Быть войне! Русы против гуннов Кисляков Максим

4

Тени заметно удлинились. Солнце уже царапает краешком горные пики вдали, разноцветьем переливается снег на вершинах. Вокруг застрекотали сверчки, им вторят жабы из окрестных болот.

Массивные, оббитые стальными полосами, трепольские ворота с грохотом захлопнулись за рыжеволосым венедом.

Йошт вжал голову в плечи, нервно сглотнул – впереди истуканами стоят суровые воины. И без доспехов видно – богатыри могучие, мышцы бугрятся, кольчужные кольца едва не лопаются, руки словно мощные дубовые ветви, двумя ладонями не обхватишь.

Венед неуверенно шагнул вперед. Один из привратников коротко глянул на него, Йошт ощутил твердый как камень, взор на себе, руки похолодели, ноги сделались будто ватными. Воин хмыкнул, равнодушно отвел глаза, взор устремился куда-то вдаль. Карпенец с облегчением выдохнул, ноги шагнули вперед.

Сзади тяжело бухнуло. Венед обернулся – с десяток мускулистых детин бросили огромный дубовый засов на петли ворот. Охранник-исполин деловито прохаживается вдоль них, толкает кондовое дерево, проверяет железные петли, кивает – такие врата не каждый таран возьмет.

Йошт ощутил холод в животе, в голову ударило: обратно вернуться-то не выйдет. Карпенец озабоченно вздохнул. В раздумьях сделал шаг, другой. И не приметил, как его мгновенно подхватила суетная жизнь вечернего города и понесла вперед.

Голова ошалело вертится в разные стороны – высокие деревянные башни, по каждой доске взбираются вверх причудливые узоры, на верхушке блестят островерхие шлемы лучников, под ногами поскрипывает деревянный настил, крестьяне с мешками и ведрами устало топают рядом, под ногами путается весело галдящая ребятня.

Дальше дорога упирается в городскую площадь. Йошт ахнул: в центре стоит высокий идол Перуна из чистого золота, глаза горят крупными – с куриное яйцо – рубинами, у подножия несколько стрел, обоюдоострая секира. На жертвенном камне жарко полыхает огонь, рядом лежит пара обезглавленных петухов.

Недалеко слышится веселая мелодия дудки-жалейки, кто-то подпевает звонким голосом, по краям площади несколько крытых повозок, возле них толпятся люди, ребятня проталкивается между телами, их выталкивают обратно, показывают кулак, шикают, а молодняк смеется, кружится, путается между ног.

Йошт подошел поближе, услышал нарочито игривые голоса – пискливые мышиные голоски вперемешку с медвежьим ревом. Толпа то взрывается смехом, то источает ругань и проклятья.

– …Урус! Урус! Гадкий урус! Землю вашу захватим, пожжем ваши деревни! Убивать, крушить! – пропищал противный голосок.

– Прочь, шакалы степные! – прогремел голос из повозки. Люди одобрительно загалдели, кивают, тычут пальцами. – Руки прочь от земли славянской!

Йошт бесполезно и тщетно пытается протолкнуться, просочиться сквозь людскую стену обступивших актерскую повозку. Венед получил под дых, сплюнул и встал на цыпочки. Поверх голов с трудом различимы миниатюрный деревянный помост, накрытый оранжево-красной материей, зато никто не пихает. По матерчатому полю скачет деревянная фигурка богатыря, меч обнажен, плащ развевается на ветру.

– …Да узрите вы мощь оружия русского! – громыхает голос богатыря из повозки. – Да поразит вас гнев Перунов!

От витязя улепетывают раскрашенные в черное фигурки на коротконогих лошаденках, скорее похожих на собак, чем на благородных скакунов. Вдруг послышался непристойный звук – это черные фигурки, улепетывая со всех ног, от страха портят воздух. Толпа взорвалась смехом, Йошт тоже растягивает рот в улыбке.

Еще чуть-чуть и убегут трусливые степняки, но богатырь догоняет их и разит мечом. Они с воплями падают, барахтаются в дорожной пыли, пищат, жалобно поскуливают, будто собака, которую спровадили пинком подальше от курятника, просят пощады. Витязь медленно подъезжает к ним, держит меч наготове, говорит:

– Получите свое, степные шакалы! И знайте: кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибель свою найдет!

Фигурки замерли, начал опускаться сшитый из разных лоскутков материи занавес.

Народ благодарно хлопает, улюлюкает.

– Еще! Давай еще!

Занавес, будто услышал просьбу, пошел вверх, но когда поднялся – в повозке там стоит низенький безусый паренек в цветной, расшитой цветами и деревцами рубахе, подпоясан красным кушаком, кланяется. Невинные мальчишеские голубые глаза рассматривают довольных, хлопающих в ладоши зрителей. Потом занавес вновь опустился и больше не поднимался.

Довольные зрители неохотно расходятся, только мальчишки все еще вертятся под ногами взрослых, смеются, улюлюкают, изображают богатыря на коне, смешно подражают его голосу.

Йошт с неохотой идет дальше. Площадь осталась позади, дорога вновь сужается до неширокой улочки. Она ныряет между деревянными постройками, небольших огородов, садиков. Вынырнув из густо расписанного красным и синим очередного боярского терема, дорога опять расширяется и вливается точно река в большое озеро, именуемое торговой площадью. В центре возвышается каменное изваяние Велеса, у подножия пучки трав, колосья пшеницы, горстки овса, корзиночки с изумрудным хмелем.

По краям округлой площади смирно стоят ремесленные мастерские, крытые лавки торговцев, глаза разбегаются от обилия товара.

Печные трубы мастерских, пекарен и кузниц дымят. По сторонам застыли стражники, в руках щит и длинное копье с закорючкой на конце – попадется вор, тут же этим багром и сцапают, выволокут из толпы. Суровые глаза скользят по разношерстной толпе, высматривают нерадивых. Люди толкутся возле лавок, прицениваются, спорят.

– Яблоки наливные, бока румяные!..

– Не проходи мимо! Подари платок любимой!

– Эй, народ честной! Покупай каравай золотой!

У венеда голова идет кругом. Со всех сторон слышно то звонкое постукивание кузнецкого молота, то режущее ухо шварканье плотницких пил, звучные голоса торговцев-зазывал, скрип и скрежет дубильни. В воздухе повисла смесь хлебного духа, свежевыструганного дерева, благоухание диковинных заморских благовоний и масел, горьковатый привкус угля и жженого железа.

Йошт остановился возле хлебной лавки, глотает слюну, глаза бегают по сладкой сдобе, пахучим булкам. Пекарь веткой отгоняет назойливых мух.

Рядом бухнуло словно молотом:

– Сталь булатная! Топоры каленые!

Возле кузнечной лавки крутится ребятня, громогласно выражает восторг. Венед глазам своим не верит – кроме привычных мечей и кинжалов, дразнят взор замысловато извилистые клинки, тонкие, с самоцветами в рукояти и заморскими письменами на блестящих лезвиях. Рядышком наконечники копий замысловатых форм – ползущие ящерицы, змеи, голова ястреба, оса с выставленным вперед жалом.

Йошт нехотя оторвался от такого богатства оружейного дела, как вдруг согнулся пополам, сердце ухнуло куда-то в желудок, по спине побежали крупные, размером с воробья, мурашки. Его взгляд споткнулся о стоящую неподалеку повозку синьского купца, рядом возле лотка с тканями застыли его желтолицые воины, узкие щелки глаз окатывают округу.

Венед нервно сглотнул, вспомнил наказ воеводы и незаметно шмыгнул с площади.

В нос бьет пьянящий запах жареного мяса, Йошт от удовольствия аж зажмурился, рот наполняется слюной, живот сводит от голода. Йошт огляделся и совсем рядом приметил корчму в два поверха, на входе стоит прочная коновязь, прямо над входом горят два крупных масляных фонаря.

Йошт быстро юркнул к корчме, высунулся через порог. Внутри рядами стоят дубовые столы и лавки, на них устроились купцы, что-то тихо обсуждают, чумазые ремесленники торопливо лопают щи из глиняных горшков, воины громко стукаются чарками, размахивают во все стороны чубы, смеются, довольно чавкают.

Между столами снуют безусые отроки в белых фартуках, в руках чарки пахучей медовухи, бутыли ароматного вина, горшки с кашей на медных подносах. В дальнем углу рядом со стойкой корчмаря на открытом огне жарится тушка кабанчика, капли жира срываются на уголья, те грозно шипят, бросаются струйками пара, воздух в корчме наполнен разными запахами, но этот перебивает все и ползет на улицу, лучше всякого зазывалы завлекает под своды корчмы новых клиентов. Йошт облизнулся.

Вдруг Йошт взглядом напоролся на высокого воина в дорогой кольчуге, в центре блестит железное солнце. Шлема нет, тускловатый свет падает на покрытую испариной бритую голову, белокурый чуб лисьим хвостом ниспадает на плечо.

Взгляды их встретились. Несколько мгновений они смотрят друг другу в глаза. Внутри венеда жутко похолодело, губы сжались, стали белыми, глаза страшно вытаращил. Один из их старших дружинников тоже узнал рыжеволосого карпенца, глаза – в недоверчивом прищуре. Он поднялся со скамьи и медленной походкой направляется к выходу, сапоги звонко чеканят по дощатому полу.

Йошт стрелой вылетел из корчмы, устремился вниз по улице, обернулся. Дружинник медленно идет за ним, след вслед. Венед, бросаясь проклятиями, бестолково озирается по сторонам. На его спасение рядом возле колодца толчется народ, громыхает ведрами. Йошт шмыгнул в пеструю группу людей, едва не столкнулся лбом с каким-то хмурым детиной, тот грозит кулаком, больше походившим на бочку. Дернулся в другую сторону, случайно подтолкнул какого-то седоволосого старика в выцветшей рубахе, но вовремя ухватил его за шиворот, не дал упасть. Мужик состроил недовольную гримасу, отчего его изборожденное морщинами лицо превратилось в сморщенную грушу, брошенную на жаркие уголья, зло сверкает глазами. Йошт неуверенно улыбнулся, будто извиняясь, и тут же исчез в толпе.

Венед обернулся, дружинник застыл посреди дороги, руки в бока, жадно вглядывается в стороны.

Йошт облегченно вздыхает, но тут же дрожь ударила волной – дружинник приметил венеда и, ускорив шаг, направляется к нему. Венед воротит голову по сторонам, по лбу скользит соленая струйка. В голове молотом бьет строгий голос воеводы.

Йошту опять повезло – недалеко ползет вниз по дороге крытый фургон кукольника – того самого, с площади. Йошт со всего маху влетает внутрь фургона, под ногой что-то с треском лопнуло. Венед вжал голову в плечи, старается не дышать, всматривается в темноту. Вроде никого.

– Ну погоди, сволота!.. – услышал Йошт гневный вскрик. – На глаза попадешься – пожалеешь, что родился!

Дорога пошла вниз, колеса скрипят, легонько подпрыгивают на камешках.

Рыжеволосый венед прильнул к грубой материи фургонного навеса, осторожно отодвигает край, сквозь крохотную щель глаза жадно вонзаются вдаль. Точно – никого.

– Уф! Пронесло… – облегченно выдохнул беглец, пальцы размазывают по лбу капельки пота.

Вдруг из переулка выныривают два высоченных стража, с усилием за шкирку тащат двоих – один длинный и худой как жердь, другой с большим уродливым рубцом во всю щеку.

Долговязый упирается ногами, его волокут за шкирку, орет похабщину и огрызается, тут же получает пинок. Паренек со шрамом не сопротивляется, идет смирно, угрюмо смотрит под ноги.

– Попались, голубчики! Вот потеха-то на сон грядущий будет. – С издевкой хихикнул про себя Йошт.

Он довольно цокнул, представляет как этих двоих поднимут вверх голыми задницами и на смех другим будут сечь наотмашь, те будут корчить рожи от боли и стыда. Но потом осекся:

– А мне с утреца… Дернул бес залезть в эти Три поля!

И с головой зарылся в пахнущем мышами и краской тряпье.

5

Острая боль ножом вонзилась в затылок – повозка споткнулась о камень. Венед, прогоняя остатки дремоты, осторожно щупает быстро набухающую шишку, кривит губы.

Фургон наклоняется вбок, поворачивает. Молодой воин из Карпени отодвинул краешек навеса, выглядывает наружу, дорога узкой колеей уползает вниз, петляет между берез, плетеных заборов, обходит стороной огороды и цветники.

Йошт в один прыжок очутился на пыльной тверди, оглядывается по сторонам. Вокруг невысокие деревянные срубы вперемешку с глинобитными избами, соломенные крыши горят оранжевым пламенем в свете заходящего солнца. За постройками тянутся огороды, яркими пятнами вспыхивают садики цветами, в глазах рябит от разноцветья. Пахнет скошенной травой и конским навозом.

На улочке пустынно, несколько полусогнутых фигур чернеют в овинах, подкидывают пуки сена коровам, другие закрывают на ночь курятники, третьи гремят ведрами, таскают воду в дом. До уха доносится повизгивание поросенка, ленивый лай одинокой собаки.

Уже темно – хоть глаз коли, а Йошт в нерешительности переминается с ноги на ногу. Обратной дорогой идти боязно, обязательно сцапают не свои, так городские, никому не понравится шастающий в ночи чужак.

Венед быстрым шагом топает по разбитой телегами тропе, она сползает вниз, исчезает в темнеющей рощице. Рыжеволосый карпенец силится вспомнить, с какой стороны городского холма бьет тот самый родник, что ведет прямо к купеческому лагерю.

Березовые стволы вперемешку с молодым дубняком молчаливо провожают венеда, с каждым шагом он ощущает вопросительные взгляды на затылке, не деревьев ли? Йошт часто оборачивается, но позади лишь утопающие во мраке безмолвные стволы да кустарник.

Тропа под ногами так и норовит убежать куда-то в сторону – то исчезает, то вновь неожиданно выпрыгивает из кустов орешника. Воздух в роще как будто загустел – хоть руками разгоняй! – однако в груди приятно щекочет, словно глотаешь морозный дух.

Тишина вокруг пугает, даже трава под ногами не шуршит.

Йошта клонит в сон, отяжелевшие ноги едва слушаются, будто к ним приковали пудовую гирю, цепляют корневища.

Венед трясет головой, пару раз звонко щелкнула пощечина, на мгновение в голове прояснялось, но потом вновь сонливость накатила мощной волной. Йошт с трудом сделал пару шагов и без сил рухнул в траву, земля показалась мягкой, как пуховая перина.

Перед глазами колыхнулся воздух, пошел кругами, как от брошенного в воду булыжника. Дымка перед глазами вновь дернулась, и теперь Йошт с удивлением видит родную избу, на крылечке старший брат чинит орало, рядом крутятся малолетние сестры, разлетаются во все стороны длиннющие косы. Из окошка плывет сытный дух, матушка печет пироги с клюквой.

Картинка содрогнулась, почернела, стала сворачиваться, будто кусок бересты от сильного жара. Вспыхнула бескрайняя степь, к небу столбом поднимается пыль от тысяч конских копыт, крики, гиканье, протяжно заревела походная труба.

Ей вторит еще одна, потом еще и еще… Внезапно перед глазами всплыло добродушное мужское лицо. Отец? Йошт глядит на кивающее лицо, оно сдержанно улыбнулось, подмигивает.

Впереди шагают ровным строем воины. Бесконечной колонной тянутся вперед, туда, где кружатся в дикой пляске кони, ослепительно ярко взрываются всполохи огня, к небу тугими жгутами поднимается жирный дым.

Йошт сбросил оцепенение и бросился в толпу. Распихивает впереди идущих солдат, те молчат, даже не смотрят в его сторону, лица пугающе спокойные. Они лишь двигаются вперед, в руках копья, густо покрытые выщербинами и сколами мечи, боевые топоры. Йошт кричит, срывает глотку, зовет отца, но тот как сквозь землю провалился. Он в бессилии дергает кого-то за рукав, но тот лишь невидящим взором смотрит вперед. Воздух пошел рябью, почернел.

Йошт открыл глаза, резко хватанул воздуха. Сердце очумело бьется о ребра, холодная струйка скользит по виску. Перед глазами все еще стоит улыбающееся отцовское лицо и этот строй солдат, упрямо шагающий вперед, в темноту, иногда вспыхивающую ослепительными вспышками.

«Неужто отец попал в пекельное царство?» – как вихрь пронеслось в голове венеда. И теперь Чернобог огромной палкой вращает по кругу, выжигает его кости, мучает, отбирает самое лучшее, что осталось у папаши.

Во рту пересохло. Йошт облизнул сухие губы, приподнялся на локтях, глаза пробежались по поляне.

Тихо. Йошт глубоко вздохнул, ночная свежесть бодрит. Он смотрит на черное небо, рисует замысловатые фигурки от звезды к звезде. Голова вновь приятно отяжелела, глаза сомкнулись.

Венед брезгливо поморщился – что-то мокрое и теплое слюнявит щеку. Йошт, не открывая глаз, недовольно отмахнулся, что-то взвизгнуло, но вскоре щеку Йошта опять упорно мусолят. Он выругался, подскочил, кулаки наготове.

Глаза привыкают к темноте, перед ним стоит огромный лохматый пес, язык лопатой, часто дышит. На морде, похожей на медвежью, ликующе горят черные пуговки глаз, псина радостно поскуливает, машет из стороны в сторону обрубком хвоста.

– Ого! Ты чей такой? Я таких раньше не видел, – произнес Йошт, кулаки сами собой разжались, губы растянулись в улыбке.

Пес взвизгнул и прыгнул на венеда, повалил на траву. Йошт опешил от такой прыти исполинского зверя, испуганно выставляет руки вперед, пытается оттолкнуть обезумевшее животное. Венед пытается кричать, звать на помощь, но от страха язык онемел. Паренек уже чувствует, как мощные челюсти с клацаньем смыкаются на его шее…

Йошт зажмурил глаза, подавился, стал отплевываться. Чудовище старательно вылизывает лицо, радостно визжит, язык-лопата шлепает по лбу, щекам, глазам.

Венед наконец вырвался из объятий дурной собаки, отползает в сторонку, морщится, с отвращением смахивает с лица густую собачью слюну. Пес приблизился, тихонько поскуливает, тычется мордой Йошту в грудь, глазки жалостливо смотрят на него, как будто просят: «Погладь! Почеши за ушком!»

Йошт робко поглаживает псину, кисть утопает в шелковистой шерсти, от собаки пахнет чем-то домашним, теплым.

– Заблудился, наверное…

– Это мой! – рядом раздался бархатистый голос. Йошт вздрогнул. Из-за спины огромной псины вышел низкорослый старичок. – Убег, проказник. Резвиться любит, зверье по кустам гоняет. Хорош?

– Ты кто? – спрашивает Йошт, глаза, пообвыкнув к темноте, с живым интересом разглядывают старичка с головы до пят. Низенький, Йошту едва по пояс, аккуратная белая борода, на голове блестит лысина, на макушке – будто островок – клок седых волос, свисает до плеч.

– Старик, разве не видно, – приветливо отвечает он. – А это мой дом.

– Отшельник, что ль?

– Скорее странствующий затворник. Живу среди деревьев и кустов, к людям выхожу редко. Они ко мне сами приходят. – Старик-затворник пронзительно посмотрел венеду в глаза. – Ишь ты, новое лицо! Я тебя здесь никогда не видел, – услышал Йошт мягкий басистый голос, избегая буравящего взгляда старика.

– Я… издалека. Из Карпени, Йоштом зовут.

– Йошт, значится… Карпень… Хех, страна кипучих ручьев, высоких гор и непролазных чащ… Доводилось бывать, – задумчиво кивает седой странник, потом опомнился, добавляет: – Ну что ж, милости прошу, гостем будешь.

Старец тяжело опустился на траву, кряхтит, зад приминает траву, не может нащупать место поудобнее. Йошт устроился рядом, взгляд продолжает рассматривать фигуру старца.

– Старость… – виновато разводит руками лесной житель.

– Какой же вы старый? Вон мышцы какие, воеводы позавидуют.

Венед не льстит – простая льняная рубаха едва по швам не расходится от упругих мускулов, разлохмаченные кисточки свисают с широкого желтого пояса, рядом пристроилась чаша в виде турьего рога. Старик сильно напоминает богатыря, только миниатюрного.

– Перестань! – он отмахнулся. – Мне лет ого-го!

– Гм, это сколько?

– Треполь – мой ровесник.

– Такой молодой? А я думал, ему больше…

– Ему тысячи лет.

– Ого! Разве столько живут?

– Некоторые и побольше моего. Я на покой пока не собираюсь, а сколько лет впереди – мне неведомо… Это от людей зависит.

– Как это?

– Понимаешь, раньше ко мне часто хаживали и волхвы, и князья, и простой люд. – Неуверенно отвечает старец, смотрит куда-то под ноги. – Но сейчас больше травников встречаю. Наверное, и они скоро перестанут ко мне заглядывать – град бойко торгует, богатеет, ни к чему становится святая роща, а она без людей умрет. Тогда загибну и я…

Старец задумчиво смотрит ввысь, поглаживает бороду. Потом резко повернулся к Йошту.

– Что-то я щебечу, аки соловей, совсем позабыл, что гостя накормить – первейшее дело! – Старик игриво подмигнул. – Отведаешь чего?

Йошт вдруг вспомнил, что страшно хочет есть, живот свело до рези в боку.

– Не откажусь…

Старец долго роется в кармане штанов, тяжело посапывает, наконец что-то достает. Йошт с удивлением разглядывает в протянутой ладони крохотный берестяной кулек. Йошт осторожно принял из рук старика малютку, но тут же выронил – кулек оказался немыслимо тяжелым. Он упал, чвыркнул, содрогнулся и стал раскрываться, будто половозрелый цветок.

Венед вскинул брови, оторопело рассматривает, как берестяная кроха разрастается до размера огромной скатерти, а на ней уже готовые кушанья. От яств разбегаются глаза: глубокие миски гречневой каши с мясом, запеченные рыбины, заливной язык, горка сладкой репы в масле, корзинки с овощами и фруктами, грибы в сметане. И много пустых тарелок.

– Перестарался малость… – задумчиво произносит старик, потом оживился, щелкнул пальцем: – Исправим!

Он хлопнул в ладоши и со скатерки исчезли лишние миски, чаши, зато выросли глиняные кувшины, внутри играет белый напиток.

– Это сурья, она вкусная. – Старик отпил глоток, довольно крякнул: – Уф! Бодрит!

Йошт подхватил кувшин, нюхает, жадно приложился. Кисло-сладкое питье щемящей волной прокатилось по телу. Венед оторвался от сосуда, зажмурился от удовольствия, отпил еще.

– Эй, много-то не пей на пустое брюхо! Быстро захмелеешь.

Йошт отставил кувшин в сторону. В нос ударил мясной дух, сладковатый аромат гречихи, во рту скопилась слюна, едва не капает на землю, живот негодующе рычит.

– Угощайся. – Старик приглашающе протягивает руку к самобраному столу.

Но венед почему-то сидит, старик ловит вопросительные взгляды.

– Чего-то не хватает? – спросил старец, рассеянно хлопает густыми ресницами. – Ах да! Кто ж в темноте вкушает!

Он быстро достал из другого кармашка ивовую палочку, подмигнул, бросил на траву. На палочке вспыхнули, забегали крохотные огоньки, они растут, сливаются в единое пламя, Йошт зажмурился от яркого света, отстраняется.

– Жарковато… Так и рощу спалить недолго! – Старец протягивает ладонь к огню, горячие языки касаются кожи, содрогаются, пламя пошло на убыль, превратилось в небольшой костер. – Ну вот. Другое дело!

Он улыбнулся, посмотрел на Йошта, но венед по-прежнему сидит, смотрит грустными глазами.

– Не то?

Старик непонимающе чешет затылок, шлепает губами, внезапно хлопнул себя по лбу, вновь щелкнули пальцы. На скатерти тут же появилась целая гора всевозможных ложек – медные, деревянные, серебряные. Брови венеда невольно поползли вверх – у всех ручки плавно переходят в лебедей, жаворонков, голубей и еще каких-то совсем причудливых птиц.

– Я ж забыл, что теперь ими орудуют. А раньше как-то руками обходились…

Йошт поначалу ест робко, отщипывает кусочки от теплого хлеба, потом подхватил миску с кашей, деревянную ложку и стал сгребать с краев наваристую с мясом гречиху, миска горячая, каша обжигает рот, Йошт вкусно жует. Старик довольно смотрит на карпенского паренька, кивает.

Совсем рядом громко треснула ветка, зашелестели кусты, округу огласил протяжный вой невиданного зверя, хрюканье и чавканье. Лохматый пес зарычал.

Йошт таращит глаза в темноту, с раскрытого рта валится каша. Из примыкающих к полянке берез и молодого дубняка вспыхнули разноцветные глаза, немигающим взором следят за Йоштом.

– Опять расшалились, – недовольно произнес старец, помогает гостю откашляться. Сдвинул брови, крикнул сердито: – Кыш отсюда! Гостя спугнете! Вон, уже трясется как осиновый лист на ветру.

Глаза один за одним стали гаснуть, хрюканье и чавканье прекратились.

Йошт перевел дух, с интересом рассматривает старичка. Лицо у него веселое, светится задором как у ребенка.

– А вас как кличут?

– Разве не сказал? – удивился старик, скребет лысину. – Старею, старею… Люди меня Кродо зовут. Эй, ты чего рот раззявил? Смотри, муху проглотишь. Богов, что ль, никогда не видел?

Венед с трудом протолкнул кусок в горло.

– Не-а…

– Ну дела!.. Раньше мы вообще среди людей ходили, иные настолько часто, что потом смотрят на ребятню и удивляются: «Что-то больно на меня похож». Помню одного такого – здоровенный детина, сызмальства бродил по лесам, бил зверя разного, первый в округе охотник! Но потом все больше к людям, к людям. Эх! – махнул рукой Кродо, лоб рассекли морщины. Добавляет немного грустно: – Радегастом кличут. Может, слышал?

– Раде…гаст? Охотник? – шепотом переспросил Йошт, глаза вытаращил. – Так ему же разбойники поклоняются! В наших краях его чтят. А я и не знал, что он… сын божий.

– Угу, – кивает бог. – Самый любимый, младшенький…

Венед опять закашлялся, репа не в то горло угодила.

– Силы недюжинной, Бера, то есть медведя, как кутенка, одной левой! – продолжает мечтательно Кродо, услужливо хлопает Йошта по спине. – Ему бы дружины водить царские, а он все по лесам да морям – водит за собой рвань всякую, разбоем промышляет. Дурень!

Старец тяжело вздыхает, смотрит на Йошта.

– Постой, никак и ты в разбойнички подался?

Йошт отрицательно покачал головой, никак не может отдышаться.

– Эт хорошо. Отбирать чужое – последнее дело. А чего у тебя сапоги военные, ратник, что ли? Хотя худоват для воя…

– Я с купцом.

– Это тот самый, что внизу лагерем встал? Тогда понятно, охранничек, значит. Ну и времечко – мельчает дружина, ох, мельчает… Тьфу!

Венед смутился, отложил в сторону надкусанное яблоко.

– Да ты не обращай на меня внимания. Это так, старческое. Ты ешь-ешь!

Вдруг в кустах опять зашелестело, гукнуло.

– Вот негодники. Скучно им! – весело оправдывается Кродо.

Но Йошту спрашивать «кому?» что-то не захотелось. И так спина и руки пошли гусиной кожей.

Старик и без вопроса перечисляет, кивает в беспокойную темноту.

– Это духи леса, лешие там всякие, окоемы, прокуды, лизуны… Мгновение!

Старец вновь что-то ищет в бездонных карманах.

– Куда же я ее? Ага! Вот она…

Кродо протягивает руку венеду, на ладони деревянная дудочка. – Это жалейка. Я им сыграю – они и утихнут.

Воздух содрогнулся, пошел волнами. Чарующая мелодия бьет фонтаном, струится, будто прохладный ручей в выжженной солнцем степи. Звуки на мгновение зависают в воздухе, потом сбиваются вместе, ярым вихрем проносятся по опушке, заставляют дышать чаще, а сердце биться сильнее.

Йошт с интересом рассматривает жалейку, маленькие пальчики старичка проворно бегают по дырочкам. Человек так не сможет, старик не врет, точно – бог!

Поначалу робко, потом с каждым шагом смелее на полянку вышли три девушки, подходят к костру. Языки пламени пляшут на голых телах, у всех золотистые волосы безудержным водопадом ниспадают до дразнящих формами бедер.

Молодки звонко смеются, кружатся в танце. Йошт раскрыл рот от удивления.

– Кто… кто это, дядя Кродо? – Венед дергает за рукав старца, трясущейся от страха рукой указывает на танцующих возле костра девушек.

Жалейка умолкла.

– Ночницы, – спокойно поясняет старец, с любопытством рассматривает молодух. Те игриво хихикают, кружатся, ослепительные локоны взлетают высоко вверх, оставляя тело неприкрытым. – Вот проказницы!

– Но… ночницы? – Йошт нервно сглотнул, от лица отхлынула кровь. – Но они же…

– Неужели страшные? – опередил вопрос Кродо, косится на рыжеволосого карпенца, у того губы от страха белее мела, а сам трясется мелкой дрожью. – Вон они какие – лепота! А ты боишься.

– Их… их все… все боятся, – с трудом выдавил Йошт, от ужаса зуб на зуб не попадает. – Обереги супротив них делают, заговоры творят…

Старик звонко рассмеялся.

– А чего их бояться? Они – создания мирные, ну почти мирные… Про них много чего рассказывают, в основном вымысел – зла понапрасну не творят. Главное – сильно не злить, в гневе ох как страшны!..

– А что они делают здесь?

– Как что? Разве не видишь – танцуют. Молодая луна – их время, они всегда под ней танцуют, выходят кто из леса, кто из речки или озера. Веселятся.

Существа тихонько перешептываются, посмеиваются, хороводят вокруг костра. Кродо улыбается, кивает в ритм танца.

– А вы давно… умеете? – робко спрашивает Йошт, ночницы почему-то вскрикнули, загудели.

– Умеете? Что именно? – не понял вопроса бог. Йошт кивнул в сторону жалейки. – Ах вот ты про что! Уже и не помню… может быть и давно?..

– А учиться долго?

– Хочешь играть? Лепо, лепо… Это не трудно.

– А вы покажите как? – с надеждой спросил Йошт, но тут же осекся – молодухи перестали кружиться, шипят по-змеиному, лица почернели, глаза злобные, сверлят венеда.

– Чего это они, – бормочет он испуганно, отодвигается подальше, жмется к богу.

– Дурят! – отмахнулся Кродо. – Ты ко мне на «вы», а им чудится.

Йошт недоуменно смотрит на него.

– «Вы» это как Вый, – продолжает бог, вновь послышалось шипение, клацнули зубы, Кродо вскрикнул. – Ну-ка цыц!

– Это который… из пекельного царства?

– Он самый. Он же Вий, а им мерещится, что ты к нему обращаешься, призываешь, что вообще-то недалеко от истины… Лучше на «ты», Йошт. С богами старайся и всегда только на «ты», иначе не поймут.