1185 год Можейко Игорь

В монастырях служили молебны за здравие императрицы, были помилованы и возвращены из ссылки некоторые второстепенные участники заговора.

Когда это не помогло, правитель-инок решил, что рождению внука мешают духи его врагов, погибших во время смуты двадцатилетней давности. Поэтому после консультации с покорным теперь Госиракавой был издан указ о возвращении императорского звания сосланному после смут и умершему в безвестности Сутоку, затем решено было умилостивить и дух министра Ёринаги Фудзивары, убитого самураями Тайра.

В торжественной обстановке был обнародован императорский эдикт о присвоении покойному министру второго ранга Ёринаге звания главного министра империи. После этого придворному летописцу велели отыскать могилу Ёринаги и довести эдикт до сведения его духа. Однако, когда тот приехал в деревню, возле которой двадцать лет назад стрела пресекла жизнь Ёринаги, обнаружилось, что самураи Тайра выкопали останки министра и разбросали кости вдоль дороги. Вот и пришлось придворному летописцу зачитать эдикт траве, которая росла в придорожной канаве.

Радикальные меры помогли. Молодая императрица родила младенца мужского пола.

Наступил 1180 год – ему было суждено стать поворотным в истории страны.

Трудно установить точную последовательность событий, но, вернее всего, сначала умер мудрый Сигэмори – старший сын правителя-инока. Это был единственный человек, к мнению которого прислушивался Киёмори. Сигэмори заболел после того, как съездил на богомолье в монастырь Кумано. Впоследствии японские моралисты утверждали, что в монастырь князь отправился неспроста: он молил богов даровать ему смерть, чтобы не быть свидетелем злодеяний, совершаемых его отцом. Версия более чем сомнительная, потому что за годы, прошедшие после раскрытия заговора, никакими чрезвычайными злодействами правитель-инок не отличался, а суровость характера отца и его строгость в управлении страной вряд ли могли повергнуть Сигэмори в крайнее уныние. Возможно, то было отражением ходивших в столице слухов о неладах в семействе Тайра, а может быть, благочестивая выдумка авторов, желавших доказать доверчивому читателю, что даже близкие не одобряли поступков Киёмори.

Сигэмори отказался принять знаменитого китайского врача, которого выписал отец. Мотивировал он это чисто патриотическими соображениями: «Мне не хотелось бы быть обязанным жизнью какому-то иностранцу».

Узнав о словах доблестного Сигэмори, правитель-инок прослезился и заявил: «Наша маленькая Япония – слишком тесное вместилище для столь великого духа». После этого вернулся к себе в усадьбу и больше сына не навещал.

На восьмой день болезни князь Сигэмори умер, оставив пятерых сыновей, старшим из которых был весьма популярный в японской истории Корэмори.

После смерти сына правитель отбыл в дальние вотчины, и несколько недель о нем не было слышно.

Внезапно разнеслась весть, что Киёмори Тайра возвращается в столицу во главе нескольких тысяч вооруженных солдат.

Трепетавший от страха император-инок Госиракава послал к Киёмори монаха, который был причастен к заговору, но уцелел, потому что заговорщики его не назвали.

Приехав утром в усадьбу Киёмори, монах уселся у веранды в ожидании, когда его примут. Ему пришлось просидеть целый день. Лишь поздно вечером князь Тайра принял монаха и изложил ему свои претензии к Госиракаве.

Во-первых, император-инок не соблюдал траура по Сигэмори и еще до истечения срока траура устроил праздник с музыкой. Во-вторых, отобрал у сыновей Сигэмори земли, которые были за службу подарены ему на вечные времена. В-третьих, отдал высокую должность не зятю Киёмори, как было договорено, а сыну своего канцлера Мотофусы. К тому же Киёмори напомнил об участии императора в заговоре.

Когда монах пересказал эти слова императору-иноку, тому нечего было возразить – обвинения Киёмори были справедливы.

На следующий день по распоряжению правителя-инока сорок три высокопоставленных чиновника были лишены должностей, канцлер Мотофуса сослан.

Еще через четыре дня наступил последний акт драмы. С утра самураи окружили дворец императора-инока, и разнесся слух, что они намерены сжечь заживо всех его обитателей. Госиракава сидел в тронном зале и ждал смерти.

В зал вошел Мунэмори, второй сын правителя-инока, ставший теперь наследником. Он был в латах и шлеме.

– Носилки ждут у дворца, – сказал он. – Прошу вас немедленно пройти туда.

– Но я не знаю за собой никакой вины! – попытался возразить император-инок.

– Вам ничто не грозит, – ответил Мунэмори. – Вы сейчас проследуете в загородную резиденцию. И будете там находиться, пока в государстве не наступят тишина и порядок.

Лишь один слуга да старуха-кормилица осмелились сопровождать императора-инока. Там, оторванный от всех, он проводил месяц за месяцем. Грустную картину этого заточения рисует «Повесть о доме Тайра»:

«Миновала уже половина зимы, лишь громкий посвист зимней бури в горах доносился в усадьбу да ясным светом сияла луна в заледеневшем саду. Снег плотной пеленой заносил сад, но никто не оставлял следов на белом покрове; пруд сковало льдом, исчезли птицы, прежде стаями летавшие над водой… Морозной ночью издалека чуть слышно долетал к изголовью веявший холодом стук валька да на рассвете за воротами раздавался в отдалении скрип повозок, ломавших хрустевшие под колесами льдинки. По дороге спешили путники, ступали вьючные лошади – это зрелище жизни, по-прежнему совершавшейся в бренном мире, навевало печаль на государя. Вооруженные до зубов воины днем и ночью сторожили ворота».

Той же весной 1181 года наступила очередь юного императора Такакуры. Его не спасло даже то, что он был женат на дочери правителя-инока. Тому были известны связи Такакуры с враждебными вельможами, влияние на него Госиракавы. Император Японии должен был быть абсолютно послушен дому Тайра, а этого можно достичь лишь одним – сменой императора. Ведь Антоку, сыну Такакуры, внуку Киёмори, уже исполнилось три года. Возраст достаточный, чтобы стать императором.

На Японию обрушилась новая весть: Такакура добровольно отказывается от престола в пользу своего сына. Это еще более усилило раздражение феодалов, угрюмо сидевших в своих поместьях.

Три драгоценности – священный меч, священное зеркало и священную яшму – перенесли в новый дворец, а Киёмори и его жена были провозглашены дедом и бабкой императора.

Такакуре дозволено было отправиться на богомолье и даже навестить опального отца. Отныне в Японии три императора: дед, отец и внук, но ни один из них не правит – правит Киёмори Тайра.

Чем безмернее становилась власть старого правителя-инока, тем сильнее росли ненависть к нему и готовность к сопротивлению. Процесс был необратим, какие бы жестокие кары ни обрушивал Киёмори на непокорных.

В Киото, на Третьей дороге, стоял скромный дом принца Мотихито, второго сына Госиракавы. Престол по праву должен был в свое время достаться ему, а не его младшему брату. Но Тайра никогда бы не допустили, чтобы Мотихито стал императором – он не приходился им родственником. Принц играл на флейте, занимался каллиграфией и писал стихи. Так он дожил до тридцати лет.

В тот год, когда Киёмори заставил отречься от престола Такакуру, к принцу Мотихито приехал гость – бывший вельможа третьего ранга, а ныне монах Ёримаса Минамото. Монах принялся уговаривать принца возглавить восстание против Тайра. Он сообщил, что многие вельможи только ждут сигнала, чтобы подняться против Киёмори, но у них нет знамени, нет человека императорской крови, вокруг которого можно было бы собирать войска. Ёримаса доказывал принцу, что в восточных и северных землях у врагов Тайра есть надежные замки, верные самураи.

Принц колебался, но в конце концов дал себя уговорить. И подписал манифест к вельможам и феодалам с призывом подниматься на войну против Тайра. Ёримаса отправился с манифестом на восток, где жили его родственники и друзья. Теперь у них был документ, который давал моральное право более не подчиняться правителю-иноку.

Первым делом Ёримаса отвез манифест скрывавшемуся на севере Ёритомо, старшему сыну погибшего за двадцать лет до того вождя клана Минамото. От него поехал по соседним замкам и усадьбам.

Поездка монаха из рода Минамото не прошла незамеченной. Губернатор северной области, верный вассал Тайра, дознался, что Ёримаса остановился в большом монастыре, где подстрекает к бунту монахов. Он решил разгромить заговор в зародыше, собрал тысячный отряд и бросился к монастырю. Но об этом стало известно нескольким феодалам, уже читавшим манифест, – они реагировали очень быстро: тут же отправились к монахам на помощь. И когда войско губернатора прибыло под стены буддийской обители, там уже собралось более двух тысяч защитников. После трехдневного боя губернатору пришлось отступить.

В те дни в холодном доме императора-инока Госиракавы вдруг появился целый выводок хорьков. Они носились по комнатам, громко пища. Госиракава не на шутку перепугался и послал письмо об этом главе ведомства астрологии и гаданий. В то время гадания были столь же обычны, как сегодня прогнозы погоды. И прорицателям верили так же умеренно, как синоптикам сегодня.

Верному слуге удалось ускользнуть из усадьбы и получить ответ в ведомстве. Ответ гласил: «В ближайшие три дня вы испытаете сначала радость, а потом горе».

Как утверждают современники, предсказание сбылось. Радость последовала на следующий же день: Киёмори смилостивился и разрешил императору-иноку вернуться в столицу, но не во дворец, а в дом покойной императрицы, под строгую охрану. Но тут же Госиракава узнал горестную весть: его сын, принц Мотихито, возглавил заговор против Тайра и отдан приказ о его аресте.

Принца успели предупредить, и он, переодевшись в женское платье, бежал в обитель Трех Источников. Монахи срочно вооружились, начали копать рвы и сооружать колючие изгороди вокруг монастыря. И в тот же день отправили гонцов в соседние монастыри с призывом прийти на помощь.

Но откликнулись лишь монахи одного из крупных монастырей в Наре. И, понимая, что его убежище находится слишком близко к столице, принц вместе с пришедшим ему на помощь отрядом Минамото решил укрыться в этом монастыре.

Войско Тайра догнало отряд принца у реки. Повстанцы успели перебраться на другой берег, а мост – разрушить. Пока воины Тайра переправлялись через реку, Ёримаса Минамото отрядил тридцать всадников и приказал им доставить принца в Нару. Имея в своих рядах принца, Минамото могли рассчитывать на поддержку монахов и старой знати.

Но один из самураев Тайра, увидев, что принца нет среди воинов Минамото, кинулся по дороге в Нару, и его отряд настиг Мотихито. В завязавшемся коротком бою принц был смертельно ранен стрелой, и ему тут же отрубили голову.

Семь тысяч монахов из Нары, которые выступили на помощь Мотихито, опоздали к месту последнего боя на несколько минут. Узнав о гибели принца, монахи повернули обратно.

Киёмори никогда не забывал обид. Страна замерла, в ужасе ожидая кары. И она обрушилась на обитель Трех Источников, которая дала приют принцу Мотихито.

Целый день монахи сопротивлялись войску Тайра, лишь ночью, в полной темноте, самураям удалось ворваться в монастырь и поджечь его.

Сгорело шестьсот тридцать семь строений, «славных красотой и древностью». Было уничтожено книгохранилище – более семи тысяч свитков, погибли две тысячи статуй. Многие монахи были убиты, некоторых отправили в ссылку, а настоятеля и старших монахов, как сообщается в летописи, «лишили сана и передали в руки чиновников сыскного ведомства».

У Киёмори не было оснований полагать, что мятеж был инспирирован Госиракавой, но он был уверен, что зараза шла от императорского семейства и клана Минамото, от вельмож, от монахов, окруживших Киото своими монастырями. Старому князю всюду чудились враги. К старости тираны всегда испытывают страх, и чем ближе конец их земного пути, тем более они бесчинствуют. И множат врагов – не столько для себя, сколько для потомков, которым и приходится расплачиваться за их злодеяния. История разнообразна, она никогда в точности не повторяется, но как похожи ее трагедии, словно никто и никогда не способен научиться на горьких примерах!

Киёмори никогда не любил Киото, даже свою пригородную усадьбу Рокухару, и при первой возможности уезжал в дальние поместья. Там ему, выросшему в горах, было вольготно. Громадный же Киото казался ему скопищем порока, местом, где укрываются тысячи врагов.

И тут в голове Киёмори рождается дикий замысел – перенести столицу на новое место. Вообще говоря, на Востоке это было дело обычное. Такое случалось при смене династии, при изменении торговых путей. Почти всегда в основе этого события лежали гигиенические соображения. Восточный город, разрастаясь до гигантских размеров, становится громадной клоакой, и в жаркое время нередко возникают эпидемии, а скученность ведет к страшным пожарам. Но Киёмори менее всего думал о гигиене – он уничтожал очередного врага.

Место для нового города он выбрал не случайно – это была земля Тайра. Во всех, даже самых, казалось бы, безумных начинаниях Киёмори всегда присутствовал холодный расчет. Хотят его враги или нет, отныне столица империи будет на земле Тайра, и все ее обитатели станут арендаторами Тайра.

Никто не смел перечить всевластному тирану. В считаные месяцы старая столица была разрушена – разобраны храмы, сняты черепичные кровли с домов, благо город был деревянным. Но люди оставляли не только старые стены. Город – это и мастерские, и лавки, и сады, и родовые кладбища – целый мир.

Насильственный и разорительный переезд умножил ненависть к Тайра. И те, кто уже перебрался в новую столицу – Фукухару, и те, кто продолжал влачить существование в опустевшем Киото, с тревогой ждали новых перемен. Людям казалось, что все происходящее – смерть Сигэмори, отречение Такакуры, ссылка императора-инока, восстание принца Мотихито, гибель в огне монастыря Трех Источников – это лишь ступени к страшным и кровавым событиям завтрашнего дня.

Разумеется, не было недостатка в слухах, предзнаменованиях, пророчествах…

Рассказывали, что однажды ночью в опочивальню правителя-инока внезапно просунулась огромная, чуть ли не во весь покой, рожа и в упор воззрилась на хозяина. Но тот, ничуть не дрогнув, устремил на нее такой суровый взор, что привидение исчезло.

И тут до новой столицы донеслась весть о новом восстании. Весть восприняли как должное, ее ждали.

На этот раз восстание поднял Ёритомо, подросший наследник главы клана Минамото, сосланный на остров Идзу. Но не забытый. Мы помним, что когда годом раньше начинался мятеж принца Мотихито, его манифест повезли именно Ёритомо. Тогда тот не успел выступить. Теперь же он напал ночью на усадьбу наместника острова и всех там перебил. Правда, за пределы острова он не двинулся.

Этот малорослый человек обладал любопытными качествами: он с полным равнодушием относился к таким понятиям, как рыцарская честь, законы войны, отвага и верность. Он редко участвовал в бою, никогда не стыдился бежать, если обстоятельства были против него. Ради достижения цели был готов на все. На сцену наконец вышел достойный соперник суровому Киёмори.

Вождя клана Минамото подтолкнул к действиям неуемный монах Монгаку. Этот человек не мог не бунтовать, не поднимать смуту, не призывать к ней.

Как Тайра, так и императора-инока Монгаку не выносил. Однажды он появился в императорском дворце и громко потребовал, чтобы ему построили обитель на горе Такао, где на него снизошла благодать. Вел он себя настолько нагло, что Госиракава приказал выставить его вон. Монах бросился в драку, избил какого-то вельможу, и понадобились усилия нескольких самураев, чтобы его скрутить. Когда же его волокли из дворца, он не придумал ничего лучше, как проклинать императора. Естественно, Монгаку угодил в темницу. Через некоторое время по случаю кончины императрицы была объявлена амнистия, и монаха выпустили. Но он вовсе не смирился. Он принялся расхаживать по Киото и громовым голосом провозглашать скорое наступление смуты и кровавую гибель всех господ. Тогда Монгаку сослали на остров Идзу, где жил Ёритомо Минамото.

Мстительный Монгаку понял, что именно Ёритомо мечом проложит ему путь в столицу. Он торопил молодого Минамото с выступлением и добился своего. И когда Ёритомо поднял белое знамя восстания, рядом с ним встал монах.

Киёмори решил задушить восстание в корне. Опасность нового мятежа заключалась в том, что он вспыхнул не в столице, где контроль Тайра был эффективен, а в северо-восточных землях, населенных недовольными феодалами, близкими к роду Минамото. Поэтому, отправив на разгром Ёритомо губернатора северной провинции, он послал туда и своего старшего внука Корэмори. У войска стало два командующих, что всегда плохо.

Пока армия Тайра добиралась до мятежных земель, к Ёритомо присоединялись все новые отряды непокорных феодалов. Достаточно оказалось искры, чтобы пламя охватило весь край.

И вот наконец враждующие силы сблизились. Правительственная армия находилась в горах, что, на взгляд Корэмори, лишало ее преимущества в дисциплине и численности. Поэтому он решил двинуть ее вперед, на широкую равнину.

Губернатор, бывший куда старше князя и полагавший себя авторитетом в военном деле, возразил, что именно ему поручено общее командование и он лучше знает, как надо воевать. Поэтому он остановил армию в горах, на берегу бурной речки.

Вокруг стоял настороженный чужой лес, поднимались до неба скалы. Людям Тайра казалось, что враг везде. Нерешительность командующего, непонятная остановка в диких горах подрывали дух воинов. Начали расползаться панические слухи.

Глубокой ночью кто-то крикнул:

– Мы окружены!

«Так велик был обуявший их страх, такой начался тут беспорядок, что схвативший лук позабыл взять стрелы, взявший стрелы позабыл захватить лук; тот вскочил на чужого коня, его конь достался чужому, а иной, взгромоздившись на неотвязанного коня, как безумный, бессмысленно кружился вокруг коновязи. Многим гулящим женщинам и девам веселья, приглашенным из близлежащих селений, в суматохе пробили голову, многих задавили, и они громко охали и стенали», – пишет автор «Повести о доме Тайра».

Утром к стану Тайра пробрались разведчики Ёритомо. И странная картина покинутого в суматохе лагеря предстала их глазам: валялись панцири, оружие, были брошены шатры, повозки – и ни одной живой души.

Так Ёритомо одержал первую победу над войском Тайра.

Правитель-инок метался в своем дворце, страшась завтрашнего дня. Воспользовавшись удобным моментом, настоятели крупнейших монастырей обратились с петицией об отмене переноса столицы. Монастыри, окружавшие опустевший Киото, лишились паломников и доходов. Киёмори решил не ссориться с монахами, и последовал указ: вернуть столицу в Киото.

Это решение было понято всеми как свидетельство слабости правителя-инока. Общая радость от этого лишь увеличилась. Вот как описывает возвращение столицы автор «Повести о доме Тайра»:

«Все… устремились прочь отсюда… Да и кто стал бы хоть на лишний миг оставаться в постылой сердцу новой столице! С шестой луны минувшего года в старой столице ломали строения, перевозили добро и разную утварь, наконец кое-как обосновались на новом месте, а теперь снова в безумной спешке торопились обратно! На сей раз уже ничего не ломали, не разбирали, а побросали все, как было, и умчались назад, на старое пепелище. Там ни у кого не осталось жилья, и потому пришлось расселиться по окраинам… временно приютиться в галереях монастыря, в молитвенных залах храмов. Там жили даже знатные люди».

Монахи не скрывали торжества.

Новым центром волнений стал огромный монастырь в Наре, тот самый, что мог выставить семь тысяч воинов. Почуяв слабость Киёмори, монахи потребовали его ухода. С каждым днем они становились все более воинственными, угрозы в адрес правителя-инока звучали все громче. Правитель-инок, стараясь сохранить мир, послал для переговоров главу Школы поощрения наук. Того с позором изгнали. Монахи сделали деревянный шар, кричали, что это голова правителя-инока, и катали его ногами по всему монастырю.

Последнюю попытку уладить дело мирным путем правитель-инок предпринял, послав туда главу сыска области Ямато с конным отрядом. Всадники отправились в монастырь без оружия. Монахи захватили шестьдесят человек в плен, отрубили им головы и развесили на стенах обители. Тогда Киёмори был вынужден послать к монастырю в Наре войско под командованием одного из своих сыновей.

Штурм монастыря продолжался целый день, лишь к ночи монахи обратились в бегство.

Дул сильный ветер, собирался дождь, низкие облака неслись над поверженным монастырем. Командир карателей приказал принести факелы, чтобы искать бунтовщиков. Факелов не было. Тогда один из самураев поджег крестьянскую хижину, стоявшую возле монастыря. Быстро занялась вся деревня. Ветер перенес огонь на храмовые строения. К тому времени многочисленные обитатели монастыря, не принимавшие участия в сражении – старые и обезноженные монахи, рядовые послушники, служки и женщины, – в поисках спасения кинулись в храм Великого Будды, самое большое деревянное здание в мире, в котором стояла громадная медная статуя Будды. Более тысячи человек забрались на второй этаж храма и втянули наверх лестницы, чтобы самураи Тайра не могли подняться следом. Однако вскоре храм был охвачен огнем. Те же, кто там скрывался, попали в ловушку: сначала огонь охватил нижний этаж и отрезал пути к спасению, затем занялись столбы и перекрытия. Сквозь треск огня пробивался вой сотен горящих людей. Почти никто не спасся.

Правитель-инок демонстративно игнорировал стенания, поднявшиеся в столице. Все считали, что воины Тайра сожгли монастырь, следуя его тайному приказу.

Враги Тайра воспользовались этим случаем, чтобы обвинить их в святотатстве.

А тут еще Японию облетела печальная весть: неожиданно скончался Такакура. Средневековые японские историки объясняют смерть двадцатилетнего экс-императора скорбью по причине гибели монастыря в Наре. О покойном рассказывали, что он был слаб духом и плотью, но очень добр и тих. Его все жалели.

Между тем правитель-инок, понимая, что время работает против него, стал собирать силы клана Тайра. Во главе войска он поставил своего наследника Мунэмори. Но за день до выхода армии в поход правитель-инок внезапно заболел. Его мучили жар и жажда. Автор «Повести о доме Тайра» позволяет своей фантазии создать страшную картину последних дней правителя-инока.

Как описать страдания тяжелобольного, чтобы высокая температура превратилась в символическое адское пламя, пожирающее злодея?

Жена приближается к правителю, превозмогая нестерпимый жар, исходящий от него. Дощатый настил, на котором лежит князь, поливают ледяной водой, и он катается по доскам, чтобы унять жжение. Княгине снится сон, в котором ее муж сгорает заживо в наказание за гибель храма в Наре.

Но даже в последние минуты жизни правитель-инок повторяет, что у него только одно желание – увидеть отрубленную голову главаря мятежников Ёритомо Минамото. И молит сыновей: «Снесите голову Ёритомо и повесьте над моей могилой! Это будет мне лучшее утешение!»

«…Правителю-иноку исполнилось шестьдесят четыре года – не такой уж старческий возраст, чтобы смерть была неизбежной. Но когда вдруг приходит конец назначенному судьбой сроку человеческой жизни, не помогут никакие сокровеннейшие молитвы: тут не властны сами будды и бодхисатвы, и боги всех миров не придут человеку на помощь. Тысячи верных воинов, душой и телом преданных правителю-иноку, рядами теснились в его усадьбе, готовые отдать свою жизнь взамен его жизни, но, увы, не смогли ни одолеть, ни отогнать, пусть хотя бы на короткое время, посланцев подземного мира, невидимых взору, неуязвимых для любого оружия. И пришлось ему в одиночестве пуститься в последний путь…»

Киёмори был великим вождем, и смерть его описана торжественным языком эпоса. Он как бы сгорает в гигантском пламени пожара священного храма Нары. Остается проклятие его судьбы, за которое расплачиваться сыновьям и внукам.

В день похорон сгорела усадьба Киёмори. И все в столице говорили, что усадьбу подожгли.

Главой клана Тайра стал второй сын правителя-инока – Мунэмори.

Так бывало в истории: в наследники предназначался другой, он учился править и владеть, но умер раньше, чем наступил его час.

Мунэмори к роли правителя государства не готовился, да и был он, как видно из последующих событий, человеком ординарным и мирным.

В той ситуации спасти дом Тайра могли лишь решительные меры. Переход власти всегда вызывает активизацию противников режима. А Мунэмори решил, что для успокоения страны он должен не только воевать с врагами, но и умилостивить оппозицию. Первым актом нового правителя было разрешение императору-иноку вернуться в столицу. Мунэмори лишь попросил императора повременить с возвращением, пока он за свой счет не отремонтирует дворец. Но Госиракава и слышать не желал о задержках.

Как только тело правителя-инока было сожжено, а кости его, зашитые в мешочек, кроткий монах понес в далекий горный монастырь, император-инок приказал готовить повозки – он возвращался в Киото.

В тот же день он издал эдикт о возвращении наказанным монахам монастыря в Наре духовного сана. Вскоре начались работы по восстановлению Великого храма.

Мунэмори понимал, что одними уступками с Минамото не справиться. И потому после некоторого перерыва сбор войска возобновился. Командующим на этот раз был назначен третий сын правителя-инока – Томомори.

Войско Тайра не стало дожидаться, пока подтянутся ополчения феодалов, которые к тому же не спешили, надеясь, что обойдутся и без них.

Армии встали друг против друга, разделенные речкой. Силами Минамото командовал талантливый и смелый Юкииэ, дядя князя Ёритомо. Он знал, что враги превосходят его отряды числом, и решил напасть неожиданно. Его армия переправилась через реку и рано утром ударила по строю Тайра.

Томомори приказал пропустить всадников Минамото и закричал:

– Они плыли через реку, доспехи и кони у них намокли и отяжелели – бейте мокрых!

В этом бою погиб младший брат Ёритомо, а сам Юкииэ еле успел переправиться обратно. Но туг Томомори совершил ошибку. Он не преследовал врага. Победоносное войско Тайра повернуло обратно к столице. Так что Минамото потерпели неудачу, но не проиграли кампанию.

Уже к концу 1181 года Минамото не только оправились от поражения, но постепенно начали вытеснять наместников Тайра из восточных земель. Восстание ширилось, постепенно приближаясь к столице, но там словно и не подозревали, что творится в стране. Гонцов с дурными вестями забывали принять, зато не скупились на всяческие увеселения. Мунэмори не ведал, что с темнотой во дворце императора-инока появлялись беззвучные тени – гонцы из стана Минамото. Госиракава надеялся, что с приходом к власти Минамото он вернет себе бразды правления.

Следующей весной стало ясно: армия Минамото движется на Киото. Пришлось принимать меры. Снова был объявлен всеобщий сбор войск, и если с юга самураи послушно прибыли, то, к удивлению правящего князя, ни один вассал из земель к востоку и северу от Киото на призыв Тайра не откликнулся, словно непроницаемая стена выросла неподалеку от столицы. Что творится за ней, можно было догадываться, но догадываться было страшно.

Никогда еще столь большое войско не покидало Киото. По пути его все деревни были разграблены – словно саранча прошла по полям. Источники утверждают, что в войске было шесть великих генералов во главе с князем Корэмори, триста сорок знаменитых самураев, а всего более ста тысяч воинов.

Целью Тайра был разгром армии Ёсинаки Минамото из Кисо, которого чаще именовали просто Кисо. Именно его отряды подходили к столице.

Небольшое войско Минамото в открытом бою наверняка потерпело бы поражение. Поэтому Кисо решил не допустить выхода армии Тайра на равнину, задержав ее на горных переходах.

Он пошел на хитрость: собрал всех знаменосцев и велел им выстроиться в кустах и среди деревьев так, чтобы разведчикам Тайра казалось, будто перед ними большая армия.

Хитрость удалась. Войско Тайра остановилось в предгорьях, не рискуя спуститься на равнину. Наступила ночь. Малочисленные отряды Минамото, обойдя по горным тропам армию Тайра, неожиданно ударили по ней с тыла. В полной темноте, не зная, откуда ждать нападения, слыша со всех сторон боевой клич врагов, громадное войско Тайра начало отступать к глубокому ущелью Курикара. «В темноте не было видно, что стало с теми, кто первым бросился в пропасть; остальные же решили, что там, на дне, есть дорога… все смешалось, люди и кони – все катилось вниз вперемешку! Кровью заструились горные реки, горы трупов заполнили все ущелье…»

Не теряя времени, Кисо тут же повернул армию и кинулся на помощь своему родственнику Юкииэ, который отступал под натиском другой армии Тайра, и там Минамото тоже победили. Объединившись, они устремились к Киото.

Все окрестные феодалы, которые до того колебались, не зная, на чью сторону встать, спешили со своими самураями на помощь Кисо. И хотя по численности войско Тайра не уступало армии противника, оно было деморализовано после двух поражений, самураи бежали из него при первой возможности, и над ним нависла обреченность.

Решительное сражение вблизи столицы было очень упорным и кровопролитным. В «Повести о доме Тайра» рассказ о нем распадается на отдельные картины. Автор как бы высвечивает, отыскивает в сумятице гремящего боя отдельные лица и показывает их нам крупным планом.

Вот история отважного рыцаря Нагацуны, одного из верных вассалов Тайра. Оставшись один после бегства своих, он встретил юного самурая Юкисигэ. Тот обрадовался, увидев по роскошному панцирю, что перед ним знатный вельможа, и кинулся на старого воина. Но Нагацуна был силен и опытен. Он прижал юного самурая к земле и приказал ему назваться.

– Я Юкисигэ из селения Нюдзэн, восемнадцати лет от роду, – признался юноша.

Нагацуна вгляделся в лицо Юкисигэ и вдруг подумал, что его сыну, погибшему год назад, тоже было восемнадцать лет и кто-то не пожалел его. Нагацуна произнес:

– Долг велит мне снять тебе голову, но я пощажу твою молодость. Уезжай.

Старый воин сошел с коня, чтобы передохнуть и дождаться своих. Он велел юному самураю сесть рядом с ним и рассказать о себе, о своих родителях, о том, собирается ли он жениться. Отвечая на вопросы, Юкисигэ думал: «Он пощадил меня, но все-таки он завидный противник. Надо убить его во что бы то ни стало!»

И, воспользовавшись тем, что Нагацуна отвлекся, а меч его спрятан в ножнах, Юкисигэ ловким ударом полоснул собеседника мечом по шее, а когда тот упал, отрубил ему голову.

Автор «Повести о доме Тайра» не осуждает предательский удар. Он лишь говорит: «Отважен был Нагацуна, да, видно, счастье на сей раз ему изменило». Автор эпоса – буддист, для него очевидно неумолимое решение судьбы, а юноша лишь орудие этой судьбы. С одинаковым спокойствием он рассказывает и о коварстве, и о высокой чести. И понимаешь, что люди тогда испытывали те же чувства, что и сегодня, но поступки, которые, казалось бы, должны были следовать за чувствами, на самом деле нарушают логику нашего времени. И потому неуместно и наивно применять к средневековым самураям или викингам наши моральные критерии.

Потерпев сокрушительное поражение, войска Тайра частью отступили к Киото, а частью разбежались по домам или влились в армию победителей. Отныне между армией Кисо и столицей реальной преграды не было.

А между тем в Киото кипели слухи: одни говорили, что Кисо уже на холмах, занимает монастыри и дымы его армии можно увидеть от императорского дворца. Другие твердили, что разведчики Минамото достигли пригородов столицы.

Тайра собрали все силы, какие были под рукой, и направили их к воротам города. Там воздвигали баррикады, рыли рвы. Минамото не было видно, но паника, которая охватывала столицу, была хуже врагов, с ней нельзя было сразиться, ее нельзя было победить.

Правитель Мунэмори явился во дворец к вдовствующей императрице и заявил ей, что не имеет права подвергать ее и императора-малыша опасности. Разумеется, столицу будут оборонять и не отдадут неприятелю, но мало ли что может случиться.

Императрица, как говорилось, была сестрой слабого и растерянного главы клана, а шестилетний император приходился Мунэмори племянником. Так что, склоняясь перед императрицей как послушный подданный, Мунэмори разговаривал с ней как старший брат и глава семьи.

По плану выезд должен был состояться на следующее утро. Эвакуация не ограничивалась малолетним императором и его матерью: выехать должны были все без исключения члены дома Тайра и, разумеется, император-инок. Оставлять его в столице Тайра не желали.

Но той же ночью начальник стражи у дворца Госиракавы прибежал в резиденцию Мунэмори. Император-инок ускользнул из своего дворца через заднюю калитку и бежал в неизвестном направлении.

Послали погоню, но она вернулась ни с чем. Под покровом ночи Госиракава добрался до леса и там затаился.

Бегство императора-инока было последней каплей – паника восторжествовала в столице. По дороге, ведущей на запад, мчались всадники и повозки, носилки и кареты: все, кто связал свою судьбу с Тайра или боялся гнева Минамото, покидали город. В этом обезумевшем потоке людей неслись и вожди Тайра, тоже бежавшие из столицы во главе с правителем, императрицей и малолетним императором. Тайра успели захватить во дворце три сокровища, три святыни империи, без которых было немыслимо коронование другого императора: зеркало, чашу и меч.

Корэмори Тайра, племянник правителя, задержался в своей усадьбе, прощаясь с красавицей женой и двумя детьми – восьмилетней дочерью и десятилетним сыном Рокудаем. Они молили его не оставлять их в Киото. Но Корэмори полагал, что взять семью с собой, обречь ее на бродячую военную судьбу, когда у него нет надежного убежища, еще опаснее, чем оставлять в Киото. Он надеялся, что победители не тронут женщин и детей.

– Я не могу взять тебя с детьми, – повторял он. – Как только мы укрепимся где-нибудь в глуши, я сразу пришлю за вами.

– Разве мы не клялись друг другу уйти из жизни вместе? – отвечала жена. – Как исчезают капли росы на одной и той же равнине.

– Помни, – говорил Корэмори, – если ты услышишь, что я погиб, не смей принимать постриг! Снова выходи замуж, устрой свою жизнь и воспитай наших детей. Не может быть, чтобы не нашлось на свете доброго человека, который бы тебя пожалел.

Слова, удивительные для феодала, скованного жесткими традициями средневекового общества. Ведь для вдовы знатного японца уход в монастырь был естественным и желанным: она была собственностью, которую нельзя передать никому, она не может, не должна существовать без мужа.

Корэмори сел на коня.

Дети не отпускали стремян, умоляя отца взять их с собой. Рыдала жена. Корэмори не мог заставить себя уехать.

И в этот момент во двор влетели разноцветной стаей братья князя. Все пятеро младших братьев – надежда рода Тайра.

– Что ты медлишь? – кричали они.

Князь показал на своих детей.

– Меня задержало горе малышей, – сказал он.

– Никогда я не могла подумать, что вы столь жестоки! – воскликнула супруга князя и, упав ниц, зарыдала, в отчаянии катаясь по земле. Домочадцы плакали во весь голос. «Навсегда остались звучать у князя в ушах эти рыдания; они слышались ему в плеске волн на западном море, в свисте ветра над безбрежным морским простором!»

А над Киото поднимались столбы черного дыма. Тайра, уезжая, поджигали свои дома и дворцы. От них огонь перекинулся на дома бедняков. Говорят, что в тот день сгорело пятьдесят тысяч хижин простых людей, лишь недавно вернувшихся в этот проклятый небом город.

Но судьба Киото уже не беспокоила Тайра – они спешили к морю, в свои западные родовые владения…

Братья догнали императорский кортеж только у моря. Их сопровождала тысяча всадников – арьергард разгромленной армии.

Затем прискакал старый самурай Садаёси с пятьюстами воинами. Он сообщил князю Мунэмори, что в столице нет войск Минамото, там догорают пожары, а в окрестностях скрывается множество людей из знати и бывших слуг Тайра, которые ждут прихода Минамото. Он долго уговаривал Мунэмори, чтобы тот повернул свои отряды обратно и с честью погиб в столице, перед тем перебив всех предателей. Но Мунэмори был непреклонен. Он знал, что, пока остается в родных владениях, пока у него в руках император и императорские регалии, он сохраняет надежду переломить ход войны. В сгоревшем городе он будет в ловушке.

Так и не переубедив старшего Тайра, Садаёси кинулся со своим отрядом в Киото. При виде его всадников предатели разбежались, прячась в пепелищах. Казнить было некого, сражаться не с кем. Тогда верный самурай раскопал могилу князя Сигэмори и вынул оттуда прах, чтобы враги не осквернили его. Он ускакал к высокой лесистой горе, где укрыл прах под камнями, а затем отдался под покровительство нейтрального провинциального барона.

Еще через три дня, подобрав по пути прятавшегося в горах императора-инока, войско Кисо подошло к опаленному Киото. Белые стяги Минамото развевались вдоль всего пути.

Вечером император-инок Госиракава, окруженный невесть откуда высыпавшими вельможами, дал аудиенцию представителям рода Минамото. Аудиенция, можно предположить, была весьма благосклонной, и по окончании ее Госиракава приказал принести заготовленный днем указ: догнать и истребить до последнего человека род Тайра.

В заключение аудиенции Госиракава выразил лицемерное сожаление по поводу того, что его внук император Антоку оказался в лапах злодеев и теперь вынужден скитаться в неведомых землях.

Так как надежд на возвращение Антоку не было, Госиракава замыслил хитрую операцию: он решил еще более умножить число императоров в Японии. Выбор его пал на рожденного от наложницы одного из младших братьев императора Антоку, который и был коронован под именем Готоба.

Так Госиракава, казалось, добился своего: он снова правит страной, у него есть свой собственный малолетний император, не имеющий отношения к дому Тайра. Но не хватало одного – императорских регалий, без которых коронация была недействительной.

А императора, владевшего регалиями, Тайра держали в усадьбе одного из вассалов. Они никак не могли решить, строить ли им новую столицу либо ждать, когда они смогут отвоевать столицу старую.

Власть Минамото ничем, в сущности, не отличалась от власти Тайра: в Киото сидел Кисо, размышлявший, не отмежеваться ли ему от главы рода Ёритомо, который в Киото так и не приехал, а предпочитал править страной из своего замка. Кисо грабил земли вассалов Тайра, Ёритомо железной рукой наводил порядок в провинциях.

Проходили месяцы, а положение не менялось.

Можно было подумать, что Япония так и останется разделенной на две части – с разными императорами.

Весь 1183 год шли пограничные бои между войсками Тайра и Минамото; обе стороны копили силы, не решаясь на генеральное наступление.

Между тем Госиракава пустился в новую интригу. Он понимал, что с течением времени отношения между Кисо и Ёритомо неизбежно ухудшатся. Именно Кисо одержал решительные победы над Тайра, именно он изгнал их из столицы. Кисо чувствовал себя обделенным. Почему он должен подчиняться Ёритомо, который ничего не сделал для торжества дома Минамото?

Госиракава решил поставить, на Ёритомо.

К нему был послан вельможа с императорским указом о присвоении ему титула сёгуна, то есть великого военачальника. Такого титула не имел даже Киёмори. Этим император-инок как бы признавал, что отдает Ёритомо реальную власть в стране.

Ёритомо принял посла в своем собственном тронном зале. Он сидел за занавесом на помосте, который был устлан циновками, окаймленными полосой из парчи с черным узором. Когда занавес поднялся, собравшиеся увидели нового властителя Японии – маленького человека, почти карлика, в коричневом кафтане, с громадной головой, увенчанной высокой черной лакированной шапкой.

Ёритомо благосклонно выслушал посла и принял императорский указ.

А дальше разговор пошел о том, как избавиться от Кисо, который уже раздает земли и должности.

Ёритомо тут же обратился к императору-иноку с просьбой издать эдикт об истреблении Кисо. Но эдикт надо было подкрепить силой. А сила была у Кисо. В любой момент этот мужлан, выросший в глухой деревушке и никогда не носивший придворных одежд, мог отрубить голову представителю священной династии.

Госиракава не мог дождаться, когда же придут с севера войска Ёритомо, чтобы разделаться с Кисо. Войска не спешили. Ёритомо внимательно наблюдал за делами в столице, в его интересах было ослабить и Кисо, и императора – ему не нужны были сильные союзники. Большеголовый карлик был талантливым политиком – он умел действовать за сценой.

Наконец Госиракава не выдержал ожидания. Он решил, что можно будет неожиданным ударом разделаться с Кисо без помощи Ёритомо. И пускай тогда Ёритомо остается в своей провинции, а Япония будет подчиняться императорскому дому.

Император-инок послал за помощью в соседние монастыри. Кроме того, он приказал своим вельможам созвать самураев из собственных владений. Наконец, агенты сыскного ведомства собирали отряды городского люда и распространяли слухи о том, что могущественный Ёритомо Минамото разгневался на Кисо и лишил его своей поддержки.

Кисо ничего не подозревал и даже отослал на запад большую часть своей армии. В столице у него осталось всего шесть тысяч воинов. Правда, они были закаленными ветеранами, преданными своему суровому вождю.

Узнав о том, что в город ворвались толпы вооруженных монахов, а императорская стража и отряды вельмож движутся к его усадьбе, Кисо гневно воскликнул:

– Во всех сражениях я ни разу не показывал врагу спину! Даже к самому государю не пойду я сдаваться на милость как побежденный, сняв шлем и ослабив тетиву лука. Так бейтесь же отважно, мои воины!

Так начался новый этап гражданской войны, запутанной, как сама японская политика, чреватой неожиданными вспышками и странными переворотами.

Не дожидаясь, пока подойдут войска Госиракавы, Кисо бросил свой отряд к императорскому дворцу. Дворец охраняло более двадцати тысяч человек, и все они укрепили на шлемах сосновые веточки, чтобы различить, кто свой, а кто чужой.

Воины Кисо сразу начали стрелять по дворцу зажигательными стрелами. Кровля дворца занялась, ветер гнал огонь на защитников, и их охватила паника.

Не обошлось и без трагических недоразумений. Городское ополчение устроило отряду Кисо засаду на Седьмой дороге. Но по ошибке перебили союзников императора, несмотря на их вопли о пощаде.

Монахи же после нескольких коротких стычек с ветеранами Кисо бежали к себе в горы. Госиракаве снова пришлось спешно покинуть дворец, причем в суматохе чуть не погиб малолетний император Готоба.

На следующий день Кисо приказал развесить на стенах головы погибших врагов. Их оказалось более шестисот, среди них были головы настоятелей крупнейших монастырей и даже одного из принцев.

Гордыня полководца взыграла. Он объявил себя главным конюшим и заставил бывшего канцлера Мотофусу отдать ему в жены дочь. К тому же, чтобы было неповадно сомневаться в его могуществе, он лишил чинов и должностей сорок девять высших сановников империи, превзойдя в самоуправстве правителя-инока.

А Ёритомо был спокоен. Он наблюдал за событиями из Камакуры и был уверен, что в конце концов верх возьмет он. Более того, когда до него дошла весть о разгроме императора, он велел передать Госиракаве, что во всем виноват вовсе не Кисо, а вельможи, которые подняли бунт против Кисо и заставили его прибегнуть к суровым мерам. Ёритомо не спешил.

Но Кисо чувствовал себя в столице неуверенно, так как отлично понимал, что, если дело дойдет до открытого боя с родственниками, шансы на победу у него минимальные. Он тоже принимал меры. Он послал гонца к Тайра и предложил им союз против собственного клана. Но Тайра решили, что предложение Кисо – знак слабости дома Минамото, и не пожелали заключать с ним союз, пока он не явится с повинной.

Кисо отказался это сделать и, прервав переговоры с Тайра, решил умиротворить императора-инока. Наказанным вельможам были возвращены должности.

1184 год подошел к концу. Теперь Япония была разделена на три части. Юг и острова остались у Тайра, у которых был свой император – Антоку. В столице правил Кисо, во власти которого были два других императора. На севере, в Камакуре, ждал большеголовый карлик.

Тайра, внимательно следившие за событиями в столице, решили, что силы Минамото расколоты враждой, и двинулись на север. Время было выбрано удачное, потому что именно тогда Кисо, прослышав о том, что Ёритомо наконец послал против него своего брата, чтобы отобрать Киото, ринулся ему навстречу. Пока дом Минамото решал семейные проблемы, Тайра с императором Антоку вернулись в Киото, и двум другим императорам снова пришлось бежать.

Кисо не смог устоять в борьбе против армии Минамото.

После разгрома он бежал в глубь страны, надеясь укрыться во владениях своих верных вассалов. Но Минамото умело перекрыли ему дорогу сильными заслонами.

В конце концов с ним осталось всего пятьдесят всадников.

Кисо, в красном парчовом кафтане, поверх которого был надет панцирь, скрепленный узорчатым шелковым китайским шнуром, на голове – двурогий шлем, мчался первым на могучем жеребце по кличке Серый Дьявол. За ним – последние его самураи и среди них Томоэ, его прекрасная возлюбленная. «Была она искусным стрелком из лука, славной воительницей, одна равна тысяче! Верхом ли, в пешем ли строю – с оружием в руках не страшилась она ни демонов, ни богов, отважно скакала на самом резвом коне, спускалась в любую пропасть, а когда начиналась битва, надевала тяжелый боевой панцирь, опоясывалась мечом, брала в руки мощный лук и вступала в бой в числе первых, как самый храбрый, доблестный воин! Не раз гремела слава о ее подвигах, никто не мог сравниться с нею в отваге».

Всадники Кисо стремились к горам, но тут на их пути возник новый заслон. Когда они прорвались, в живых осталось лишь пятеро.

Кисо обернулся к девушке.

– Беги отсюда, – велел он ей. – Сегодня я намерен пасть в бою. А если мне будет грозить плен, я сам покончу счеты с жизнью. Не хочу, чтобы надо мной смеялись, что в последний бой я потащил с собой бабу.

Томоэ была оскорблена: пока шел бой, никто не напоминал ей, что она всего лишь женщина. Теперь же ее гонят. Разве она убила меньше врагов, чем другие самураи?

Но Кисо хотел спасти ее – он дал слово ее отцу.

Томоэ наконец подчинилась Кисо и отстала.

Но совсем не для того, чтобы спасаться. Она искала себе достойного противника, чтобы сразиться с ним. И вскоре увидела небольшой отряд, во главе которого скакал прославленный силач Моросигэ Онда. Шлем скрывал от него лицо одинокого рыцаря, и, когда тот поднял меч, вызывая его на бой, Онда с готовностью бросился рыцарю навстречу. Томоэ превосходила силача ловкостью и умением.

Она стащила его с коня, намертво прижала к луке своего седла и одним ударом снесла ему голову. Потом сбросила тяжелый панцирь и поскакала прочь, она не желала, чтобы ее голова досталась безвестному солдату, а тело подверглось поруганию. Враги нестройно кричали вслед. Томоэ обгоняла отдельных беглецов – никто не узнавал в девушке возлюбленную Кисо. К вечеру она оказалась у дома старого друга ее отца…

Потеряв последнего вассала, который ценой своей жизни на несколько минут задержал врагов, Кисо поскакал напрямик к лесу. На всем скаку конь влетел на заливное рисовое поле и увяз по брюхо в грязи.

И тут Кисо услышал сзади чавканье копыт. Он обернулся. В следующее мгновение в лицо ему вонзилась стрела.

Раскол в стане Минамото на том не завершился. Шел столь свойственный завоевателям дележ пирога. Власть была достижима и соблазнительна, брат начинал с подозрением глядеть на брата, племянник – на дядю, все стали соперниками.

Среди победителей Кисо был младший брат Ёритомо по имени Ёсицунэ, такой же карлик с большой головой, как и его старший брат, но если Ёритомо остался в японской истории как жестокий и коварный правитель, то Ёсицунэ – любимый герой японского фольклора. Романтические рассказы об этом рыцаре, в которых переплетаются быль и легенда, известны в Японии любому ребенку. Его судьбе посвящен знаменитый средневековый роман «Сказание о Ёсицунэ».

За четверть века до описываемых событий, когда род Минамото был разгромлен и почти весь уничтожен, мать Ёсицунэ с годовалым ребенком бежала из столицы, надеясь укрыться в монастыре, но на горной дороге ее подстерегли и захватили солдаты Тайра. Когда правитель-инок узнал, что Ёсицунэ в плену, он хотел было его убить: чем меньше подрастет Минамото, тем меньше будет мстителей. Но, увидев мать, он был пленен ее красотой. К тому же за нее и за ребенка вступилась мать Киёмори. Глава рода Тайра согласился сохранить жизнь ребенку при условии, что мать станет его наложницей. Чтобы спасти сына, мать согласилась. Мальчика же, когда тот подрос, отослали в монастырь, чтобы подготовить к монашеской жизни. Но монаха из него не получилось. Вместо того чтобы читать сутры, он делал деревянные мечи и сражался с другими мальчишками. В легендах рассказывается, как он еще ребенком совершил немало подвигов, подобных подвигам Геракла. Наконец он убежал из монастыря в пограничную северную провинцию, где нашел убежище у одного самурая. Братья Ёритомо и Ёсицунэ впервые встретились в начале восстания против Тайра, и тогда Ёритомо сказал, что приход к нему младшего брата важнее, чем подкрепление в миллион солдат.

После подавления мятежа Кисо Ёсицунэ смог снова выбить из столицы Тайра. На этот раз он преследовал их по пятам, так как имел приказ от старшего брата – уничтожить Тайра, чего бы это ни стоило.

Ёсицунэ вел наступление против Тайра целеустремленно и последовательно. Он громил одного за другим вассалов Тайра, все глубже вклиниваясь в их владения. Казалось, лишь вчера Тайра покинули столицу, и вот они уже на острове Сикоку, а маленький император пристроен на время в небогатой усадьбе самурая.

Тайра надеялись, что в разгар зимы Ёсицунэ не посмеет идти через горные перевалы, но тот нашел охотника, который показал оленьи тропы. Зайдя в тыл Тайра, Ёсицунэ прорвался к морю – теперь владения Тайра были разрублены его армией. Тайра сражались отчаянно; прижатые к стене, они не сдавались в плен, да Минамото и не нуждались в пленниках – это была война на уничтожение. По мере того как плацдармы, на которых могли маневрировать Тайра, уменьшались, они все более полагались на свой флот, у Минамото флота в то время почти не было. Тылом Тайра были прибрежные острова.

В стане Тайра участились самоубийства: самураи дрались до последнего и, если выхода не было, кончали с собой. Кончали с собой и их жены.

Завершение эпопеи дома Тайра знаменуется двумя самоубийствами, оставшимися в истории и легендах.

Семья князя Корэмори все еще жила в Киото. Пока шла война, Минамото не трогали женщин и детей тех из Тайра, что остались там. По городу, усыпанному белым снегом вишневых лепестков, крикливые солдаты таскали на шестах головы Тайра. Жена Корэмори боялась, что ее сын побежит искать голову отца. Потом один знающий человек рассказал, что ее муж болен, но жив.

Как-то темной ночью пришел человек с письмом от Корэмори.