На руинах Мальрока Каменистый Артем

Глава 6

«По тундре, по железной дороге…»

Так уж сложилось, что в местной географии я разбирался слабо. Политическая или топографическая карты на глаза как-то не попадались, а те филькины грамоты, что попадались, представление о мире давали менее чем нулевое. Даже название королевства, к границе которого я через ад провел столько местных горемык, узнал лишь сейчас – от герцога Шабена. Хотя в плюс себе могу поставить заочное знакомство с королем, его порядковый номер я знал – восьмой, а имя – Кенгуд. Мы с ним почти ровня, ведь я девятый. Правда, аристократических кровей не имею, но это пока. В отдаленной перспективе маячит графский титул. С ним, правда, не все так просто, подозреваю, что дожить до его получения будет несколько сложнее, чем станцевать медленный танец с поднятым из берлоги медведем-людоедом.

Итак, государство, в которое я попал, называется Ортар. Судя по некоторым обмолвкам, размеры его не слишком велики, и где-то не так далеко, точно не известно где, находится могущественный сосед – некая империя. Естественно, как и полагается империям в стадии экспансии, сосед является воплощением чистого зла, оттуда в Ортар проникают разнообразные козни, инквизиторы и кишечные паразиты. А сделать против этого ничего не могут из-за несопоставимости весовых категорий. Остается узнать, почему этот сосед при всем своем злобном могуществе до сих пор не подмял маленькое, но гордое королевство под себя?

Да ходить мне на большую политику по-большому, о себе надо думать! Позади меня задница, впереди то же самое, но, кто знает, вдруг имеются варианты посветлее? Может, забыть про это Межгорье и резко поменять маршрут? Погони за нами не заметно, да и вообще здесь не слишком многолюдно, лишь одиночные телеги крестьянские да редкие всадники, столь же одиночные.

Перед рассветом, покидая город, в последний раз толпу увидел у ворот, где собралось не меньше трех десятков солдат. Злые, крикливые, возбужденные. Их бы всех на южную границу, с нечистью рубиться, а они, сволочи и негодяи, караулят некоего стража и еретика. На нас они даже не взглянули, зачем таращиться на парочку ничем не примечательных солдат герцога?

Шабен, я так понимаю, лицо уважаемое, взаправдашний герцог. С магистром ордена полуденных связь поддерживает, королеву… с королевой дружит великой и чистой дружбой. Заглядывать под шлемы его людям было бы крайне неучтиво, а то и чревато. Они и не заглядывали. Наивные доверчивые пейзане, как легко вас обмануть! Конечно, окажись там карающие, все могло обернуться иначе, но их не было. Возможно, драят щетками своего комиссара, в чем он остро нуждается.

Как и мы – баньку-то герцог нам так и не истопил…

Дальше было скучно. Мы, время от времени меняя коней, быстро двигались навстречу восходящему солнцу, то и дело поглядывая назад в ожидании погони. Епископ при этом негромко молился, вероятно, каясь в ночных грехах, а я с любопытством осматривал окрестности.

Оглядывать, если честно, было почти нечего – местность стандартно-скучная. Леса, полоски крестьянских полей, речушки и ручьи с деревянными мостами или просто бродами, деревеньки вдалеке, изредка замки на холмах. Леса обычные, на вид ничуть не отличающиеся от родных – земных. Разве что не испорчены еще цивилизацией, как и все остальное: ни просек, ни линий электропередачи, ни мусора пластикового, ни плакатов, запрещающих разведение костров. Про поля сказать ничего не могу – в сельском хозяйстве я разбираюсь немногим лучше, чем в египетской грамматике. Деревеньки напоминали те, что видел на побережье, с одной важной разницей – здесь не ставили частоколы. Даже заборов не видать. Странно видеть абсолютно беззащитные селения. Замки тоже не впечатляли – обычно это или одинокий большой дом, или группа домов, обнесенных изгородью, ничуть не похожей на крепостную стену. Заметно, что местность не слишком прессовали внешние и внутренние враги. Хотя, возможно, возводить укрепления запрещала власть, стремясь облегчить себе контроль над подданными. В моем мире по крайней мере такое практиковалось во все времена.

Ни застав, ни башен каменных, ни мостов подъемных – испохабленная тележными колесами грунтовка. Скачи куда хочешь, никто не спросит: «С какой целью?» Или стража и патрули здесь редки, или епископ умело выбрал дорогу.

Хотя вру – вопросы нам задавали. Лишь однажды. На перекрестке с таким же унылым «шоссе» повстречался трактир. Здесь мы дали отдых лошадям, да и себе, заказав яичницу с пивом. Яичница была просто королевская: земному Дану и половину порции не осилить, но я прикончил с легкостью. Пиво порадовало меньше – не слишком холодное (мягко говоря) и кислятиной отдавало. Зеленый, попробовав, скривился и, с трудом пересиливая отвращение, сделал пару глотков. Аристократ пернатый – вино ему дорогое подавай, а не пойло плебейское. Разбаловала его королева. Я вот человек простой, не голубых кровей, не пристало вчерашнему заключенному носом крутить, поэтому выдул, не поморщившись.

Пока набивали желудки, трактирщик поинтересовался, куда мы, собственно, направляемся. Епископ, не переставая жевать, пробурчал в ответ нечто совсем непонятное, а хозяин заведения, уточнив, не собираемся ли мы здесь оставаться до ужина или даже заночевать, оставил нас в покое.

Но даже этот безобидный интерес сильно насторожил, и мы поспешили продолжить путь. Сомнительно, что нарвались на шпиона карающих, но не в этом дело. Трактирщик нас запомнил хорошо и, если спросят, опишет с подробностями. Да и как не запомнить, если мы были его единственными клиентами на тот момент? Пара подозрительных верзил, хорошо одетых, но вот попахивает от них вовсе не изысканными духами. Вооружены до зубов, но ни гербов, ни опознавательных цветных тряпок, сигнализирующих о причастности к свите какого-либо аристократа, не имеется. При этом расплатились золотой монетой – в кошельке, врученном Шабеном, других не оказалось.

Хозяин трактира сдачу полчаса собирал, и я бы на его месте таких любопытных гостей на всю оставшуюся жизнь запомнил.

Епископ, оборвав молитву, громко предложил:

– Дан, не лучше ли нам сменить дорогу?

– Вы здесь чего-то опасаетесь?

– Трактирщик нас хорошо разглядел, и слуга его тоже. Крестьян навстречу немало попадается, гонцов и просто бродяг – глазастые среди такой публики нередко встречаются. Если за нами есть погоня, по следу пойдут легко, мы ведь его не путаем.

– Герцог объяснил, что по этой дороге мы можем добраться до Шниры за неделю с небольшим, если не станем жалеть лошадей. А если сможем их менять, то еще быстрее.

– Да, он прав. Но скажите откровенно, вы ему полностью доверяете?

– Я никому не доверяю, в том числе и себе.

– Похвально. У аристократов, тем более такого уровня, белое не обязательно белое – интриги у них сложные и многоходовые. Став винтиком в подобной интриге, можно до самого конца об этом не догадываться и очнуться лишь на виселице. Не думайте, что статус стража вас защитит, ведь от карающих он не спас. Нет у вашего ордена серьезного влияния. Уважают вас, это да, но на одном уважении не выжить. Представим даже, что он был с вами искренен. Но давайте вспомним, что у карающих есть плохая привычка: повсюду иметь свои глаза и уши. Вы уверены, что они не узнают о цели нашего пути или хотя бы направлении? Да, в Межгорье, возможно, сунуться побояться, но вот перехватить нас по пути…

– У нас хорошие лошади.

– Это не поможет против грамотной и хорошо организованной погони. Отряд в двадцать всадников карающие собрать могут легко и быстро. У каждого будет пара заводных лошадей. Первый рывок делают, загнав по коню. Далее загоняют по второму. Вторые кони долго не протянут, хоть и налегке шли, но вороны по пути будут забирать лучших коней в деревнях и замках. Хозяева не посмеют спорить, а если посмеют, то разбираться останутся один-два инквизитора, а остальные безостановочно продолжат погоню. Что позволено им, то не позволено нам. Даже получив отрыв на сутки, увидим их на третий-четвертый день.

– Конфидус, вы нагнетаете страсти. Загнать десятки дорогих лошадей – даже для карающих траты слишком уж серьезные. И ради чего? Ради призрачной надежды догнать нас? Я бы на их месте жилы не стал рвать, мы не такие уж важные персоны.

– Вы молоды и наивны… Дан, им очень сильно нужно вас убить. Если вас не станет, вряд ли дело дойдет до конфликта между карающими и полуденными. Даже не конфликт страшен, а потеря репутации – карающим не нужна слава палачей полуденных. Народ их не поймет. Получается, что церковь, выставляя себя главным борцом со злом, уничтожает злейших врагов Тьмы, чья репутация складывалась веками – куда там карающим до вас… Так что Хорек пытал вас без высшего дозволения, он просто никак не мог успеть получить разрешение на такое из империи. Значит, действовал сам. Пройди все удачно – хвала ему. Но не прошло – хвалы теперь точно не будет, а будет ему много нехорошего, если дело дойдет до конфликта с оглаской. Руководство карающих может попросту принести его в жертву, представив дело так, что он преступник, нарушивший законы их ордена. Так что Хорек любыми средствами постарается не допустить даже возможности такого конфликта. Ему нужна ваша жизнь. Но и это не все: он оскорблен тем, что мы с ним сделали. Он унижен. До смерти теперь все будут перешептываться за спиной: «Это тот самый Цавус, что по вонючей канаве от иридианина убегал с мордой избитой? Да-да! От иридианина! Они ведь противники насилия человека над человеком, а Цавус вот убегал. Ой! Да что вы такое говорите?! Выходит, он жалкий трусишка?!» И еще я прихватил у него кое-какие записи и переписку с империей – изучу подробнее. Там масса интересного… Подозреваю, он горит желанием эти записи вернуть. Дан, как думаете, станет он жалеть лошадей?

– Я бы на его месте жалеть не стал.

– Вот и я про то же. Церковь богата – такие траты позволить может. А он здесь главный карающий – как прикажет, так и будет. Опасно нам на этой дороге держаться. В городе сейчас инквизиторы всех на уши ставят, пытаясь след найти. Думаю, найдут, и это только вопрос времени.

– Конфидус, я не знаю эти места. Вам решать, куда сворачивать и когда. Согласен, что оставаться на этой дороге опасно. Не хочется терять время, но еще меньше хочется попасться.

– Насчет времени – есть возможность его не потерять, но и на дороге не остаться.

– Не понял?

– Сколько золотых вам выделил герцог?

– Не считал, на вид монет пятьдесят-сто.

– Это хорошо. Дан, чуть дальше и южнее река Таша большой изгиб делает. Почти к дороге в том месте подходит. Она не слишком широка, да и глубиной не выдалась, но серьезные лодки до этого изгиба поднимаются, если пора не сухая. Ниже она впадает в Ибру, или, как ее бакайцы называют, Иче, поблизости от устья Шниры. Где-то между их устьями крепость стоит, да и выше по Шнире их полно – граница ведь. По большой воде к ним корабли ходят, по малой – лодки. Корабль мы вряд ли осилим, да и нет их на Таше в такую пору, но простой струг нанять или даже купить сможем. Возьмем овес для лошадей и пойдем по течению. Для начала, думаю, сумеем уговорить ватагу опытных мужиков в команду и оставим их уже внизу, в крепости. А дальше посуху выберемся к проходу в Межгорье – там всего ничего будет. Я, правда, не бывал в тех местах, но, думаю, не заблудимся, просто будем придерживаться правого берега Шниры и выйдем куда надо. Уж крепость-то на ней найти должны. Лодкой идти, конечно, не очень быстро, но это только так кажется – течение сильное помогает и остановок делать не надо, разве что на ночь. А верхом так не получится. Если все будет хорошо, вряд ли время потеряем.

– Думаете, карающие не догадаются о нашем маневре?

– Догадаться могут. Но пока догадаются, мы уже далеко будем. Не думаю, что смогут догнать посуху – не слышал я, чтобы вдоль Таши дороги хорошие имелись: после мора там все позарастало. А по воде уже не догонят – лодки не лошади и загнать их не получится. Даже если гребцов лучших наберут, не особо поможет – на узкой неглубокой реке скорость во вред идет: мели, завалы, камни подводные. Стоит поторопиться, и потом вдесятеро больше времени потратишь на освобождение лодки. Вряд ли догнать сумеют. Разве что чернокнижием каким-то мысли наши выведают и сразу погоню развернут куда надо.

– Хорошо, уговорили. Где там ваша река?

Мужик высморкался, небрежно смахнул с бороды приклеившуюся соплю, почесал затылок, покосился в сторону реки. Там, наполовину высунувшись на грязный песок берега, темнела туша крохотного суденышка, или, как его назвал епископ, малого струга. Чуть ниже виднелись еще два, но они нас не интересовали – на них не было стойл для лошадей, а для нас это важно: еще неизвестно, сможем ли мы купить других на границе. Оборудовать стойла дело недолгое, но терять время нежелательно. А на этой посудинке все есть – она только что вернулась, отвезя на границу баронского сынка с малой свитой, лишние усовершенствования разобрать не успели.

Вот и набивает цену, гад бородатый, догадался, что деваться нам некуда. Странный только: за плату везти нас к границе отказался, мотивируя это тем, что только что оттуда вернулся. Зато продать посудину в принципе согласен, как и согласен уже на нашей лодке сходить по тому же маршруту. Где здесь логика?! Или я чего-то в лодочном бизнесе недопонимаю…

– Шестьдесят четыре, – чуть растерянно заявил мужик, очевидно сам охреневая от своей наглости.

– Да новый струг не стоит больше полусотни, а твой такой же молодой, как бордельная мамочка, – возмутился епископ. – Сорок две, и хватит – за него в базарный день и двадцати не дадут. Доски рассохлись, мачта болтается, как срам стариковский, под ногами вода хлюпает и рыбой весь провонялся.

– А вот не надо наговаривать! – вознегодовал мужик. – Проконопачено по весне на совесть все; на мачте просто оттяжки ослаблены, чтобы на стоянке попусту не обтрепывались; вода под ногами оттого, что ливень здесь позавчера был такой сильный, что у Парна бочку со двора потоком унесло. Так и не нашли, бочку-то… Рыбой воняет, потому что жиром рыбьим доски вчера промазали, нагревая перед тем, – от жучка водного спасение лучшее. На воду спустить – вонь мигом выветрится. А струг мне и самому нужен, так что шестьдесят три.

Ну просто чудесно – они собрались до вечера торговаться. Придется вмешаться.

– Слышишь, ты! Еврей южных морей! Вот тебе сорок пять и попытайся не помереть от радости. А если тебе это корыто так сильно дорого, то можешь сам на него погрузиться с помощниками и сплавиться с нами, как и предлагали. А там, на границе, получишь лодку назад. Но за это сам о припасах посуетись – для людей и лошадей. Причем быстро – мы очень торопимся. Баню нам организуй быстро тоже. И еще. Когда мы лодку вернем, ты возвратишь тридцать монет. Так что не пропадет твой «Титаник». Все понял или как?

Посмотрев мне в глаза, лодочник, видимо, прочитал в них полную безнадежность перспектив дальнейшего торга, но все же робко вякнул:

– Двадцать верну.

– Договорились, – спорить не стал и я, так как это могло продолжаться бесконечно.

– Ох, не знаю, что и делать! Где я команду наберу так быстро? Ребятки Вота-старого пьяные до полного неприличия – кто знает, по каким кабакам их теперь собирать: село у нас большое, а то и в городок подались. Макриновы отродья вороваты, да и тоже поди их найди быстро…

– Да хоть рожай – некогда нам ждать. Шевелись, если хочешь получить свои деньги.

Кивнув, мужик, неловко припадая на левую ногу, направился за ближайший угол. Проводив его взглядом, я обратился к епископу:

– Как думаете – надежный?

– А кто его знает… Но раз до границы ходил уже, то довезти сможет. Нам искать другого некогда, а у этого на лодку хоть сейчас можно лошадей заводить. Кони у нас хорошие – жалко бросать. Дан, а что такое «еврей»? И «Титаник»?

Помощников лодочник нашел – целых три штуки. Причем двое из них затащили третьего на борт волоком – самостоятельно он передвигаться не мог по причине состояния, в науке называемого «анабиоз». Запах, исходивший от него, не оставлял простора для домыслов о причинах паралича всех систем организма – дух ядреной сивухи был столь могуч, что даже Зеленый, проснувшись, демонстративно расчихался и ласково обозвал алкаша уродом.

Оставив занемогшего коллегу валяться у борта, пара мужиков молча и деловито принялись подготавливать струг к плаванию. Завели в стойла лошадей, загрузили какие-то мешки и бочонки, натянули обвисшие пеньковые канаты. Появившийся лодочник обеспокоенно сообщил нам, что больше достойных помощников найти не удалось. Покосившись на храпящее тело (и это называется «достойный»?), я предложил восполнить некомплект экипажа недостойными, на что хозяин отреагировал отрицательно. Он был готов в одиночестве вести свой «Титаник» к границе, лишь бы не брать кого попало.

Далее пожаловал какой-то мрачный дед с упряжкой быков – эта немудреная тягловая сила легко стащила струг на воду. Лодочник о чем-то пошептался с погонщиком скотины и дал «добро» на отчаливание.

Уже через пару минут я понял, почему его так напрягала малочисленность экипажа. Сам бородач встал на корме, ворочая рукоять огромного рулевого весла, а пара молчаливых помощников не успевала работать шестами, отталкиваясь от постоянно возникающих мелей, затопленных деревьев, валунов и прочих препятствий, на которые нас норовило выбросить течение. Скорость не столь уж велика, но при таком весе инерция у суденышка приличная – дно вряд ли пробьем, но засесть можно серьезно.

Не знаю, сколько бородач пообещал этим ребяткам, но деньги эти они озером пота и кровавыми мозолями отработают.

Деревня скрылась за поворотом русла. Обернувшись, Конфидус устало улыбнулся:

– Дан, а мы ведь, наверное, попадем в Межгорье еще быстрее, чем по тракту.

Лишь бы не накаркал…

Развалившись на ложе из пары седел и плаща, я лениво наблюдал, как мимо проносятся крутые берега реки чужого мира. Впервые за долгий срок выпала возможность ничего не делать и ни о чем не беспокоиться. За меня сейчас работают другие – ворочают веслами и толстыми шестами. Никто не готовится выпрыгнуть из-за угла с кинжалом; зомбированных медведей и прочей несимпатичной нечисти в этих краях тоже не водится. Возможно, ребятки Цавуса уже мчатся по нашим следам, но пока они их распутают, пока поймут, что мы сменили скакунов на яхту, пока…

Не догонят они нас без вертолета…

Можно просто лежать, ничего не делать, блаженствовать. И заодно приводить расшатанную нервную систему в порядок, систематизируя полученные знания и восполняя пробелы новой информацией. Откуда ее получать? Да хотя бы от Рина – того самого хромоногого лодочника. Он оказался не только жадным, но и болтливым – достаточно грамотно намекнуть, и он выдаст полную справку по любому интересующему вопросу с кучей сопутствующей информации. Мужик достаточно неглупый – просто неотесанный.

Одно плохо – любопытный слишком. Всю дорогу пытается выведать, кто мы такие и по какой причине нас понесло в такую даль, да еще столь срочно. При этом не интересуется целью нашей поездки. Хотя глупо интересоваться: у людей вроде нас цель на границе лишь одна может быть – убивать и умирать. Солдаты там нужны постоянно, и никому не интересно, по какой причине человек прибыл в это опасное место. С пограничья выдачи нет: что бы ты ни совершил в цивилизованных землях – назад, на расправу, тебя вряд ли отдадут. Единственные, у кого могут быть неприятности, так это замазанные Тьмой или хотя бы подозреваемые в этом. Так что права у карающих там есть, а у светского суда уже далеко не всегда.

Вот и интересно лодочнику, что же мы такое натворили, раз готовы мчаться к границе с максимально возможной скоростью, не считаясь с расходами. Подозреваю, за счет таких вот торопыг на реке и живут – уж больно уверенно он нас ободрал.

– А вот скажите мне, господин, птица ваша, говорят, не к каждому на руки пойдет. Слышал я, они лишь стражей полуденных признают и людей, которые им помогают, а остальным могут и палец отхватить или глаз выклевать. Правда аль врут?

Зеленый лучшим другом объявит любого, кто поделится с ним спиртосодержащей жидкостью, но зачем лодочнику сокровенные тайны выдавать?

– Рин, спроси у попугая сам, мне откуда знать?

– Да я просто подумал… Нет, не подумал, что вы из стражей будете. Просто думаю, может, вы человек их доверенный. Гонец там… или еще кто. Дело, конечно, как бы не мое совсем, но интересно же. Давно к нам стражи не заглядывали. Говорят, на юге они воюют люто с погаными. А хорошо бы им сюда заглянуть: житья нам здесь нет.

– По тебе незаметно, что живешь плохо.

– Ну пока свое имею, а вот если граница падет, то бежать придется на север, бросив все нажитое добро. А у меня помимо лодки хозяйство: хутор льняной с арендаторами, коровенок две дюжины, по мелочам много чего наберется тоже. Куда это все брать, если погань придет? Солдаты даже спрашивать не станут – людей погонят прочь, а скотину под нож и сжечь, чтобы не досталась Тьме. Лишь лошадей прихватить могут позволить, если не отберут. Никто меня не ждет на севере. Вот что делать?

– Может, граница и не падет, не каркай раньше времени.

– Падет… как ей не пасть, если все к тому идет. При старом короле всех озорных парней, которых к мечу приучить легко, позабирали. Хилых и слабых сердцем домой заворачивали – не нужны такие в армии. При новом теперь всех берут, кто ни попросится. И без спроса тоже взять могут – за недоимки или за что другое. Забирают многих, а назад мало приходит – увечные да больные. Рубка нескончаемая на границе – погани все больше, а наших все меньше. И откуда только плодится такая мерзость… На нашем берегу тоже не все ладно. Мальрок обратился, и все Межгорье от него Тьмой пошло; одержимых прибавилось; огни ночами странные не раз замечали и молнии с чистого неба, а это ведь сами знаете к чему бывает. Чернокнижие уже чуть ли не в открытую. По детству, помню, – за год если одну ведьму сожгут, то много казалось, а сейчас недели без такого веселья не проходит, а только меньше их почему-то не становится. Скотины мор был по осени сильный, да и людей многих тот мор прибрал. А уж что за мор был в позапрошлом году! Ох… Из села нашего, почитай, каждого третьего забрал, и это еще хорошо – другие села подчистую вымирали, особенно те, что ниже по реке. Скоро по правому берегу такую деревню проходить будем – одни головешки чернеют. Пришли солдаты из города, сожгли трупы прямо в домах, и все – нет там больше людей. Там в замке рыцарь из ставленых жил – тоже мор не пощадил. А потом, к осени уже, пшеница на полях почернела и вся усохла. Не было в тот год вообще пшеницы в нашем краю, даже на семена пришлось с севера везти. Голода смертного, правда, тоже не было, но пояса до хребтов затягивали. Если и в этом году чернота придет, то к весне начнут дети помирать – они в первую очередь при голоде мрут. А дальше, если живы будем, бросим пшеницу – пусть уж лучше рожь. Белый хлеб, оно, конечно, всяко выгоднее и вкуснее черного, да только лучше уж черный жевать, но каждый год, а не через два на третий. Люди мрут, скотина мрет, хлеб сохнет – вот как жить прикажете?

– Тебе-то что? Лодку твою никакой мор не возьмет.

– Лодку оно, конечно, да, но детей двоих схоронил и невестку. Коров спас – в леса увел, на поляны сокровенные, а вот лошади померли. Лошадей тогда мало мерло, а у меня вот обе, да еще и жеребчик малой. А все почему? Потому что колдун у нас объявился. Пришел из города, трактир открыл свой. Место ведь у нас бойкое: тракт неподалеку проходит, дорога от него к реке ведет и еще от городка одна; струги, опять же, доходить могут по воде высокой, причем не только малые. Выгодное для трактирщика место, самое то, когда народа много вертится. Где честному купцу сделку удачную обмыть или вору пропить украденное? Известно где – в трактире. Вот и решил здесь устроиться. А зачем он нам нужен – своих полно. Сразу многим не понравился из-за этого, а дальше уже больше. Когда заметили, что после его появления все беды начались, быстро поняли, откуда это. На хуторах дальних скотина живехонька, а в селе дохнет – понятно, что неспроста. Сожгли его вместе с трактиром, да только поздно – успел напакостить.

– Ни при чем здесь трактирщик, – не выдержал я. – Село ваше торговое – сам про ярмарки говорил. Привели откуда-то на продажу корову больную, от нее и пошла зараза. А на хуторах скотина не заболела, потому что не контактировала с заболевшими коровами. Вам бы сразу, как мор пошел, поставить дозоры на дорогах и не пускать к себе ни лошадей, ни коров – тогда бы обошлось.

– Глупости вы говорите, – отмахнулся лодочник. – Все зло происходит от Тьмы, а колдуны да ведьмы ее главные слуги. На юге, кроме них, вообще уже никого не осталось – демами они там прозываются. Говорят, у них и села свои, и города, и даже король. И еще им надо девяносто девять злодеяний сделать, чтобы получить право высшего перерождения, вот и гадят повсюду. А король наш понимать такое не хочет, суды церковные ущемляет, не дает карающим очистить страну.