Пятый свидетель Коннелли Майкл

1

Миссис Пена посмотрела на меня через спинку сиденья и умоляюще вскинула руки. Она говорила с сильным акцентом, но по-английски, чтобы непосредственно донести до меня крайнюю степень своего волнения:

– Прошу вас, вы ведь поможете мне, мистер Микки?

Я взглянул на Рохаса, который, хоть я и не нуждался в его переводческих услугах, сидел на шоферском месте вполоборота, а потом, поверх плеча миссис Пены, – в заднее окно на дом, который она так отчаянно хотела сохранить. Это было вылинявшее розовое строение с двумя спальнями и давно бесплодным двориком, обнесенным проволочным забором. Через всю бетонную ступеньку, ведущую к передней веранде, тянулось граффити, в котором невозможно было разобрать ничего, кроме цифры «13». Это не был номер дома. Это был знак лояльности.

Наконец мой взгляд снова вернулся к миссис Пене – женщине сорока четырех лет, изнуренной, но по-своему привлекательной матери-одиночке трех сыновей-подростков. Вот уже девять месяцев она не платила взносов по ипотеке, и теперь банк лишил ее права собственности на дом и намеревался выставить его на продажу.

Аукцион должен был состояться через три дня. То, что дом стоил ничтожно мало и находился в бандитском южном пригороде Лос-Анджелеса, значения не имело. Кто-нибудь купит и его, и миссис Пена из владелицы превратится в арендатора – в том случае, если новый хозяин ее не выселит. Годами она полагалась на защиту «Флоренции-13». Но времена изменились. Теперь никакая лояльность по отношению к какой бы то ни было банде не могла ее спасти. Ей требовался адвокат. Ей был нужен я.

– Скажи ей, что я постараюсь сделать все, что в моих силах, – обратился я к Рохасу. – Скажи: я почти уверен, что удастся отменить аукцион и оспорить правомерность лишения ее права на дом. Это как минимум замедлит процесс и даст нам время для выработки долгосрочного плана действий. Возможно, даже позволит ей снова встать на ноги.

Я сделал знак и ждал, пока Рохас переведет мои слова. Рохас служил мне шофером и переводчиком с тех самых пор, как я купил рекламный пакет на радиоканалах, вещающих на испанском языке.

В моем кармане завибрировал мобильник. По характеру вибрации было ясно, что это не звонок, а сообщение. В любом случае я проигнорировал сигнал. Дождавшись, когда Рохас закончит переводить, я поспешно, чтобы не дать миссис Пене ничего ответить, продолжил:

– Скажи ей: она должна понимать, что это все равно не решит ее проблем. Я в состоянии притормозить события, и мы можем вступить в переговоры с банком, но я не обещаю, что в конце концов она так или иначе не потеряет дом. В сущности, она его уже потеряла. Я намерен вернуть ей его, однако предстоит тяжба с банком.

Рохас перевел, от себя сопроводив мои слова жестами. Правда состояла в том, что миссис Пене в конце концов неминуемо придется съехать. Вопрос лишь в том, как далеко она готова позволить мне зайти. Персональное банкротство растянет дело еще на год. Но ей нет нужды принимать решение прямо сейчас.

– Теперь скажи ей, что мои услуги платны. Дай ей смету: тысяча авансом и план помесячной оплаты.

– Сколько за месяц и на какой срок?

Я снова взглянул на дом. Миссис Пена предлагала провести встречу в нем, но я предпочел разговаривать в машине. В своем лимузине «Линкольн BPS», то есть пуленепробиваемом, я находился на мобильной территории. Я купил его у вдовы убитого авторитета из картеля Синалоа. Машина имела бронированные двери и пуленепробиваемые окна из трехслойного безосколочного стекла. Не то что окна в розовом домике миссис Пены. Из опыта синалоайского мафиозо я вынес полезный урок: не следует покидать автомобиль без особой нужды.

Ранее миссис Пена сообщила мне, что ежемесячные ипотечные взносы, которые она прекратила платить девять месяцев назад, составляли семь сотен. Пока я буду вести дело, она продолжит воздерживаться от каких бы то ни было выплат банку и таким образом, избавленная от этих трат, сможет рассчитываться со мной.

– Напиши две с половиной сотни в месяц, – ответил я Рохасу. – Я предоставляю ей льготные условия. Сделай так, чтобы она усвоила: мы заключаем официальный договор и просрочки в оплате недопустимы. Мы готовы принять кредитную карточку, если у нее таковая имеется и если из нее еще можно что-нибудь выжать. Только убедись, что она будет действительна… ну, хотя бы до конца года.

Пока Рохас переводил, используя гораздо больше жестов и слов, чем я, я вынул из кармана телефон. Сообщение было от Лорны Тейлор: «Позвони мне ктс[1]».

Нужно будет связаться с ней после встречи с клиенткой. В любой другой юридической конторе Лорна была бы тем, кого называют офис-менеджером или администратором. Но у меня не было офиса, кроме заднего сиденья моего «линкольна», поэтому она вела все дела и отвечала на телефонные звонки из кооперативной квартиры в западном Голливуде, которую делила с моим главным сыщиком-дознавателем.

Моя мать по рождению была мексиканкой, и на самом деле я понимал ее родной язык лучше, чем притворялся. Поэтому, когда миссис Пена отвечала Рохасу, я понял, что она говорит, – во всяком случае, суть ее ответа уловил. Она сказала, что прямо сейчас пойдет в дом, принесет тысячу долларов наличными и будет исправно вносить ежемесячную плату. Мне, не банку. Я подсчитал, что, если смогу растянуть ее пребывание в доме на год, мой доход составит в целом четыре тысячи. Не так уж плохо, учитывая обстоятельства. Скорее всего я больше никогда не увижу миссис Пену. Я составлю иск, оспаривающий отчуждение собственности, и запущу машину. Есть шанс, что мне даже не придется появиться в суде. Всю работу, связанную с судебным разбирательством, сделает моя молодая помощница. И миссис Пена будет довольна, и я. Однако в конце концов молот все равно опустится. Он всегда опускается.

Я считал, что это дело вполне стоит усилий, хотя миссис Пена и не казалась особо симпатичной клиенткой. Большинство моих клиентов прекращали выплачивать банку положенные взносы после того, как теряли работу или их постигала какая-нибудь медицинская катастрофа. Миссис Пена приостановила выплаты, когда трое ее сыновей оказались в тюрьме за торговлю наркотиками и она вмиг лишилась их еженедельных пособий. Особого желания заниматься ею эта история не вызывала. Но банк сыграл в грязную игру. Я внимательно просмотрел дело на своем лэптопе. Там все было ясно: список отосланных уведомлений с требованием оплаты и затем – лишение права собственности. Только вот миссис Пена утверждала, что никогда никаких уведомлений не получала. И я ей верил. Это был один из тех районов, где, как всем известно, судебные курьеры предпочитают не расхаживать свободно. Подозреваю, что эти уведомления оканчивали свой путь в мусорной корзине, а курьеры просто лгали, что доставили их. Если мне удастся зарегистрировать дело, я сумею с помощью этого довода осадить банк.

Такова будет моя линия защиты: бедную женщину толком не предупредили, в каком бедственном положении она находится. Банк обманул ее, лишил имущества, не дав возможности возместить задолженность, и заслужил за это как минимум судебное порицание.

– Хорошо, значит, по рукам, – сказал я и, обращаясь к Рохасу, добавил: – Пусть она пойдет принесет деньги, а я пока распечатаю договор и расписки. Мы сегодня же приступим к делу.

Я кивнул миссис Пене и улыбнулся. Рохас перевел, после чего выскочил из машины, чтобы открыть ей дверцу.

Как только миссис Пена ушла, я вызвал на экран трафарет договора на испанском языке, вставил в него нужные имена и цифры и отправил на принтер, встроенный в электронную платформу, располагавшуюся на переднем пассажирском сиденье. После этого перешел к составлению расписки в получении задатка, который будет помещен на депозит, находящийся в моем управлении по доверенности. Все делалось честно. Всегда. Это лучший способ спасти свою задницу от калифорнийских судебных властей. Я мог иметь пуленепробиваемый автомобиль, но боялся в первую очередь суда.

То был трудный год для адвокатской конторы «Майкл Холлер и партнеры». В свете идущей ко дну экономики спрос на защиту по уголовным делам фактически иссяк. Разумеется, иссякли не сами преступления. В Лос-Анджелесе преступность бодро шагает вперед, невзирая ни на какие превратности экономики. Но платежеспособные клиенты стали редкостью. Казалось, ни у кого больше не было денег, чтобы нанимать адвокатов. Соответственно конторы бесплатных государственных защитников трещали по швам от обилия дел и клиентов, между тем как ребятам вроде меня оставалось лишь умирать с голоду.

Я имел большие расходы и четырнадцатилетнюю дочь, которая училась в частной школе и, когда речь заходила о колледже, неизменно упоминала Университет Южной Калифорнии. Нужно было что-то делать, и я сделал то, что когда-то счел бы немыслимым. Занялся гражданскими делами. Единственной областью юриспруденции, которая оказалась теперь на подъеме, была защита по делам о лишении права собственности. Я посетил несколько соответствующих семинаров, в ускоренном темпе освоил специфику и стал распространять рекламу на двух языках. Я также создал несколько сайтов и начал покупать списки соответствующих дел в окружной судебной канцелярии. Вот так миссис Пена и стала моей клиенткой. Просто по почте. Ее имя было в списке, я послал ей письмо – по-испански – с предложением своих услуг. И она сообщила мне, что из моего письма впервые узнала, что ее лишают права собственности на дом.

Говорят, не ленись – и воздастся тебе. Это чистая правда. У меня теперь оказалось больше работы, чем было мне под силу – например, сегодня после миссис Пены встречи со мной ждали еще шесть клиентов, – так что пришлось даже впервые за время существования конторы «Майкл Холлер и партнеры» действительно нанять помощницу – младшего партнера. Национальная эпидемия отъема заложенной недвижимости в пользу залогодержателя в последнее время несколько замедлила темп своего развития, но, конечно же, не угасла. В Лос-Анджелесском округе она, безусловно, еще минимум несколько лет могла кормить меня.

Такие дела приносили всего четыре-пять тысяч с носа, но в этот период моей профессиональной карьеры важно было не качество, а количество. На данный момент у меня в производстве числилось более девяноста дел. Моя дочь, несомненно, могла брать курс на Университет Южной Калифорнии. Да что там, черт возьми, она могла начинать думать о магистратуре.

Кое-кто считал, что отчасти проблему создаю я, поскольку помогаю паразитам играть в азартную игру с системой, а это, мол, тормозит ее экономическое выздоровление. Разумеется, среди моих клиентов были и такие, которые подпадали под это определение. Но в большинстве из них я видел трижды ошельмованных жертв. Изначально эти люди были ослеплены американской мечтой о собственном доме, затем их соблазнили ипотечным залогом, условий которого они не были в состоянии понять в силу юридической безграмотности. А затем они снова стали жертвами, когда пузырь лопнул и недобросовестные заимодавцы начали безжалостно отбирать у них собственность. Большинство из этих некогда гордых домовладельцев не имели ни малейшего шанса устоять против отлаженной калифорнийской системы установлений, регулирующих правила перехода заложенной недвижимости в собственность залогодержателя. Чтобы отобрать у кого-то дом, банку не требовалось даже санкции судьи. Великие финансовые умы считали, что это наилучший механизм действия. Нужно только поддерживать его в рабочем режиме. Чем скорее кризис достигнет самого дна, тем скорее начнется оздоровление. Пусть они попытаются убедить в этом миссис Пену.

Существовала даже теория, будто все это – заговор крупнейших банков страны с целью подорвать законодательство, регулирующее имущественные права, саботировать судебную систему и создать непрерывно действующую индустрию отъема заложенного жилья, которая позволит им выкачивать доходы с обоих концов спектра. Лично я участвовать в этом не желал, но, даже недолго поварившись в этой сфере юриспруденции, достаточно навидался того, как грабительски и безнравственно действуют якобы законопослушные бизнесмены, чтобы начать тосковать по старому доброму уголовному праву.

Рохас стоял возле машины, ожидая, когда миссис Пена принесет деньги. Взглянув на часы, я отметил, что мы уже опаздываем на следующую консультацию, в Комптон, по делу об отъеме коммерческого здания. Чтобы экономить время, бензин и пробег автомобиля, я старался сводить по времени встречи с клиентами, живущими или работающими относительно недалеко друг от друга. Сегодня я работал в южной части Лос-Анджелеса. Завтра охвачу его восток. Два дня в неделю я проводил в машине, подписывая договоры с новыми клиентами. Остальное время работал над делами.

«Ну поторопитесь же, миссис Пена, – мысленно подстегнул я клиентку. – Нам пора ехать».

Пока длилось ожидание, я решил позвонить Лорне. Тремя месяцами раньше я заблокировал свой идентификатор пользователя на телефоне. Раньше, когда занимался уголовными делами, я никогда этого не делал, но в дивном новом мире[2] имущественного права мне не хотелось, чтобы мой прямой номер был широко известен. Это касалось как адвокатов заимодавцев, так и моих собственных клиентов.

– Юридическая контора «Майкл Холлер и партнеры», – ответила Лорна. – Чем могу…

– Это я. Что случилось?

– Микки, тебе нужно срочно ехать в ван-нуйсский участок.

В ее голосе ощущалась сильная тревога. Ваннуйсский участок был штаб-квартирой регионального полицейского управления Лос-Анджелеса по району долины Сан-Фернандо, в северной части города.

– Я сегодня работаю на юге. А в чем дело?

– Там Лайза Треммел. Она звонила.

Лайза Треммел была моей клиенткой. Самой первой моей клиенткой по делу об отъеме недвижимости. Я продлил ее пребывание в доме на восемь месяцев и был уверен, что удастся затянуть процесс еще минимум на год, прежде чем мы взорвем бомбу, объявив банкротство. Но под влиянием отчаяния от несправедливости жизни она впала в раж, и ее невозможно было ни унять, ни контролировать. Она пристрастилась маршировать перед банком с плакатом, осуждающим его мошеннические и бессердечные действия, и делала это до тех пор, пока банк не добился против нее временного ЗСП – запретительного судебного приказа.

– Она нарушила ЗСП? Ее задержали?

– Микки, ее взяли за убийство.

Этого я совершенно не ожидал услышать.

– Убийство?! А кто жертва?

– Она сказала, что ее подозревают в убийстве Митчелла Бондуранта.

Это повергло меня в новый шок. Я выглянул в окно и увидел, как миссис Пена выходит из дома. В руке она держала стопку купюр.

– Ладно, садись на телефон и переназначь все сегодняшние консультации. И скажи Циско, чтобы ехал в Ван-Нуйс. Я буду его там ждать.

– Сделаю. Не хочешь, чтобы Баллоке взяла на себя остальные сегодняшние встречи?

Баллоке – так мы в шутку называли мою новую помощницу Дженнифер Аронсон, поскольку она училась на юридическом факультете Юго-Западного университета, располагавшемся в старом здании универмага «Баллоке» на бульваре Уилшир.

– Нет, я не хочу, чтобы она заключала новые договоры. Просто переназначь все встречи. И еще: думаю, у меня есть с собой дело Треммел, но список телефонов у тебя. Найди номер ее сестры. У Лайзы есть ребенок. Наверное, он сейчас в школе, кто-то должен забрать его оттуда, поскольку сама Лайза этого сделать не сможет.

Мы просили каждого клиента давать несколько дополнительных контактов, потому что его иногда бывает трудно найти, когда назначают судебные слушания или… когда оказывается просроченной оплата моих услуг.

– Сейчас же все сделаю, – ответила Лорна. – Удачи, Микки.

– Тебе тоже.

Я захлопнул крышку телефона и стал думать о Лайзе Треммел. В каком-то смысле меня не удивило, что ее арестовали за убийство человека, который пытался отнять у нее дом. Правда, я никогда не думал, что дойдет до такого. Даже близко. Но глубоко внутри я знал: что-то должно случиться.

2

Я быстро принял наличные от миссис Пены и вручил ей расписку. Мы оба подписали договор, она получила копию для своего досье. Я также списал номер ее кредитной карты, а она поклялась, что, пока я на нее работаю, сумма ее кредита будет выдерживать мои 250 долларов в месяц. Затем я поблагодарил ее, пожал руку и велел Рохасу проводить ее до двери.

Пока он это делал, я быстро оттянул рычаг, открывающий багажник, и вышел из машины. Багажник «линкольна» был достаточно просторным, чтобы вместить три картонных ящика с папками плюс все мои офисные принадлежности. Я нашел дело Треммел в третьем ящике и достал его, а также заветный портфель, с которым всегда наносил визиты в полицейский участок. Закрыв багажник, я увидел на черной поверхности его крышки стилизованную цифру «13», написанную серебряной краской из распылителя.

– Сукины дети!

Я огляделся. Вдали, за третьим из выходивших на улицу палисадников, двое парнишек играли в грязи, но они были слишком малы для художников-граффитчиков. В остальном улица была пуста. Меня это озадачило. Я не только не слышал и не видел, как оскверняли мою машину, пока я внутри нее встречался с клиенткой, но и времени было всего начало второго, а я знал, что большинство членов уличных банд встают навстречу новому дню со всеми его возможностями лишь ближе к вечеру. Они были ночными птицами.

Направляясь с папкой в руке к открытой дверце и заметив, что Рохас стоит на первой ступеньке крыльца, болтая с миссис Пеной, я свистнул ему и сделал знак возвращаться. Нужно было спешить.

Я сел в машину. Рохас, получив сигнал, подбежал рысцой и запрыгнул на водительское место.

– В Комптон? – спросил он.

– Нет, планы меняются. Едем в Ван-Нуйс. Причем быстро.

– Есть, босс.

Он отъехал от тротуара и повел машину обратно, к автостраде 110. Другого пути отсюда в Ван-Нуйс не существовало. Приходилось возвращаться по Сто десятой в центр города, а там поворачивать по Сто первой на север. Трудно было представить себе более неудобную отправную точку для поездки в Ван-Нуйс.

– Что она там, на крыльце, говорила? – спросил я Рохаса.

– Расспрашивала о вас.

– То есть?

– Сказала, что, судя по всему, вы не нуждаетесь в переводчике, понимаете?

Я кивнул. Мне это уже надоело. Из-за материнских генов я выглядел так, словно родился скорее по южную, чем по северную сторону границы.

– Еще она хотела знать, женаты ли вы, босс. Я сказал, что были. Но если хотите, чтобы я дал задний ход, это можно. Похоже, она хочет, чтобы вы предоставили ей скидку на гонорар.

– Спасибо, Рохас, – сухо сказал я. – Она уже получила скидку, но я буду иметь в виду.

Прежде чем открыть дело, я просмотрел список контактов на своем телефоне – искал кого-нибудь из детективов ван-нуйсского участка, кто мог бы дать мне хоть какую-нибудь информацию. Но в списке никого не оказалось. Я приступал к делу об убийстве вслепую. Не слишком хорошее начало.

Закрыв телефон и положив его в футляр, я раскрыл папку. Лайза Треммел стала моей клиенткой, откликнувшись на стандартное письмо, какие я рассылал владельцам всех домов, подлежащих отчуждению. Разумеется, я был не единственным юристом в Лос-Анджелесе, который это делал. Но почему-то Лайза отозвалась именно на мое письмо.

Адвокату, имеющему частную практику, в большинстве случаев приходится тщательно отбирать клиентуру. Иногда выбор оказывается неверным. Лайза представляла собой как раз такой случай. Мне тогда не терпелось приступить к своей новой работе, и я искал клиентов, которые находились в особо тяжелом положении и которых явно обманули – людей, излишне наивных, не знающих своих прав и возможностей, то есть жертв несправедливости, – и увидел такого в лице Лайзы. Несомненно, она отвечала всем этим условиям. Она оказалась на пороге потери дома из-за стечения обстоятельств, которые стали выходить из-под контроля и рушиться, как костяшки домино. А для банка-кредитора, который действовал в обход правил и даже откровенно нарушал их, ее случай стал одним из многих, брошенных им на жернова своей мельницы. Я подписал договор с Лайзой, включил ее в кредитный план и вступил в борьбу от ее имени. Дело казалось перспективным, я был полон энтузиазма. И только впоследствии стало ясно, что Лайза – чрезвычайно хлопотный клиент.

Лайзе Треммел было тридцать пять лет. Она была замужем, имела девятилетнего сына по имени Тайлер и дом в Мельбе, на Вудленд-Хиллз. Когда они с мужем Джеффри в 2005 году купили этот дом, она преподавала социологию в средней школе Гранта, а Джеффри торговал машинами в агентстве фирмы «БМВ» в Калабасасе.

Их дом с тремя спальнями стоимостью в 900 000 долларов находился под ипотечным залогом в 750 000 долларов. Рынок тогда был стабилен, и получить ипотечный залог не составляло труда, их раздавали направо и налево. Они воспользовались услугами независимого маклера, тот оценил пакет их документов и устроил им низкопроцентную ссуду, которая, однако, предусматривала крупный заключительный платеж по истечении пяти лет. Затем эти деньги были обращены в инвестиционный пакет ценных бумаг, который был заложен и дважды перезаложен, пока не осел окончательно в банке «Уэстленд файненшиэл», точнее, в его филиале «Уэстленд нэшнл» – лос-анджелесском банке, головной офис которого располагался в районе Шерман-Оукс.

Все было прекрасно, пока Джефф Треммел не решил, что не желает больше быть мужем и отцом. За несколько месяцев до срока окончательной выплаты семисотпятидесятитысячного ипотечного залога Джефф сбежал, оставив свой представительский образец «БМВ» на стоянке возле вокзала Юнион-стейшн, а Лайзе достался заключительный платеж по ипотеке.

Оказавшись с ребенком на попечении и имея единственный доход в виде своей зарплаты, Лайза взвесила ситуацию и сделала выбор. К тому времени экономика уже заваливалась, как самолет, оторвавшийся от земли, но не сумевший набрать нужной для взлета скорости. Учитывая размер ее зарплаты, учреждений, которые согласились бы рефинансировать ее заключительный платеж, не нашлось. Она прекратила выплаты по залогу и не обращала никакого внимания на банковские уведомления. Когда срок выплаты долга миновал, дом перешел в собственность кредитора, и тут на сцене появился я. Я послал Джеффу и Лайзе письмо, не ведая о том, что Джефф больше не участвует в спектакле.

На письмо ответила Лайза.

Хлопотным я называю клиента, который не понимает границ своих взаимоотношений со мной, даже после того как я ясно и неоднократно их ему очертил. Лайза обратилась ко мне после получения первого уведомления о переходе ее дома к залогодержателю. Взявшись за ее дело, я велел ей сидеть тихо и ждать, пока я буду действовать. Но Лайза не могла сидеть тихо и не умела ждать. Она звонила мне каждый день. Когда я возбудил судебный процесс по делу об отъеме имущества, она являлась на все рутинные заседания и отложенные слушания. Ей необходимо было при всем присутствовать, видеть каждое письмо, которое я отсылал, и получать отчет по каждому телефонному звонку. Она часто звонила и кричала на меня, когда ей казалось, что я не уделяю ее делу всего своего внимания. Я начинал понимать, почему ее муж дал деру, – он просто не выдержал.

У меня даже возникли сомнения насчет ее психического здоровья: я подозревал маниакальный психоз. Периоды бурной активности с бесконечными телефонными звонками имели циклический характер. Недели, когда от нее не было ни слуху ни духу, перемежались неделями, когда она звонила не переставая, пока не добивалась ответа.

Через три месяца после того, как я взялся за ее дело, она сообщила, что потеряла работу из-за частък прогулов. Именно тогда она заговорила о взыскании ущерба с банка, пытавшегося отнять у нее дом. Идея о возмещении убытков вылилась в поток речей. Банк был теперь ответствен за все: за то, что ее бросил муж, за то, что она потеряла работу, за то, что лишилась дома.

Я допустил ошибку, отчасти поделившись с ней добытыми сведениями и своей стратегией. Сделал я это для того, чтобы укротить ее и убрать с дороги. Изучение ссудного досье обнаружило несоответствия и утечки при перепродаже залога разным акционерным компаниям. Имелись явные признаки мошенничества, которые я рассчитывал обратить в пользу Лайзы, когда дело дойдет до переговоров о поисках выхода.

Но информация только возбудила Лайзу, она уверовала, что стала жертвой в руках банка. Она никогда даже не принимала в расчет и не обсуждала тот факт, что подписала условия залога и обязалась, таким образом, выплатить его. Она рассматривала банк лишь как причину всех своих несчастий.

Первое, что она сделала, – зарегистрировала сайт www.californiaforeclosurefighters.com для создания организации ФЛАГи использовала изображения американского флага на своих обличительных плакатах. Подтекст состоял в том, что борьба против отъема домов – такой же американский «брэнд», как яблочный пирог. После этого она начала регулярно маршировать перед корпоративным офисом на бульваре Вентура. Иногда одна, иногда со своим малолетним сыном, а иногда в компании людей, которых привлекла на свою сторону. При этом она носила плакаты, обвинявшие банк в незаконном отъеме собственности и в том, что он выбрасывает семьи на улицу.

Очень скоро деятельность Лайзы вызвала живой интерес местных средств массовой информации. Ее часто звали на телевидение, и она пребывала в постоянной готовности служить рупором всех тех, кто оказался в ее ситуации, то есть истинных жертв эпидемии отъема домов, а не каких-нибудь заурядных бездельников. Я заметил, что на Пятом канале запись ее выступлений вошла в набор роликов, которые выводили на экран каждый раз, когда требовалось проиллюстрировать общенациональную проблему домовладельцев, лишившихся своих домов. Калифорния занимала среди американских штатов третье место по уровню эпидемии, а Лос-Анджелес и вовсе был рассадником заразы. После того как оглашалась эта статистика, на экране появлялась Лайза со своими соратниками, у всех в руках были плакаты вроде «Руки прочь от моего дома!» или «Немедленно прекратить незаконный отъем домов!».

Под предлогом того, что эти пикеты не были санкционированы, затрудняли автомобильное движение и создавали угрозу для пешеходов, «Уэстленд» обратился в суд и получил судебный приказ, запрещавший Лайзе приближаться менее чем на сто ярдов к какому бы то ни было банковскому офису или его сотрудникам. Ничуть не обескураженная, Лайза перевела своих сторонников с их плакатами к зданию окружного суда, где каждый день проходили слушания по делам об отъеме домов.

Митчелл Бондурант был старшим вице-президентом «Уэстленда» и возглавлял отдел ипотечных залогов. Его имя значилось на залоговых документах, касающихся дома Лайзы Треммел, и соответственно на всех документах моего дела. Именно к нему я обращался с письмом, в котором описал то, что назвал признаками мошенничества, с помощью которого уэстлендский конвейер отъема домов делал свою грязную работу, отбирая дома и иную собственность у своих обанкротившихся клиентов. Лайза имела право просматривать все бумаги по своему делу и копировала все до последней странички. Хотя Бондурант и олицетворял собой силу, отбиравшую у нее дом, на самом деле он оставался над схваткой, скрываясь за командой банковских юристов. На мое письмо он так и не ответил, и я никогда с ним не встречался. Мне также не было известно, чтобы Лайза Треммел когда-нибудь встречалась или разговаривала с ним. Но теперь он был мертв, а Лайза – под стражей.

Мы съехали на бульвар Ван-Нуйс и взяли курс на север. Деловой центр представлял собой площадь, окруженную двумя зданиями суда, библиотекой, муниципалитетом и комплексом зданий полицейского управления Долины, где и находился ван-нуйсский участок. Вокруг этой первой линии толпились другие государственные учреждения. Парковка здесь представляла собой проблему, но это была не моя забота. Я достал телефон и позвонил своему сыщику Деннису Войцеховскому.

– Циско, это я. Ты далеко?

В молодости Войцеховский гонял с «Ангелами дорог», но у них уже был член команда по имени Деннис. Фамилию же «Войцеховский» никто выговорить не мог, поэтому они назвали его Малыш Циско – наверное, из-за смуглой кожи и усов. Усы он впоследствии сбрил, а кличка так к нему и прилипла.

– Я уже здесь. Жду тебя на скамейке перед входом в полицейское управление.

– Буду через пять минут. Ты еще ни с кем не разговаривал? А то я никого не нашел.

– Да, твой старый приятель Керлен рулит этим делом. Жертва, Митчелл Бондурант, был найден на парковке головного офиса «Уэстленда» на бульваре Вентура сегодня утром около девяти, на полу между двумя машинами. Непонятно, сколько он там пролежал, но нашли его мертвым.

– Причина смерти еще не ясна?

– Вот тут какая-то нестыковочка. Сначала сказали, что его застрелили, потому что некий служащий, находившийся надругом уровне парковки, отвечая на вопросы полицейских, заявил, будто слышал два хлопка, похожих на выстрелы. Но когда тело осмотрели на месте, все выглядело так, словно его чем-то тяжелым огрели по голове, до смерти.

– Лайзу Треммел арестовали на месте убийства?

– Нет, насколько я понял, ее взяли дома, в Вудленд-Хиллз. Я еще жду кое-каких звонков, но это будет всего лишь уточнение того, что я уже узнал на настоящий момент. Извини, Мик.

– Не волнуйся. Очень скоро мы все узнаем. Керлен на месте преступления или с подозреваемой?

– Мне сказали, что это они с напарником задержали Треммел и привезли сюда. Его напарник – женщина, зовут Синтия Лонгстрет. Д-один. Никогда о ней не слышал.

Я тоже никогда о ней не слышал, но, поскольку она была Д-один – детективом первой категории, предположил, что в убойных делах она новичок, поэтому-то ее и поставили в пару с ветераном Керленом, детективом третьей категории – опыта набираться. Я посмотрел в окно. Мы проезжали торговый салон «БМВ», и это привело на память исчезнувшего мужа Лайзы, который до того, как похерил свой брак и смылся, продавал «бимеры». Интересно, объявится ли Джефф Треммел теперь, когда его жену арестовали за убийство? Возьмет ли на себя заботу о сыне, которого бросил?

– Хочешь, чтобы я вызвал сюда Валенсуэлу? – спросил Циско. – Он всего в квартале отсюда.

Фернандо Валенсуэла был поручителем, услугами которого я пользовался, когда работал в Долине. Но я знал, что на этот раз он не понадобится.

– Подождем пока. Если ей вменяют убийство, ее не выпустят под залог.

– Ну да, правильно.

– Ты не знаешь, прокурора от округа уже назначили?

Я подумал о своей бывшей жене, которая работала в ван-нуйсской окружной прокуратуре. Она могла быть неофициальным, но полезным источником информации – если только это дело не передали именно ей, тогда получится конфликт интересов. Такое раньше случалось. Мэгги Макферсон это не понравится.

– У меня нет никаких сведений по этому вопросу.

Я стал размышлять: как лучше действовать, располагая столь скудной информацией? Как только полиция поймет, какое дело на них свалилось – убийство, которое может привлечь широкое внимание к одной из крупнейших финансовых катастроф нашего времени, – они живо перекроют все источники информации. Действовать надо было немедленно.

– Циско, я передумал. Не жди меня. Езжай на место преступления и разведай там все, что сможешь. Поговори с людьми прежде, чем будет наложен запрет на разглашение информации.

– Ты уверен?

– Да. Ая займусь полицейским управлением. Если мне что-то понадобится, я позвоню.

– Понял. Удачи.

– Тебе тоже.

Я закрыл телефон и уставился в затылок своего водителя.

– Рохас, поворачивай направо по Делано и вези меня в Силмар.

– Без проблем.

– Не знаю, сколько я там пробуду. Я хочу, чтобы ты меня высадил, потом вернулся на бульвар Ван-Нуйс и нашел там автосервис. Узнай, смогут ли они закрасить багажник машины.

Рохас посмотрел на меня в зеркало заднего вида.

– В какой цвет?

3

Здание ван-нуйсского полицейского управления представляет собой многофункциональное четырехэтажное сооружение. В нем располагаются и местное полицейское управление, и руководство местного отделения ФБР, и главная тюрьма, обслуживающая северный округ города. Мне доводилось бывать здесь прежде по делам службы, и я знал, что, как и в большинстве лос-анджелесских полицейских подразделений, больших или малых, здесь будут строить массу препятствий на пути моего общения с клиенткой.

У меня всегда было подозрение, что хитрые начальники назначали офицеров в дежурную часть исходя из их способности темнить и дезинформировать. Если сомневаетесь, войдите в любой полицейский участок города, скажите встречающему вас дежурному офицеру, что хотите пожаловаться на некоего их сотрудника, и засеките, сколько времени ему понадобится, чтобы найти нужную форму заявления. Дежурные полицейские обычно бывают либо молодыми, неразговорчивыми, непреднамеренно беспомощными и несведущими, либо старыми, грубыми и полностью осознающими, что они делают.

В ван-нуйсском управлении меня встретил офицер по фамилии Кримминз, крупными буквами напечатанной на его хрустящей униформе. Это был седовласый ветеран, за свою долгую карьеру в совершенстве овладевший искусством смотреть сквозь посетителя ничего не выражающим взглядом. Именно такой взгляд он вперил в меня, когда я представился адвокатом клиента, который ждет встречи со мной в сыскном отделе. Его ответ состоял из поджатых губ и перста, указующего на ряд пластмассовых стульев, где, как предполагалось, я должен покорно ждать, пока он сочтет нужным позвонить наверх.

Типы вроде Кримминза предназначены для трусливой публики – для тех, кто будет вести себя именно так, как он велит, потому что слишком робки, чтобы что-нибудь предпринять. Я был не из их числа.

– Нет, так дело не пойдет, – сказал я.

Кримминз прищурился. В тот день перечить ему еще не решился никто, не говоря уж об адвокатишке по уголовным делам – с ударением на слове «уголовным». Его первым побуждением было «включить» сарказм.

– Да неужели?

– Да, именно так. Поэтому снимите-ка трубку и позвоните наверх детективу Керлену. Скажите, что Микки Холлер уже поднимается к нему, и если я не увижу свою клиентку в течение ближайших десяти минут, то перейду через площадь, войду в здание суда и обращусь к судье Миллзу.

Я сделал паузу, чтобы имя успело дойти до офицера, потом продолжил:

– Уверен, вам известен судья Роджер Миллз. На мое счастье, до того, как его избрали судьей, он был адвокатом по уголовным делам. Он и тогда очень не любил, когда его самого пытались водить за нос в полиции, и теперь не любит, когда подобное проделывают с другими, поэтому вытащит и вас, и Керлена в суд и заставит объяснить, почему вы играете в эту старую игру, препятствуя гражданину в осуществлении его конституционного права проконсультироваться с адвокатом. Когда это случилось в прошлый раз, судье Миллзу не понравились полученные им ответы, и он приговорил субъекта, сидевшего на вашем месте, к штрафу в пять сотен.

Похоже, Кримминзу, пока он слушал мою речь, стало не по себе. Он был человеком сообразительным, судя по всему, поэтому, дважды моргнув, потянулся к телефону. Я услышал, что он разговаривает с Керленом напрямую. Повесив трубку, Кримминз сказал:

– Дорогу знаете, умник?

– Я знаю дорогу. Благодарю вас за помощь, офицер Кримминз.

– Еще увидимся.

Он направил на меня указательный палец, как дуло пистолета, и изобразил выстрел, чтобы утешаться мыслью, будто последнее слово осталось за ним – он, мол, разобрался с этим сукиным сыном адвокатишкой. Я миновал его стол и направился в ближайшую нишу, где, как мне было известно, располагался лифт.

На площадке третьего этажа меня уже ждал улыбающийся детектив Ховард Керлен. Его улыбку трудно было назвать дружеской. Он напоминал кота, только что слопавшего канарейку.

– Хорошо повеселились внизу, советник?

– О да.

– Ну что ж, а здесь вы опоздали.

– Что это значит? Вы завели на нее дело?

Он издевательски развел руками, как бы говоря: «Увы, мне очень жаль».

– Забавно. Моя напарница увела ее отсюда как раз перед тем, как мне позвонили снизу.

– О, какое совпадение! Тем не менее я хочу с ней поговорить.

– Тогда вам придется идти в тюрьму.

Это стоило бы мне минимум лишнего часа ожидания. Именно поэтому Керлен улыбался.

– Вы уверены, что не можете вернуть свою напарницу и попросить ее привести мою клиентку обратно? Мы не отнимем у вас много времени.

Я произнес это, хотя сознавал, что плюю против ветра. Но Керлен удивил меня: он достал телефон из прикрепленного к поясу футляра и нажал кнопку быстрого набора. Либо это была изощренная игра, либо он действительно делал то, о чем я просил. Наши отношения с Керленом имели свою историю. Нам с ним уже доводилось стоять по разные стороны баррикады во время слушания других дел, и я не раз пытался подорвать доверие к нему, когда он оказывался на свидетельском месте. Преуспеть в этом мне никогда особенно не удавалось, однако установлению сердечных отношений это в любом случае не способствовало. И вот теперь он оказывал мне услугу, а я не понимал почему.

– Это я, – сказал в трубку Керлен. – Приведи ее обратно. – И видимо, выслушав недоуменный вопрос, «объяснил»: – Потому что я так сказал. Веди ее сюда сейчас же.

Не сказав своей напарнице больше ни слова, он захлопнул трубку и посмотрел на меня.

– Вы мой должник, Холлер. Я мог бы промурыжить вас часа два. В старые времена я так бы и сделал.

– Знаю. И ценю это.

Керлен направился в отдел и сделал мне знак следовать за ним. По дороге он непринужденно заметил:

– Когда ваша клиентка просила разрешения позвонить вам, она сказала, что вы занимаетесь ее делом об отъеме дома.

– Это правда.

– Моя сестра разошлась с мужем и сейчас попала в такую же передрягу.

Так вот в чем дело. Услуга за услугу.

– Вы хотите, чтобы я с ней поговорил?

– Нет, я просто хочу знать, что лучше: пытаться бороться или просто махнуть рукой?

Комната, в которой располагался отдел, выглядела так, словно она выпала из времени. Здесь все осталось, как в 1970-х: линолеум на полу, желтые стены двух оттенков и серые казенные столы с резиновыми накладками по углам. В ожидании возвращения своей напарницы с моей клиенткой Керлен остался стоять.

Я достал из кармана визитку и протянул ему.

– Вы разговариваете с бойцом, это и есть мой ответ. Сам я не могу заняться ее делом из-за конфликта интересов между вами и мной. Но скажите ей, чтобы она позвонила мне в контору, и мы подыщем для нее хорошего адвоката. Пусть сошлется на вас.

Керлен кивнул, взял со стола DVD-диск и передал мне.

– Могу показать вам это прямо сейчас.

Я взглянул на диск.

– Что это?

– Наша беседа с вашей клиенткой. Вы сможете убедиться, что мы прекратили разговор, как только она произнесла заветные слова: мне нужен адвокат.

– Я непременно удостоверюсь в этом, детектив. Не хотите ли объяснить, почему вы ее подозреваете?

– Разумеется. Мы ее подозреваем и выдвигаем против нее обвинение, потому что она это сделала и призналась до того, как попросила вызвать адвоката. Простите, советник, но мы играли по правилам.

– Вы хотите сказать, что она призналась в убийстве Бондуранта?

– Ну не то чтобы во всех подробностях. Но в ее словах содержались и признание, и противоречия. Больше ничего говорить не буду.

– Не сказала ли она, случайно, и в таких же «подробностях», почему она это сделала?

– А в этом не было нужды. Жертва собиралась отнять у нее дом. Это более чем достаточный мотив. Так что с мотивом у нас никаких проблем.

Я мог бы сказать ему, что он ошибается, что я как раз нахожусь в процессе приостановки дела о лишении ее права собственности на дом, но предпочел помалкивать. Моя работа состояла в том, чтобы собирать информацию, а не выдавать ее.

– Что вы еще нарыли, детектив?

– Ничего такого, чем я хотел бы поделиться с вами на данный момент. Придется вам подождать окончания расследования.

– Так я и сделаю. Прокурора из округа уже назначили?

– Если и назначили, то мне это неизвестно.

Керлен кивнул на заднюю дверь, я обернулся и увидел, как в смежную комнату для допросов вводят Лайзу Треммел. У нее был классический вид оленя, ослепленного автомобильными фарами.

– У вас пятнадцать минут, – сказал Керлен. – И то только потому, что я сегодня добрый. Полагаю, нам незачем развязывать войну.

Во всяком случае, пока, подумал я, направляясь в комнату для допросов.

– Эй, минутку! – окликнул меня Керлен. – Я должен проверить ваш кейс. Правила, знаете ли.

Он имел в виду алюминиевый, обтянутый кожей атташе-кейс, который я нес в руке. Можно было бы, конечно, затеять спор насчет обыска, нарушающего право адвоката не разглашать информацию, полученную от клиента, но я хотел поговорить со своей клиенткой, поэтому сделал несколько шагов назад, шлепнул кейс на стол и, щелкнув замками, открыл его. Все, что в нем было, – это папка с делом Лайзы Треммел, чистый блокнот, а также новый договор и доверенность на осуществление адвокатских полномочий, которые я распечатал в машине по дороге в полицию. Лайза должна была подписать эти документы заново, поскольку теперь мне предстояло вести не гражданское, а уголовное дело.

Керлен бегло осмотрел содержимое моего кейса и кивком разрешил закрыть его.

– Итальянская кожа ручной выделки, – сказал он. – Выглядит как шикарный кейс наркодилера. Вы ведь не якшаетесь с неправильными людьми, а, Холлер?

Он снова изобразил улыбку поживившегося канарейкой кота. Юмор у полицейских во всем мире одинаков.

– Вообще-то он действительно принадлежал наркокурьеру, – сказал я. – Клиенту. Но там, куда он отправлялся, он бы ему больше не понадобился, так что я взял его в счет оплаты моих услуг. Хотите посмотреть секретное отделение? Его, правда, трудновато открывать.