезли?

Сиффрин помедлил, поведя одним ухом.

– Да, – хрипло пробормотал он. – А теперь, если это все, нам надо немного отдохнуть.

Мой хвост опустился от разочарования. Потом я вспомнила его слова о том, что еще я должна спросить.

– Кто такие Старейшины?

– Это хранители лисьих знаний, мудрости и науки о лисьем искусстве. В Диких землях живут семь мудрейших лисиц.

– И что им нужно от Пайри?

Сиффрин вздохнул:

– Я уже говорил тебе…

– Но ты должен знать. Хотя бы догадываться. Разве ты не можешь просто…

– Тихо! – прошипел вдруг он.

Я напрягла челюсти, желая возразить. Я уже почти заговорила, но Сиффрин стремительно вскочил на лапы. Он бросил на меня взгляд, его уши настороженно повернулись. Я тоже вскочила, вытягивая шею. Трава едва слышно шелестела. Был ли это шорох чьих-то лап? Я прислушалась и принялась разбираться в звуках ночи.

Я почуяла не одно, а несколько живых существ. Я насчитала их три, четыре…

Охотничье геканье – особый прерывистый лисий крик – прорезало воздух. Я судорожно вздохнула, прижимаясь к неровной земле под кустом. Красивая морда Сиффрина выражала злобу, его губы оттянулись назад, шерсть на загривке поднялась.

Снова раздался голос, на расстоянии всего лишь хвоста от дальней стороны кустов.

– Так сказал наш Учитель! – кричал какой-то лис. – Детеныш должен быть найден!

В ответ пронзительно загекал целый хор лисьих голосов, и я задрожала. Может, нам пора бежать? Я оглянулась на Сиффрина.

Еле заметным движением головы он велел мне оставаться на месте.

Потом множество лап затопало вдоль кустов.

И раздался новый крик, так близко, как будто он звучал внутри меня:

– Я чую этого детеныша… этот детеныш здесь!