Ксеноцид Кард Орсон Скотт
— Но ты именно такой, о котором нам с самого начала говорил и предупреждал епископ Перегрино. Манипулятор. Управляющий. Твой брат когда-то владел всем человечеством, правда? Но у тебя подобных амбиций нет. Тебе достаточно маленькой планетки.
— Господи, Боже мой, мама, ты с ума сошла? Неужели ты не знаешь этого человека?
— Мне казалось, что знаю. — Новинья всхлипнула. — Только тот, кто меня любит, не позволил бы, чтобы мой сын отправился к этим чудовищным малым свиньям…
— Он не мог задержать Квимо. Этого никому бы не удалось.
— Но он даже не пытался. Наоборот, хвалил его намерения.
— Это так, — согласился Эндер. — Я считаю, что твой сын поступает благородно и мужественно, и в этом его поддерживаю. Он поступил точно так же, как ты сама поступила бы на его месте. Хочется верить, что и я сам поступил так же. Квимо мужчина, он очень хороший человек, может даже — великий. Он не нуждается в твоей защите и не желает ее. Он уже решил, в чем состоит цель его жизни, и теперь стремится к ней. И я восхищаюсь им за это, ты тоже должна. Почему же ты считаешь, будто кто-то из нас должен стать у него на пути?
Новинья наконец-то умолкла, во всяком случае, на какое-то время. Неужели она обдумывала слова Эндера? Или же, в конце концов, осознала, сколь напрасным и… да, жестоким, было ее прощание с Квимо в гневе, а не в надежде? Во время этой минутки молчания Эндер верил, что все решится по-хорошему.
Тишина прервалась.
— Если ты только попытаешься вмешиваться в жизнь моих детей, между нами будет все кончено, — заявила Новинья. — Если же с Квимо что-нибудь случится… что угодно… я буду тебя ненавидеть до самой твоей смерти и стану молить, чтобы этот день наступил как можно быстрее. Ты не знаешь всего, сукин ты сын, и пора уже прекратить притворяться, будто все знаешь.
Она направилась к двери, но затем придумала более театрализованный уход. Новвинья глянула на Элу и сказала, до удивительного спокойно:
— Эланора, я немедленно предприму соответственные шаги, чтобы не дать возможности Кваре иметь доступ к оборудованию и регистрам, которыми она могла бы воспользоваться, чтобы помочь десколаде. И на будущее, моя дорогая, если я услышу, что ты с кем-то разговариваешь о делах лаборатории… тем более, с этим человеком… то до конца твоей жизни отберу у тебя допуск работы на станции.
И вновь ответом Элы было молчание.
— Ага, — сказала Новинья. — Вижу, что ты отобрал у меня больше детей, чем я предполагала.
И она исчезла.
Эндер с Элой ошеломленно сидели. В конце концов, девушка поднялась.
— Я обязательно должна что-нибудь сделать с этим, — сказала она. — Вот только понятия не имею, что.
— Может тебе следовало бы побежать за матерью и убедить, что ты на ее стороне.
— Но ведь это не так. Собственно говоря, мне казалось, а не пойти ли к бургомистру Зельезо и не предложить, чтобы он отобрал у мамы ее пост главного ксенобиолога. Ведь у нее явно не в порядке с головой.
— Вовсе нет, — запротестовал Эндер. — Если же ты сделаешь что-либо в этом роде, это ее убьет.
— Маму? Она слишком черствая, чтобы умереть.
— Нет. Сейчас она совершенно беззащитная, и каждый удар может ее сломать. Не тело… Ее… веру. Надежду. Не давай ей поводов подозревать, будто ты ее бросаешь.
— Это твое сознательное решение? — Эла раздраженно поглядела на отчима. — Или же это вышло само собой?
— О чем ты говоришь?
— Мама как раз сказала тебе нечто, что должно было бы привести тебя в бешенство, ранить… что угодно. А ты только сидишь и думаешь, как бы ей помочь. Неужели у тебя никогда не появлялось желания контратаковать? Неужели ты никогда не выходишь из себя?
— Эла, если бы ты, того не желая, убила голыми руками двух человек, то либо научилась бы держать себя в руках, либо утратила бы свою людскую сущность.
— И ты это сделал?
— Да. — На какое-то мгновение ему показалось, что девушка шокирована.
— Тебе кажется, будто ты и сейчас на это способен?
— Возможно.
— Это хорошо. Эта способность может пригодиться, когда тут все пойдет кувырком.
И она рассмеялась. Это была всего лишь шутка. Эндер почувствовал себя легче. Он тоже рассмеялся с нею, но слабо.
— Я пойду к маме, — объявила девушка. — Но не потому, что ты так сказал. И не по тем причинам, о которых говорил.
— Великолепно. Просто пойди.
— И тебе не хочется узнать, почему мне хочется быть рядом с ней?
— Я уже и так знаю.
— Ну конечно. Это я тебя запутывала. Ты все знаешь.
— Ты пойдешь к своей матери, поскольку это самый болезненный поступок, который возможен в данное время.
— В твоей версии это звучит просто отвратительно.
— Добрый поступок приносит больше всего боли. Самое неприятное задание. Самое тяжкое бремя.
— Следовательно, Эла — мученица? Ты так скажешь, когда будешь говорить о моей смерти?
— Если бы мне хотелось говорить о твоей смерти, пришлось бы все это записать на пленку. Я намереваюсь умереть гораздо раньше тебя.
— Выходит, ты не покинешь Лузитании?
— Ну конечно же, нет.
— Даже если мама тебя выгонит?
— Она не может. Для развода нет никаких оснований. Епископ Перегрино знает нас достаточно хорошо, чтобы высмеять прошение о признании брака недействительным в связи с отсутствием понимания.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— Я выбрал эту планету в качестве собственного дома, — заявил Эндер. — Довольно уже фальшивого бессмертия из-за растяжения времени. Я покончил с гонками по космосу и уже никогда не взлечу с поверхности Лузитании.
— Даже если придется погибнуть? Даже если сюда прилетит флот?
— Если смогут улететь все, тогда улечу и я. Но это я погашу свет и закрою двери.
Эла подбежала к нему, поцеловала в щеку и обняла, но только на миг. После этого она исчезла за дверью, и Эндер вновь остался сам.
Я ошибался по отношению к Новинье, размышлял он. Она ревновала не к Валентине. Все дело в Джейн. Столько лет она глядела, как я разговариваю про себя, как говорю вещи, которые она сама никогда не услышит, как слушаю слова, которые она сама никогда не скажет. Я утратил ее доверие и даже не заметил, как его теряю.
И даже сейчас ему приходилось проговаривать все это про себя. Ему приходилось обращаться к Джейн по привычке, укоренившейся столь глубоко, что он даже не осознавал этого. И только лишь теперь она ответила.
— Я тебя предупреждала.
По-видимому, так оно и есть, беззвучно признался он.
— Ты не верил, что я понимаю людей.
Ты учишься.
— А ведь она права, знаешь? Ты стал моей марионеткой. Все время я управляю тобой. Уже много лет у тебя не было ни единой собственной мысли.
— Заткнись, — шепнул он. — У меня сейчас нет настроения.
— Эндер, — сказала она. — Если ты считаешь, будто это поможет тебе сохранить Новинью, убери камень. Я не буду сожалеть.
— Я буду..
— Я соврала. Мне тоже будет жалко и обидно. Только не надо колебаться, если придется сделать так, чтобы не потерять ее.
— Спасибо. — Эндер вздохнул. — Только мне будет трудно удержать того, кого я, скорее всего, уже потерял.
— Когда Квимо вернется, все будет хорошо.
Вот это правда, думал Эндер. Правда.
Молю тебя, Боже, да будет милость твоя над отцом Эстеваньо.
Они знали, что приближается отец Эстеваньо. Pequeninos всегда знали. Отцовские деревья все передавали друг другу. Не существовало никаких секретов. Что вовсе не означает, будто они этого желали. Случалось, что какое-нибудь дерево хотело удержать что-либо в тайне или же солгать. Но, практически, они ничего не делали в одиночку. У отцовских деревьев не было личного опыта. Если какое-либо из них желало что-то сохранить для себя, рядом имелось другое, которое думало иначе. Леса всегда действовали совместно, но состояли они из отдельных индивидуумов. Потому-то известия и передавались из одного леса в другой, какими бы не были желания отдельных деревьев.
Квимо знал, что это-то его и защищает. Ведь, хотя Поджигатель и был кровожадным сукиным сыном — правда, по отношению к поросятам-pequeninos этот термин и терял свое значение — он не мог нанести вреда отцу Эстеваньо, не убедив поначалу братьев из собственного леса, чтобы те исполнили его требование. А если бы он даже так и сделал, какое-то другое дерево из леса обязательно узнало об этом и передало другим. Это дерево стало бы свидетелем. Если бы Поджигатель захотел нарушить присягу, данную всеми отцовскими деревьями тридцать лет назад, когда Эндрю Виггин перенес Человека в третью жизнь, он не смог бы сделать этого тайно. Весь мир узнал бы, что поджигатель клятвопреступник. А это ужасный позор. Тогда какая бы жена позволила бы братьям принести мать к нему? До конца своих дней он не родил бы ни единого потомка.
Квимо был в безопасности. Его могут не выслушать, но ничего плохого сделать тоже не смогут.
Но когда он наконец-то добрался до леса Поджигателя, терять времени на то, чтобы его слушать, никто не стал. Братья схватили человека, бросили на землю и потащили к Поджигателю.
— В этом не было никакой необходимости, — заявил Квимо. — Я сам к вам пришел.
Брат начал бить по стволу палками. Квимо вслушивался в изменчивую мелодию, когда Поджигатель формировал пустые пространства у себя внутри, формируя звуки в слова.
— Ты пришел, потому что так приказал я.
— Ты приказал. Я пришел. Если тебе хочется верить, будто это ты стал причиной моего прихода, пускай так и будет. Но без сопротивления я выполняю только божьи приказания.
— Ты здесь затем, чтобы выслушать слово божье, — заявил Поджигатель.
— Я здесь затем, чтобы гласить слово Божье, — не согласился с ним Квимо. — Десколада, это вирус, созданный Господом, чтобы сделать pequeninos его достойными детьми. Но у Духа Святого нет никакого воплощения. Дух Святой вечно остается духом и только лишь духом, чтобы всегда жить в наших сердцах.
— Десколада живет в наших сердцах и дает нам жизнь. Что она дает вам, когда станет жить в ваших?
— Един Бог. Едина и вера. Едино крещение. Бог не гласит чего-то одного людям, а другого — pequeninos.
— Мы вовсе не «самые малые». Ты сам убедишься, кто из нас могуч, а кто — мал.
Его прижали спинами к стволу Поджигателя. Квимо чувствовал, как передвигается за ним кора. Затем его пихнули. Множество маленьких рук, множество пятачков, дышащих ему прямо в лицо. Все эти годы Квимо ни разу не подумал, что эти руки, эти лица принадлежат неприятелю. И даже теперь он осознал с облегчением, что не думает о них, как о собственных врагах. Они были неприятелями Господа Бога, и об этом только он сожалел. Это было необычным открытием: хотя его втискивали в провал брюха убийственного дерева, он не заметил в себе ни малейшего следа страха или же ненависти.
Я не боюсь смерти. Не знал.
Братья все так же лупили палками по внешней поверхности ствола. Поджигатель преобразовывал ритм в слова Языка Отцов, но теперь уже Квимо находился внутри звука, внутри слов.
— Ты считаешь, будто я собираюсь нарушить присягу, — сказал Поджигатель.
— Да, такое пришло мне в голову, — подтвердил Квимо.
Сейчас он был совершенно пленен внутри дерева, хотя перед ним была щель — от самых ног до головы. Он все видел, без всякого труда дышал, даже клаустрофобии не испытывал. Но дерево обнимало его столь плотно, что не удавалось шевельнуть ни рукой, ни ногой, не удавалось и повернуться боком, чтобы выбраться через щель. Тесны врата и узка тропа, ведущие к спасению.
— Мы проведем испытание, — сообщил Поджигатель. Квимо слушал его со средины, поэтому ему было трудно понимать, трудно думать. — Пускай нас рассудит Бог. Мы дадим тебе воды, сколько захочешь… из нашего ручья. Но вод пищи никакой не получишь.
— Смерть от голода…
— От голода? У нас имеются твои запасы. Мы накормим тебя через десять дней. Если Святой Дух позволит тебе прожить десять дней, мы тебя накормим и отпустим. Тогда мы поверим в твою доктрину. Тогда мы признаем, что совершили ошибку.
— Вирус убьет меня гораздо раньше.
— Это Дух Святой осудит тебя и решит, достоин ли ты.
— И вправду, здесь свершается испытание, — согласился Квимо. — Только не то, которое имеешь в виду ты.
— Это проба Страшного Суда. Вы встанете перед Христом, а он обратится к тем, что одесную: «Я был прохожим, и вы приняли меня; я был голоден, и вы накормили меня; так возьмите же себе царство небесное». А тем, что ошую, скажет так: «Я был голоден, а вы не дали мне есть; я был путником, а вы меня не приняли». А они все спросят: «Господи, когда же совершили мы это все?». Он же на это ответит: «Все, что сделали одному из братьев моих наименьших, мне совершили». Братья, здесь собравшиеся! Я ваш брат наименьший. Перед Христом вы ответите за то, что мне сделали.
— Глупый человек, — воскликнул Поджигатель. — Мы ничего тебе не делаем, всего лишь держим на месте. Судьба твоя в руках Божьих. Разве не сказал Христос: «Я дорога; идите со мною»? Так вот, мы позволяем тебе идти по следам Христа. Он сорок дней провел в пустыне без еды. Благодаря нам, ты можешь сделаться на одну четвертую столь же святым. Если Бог пожелает, чтобы мы приняли твою доктрину, он пошлет ангелов, чтобы те тебя накормили. Превратит камни в хлеб.
— Ты совершаешь ошибку, — заявил Квимо.
— Это ты совершил ошибку, прибыв сюда.
— Ты совершаешь доктринальную ошибку. Нет, писание ты цитируешь правильно: сорок дней поста, камни в хлеб, все остальное. Но не считаешь ли ты, что выдаешь себя, принимая на себя роль Сатаны?
Именно тогда Поджигателя охватило бешенство. Он заговорил так быстро, что движения ствола начали сжимать и карежить телом Квимо. Он перепугался, что будет разорван в клочья внутри дерева.
— Ты сам Сатана! Ты желаешь, чтобы мы поверили в твою ложь, а за это время люди найдут способ убить десколаду и навсегда лишить братьев третьей жизни! Ты думаешь, мы не можем видеть ваши задумки? Нам известны все ваши планы! У вас нет перед нами никаких тайн! Это нам была дана третья жизнь, не вам! Если бы Бог вас любил, он не приказывал бы вам хоронить ваших мертвых в земле, чтобы потом из них вылезали только черви!
Братья сидели вокруг разодранного щелью ствола и наслаждались дискуссией.
Так продолжалось шесть дней: доктринальные споры, достойные отцов Церкви всех веков. Начиная с собора в Никее, никто не выдвигал и не обсуждал столь важных аргументов.
Все они передавались от брата к брату, от дерева к дереву, от леса к лесу. Отчеты о диалогах между Поджигателем и отцом Эстеваньо в течение суток неизменно доходили до Корнероя и Человека. Вот только информация эта не была полной. Только на четвертый день до них дошло, что Квимо пленник, лишенный пищи с ингибитором десколады.
Немедленно была выслана экспедиция: Эндер и Оуанда, Якт, Ларс и Варсам. Бургомистр Ковано выслал Эндера и Оуанду потому, что свинксы знали их и уважали, а Якта с сыном и зятем — потому что те не были коренными обитателями Лузитании. Он не хотел посылать кого-либо из колонистов — если бы это известие стало известно другим, результаты трудно было бы предусмотреть. Все пятеро взяли самую скоростную машину и отправились, руководствуясь указаниями Корнероя. Их ждал трехдневный путь.
На шестой день диалог прервался. Десколада столь глубоко проникла в тело Квимо, что у того уже не было сил говорить. Его часто мучила горячка, так чтог, даже когда говорил, то чаще всего бредил.
На седьмой день он глянул через щель вверх, над головами братьев, которые все еще сидели тут же и слушали.
— Вижу Спасителя, сидящего одесную Отца своего, — шепнул он. И улыбнулся.
Спустя час он уже был мертв. Поджигатель почувствовал это и триумфально заявил братьям:
— Дух Святой рассудил! Он отверг отца Эстеваньо!
Кое-кто из братьев радовался. Но не все, как ожидал Поджигатель.
На закате прибыла группа Эндера. На сей раз не было опасений, что свинксы схватят их и тоже подвергнут испытанию — людей прибыло много, впрочем, не все братья соглашались с Поджигателем, как это было раньше. Вскоре экспедиция остановилась перед щелью. Они увидали исхудавшее, опустошенное болезнью лицо отца Эстеваньо, едва заметное в тени.
— Откройся и отдай мне моего сына, — сказал Эндер.
Щель в дереве расширилась. Эндер протянул руки и вытащил тело Квимо. Оно было таким легким под сутаной, что Эндеру показалось, будто отцу Эстеваньо приходится поддерживать собственную тяжесть, будто он может ходить. Но он не ходил. Эндер уложил его на земле под деревом.
Брат начал выбивать по стволу ритм.
— Он и вправду должен вернуться к тебе, Говорящий за Мертвых, поскольку умер. Дух Святой сжег его во втором крещении.
— Ты нарушил клятву, — заявил Эндер. — Ты нарушил слово отцовских деревьев.
— Никто даже волоса с его головы не вырвал, — возразил Поджигатель.
— Неужто ты думаешь, будто обманешь кого-нибудь этой ложью? Все знают, что отобрать у умирающего лекарство — это акт насилия, точно такой же, как и удар прямо в сердце. Вон там его лекарства. Вы могли дать их ему в любой момент.
— Это был Поджигатель, — заявил один из присутствующих братьев.
Эндер обратился к свинксам.
— Вы помогли Поджигателю. Но не считайте, будто вина падет на него одного. Да будет так, чтобы никто из вас не перешел в третью жизнь. Что же касается тебя, Поджигатель, да будет так, чтобы никогда мать не ползала по твоему стволу.
— Не человеку решать об этом, — заявил Поджигатель.
— Ты сам решился, когда посчитал, будто способен на убийство, чтобы победить в дискуссии. А вы, братья, решились, когда постановили помочь ему в этом.
— Ты не наш судья! — крикнул один из братьев.
— Конечно, конечно, — ответил ему Эндер. — Как и каждый житель Лузитании, человек и отцовское дерево, брат и жена.
Тело Квимо перенесли в машину. Якт, Оуанда и Эндер уехали с ним, Ларс и Варсам забрали грузовичок. Эндер посвятил еще несколько минут, чтобы передать через Джейн известие для Миро в Милагре. Новинье не придется ждать три дня, чтобы узнать, что сын ее погиб от рук pequeninos. И конечно же, ей бы не хотелось узнать об этом от Эндера. Он никак не мог решить, будет ли у него жена по возвращению в колонию. Одно только было известно на сто процентов: Новинья уже никогда не получит назад своего сына, отца Эстеваньо.
— Ты будешь о нем говорить? — спросил Якт, когда машина помчала над травой. Сам он слыхал, как Эндер говорил об умерших на Трондхейме.
— Нет, — буркнул тот. — Скорее всего, нет.
— Из-за того, что он был священником?
— Нет, о священниках я уже говорил. Нет. Я не буду говорить о Квимо, потому что нет повода. Квимо был тем, кем и казался. И умер он именно так, как того желал: служа Богу и провозглашая добрую весть малым братьям. Я ничего бы не смог прибавить к его истории. Он сам довершил ее.
Глава 11
НЕФРИТ МАСТЕРА ХО
Итак, начались убийства.
Забавно, что их начал твой народ, а не люди.
Твой народ тоже начал их, когда ты вела войны с людьми.
Мы начали, но они завершили.
Как это им, этим людям, это удается… всегда начинают столь невинно, а заканчивают с руками, совершенно обагренными в крови.
Вань-му следила за словами и числами, проплывавшими по экрану над терминалом ее госпожи. Цинь-цзяо спала; она ровно дышала на своей подстилке, лежащей рядом. Вань-му тоже поначалу заснула, но что-то ее разбудило. Крик… где-то рядом; возможно, крик боли. Он был родом из сна Вань-му, но когда девушка проснулась, то еще услыхала его последние отзвуки. Голос не принадлежал Цинь-цзяо. Скорее уж, мужчине, хотя крик был высоким. Похожим даже на вой. Он наводил на мысли о смерти.
Но она не поднялась, чтобы проверить. Это было не ее дело; сама она была обязана находиться рядом с госпожой, всегда, разве что та сама отошлет ее. Если бы Цинь-цзяо должна была узнать причину этого крика, появился бы другой слуга и разбудил бы Вань-му, чтобы уже та разбудила Цинь-цзяо. Дело в том, что если женщина найдет себе секретную наперсницу, то пока не выйдет замуж, ее могут касаться только лишь руки секретной наперсницы.
Потому-то Вань-му лежала, не двигаясь. Она ждала, пока кто-нибудь не придет объяснить Цинь-цзяо, почему это мужчина кричал с такой мукой в голосе и столь близко, что она услыхала его даже в этой комнате, на задах дома Хань Фей-цы. И вот когда она ожидала, внимание ее привлекли плывущие по экрану слова. Компьютер производил запрограммированный Цинь-цзяо анализ.
Слова на экране застыли. Может что-то случилось? Вань-му приподнялась и оперлась на локте. В этом положении она могла прочесть последнее сообщение. Анализ был закончен. Только на сей раз компьютер не высветил привычного, сухого известия: НЕ НАЙДЕНО. НЕ ХВАТАЕТ ИНФОРМАЦИИ. НИКАКИХ ВЫВОДОВ НЕТ. На сей раз он отпечатал рапорт.
Вань-му поднялась и подошла к терминалу. Она сделала все так, как учила ее Цинь-цзяо: нажала на клавишу, которая блокировала всю поступающую текущую информацию, чтобы компьютер сберегал ее любой ценой. Затем она вернулась к Цинь-цзяо и осторожно коснулась ее плеча.
Та проснулась сразу же.
— Имеются результаты анализа, — сообщила ей Вань-му Цинь-цзяо сбросила с себя сон так легко, будто сбрасывала с себя слишком свободный жакет. В одно мгновение она уже сидела перед терминалом и вчитывалась в слова.
— Я обнаружила Демосфена, — сказала она.
— И где же он находится? — затаив дыхание, спросила Вань-му.
Великий Демосфен… нет, ужасный Демосфен. Моя госпожа желает, чтобы я считала его врагом. В любом случае, имеется в виду тот самый Демосфен, тот, слова которого так легко тронули ее душу, когда отец читал их вслух: «Когда одно существо заставляет другие, чтобы те признавали его власть, поскольку он сам располагает силой, способной их уничтожить, уничтожить все, чем они обладают, и все, что они любят, тогда мы должны опасаться». Вань-му подслушала это совершенно случайно, когда была еще совсем маленькой — ей было три года. Но слова запомнила, поскольку те вызвали очень яркий образ в ее мыслях. Когда отец читал их, ей вспомнилась одна сцена: мать что-то сказала, а отец рассердился. Нет, он не ударил ее, но напряг мышцы, и рука легонько подскочила, как бы желая ударить, сам же он как бы с трудом ее удерживал. Когда же он сделал так, мать склонила голову, что-то шепнула, и напряжение спало. Вань-му знала, что увидала то, что описывал Демосфен: мать признала власть отца, поскольку он располагал силой, чтобы сделать ей больно. И Вань-му тогда перепугалась, а потом и во второй раз, когда все это вспомнила. Потому-то, услыхав слова Демосфена, она знала, что они правдивы. Она не понимала, как это отец может повторять их, даже соглашаться с ними, и не понимать, что сам является их примером. И потому Вань-му с огромным интересом слушала великого… ужасного… Демосфена, поскольку знала, что — великий он или ужасный — он всегда говорит правду.
— Не он, — поправила девушку Цинь-цзяо. — Демосфен — женщина.
Это сообщение совершенно ошеломило Вань-му. Ну да! Женщина. Ничего удивительного, что я слыхала в ее словах такое сочувствие; она женщина, и потому знает, что это означает, когда в любое мгновение тобой управляют другие. Она женщина и мечтает о свободе, о том времени, когда ее не ждет никакая обязанность. Ничего удивительного, что в словах ее пылает огонь мятежа, но все же, они остаются только лишь словами, не превращаясь в насилие. Но вот почему Цинь-цзяо не может этого увидать? Почему она признала, что мы обязаны ненавидеть Демосфена?
— Женщина по имени Валентина, — сообщила Цинь-цзяо, а затем, уже удивленным голосом, прибавила:
— Валентина Виггин, родившаяся на Земле более трех… более трех тысяч лет назад.
— Неужто она богиня, что живет так долго?
— Путешествия. Она перелетает из одного мира в другой, нигде не задерживаясь дольше, чем на несколько месяцев. Достаточно, чтобы написать книгу. Все великие произведения, подписанные именем «Демосфен», создала одна и та же женщина, но, тем не менее, об этом никто не знает. Почему же она не сделалась знаменитой?
— Наверняка она пытается скрыть свое тождество, — заметила Вань-му. Она прекрасно понимала, почему женщина предпочла скрыться за мужским именем. Если бы смогла, я бы и сама так сделала, чтобы путешествовать среди миров, увидать тысячи мест и пережить десять тысяч лет.
— Субъективно же она только-только разменяла шестой десяток лет. Она еще молодая. Осталась на одной из планет несколько лет, вышла замуж, у нее есть дети. Но потом снова улетела. На… — Цинь-цзяо затаила дыхание.
— Куда же? — спросила Вань-му.
— Она оставила дом и забрала семью с собой. Сначала они направились на Небесный Покой, пролетели рядом с Каталонией, а затем взяли курс прямо на Лузитанию!
Первой мыслью Вань-му была: ну конечно! Потому-то у Демосфена столько симпатии и понимания к лузитанцам. Она разговаривала с ними… с взбунтовавшимися ксенологами, с самими свинксами. Она узнала их и считает, что те — рамены!
А потом она подумала: когда Лузитанский Флот прибудет на место и выполнит свою миссию, Демосфена схватят, и эта женщина навсегда умолкнет.
И тут же она осознала, что это просто невозможно.
— Как она может находиться на Лузитании, раз Лузитания уничтожила собственный анзибль? Ведь именно с этого они и начали свой бунт. Каким же образом до нас доходят ее произведения?
Цинь-цзяо покачала головой. — Она еще не добралась до Лузитании. А если и добралась, то всего лишь пару месяцев назад. Вот уже тридцать лет она в пути. Отправилась еще перед бунтом.
— Выходит, все свои тексты она создает во время полета? — Вань-му попыталась представить, каким образом можно преодолеть разницу в течении времени. — Чтобы с момента старта Лузитанского Флота написать так много, ей пришлось бы…
— Ей пришлось бы посвящать творчеству каждое мгновение бодрствования, — закончила Цинь-цзяо. — Тем не менее, нет ни малейшего следа, чтобы ее космолет высылал какие-либо сигналы… за исключением навигаторских рапортов. Как могла она распространить собственные тексты на стольких планетах, если все это время находилась в космолете? Это невозможно. Где-то должна существовать запись передач анзибля.
— Все время эти анзибли, — буркнула Вань-му. — Лузитанский Флот перестает передавать сообщения, а ее корабль передает их, хотя и не делает этого. Кто знает? Может и Лузитания тоже тайком передает информацию.
Она вспомнила о «Жизни Человека».
— Нет, тайком передавать они не могут. Филотические связи анзиблей постоянны. Любая передача на любой частоте должна быть обнаружена, а компьютеры обязаны сохранить это в собственных регистрах.
— Вот видишь. Анзибли все так же соединены, а в компьютерах нет никаких регистров передачи сообщений. Тем не менее, нам известно, что какие-то передачи имелись, раз Демосфен все это писала. Ошибка сидит в регистрах.
— Нет никакого способа скрыть передачу по анзиблю, — заявила Цинь-цзяо. — Кто-то должен был находиться на месте в момент приема, отключить нормальные программы записи и… в любом случае, такое невозможно. Заговорщик должен был бы торчать возле каждого анзибля все время и работать так быстро, что…
— А может у них имеется программа, которая делает это автоматически.
— О такой программе мы бы узнали. Она занимала бы память, использовала время процессоров.
— Но если кто-то смог создать программу перехвата передаваемых через анзибль сообщений, разве не смог бы он спрятать ее так, чтобы та не проявляла своего появления в памяти и не регистрировалась процессором?
Цинь-цзяо гневно глянула на свою тайную наперсницу.
— Где это ты узнала так много о компьютерах? И все равно, так и не поняла, что такие вещи невозможны?
Вань-му склонила голову и коснулась лбом пола. Она знала, что если станет унижаться подобным образом, Цинь-цзяо станет стыдно за свой гнев, и тогда они вновь смогут поговорить.
— Нет, — сказала Цинь-цзяо. — Я не имела права сердиться на тебя. Извини. Поднимись, Вань-му. Продолжай спрашивать. Это хорошие вопросы. Наверняка такое возможно, раз ты можешь представить подобное. Ведь если можешь подумать, кто-то другой может подобное реализовать. Но я скажу, почему считаю это невозможным: каким образом удалось бы инсталлировать столь мастерски написанную программу? Ведь она должна была очутиться во всех компьютерах анзиблей, на всех планетах одновременно. В тысячах машин. А если одна из них перестает работать, и другая обязана взять на себя ее работу, программа должна была бы немедленно перемещаться в новый компьютер. А ведь она не может храниться в постоянной памяти: ее сразу же бы открыли. Она должна была бы все время перемещаться, совершать отскоки, сходить с пути других программ, занимать и освобождать память. Способная на это программа была бы… разумной, она должна была бы хотеть скрываться, все время изобретать новые способы… в противном случае мы давным-давно ее обнаружили бы, а ведь так не случилось. Такой программы не существует. Да и каким образом кто-либо мог ее создать? Как можно было бы ее ввести в действие? И еще одно, Вань-му. Эта Валентина Виггин, которая пишет все тексты Демосфена, скрывается уже тысячу лет. Если бы подобная программа существовала, она должна была бы действовать все это время. Ее не могли создать враги Конгресса, поскольку, когда Валентина Виггин начала скрывать свое настоящее лицо, Звездного Конгресса еще не существовало. Ты же видела, какими старинными были те файлы, в которых мы обнаружили ее имя? Не существовало никаких видимых связей между ней и Демосфеном, даже в самых ранних рапортах, еще тех… с Земли. Еще до космолетов. Еще до…
Цинь-цзяо замолкла, но Вань-му уже поняла, заметила, к чему ведет логика событий. — Следовательно, если в компьютерах анзиблей действует тайная программа, — подтвердила Вань-му, — она должна была находиться там все время. С самого начала.
— Невозможно, — шепнула Цинь-цзяо.
Но, поскольку все остальное тоже было невозможным, Вань-му уже знала, что Цинь-цзяо эта теория нравится. Она и на самом деле была неправдоподобной, но, по крайней мере, о такой можно было поразмышлять, представить… а следовательно, она могла быть и правдивой. И это я об этом догадалась, думала Вань-му. Правда, я не богослышащая, зато умная. Я понимаю. Все относятся ко мне будто к маленькому ребенку, даже Цинь-цзяо, хотя ведь ей известно, как быстро я учусь, и что мне в голову приходят такие мысли, до которых никто другой бы не додумался… Даже она меня презирает. Только я не глупее других. Я даже не глупее госпожи, хотя она того не замечает, хотя она теперь будет считать, будто сама все придумала. Ну конечно, ты, госпожа, признаешься, что я помогала, только будет все это вот каким образом: Вань-му тут кое-чего сказала, что навело меня на одну идею, а уже потом я осознала нечто важное. Никогда она не скажет так: это Вань-му кое-что поняла и объяснила мне, пока, в конце концов и я сама это поняла. Всегда так, будто я глупая собачонка, щенок, который только что залаял, заскулил, клацнул зубами или там подпрыгнул, совершенно случайно, и так уж сложилось, что направил твои мысли в сторону истины. Я же ведь не собачка. Я все понимаю. Я задавала тебе вопросы, потому что уже тогда понимала всю последовательность. И понимаю даже гораздо больше, чем ты до сих пор сказала… но объяснить все это я должна тебе, спрашивая, делая вид, будто не понимаю, ведь это ты у нас здесь богослышащая. А обычная служанка никак не может предлагать готовых решений тому, кто слышит голоса богов.
— Госпожа, управляющие этой программой располагают громадным могуществом, но ведь мы никогда о них не слыхали. Они никогда, вплоть до нынешнего дня, им не воспользовались.
— Воспользовались, — не согласилась Цинь-цзяо. — Чтобы скрыть истинное лицо Демосфена. Эта Валентина Виггин чрезвычайно богата, только ее состояние спрятано, и никто понятия не имеет, что все эти богатства являются элементами одного состояния.
— Столь могущественная программа работала во всех компьютерах анзиблей еще до того, как начались полеты к звездам. Но единственное, что эта программа сделала, это скрывала состояние этой женщины?
— Ты права, — согласилась Цинь-цзяо. — Все это абсолютно бессмысленно. Ну почему, располагая такой силой, некто не воспользовался ею, чтобы захватить власть? А может и воспользовался? Это произошло перед созданием Звездного Конгресса, так что, может это они… Но, в таком случае, почему сейчас они идут против Конгресса?
— А может… — заколебалась Вань-му. — Может власть им и не нужна?
— Кому же не нужна власть?
— Тем, кто управляет программой.
— Тогда зачем они создавали подобную программу? Вань-му, ты совершенно не думаешь.
Ну конечно же. Я никогда не думаю.
— То есть, ты думаешь, но не принимаешь во внимание вот чего: Никто бы не создал столь могущественную программу, если бы не желал подобной власти. Ну, знаешь… ты только подумай, что она может… перехватывать все сообщения флота, как будто те и не были высланы. Передавать книги Демосфена на все планеты и одновременно скрывать, что те вообще передавались. Они могут сделать все, могут изменить любую передачу, могут пробудить хаос, убедить людей… убедить людей, будто идет война, отдать им приказ сделать все, что угодно… и каким это образом кто-либо может установить, что все это неправда? Если бы у них на самом деле имелась такая власть, они ею бы воспользовались. Наверняка!
— Разве что, сама эта программа не желает, чтобы ею воспользовались подобным образом.
Цинь-цзяо расхохоталась.
— Вань-му, ведь это же было на твоем первом уроке, посвященном компьютерам. Простые люди могут считать, будто компьютеры сами о чем-то решают, но ты и я знаем, что это всего лишь слуги, что они делают лишь то, что мы им прикажем, что они никогда не желают действовать самостоятельно.
Еще немного, и Вань-му потеряла бы контроль над собой, мало отделяло ее от взрыва бешенства. Ничего не желают… Неужели ты считаешь, что именно этим они похожи на слуг? Ты думаешь, будто мы делаем то, что нам приказывает кто-то другой, и никогда не хотим действовать самостоятельно? Раз боги не заставляют нас, чтобы мы елозили носом по полу и драили руки до крови, то у нас уже и нет других желаний?
Если слуги и компьютеры похожи друг на друга, то лишь потому, что у компьютеров имеются собственные желания, а не потому, что у слуг их не может быть. Потому что мы желаем. Хотим. Мечтаем. Вот только мы не пытаемся реализовать собственные мечтания. Если бы мы попытались, тогда бы вы, богослышащие, отослали бы нас от себя и нашли себе других, более послушных.
— Почему ты сердишься? — спросила Цинь-цзяо.
Испугавшись, из-за того, что лицо выдало ее чувства, Вань-му склонилась в поклоне.
— Прости меня.
— Ну конечно же, я тебя прощаю. Только мне хочется и понять. Ты рассердилась, потому что я смеялась над тобой? Извини. Мне нельзя было так поступать. Ты учишься у меня всего лишь несколько месяцев; понятно, что иногда что-то забываешь и возвращаешься к давним суевериям. Не следует этого высмеивать. Пожалуйста, прости меня.
— О, госпожа, ведь это не я должна прощать. Это ты должна простить меня.
— Нет, я плохо поступила. Боги указали мне недостойность этого смеха.
В таком случае, боги твои просто дураки, раз считают, будто меня разозлил твой смех. Либо это, либо тебя обманывают. Ненавижу твоих богов, ненавижу за то, что тебя унижают, но пока что ни разу не открыли тебе такого, что стоило бы знать. И пускай меня даже покарают смертью за подобные мысли.
Но Вань-му знала, что ничего подобного и не произойдет. Боги даже пальцем ее не коснутся. Они лишь приказывают Цинь-цзяо — которая, чтобы там ни было, ей подруга — склониться над полом и прослеживать слои на досках. До тех пор, пока Вань-му не умрет от стыда.
— Госпожа, ты не сделала ничего недостойного, и я ни на миг не почувствовала себя униженной.
Читать бесплатно другие книги:
