Тайный дневник девушки по вызову Жур Бель

Воскресенье, 14 декабря

Позвонила менеджер, чтобы поведать о клиенте, с которым надо было встретиться возле Ватерлоо.

– Очень, ну о-о-чень приятный мужчина, – проворковала она.

Я выбрала белое с ног до головы, в основном потому, что прикупила новое кружевное бюстье, еще не видевшее дневного света (или уж ночного, если на то пошло), а также потому, что чулки всех остальных цветов оказались со спущенными петлями. Он сделал заказ на два часа, что можно было понять по-разному: то ли ему хочется чего-то странного, то ли просто поговорить.

Оказалось – последнее. Я загрохотала латунным дверным молотком, и мне открыл мужчина небольшого роста. Пожилой, но не дряхлый. Глубокие характерные складки по обеим сторонам тонкогубого рта. Очаровательный дом и прекрасно отделанный. Я старалась не выглядеть так, будто провожу оценку его интерьера. Мы выпили две бутылки охлажденного шардоне, обсуждая азартные игры и склонность к ним султана Брунея и слушая музыку.

– Полагаю, ты гадаешь, когда же мы займемся делом, – улыбнулся он.

– Ага, – я подняла на него взгляд: сидела босиком на полу. Он наклонился и поцеловал меня. Поцелуй с привкусом первого свидания. Робкий.

Я поднялась и стащила через голову платье.

– Так и оставайся, – проговорил он, оглаживая ладонями мои бедра. Тонкая ткань бюстье шуршала под его сухими ладонями. Встав с кресла, он развернул меня и перегнул через стол. Рот его прижался к клинышку моих трусиков, и я ощутила сквозь ткань жаркую влажность его дыхания. Он снова выпрямился, чтобы надеть презерватив и, сдвинув ластовицу в сторону, взял меня сзади. Кончилось все быстро.

– Я возьму тебя с собой в следующий отпуск, малышка, – пообещал он. – Ты заслуживаешь того, чтобы убраться из этого городишка.

Я в этом сомневалась, но все рано приятно слышать такое.

У него была целая куча пушистых полотенец и гигантская ванна. Мы грызли чипсы и пили вино еще целый час после того, как мне полагалось уйти. Было так странно: мне показалось, что такси приехало как-то слишком быстро. Он спросил мое настоящее имя и номер телефона. Я замешкалась: это против правил агентства. С другой стороны, сама мадам упоминала, что девушки частенько так делают. Я дала ему и то и другое и отправила мадам эсэмэску о том, что еду домой.

На улице сразу стало холодно, хотя всего-то и надо было, сделать несколько шагов от порога до дверцы машины. На мне было длинное пальто и шерстяной шарф, и я втайне порадовалась, что не придется идти пешком, пусть даже только до метро или автобусной остановки. Водитель оказался из Кройдона, и мы болтали об Орландо Блуме, новогодних фейерверках и рождественских вечеринках. Я наплела ему, что работаю на известную бухгалтерскую фирму. Не думаю, что хоть на секунду его провела. Вместо того чтобы ехать домой, попросила его отвезти меня в клуб в Сохо. Когда полезла за наличными, чтобы заплатить ему, в руке у меня оказался неправдоподобно толстый сверток банкнот.

Н. работает вышибалой в гей-клубе. Это помимо всего прочего. Я заглянула, чтобы проверить, как он справляется со своей простудой, и в надежде немного поднять его ставки среди местных. Эта уловка могла бы сработать, встреться мы в месте, куда ходят натуралы.

– Милый, нехорошо ведь завидовать трансвеститам? – вздохнула я, пропуская точную копию Дорис Дэй в белой меховой пелерине.

– И кому же на этот раз ты завидуешь? – осведомился он. Я кивнула вслед белокурой богине. – Ой, не стоит! – отмахнулся он. – Я слышал, у нее каждый день только на удаление волос уходит по три часа.

Это навело меня на мысль о собственных горестях и невзгодах. Оптимального метода эпиляции не существует. Бритвы оставляют ужасную щетину, и тем ужаснее, когда на дворе зима. Я специально засекала время: от идеально гладкой кожи до адских гусиных пупырышков проходит примерно три минуты. Кремы жутко воняют и уж точно никогда не удаляют всех волос. Пресловутые вибрирующие машинки следовало бы рекламировать только для мазохистов, а восковую эпиляцию, как правило, проводит стокилограммовая филиппинка по имени Рози. Помимо этого, после нее на весь первый день остается чудовищная сыпь.

Оптимального метода эпиляции не существует. Бритвы оставляют ужасную щетину, кремы жутко воняют, а после восковой эпиляции на весь первый день остается чудовищная сыпь.

Это не жалоба, а констатация факта – немного о том, каково быть женщиной. Вероятно, это как-то связано с Древом Познания. В обмен на все эти муки мы действительно имеем кое-какие преимущества. Нижние части тела, нежные, как у младенца. Легкость мытья и ухода. Повышенная чувствительность. Мне приходится постоянно иметь дело с удалением волос, поскольку Господь благословил меня такой плотностью фолликулов, которой позавидовало бы большинство арктических животных. Моя матушка, напротив, шутила, что бреет ноги раз в год, «вне зависимости от того, есть ли в этом необходимость». Я же сражалась с бритвой с того момента, как она впервые попала ко мне в руки, и, будучи подростком, всерьез задумывалась о том, а не побрить ли мне и руки тоже.

Мой обычный ритуал по удалению волос включает сочетание воска и бритья, в основном из-за отвращения к мысли, что надо что-то выдирать из подмышек. А вот лобок совсем не проблема. Поди, разберись, почему…

– О, знал бы ты, как я ее понимаю! – пошутила я. Н., отступив в сторону, пропустил в клуб группу улюлюкавших студентов.

– Ну, как у тебя сегодня все прошло? – спросил он, выглядывая на улицу.

– Отлично, – отозвалась я. – Не мужчина – мечта.

– Одинокий?

– Может быть, разведенный, – пожала я плечами. – Повсюду фото его жены… или бывшей жены.

– Дети?..

– Двое, оба взрослые.

– Черт, я бы на его месте ни за что…

– Ври больше!

Понедельник, 15 декабря

Мы молча сидели в машине. Внутри дома горел свет.

– Я надеялась, его нет дома, – проговорила я.

– И не было, – отозвался Этот Парень. – По крайней мере я так думал. – Он прямо чуть не плакал. – Пожалуйста, ну пойдем! Ты моя гостья. Я хочу, чтобы ты была здесь, и я уверен, что он способен это перенести, если уж все равно собирается уходить.

Я знала, что Этот Парень всегда приезжает ко мне, а не наоборот, не без причины.

Когда он в последний раз наведывался, мы договорились позавтракать вместе с его другом С. Дело в том, что Х., подружка С., недавно дала ему от ворот поворот. Чего С. не знал, так это что к моменту разрыва Х. уже несколько недель спала с соседом Этого Парня по квартире, и мы договорились ничего бедняге не говорить. Однако С. казался довольно бодрым и заявил, что начинает учиться водить мотоцикл – теперь, когда у него нет подружки, которая бы ему запретила. С. уже планирует окрестить мотоцикл, который купит, «Боеголовкой в промежности». Я тут же предложила провести тест-драйв его гигантского агрегата, как только он будет на ходу. Кстати, тот самый Соседушка, который спал с бывшей С., одновременно изменял собственной подружке Э., жившей в одном доме с ним, еще и с другими девушками – в среднем с тремя в неделю. И в то время как Э. ни о чем не догадывалась, мы с Этим Парнем не питали никаких иллюзий насчет того, что за тип его сосед.

Да и что в таких ситуациях можно сделать, кроме как держать язык за зубами?!

Подхватив мои сумки, мы направились к двери. Этот Парень открыл ее и осторожно заглянул за угол.

– О, привет, ты еще здесь? – бодро осведомился он у Соседушки. – Я просто хотел тебе сказать, я пришел с очаровательной…

– НЕТ! – прогремел Соседушка. – Я не желаю видеть ЭТУ ЖЕНЩИНУ в своем доме!

Он якобы питает ко мне неприязнь из-за моей работы. Но он не всегда меня ненавидел. На самом деле на этот счет у меня совершенно иная теория: его раздражает то, что я – одна из весьма и весьма немногих женщин, которых он никогда, никогда не поимеет. Даже если будет готов заплатить.

На самом деле его раздражает то, что я – одна из весьма и весьма немногих женщин, которых он никогда, никогда не поимеет. Даже если будет готов заплатить.

Ибо Соседушка молод, привлекателен, умен и богат. У него нет никаких проблем с женщинами, и он это знает. Он подкатывал ко мне по меньшей мере раз десять за три года – без всякого успеха. Я бы никогда не стала втихаря встречаться с так называемым лучшим другом Этого Парня. И его подружка Э., право, не заслуживает того, чтобы у нее под носом случилась еще одна тайная интрижка. Забавно, как и когда порой проявляется нравственность, а? Плута я в состоянии воспринять. Но на лжеца у меня времени нет и не будет.

– Слушай, она очень рано уедет утром, и тебе не придется…

– Я сказал «НЕТ», ты слышал?

Соседушка имеет право так делать: он владелец дома. Разговор продолжался в том же нудном ключе еще добрых минут десять. Разочарованная, и это еще мягко сказано, я ушла к машине и стала ждать. Когда Этот Парень вернулся, мы съездили в магазин готовой еды за закусками и, уверенные в том, что теперь-то Соседушка наверняка смылся, через час прокрались обратно. Но мое настроение и либидо пострадали в результате этого эпизода. Ну, конечно, не настолько, чтобы это нельзя было исправить парой чашек шоколаду и часовым сеансом массажа.

– Что нам делать, котеночек? – спросил он полусонно. – Что нам делать?

– Переезжай в Лондон и живи со мной, – выпалила я. Мне все равно пришла пора перебираться в социально более приятную часть города, такую, где наркоманы, сидящие на «крэке», шатаются мимо дверей, но хотя бы не вваливаются в подъезд.

Плута я в состоянии воспринять. Но на лжеца у меня времени нет и не будет.

– Проблема в деньгах, – ответил он.

– Значит, можешь жить на мои, пока будешь искать там работу получше, – сказала я. – Я легко могу себе это позволить.

Ох, блин, не надо было говорить этого, не надо лишний раз напоминать ему!..

– Ну, это как-то несколько странно… – протянул он.

– Ты сможешь летать на самолете, чтобы повидаться с семьей, а не ехать туда на машине, – привела я веский довод.

– Верно.

– И мебель у тебя красивее… – Моя квартирка целиком обставлена в дрянном цветочном стиле, который так обожают классово озабоченные домохозяйки. – Ты не обязан соглашаться, если что. Я не восприму как оскорбление, если ты скажешь «нет». Мое дело предложить.

Ах, обсуждение условий сожительства в наше время!.. Кто сказал, что романтика умерла?

Это разрешило бы одну проблему – проблему воинственного Соседушки. Хотя, вероятно, столкнувшись с моими ежедневными отлучками, Этот Парень вскоре охладел бы к моей идее. Мне-то не западло сочетать приятную физиономию и массаж пяточек дома с «топтанием улиц», как выражается мой отец.

Вторник, 16 декабря

Поскольку мне платят наличными, я довольно часто оказываюсь в банке, и обычно – в одном и том же. Кассиры – люди от природы любопытные, и надо быть совсем уж безмозглым, чтобы не поинтересоваться, почему я прихожу со свертками купюр несколько раз в неделю и кладу их на два разных счета, один из которых – не мой.

Однажды я случайно сунула в окошко детализацию депозита вместе с бумажкой, на обороте которой Этот Парень что-то рисовал. Он учился живописи в каком-то своем далеком прошлом и все еще не избавился от привычки малевать и царапать что-нибудь на случайных клочках бумаги. Кассир перевернул листок, посмотрел на рисунок, потом на меня.

– Здорово! Это вы рисовали?

– Ну… да. Я, э-э… художник-аниматор, – соврала я.

Кассир кивнул, заглотнув наживку. Вот так служащие этого банка уверились в том, что я зарабатываю на жизнь рисованием. Сделали ли они следующий логический шаг, задавшись вопросом, с чего бы это официально работающему художнику вздумалось требовать оплату наличными, – мне неизвестно.

Одно из преимуществ этой работы – ты не ограничена рамками обеденного перерыва, когда пытаешься переделать текущие дела. Поэтому я обычно занимаюсь шопингом в середине дня.

– Живете поблизости? – спросил однажды зеленщик у метро, пока я выбирала яблоки и киви.

– Сразу за углом, – махнула я. – Работаю няней.

Во что совершенно невозможно поверить, поскольку он меня ни разу не видел с детьми на буксире и, если только Этот Парень не в городе, я покупаю продукты только на одного человека. И все же он теперь время от времени спрашивает, как поживают детишки.

На соседей я натыкаюсь очень редко и только по вечерам, когда они видят меня наряженной в платье или костюм, при боевой раскраске и со свежевымытыми волосами, идущей встречать такси.

– Погулять решили? – осведомляются они.

– У лучшей подруги вечеринка в честь помолвки, – отвечаю я.

Или:

– Идем на коктейль с коллегами по работе.

Они кивают и желают мне приятного вечера. Я выскальзываю за дверь и прикидываю, какую легенду рассказать водителю такси.

Среда, 17 декабря

Обедала сегодня со всеми А. вместе. Они не всегда охотятся стаей, но когда это происходит, любому заведению, где подают еду, стоит поостеречься.

А1, А2, А3 и А4 уже ждали меня в тайском ресторанчике. Я пришла последней – неожиданно для себя: по крайней мере трое из них тянучки по природе. Мы обменялись поцелуями и уселись за столик в углу.

А1 пожал мне коленку и выдал смешок а-ля старый греховодник. А2 подмигнул поверх меню. А3 дулся в углу, как он обычно и делает, а А4 просветленно улыбался каким-то неведомым далям.

– Ну и чем вы сегодня занимаетесь, ребята? – спросила я.

– Ничем особенным, – ответил А1. Его сдержанная манера говорить напоминала школьного учителя.

– Вообще ничем таким, – подтвердил А2.

А4 улыбнулся в мою сторону:

– Пытаемся потратить столько твоего времени, сколько сможем.

– У вас, ребята, что – работы нет, чтоб на нее ходить?

Не все они живут в Лондоне, но по делам наезжают почти регулярно.

– Теоретически – есть, – проворчал А3. Он – это который рыжий. Суровый северянин. И я это говорю любя.

– Чепуха, – проговорил А2, повернувшись ко мне. – А у тебя, любимая? Дела, встречи?..

– Пока – никаких, – отозвалась я. Подошла официантка принять наш заказ. А1 заказал всем фирменное блюдо. Никто из нас не знал, что это такое. Да и какая разница! А3, кажется, не хотел расставаться со своим меню. А2 спросил про Этого Парня.

– Я предложила ему перебраться сюда и жить у меня, – сказала я.

– Ошибка, – заметил А1.

– Большая ошибка, – поправил А2.

А3 пробормотал что-то неразборчивое.

А4 продолжал улыбаться без всякой причины. За что я его и люблю больше всех.

В кармане у меня зажужжал телефон. Менеджер агентства. Спросила, устроит ли меня заказ на Мэрилебон, четыре.

– Это время, номер дома или количество часов?

Она имела в виду время. Я сверилась с часами. Вполне осуществимо. А. дружно притворились, что не подслушивают.

Большинство людей удивленно поднимают бровь, когда узнают, что мои ближайшие друзья в основном и большей частью – мужчины, с которыми я спала. Но с кем же еще спать, как не с теми, кого хорошо знаешь? С посторонними?..

Не отвечайте на этот вопрос!

Большинство людей удивленно поднимают бровь, когда узнают, что мои ближайшие друзья – мужчины, с которыми я когда-то спала.

Я отсчитываю время, когда стала получать удовольствие от секса, со своего первого пересыпа с А1. Отчетливо помню тот день. Его широкий силуэт перекрывал свет из единственного окошка, имевшегося в его квартире. Я улыбалась ему снизу. Наши тела были обнажены, конечности переплелись. Он протянул руку, обхватил мою лодыжку и поднимал ногу, пока она не легла поперек тела. Обрушился на меня, сложенную пополам, и вошел.

– Что ты делаешь?! – пискнула я.

– Хочу ощущать своим телом всю полноту твоей задницы, – проговорил он. Хотя это и не был мой первый раз – далеко не первый, – но с какой-то точки зрения его вполне можно так назвать. Наконец-то нашелся мужчина, который знал, чего хотел, и, что еще лучше, знал, что надо делать, чтобы этого добиться.

А1 и я встречались несколько лет. Не сказать, чтобы это были простые отношения – но только не в сексе. Как только наши одежки летели в угол, туда же летели и наши ссоры. Я знала, что могу попросить его о чем угодно – и он мог сделать то же самое. Чаще всего мы всегда соглашались на то, чего хотел другой, но не дулись, если предложение бывало отвергнуто. Он был первым мужчиной, сказавшим, что я красивая, так, что я ему поверила. Первым человеком за пределами душа в спортзале, перед которым я могла расхаживать голышом. И я обожала его физически: А1 – высокий, но не чересчур, мускулистый, волосатый. Его темные прямые волосы и скрипучий голос были восхитительно анахроничны. Ему бы жить в пятидесятые годы, быть индустриальным магнатом – как раз тот типаж.

Ссорились мы так, что и сказать нельзя. Я понятия не имела, как сладить со страстью, которую испытывала к нему. Она казалась чересчур сильной и неуловимой – жидкая ртуть, утекавшая из моих ладоней. Мы, конечно, мирились в постели. Или на его кухонном столе. Или на письменном – у него на работе, когда уходил его начальник. В лифте. В здании университетской почты.

И мы делали это всеми способами, какие только можно представить, от экзотических (двойное проникновение, путы, «золотой дождь») до возмутительно прозаичных (поза миссионера, пока он смотрел по телику футбольный матч). С тех пор мне доводилось экспериментировать больше и грязнее со многими другими, но никогда я не испытывала такого ощущения расширения собственных границ.

А1 и я встречались несколько лет. Он был первым мужчиной, сказавшим, что я красивая, так, что я ему поверила.

Он был первым, кто приложил паддл[22] к моим ягодица. В ответ я испробовала раздвоенный кожаный ремень на его заднице, пока он, перегнувшись через диван, старался не подставить под удар свои гениталии. Его впечатляюще разнообразная коллекция порнографии была первым в моей жизни знакомством с хардкором, и мы покупали всё новые журналы и, ликуя, распределяли их по категориям. То, что ему действительно нравилось – «водный спорт»[23], анал, женщины со спермой на лице, похожей на лягушачью икру, – занимало свое почетное место. Даже то, что он не любил, вроде скотоложства и лесбийского секса, удостаивалось взгляда, ибо он был истинным коллекционером. Недвусмысленное разрешение просто смотреть на чье-то тело – в противоположность пиратскому взгляду тайком в спортзале или воровскому подглядыванию перед тем, как задернуты занавески и выключен свет, – было восхитительно.

Я начала встречаться с А2 через пару лет после того, как мы с А1 разошлись. Он был чувственным любовником. Не то чтобы нежным, но сильным и неторопливым. Мне казалось, что он не делает никаких лишних движений, и я была просто покорена его длительными, рассчитанными действиями. Порой он, с его бледной кожей и светлыми волосами, казался подростком. Или даже еще младше – мальчишкой-переростком. Ни одно тело и ни одно прикосновение не казались мне такими правильными, как его. Так было с самого начала и до конца нашей связи. Ничьи пальцы, ничей язык так не соответствовали моему представлению об идеальном любовнике. Его тело было худощавым, но мускулистым. Высокий, но не дылда. Ни единого лишнего грамма веса.

У него дома была стиральная машина, а у меня – нет. Я однажды пришла к нему с вещами для стирки и обнаружила в пустом барабане пару своих собственных трусиков.

– А что это они здесь делают? – поинтересовалась я.

– Я скучал, когда ты уехала домой на прошлые выходные, и надевал их, – ответил он.

Я осмотрела эластичную ткань. У него были такие узкие бедра, что, похоже, белье нигде не порвалось.

– Может, нам стоит прикупить парочку для тебя? – пошутила я.

– Может, и стоит, – ответил он. На полном серьезе.

Я уловила намек.

Проснувшись и позавтракав (яйца-пашот на тосте, если была голодна, капучино и ломтик халы – если нет), я катила на велосипеде к дому А2. Он обычно просыпался поздно и, когда я приезжала, был еще в душе. Дверь спальни он оставлял открытой, я шла к ящику комода, в котором лежало почти два десятка трусиков. Выбрав одни, оставляла их в ящике его прикроватной тумбочки и возвращалась в переднюю комнату. Он выходил и одевался. Никаких комментариев по поводу трусиков – они приберегались на потом.

Мы проводили большую часть дня вместе. Он работал дома, а у меня в то время был скользящий график в книжном магазинчике неподалеку. Когда я работала, он иногда делал перерыв и приносил мне то чай, то кофе из ближней забегаловки. Мы читали воскресные приложения, я давала ему переплетенные пилотные экземпляры готовящихся к выходу книг из кладовки. Моими коллегами были пьющая абсент полубезумная дамочка средних лет и часто отсутствующий, вечно всем недовольный босс. Почти каждую неделю дело кончалось тем, что я отрабатывала половину их часов, но я была не против. Там были книги – великое множество. И так здорово, когда порой в магазин заглядывал какой-нибудь знаменитый автор! Хотя я заметила, что они частенько, не задерживаясь, проскакивали в дверь и устремлялись к полкам, проверяя, есть ли там их книги, а уж только потом возвращались к входу, чтобы поздороваться со мной.

После работы А2 ждал меня дома. Никаких слов, я шмыгала в дверь и прямо к дивану. Он садился, закинув руки на спинку, а я зубами расстегивала его джинсы. Эта задача почему-то всегда оказывалась труднее, чем мне помнилось с прошлого раза. Потом – первое мелькание шелка или кружев и его затвердевший дружок, распирающий ткань. Я зарывалась лицом в его промежность и вдыхала через трусики ароматы дневного пота, мочи и предспермы. Целовала его мелкими частыми поцелуями, лизала белье, пока оно не начинало прилипать.

А2 любил тормошить меня, вертеть в руках. Он раздевал меня догола, но сам оставался в эротичных девичьих трусиках. Когда он брал меня – почти всегда анально – сдвигал их в сторону, чтобы они давили на основание его пениса и цеплялись за яички.

Несколько месяцев спустя трусиков стало недостаточно. Я купила летнее платьице – короткое, яркое. Он примерил его. Я рассмеялась и трахнула его прямо в платье, лишь слегка сожалея о том, что его бедра стройнее, а ноги – лучше, чем у меня.

После работы А2 всегда ждал меня дома. Он садился, закинув руки на спинку, а я зубами расстегивала его джинсы.

– Давай сходим на распродажу, – сказал он как-то в выходные. Мне не пришлось спрашивать, кому мы будем покупать вещички. Вскоре несколько коротеньких хорошеньких платьишек присоединились к трусикам, лежащим в его комоде.

Я знала, что у него есть другая женщина. Он сказал мне еще до того, как мы стали спать вместе. Я, возможно, запудрила себе мозги тем, что эти отношения почти закончились, поскольку она жила в другом городе в нескольких часах езды от него и, насколько я знала, всегда скверно с ним обращалась. Но однажды он поехал навестить друзей в тот город, где жила она. Несколько дней я сопротивлялась соблазну ключа, оттягивавшего своим весом мой карман, но в конце концов все же не устояла. Я перерыла весь его дом в поисках свидетельств ее присутствия: электронные письма, фотографии. Одна из них просто разбила мне сердце: ее роскошное лицо, широко улыбающееся, и розовая атласная пижама, расстегнутая до пупка. Я нашла ее имя, номер телефона и позвонила ей. Трубку никто не взял. Я оставила сообщение на автоответчике: «Это подруга А2, я просто хотела поговорить с вами – не беспокойтесь, это не срочно».

Я перерыла весь дом в поисках электронных писем и фотографий его любовницы. Одна из фотографий просто разбила мне сердце.

Она перезвонила.

– Алло, – произнесла усталым тоном.

Трудно было удержаться, чтобы не завопить. На моей шее запульсировала жилка.

– Вы знаете, кто я? – спросила я.

– Я о вас слышала, – ответила она.

Я рассказала ей обо мне и А2. Она восприняла все очень спокойно.

– Спасибо, – сказала под конец.

Через день после его возвращения я, как обычно, воспользовалась его ключом, чтобы войти, но он оказался не в душе.

Он ждал меня. Я ее расстроила, сказал он. Какое я имела право так поступать?

Я не ответила. Меня трясло от гнева. А что, для ревности должны быть какие-то особые права?!

Один из преподавателей в школе, где я училась, как-то провел с девочками нашего класса беседу о браке. На примере своей семейной жизни. «Любовь – это решение», – объявил он целому классу гормонально заряженных девчонок-подростков. Мы расхохотались. Любовь – это вовсе никакое не решение. Фильмы и песни говорили нам совсем о другом! Любовь – это сила, это дар. Мы были в том очаровательном возрасте, когда можно отсосать у лучшего друга своего брата в собственной спальне и продолжать верить в единственную истинную любовь.

Любовь – это решение. Ты должна открыть дверь, прежде чем кто-то сможет войти.

Потом я влюбилась в парня, который делал мне больно. Постепенно я пришла к точке зрения своего учителя. Ты должна открыть дверь, прежде чем кто-то сможет войти. Конечно, нет никакой гарантии, что ты сможешь контролировать себя – после того, как он войдет, пусть и не совсем логично, но это понятно.

Контроль над собой – вот о чем я думала. Но первая ревность так же точно порвала меня на куски, как и первая любовь. А2 и я ссорились и трахались, потом трахались и ссорились, потом стали ссориться больше, а трахаться меньше.

И даже когда у нас был секс, он стал другим. Когда-то он надевал женские трусики и перегибался через край дивана. Смеясь, я секла его по заднице хлыстиком для верховой езды. Через пару минут мы бежали в ванную, где он возбужденно приспускал трусы и вглядывался зеркало. Если мне не удавалось отпечатать рисунок ткани на его коже, мы возвращались в комнату и начинали сначала.

Теперь же я просто секла его до тех пор, пока кожа его не вспухала и на ней не выступали пятнышки крови. Пока он не просил меня остановиться.

В те времена, когда мы делили ложе, А2 спал, обвив меня руками. Я брыкаюсь и сражаюсь во сне с простынями и одеялами, он сдерживал меня. Всякий раз, как его рука оказывалась на моем животе, я просыпалась, дивясь не только его неподвижности (во сне он был не намного спокойнее, чем когда бодрствовал), но и отсутствию у него инстинкта самосохранения. Тело – оно такое беззащитное: выживание нашего вида зависит от того, что находится под кожей, а не от тысячи шипов, выращенных на ней. Я могла бы сделать ему больно в любой момент, пока он спал. Если бы он повернулся, подставив мне свой позвоночник, я могла бы на него напасть.

Первая ревность так же точно порвала меня на куски, как и первая любовь.

И вот однажды я проснулась до будильника и обнаружила за раздвинутыми занавесками совершенно серое утро. Услышав вздох и думая, что он проснулся, я повернулась к нему. Он все еще нежился в сумерках сна, и его длинные руки были засунуты под съехавшую подушку под каким-то странным углом.

– Зачем ты так прячешь под нее ладони? – спросила я, потому что локти его торчали наружу, а кисти зарылись в постельное белье.

– Чтобы ты их не откусила, – пробормотал он и заснул еще крепче. Первый утренний скворец завел свою песенку на дереве за окном.

Он порвал с другой своей любовницей, но я так и не поверила в это до конца. Мы понемногу отдалились друг от друга, спали вместе все реже и реже, пока однажды он не начал встречаться с кем-то еще. И я тоже. Мы друг за друга порадовались.

Четверг, 18 декабря

Мы с Н. немного повздорили в зале. Ничего серьезного – это как с ягодицами: если к обычным тренировкам добавить выпады, им только на пользу. Но мы разошлись во мнениях относительно ужесточения для мигрантов доступа к коммунальным услугам и пособиям. Он категорически высказался «за». В каковой момент, каюсь, слова «параноидальный беженцененавистник» вполне могли промелькнуть в моих мыслях, если и не сорвались бы с языка.

Мы сумели удержаться в рамках, не придушив друг друга, и отправились ко мне есть ризотто. Разговор перешел на более безопасные темы, а именно – обувь, регби и кто в «Женах футболистов» щеголяет лучшим декольте. Я уверена, что в конце концов мы преодолеем этот раскол – как по поводу декольте, так и по поводу идентификационных карт. И то сказать, противоречия рассасываются не так быстро, когда оппоненты больше не могут спать друг с другом.

Пятница, 19 декабря

Мадам – сущая куколка, но ее легко сбить с толку. Речь вот о чем: я сидела на заднем сиденье кэба, а водитель пытался отыскать отель «Роял Кенсингтон» (которого, кстати, не существует). Я опаздывала на четверть часа. Мы, наконец, решили, что она, вероятно, имела в виду отель «Роял Гарден» в Кенсингтоне. Водитель ждал снаружи, пока я сверяла имя клиента и номер комнаты у портье. Оказалось, и вправду он. Я показала таксисту большие пальцы, и он отчалил.

Клиент был только что из душа и облачен в белый махровый халат. Мы прошли в гостиную номера, где сидела другая женщина, потягивая вино, уже топлес. Маленькая блондинистая милашка из Израиля.

Я сняла с нее юбку и туфли и зубами развязала ленточки на ее черных шелковых трусиках. Мне было сказано, что она – его подружка, но что-то тут не сходилось. Казалось, он знает ее не лучше, чем я. Если она была профессионалкой, то определенно не из моего агентства. Инстинкты, впрочем, могут обманываться, а в трио с чьей-то подружкой лучший способ действия – щедро расточать внимание женщине. Это было мне не в тягость: она пахла детской присыпкой, а на вкус – как теплый мед.

Мы прошли в гостиную номера, где сидела другая женщина, потягивая вино, уже топлес.

Мы переместились в спальню. Он пристроился ко мне сзади, а она встала на колени, чтобы поработать надо мной язычком, пальчиками и мини-вибратором. Я нашла исключительно гладкое тело клиента восхитительным. Кое-кто проводит очень много времени в салоне эпиляции, подумалось мне, – эффект, уравновешенный жесткой, нестриженой бородой. Волоски кололись и царапались, пока он возился в моей промежности.

– Не знаю, что ты там задумал, – сказала я, когда мое время подходило к концу, – но, думаю, было бы здорово, если бы ты кончил прямо на наши лица.

Девушка-израильтянка облизнула губы и подмигнула мне. Профи. Наверняка.

После я вытащила маленькую бутылочку абрикосового масла, и она сделала и мне, и клиенту совершенно роскошный массаж. Не наслаждайся я так – позавидовала бы ее умению. Пока я собирала по комнатам свои одежки, она колотила и мяла его спину.

Девушка-израильтянка облизнула губы и подмигнула мне. Профи. Наверняка.

Клиент вышел взять мое пальто. Я поцеловала девушку и кивком показала на бутылочку с массажным маслом, зажатую в ее крошечной ладошке.

– Оставь себе – ты найдешь ей лучшее применение, чем я.

Он вернулся и обнял ее за плечи жестом собственника, и мысли мои снова приняли иное направление. Эскорт? Подружка? Я не могла определить точно. Чаевые, которые он мне сунул, были равны стандартной оплате.

Суббота, 20 декабря

Я еду домой, повидать семью и друзей – как это у меня заведено. Этот Парень уехал на несколько недель к родителям – как это заведено у него. Я считаю, что некоторые вещи должны быть священными и неприкосновенными, защищенными от вторжения извне, даже если интервентом является твой партнер. И лицезрение того, как твои домашние напиваются и падают с ног в туалете, – одна из них.

Путешествие на поезде – одно из самых восхитительных чудес современной эпохи. Изобретя неограниченное число более быстрых, дешевых и удобных способов передвижения, мы настаиваем на сохранении устаревшего и (осмелюсь ли сказать?) безумно неудобного вида транспорта. Какой еще тип перевозок предполагает, что ты будешь самостоятельно добираться до вокзала, а потом от конечной станции. Ждать, пока железнодорожная компания не соблаговолит начать твое путешествие. Долго-долго томиться (даже без бесплатной газировки!) в вагоне, где сиденья и столики установлены так, что неминуемо трешься бедрами о каждого извращенца между Кингс-Кросс и Йоркширом.

Я это люблю – вы же знаете, что люблю!

Часто путешествуя этим маршрутом, я знаю – за несколько секунд до того, как голос кондуктора объявит Танной, – что мы через минуту будем на моей станции, и знаю, какой вагон окажется ближе всех к выходу из вокзала. Даже когда никто меня не ждет, а на такси двадцатиминутная очередь, первый шаг на платформу – это радость и наслаждение. Я могла бы провести экскурсию по этому вокзалу с завязанными глазами. И румянец удовольствия оттого, что я на родине, стою на своей земле, не сойдет с моих щек до самой смерти… или до тех пор, пока я не въеду на подъездную дорожку родительского дома. Смотря, что наступит раньше.

Воскресенье, 21 декабря

Мы с папой пошли погулять сразу после заката. Он объявил, что у него ноги сводит от долгого сидения на месте, но, я подозреваю, это лишь предлог, чтобы убраться подальше от моей матери, у которой начался приступ праздничной гиперактивности. Она – неразборчивая тусовщица, и каждый месяц у нее в обойме не меньше пяти-шести поводов попраздновать. Мне помнится, как ее сподобило на попытку подогреть семейный энтузиазм. То была вечеринка с фейерверком в честь Эйда[24]. Имея весьма смутное представление о том, что такое Эйд, кто его празднует или какие туфли подойдут для того, чтобы стоять в саду и вывихивать шею с целью поглазеть на взрывы цветного пороха, я приняла решение в пользу прогулки.

Похолодало несильно, но достаточно для того, чтобы щеки и уши стало пощипывать. Мы прошли мимо коттеджа, из трубы которого шел дым.

– Уголь, – авторитетно заявил папа.

Когда я была маленькая, у нас была печка, которую топили дровами. Мы готовили на ней семейные ужины. Когда ее не стало, а ее место заняли новая электрическая плита и поддельный камин, мне было очень грустно.

Мы вернулись к нашему темному дому и обнаружили возле него встревоженного мужчину, который пытался оттолкнуть свою машину от нашей. Завидев нас, он принялся переминаться с ноги на ногу, напустив на себя невинный вид, что особенно сложно сделать, когда твой передний бампер застрял в чьем-то «универсале».

Папуля тихо присвистнул.

– Ого-го, жена-то не обрадуется… – поведал он незнакомцу, как будто одна лишь угроза недовольства моей матушки могла убедить совершенно незнакомого человека в том, что не стоит делать ноги с места происшествия. Он обошел по кругу машины, изучил повреждение, которое, даже я это видела, оказалось сущей ерундой. Но незнакомец явно воздал должное рождественским возлияниям и был в панике.

– Ну, не знаю… – протянул папуля, цокая языком. – Ущерб-то серьезный…

Мужчина запросил пощады. Обычная история: прежние отметки в правах, маленькая страховка, дома жена, готовая родить многоголовую гидру, и только его возвращение вовремя может спасти ее…

– Давай так, я возьму с тебя две сотни – и будем считать, что мы в расчете, – проговорил отец, поглаживая подбородок.

– У меня с собой только сто двадцать.

– Ладно, сто двадцать и во-он та бутылка вискарика с твоего переднего сиденья.

Короткий кивок – и побежденный протягивает отцу дань. Отец нагибается, они совместными усилиями расцепляют бамперы. Мужчина залезает в салон и медленно отъезжает, мямля слова благодарности.

Мы махали ему, пока он не завернул за угол.

– Ну что ж, волнительная могла быть история, – прокомментировал папуля, отпирая дверь. Протянул мне половину бумажек. – Давай не будем говорить маме, ладно?

Понедельник, 22 декабря

Первая проститутка, которую я в своей жизни увидела, была доброй знакомой моего отца. Это случилось примерно в то же время года. Я еще была студенткой.

Отец не сводник и не сутенер, могу поклясться в этом. Просто у него есть привычка браться за невыполнимые проекты. Возможно, будь он законченным католиком, удовлетворил бы требованиям, предъявляемым к святым. Его альтруистические усилия варьировались от воскрешения обреченного ресторана до реабилитации целого ряда падших женщин. Эта склонность привела в свое время к немалой холодности со стороны матушки, но в ее распоряжении было несколько десятилетий, чтобы попривыкнуть к его добросердечию.

Первая проститутка, которую я в своей жизни увидела, была доброй знакомой моего отца.

Она угадывала, что отец взялся за очередной безнадежный случай, еще до того, как он успевал открыть рот.

– Может быть только одна причина, почему тебе взбрело в голову прийти с цветами! – рявкала она из кухни. – И это точно не наша годовщина!

А может быть, именно ее кандидатуру следовало бы предложить на рассмотрение Ватикану?..

Радость от каникул в тот год была для меня значительно подпорчена недавним разрывом с парнем (помимо того, что я не христианка). Пошлость этого праздника порой очаровательна, время от времени – действует на нервы, но в тот год она была просто невыносима. Все, что я видела вокруг, – это множество людей, радующихся событию, не представляющему для большей части мира особого значения, воплощенному в километрах безвкусной мишуры и тоннах никому не нужных подарков. Однажды днем, стоя в очереди в банке, я увидела собственное перекошенное отражение в дешевом красном елочном шарике, и меня осенило: насколько преходяще и бессмысленно это все – каникулы, банк, мир в целом… Я ощущала себя неспособной даже разозлиться на свое одиночество. Полное поражение. Так что я поступила так, как поступило бы любое испорченное дитя-переросток, – отправилась домой, чтобы как следует похандрить.

В качестве восстановительной прогулки мой отец предложил навестить вместе с ним одну из его «подруг». Она, как мне было сказано, только что освободилась из тюрьмы, где сидела по ложному обвинению в результате своего пристрастия к наркотикам. Вновь получив право опеки над детьми, она работала уборщицей в отеле и «пыталась воздерживаться». Прелестно! Я натянуто улыбнулась, и мы поехали на встречу с ней.

С четверть часа мы сидели в машине молча.

– Я знаю, что ты знаешь, что мама этого не одобряет, – сказал он внезапно, констатируя очевидное.

Я ничего не ответила и уставилась в окно, за которым людские ручейки выливались из магазинов в ночь.

– Она правда чудесный человек, – аттестовал он свою подругу. – Дети у нее совершенно очаровательные.

Лжец из моего отца никудышный. В угрюмой кухоньке она попотчевала нас сказкой о септической инфекции на ногте большого пальца, которая вылилась в неделю без работы. Двое ее сыновей оказались как раз такими, какими я их представляла: старший, лет пятнадцати, ощупал глазами мою фигуру (через три слоя плотной одежды!), в то время как его младшего брата невозможно было оттащить от телевизора.

Я думала о своем последнем бойфренде. Он бросил меня внезапно, обвинив в снобизме и полном отсутствии сочувствия к другим людям. Что ж, как сказал Филипп Ларкин[25], через это полезно пройти.

Остальные взрослые и сынуля-тинейджер вышли из комнаты, чтобы взглянуть на его велосипед – ржавеющую кучу хлама, спасенную из мусорного контейнера, которая валялась возле наружной двери. Руки у моего отца золотые, и он пообещал оценить состояние здоровья древнего агрегата. Я понимала, что эта попытка кончится скорее безвозмездным даром молодому человеку в виде наличных, чем воскрешением его велика. Меня, надутую, оставили наблюдать за тем, как младший сражается с пультом от телевизора.

Как только комната опустела, он повернулся ко мне.