Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного Павлищева Наталья
Снова накатило то ощущение, что все беды от непонимания, что чего-то недоглядели, не увидели. Рассматривал написанное, поднеся ближе к светильнику. Он привык доверять ощущениям, если кажется, что вот в этом листке что-то есть, – надо понять, что именно. Пока не поймет, не успокоится.
Арабская вязь, если написана каллиграфически, ничего не скажет о писце, все буковки и точки лежат ровно. Но если выполнил простой писец, а не каллиграф, то почерк заметен. Здесь заметен, одна буква всегда чуть больше соседних… и точка стоит не совсем над своей буквой…
Почему по-арабски, а не на фарси или турецком?
И он где-то видел этот же почерк. Не раньше, когда-то, а совсем недавно. Где он мог видеть арабскую вязь в Стамбуле? И вдруг словно огнем обожгло – вспомнил. Метнулся в кабинет, достал нужный сверток, трясущимися руками развернул, поднес ближе к свету…
Так и есть – одна буква чуть больше соседних, точка поставлена косо…
На днях они случайно перехватили переписку венецианского посла с… так и осталось невыясненным, кому именно писал посол, вернее, кто это отвечал ему по-арабски. Но этот ответ и был как две капли воды похож на письмо с печатью «Султан Мустафа»!
У Рустема даже лоб покрылся испариной.
Печать Мустафы настоящая, такую они видели не только на письмах. За одну печать шехзаде можно было казнить, к тому же Повелитель узнал, что старший сын причастен к смерти его любимца шехзаде Мехмеда. Но вот письма… По крайней мере одно поддельное, следовательно, были те, кто подделал. Кто?!
Этого автора нужно найти немедленно, потому что он продолжает свою деятельность в пользу Венеции.
Рустем пытался понять, выгодна ли казнь Мустафы венецианцам. Получалось, что да.
Михримах заметила, что с мужем что-то не так. Мрачен, на вопросы отвечал коротко…
Рустем не стал рассказывать жене о своих подозрениях, а также о том, что встречался с бывшим венецианским послом Бернардо Навагерро, который всегда хорошо относился к нему. Навагерро посоветовал прекратить розыски автора письма и вообще прекратить какое-то расследование:
– Поверьте, паша, для государства это уже не опасно, а для вас может стать опасным смертельно. Не стоит искушать судьбу.
– Я хочу знать, кто писал. Вы знаете?
– Нет, но если бы и знал, то не сказал. Венеция уже не та, но силы в Стамбуле пока имеет. Не стоит искушать судьбу, – повторил бывший посол.
В тот же день Навагерро отбыл из Стамбула, хотя намеревался пробыть по делам еще месяц. Рустем почти не сомневался, что до дома не доберется.
То, что с ним не шутили, понял, когда почувствовал себя плохо. Иосиф Хамон с изумлением констатировал:
– Водянка. Паша, я никогда не наблюдал у вас склонности к такой болезни. Вы подвижны и не тучны…
Улучив минуту, когда Михримах не слышит, Рустем усмехнулся:
– Меня отравили. Это не водянка. Ищите яд.
Не нашли. Никакие противоядия и лекарства не помогли. О чем-то догадалась Михримах, потребовала:
– Рустем, я понимаю, что ты отравлен. За что?
Тот покачал головой:
– Нет, даже если бы знал, кем и за что, не сказал бы.
– Я сама доберусь.
Он сжал ее руку:
– Нет, не смей! Держись от власти подальше, и все.
– Как я могу держаться подальше, сидя в Топкапы?
– Больше ни во что не вмешивайся. Ты еще должна увидеть внуков. Я почти все завещал вам с Хюмашах, вам хватит. И кое-что Фонду. Проследи за этим всем.
– Рустем, если ты не скажешь, за что тебя отравили, я найду сама. Ты меня знаешь, я не остановлюсь.
– Я действительно не знаю, за что и кто. А догадки могут далеко завести. Не трать время на это, лучше посмотри, сколько я тебе оставляю дел!
Рустем-паша умер, как врачи объявили, от водянки 10 июля 1561 года, оставив огромное состояние своим жене и дочери и множество начатых благотворительных проектов, обеспеченных отдельными суммами. Часть состояния Рустем завещал Фонду Хуррем Султан и фондам, основанным им самим.
Но на площадях и в Бедестане об этом не кричали, даже когда через десять лет его вдова снова внесла огромные деньги от его имени на благотворительность.
Просто благотворительность тоже бывает разной – шумной и копеечной или щедрой и некрикливой.
Рустема-пашу похоронили рядом с шехзаде Мехмедом.
Только Хюмашах услышала, как мать тихо произнесла:
– Я найду твоих убийц, Рустем…
По заказу Михримах Султан архитектор Синан построил в Уксюдаре мечеть ее имени. У мечети только один минарет вместо обычных двух или четырех – это знак вдовьей одинокой доли Михримах. Она осталась верна мужу, замуж больше не вышла и выполнила все его завещания – строила и строила, ремонтировала, кормила, лечила… Но только одна мечеть носит ее имя, остальное посвящено либо мужу, либо матери, либо отцу. Либо вообще безымянно, ведь лучшая память не та, что назовет твое имя, а та, что отзовется благодарностью в сердце, пусть даже безымянной благодарностью.
Персидский шах Тахмасп решил, что лучше получить хорошие деньги за своего почетного гостя, который давно стал пленником и уже не почетным, чем продолжать тратить деньги на его содержание, без надежды, что это когда-то окупится. За три года семь раз представители Османов приезжали к шаху с богатыми дарами, все это были люди шехзаде Селима и Мехмеда-паши…
Шах позволил себя уговорить, и на следующий год после смерти Рустема-паши шехзаде Баязида и четверых его сыновей должны были передать в Казвине посланникам Османов. Но посланники получили только тела мятежного и давно раскаявшегося шехзаде и его сыновей, Селиму и его наставнику вовсе не был нужен живой Баязид даже в тюрьме Стамбула. Что, если султану придет в голову простить младшего сына? Нет, лучше избежать этой опасности.
Шехзаде и его сыновей удушили посланники Селима еще в Казвине, а чтобы и сама память о мятежном принце оказалась стерта, их похоронили за пределами городских стен далекого города Сивас в Малой Азии.
Кто расправился с Баязидом, отец или…
Сулейман, получив известие о казни младшего сына, остался невозмутим. Знал, что так и будет? Не простил или просто уже не мог ничего поделать?
В оправдание себе он часто вспоминал последнюю волю своей Хуррем. Она всю жизнь, сколько была рядом с ним, не уставала биться против закона Фатиха, повелевающего, вернее, разрешающего Повелителю казнить любого, кто посягнет на законную власть. А перед самой смертью вдруг…
Сулейман вспоминал одну из последних бесед. Хуррем тогда была уже совсем слаба, врачи говорили, что до завтра не доживет. Сулейман обнаружил у нее в кулачке христианский крестик, был потрясен, решив, что она снова крестилась в свою веру…
Дыхание Хуррем сбилось, снова накатила боль. Но она сделала усилие, нельзя умирать, не сказав последние слова…
– Сулейман, исполни мою последнюю волю…
Хуррем кусала губы, собираясь с духом и силами.
– Говори, исполню.
Султан, кажется, понял, о чем пойдет речь. Хочет вернуться в свою веру, хочет креститься… Обещал исполнить, не мог не сделать этого, последняя воля умирающего человека священна во всех религиях.
Но если Хуррем крестится, ей рая не видать, тогда они никогда не встретятся, никогда в вечности. Это несправедливо! Почему судьба столь несправедлива к этой женщине, к нему?!
Хуррем столько сделала доброго для тех же стамбульцев, но они всегда распускали о ней гадкие слухи, лечились в построенных ею больницах, обедали в столовых, которые содержала она, набирали воду в фонтанах, построенных на ее деньги… да мало ли что? И все равно верили, что она ведьма.
Ей приписали все казни, о которых и не знала, ее обвинили во всех бедах султанской семьи, она уже давно перестала завоевывать хорошее отношение горожан, просто строила и давала деньги на содержание больниц, столовых, имаретов, мечетей и медресе, просто оплачивала новые арыки с водой и ремонт обветшалых крыш рынков, дороги и посадки…
Правильно делала, тот, кто ждет благодарности за свои благодеяния, недостоин похвалы Аллаха…
Мысль об этом вернула Сулеймана к действительности. Неужели она всю жизнь расплачивается за то, что сменила веру?! Никогда об этом не упоминала, никогда не жалела, а он никогда не задумывался. Хуррем хорошая мусульманка, даже хадж совершила, о чем все вокруг тут же забыли…
На ее шее билась тоненькая синяя ниточка, а еще Хуррем пыталась проглотить комок, вставший в горле, чтобы произнести эту самую последнюю волю…
Он столько раз, особенно в последние мучительные недели, твердил, что готов ради нее на все, твердил не только ей и себе, твердил всем вокруг и Богу во время молитв тоже! И вот пришло время решать. Действительно ли он готов?
И вдруг понял, что его пугает только одно: они могут расстаться не только в земной жизни, из которой она скоро уйдет, но и в вечной тоже. Спасти ее душу для нее означало ему потерять ее же навсегда. Разве он, Тень Аллаха на Земле, мог отпустить ее в вечность не как мусульманку, а как неверную?!
– Сулейман, обещай мне…
О, Аллах! Выбора нет.
– Говори, обещаю.
– Ты… казнишь того сына, который… который восстанет против законной власти… обещай.
– Что?!
Чего угодно ожидал: что попросит сделать выбор в пользу ее любимца Баязида, что потребует отменить закон Фатиха, против которого боролась всю жизнь, пока была с ним рядом, что попросит позвать христианского священника… чего угодно, но только не этого!
Хуррем, которая только и знала, что твердила о жестокости закона Фатиха, доказывала, что братьев можно обязать жить в дружбе, теперь требовала обещать казнить одного из сыновей?
– Они должны… знать об этой воле… – Роксолана говорила уже с трудом, чувствовалось, что воздуха не хватает, как не хватает и сил. – Обещай… казнить…
– Обещаю.
Сыновья знали, но это не остановило Баязида.
Заглядывая в глубь своей души, Сулейман понимал, что младший сын восстал не против него самого, а против всегдашнего предпочтения ему Селима. Всю жизнь, с малых лет Баязид доказывал, что он если не лучше, то уж не хуже Селима, что более брата достоин престола, что тоже чего-то стоит.
Пока были живы старшие братья, о троне речь не шла, просто боролся за внимание и старался обезопасить свою семью, четверых сыновей и двух дочерей, рожденных любимой Фатьмой, потом родились еще дочери от других наложниц, и сын еще один. Но ничего, ни способности, которые демонстрировал Баязид в детстве и юности, ни его вполне толковое без талантливых помощников, какой был у Селима, правление, ни крепкие сыновья, ни здоровье шехзаде и отсутствие дурных привычек не заставили Сулеймана предпочесть или хотя бы не задвигать назад младшего сына.
Баязид никогда не получал по заслугам, а вот наказывали и обходили наградами его всегда.
Почему? Никто не мог объяснить, в том числе и сам Сулейман.
Баязид внешне был копией отца: так же высок, жилист и ловок. Нравом удался в него же, будучи упрям и не желая склонять голову даже перед более сильным.
Но Сулейман предпочитал похожего на Хуррем Селима. Нет, не потому, что внешне похож, а потому что умел уступать и отступать. Про Селима Сулейман точно знал, что этот не пойдет на отца с войском, не потребует освободить трон, потому что засиделся, что дотерпит, сколько бы ожидание ни длилось. Такой же уверенности в отношении Баязида у султана не было.
Что он испытал, узнав, что сына и внуков в Казвине удавили и похоронили за пределами городских стен Сиваса, хотя даже откровенно мятежного Мустафу привезли в Бурсу, где было место упокоения умерших шехзаде?
Желал ли такой смерти сыну и внукам?
Наверное, да, потому что по его распоряжению в Бурсе задушили и самого маленького – пятого сына Баязида – трехлетнего Мурада.
Повелитель никому не открыл своих мыслей, его лицо оставалось невозмутимым, словно не его кровь от крови и плоть от плоти билась в тисках зеленых шелковых шнуров, теряя сознание от удушья.
Да и не с кем было беседовать, в конце жизни султан остался совсем один. Одних казнил, другие умерли сами, единственная дочь Михримах старательно избегала не только бесед с отцом, но и встреч. Она занималась делами гарема, Фонда Хасеки Хуррем, строительством в том числе и мечети в честь умершего мужа. Много трудилась, но больше никогда не приходила в кешк, который так любила мать, потому что боялась встретить там отца.
А еще… Михримах не выполнила просьбу Рустема-паши, зато выполнила обещание, данное на его могиле, она искала и нашла настоящих виновников смерти Рустема и той трагедии, которая разыгралась в Казвине.
Но на это ушли годы, и помочь такое знание ни Рустему, ни Баязиду, ни даже самому Сулейману уже не могло. Не все в жизни происходит вовремя…
Шехзаде Баязид казнен, единственным наследником остался Селим.
Бывали минуты, когда что-то подсказывало Сулейману: ты уже и без того много сделал для своей страны, ты стар и устал, уступи трон сыну, пусть дальше он, пусть дальше эту тяжелую ношу несут другие. Почему бы и правда не уступить власть сыну? Неужели так держался за свой трон, так боялся остаться без ежедневного поклонения?
Сулейман всегда старался быть честным перед самим собой. Других можно обмануть словами, взглядами, молчанием, наконец. Нельзя обмануть только Всевышнего, который читает в душах людей, и самого себя, потому что тебе известны свои тайные мысли и чаянья. Правда, себя легко оправдать, но Сулейману не в чем было оправдываться.
Вот и сейчас, заглянув в свое сердце, мог честно ответить, что не за трон или почести власти держится, а просто боится увидеть, что с ней сделают, стоит только отдать в другие руки.
Выбора, кому отдавать, больше не было, наследник один – Селим. Тот самый бездельник и лентяй, которому все так легко давалось, а потому не задерживалось в голове, который мог за день выучить то, на что другим требовалась неделя, но выучив, тут же забывал. Сможет ли он стать настоящим правителем или будет так же легко относиться к своим обязанностям? Подданные, почуяв слабость или безразличие Повелителя, немедленно примутся растаскивать то, что с таким трудом собрано предыдущими поколениями.
Если после его смерти – это одно, но как вытерпеть, если еще будет жив, если увидит развал и неспособность сына править?
Повелитель вызвал к себе Мехмеда-пашу Соколлу, Мехмед-паша лучше других знает шехзаде, больше общался с ним, взрослым. Сулейман старался гнать от себя мысль, что он и с ребенком-Селимом нечасто разговаривал, а вернее, не делал этого вообще. Были Мустафа и Мехмед, Селим третий, не до него.
Мехмед-паша пришел немедленно, если зовет Повелитель, мало кто рискнет замешкаться. Сулейман впервые задумался о том, сколько лет паше. Посчитал, выходило много – шесть десятков. Хотя и Селим не юноша, но успеет ли Мехмед-паша помочь будущему султану встать на ноги и научиться править самостоятельно?
Невольно пришла мысль, что все припозднились, скоро Мураду править, а дед все прикидывает, успеет ли научиться правлению отец.
У Мурада очень красивая наложница – Нурбану расстаралась, купив какую-то немыслимую красавицу. Внук влюбился и попытался объяснить деду, что такое любовь. Молодые считают, что у стариков никогда не было в жизни соловьев в саду или сердцебиения из-за ласкового взгляда любимых глаз? Султан фыркнул:
– Мурад считает, что любовь придумал он, а до него никто и никогда не любил?
Вообще-то, так же считал и он сам, и не только когда обнял Хуррем, когда жарко ласкал юную Махидевран или красавицу Гульфем, тоже так думал. Каждому влюбленному юноше кажется, что он первооткрыватель. Сулейман уникален только тем, что, встретив свою Хуррем, больше не искал никого другого.
Нет, это неправда, искал, даже влюблялся и тем доставлял Хуррем немало горьких минут. Но все оказывалось мимолетным, все равно в сердце была только она, к ней возвращался, пока окончательно не понял, что все старания прикипеть еще к кому-то бесполезны, только мучают ее и его самого.
В этих попытках заменить Хуррем кем-то, освободиться от ее чар (а что за чары? это просто любовь) его вина перед ней. Хуррем не пыталась освободиться, разлюбить, жила только им и детьми. В том ее сила и преимущество.
Но столько лет Хуррем уже нет на свете, а он живет ею, воспоминаниями и мыслями. И так будет до самой смерти.
Султан задумался настолько, что не сразу сообразил, что вызванный им Мехмед-паша давно стоит и исподтишка наблюдает. Стало почему-то совестно, словно застали за чем-то таким, о чем никому знать не положено, словно паша мог прочесть его мысли.
– Мехмед-паша, хочу поговорить о наследнике, у меня остался один Селим. Достоин ли шехзаде принять трон, сумеет ли продолжить дело Османов, годен ли?
Паша всегда был осторожен в словах, а сейчас особенно, он начал обтекаемо говорить о том, что все в воле Аллаха, и если Всевышний поможет…
– Мехмед-паша, я помню о воле Всевышнего, но спрашиваю вас о том, что уже произошло. Селим может стать достойным султаном?
– Да.
– А как же его увлечение вином?
– Оно не столь сильно, как об этом болтают. И не помешает шехзаде заниматься делами. Просто у него пока нет больших дел.
Было видно, что Мехмед-паша едва сдерживается, чтобы не задать вопрос, не намерен ли султан отказаться от трона в пользу сына. Почему-то рассердился, только и ждут, чтобы ушел, чтобы отказался. А он вот не уйдет!
Но сказал иное:
– Хочу перевести Селима в Кютахью, поближе к Стамбулу.
Нелепость, какая разница, Конья или Кютахья, они рядом, лучше бы уж Маниса… И ради этого не стоило вызывать среди ночи, пугая всех, от домашних паши до дильсизов, которые стояли, чутко прислушиваясь, не послышится ли приказ султана казнить неугодного визиря.
А он и сам не мог понять, чего же ожидал? Хотел услышать, что Селим недостоин или, наоборот, что лучшего наследника не найти? А если бы Мехмед-паша сказал, что Селим лучший и к правлению полностью готов, разве уступил бы?
И вдруг понял, что ждал от Соколлу подсказки, мол, сразу внука бы на трон. Мурад умен, хорошо образован (это все Нурбану, как ее ни ругай, а сына хорошо воспитала, воспользовалась опытом Хуррем в отношении Мехмеда, недаром столько расспрашивала), но пока совсем молод. Спросил-таки:
– А Мурада хорошо готовят к будущему правлению?
Мехмед-паша едва не икнул от такого вопроса. О каком будущем правлении идет речь, если шехзаде всего восемнадцать и у него есть сорокалетний отец?! Мысли в голове заметались, как мыши по кухне, застигнутые котом. Соколлу вовсе не был нужен Мурад в качестве правителя, он уже приручил Селима, а с шехзаде все начинай сначала.
– Шехзаде слишком молод для такого, но весьма способен.
– Знаю.
Что именно знает, что Мурад молод или что способен? Уточнять паша не стал, как не стал напоминать, что в случае, если Сулейман откажется от трона в пользу внука, минуя сына, неизбежно столкновение. Селим долго ждет, ему уже сорок, оказаться обойденным собственным мальчишкой-сыном обидно. Повелитель не может этого не понимать, значит, просто проверяет его, Мехмеда?
Разговор закончился ничем, окончательно убедив пашу, что это была просто проверка. Уверенности, что прошел ее, не было.
Шел через Второй двор Топкапы и думал о том, что время Сулеймана просто вышло, пора уступать трон одиннадцатому султану Османской империи. И если Сулейман еще раз заведет разговор о передаче власти внуку, то…
От этого «то» становилось страшно и волнительно, так тянет сделать шаг вперед, когда стоишь на самом краю пропасти, хотя знаешь, что малейшее движение может стать роковым.
Что делать с тем, кто всем мешает?
Нурбану снова мерила шагами комнату. Не спалось… Служанки молча стояли у двери, вперив взгляды в пол и сложив впереди руки.
Метнув взгляд на сонных девушек, Нурбану зло поджала губы. Почему это у них слипаются глаза, в то время как она мучается от бессонницы?
Если честно, госпожа мучилась не от бессонницы, а от собственных мыслей. Вчера от султана пришел приказ переехать из Коньи в Кутахью. Казалось бы, невелика разница, но Нурбану насторожилась: почему не в Манису, благословенную, богатую, любимую всеми Манису?
Селим воспринял перевод в другой санджак совершенно спокойно, а она не могла найти себе места. Шехзаде и сейчас, будучи первым наследником престола, живет так же, как делал это в детстве, – равнодушно ко всему, кроме того, что позволяет получать удовольствия.
Когда-то он просто не верил в то, что доживет хотя бы до тридцати, ведь его жизнь измерялась жизнью отца. Умрет Сулейман, и следующий султан братьев не пожалеет. Но все в воле Всевышнего, Повелитель до сих пор жив, а старших братьев Мустафы и Мехмеда нет на свете. Нет и мятежного Баязида.
Селим – следующий султан, и ему пора бы проснуться. Почему он не верит в свое будущее? У старого султана нет выбора, из восьмерых рожденных сыновей остался только один, но и тот немолод, Селиму сорок, уже и старшему из сыновей Мураду восемнадцать. Когда же править?
Нурбану гнала одну, пугающую ее саму мысль, но мысли тем и опасны, что чем больше их гонишь, тем упорней возвращаются. Можно сколько угодно запрещать себе думать о чем-то, именно об этом и будут тайные размышления.
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о предмете этих размышлений. Конечно, власть. При этом неважно, кто занимал голову Нурбану в данный момент – старый Повелитель, собственный муж или сын, – все сводилось к одному – стать властительницей гарема она может, только став валиде, то есть приведя на трон своего Мурада. Только мать султана получала положение первой женщины в государстве.
Хуррем, которая правила, не будучи валиде, не в счет, она исключение, а исключения только подтверждают правила.
Нурбану становиться исключением не собиралась. Жертвовать на строительство имаретов или выделять средства на содержание бесплатных столовых, конечно, хорошо, но заниматься их организацией самой… нет уж, пусть с этим возится Михримах, она вся в свою мать, такая же ненормальная.
Уже не первый год слышится: «Повелитель болен». Говорят шепотом, потому что султан терпеть не может болезни и особенно слухи о них. Но ни для кого не секрет, что раненная еще в молодости нога все чаще дает о себе знать, а на лицо приходится накладывать мазь и даже венецианские румяна (об этом Нурбану донесла всеведущая кира Эстер), чтобы выглядеть моложе и крепче.
Болен… сколько еще продлится это «болен»? Повелителю семь десятков лет, правит уже сорок два года, пора бы и на покой. Пока был жив Баязид, все прекрасно понимали, что покой для султана может быть только вечным, что братья вцепятся друг дружке в горло, едва похоронив отца. Якобы боялся этого и Повелитель. Но Баязида уже нет, почему бы не уступить свое место оставшемуся Селиму?
Нурбану так часто размышляла об этом, что мысли стали безликими и не вызывали больших эмоций, а потому были неинтересны. Нет, сейчас она шагнула чуть дальше, и это «чуть» было опасным настолько, что даже от мелькнувшей мысли захватывало дух. Прекрасная венецианка мечтала о том, как станет валиде.
Эка невидаль – женщина гарема мечтала о том, чтобы стать матерью султана! В гареме все мало-мальски красивые девушки об этом мечтают, а тут прекрасная Нурбану…
Но в этом и заключалась опасность, от мечты поломойки или даже красавицы-наложницы из икбал, уже побывавших на ложе султана, до положения валиде так же далеко, как от земли до неба. Их мечты могли грозить неприятностями и быть опасными только для их окружения. А Нурбану не просто имела шанс стать следующей валиде, но и должна стать таковой, ее сын Мурад – старший у единственного сына Повелителя.
Это самое трудное – удержаться от поспешности в шаге от желанного приза, это самое опасное – не сделать опрометчивый шаг, не поспешить, когда до награды уже рукой можно дотянуться. Промедлишь мгновение – рискуешь остаться ни с чем, вожделенную награду перехватит кто-то другой, но всего на мгновение поторопишься – и потеряешь все, не только надежду, но и жизнь.
Кто самый опасный для Повелителя? Вовсе не поломойка, мечтающая родить от него сына и когда-нибудь возвести на престол, не впервые осчастливленная его вниманием красотка, даже не та, что родила и сумела вырастить до поры обрезания своего шехзаде, а те шехзаде, что уже вошли в силу, готовы править сами. Взрослые сыновья и их матери.
А еще жены взрослых сыновей, у которых есть свои сыновья.
У Сулеймана не было в живых матери Селима, Хуррем умерла раньше, чем стала валиде, хотя правила куда более властно, чем если бы таковой была. И сын у Сулеймана остался всего один.
И вот именно потому Селим и его любимая наложница Нурбану, родившая и вырастившая своего сына Мурада, были для Сулеймана самыми опасными людьми в империи.
Именно потому Нурбану была крайне опасна и для собственного мужа.
Чтобы стать валиде, ей мало привести на трон супруга, надо, чтобы этот супруг сам покинул свет, оставив Мурада на престоле. Казалось, никаких сомнений – Сулейман признавал Селима единственным наследником, а сам Селим любил и Нурбану, и ее сына Мурада. Мурад назван наследником второй очереди после отца.
Насколько же осторожной нужно быть Нурбану, чтобы не опередить судьбу на мгновение, не сделать тот самый решающий шаг на миг раньше, чем следует! Она умела ждать, научилась этому в последние годы жизни Хуррем Султан, когда едва не потеряла голову в буквальном смысле, связавшись со шпионкой Рима. Тогда Хуррем Султан дала ей важнейший совет: никогда не торопить события, ведущие к власти.
– Если тебе суждено быть валиде – будешь. Но если не суждено, сколько ни пытайся, не выйдет, только рискуешь погибнуть.
Сама Хуррем валиде так и не стала, не успела.
Нурбану ждала, терпеливо ждала много лет. Но иногда закрадывалась мысль о том, стоит ли то, что получит, такого долгого ожидания? Не будет ли власть, которую получит в результате долгого ожидания, слишком короткой? Сулейман стар, но крепок, сам отдавать трон не намерен, а ведь после него будет править еще Селим, и только потом придет очередь Мурада, только потом Нурбану сможет назвать себя валиде султан. Если Селим, подобно отцу, просидит на троне несколько десятков лет, то что останется ей, ведь они с Селимом ровесники?
Конечно, у Селима нет матери, следовательно, Нурбану сможет править гаремом, как это делала Хуррем Султан. Недавно она завела шутливый разговор с Селимом, поинтересовавшись тем, что он изменит в гареме, став султаном.
Тот задумчиво помолчал, а потом усмехнулся:
– Править гаремом останется Михримах, у нее хорошо получается. Ты с Мурадом будешь в Манисе, тебе там нравится, да и Мураду нужна помощь. А я наберу новых наложниц, молодых и красивых.
Нурбану понимала, что Селим нарочно дразнит ее, но понимала и другое – большая часть сказанного вполне возможна. Пока жива дочь Сулеймана Михримах Султан, Селим вполне может оставить правление гаремом ей, это в правилах гарема, если нет матери, то старшая в гареме сестра султана. Сулейман и здесь нарушил правила, доверив женское царство Топкапы дочери, а не сестре, но, во-первых, самого гарема как такового у Сулеймана уже давно нет, Хуррем его постепенно разогнала, во-вторых, Михримах – копия своей матери во всем.
Хуже того, что сказал, Селим мог только сделать. Угроза быть отодвинутой от цели, когда та так близка, и заставила Нурбану хотя бы тайно размышлять о возможности удаления не только правящего султана (тот все же старик, сам долго не проживет), но и Селима, и Михримах тоже. Освободить путь наверх можно, только устлав его трупами всех, кто мешает.
Жестоко? Но иного пути просто не существовало. Селим не Сулейман, он не пойдет против всего мира ради своей возлюбленной, да и Нурбану не такова, чтобы садиться на трон рядом с мужем. Она многому, очень многому научилась у Хуррем, однако натура другая. И возраст тоже, когда Хуррем заняла место валиде в гареме, ей было тридцать, а Нурбану уже почти сорок, разница велика.
Оглянувшись на едва живых служанок, которые просто засыпали стоя, Нурбану усмехнулась:
– Мефтуне, можете идти, я прилягу сама, если захочу спать.
– Да, госпожа, – служанки поспешно (пока не передумала) попятились и скрылись за дверью.
Нурбану требовала, чтобы с ней вели себя так, словно она уже валиде. Конечно, не в присутствии султана, но в своем дворце обязательно.
Это вызывало насмешки Селима, но Нурбану не сдавалась.
Служанки ушли, Нурбану действительно прилегла.
Уехать в Кютахью из Коньи… Что-то здесь не так, было что-то в этом нелепом приказе Повелителя, чего она пока никак не улавливала.
И вдруг поняла: а Мурад? Шехзаде уже слишком взрослый, чтобы его держать подле отца. У Мурада гарем, Нурбану сама купила ему нескольких девушек и не позволила Селиму на них глянуть. Одна из наложниц удивительно красива, настолько, что Нурбану порадовалась собственной предусмотрительности. Пусть эта Сафие лучше будет наложницей Мурада, чем составит ей самой конкуренцию в гареме Селима.
Но мысли о Сафие вернулись к приказу Повелителя. Может, Селим не все ей сказал? Это привычно, Селим не считает нужным и возможным откровенничать с женой (а Нурбану именовала себя именно так) по поводу дел. Ее удел – гарем и женские заботы. Нурбану делала вид, что согласна. Что, если Мурада отправляют отдельно от отца? Только куда? Оставляют в Конье или… Сердце сладко замерло: что, если Повелитель отправит в Манису старшего внука?
А вот это вопрос… С одной стороны, это означало бы, что Мурад предпочтительней в качестве наследника, чем Селим, с другой – что ей нужно покинуть двор мужа и отправиться с сыном.
Нурбану встала, снова тревожно прошлась по комнате. Чуткая Мефтуне немедленно заглянула в дверь, хозяйка махнула на нее рукой:
– Уйди.
Снова метались в голове тревожные мысли. Если Повелитель предпочтет внука в качестве своего преемника, то как на это отреагирует Селим? Он не такой увалень, каким выглядит, никто не знает, что в голове у шехзаде, там может быть все, что угодно. Селим одолел младшего брата с помощью войск отца, но мог бы и сам. Рохля Селим вдруг показал зубы, и это его, а не отцовской помощи испугался Баязид.
Уступит ли Селим трон сыну без боя? А сам Мурад, не пожелает ли он уничтожить отца как соперника за власть? Тогда война, исход которой неясен.
В любом случае это и победа Нурбану, и беда, она может вознестись и быть уничтожена, кто бы ни оказался у власти. Впервые шевельнулась удивительная мысль – вернуться на родину в Венецию.
Когда-то давным-давно, оказавшись в гареме Топкапы, Сесилия Веньер-Баффо, названная Хуррем Хасеки Султан за удивительный золотистый цвет волос новым именем Нурбану («Принцесса света»), категорически запретила себе вспоминать родину. Запретила, чтобы не терять душевные силы и скорей приспособиться к тем условиям (далеко не худшим), чтобы полюбить того, кому стала принадлежать, смириться и родить детей, лучше сына, и не одного.
Ей было некуда возвращаться, даже родные едва ли приняли бы обесчещенную Сесилию, а о замужестве и говорить не стоило. Сесилия незаконнорожденная, добавить сюда пребывание в гареме и… Кроме того, девушка решила, что если эта не самая красивая, хотя и умная женщина могла завоевать свое место, то и она сможет. Тогда красавица-венецианка не знала, сколь непостоянен успех в этом женском царстве, как опасна жизнь в нем.
Сесилии-Нурбану еще повезло, она оказалась в гареме тогда, когда самого гарема уже, по сути, не было, наложниц Повелителя Хуррем постепенно раздарила, хотя самому султану на ложе приводила красивых, но глупых девушек. Сесилия была умна, а потому к султану не попала, Хуррем взяла ее к себе и обучала премудростям гаремной жизни для сына. Хотела для Баязида, но золотоволоску увидел Селим, и мать не смогла отказать.
Что было бы, стань Нурбану наложницей Баязида? Она знала одно: сейчас единственным наследником султана был бы Баязид.
Но время нельзя повернуть вспять, что было, то было, Нурбану родила Селиму дочь, потом сына, потом еще дочерей. Селим был вполне сносен, конечно, ни о какой любви с ее стороны речи не шло, но Сесилия умела быть благодарной и мужа ласками в обмен на щедрые подарки и разрешение делать, что пожелает, отдаривала щедро. Была в этом не только благодарность, просто Сесилия прекрасно понимала, что неудовлетворенный муж может прикипеть сердцем к другой.
Она училась у Хуррем, присматриваясь, расспрашивая, иногда не совсем тактично и излишне любопытно. Как можно, не будучи первой красавицей, столь крепко держать сердце умного, сильного Повелителя в маленьких ручках? Нурбану, в отличие от других наложниц и служанок, не верила ни в какое колдовство, глупые, все колдовство Хасеки как на ладони, она и впрямь любила своего мужа, к тому же не замыкалась на постельных утехах, больше брала искренним интересом к его делам, дельными советами, а еще тем, что была самостоятельной. Да, в гареме умудрялась быть самостоятельной.
Все учла Нурбану, все приглядела у свекрови, но Хуррем Султан не могла научить невестку тому, как справиться с нынешней ситуацией, ей с таким сталкиваться не приходилось.
Нурбану задумалась: а если бы пришлось? Как когда-то Хуррем пыталась представить на своем месте умную Нур-Султан, так теперь Нурбану представляла на своем Хуррем.
Размышления помогли, Нурбану поняла, что независимо от того, как поступила бы Хуррем, ей самой никак нельзя торопить события, чтобы на трон сел Мурад. Нет, даже если сам Повелитель завещает престол этому внуку, всегда найдутся оспаривающие. Мурад должен стать султаном на законных основаниях, чтобы никто не мог возразить.
Для этого сначала султаном должен стать Селим, мало того, Селим должен жениться на самой Нурбану! Тогда ее сын, безусловно, станет первым наследником престола. Поэтому сама Нурбану должна быть рядом с Селимом, сделать все, чтобы тот стал султаном и… прожил после того недолго.
Утром она сама отправилась к Селиму. Тот появлению Нурбану не удивился, кивнул секретарю, чтобы тот вышел, и жестом пригласил кадину присесть, глаза смотрели насмешливо.
– Что привело вас в ранний час?
Нурбану выдержала его взгляд, не поддалась на насмешку.
– Господин мой, Повелитель отправляет вас в Кютахью?
– Да, ты же хотела быть ближе к Стамбулу? Кютахья ближе, радуйся.
– А… Мурад?
– А что Мурад? – удивился Селим.
– Мурад с вами?
– Конечно. Если только Повелитель не решит вдруг забрать его к себе в Стамбул.
Оп-па! А вот об этом она почему-то не подумала. Но отступать некуда, на глаза навернулись старательно выдавливаемые слезы (впрочем, она всегда была хорошей актрисой, умела плакать при необходимости):
– Вы не отправите меня с Мурадом, оставите при себе?
– Нет…
Что «нет» – отправит или оставит?
– Шехзаде, я не мыслю жизни без вас.
Селим смотрел на Нурбану с озадаченным любопытством. Он ни на мгновение не поверил в ее страдания из-за разлуки, за двадцать лет хорошо изучил и характер, и способности Нурбану, но и он прикипел к красавице сердцем. В конце концов, не один Сулейман однолюб, ловкая Нурбану сначала сумела околдовать его самого, потом подсовывала на ложе глупышек, которые только и могли ублажить тело, потому после ночных утех днем он возвращался к Нурбану.
Что она теперь задумала? Селим не менее проницателен, чем его отец, долго думать не пришлось. Нурбану нужно, чтобы он стал султаном, а уж потом хитрая женщина будет бороться за положение валиде. Что ж, это ему подходит. Пока подходит. Кивнул:
– Я не намерен отказываться от тебя. Конечно, ты поедешь со мной в Кютахью, там Эскишехир с его источниками неподалеку…
Вроде все хорошо закончилось, но по насмешке в зеленых глазах Селима Нурбану поняла, что он не поверил. Во власти шехзаде отказаться даже от матери своего сына, удалить от себя, при этом не допустив к сыну. И сыну она не очень нужна. Значит, должна стать нужной и тому, и другому.
– Хвала Аллаху! Шехзаде, не отпускайте от себя Мурада, ему могут вскружить голову недостойные люди.
В глазах снова полыхнуло зеленое пламя удивления и насмешки:
– Ты кого недостойным называешь, уж не Повелителя ли?
Она могла и сама насмешничать, но сейчас не время.
– Спаси Аллах! Что вы такое говорите?! Но Повелитель уже немолод, вокруг него столько вьется разных людей… Мурад юн и неопытен.
Селим насторожился:
– Хочешь с ним в Стамбул?
Читать бесплатно другие книги:
