Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного Павлищева Наталья
И снова Нурбану раскрывала глаза:
– Упаси Аллах! Пусть он будет с нами.
Странный разговор, пустой и напряженный. К чему?
Нурбану нужно было просто убедиться, что Мурад остается при них, а Селим подтвердил, что ее положение незыблемо. А упрочив свое положение, можно взяться и за положение Селима.
Сам Селим это прекрасно понимал, он хорошо помнил, что именно Нурбану сделала все, чтобы султан помог ему войсками против Баязида. Что теперь?
Муэдзины прокричали призыв к первой молитве, но в кухне дворца давно кипела работа. Повелитель встает рано и ест мало, но должно быть готово все, что бы вдруг ни пожелал падишах. На этой кухне готовили еду только Сулейману, для остальных существовали другие. Пока была жива Хуррем Хасеки Султан, для нее и ее придворных дам ежедневно горели очаги в большой кухне ближе к гарему, существовала еще та, что за воротами во втором дворе, там варят и жарят, пекут и режут для пашей Дивана. Каждое заседание их прерывается обедом, чтобы не отлучались.
Но эта кухня султанская. Повелитель и раньше не стремился к многолюдству на своих трапезах, изредка приглашая за стол кого-то из приближенных или родственников, что часто бывало одно и то же. Когда-то частенько с султаном обедал или ужинал его друг-советчик Ибрагим-паша, после одного ужина и был казнен. После смерти Хуррем Хасеки Султан чаще других бывал Дамат Рустем-паша, сын любимой дочери падишаха Михримах Султан.
Как умер Рустем-паша, его преемника Семиза Али-пашу на трапезу не зовут, Повелитель ест один. Для таких ограничений немало причин, но горе тому, кто решит не только сказать – подумать об этих причинах. Для всех султан здоров и бодр.
– Нет-нет, Аббас, это невозможно! – отрицательно мотал головой повар в ответ на просьбу своего помощника попробовать новый рецепт. – Не сегодня, это нужно делать, когда нет необходимости подавать блюдо Повелителю. Попробовать самим, несколько раз приготовить, чтобы убедиться, что все получается, как надо, и только потом подавать султану.
В султанской кухне каждый повар специализировался на приготовлении своего блюда, тот, кто хорошо готовил махмудийе (курочку в меду), понятия не имел о тонкостях приготовления шербетов, а кондитер не знал особенностей приготовления салмы… Для всего были свои люди, зато они уж знали все секреты, у такого не подгорит и не скиснет, не сбежит и не пересохнет, салма так салма, пахлава, халва, чорбасы (супчик), локма… все лучшего качества. И «имам баялды» («имам упал в обморок») получится таков, что и впрямь язык проглотишь или упадешь. На то и султанская кухня, чтобы быть в Османской империи лучшей.
Аббас зря уговаривал повара, отвечавшего за приготовление пахлавы, заменить сироп из лимонного сока, сахара и воды на такой же, но приготовленный на основе малины. Вот еще! Малина и орехи могут не сочетаться, и пахлава получится невкусной. Для Аббаса это просто проба сил (он горазд на выдумки, вчера приставал с идеей заменить сироп на разбавленный мед), а для Васима – дело жизни и смерти. Если не угодит, в лучшем случае выгонят, в худшем часниджир-баши (главный дегустатор блюд) решит, что хотел Повелителя отравить, тогда и вовсе казнят без раздумий. Васим так и сказал надоедливому помощнику:
– Вот будешь главным кондитером по пахлаве, хоть из горчицы сироп делай, а пока не смей ничего менять, и разговоры такие не веди, не то выгоню.
Разве мог он знать, что уже на следующий день именно Аббас будет готовить пахлаву для Повелителя, потому что сам Васим окончит свои дни, всего лишь попробовав то, что осталось нетронутым на тарелке, принесенной из покоев Повелителя.
В кухне оцепенение. Часниджир-баши сидел бледный, как смерть, с трясущимися руками, губами и всем, что вообще могло трястись. Такого в Топкапы не бывало, ни разу за все время пища Повелителя не была отравленной. Травили наложниц, однажды пытались расправиться даже с валиде, не раз это делали в отношении ненавистной всем Хуррем Султан, но чтоб Повелителя!..
Когда-то было – женщина, выдававшая себя за сбежавшую сестру шаха Тахмаспа, пыталась подсыпать яд в шербет султана, но Хуррем, невесть как учуявшая это (ведьма же!), буквально выбила чашу из рук отравительницы.
Но это уже после кухни, яд был всыпан прямо в покоях султана.
В этот раз все иначе.
Словно что-то предчувствуя, Повелитель распорядился выкладывать одно и то же блюдо на несколько одинаковых тарелок, чтобы никто не знал, с какой будет есть султан. Саму еду привычно пробовал часниджир-баши, но чтобы отраву не поместили на тарелку, их действительно стали подавать несколько.
Вот и в этот раз тарелок с салмой было шесть. Часниджир-баши попробовал салму, остался доволен, ее разложили по тарелкам и отнесли к Повелителю. Султан поужинал, в том числе отведав и салмы, а когда остатки и посуду принесли на кухню, страстный любитель салмы Васим ухватил кусочек с другой тарелки и…
Одно радовало – смерть была мгновенной, не мучился.
Мгновенно перетряхнули всех часниджиров, раскладывавших еду и подносивших тарелки к султанским покоям, но добиться ничего не сумели, потому что один из слуг вдруг схватил такой же кусочек и последовал за Васимом. Видно, не желал терпеть предстоящие пытки. Остальных все равно пытали, потому что преступник мог быть не один.
И теперь часниджир-баши мучился вопросом: как сообщить султану о произошедшем? Сообщил Ахмед-бей, кому, как не ему – главе разведки и безопасности, – расследовать это дело?
Виновный был известен, а вот кто его прислал, так и не узнали. Это плохо, потому что, как ни усиливай меры безопасности, отравить еду легче всего.
Повелитель запретил упоминать об этом вслух, но от Ахмед-бея потребовал тщательного расследования, не бывает преступлений без следов, с кем-то должен быть связан убийца, кто-то его привел на кухню, кто-то дал столь сильный яд.
– Все будет исполнено, мой султан.
– Ахмед-бей, враг очень силен и хитер, все знает о том, как организована работа кухни. Это может быть только свой.
Благодаря быстро принятым мерам слух о том, что Повелителя хотели отравить, ни по Топкапы, ни по Стамбулу не разнесся. Сулейман вовсе не желал, чтобы знали о такой попытке. Часниджира-баши назначили нового, не потому что прежнему больше не доверяли, просто он был не в состоянии что-либо делать, лежал пластом и только охал.
Сулейман, услышав о попытке отравления, замер, словно окаменел.
Его пытались отравить, и не раз. В первый раз спасла Хуррем, буквально заставив валиде дать Сулейману средство, которым спасали от яда ее саму.
Сулейману живо вспомнились те дни…
Повелитель при смерти! Это как гром с ясного неба, как внезапная ночь среди дня. Взвыли многие.
Хуррем просто окаменела. Случилось то, чего она опасалась больше всего. Если султан не выживет, то и сбежать не успеешь.
Гарем притих, валиде заперлась в своих покоях, не выходя, к себе никого не звала, сама ни к кому не ходила. Махидевран, напротив, ходила по гарему хозяйкой, все понимали, почему – будущая валиде-султан.
Янычары в своих казармах на всякий случай проверяли оружие.
Лекари суетились в покоях султана и рядом с ним, но ничего толком сказать не могли, лишь разводили руками и поили Повелителя общеукрепляющими снадобьями. И без того бледный Сулейман совсем побелел, он лежал, ни на что не жалуясь и просто ожидая смерти. Султан все слышал, но не мог ни открыть рот, ни пошевелиться.
Это очень тяжело, когда вокруг суетятся, не зная, что слышишь, обсуждают то как лечить, то насколько это состояние опасно, то что будет после смерти. Он и сам понимал, что ничего хорошего, потому что Мустафа мал, а янычары, которые за него, быстро сместят Ибрагима. У Ибрагима не столько власти и сил, чтобы противостоять янычарскому корпусу, но и сдаться просто так визирь не сможет. Значит, будет война внутри страны. Война внутри почти неизбежно означает нападение извне.
Сулейман не думал ни о Махидевран, ни о Хуррем, ни даже о детях, кроме одного – Мустафы, и то только потому, что тот наследник. Кто мог подумать, что при смерти окажется тридцатиоднолетний физически сильный и здоровый человек? Никто, а потому и к смене власти тоже не готовы.
Мысли умирающего султана были о том, что все старания предков, все их достижения будут бездарно потеряны из-за того, что кто-то сумел его отравить. И уже не столь важно, кто придет к власти, что будет с женщинами и детьми. Сулейман готовился к встрече с предками, которые обязательно укорят его в такой неготовности и потере.
Никто не знал, что это Хуррем принесла какое-то питье и убедила валиде попробовать. Помогло, но и Хафса, и сама Хуррем понимали, что говорить о средстве нельзя, его немедленно объявят колдовским и в отравлении обвинят саму Хуррем.
Но ей было неважно, кто что подумает, главное, чтобы помогло Сулейману.
Валиде влила противоядие в разжатые ножом зубы сына и долго сидела рядом, со страхом и надеждой наблюдая, как возвращается к нему жизнь.
По гарему разнеслось: Повелитель будет жить! Спасла его валиде, принесшая какое-то лекарство. Махидевран попыталась прийти к Хафсе, чтобы расспросить толком, но та не хотела никого видеть.
Утром Сулейман не просто открыл глаза, он даже сел на постели и смог поесть. Потом попросил позвать валиде. Хафса, сама едва пришедшая в себя от переживаний, пришла тут же.
Султан знаком отослал из комнаты всех, тихонько произнес:
– Валиде, благодарю вас, это вы спасли мне жизнь. Я не мог пошевелиться или что-то сказать, но все слышал. Слышал, как вы разжали мне зубы и влили в рот лекарство, после этого стало легче.
И Хафса не смогла солгать:
– Это не я, это Хуррем.
– Я слышал, как это делали вы.
– Но противоядие дала Хуррем.
– Почему она? – взгляд Сулеймана стал настороженным.
– Хуррем вынудила кизляра-агу узнать все симптомы болезни и поняла, что у нее были такие же, когда рожала Михримах. Ее тогда спасла Зейнаб. Хуррем приходила с противоядием сюда сама, но Ибрагим-паша не пустил. Тогда она явилась ко мне и просто заставила сделать это меня. Можешь благодарить свою Хасеки.
Сулейман чуть задумался, потом покачал головой:
– Пока никому ничего не говорите, что-то здесь не так…
– Она действительно переживала. Не думаю, чтобы сначала отравила, а потом пыталась спасти, да и не выгодно ей травить…
Это верно, последняя, кому выгодна смерть султана, – Хуррем, ей и ее детям в этом случае пришлось бы хуже всего. Тогда кто? Верно говорят: хочешь понять, кто преступник, подумай, кому выгодно. Но выгодно получалось янычарам и… Махидевран. Хафса с трудом сдержалась, чтобы не сказать, что Махидевран вчера едва ли не комнаты заново делила.
– Пусть Хуррем придет, поговорить хочу.
Валиде с тревогой посмотрела в бледное лицо сына:
– Мой сын, может, не сейчас? Вы еще слишком слабы.
– Я не буду расспрашивать об отравлении, просто хочу видеть…
Второй раз во время похода спасла собственная предусмотрительность. Понимая, что возможно отравление, его врач Хамон-старший постоянно давал противоядие, но сам Хамон заболел (здесь не было отравления, просто старость), а его сын, тоже врач, отсутствовал, ухаживая за умирающим отцом, враги султана сменили яд, и Сулейман едва выжил.
Правда, он сумел воспользоваться своим состоянием, сделав вид, что ничего не видит и не слышит, чтобы посмотреть, кто и как будет себя вести. Обманывать пришлось и Хуррем, что далось Сулейману тяжелей всего. Его Хуррем не просто не предала, но и сделала все, чтобы удержать власть до его выздоровления, на которое и надеяться-то не могла. А ведь могла бы посадить на трон одного из своих сыновей.
И вот теперь рядом ни Хуррем, ни Хамона, а его снова пытаются отравить. Мешает Великолепный… Кануни… Тень Аллаха на Земле… просто никому не нужный старик, который старается не подавать вида, чтобы не ослабла власть в Османской империи. Султаны никогда не показывали своей немощи, и Сулейман не показывал. Кому какое дело, кроме врачей, что невыносимо болят ноги, что ноет или колет правый бок, что до головокружения накатывает дурнота. Нет, настоящие правители умирали в походах, он тоже выйдет еще в один, обязательно выйдет, вот только поборет нынешнее головокружение, соберется с силами и выйдет.
Что делать, ждать, пока все же отравят?
Повелитель собирал Совет Дивана, чтобы объявить свою волю.
Все забеспокоились: неужели намерен уйти, оставив престол сыну?
Паши на Совет собирались возбужденные, но осторожно молчаливые. Опасней всего время перемен, можно ошибиться и оказаться в лучшем случае на обочине, в худшем покинуть этот мир.
Когда выкрикнули «Внимание!» и появился Повелитель, многие старательно скосили глаза, чтобы рассмотреть, как он движется. Сулейман, заметив это, усмехнулся: после сегодняшнего дня прибавится косых. Не стал томить, сразу объявил, зачем собрал:
– Не скрою, что прошлым вечером нас пытались отравить…
И снова смотрел, кто как отреагирует. Так и есть, ужас фальшивый, все прекрасно о попытке отравления знали, значит, секрет Топкапы для Дивана секретом не является. Что ж, говорить будет проще.
– Но мы собрали вас не для того, чтобы рассказывать о неудавшемся покушении. Мы назначаем нового великого визиря – Соколлу Мехмеда-пашу…
Едва успели визири вскинуть изумленные глаза на падишаха, едва сам Мехмед-паша успел проглотить вставший в горле ком, как Сулейман продолжил:
– … и объявляем подготовку к походу на императора Максимилиана Габсбурга, которого надо снова проучить за неуплату дани. Поход назначаем весной, подготовку к нему поручаем новому великому визирю.
Он больше не стал говорить ничего, не объяснил, почему вдруг решил сам возглавить поход, хотя болен, почему объявил о нем загодя…
Просто Сулейман решил уйти, чтобы не мешать, а если не погибнуть, то хотя бы умереть в походе. Это был его выбор, очень трудный и несколько странный. Выбор, который не решал никаких вопросов, кроме самоустранения, и открывал путь к трону шехзаде Селиму.
Все, что мог, Сулейман для Селима уже сделал – освободил путь к престолу.
Сулейман не знал только одного – того, что все эти годы его беспокойная дочь, не смирившись с гибелью мужа, проводила свое расследование, вернее, заканчивала то, которое начал Рустем-паша. На могиле мужа Михримах когда-то поклялась найти его убийц. И она обещание выполнила.
Султан не узнал о результатах, а знай он, возможно, распорядился бы престолом иначе…
Когда за расследование берется женщина…
Михримах не один день просидела, изучая оставшиеся после Рустема бумаги. Как ни старался он спрятать от настырной супруги то, что было опасно раскапывать, она сумела разглядеть разницу почерка двух писем. Михримах тоже умела анализировать, сам Рустем и научил. Она пошла по тому же пути, не подозревая, насколько это опасно…
Рустем-паша был умен и даже хитер, но он действовал по-мужски, значит, почти прямо. Михримах сразу поняла ошибку мужа и не стала ее повторять. Там, где мужчина потерпит поражение из-за своей прямолинейности, женщина, как гибкая лоза, как ручеек, найдет обходной путь, который пусть не короче, но более надежен.
Ни о чем рассказать самому султану Михримах не могла, не потому что не доверяла или тому было не до этих вопросов, просто казнь шехзаде Баязида изменила отношения между отцом и дочерью. Она не простила казни брата, Баязид был единственным достойным трона, казнив его, султан оставался с единственным наследником – все сильнее пьющим Селимом.
Селим действительно после расправы над братом запил по-настоящему, все же совесть какая-то оставалась. Это был самый негодный из наследников, между ним и Баязидом Сулейман выбрал более смирного и никчемного Селима. Даже не в троне дело, мог бы лишить Баязида права сесть на трон, мог при жизни отказаться от престола в пользу Селима, если уж так хотелось, но султан предпочел казнить сына.
Этого Михримах ему не простила, как ни старалась. Ни отцу, ни Селиму.
Чтобы не выплеснуть все это прямо в лицо султану, предпочла удалиться и страдать в одиночестве, прекрасно зная, что такое наказание для отца будет самым действенным.
Одиночество способствует размышлениям, а Михримах было над чем подумать.
Прежде всего, Михримах попыталась понять, кому была выгодна смерть ее мужа, казнь шехзаде Мустафы, гибель шехзаде Баязида и отравление султана.
Не могло быть, чтобы над этим не задумывался сам Рустем-паша, он был умен и опытен. У великого визиря были большие возможности, в его руках множество нитей, к его услугам множество тайных агентов. Зато у нее женская интуиция, о которой говорят, что способна заменить ум десятка мужчин, и умение мыслить по-мужски, недаром училась вместе с братьями.
А еще у Михримах имелось тайное оружие – кира Эстер, женщина, которая знала в Стамбуле все, особенно то, что тщательно скрывалось и являлось тайной за семью печатями.
Перед тем как задавать вопросы кире, Михримах попыталась разобраться сама.
Кому мешал старший из сыновей Хуррем шехзаде Мехмед, вопросов не вызывало – конечно, шехзаде Мустафе. Султан не стал расследовать слишком странную смерть сына, хотя все говорило о том, что его заразили оспой нарочно. Михримах показалось, что в отношениях родителей пробежал холодок, Хуррем не смогла простить мужу такое равнодушие, хотя и не укоряла.
Мустафу султан казнил за измену и связь с персидским шахом, но всего более за ту самую печать «Султан Мустафа». Но знает ли Повелитель о том, что письма от имени Мустафы написаны разной рукой? Скорее всего, не знает. Однако шехзаде сами письма не пишут, за них это делают доверенные секретари. Одна и та же рука в письмах разных лет означает, что секретарь Мустафы теперь служит кому-то, связанному с венецианским послом.
Случайность? Бывает и такое, но Рустем-паша явно что-то узнал, за что и поплатился.
Итак, требовалось найти связь между постигшими султанскую семью неприятностями и понять, кому они выгодны все сразу.
Смерть шехзаде Мехмеда выгодна шехзаде Мустафе, в этом сомнений не было, но не с того времени следовало разбираться, это было слишком давно, больше двадцати лет назад.
Устранение самого Мустафы выгодно Селиму, но не Баязиду, для него мало что менялось. Хотя… Баязид показал себя с лучшей стороны, когда гонялся по горам Румелии за лже-Мустафой, а потом его же и обвинили, мол, он этого лже-Мустафу придумал, чтобы захватить и отличиться. Никто не задумался, зачем это Баязиду, ведь шехзаде не казнил самозванца сам, как мог бы, а прислал в Стамбул. Этот человек мог рассказать о том, кто за ним стоит.
Самозванца тогда казнил Рустем-паша по приказу Хуррем Султан, что дало повод обвинить султаншу в укрывательстве, мол, знала, что самозванец может выдать ее сына, вот и убили, пока не успел этого сделать. Михримах знала, как все произошло, знала, что мать действительно приказала Рустему казнить лже-Мустафу, чтобы его не попытались освободить силой, пока Повелитель болен. Но Хуррем не подозревала о слухах о причастности Баязида, эти слухи появились после казни самозванца.
Да и зачем это Баязиду?
Лже-Мустафа ему ни к чему, а вот гибель Мустафы, пожалуй, выгодна… Селим слишком слаб по сравнению с Баязидом, из двух оставшихся в живых сыновей султан должен был выбрать младшего (Джихангир был не в счет, какой из него правитель?), но выбрал Селима. Почему? Этого не понимал никто, не понимала и Михримах. И только когда Баязид восстал против брата, стало ясно, чего боялся султан – вот такого же мятежа младшего сына, но только против самого Повелителя.
Теперь Михримах не была уверена, что эта боязнь безосновательна. Вполне вероятно, что Баязид мог бы сместить отца, чтобы взять власть. Но смещение означало бы смерть. «Двум клинкам в одних ножнах не бывать», – верно сказал когда-то отец их деда султана Селима. Боялся ли Сулейман своего сына Баязида? Пожалуй, да. Потому и держал как можно дальше, когда уже можно бы приблизить, потому и верил любым наветам на него.
Вспомнив о Баязиде и лже-Мустафе, Михримах вдруг задумалась, почему после казни Баязида не появился никакой лже-Баязид, хотя сторонников у настоящего в той же Амасье оставалось немало. Боялись султанского гнева или Мустафу любили больше Баязида?
Возможно, и так, любили больше, но не в Румелии же! Слишком многие в Румелии о Мустафе и не слышали, почему там, а не в Анатолии вдруг появился самозванец?
Нет, Баязид, похоже, сам пал жертвой чьих-то интриг и собственной самоуверенности. Тогда кто?
Этот вопрос не давал покоя ни днем, ни ночью. Михримах уже понимала, что нужно найти того, кто написал письмо, это единственная ниточка, которая позволит распутать клубок. Она знала этот почерк с одной буквой непременно больше других и с неровной точкой лучше своего собственного, но где же найдешь автора?
По ее просьбе кира Эстер добралась через своих людей до секретаря венецианского посла Марка Антонио Донини. Пристроенный туда слуга сумел сунуть нос во многие тексты переписчиков и самого Марка Антонио, но ничего нужного не обнаружил.
Благодаря подкупу архивариуса были изучены многие бумаги, оставленные прежними визирями, вплоть до самого Рустема-паши. И снова ничего. Вернее, обнаружено, что часть бумаг исчезла, но гарантировать, что они написаны тем, кого искали, нельзя.
Если уж иудейка не смогла найти нужного человека в Стамбуле, значит, его там не было.
Наверное, все важные события или находки в мире случаются нечаянно.
Это не было даже поиском, просто от Нурбану Султан из Кютахьи пришло письмо, в котором возлюбленная шехзаде Селима просила раздобыть и прислать арабское средство для женского здоровья. И не Михримах просила, они не слишком ладили всегда, а уж теперь Нурбану с каждым днем становилась все уверенней, ведь приближалось время, когда она станет главной женщиной империи.
Нурбану обращалась к Повелителю с просьбой найти лекаря-араба, у которого есть такое средство. А Сулейман, не желая этим заниматься, отмахнулся и приказал передать письмо дочери. На счастье Михримах, прежний великий визирь Семиз Али-паша умер, а новый – Соколлу Мехмед-паша еще только вступал в должность и привычно был в отъезде.
Получив послание нелюбимой невестки и не очень желая им заниматься, Михримах поморщилась, но как откажешься, если приказал Повелитель?
Проглядела почти мельком, уже протянула руку, чтобы отложить и передать евнуху, пусть ищет, как вдруг… Всего одно слово – имя лекаря-араба – написано арабской вязью, остальное по-итальянски, но в этом слове нашлась та самая буква и та самая точка!
Даже дыхание перехватило, несколько секунд сидела, замерев, словно боясь прогнать видение. Нет, письмо никуда не делось, стоило чуть развернуть лист, и становилась видна точка…
– Фирузе, пусть пошлют за кирой Эстер. Быстро, но тайно.
Ни служанку, ни саму Эстер учить не надо, появилась немедленно и словно из-под земли:
– Что вас беспокоит, госпожа?
Михримах жестом показала служанкам, чтобы вышли. Те вышли также беззвучно. Дождавшись, когда двери за Фирузе и еще двумя девушками закроются, Михримах просто протянула еврейке письмо. Та читала, не понимая, но только до имени, написанного по-арабски. Эстер тоже прекрасно знала почерк человека, которого они никак не могли найти. Вскинула глаза на принцессу, Михримах молча кивнула, подтверждая догадку.
– Чье это?
– Нурбану Султан просит прислать средство. Ты меня поняла?
Кира только кивнула, Михримах не сомневалась, что поняла, и поняла правильно.
Бывали дни, когда приходящих в гарем женщин безжалостно обыскивали, заставляя не только открывать лица (их не все и закрывали, поскольку красавицам гарема служили не одни мусульманки), но раздеваться. Тогда подозревали, что во дворец могут пронести что-то угрожающее жизни или здоровью Повелителя.
Но те, кто помогал женщинам гарема быть красивыми, никогда не переставали его посещать. Они приносили украшения и ткани, разные средства для сохранения молодости кожи, делали массажи, лечили и даже учили наложниц. А еще выполняли множество мелких поручений, покупая на рынке что-то по просьбам красавиц, иногда передавая записочки на волю.
Как бы ни был строг пропуск в гарем, киры Эстер он не касался никогда. Давным-давно, сразу после смерти валиде Хафсы Айше султан Сулейман за что-то дал этой еврейке такие привилегии, каких не было ни у кого. Она приходила и уходила, когда хотела, вернее, когда ее звали или у киры были интересные для султанши новости.
Больше всех еврейка бывала у Хуррем Султан, что не могло не вызвать подозрений остальных. Причем было понятно, что их связывает какая-то тайна. Никому невдомек, что тайна эта касалась самого султана и его матери, а Хуррем Султан просто была хранительницей секрета.
Связь с еврейкой Хуррем передала дочери, о тайне ничего не поведав. Не рассказала и сама Эстер, как ни пытала ее Михримах, как ни хитрила, ответ был один:
– Этого я не знаю. Говорят, что султанская семья чем-то обязана той семье, которая воспитала меня.
Все, дальше Михримах двинуться не удалось. Похоже, и сама Эстер не знала большего, но ее вполне устраивало свое особое положение при гареме. Ловкая, всезнающая и умеющая хранить не только свои секреты, к тому же свободно передвигающаяся по Стамбулу и имеющая много родственников и знакомых по всей Европе, Эстер была просто незаменима для Михримах, особенно в такой щекотливой ситуации, которая сложилась в этот раз.
Удивительно ли, что Михримах ждала прихода киры, как птицы ждут прихода весны?
Ждала не зря…
Уже через несколько дней кира Эстер, выложив перед Михримах Султан драгоценности, тыкала в них пальцем и шептала:
– Леон Верньер, он дальний родственник Нурбану Султан. Раньше служил у венецианского посла, но потом перешел к ней.
– С кем был связан?
– С Леонардо Витторио и Эстебаном Санчесом, оба и сейчас при посольстве.
– Это они?
– Думаю, да.
– Надо за ними проследить.
Кира кивнула:
– Уже делают, госпожа. Купите вот эти, – она подняла крючковатыми пальцами парные браслеты изумительной красоты.
– Да, пожалуй…
Наверное, предложи Эстер приобрести все драгоценности, Михримах, не задумываясь, сделала бы это. Ее мысли витали далеко от комнаты, где они сидели.
Итак, секретарь Нурбану был тем самым человеком, который написал одно из писем от имени Мустафы. Как узнать, служил ли он сам у шехзаде? Наверное, служил, если имел доступ к печати Мустафы.
Михримах вдруг стало жаль старшего сводного брата, Мустафа был весьма достойным претендентом на трон, конечно, он сам все время напрашивался на неприятности, сначала вел себя так, словно не сомневался, что вот-вот станет следующим султаном, а потом и вовсе точно уже стал таким. И если в Манисе ему было простительно, слишком молод, то в Амасье так поступал взрослый мужчина, который не мог не отдавать себе отчет в поступках и не понимать опасности и преступности своего поведения.
Мустафа заслужил, чтобы его самоуверенностью воспользовались! – решила Михримах. В конце концов, отец сказал, что он причастен к смерти Мехмеда. Значит, получил свое. А Баязид?
Однако сейчас Михримах волновали больше не Мустафа с Баязидом, а смерть Рустема-паши и брат Селим, который вот-вот станет султаном. Она знала, что если получит доказательства вины этих самых Леона, Леонардо и Эстебана к смерти мужа, то сделает все, чтобы они сгнили в тюрьме!
Но Селим… Знает ли он, что рядом с его обожаемой Нурбану находится человек, который погубил братьев? Знает ли сама Нурбану о том, что ее секретарь связан с послом?
Постепенно крепла мысль, что не только знает, но и сама связана. Нурбану венецианка, а венецианцы хитры и прозорливы, они много лет подкупали Ибрагима-пашу, да так ловко, что тому казалось, будто это он определяет внешнюю политику, а в действительности сначала Андреа Гритти, а потом оставленные им люди держали мудрого великого визиря на крючке.
От матери Михримах знала о роскошном перстне, полученном Ибрагимом-пашой в дар от Гритти-старшего. Дож Венеции раскошелился на подарок, который стоил его собственного трехлетнего жалованья. Видно, много получила Блистательная Синьора Венеция взамен. Взаимно получали и Ибрагим-паша, и венецианцы, которые при нем довлели в торговле Османской империи.
У Османов правило: на рынках Стамбула торгуют турки, и только они, но товар поставляют другие, чаще всего именно иностранцы. Хуррем Султан не раз и не два говорила о взяточничестве любимого визиря султану, но тот только отмахивался или посмеивался, мол, в мою казну деньги собирает. Да, так и было, все имущество казненного чиновника переходило в казну султана, потому взятки с иностранцев поощрялись.
Ибрагима-пашу Сулейман казнил вдруг, этого не ожидал никто. Было за что казнить, но Ибрагиму много лет прощалось то, за что вдруг поплатился. Так бывает: последняя капля способна переполнить чашу и пролить ее содержимое потоком. Но была еще одна странность, которая тогда Михримах странностью не казалась.
Незадолго до Ибрагима погиб Андреа Гритти. Конечно, он вмешался в дела Венгрии и пострадал, но туда венецианец попросту уносил ноги, будучи в Стамбуле обвиненным в многочисленных злоупотреблениях. Почему всесильный визирь не защитил приятеля? Не мог или не захотел?
И сам Ибрагим за год до своей гибели вдруг поменял пристрастия – вдруг заключил договор с Францией о том, что именно она будет иметь все преимущества, которые раньше были у венецианцев. Все суда в Золотой Рог должны приходить под флагом Франции.
Михримах вдруг обожгло понимание, что и Ибрагим-паша когда-то мог поплатиться за то, что сменил источник взяток. Венецианцы предательства, тем более тех, кому так щедро платили, не прощают. Вдруг они представили Повелителю доказательства подкупа великого визиря? Чем больше думала, тем больше запутывалась, тем страшней становилось.
Михримах вдруг поняла, что мать могла знать если не все, то многое, столько лет боролась сначала против Ибрагима, потом против неведомой силы, вернее, ведомой, но невидимой. Начало казаться, что и Хуррем Султан тоже отравили венецианцы. Вполне возможно…
Если так думать, то жить страшно, но не думать не получалось.
Кира Эстер принесла плохие вести. Да, секретарь Нурбану Леон связан и с Леонардо, и с самим послом, но, похоже, Нурбану-султан об этом знает. Шехзаде Селим? Скорее нет, ему все равно. Нурбану старательно занимает супруга совсем другими делами, сама она уже немолода, а потому может быть у наследника только советчицей, Селим не Сулейман, он любвеобилен, но Нурбану старается поставлять ему на ложе каждый день новую наложницу, чтобы не привык к одной.
– Куда потом деваются девушки?
– Неизвестно.
– Но ведь, чтобы покупать все новых и новых красавиц, нужны большие деньги. Откуда они у Нурбану-султан? Узнай.
– Уже узнали. Именно оттуда, откуда вы и подозреваете, как и хорошие вина.
Нурбану сознательно спаивает и развращает шехзаде, которому родила сына? Да, это ей выгодно. Если Повелитель поймет, что сын слишком никчемен, а внук вполне готов править, он может передать трон сразу Мураду. Тот уже достаточно взрослый и хорошо образован. Тогда Нурбану сразу станет валиде.
А Селим? Ему достаточно хорошего вина, приятной беседы и красивой наложницы. Нет, однажды он очнулся и сумел победить брата Баязида, но лишь однажды.
Вот уж кому выгодны все несчастья султанской семьи – венецианцам и их ставленнице Нурбану-султан! Если это дело рук венецианцев, то лучшего султана, чем Селим с его любимой наложницей Нурбану, не найти.
– Следить за этими тремя, глаз не спускать, но и не перестараться, чтобы не поняли, что за ними следят. Я должна иметь веские доказательства, что именно они убили моего мужа, а еще, что через своего секретаря Нурбану связана с венецианским послом.
– Как прикажете, госпожа.
В ладонь киры перекочевал большущий перстень и мешочек с золотыми монетами. Любой труд должен быть оплачен, особенно шпионский.
Но когда еврейка удалилась, Михримах снова одолели сомнения. Нет, не в виновности или невиновности этих людей, не в том, что Нурбану связана с венецианским послом, а в том, что она сможет что-то сделать. Когда-то Хуррем пыталась доказать Повелителю, что его любимца активно подкупают, но султан только посмеивался. Ни взятки, ни связь с Венецией не считались преступлением.
Ей вдруг стало плохо от мысли, что и самому отцу выгодна никчемность сына. Селим, который находился под влиянием жены и винных паров, хотя и расстраивал султана, но был удобен, поскольку не замышлял сместить его с трона и отправить на вечный отдых, как отправлялись прежние султаны. Даже если человек болен, тоскует по своей жене, мечтает встретиться с ней в вечности, он все равно не хочет умирать.
Не хотел и султан Сулейман, тем более вот так – в своей постели, будучи беспомощным. Нет, он еще всем покажет! Вот встанет и…
Повелитель вдруг задумал идти в поход. Сама Михримах тому тоже поспособствовала, но не надеялась, что решится.
Кира разыскала того, кто продал яд Витторио и Санчесу. Конечно, прошло почти пять лет, но те, кто занимается ядами, занимаются этим всю жизнь. Мало того, оказалось, что Леонардо Витторио под именем Латифа был поваром на кухне в доме у Рустема-паши и Михримах Султан! А теперь он якобы повар в посольстве. Что ж, там тоже любят вкусно покушать.
Цепочка замкнулась.
«Я предам их в руки Повелителя, когда вернется, – подумала Михримах и почему-то добавила, – если вернется».
От этой мысли стало не по себе, в глубине души дочь уже понимала, что не вернется, что слишком слаб, слишком болен, чтобы выдержать далекий и долгий поход.
А еще понимала другое: даже если сегодня расскажет все Повелителю, тот ничего не станет делать, чтобы наказать виновных, а уж тем более заказчиков убийства. Кого наказывать – любимую наложницу единственного оставшегося в живых сына? Но Селим мог бы не догадываться о том, что творит Нурбану.
И все же главное не в этом. Султан болен, его дни сочтены, это знали все, кто видел султана чаще раза в год. От его имени управлялась империя, но сам Сулейман после казни Баязида словно начал умирать. Но умереть немощным и безвольным в своей постели блистательный султан, тот, чье имя вызывало трепет в стане врагов, кого опасались и император Великой Римской империи Карл Габсбург, и персидский шах Тахмасп, и египтяне, и Гиреи в Крыму, не мог! Великие полководцы погибают в боях или хотя бы умирают в походах.
Михримах вдруг поняла, что это даже важней расследования. Нет, султан ничего не узнает, пока не вернется из похода, в который его еще нужно вынудить отправиться. А если не вернется? Там будет видно.
Однако последний поход на Мальту, в котором Повелитель не принимал участия, провалился, и остров не взяли, и знаменитый Драгут погиб. Одни потери.
У Сулеймана невыносимо болели ноги, это беда многих султанов, султан Мехмед Фатих тоже страдал от подагры и умер в походе, приняв слишком большую дозу обезболивающих. А может, так и лучше?
Мысль была страшной, но упорно возвращалась. Мысли вообще имеют такое свойство – чем больше их гонишь, тем чаще приходят в голову. Эта уже не отпускала: Повелитель должен уйти в поход!
Конечно, это не ее дело, к тому же после казни Баязида Михримах сознательно отдалилась от отца, они редко беседовали, даже редко виделись.
Жестоко, однако Михримах принялась буквально закатывать истерики отцу, почти требуя, чтобы тот сделал, наконец, усилие и отправился в поход! Нельзя верхом? Можно ехать сидя или даже лежа в паланкине, но войско должно знать, что Повелитель с ними.
Получилось, Сулейман отправился в свой тринадцатый по счету, последний поход…
Последний поход
Сулейман болел уже постоянно. Изо всех сил старался, чтобы этого не замечали, редко появлялся перед народом, но если это приходилось делать, то его пудрили и румянили, тщательно подбирали цвета одежды, чтобы не была так заметна бледность.
Повелитель больше не ездил верхом, не гулял по саду, не интересовался делами в Диване, для этого есть великий визирь. Чаще всего сидел в одиночестве в своих покоях и о чем-то размышлял.
Не надо быть провидцем, чтобы понять, что вспоминает свою жизнь и правление, оценивает их и пытается найти себе оправдание. Удивительно, но если человек ради власти казнит сразу два десятка родственников, включая младенцев, ему поставят это в вину единожды, но если казнит троих с разницей в несколько лет, то вина возрастет многократно. Хотя нет, не троих – десятерых, к Ибрагиму-паше, шехзаде Мустафе и шехзаде Баязиду следовало прибавить и их семерых сыновей.
Наверное, его осуждали за то, как сделал это, и за то, почему. А еще за то, что казнил достойнейших, оставляя менее достойных.
Даже Михримах не желала понимать, она не простила отцу казни Баязида, не желала говорить об этом, удалилась в свой дом и не вернулась в Топкапы. По-прежнему занималась делами Фонда и даже гарема, но делала все, чтобы при этом не встречаться с отцом и не разговаривать с ним.
Это было нетрудно, султан распорядился закрыть покои Хуррем и жил теперь в двух своих комнатах, почти не выходя.
Болел и правый, и левый бок, накатывала дурнота, но сильней всего болели ноги, так сильно, что временами даже падал в обморок. Тогда вспоминался султан Мехмед Фатих, заглушавший боль в ногах (подагру) снадобьями, от них и погибший прямо в походе.
Однажды вспомнив об этом, усмехнулся: может, и самому пойти в поход? Снадобья он уже принимал, причем боль отпускала ненадолго, лекарств требовалось все больше, а перерывы спокойствия становились все меньше.
И все же бывали дни, когда Сулейман чувствовал себя лучше, тогда требовал, чтобы пришел внук – шехзаде Мурад, старший сын Селима. Умный, красивый молодой человек чем-то напоминал Сулейману Ибрагима. А еще в нем было что-то от Хуррем. Может, потому султана так тянуло к этому шехзаде?
Но было в Мураде и то, что отталкивало, – его похожесть на отца, шехзаде Селима. Нет, не внешне, Мурад взял многое от красавицы-матери, но характером странен. Молодой, красивый, прекрасно образованный принц, на которого заглядывались все, словно старик, равнодушен ко всему.
Поняв, что внук безразличен даже к охоте и женщинам, султан встревожился, вызвал к себе Нурбану, накричал на нее, чего никогда не делал. Та все поняла правильно: Повелитель готов оставить трон внуку, если тот будет достойней своего отца. Это устраивало Нурбану куда больше, чем главенство в гареме пьющего Селима, все же главная женщина империи – валиде, мать правящего султана. Если трон будет передан ее Мураду, то и ждать ничего не нужно, сразу попадешь в валиде.
Нет, между султаном и наложницей его сына тайного сговора не было, просто он выказал свое недовольство внуком, рожденным ею, Нурбану ухватилась за эту мысль и сделала все, чтобы положение исправить.
Она сделала многое, чтобы Мурад получил прекрасное образование, теперь предстояло разбудить молодого человека. Тогда и была куплена красавица Сафийе, венецианка, тоже из рода Баффо, из которого была и сама Нурбану, в прошлом Сесилия Баффо. Нурбану не призналась султану, что у Мурада своя проблема, он не пил, как отец, зато пристрастился к дурманящим средствам.
Задача отвлечь шехзаде от дури и разбудить в нем страсть и была поставлена перед юной умопомрачительной красоткой Сафийе. Красотка оказалась строптивой, то есть принца разбудила, но пожелала стать его законной супругой, а до тех пор делала все, чтобы не забеременеть.
Пришлось откровенно сказать ей, что без наследника не будет и трона, а такового может родить другая… Мурад, конечно, влюблен в строптивую красавицу, но одно дело быть влюбленным, а другое зачинать детей. Это можно и без сумасшедшей любви, просто по минутной страсти. Сафийе все поняла и «исправилась», но родила одну за другой двух дочерей.
Нурбану решила больше не рассчитывать на капризную венецианку и принялась подсовывать сыну других. Тот действительно «проснулся» и теперь попросту не вылезал из гарема, наслаждаясь объятьями самых разных красавиц, но при этом неизменно возвращался к своей Сафийе. Околдовала…
А правнука султан все же дождался. Не надеясь на мужское потомство Селима, он выдал замуж его дочерей, Эсмильхан-султан за Мехмеда-пашу Соколлу, которого намеревался сделать великим визирем. Подарил на свадьбу роскошный дворец, осыпал золотом, дал множество привилегий, просил только об одном:
– Родите мне правнука. Чтобы умный был и способный.
Читать бесплатно другие книги:
