1185 год Можейко Игорь

Этой силой были монголы.

Грандиозный взлет татаро-монгольской империи связан с именем Чингисхана, владения которого, вернее владения его сыновей, по площади превышали любую другую державу, существовавшую в мировой истории. Имя Чингисхана стало синонимом вторжения с востока, которое затопило Великую степь, сокрушило Китайскую империю, Арабский халифат, Хорезм, Иран, Грузию, княжества Руси и заглохло в центре Европы.

Величайший завоеватель Чингисхан был современником и даже почти ровесником князя Игоря, грузинской царицы Тамары, Ричарда Львиное Сердце и многих других действующих лиц этой книги, но он позже них пришел к власти и во времена, когда человеческий век был вдвое короче, чем сегодня, многих пережил.

Истинный взлет Чингисхана, когда имя его стало известно за пределами Степи и армии его пошли на штурм городов, приходится уже на начало XIII века, когда он был немолодым человеком. А до того он оставался одним из монгольских вождей, не самым сильным и часто гонимым. Иным королям и князьям, о которых говорится в этой книге, с рождения было предопределено властвовать. Жизнь Чингисхана много раз грозила оборваться – куда логичнее ему было погибнуть в безвестности, уступив дорогу более знатным и счастливым.

И эта несчастливая жизнь выковала человека, который столько раз видел, как мало значат слова «честь», «благородство», «преданность» и «великодушие», что он отверг эти человеческие качества как лишние, мешающие одолевать врагов. Он презрел законы общества, которое было к нему столь жестоко, смог опереться на таких же, как он сам, изгоев. Он поклонялся только силе и, став самым сильным, не терпел соперников.

Чингисхан родился примерно в 1160 году, может, чуть позже. Различные источники указывают дату рождения завоевателя мира в промежутке между 1155 и 1162 годами.

Монголы занимали тогда примерно ту же территорию, что и сегодня, и делились на несколько племен. Во главе племен стояла аристократия – багатуры (богатыри) и нойоны (господа). Они правили кочевыми родами, члены которых делились на нокоров (или нукеров), то есть полноправных воинов, и рабов. Рабами были военнопленные и члены обедневших, обессилевших родов. А так как общество это было слабо развито и слабо дифференцировано, то рабство было условным и порой раб мало чем отличался от свободного бедняка. Рабы обычно были домашней прислугой, пастухами.

Принадлежность к роду была превыше всего. Род владел пастбищами, род брал на себя кровную месть, род защищал и карал. Общего, единого государства у монголов не было, да и не было в нем исторической нужды: степь велика, пастбища обильны, степные соседи чаще всего так же разъединены, как и монголы. Разумеется, случались войны – то с татарами, то с киданями, то с чжурчжэнями и китайцами. Тогда монголы и другие степняки объединялись против общего врага, но союзы эти были чисто военными, они не вели к созданию стабильного государства.

XI и XII века были благоприятными для монголов. Под воздействием громадного климатического маятника, который определяет изменения в атмосфере Земли, сухие периоды на западе евразийского континента соответствуют периодам увлажнения восточных областей. То, что было благом для Европы и Руси – сухой теплый климат, продержавшийся до начала XIII века, стало благом и для монголов: дожди кормили степь. Правда, благо это было относительно – всеобщего блага не бывает. Степь наступала на русские леса, и к русским городам приближались кочевья половцев: иссушение степей на юге, у Каспийского моря, заставляло степняков искать новые пастбища севернее.

Длительный период влажных условий в восточной степи привел к тому, что умножились стада, а следовательно, можно было прокормить больше едоков. Больше рождалось детей и больше вырастало. Население степи сильно увеличилось. Произошел своего рода демографический взрыв, а приложить руки избыточного населения было не к чему – кочевое хозяйство в этом отношении очень ограничено. Да и степь, хотя и широка, не беспредельна. И как только климат стал постепенно изменяться, дождей стало меньше, трава – реже, оказалось, что в степи множество лишних людей.

Эти лишние люди были всегда – в каждом роду появлялись отщепенцы, бунтари, которые по той или иной причине переставали подчиняться строгим и незыблемым древним законам. Такие люди отделялись от кочевья, ставили свои курени, становились как бы хуторянами. Но, отказавшись от контроля родовой верхушки, они лишались и защиты рода – жизнь их была полна опасностей. Некоторые уходили в леса Северной Монголии, занимались там охотой и рыбной ловлей, а то и разбоем. Часть их пыталась вести свое хозяйство, другие сбивались в ватаги – так легче было прожить и найти добычу. Их было немало в обильной степи, но, когда климат начал ухудшаться, жизнь усложнилась в первую очередь именно для этих изгоев.

Отец Чингисхана Есугэй-багатур командовал воинами племени тайджиутов. В те годы на власть над монгольскими степями претендовали чжурчжэни и татары – кочевые соседи монголов.

Есугэй искал союзников, и ему удалось привлечь на свою сторону кераитского хана Торгула. Но тут же он рассорился с другим крупным степным племенем – меркитами.

Случилось это так.

Знатный меркитский воин Эке-Чиледу женился на красавице Оэлун. Свадьбу сыграли у родителей невесты, и Эке-Чиледу, посадив молодую жену в возок, отправился домой. По дороге ему встретился Есугэй. То ли он заглянул в возок, то ли Оэлун раздвинула полог и выглянула наружу – красота ее поразила Есугэя. Он понял, что без этой женщины ему не жить.

И когда Есугэй, не попрощавшись, стегнул коня и помчался прочь, молодые люди встревожились. И поспешили дальше, утешая себя мыслью, что Есугэй больше не вернется.

Есугэй же прискакал в становище к своим братьям и позвал их с собой.

Судя по летописи, Эке-Чиледу путешествовал один. Один был и Есугэй. Есугэй не посмел напасть на молодого мужа, когда силы их были равны. Как настоящий полководец, он предпочитал действовать при перевесе сил.

Описание этого события свидетельствует о том, что по степи монголы передвигались поодиночке: законы степи охраняли путников. И даже военный вождь в мирное время за помощью скакал к братьям – постоянной дружины у него не было.

Через несколько часов пути Оэлун остановила возок и спрыгнула на траву.

– Я слышу стук копыт, – сказала она мужу. – Это он.

В вечерней степи звуки разносятся далеко.

– Я буду биться, – сказал Эке-Чиледу.

– Нет, – ответила Оэлун. – Они тебя убьют. А девушек в степи много. Ты найдешь новую жену и назовешь ее моим именем. И будешь думать, что я всегда с тобой.

И тут из-за увала появились всадники – Есугэй с братьями.

Братья достигли возка, когда Эке-Чиледу скрылся за холмом. Есугэй не стал его преследовать.

Через день Оэлун уже была в стойбище Есугэй-багатура.

Поднять свое племя против похитителя Эке-Чиледу не смог – Есугэй как раз начал собирать войска для войны с татарами. Но месть обиженного – это месть всего племени; отныне у Есугэя в степи были страшные и непримиримые враги.

Первенец Есугэя родился, когда тот вернулся из похода на татар, захватив в плен знаменитого татарского богатыря Тэмучжина. И потому мальчика назвали в его честь. Всех поразило то, что, когда Тэмучжин родился, в кулачке он сжимал сгусток крови. Все поняли это однозначно: он станет жестоким и кровожадным.

После этого Оэлун с Есугэем прожили девять лет. Жена родила ему еще четырех сыновей и дочь. В день, когда Есугэй решил найти для Тэмучжина жену из другого племени, его дочери Темулуй не исполнилось и года.

Есугэй взял с собой сына и поехал искать невесту. По преданию, он встретил в степи нойона из племени хонкеритов, который, внимательно посмотрев на Тэмучжина, сказал, что из него вырастет славный вождь, а потому он согласен отдать за него свою дочь Бортэ, которой исполнилось десять лет. Есугэю девочка так понравилась, что он оставил сына в стойбище хонкеритов, чтобы тот познакомился поближе с будущей женой. А уезжая, сказал нойону:

– Мой сынок страсть как боится собак. Имей это в виду.

Фраза в устах отца более чем странная. И то, что она попала в «Сокровенное сказание», монгольский средневековый труд, описывающий жизнь Чингисхана, тоже необычно. Будущий герой должен быть безупречен. А он, оказывается, трусоват.

Довольный помолвкой, Есугэй отправился домой. И снова он ехал один. Или с такой малой охраной, что о ней летописец не упоминает. Дело было летом, стояла жара, Есугэю захотелось пить. Увидев становище татар, он спешился и попросил напиться. Хотя татары и были недругами, немало натерпевшимися от походов Есугэя, закон степного гостеприимства требовал, чтобы путника угостили. Татары так и сделали, но ненависть их к Есугэю была столь велика, что питье они отравили.

Подъезжая к дому, Есугэй почувствовал себя плохо. К вечеру он понял, что отравлен. Его отпаивали молоком и настоем трав, но на следующий день стало ясно, что жить ему осталось недолго. Есугэй приказал верному дружиннику скакать к хонкеритам, привезти Тэмучжина, который остается старшим в семье. Но Тэмучжин опоздал. Когда он приехал в стойбище, отец уже умер.

И тут же рухнул благополучный мир, в котором рос Тэмучжин.

Тайджиуты вскоре поднялись и ушли, бросив семью Есугэя. Притом угнали скот, лошадей, увезли добро. Когда Оэлун бросилась к вождям племени с обидой, что ее не зовут с собой, она получила такой ответ:

А когда вслед за уходящими кинулся старый дружинник Есугэя, чтобы пристыдить соплеменников, те ранили его и лишь посмеялись над горестями вдовы.

Так в тридцать лет Оэлун осталась одна, ограбленная, никому не нужная. Патетически рассказывает о ее судьбе «Сокровенное сказание», автор которого, очевидно, знал семью Есугэя: «… коротко платье поясом подбирала, бегала по реке Онон вниз и вверх, по зернышку собирала, с диких яблонь, с черемухи, копала коренья… Те, которых диким чесноком кормила прекрасная Оэлун, стали отважными сынами и дали друг другу слово прокормить мать… Стали сиживать на крутом берегу, друг для друга ладить удочки…»

Жило семейство Оэлун не в степи, а на границе леса, который в те влажные века занимал куда большую площадь, чем теперь, и мальчики росли как лесные жители. С юных лет они пропадали в лесу, охотились, соорудив себе луки. Голодные, злые, сильные волчата.

Берега реки Онон, где стояла юрта Оэлун, не были пустынны. По соседству кочевали другие роды, даже близкие родственники. Но никому не было дела до бедной вдовы.

Года через два Тэмучжин обзавелся другом. Зимой неподалеку стояло племя джаджиратов, и Джамуха, сын вождя, часто играл с Тэмучжином на льду замерзшей реки. Они обменивались подарками и потом, как взрослые, поклялись в вечной дружбе. Детская дружба вспыхивает и забывается. Этой суждено было возродиться через несколько лет и сыграть немаловажную роль в истории Монголии.

От отца Тэмучжин унаследовал полезное для полководца, но в общении с людьми неприятное качество – он предпочитал действовать наверняка. И, только зная, что сильнее, шел до конца.

Как-то Тэмучжин и его брат Хасар удили рыбу и поймали на удочку тайменя. А сводные братья рыбу отобрали. Тэмучжин бросился к матери, требуя, чтобы она вступилась и наказала Бектера и Бельгутая. Мудрая Оэлун была против этого. Ее поучение звучит в стихотворной передаче летописца так:

Тэмучжин распалился. Он кричал, что Бектер с Бельгутаем не первый раз обижают их, а недавно отняли жаворонка.

Оэлун выгнала мальчишек на улицу и через несколько минут забыла обо всем – дети всегда ссорятся.

Через некоторое время в юрту вернулся один Хасар, младший, всегда послушный Тэмучжину брат. Он взял луки и стрелы – сказал, что они пойдут в лес на охоту.

А пошли они на поле, за стойбище, где Бектер пас лошадей.

Тэмучжин зашел сзади, Хасар – спереди.

Бектер испугался. Он сел на корточки, закрыл голову руками и стал просить, чтобы его пощадили.

Тэмучжин выстрелил первым в спину Бектеру и крикнул Хасару:

– Стреляй же! Он еще живой!

И Хасар тоже отпустил тетиву.

Бектер упал.

Мальчики стояли над его телом. Они не знали, что делать дальше.

Потом Хасар заплакал.

По холму бежали люди. Впереди всех – Оэлун.

– Вы дикие псы! Вы волки! – кричала она на своих сыновей. – Вы словно щука, хватающая исподтишка!

Преступление было страшным. Добро бы случайно, играя, – нет, это было преднамеренное жестокое убийство, совершенное тринадцатилетним мальчиком.

Неясно, решил ли вождь тайджиутов наказать Тэмучжина именно за это. «Сокровенное сказание» не приводит дат. Но если Тэмучжин вскоре после этого не совершил нового проступка, то можно допустить, что племя решило навести порядок в семье своего бывшего вождя. Однажды к становищу подскакали нукеры и потребовали выдать им Тэмучжина. Тэмучжин убежал в лес. Хасар, характером не в брата, стал отстреливаться. У него отняли лук, но оставили в покое.

А Тэмучжин скрывался в лесу девять дней. И, только совсем изголодавшись и замерзнув – наступала осень, он вышел из леса и сдался нукерам, которые спокойно ждали у становища, зная, что мальчик вернется домой.

Тэмучжина связали и отвезли в ставку тайджиутов.

Там его заковали в колодки как мелкого преступника.

Его кормили по очереди в бедных юртах, у батраков и рабов, там же он и ночевал. Однажды он провел ночь у батрака Сорган-Ширы. Сыновья батрака прониклись к мальчику жалостью. Когда он уходил утром, они ослабили ему колодку.

На следующий день другой батрак, человек слабосильный, должен был привести Тэмучжина на праздник, который отмечало племя. Тэмучжин понял, что наступил выгодный момент: шел пир, и тайджиуты перепились. Тэмучжин свалил батрака с ног и бросился к реке, где скрылся в тростниках.

Его быстро хватились. Знали, что далеко не уйдет.

Стояла жара. Тэмучжин снял колодку и пустил ее по течению, а сам затаился в зарослях. Он был терпелив.

На счастье, первым на него наткнулся Сорган-Шира. Он велел Тэмучжину потерпеть еще, а сам крикнул, что в тростниках никого нет.

Когда стемнело, батрак отвел дрожащего Тэмучжина к себе в юрту, накормил его, но велел тут же уходить. За мальчика вступились сыновья Сорган-Ширы. Они уговорили отца подождать до рассвета и дать беглецу лошадь, иначе его догонят.

А пока его спрятали в повозку с шерстью, что стояла за юртой.

И вовремя: в юрту Сорган-Ширы пришли с обыском. Хотели разворошить повозку, но батрак сказал, разведя руками:

– Кто в такую жару там усидит? А мне потом шерсть снова укладывать.

Нукеры послушались. Ушли.

На рассвете Сорган-Шира вывел коня и показал Тэмучжину дорогу домой.

Вернувшись, Тэмучжин уговорил Хасара уйти с ним в лес. Там они скрывались несколько недель.

Потом эта история забылась. Тэмучжина простили.

Прошло три года. Тэмучжину исполнилось шестнадцать лет.

Жили они в кочевье племени, к которому принадлежала Оэлун. Жизнь была хоть и небогатой, но самые трудные годы остались позади.

Тэмучжин всегда помнил, что у него есть невеста. Хотя и видел он ее всего несколько дней, очень давно.

И вот Тэмучжин отправляется к отцу Бортэ и просит его выполнить обещание – отдать дочь.

Тот оказался человеком слова.

Тэмучжин получил не только Бортэ, но и приданое. Мать невесты подарила ему шубу из черных соболей.

И здесь Тэмучжин впервые проявляет себя дальновидным политиком. Вместо того чтобы бережно хранить шубу, которая стоит дороже, чем все добро его семьи, он отправляется с шубой к хану кераитов, одному из самых могущественных хозяев Степи, бывшему союзнику его отца.

Разумеется, шуба была лишь символом. Можно допустить, что у кераитского хана таких шуб было немало. Но приезжает к нему не бедный волчонок, не отщепенец. Приезжает будущий князь, наследник славы своего отца. И хан Торгул, приняв шубу и посадив юношу как равного рядом с собой, объявляет этим всей Степи, что верен старой дружбе.

Может быть, этот жест хана объясняется еще и тем, что он сам в юности пережил то же, что и Тэмучжин. Когда Торгулу было семь лет, он попал в плен к меркитам, был рабом, и лишь через шесть лет его отец смог освободить сына. А еще через шесть лет Торгул снова попал в плен, на этот раз к татарам. И снова был рабом, пас верблюдов. На этот раз Торгул так и не дождался помощи – сам убежал. Но он не простил своих детских несчастий родичам – своим дядьям. Это они входили в сговор с врагами, они, держа в руках слабовольного отца Торгула, отказывались платить выкуп за мальчика. Они хотели, чтобы тот погиб в неволе и не унаследовал ханского трона.

Торгул смог захватить власть только потому, что в 1171 году ему помог Есугэй-багатур. И тогда он казнил побежденных родичей.

Прошло два года, внешне мало что изменилось: небогатая монгольская семья живет в стойбище чужого племени. Но у Тэмучжина, судя по летописи, начинают появляться первые воины – нищие, как и он, отщепенцы, изгои, почуявшие в нем вождя, который умеет и любит повелевать.

Правда, воинов у Тэмучжина немного, да и вряд ли они живут вместе с ним. Ибо, когда меркиты решили, что наступил наконец подходящий момент, чтобы отомстить за оскорбление, нанесенное им Есугэем, рядом с Тэмучжином никого, кроме его братьев, не оказалось.

Однажды на рассвете, когда, как сообщает «Сокровенное сказание», «лишь начал желтеть воздух», старая рабыня, вышедшая набрать воды, услышала отдаленный топот множества копыт. Так быстро да еще в такое время гости не скачут. Она вбежала в юрту и разбудила хозяев.

Началась суматоха. Седлали коней, запрягали возки.

Влезший на дерево остроглазый младший брат Тэмучжина закричал, что это меркиты.

И тут Тэмучжина охватила паника. Он крикнул братьям, чтобы скакали за ним, бросив все – женщин, детей, добро.

Летописец не жалеет Тэмучжина: он говорит, что тот взял с собой заводную[6] лошадь, хотя мог посадить на нее Бортэ.

Братья ускакали.

Старая рабыня, решив спасти Бортэ, посадила ее в возок, запряженный коровой, завалила шерстью и погнала корову прочь от стойбища. Навстречу меркитам. Это был хитрый шаг. Меркиты, встретив возок у стойбища, пропустили его – кто ж будет убегать им навстречу?

И, может, все бы обошлось, но, когда меркиты, захватив женщин и детей и забрав все добро, ехали обратно, они заметили возок, который старуха спрятала в стороне от дороги. И решили на всякий случай его обыскать. Так Бортэ тоже попала в плен.

Следующей ночью Тэмучжин, скрывавшийся в лесу, послал одного из братьев в становище и узнал, что случилось.

Тогда он отправился к кераитскому хану Торгулу, надеясь, что хан помнит о подарке.

Хан помнил. И помнил зло, причиненное меркитами ему самому. Но так как его войско в то время воевало с татарами, он посоветовал Тэмучжину поехать к Джамухе, который уже вырос и стал вождем своего племени. Может, тот не забыл детской дружбы?

Изможденный, почерневший от гнева и ненависти, юноша вошел в богатую белую юрту Джамухи. Джамуха знал о его горе. И не забыл детской дружбы. И согласился собрать войско.

Переговоры и сборы в поход заняли несколько месяцев, и все это время Бортэ жила в юрте простого меркитского воина Чельгир-Боко как рабыня и наложница. Но об этом Тэмучжин узнает лишь позже.

Наконец отряды Джамухи и Торгула обрушились на кочевья меркитов. В ночном бою меркиты были разбиты наголову. Да и как они могли ожидать, что безвестный волчонок сможет поднять против них вождей Степи?

Тэмучжин первым ворвался в становище меркитов.

Черными тенями метались люди. Воздух гудел от воя и криков.

– Бортэ! – кричал Тэмучжин. – Я здесь! Бортэ!

Из сонма черных теней протянулась к седлу Тэмучжина тонкая рука, Бортэ прижалась к крупу коня.

Тэмучжин подхватил жену и посадил ее перед собой.

Всех пленных согнали в поле. Тэмучжин велел выйти вперед всем тем, кто участвовал в набеге на его дом. Их оказалось около трехсот человек.

Их отвели в сторону. И затем зарубили без пощады.

Чельгир-Боко, у которого жила Бортэ, скрылся в лесу. Автор «Сокровенного сказания» приводит плач этого незадачливого воина: «Черной вороне кормиться корой, а она вздумала пощупать гусей! Ханшу посмел взять к себе в дом – надо бежать!»

Вряд ли судьба этого воина интересовала кого-то, кроме Тэмучжина. Проскочил по горизонту почти невидной звездочкой и сгинул. Но вопли раскаявшегося меркита нужны были летописцу, чтобы в такой завуалированной форме намекнуть тем, кто поймет, что первенец Тэмучжина, Джучи, родившийся через несколько месяцев после спасения Бортэ, наполовину меркит.

Впрочем, Тэмучжин его никогда не будет любить.

Хотя жену свою любил всегда.

Добро меркитов досталось в основном Торгулу, который был главным в триумвирате. На долю Тэмучжина выпала слава.

И хотя командующим считался хан Торгул, а боем руководил Джамуха, для всех победителем меркитов стал Тэмучжин. Не будь его силы убеждения, хитрости и упорства, поход никогда бы не состоялся.

Тэмучжин был умен. Он сделал еще один очень верный тактический ход.

Одно дело – побратимство мальчишек. О нем можно рассказывать, и никто его всерьез не примет. Но теперь, когда старая дружба с Джамухой скреплена общей победой, можно напомнить об этом всей Степи. Поэтому Тэмучжин предложил Джамухе повторить обряд побратимства, только на этот раз на глазах у всего войска.

Джамуха, рыцарь, разумеется, тут же согласился. И молодые люди скрепили кровью свой братский союз. Враги Тэмучжина должны были намотать себе на ус, что любое нападение на Тэмучжина – это нападение на Джамуху, основного претендента на верховную власть над монголами.

Полтора года после этого Тэмучжин с женой и родственниками прожил в ставке у Джамухи. Это тоже было рассчитанным ходом. Во-первых, здесь Тэмучжин чувствовал себя в полной безопасности. Во-вторых, он оказался в центре степной политики. Более того, за это время Тэмучжин каким-то образом утверждает свою власть над частью тайджиутов – своего родного племени. По крайней мере, в разговоре с Джамухой, приведенном в «Сокровенном сказании», сообщается об улусах Тэмучжина. Эти полтора года – период бешеной, но скрытой от посторонних активности Тэмучжина, проникшегося честолюбием и решившего стать настоящим наследником своего отца.

А внешне все выглядело очень скромно. Побратим хана Джамухи живет в простой юрте, ездит со своим покровителем на охоту, участвует в набегах, командует небольшой дружиной из нукеров, отколовшихся от своих родов.

Если кто и понимал, куда ведут подспудные события, то только сам Тэмучжин. Джамуха и Торгул пребывали в неведении о том, что происходит.

То, что происходило, объяснялось социальными причинами. Монгольское родовое общество распадалось, хотя власть по-прежнему находилась в руках родовой верхушки. Выражением этого распада стало появление многочисленных изгоев, «людей длинной воли», отколовшихся от своих племен и не желавших более подчиняться старым законам. С одной стороны, отщепенцы были многочисленны, с другой – разобщены и бесправны. Естественно, они стремились к объединению.

Отщепенцы нуждались в вожде, в организации, которая отрицала бы косные племенные законы.

Этим вождем не мог быть ни один из вождей племен, потому что все они подчинялись традициям и выражали интересы родовой верхушки.

Зато этим вождем мог стать отщепенец – Тэмучжин. Сам прошедший сквозь все мытарства изгойства, лишенный племени, ненавидевший родовую знать.

Может быть, погибни Тэмучжин от руки меркитов или в колодке у своих родичей, объединение отщепенцев и рождение новой Монголии произошло бы позже и в иной форме. Но оно обязательно произошло бы, потому что распад родового строя привел к революционной ситуации в Степи. И мы тогда узнали бы из учебников истории иное монгольское имя. Хотя суть дела от этого не изменилась бы.

Но пришел именно Тэмучжин, который был социально близок к отщепенцам и в то же время принадлежал к высокому роду Есугэй-багатура.

Современники утверждали, что Чингисхан был неважным полководцем. Он был коварен и труслив – это тоже не секрет. Но его политический гений, его умение найти нужных союзников в нужный момент и предать их, если наступала в том нужда, умение отыскать тех людей, которые поведут его армии, и избавиться от них, если они станут непокорными, его талант направить все силы в единственно нужном направлении, а если необходимо, то затаиться и сделаться незаметным, – все это заранее давало ему преимущество перед прочими вождями Степи. Те могли колебаться и совершать поступки во имя чести, товарищества, ради правил и законов. Ничего этого для Чингисхана не существовало. Он мог отвернуться от любого человека, если это требовалось для его дела, владычества над миром.

Правда, тогда, в 1182 году, двадцатилетний Тэмучжин, конечно, и не думал о покорении мира. В глазах окружающих он был бедным отпрыском заглохшего рода. И Тэмучжин поддерживал в окружающих это мнение.

Главное, что удалось сделать Тэмучжину за полтора года, проведенные в качестве приживала в ставке Джамухи, – это наладить связи с отщепенцами, курени которых были разбросаны по всей монгольской степи. Гонцы Тэмучжина скакали по дальним увалам, забирались в леса севера и к границе с пустыней. От стойбища к стойбищу шли его приказы. Таясь, осторожничая, прикидываясь ничтожеством, Тэмучжин и в ставке Джамухи встречался с нужными людьми. И наступил день, рядовой для окружающих, но решающий для истории Монголии и всего мира. В тот день Тэмучжин понял: пора!

Сработала интуиция стратега. Как ни трусил Тэмучжин, как ни трепетал он перед необходимостью порвать со спокойной жизнью, пришло время сделать решительный шаг.

Его единственный друг Бортэ – это можно понять между строк летописи – так же, как и он, чувствовала: пора. И именно она нашла повод для незаметного переворота.

В тот день Джамуха произнес до сих пор не разгаданную историками фразу: «Покочуем-ка возле гор – для наших табунщиков шалаш готов. Покочуем-ка возле рек – для овчаров наших в глотку еда готова». После этого Бортэ сказала мужу, что дружбе с Джамухой конец.

Тэмучжин немедленно уехал от друга.

Фраза эта звучит совершенно безобидно, но, так как известно, что именно она расстроила дружбу побратимов, многие ученые пытались разгадать ее. Вряд ли можно сегодня отыскать в ней смысл. Но важно, что эта фраза связана с другой, произнесенной потом. Обращаясь к двум друзьям Тэмучжина, Джамуха обвинил их в разрыве между ним и Тэмучжином, сказав: «Зачем вы, Алтан и Хучар, разлучили нас с побратимом, вмешиваясь в наши дела?»

Кто такие были эти друзья Тэмучжина? Они фигурируют в списке тех, кто присоединился к Тэмучжину на следующий день после его разрыва с Джамухой.

К Тэмучжину пришли «одним куренем Хучар-беки, одним куренем Алтан-очигин». Оба – сыновья ханов, представители знати, но пришли они «одним куренем», то есть от своих племен откололись. Это «люди длинной воли». Они бывали в ставке Джамухи и были известны ему. Именно такие люди толкали Тэмучжина к разрыву. И Джамуха укоряет в этом разрыве не Тэмучжина, к которому продолжает испытывать дружеские чувства, а тех, кто разлучил его с ним.

Джамуха так и не увидел движущих пружин событий. Это его в конце концов и погубило.

Кто бы ни был инициатором разрыва побратимов, разрыв этот произошел тогда, когда это было выгодно Тэмучжину, и потому, что это было ему выгодно.

Исследователи давно уже обратили внимание на то, что к Тэмучжину шли только «люди длинной воли». Но как много их оказалось в степи! Уже через несколько недель в ставке Тэмучжина собралось тринадцать тысяч воинов. И именно эти люди тогда же, в 1182 году, избрали Тэмучжина, двадцатилетнего изгоя, своим ханом под именем Чингисхан. Известна присяга, которую принесли хану воины. Она резко отличается от присяг, которые давались раньше. В ней чувствуется уверенная рука автора: «Когда Тэмучжин станет ханом, мы, передовым отрядом преследуя врагов, будем доставлять ему прекрасных дев и жен, юрты и батраков и лучших лошадей. При облаве будем выделять ему половину добычи. Если мы нарушим в дни войны этот устав, разбросай наши черные головы по земле. Если в мирное время мы нарушим твой покой, отлучи нас от жен, детей и рабов, бросай нас на пустой земле».

На первом месте в клятве были не интересы племени или рода – все были равны в новой орде. Главное – безусловная дисциплина, признание права хана казнить за нарушение присяги во время войны. Новый союз был направлен на войну, на грабеж.

Можно предположить, что метаморфоза с другом ввергла Джамуху в растерянность, По крайней мере, некоторое время он ничего не предпринимал. Чингисхана признали кераиты хана Торгула, который рассчитывал на военную помощь новой армии. Но ни одно другое монгольское племя не присоединилось к Чингисхану. Для племенной аристократии он был выскочкой и разбойником. Почуяв угрозу, вожди племен стали искать полководца, которого могли бы противопоставить Чингисхану и его молодцам. Изгои были опасны и поодиночке, и они стали смертельно опасны, когда объединились.

Противопоставить Чингисхану можно было лишь законного племенного вождя старой закалки, авторитетного среди воинов, настоящего полководца. И выбор вождей пал на Джамуху. Так историческая необходимость сделала побратимов главами противоборствующих группировок.

В ней кто-то должен был погибнуть – либо молодая армия Чингисхана, либо племенной строй монголов.

В ставку к Джамухе начали съезжаться отряды монгольских племен. По сведениям летописца, там собралось за короткое время более тридцати тысяч всадников. Как на большую войну.

Обе армии стояли неподалеку друг от друга. И в той и в другой были горячие головы, которые хотели поскорее решить спор оружием. Но ни Джамуха, ни Чингисхан не спешили. Первый – потому что, как можно судить по последующим событиям, не был до конца убежден, что должен уничтожить старого друга, второй – потому что чувствовал себя слабее.

Нужен был внешний толчок, который сделал бы конфликт неизбежным. И туг младший брат Джамухи с небольшим отрядом угнал табун Чингисовых лошадей. Его догнали в степи и убили.

Кто подговорил юношу на необдуманный поступок, мы не знаем, но можно предположить, что это сделали опытные политики.

Теперь Джамухе ничего не оставалось, как двинуть войска. Иначе бы он потерял лицо – кровь брата требовала отмщения.

Произошла битва.

Куда более сплоченные отряды племен после короткого боя опрокинули войско Чингисхана и погнали его к ущелью у реки Онон. Чингисхан проявил себя как никуда не годный полководец, и, если бы это была война не на жизнь, а на смерть, тут бы ему и пришел конец. Но Джамуха вел войну по старым племенным законам, для которых есть биологические аналогии. Если дерутся собаки, драка, какой свирепой она ни кажется, прекращается, когда одна из собак падает на спину. Тогда более сильная собака уходит.

Так случилось и здесь. Когда остатки отрядов Чингисхана оказались в ловушке, Джамуха добивать побратима не стал. Он казнил убийц брата и увел армию отдыхать.

Формально Джамуха победил. На самом же деле в тот день старая племенная Степь потерпела сокрушительное поражение. И очень важно, что это почувствовали самые лучшие воины Степи – уруды и мангуды. Отряды этих племен в полном составе отделились от Джамухи и перешли на сторону Чингисхана. Казалось бы, случай невероятный – уйти к проигравшему. Впоследствии уруды и мангуды стали самыми привилегированными полками армии Чингисхана.

Чингисхану нужна была победоносная война, пускай небольшая: он должен был реабилитировать себя за поражение. И поэтому, когда хан Торгул позвал Чингисхана на помощь против татар, которые в то время отступали под натиском властителей Северного Китая – чжурчжэней, Чингисхан с радостью согласился.

Кераиты и отряды Чингисхана настигли отступавших татар, перебили множество воинов, убили вождя, захватили громадный татарский обоз.

Эта победа принесла пользу как Торгулу, который получил от чжурчжэней титул Вана, то есть царя, и стал именоваться Ванханом, так и Чингисхану, который смог оделить воинов добычей и укрепить свой авторитет.

В Степи наступило динамическое равновесие. Чингисхан не мог еще победить союз племен и захватить власть в Монголии. Одних отщепенцев для этой цели было мало. Опираясь на армию, он должен был посулами, хитростью или силой перетягивать на свою сторону племена, поддерживая в них центробежные тенденции, откалывая от них курени, – все это требовало политических интриг, терпения и дальновидности. Тэмучжин стал ханом в 1182 году, но в действительности ему удастся покорить собственную страну лишь через много лет. В 1206 году состоится общемонгольский курултай, который провозгласит Чингисхана верховным владыкой всех монголов. До этого будет война с племенами, которые в 1201 году объявят верховным ханом Джамуху и потребуют, чтобы он уничтожил слишком усилившегося Чингисхана. В последующие годы будет немало битв, побед, поражений, предательств и недолговечных союзов. В конце концов Чингисхан расправится с Ванханом, который к тому времени из союзника превратится во врага, потому что поймет, насколько страшен Чингисхан, и с Джамухой, которого, схваченного собственными воинами, безжалостно казнит. А потом казнит и этих воинов, ибо они подняли руку на господина.

Лишь после этого армии Чингисхана двинутся за пределы Монголии, на завоевание вселенной.

Но эти события лежат за пределами нашего повествования.

Великий шелковый путь пролегал южнее монгольских степей, к верховьям реки Хуанхэ, по южной границе пустыни Гоби, к оазисам, населенным уйгурами, и далее к Средней Азии и Ирану.

В начале XIII века контроль над пустынным отрезком этого пути перешел к монголам. Но кто господствовал там до монголов, вплоть до недавнего времени оставалось не то чтобы неизвестным, но, скажем, не до конца установленным. Приблизительную историю этих мест можно было установить по китайским летописям и хроникам монголов. Было очевидно, что в тех местах селились уйгуры, какое-то время на них распространялась власть Тибетского царства, после этого там находились владения киданей, затем – царства Си Ся, вероятно, основанного тангутами. Но никаких материальных свидетельств этого не существовало.

Эта часть Великого шелкового пути была самой трудной для караванов. Еще в древности китайский историк Сыма Цянь писал: «Путешественники, которые выезжают из Китая, часто погибают в соляных болотах. Те, кто едет по северному пути, подвергаются нападению гуннов. На южном пути нет воды и пищи… и царит большая нужда». Позже эту картину дополнил другой китайский писатель – Сюань Цзан: «Пески расстилаются на необозримое пространство; по прихоти ветра они то нагромождаются в одном месте, то вновь разметываются. Путники не находят там никаких следов человека, и многие из них сбиваются с пути… Поэтому странники отмечают дорогу, собирая в кучи кости животных. Там нет нигде ни воды, ни растительности и часто дуют жгучие ветры. Когда поднимаются эти ветры, люди и животные падают в изнеможении и заболевают. Временами слышатся то пение и свист, то болезненные стоны, но если прислушаться к этим звукам, то сознание помутится и потеряешь способность передвигаться. Вот почему там часто гибнут путники. Эти миражи – наваждение демона».

В Средние века, когда климат был более влажным, чем ныне, через пустынные области в центре Азии протекали реки, крупнейшие из них не пересыхали даже в разгар лета. Вдоль рек и по берегам редких озер тянулись оазисы, некоторые достаточно обширные, чтобы прокормить несколько тысяч человек. Разумеется, обладание этими оазисами было ключом к господству на торговом пути.

Что же происходило там в XII веке?

В 80-х годах прошлого столетия вплотную к разгадке приблизился русский путешественник Потанин. В пустыне Гоби он тщательно записывал легенды кочевых монголов. Практически все они были так или иначе связаны с именем Чингисхана и с его войной против тангутов. Война была жестокой и кончилась уничтожением тангутского государства и гибелью его городов. Развалины городов, правда небольших, встречались Потанину не раз. Когда же его экспедиция попала в долину реки Эдзин-Гол, пересохшей и наполняющейся водой лишь весной, следы человеческого обитания стали попадаться все чаще. Сухие стволы больших тополей лежали у длинных рытвин – бывших каналов, порой из песка выглядывали остатки стен глинобитных домов; ветер, отгоняя песок, открывал на каменистой земле тысячи черепков, глиняных и фарфоровых, а порой и китайские монеты. Ясно было, что вся эта обширная долина когда-то была густо заселена.

Сто лет назад, когда по долине шел Потанин, там кочевали лишь несколько семей монголов, которые, кроме легенд, ничего о прошлом этого края не знали. Только один из монголов сказал, что когда он кочевал на севере, где русло реки теряется в солончаках и песках Гоби, он видел там развалины очень большого города, который зовется «Черным городом» – Хара-Хото. Но местные кочевники не хотят, чтобы чужие видели его. И если чужой человек просит их провести к городу, они делают вид, что никакого города там нет.

В 1907 году в пустыню Гоби отправилась экспедиция Петра Козлова, ученика знаменитого Пржевальского, большого знатока Центральной Азии. Русское географическое общество включило в план экспедиции поиски мертвого города.

В феврале 1908 года Козлов оказался в ставке монгольского князя Балдын-цзасака, расположенной в Южной Гоби. Сблизившись со старым князем, Козлов начал расспрашивать его о Хара-Хото. Тот рассказал, что развалины города сохранились, но чужаков к ним не пускают кочующие в тех краях торгоуты. И по очень простой причине: уже много лет они ищут там сказочные сокровища. По преданию, в которое они верят, правитель города, когда его осадили монголы Чингисхана, убил своих двух жен и зарыл их вместе со своими богатствами. Правда, в последние годы торгоуты от сокровища отступились. Несколько лет назад они выкопали глубокий ров и уже добрались было до клада у большого субургана (каменной ступы), но оттуда выползли две змеи, духи погибших жен, и изгнали кладоискателей.

Из расположения к Козлову князь дал ему проводников, и к середине марта экспедиция уже была в низовьях реки Эдзин-Гол, где ее встретили торгоуты. А так как проводники рассказали торгоутам, что Козлов друг князя Балдын-цзасака, те согласились показать ему развалины.

«Наше волнение увеличивалось и увеличивалось, – писал в дневнике Козлов. – В особенности, когда после 3–5 верст юго-юго-восточного движения нам стали попадаться черепки фарфоровой и глиняной посудной формы с закругленными краями, гранитные валы для молотьбы, наконец, монеты и пр…Показались развалины справа от дороги, Актан-Хото, в них, по преданию, был сосредоточен кавалерийский отряд, защита Хара-Хото. Эта цитадель устроена на возвышении берега мертвой реки, с остовами погибших сухих тополевых деревьев, валявшихся вдоль русла “старого ложа” вод эдзингольских, некогда омывавших с двух сторон Хара-Хото. По сторонам последнего залегали культурные долины с земледельческим населением. Наше желание попасть в Хара-Хото дошло до крайней степени. Над песками показались крепостные шпицы субурганов… а вот и уголок самой крепости. Еще томительные полчаса, и мы, миновав бугры-холмы из песка и тамариска, вышли на каменную равнину с запада, где мертвый город, весь на виду, вблизи, еще больше манит к своим скрытым сокровищам…»

С вершины крепостной стены Козлов смог обозреть весь город. В плане он представлял собой квадрат. Длина стороны более километра. Шестиметровой толщины стены были укреплены башнями и субурганами. В город вело двое ворот. По сторонам выдавались бастионы, которые прикрывали ворота от нападения. Две параллельные улицы с развалинами домов вдоль них пересекали весь город. Одну из улиц Козлов назвал Главной, вторую – Торговой. Можно было различить и следы дорог, которые с двух сторон вели к городу. Вдоль них кучками виднелись многочисленные субурганы и развалины построек. Значительная часть города не уместилась в крепостных стенах и раскинулась на окрестной равнине.

Экспедиция разбила лагерь в центре города, и всеми овладел кладоискательский зуд. Уже в первые дни список находок был внушителен: книги и рукописи, иконы на ткани, монеты и бумажные деньги, буддийские статуэтки, обломки фарфоровой и глиняной посуды, стремена, бусы, железные инструменты…

Через три дня экспедиция двинулась дальше, и из первого же населенного пункта Козлов направил в Академию наук письмо с сообщением о найденном городе. Он, в частности, писал: «Сменилось девять поколений управителей эдзингольских торгоутов, но последние не знают Хара-Хото иначе, как только в развалинах… Кто же были, в конце концов, хара-хотосцы? Туземцы на такой вопрос отвечают: “китайцы”».

В течение последующих месяцев Козлов обследовал пустыню Алашань, затем направился в Северо-Восточный Тибет. Поздней осенью экспедиция остановилась на зимовку в оазисе Гуйдуй. Но зимовать не пришлось. 7 декабря было получено сообщение из Петербурга: материалы, отправленные Козловым в Россию, произвели сенсацию. Историки считают, что им найдена столица исчезнувшего тангутского царства Си Ся. Специальное собрание Географического общества было посвящено обсуждению находок Козлова. В частности, было отмечено, что многие извлеченные из развалин рукописи «написаны на языке неведомом, по крайней мере, прочесть их никто не умеет, хотя образцы письма и известны». Под образцами имелись в виду находки, сделанные английскими и французскими учеными в Китае, их расшифровка только начиналась. «Ввиду важности совершенного открытия, – сообщалось в письме, – Совет Географического общества предлагает Вам не углубляться в Сычуань, а вместо этого возвратиться в пустыню Гоби и дополнить исследования недр мертвого города. Не жалейте ни сил, ни времени, ни средств на дальнейшие раскопки».

Весной 1909 года экспедиция Козлова вернулась в Хара-Хото.

Раскопки продолжались несколько дней, но ничего нового не дали. Тогда Козлов решил проверить, нет ли чего в больших субурганах, стоявших вне городских стен.

Большой, десятиметровый, субурган вошел в историю как «Знаменитый». Когда верхний слой кирпичей был снят, оказалось, что он буквально набит рукописями. В сухом склепе они пролежали почти восемьсот лет и отлично сохранились. Всего рукописей было несколько тысяч – это самая большая в мире библиотека, оставшаяся от Средневековья. И хранилась она в пустыне, в городе, настоящего названия которого никто не знал. А о народе, населявшем его, тогда могли лишь догадываться.

Когда же, как пишет Козлов, «книги, письмена, книги – большие, малые, в переплетах или папках, тетрадями или свитками и пр.» – были извлечены из субургана, оказалось, что внизу, в основании внутренней камеры, сделана глинобитная площадка, в центре которой стоит деревянный шест, а вокруг него тесно сидят глиняные статуи, словно собрались на совет. У стены был обнаружен человеческий скелет. Как потом выяснилось – пожилой женщины.

Вероятно, в субургане была погребена знаменитая буддийская монахиня. Впоследствии, когда город подвергся нападению монголов, монахи, спасая самое ценное – рукописи, вынесли их за стены и замуровали в субургане, полагая, что завоеватели не тронут каменную ступу, так как монголы всегда боязливо относились к чужим богам, опасаясь их гнева. Возможно, в субурган свезли книги из нескольких монастырей – уж очень велика оказалась библиотека.

Город погиб, а библиотека осталась. Именно она дала возможность восстановить язык, культуру и обычаи великого государства, о котором ранее почти ничего не было известно, – государства Си Ся, одной из трех основных держав в тех краях. Две другие – империи Цзинь и Сун. Си Ся, контролировавшее центральный участок Великого шелкового пути, долее других государств сопротивлялось натиску монголов.

Теперь известно, что на месте Хара-Хото в VII–VIII веках стояла китайская крепость Тунчэн, которая охраняла оазис на торговом пути. Когда китайское влияние там ослабло, крепость была захвачена уйгурами. Тангуты, полукочевой народ, родственный тибетцам, окрепший и усилившийся, так как жизненные условия в тех местах были тогда куда лучше, чем сегодня, в начале XI века вытеснили уйгуров из низовьев реки Эдзин-Гол. Там и вырос крупный город, ставший затем центром одной из провинций тангутского государства. У тангутов были и более крупные города, но на их развалинах затем возникли новые поселения и стерли их следы. Город назывался Эдзина, что означало по-тангутски «Черная река». Это был не только центр провинции, но и основная крепость, защищавшая северные границы царства от уйгуров и татар. В двадцатитомном «Измененном и заново утвержденном кодексе законов эпохи небесного процветания», который был найден среди других книг в «Знаменитом» субургане, говорится, что Эдзина была центром одного из двенадцати военных округов, на которые была разделена тангутская держава. Вся долина реки Эдзины была изрезана каналами и густонаселена. Глинобитные дома крестьян были разбросаны вдоль каналов, среди них возвышались дома богачей и чиновников. Современник писал: «Обычно тангуты живут в глинобитных домах, и только получившие особое разрешение могут покрывать их черепицей».

Сокровища, найденные Козловым, позволили ученым всерьез приступить к расшифровке языка тангутов. Этот труд был завершен великим лингвистом Николаем Невским, который написал «Тангутскую филологию».