Черно-бурая лиса Алешковский Юз

9

Недалеко от скверика, под развешанными на верёвке шубами и пальто, сидела домработница Ксюша. Наверно, она устала выбивать пыль и читала книжку.

– Тётя Ксюша! – сказал я вежливо. – Всё равно вам нечего делать. Подиктуйте мне пару страничек из книжки! Я сбегаю за тетрадкой. А потом я вам все вещи выбью: я люблю пыль выбивать. Подиктуете?

Ксюша подозрительно посмотрела сначала на меня, потом на шубы и пальто и так же подозрительно спросила:

– Это зачем же диктовать?

– У меня угрожающее положение… – Я старался говорить как можно вежливей.

– У меня тоже. Только и гляди в оба, чтобы ваш брат чего-нибудь не украл.

– К сожалению, у меня нет брата, – не выдержал я.

– Ну и не мешай стеречь! – проворчала Ксюша.

10

В этот момент я услышал свист. Как всегда, быстро обернулся, но никого не увидел. Тогда кто-то снова засвистел. Я пошёл к нашему дому. Свист стал громче. Только он доносился не с балкона, а откуда-то снизу.

«Наверно, из котельной…» – подумал я. И правда, когда я подошёл поближе, свист прекратился, а из подвального окна высунулся Гарик и знаками велел мне лезть через окно в котельную.

Я походил, как будто от нечего делать, около окна. За мной никто не следил. Потом спустился в нишу и с подоконника спрыгнул на кучу шлака.

В котельной было темно и холодно и пахло кислинкой, как около паровоза. Гарик схватил меня за руку и потащил за котлы. Я шёл за ним, как слепой. Наконец, отпустив мою руку, он сказал:

– Смотри!..

Я ещё не привык к темноте и ничего не увидел. Но в котельной вдруг почему-то запахло ананасами. Я принюхался и сглотнул слюнки.

– Виктория!.. Самый вкусный сорт!.. Смотри! – прошептал Гарик.

Я пригляделся получше и увидел белую плетёную корзинку, висевшую на большом винте. Это от неё пахло ананасами.

– Ешь… Я не такой… Сам слазил и тебе принёс… Страшно было… Самый вкусный сорт…

Я машинально взял из корзины пару прохладных, немного шершавых клубничин и представил, как Маринка прибегает в сад, видит обобранные кусты и истоптанные грядки. Она садится на корточки и плачет… Ведь на днях первый сбор клубники лучшего сорта «Виктория» мы должны были представить на выставку… Маринка больше всех возилась в саду и специально четыре дня туда не заглядывала. «Так интересней, – говорила она, – маленькие и зелёные ягоды вдруг становятся большими и красными…» А тут свой же… Я даже не сразу поверил, что Гарик всё-таки оборвал общую клубнику.

– Ешь! Чего ты?

Гарик дышал мне в лицо. От него пахло клубникой.

Я изо всех сил оттолкнул его. Он охнул, упал, но закричать побоялся.

– Под дых, значит?.. Под дых, значит?.. – Гарик поднялся с кучи шлака. – Чистюлей притворяешься?

Я снял корзинку с винта, прижал Гарика в угол и пригоршнями стал запихивать ему в рот клубнику. Он так перепугался, что, вытаращив глаза, глотал её почти неразжёванную.

– Наелся?.. Гадина ты земноводная! – Я бросил корзину. – Учти: если сам не расскажешь, хуже будет.

– Что? Ты доложишь? – пришёл в себя Гарик. – Тоже ответишь!.. Я бы, может, не пошёл…

– Ах, ты! Значит, я ещё виноват?

Я налетел на Гарика, мы схватились и упали. Он, изловчившись, укусил меня за ухо. Я от боли вскрикнул, выпустил его, он отскочил в сторону и примирительно, очень быстро и шёпотом, заговорил:

– Ну чего ты шум поднял? Что я такого наделал? Там же ещё осталось… И всем, наверно, обидно: возились, возились, а её – тю… и на выставку! Я свою долю съел… И не побоюсь никого!

Я кусал губы от злости на него и ещё больше на себя. Ну почему? Почему я не предупредил этого?..

Гарик, конечно, почувствовал, что я растерялся, и совсем уже примирительно хихикнул.

– Ладно мучиться-то… Мы же работали? Работали! И нам, как колхозникам, по трудодням положено…

Я стал забираться на подоконник: двери котельной летом были закрыты. Гарик противно поддразнивал:

– Иди, иди! Спредательничай.

– Я не предатель! А ты – гад! – огрызнулся я, вылез из окна в нишу, подтянулся на руках и снова очутился на дворе. Чувствовал я себя так, как будто это я совершил подлую кражу.

11

С минуту я попрыгал по клеточкам «классиков», сделав вид, что играю в эту девчачью игру с самого утра.

– Вот он! Вот он! Ах, ты!

Я обернулся, на меня налетела Ксюша и схватила за волосы:

– Отдавай!.. Говори, кто взял! Не выпущу!.. Я её, – Ксюша расплакалась, – двадцатый год ношу!

Я вырвался. Ксюша наскакивала на меня, а я отскакивал, пытаясь сообразить: в чём же дело?

Старики, забивавшие «козла», подбежали к нам с фишками в руках:

– Тихо! Тихо! Весь дом переполошите!

– Говори толком!

– Я её двадцатый год ношу! – плакала Ксюша, прислонясь к стене.

Мне её стало жалко, хотя я всё ещё ничего не понимал.

– Что двадцатый год? Кого вы носите?

– Хитрец проклятый! Чернобурку мою ношу. Вот что! А он подошёл давеча… «Подиктуй диктант», – говорит… Минут через пять смотрю, а лисы как не бывало. Я ж к ней, как к живой, привыкла. – Ксюша совсем разрыдалась. – Отвлекал нарочно!..

– Ну-ка, подойди! – сказал старик Мешков.

Я подошёл.

– Отдай лису!

– А вы докажите! – вызывающе заявил я.

– Какая наглость!

– Ты же подходил к ней. Мы сами видели! – возмутились старики.

– Отвлекал он меня… Точно отвлекал… – Ксюша высморкалась.

– Нет! Нет! – закричал я. – Я правда подиктовать просил. Честно – просил! Вы что? Я не вор!..

Тут я заметил, что из ниши вылез Гарик и, встав в стороне, ехидно наблюдает за происходящим.

– Дать ему как следует! Всё расскажет! – посоветовал кто-то с балкона.

Старики окружили меня. Я, заикаясь, сказал:

– Ребята!.. То есть… товарищи! Честное слово! Я… зачем мне лиса? Черно-бурая… и даже мёртвая?.. Что вы!

Один из них стал расстёгивать ремень, а старик Мешков возразил:

– Так не годится! Это будет необоснованная репрессия. Я такой подвергался в иные времена. Нужно разобраться.

Тогда старики подошли к Ксюше и стали её успокаивать:

– Не плачь. Лиса – не иголка.

– Вызовем участкового.

– В Голландии из музея украли картину Рубенса, и то нашли…

– А в Англии почтовый вагон с миллионами увезли…

– В Америке у певца сынишку угнали… Нашли же! А черно-бурую и подавно найдут!

Старики лучше всех во дворе знали, что творится на белом свете. Ксюша с интересом слушала и только охала.

Вокруг неё уже собралась толпа. Старики снова застучали фишками.

Я отошёл к подъезду, готовый в любую минуту смыться домой. Ко мне подошёл Гарик.

– Значит, лису можно, а клубнику нельзя? – сказал он. – И помалкивай!

Мне стало окончательно ясно, что это за человек, и я презрительно отвернулся от него.

А Ксюша уже немного успокоилась. Она с выражением рассказывала жильцам, как хитро я её отвлёк, а в этот момент «свистнули» лису, и что сделал это наверняка «тюремщик» Пашка, потому что он «как раз проходил мимо».