Невенчанная жена Владимира Святого Павлищева Наталья

Княгиня сидела вполоборота к входу, сначала даже головы не повернула в сторону вошедших. Потом глянула как-то боком исподлобья, фыркнула:

– На дворе ночь, где ты ходишь?! Порядочной девке не пристало по ночам из дома шастать! Да еще и одной!

– Я не одна!.. – пролепетала княжна.

– Беспутная! Я отцу все обскажу! – Княгиня не слушала объяснений падчерицы.

И Предслава не выдержала, детский голосок почти сорвался, когда она закричала в ответ:

– Я не беспутная! Я у матери была!

Княгиня недобро усмехнулась вслед выбежавшей из ложницы княжне. Много воли себе взяла, ведь не велела же никуда ходить, так не послушалась! Будет о чем князю наговорить.

Князь Владимир сначала отмахнулся от слов жены, но та заставила прислушаться. Негоже девке по Киеву разгуливать, даже с мамкой негоже… Отец велел позвать к себе дочь. Предслава шла к нему в трапезную, трясясь от страха: что скажет? Вятична семенила следом, на ходу поправляя то плат своей любимицы, то ленту в толстой, с руку, косе.

Владимир впервые за много месяцев внимательно посмотрел на дочь. Если сыновей еще видел каждый день, то дочерей нет, те все больше с мамками своими. Предслава выросла, вытянулась, совсем скоро заневестится. Княжна вошла в дверь робко, смущалась перед отцом, но в какой-то миг вдруг в душе девочки что-то встрепенулось, она гордо вскинула голову – ну почему должна бояться? Ведь ходила не одна, да и была в монастыре у матери! Эта гордо вскинутая головка мгновенно превратила ее из гадкого утенка в того самого будущего красивого лебедя. Ощущение длилось недолго, но князю хватило, чтобы увидеть в дочери ее мать! Владимир замер, глядя на Предславу широко раскрытыми глазами, показалось, что перед ним стоит совсем молоденькая Рогнеда! Он не видел бывшую жену девочкой, но сейчас не сомневался, что полоцкая княжна была именно такой.

Предслава тоже замерла, наткнувшись на застывший восхищенный взгляд отца. Даже украдкой поглядела вправо-влево, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Князь не смог ничего выговорить дочери из того, что требовала княгиня Анна. Просто чуть укорил, чтоб не ходила допоздна, опасно, в Киеве татей развелось много…

Конечно, княгиня еще не раз жаловалась на падчерицу, ее негодное поведение, мол, и к матери продолжает ходить, и дерзит, и вообще своенравна, но Предслава все чаще давала отпор. Князь от жалоб только отмахивался, ему совсем не хотелось разбираться в женских распрях.

Ну как же он храпит! Мальфрид раздраженно ткнула мужа в бок. Тот лишь почмокал губами и тут же снова затянул: хррр…

Боярыня села, потом вообще встала, прошлась по горнице, в которой они ночевали, попила квасу, снова улеглась, но заснуть под такие звуки не могла.

Утром Мальфрид была усталой и раздраженной. Но жене не пристало при людях выговаривать мужу свое недовольство, потому пришлось молчать. Дома она давно спала в отдельной ложнице, не терпела мужниного храпа, а тут перебирать не приходилось, не свое.

Потом боярин уехал на торг по делам, ее с собой не взяли, да Мальфрид и не рвалась за мужем, зная, что будут смотреть кожи. От не выделанных толком кож страшно воняло, боярыня не переносила такой запах, потому осталась в тереме скучать с глупой тетехой хозяйкой. У той все мысли, как бы накормить посытней кучу своих сопливых детей да поесть самой. Это родственники мужа, похожи на него как две капли воды, такие же толстые и неповоротливые. Можно бы уйти к своим родичам, но там начнется нытье о брошенных детях, которые растут без матери…

Боярыне от таких мыслей стало совсем скучно, раззевавшись, она отправилась досыпать. Но, несмотря на то что глаза слипались, сон не шел. Покрутилась зря с боку на бок и поднялась. Весь терем и двор – сонная земля, куры и те еле шевелятся. Мальфрид долго стояла на крыльце, наблюдая, как собака лениво клацает зубами, пытаясь поймать муху, потом за воробьями, слетевшимися на зерна, просыпанные зазевавшимся на боярыню холопом. Рябой холоп не был хорош собой, потому Мальфрид не интересовал.

Глядя на плывущие высоко в небе облачка, она вдруг задумалась: как другие могут вообще жить без мужчин? Вот, например, Рогнеда, ушла в монастырь, там ведь нет ни князя, ни кого другого. А как она в Изяславле жила? Для себя Мальфрид сразу решила, что в Изяславле можно было найти крепкого дружинника, но в монастыре…

Маета продолжалась до самого вечера. Старой с хозяином двора явились, только когда стало совсем темно, еле двигали ногами от выпитых медов и орали так, что закудахтали куры на насесте. Боярин с трудом добрался до горницы, дважды падая на лестнице и ругаясь на чем свет стоит, бухнулся, как был одетым, на ложе и потребовал:

– Сапоги сними!

Мальфрид возмутилась:

– Вот еще!

Тот неожиданно согласился:

– Не надо! – И тут же потянул ее к себе: – Иди сюда!

Откуда было Мальфрид знать, что весь вечер родич, у которого они остановились, учил, что жена должна подчиняться, а не повелевать мужем. Ну и что, что она бывшая княгиня? Бывшая же! А теперь боярыня!

Старой так и объяснил Мальфрид заплетающимся языком. Поняла та или нет, его не заботило, главное, что понял сам, – он Хозяин, а она просто жена хозяина!

Утром Мальфрид, презрительно глядя на охавшего от боли в голове Старого, вдруг объявила, что… уходит в монастырь!

– К-куда? – было мало похоже, что муж осознал слова жены. – Дай к… ик! квасу!

Боярыня сунула ему в руки большой ковш с квасом и повторила свои слова:

– Ухожу от тебя в монастырь! Навсегда!

Старой помотал гудящей, как котел, головой и вдруг согласился:

– Иди! Только чтоб к обеду была дома!

Мальфрид от неожиданности даже села на лавку, а боярин снова завалился на ложе и захрапел так, что задрожали стены терема.

Ах так?! Ему все равно, куда денется жена?! Возмущению Мальфрид не было предела. Она осчастливила его, выйдя замуж после князя Владимира, а он… Бывшая княгиня попросту забыла, что получила от прежнего мужа обыкновенную отставку. Сейчас ей стало казаться, что умней всех поступила Рогнеда. Ушла в монастырь, живет себе припеваючи.

Вдруг страшно захотелось жить так же – спокойно и припеваючи, безо всяких мужей вообще! Холопке, что приехала с ними, велено немедленно собрать все вещи боярыни и тащить их в возок. Вознице – запрягать. Тот подивился:

– Боярин говорил, что седмицу тут будет.

Мальфрид дернула плечом:

– Делай, что велят! Боярин пусть остается, а меня свезешь в монастырь!

– Куда?! – вытаращил глаза возница.

Боярыня уже уселась в возок, холопка Стешка примостилась на коробах сзади, потому никаких объяснений не последовало, только повеление:

– Трогай!

Двое челядников шустро распахнули ворота, возок выскочил в них, едва не задев левым боком, и поехал по улице. Тут Мальфрид сообразила, что даже не знает, где находится монастырь.

– А ты куда везешь?

Возница обернулся:

– В Спасский монастырь же велено?

– Где он, знаешь?

– Как не знать, знаю. У меня там сестрица послушницей после смерти своего мужа.

Мысленно ругнувшись на такое уточнение, Мальфрид почти успокоилась, но возница вдруг поинтересовался:

– Проведать кого, боярыня?

– Нет, я насовсем!

Глаза мужика полезли на лоб:

– Насовсем?! Дык…

– Чего дык?! – возмутилась Мальфрид.

Чуть замявшись, возница все же сказал, что думал:

– Не про тебя оно, боярыня, не гневись, тяжело там.

Та возмутилась – его сестре, значит, подходит, Рогнеде вон тоже, а ей нет?!

– У меня там… – Мальфрид вдруг запнулась, не зная, как назвать Рогнеду, – родственница там!

– А, это Анастасия, что раньше тоже княгиней была?

В другое время это «тоже княгиней» дорого бы стоило вознице, но сейчас Мальфрид не обратила внимания. Ее поразило другое – даже чужой мужик знает о Рогнеде, кто же та в монастыре?

– Она что, настоятельница или как там?

– Там игуменья, но Анастасия не игуменья, просто многое в руки взяла в монастыре, многие ей благодарны.

Ой, ой… Мальфрид даже чуть расхотелось к Рогнеде, но отступать поздно, пришлось выполнять собственную угрозу. Хорошо, что ехать недолго, до монастырских ворот добрались через несколько минут.

Встретили их приветливо, но изумлению игуменьи Ирины не было предела. Рогнеда пришла совсем не так, пешей, без коробов с пожитками и холопки. Игуменья попробовала объяснить Мальфрид, как тяжела монастырская жизнь, что сюда не приходят просто так, надо хорошо подумать. Боярыня готова бы и вернуться, но не могла себе представить, как покажется на глаза мужу и остальным. Засмеют ведь! И она скорбно вздохнула:

– Все снесу! Остаюсь!

Вознице сказано возвращаться, холопке остаться. Мальфрид все выглядывала Рогнеду, но той не было видно. Игуменья, понявшая ее беспокойство, объяснила без вопросов:

– Анастасия в церкви, они еще с двумя инокинями ушли приводить в порядок могилы.

Им с холопкой освободили маленькую келью, в которой оказались две неширокие лавки для сна и одна для сидения, в углу божница, и все! Почему-то Мальфрид это даже понравилось, очень захотелось быть такой же – спокойной, сдержанной, ходить в черном одеянии, смотреть лучистыми глазами, добрым и понимающим взглядом.

Это желание усилилось, когда она увидела Рогнеду. Поразилась не меньше, чем князь Владимир, встретив бывшую жену в монастыре впервые. Подумалось, что эту женщину хоть в нищенскую рвань одень и лицо навозом вымажь, все равно будет хороша. Мысль о навозе напомнила проделку с княгиней Анной, стало смешно, и Мальфрид, не выдержав, фыркнула. Потом она по секрету рассказала Рогнеде про голубиный помет. Бывшая княгиня не смогла сдержать улыбку, но и только. Сплетничать о нынешней княгине попросту не стала.

Почему-то и это понравилось Мальфрид. Для себя боярыня решила, что лучшего места, чем монастырь, ей не найти. Но вечером инокини долго стояли на коленях в молитве, Мальфрид вместе со всеми, у нее быстро заболели колени, и попросту устала, не могла дождаться окончания. Игуменья заметила, что боярыня меньше всего думает о самой молитве, а больше разглядывает остальных. Даже холопка, что приехала с ней, и та молилась более истово.

Но матушка Ирина уже поговорила с Анастасией, та посоветовала оставить Мальфрид ненадолго, мол, пусть сама поймет, что это не для нее. Так и решили, пусть поживет, благо пока есть где.

Утром Мальфрид подняли рано, надо стоять заутреню, потом трапеза. Если вчерашняя трапеза почти примирила боярыню с жизнью в монастыре, ей понравилась вкусная, хотя и скромная еда, то завтрак навеял легкую грусть. Он тоже был весьма скромным. Мало того, после завтрака все разошлись работать! Мальфрид отправилась вместе с Рогнедой и еще тремя инокинями полоть грядки. Они работали на огороде позади терема, потому боярыня не видела, как приезжал Старой, разыскивая свою буйную супругу. Но, поговорив с матушкой Ириной, он уехал, даже не подойдя к Мальфрид.

У монахинь получалось как-то ловко, им не мешало длинное одеяние, работали, не разгибаясь. Сначала Мальфрид попробовала так же, но быстро поняла, что от положения вниз головой в висках начинает стучать, приходилось выпрямляться. А от этого перед глазами стали мелькать маленькие мушки. Рогнеда, заметив, что подруга слишком часто встает в полный рост, подошла к ней:

– Мальфрид, ты на нас не смотри, мы привычные. Работай так, как сможешь. Я тоже сначала еле ползала. Или вообще посиди на бревнышках.

Боярыня, посмотрев на ушедших вперед монахинь и ненамного отставшую от них свою холопку, вдруг возмутилась:

– Ну вот еще!

Она решительно подоткнула свой подол – чтобы не мешал – и снова принялась дергать вылезшую траву. Все же немного погодя сесть пришлось, слишком напекло голову.

К вечеру настырная Мальфрид валилась с ног, но на молитву встала вместе со всеми. Ирина за ее спиной переглядывалась с Рогнедой, она уже успела рассказать о приезде мужа и их уговоре пока подержать боярыню в монастыре. Если станет невмоготу, сразу пошлют за Старым, тот не собирался бросать свою жену надолго.

Ночью ломило все тело, ныли кости, гудела голова, но утром Мальфрид хотя и с трудом, но поднялась и вышла к заутрене.

– Сегодня полоть не будешь, есть работа по дому, – объявила ей Рогнеда.

– Почему это? – почти возмутилась Мальфрид.

Рогнеда мягко тронула ее за руку:

– Здесь любая работа – послушание, и никто не спрашивает, почему сегодня надо делать то, а не это. Будем с тобой скоблить полы.

В глубине души Мальфрид радовалась, что не надо ползать по грядкам, выдирая эту противную траву, и понимала, что ей нарочно дали работу полегче. Две бывшие княгини действительно отскоблили все столы, лавки и даже полы в хороминах, потом начисто вымели крыльцо и двор и успели еще принести воды от речки. Спина от такой «простой» работы болела не меньше.

Вечером Мальфрид просто не смогла ни ужинать, ни даже проснуться на молитву. Бедняга проспала до утра, даже не повернувшись на другой бок, в своей одежде. Холопка тихонько стащила с хозяйки только сапожки.

Утром, открыв глаза, Мальфрид невольно подскочила – перед ее лавкой стоял… Старой. С отеческим укором глядя на свою беспокойную жену, он поинтересовался:

– И долго ты здесь жить собралась?

У Мальфрид взыграло ретивое, села, поправляя волосы и платье:

– Всю жизнь!

Муж не стал ничего выговаривать или насмехаться, только спросил:

– А я?

Они сидели, глядя друг на дружку довольно долго, потом боярин вздохнул:

– Поехали домой, а? Рано тебе еще в монастырь. У нас уже все собрано, возок ждет. Дома же лучше, и мне без тебя плохо будет.

Мальфрид тоже вздохнула, с трудом выпрямляя страшно ноющую спину:

– Поехали! Плохая из меня монахиня.

Провожали ее все, кто был в это время на дворе. Рогнеда, прощаясь, все же заметила:

– Если что – приезжай!

Не знали две бывшие княгини, что именно их сыновья – Ярослав и Мстислав – через несколько лет поделят меж собой Русь, а после смерти Мстислава вся она будет под властью Мудрого хромца Ярослава.

В монастыре осталась холопка Стешка, ей понравилось, захотела для начала побыть послушницей, чтобы потом принять постриг. Боярин Старой согласился, пусть живет, если лежит к тому душа.

Почему-то теснота в возке рядом с мужем не показалась Мальфрид обидной, хотя Старой явно не похудел. Зато она поняла, что нужна боярину и тот совсем не так плох. А что храпит, так можно же и врозь спать…

Мальфрид ничуть не изменилась, так же не пропускала взглядом ни одного крепкого парня, так же наставляла мужу рога по ночам, так же ругала его за грузность, но они все равно жили душа в душу.

Дождь то монотонно колотил по крыше, то хлестал по вековым бревнам верхнего яруса терема, навевая тоску. Иногда налетал порывами ветер, бросал в слюдяные окна целые горсти воды, потом снова начинался надоедливый стук капель.

К княжьей ложнице кто-то торопился. Был уже довольно поздний вечер, такие шаги могли означать только одно – спешные вести. Владимир поднял голову, ожидая появления на пороге кого-то из гридей. Так и есть, в распахнутой двери появился гридь, дежуривший внизу:

– Княже, к тебе вестник из Турова. Пускать ли? Говорит, срочно.

Князь кивнул:

– Веди сюда.

Гридь замялся:

– Да он мокрый весь, с дороги. – Добавил, точно извиняясь за непогоду: – Льет весь день…

– Веди! – почти гаркнул Владимир. Срочные вести из Турова могли означать что угодно.

Посланник действительно был мокрым, вода стекала с его одежды ручьями, сапоги в грязи. Хотя и постарался что можно оставить в гриднице, остановился у порога, но все же наследил, к полному неудовольствию челяди. Но уж о чем меньше всего сейчас болела голова у князя, так это о мнении холопов.

– Говори!

Посланник произнес одним выдохом:

– Князь Туры помер!

Владимир выпрямился, глаза прищурились:

– Та-ак… А Изяслав?

– Князь у себя в городе. Меня прислали сообщить. Что делать велишь?

– Пока иди отдыхай. Завтра решу, – махнул рукой Владимир.

Далеко за полночь, но в княжьей ложнице горит свеча. Владимиру не до сна. Новость, пришедшая из Турова, не дает покоя. Прав тот, кто прислал гонца, решать надо срочно. Только что решать?

Недалеко от Турова Изяславль, но княжич там слишком молод, чтобы взять под себя и дреговичей. Оставлять Туров без правителя тоже нельзя, стоит об этом узнать гнезненскому князю Болеславу, сыну Мешка, или ятвягам, прощай туровские земли, а там и полоцкие тоже… Кого отправить посадником? Был бы рядом Добрыня, поехал бы он.

Много земель взял под себя князь Владимир, теперь удержать надо. Но посадник есть посадник. Даже в Новгород князь вынужден был отправить Вышеслава, потому как почуял, что Добрыня, взяв город под себя, сделает князем новгородским своего сына Коснятина. Если кого так же посадить в Турове, то этих земель можно лишиться и без ятвягов. И тут князя точно озарило: надо не посадников сажать, а уделы сыновьям выделять, тем, которые взрослее! Святополк, Ярослав и Всеволод давно на коня сели, давно с дружиной ходят, пусть под его крылом, но все же… Кого куда сажать? Сыновья почти одного возраста, дашь стол одному, надо и другому. Изяслав давно удел имеет поневоле, Святополк и Ярослав всего лишь на год брата младше, Всеволод еще на год.

Отправить в Туров Ярослава, а Всеволода в соседние червенские земли? Тогда как быть со Святополком? Владимир крепко задумался. Рогнедичи, оказавшись близко друг с дружкой, могут и воле отца не подчиниться. Всеволод рядом с ним тих и спокоен, а окажется далече, у братьев Изяслава и Ярослава под боком, кто знает, как себя поведет… Нет, Рогнедичей тоже не годится всех в одно место собирать. И Изяславу хватит в глухом углу сидеть, пора Полоцк под себя брать, там о княжьей руке забывать стали.

К утру пришло решение. Первые лучи солнца, прорвавшиеся сквозь тучи, осветили ложницу, точно подбадривая князя. Солнца не видно несколько дней, а теперь вдруг выглянуло, веселя все вокруг. Владимир велел звать к себе сыновей. Гридь подивился раннему распоряжению, но вспомнил о ночном гонце и со вздохом поплелся выполнять приказ. Княжичи тоже немало удивлены, но собрались быстро, понимая, что отец зря звать не стал бы.

Владимир позвал всех троих к себе в ложницу, а не в трапезную, где обычно вел беседы. Он явно взволнован, лицо уставшее, под глазами мешки. Не спал или недужен?

– Пришло время, сыновья, на себя землю Русскую брать! – Князь начал сразу без обиняков. Княжичи замерли от таких слов. Что значит «землю брать»? – Из Турова пришло нежданное известие. Умер князь Туры. Город без правителя остался. – Владимир подождал, пока в головах сыновей уложится это сообщение. Было видно, что Святополк и Ярослав успели сообразить быстро, а вот Всеволод крутил головой, оглядываясь на братьев, еще не понял, что это значит. Князь продолжил уже скорее для двух старших, чем для него:

– В Туров поедешь ты, Святополк! Князем поедешь, не посадником. Под себя дреговичей возьмешь. Рядом на Волыни сядет Всеволод, он моложе, но и волыняне спокойней. А ты, Ярослав, отправишься в… ростовские земли.

Мгновенная остановка была нужна, чтобы сын отвлекся от первого сообщения. Замерли все трое, каждый думал о своем. Святополк и рад и обеспокоен. Туров сильный град, князь твердо держал свои земли, и не так далеко от Киева, но рядом Гнезно, как бы рать без конца не пришлось держать. Болеслав с Туры не связывался, как со Святополком станет себя вести? Всеволод понял только одно – он теперь князь в червенских землях! Больше других нахмурился Ярослав, и недаром. Ростовская земля далеко, очень далеко. Раньше под Новгородом стояла, но после того, как Добрыня Новгород крестил, Ростову волю дали. Там княжий посадник, да только слышно, что пьянствует и ничего не делает. Но Ростов дань шлет без обмана, зачем Владимиру там князь понадобился? Не иначе, чтоб только убрать самого Ярослава с глаз подальше… Сердце княжича захлестнула обида, мать в монастыре, Изяслав далече, Всеволода в один конец отправляет, его в другой. Скоро Предслава заневестится, тоже отдадут куда-нибудь, вот и разбросаны все Рогнедичи, точно горох по амбару…

Но вслух спросил другое:

– Отпустишь ли Блуда со мной?

Владимир кивнул:

– Ежели сам поедет.

Ярослав подумал, что обязательно поедет, только бы с глаз долой от княгини Анны, которую страшно не любит и которая отвечает ему тем же.

Больше обсуждать нечего, но князь велел Святополку задержаться. Ярослав уходил, оглядываясь на брата. Что еще отец может ему сказать, кроме того, что отправляет от себя?

Оказалось, может. Владимир кивнул сыну, чтоб вернулся на лавку, сам прошелся по ложнице, видно, не зная, как начать следующую часть разговора. Не зря он не спал до самого утра, многое передумал.

– Святополк, – князь никогда не называл его сыном, только по имени, – я понимаю, что Туров далеко и в беспокойных землях. Почти рядом Гнезно, да и ятвяги неспокойны. Чтоб ляхов замирить, надобно вот что сделать… Сосватаем тебе дочь Болеслава Марысю. Говорят, девка красивая да неглупая, достойная княгиня будет. И тебе уж жениться пора…

Святополк хотел возразить по поводу «жениться», рано еще, но подумал, что так даже будет лучше, и промолчал. Князь вгляделся в лицо пасынка: что он там себе решил?

– Ну, что ответишь?

– Будь твоя воля, князь. Я готов.

– Вот и хорошо, вот и ладно, – почти обрадовался Владимир, хотя прекрасно понимал, что другого ответа и быть не должно. Как может возразить Святополк? Да и зачем, князь придумал очень верный выход для всех. Туровские земли для Святополка неплохи, а женитьба на гнезненской княжне тоже заманчива. – Сегодня же шлем сватов к Болеславу, чтоб кто не опередил, – усмехнулся князь.

Ярослав не ушел из терема, ждал брата.

– Ну что?

Тот только плечом повел:

– Женит меня на гнезненской княжне, чтоб с Болеславом замириться.

Княжич кивнул:

– И то дело! И тебе сидеть спокойней будет. Да говорят, Марыся хороша собой.

Святополк глянул на рассудительного брата – вот у кого поучиться выдержке! Самого в дальние земли отсылают, вернется ли? А он и бровью не повел, точно заранее все знал.

Святополк ошибался, Ярослав очень переживал из-за решения отца, внутри все горело от обиды, да только к чему ее другим показывать? Оставалось спросить Блуда, пойдет ли с ним воеводой?

Верный Блуд согласился. Ростов, конечно, не Киев и даже не Новгород, но и там люди живут. А если живут, значит, ими должен кто-то править. Уж лучше князем в Ростов, чем посадником куда-нибудь в тот же Псков.

Ярослав не задал один важный вопрос: когда ехать? Его задал Блуд. Оказалось, скоро. Во всяком случае, Святополку, а значит, и остальным. Ярослав заторопился к матери, теперь они будут далеко, очень далеко.

В монастыре тихо, все заняты своими делами, кто по хозяйству, а кто рукоделием занимается, вышивка монахинь приносит немалый доход. Рогнеда вышивает, ее работы одни из лучших, потому Ярослав даже не сомневался, где найти мать. Но ошибся, бывшая княгиня сгребала навоз! Подняв голову от лопаты, которой ловко орудовала, она радостно улыбнулась сыну:

– Ярослав!

Радость в глазах матери была неподдельной. Хотя и виделись не так редко, все равно ждала его прихода. Внимательно оглядела, для матери и взрослый сын все равно ребенок, убедилась, что опрятен, что здоров, и только после этого принялась расспрашивать про дела. Сын вздохнул:

– Печальная весть. Умер князь Туры…

Рогнеда осенила себя крестом:

– Упокой, Господи, его душу.

Ярослав тоже перекрестился, но напомнил, что Туры не был крещен.

– Ничего, Бог един, потому за всех молиться надо.

Сын видел, что Рогнеда сразу задумалась о том, как там Изяслав, поспешил успокоить:

– Изяслава отец ставит над Полоцком, а в Туров сажает Святополка.

Мать вскинулась, глаза заблестели. Изяслав становится полоцким князем? Случилось то, о чем она мечтала? И почти сразу в глаза вернулось беспокойство: старший с уделом, а сам Ярослав как? Тот улыбнулся, словно материнские мысли читал на ее лице.

– Всеволод поедет в червенские земли, новый град там будет – Владимир на Волыни.

– А… ты? – Рогнеда внимательно всмотрелась в лицо сына. Раз о себе не говорит, значит, что-то не так.

– Я в Ростов князем. С Блудом.

– Куда?! – ахнула мать. Ростов так далеко, это не Туров и не Полоцк, там медвежий угол! Это не просто выделение своих земель, это ссылка, и более жестокая, чем для нее с Изяславом.

Ярослав накрыл ее руку своей ладонью:

– Я уже вырос, мама. Не бойся за меня. Возьму под себя далекие земли, наведу порядок, все устрою, как надо. Блуд поможет.

Рогнеда сокрушенно зашептала:

– Я ведь сама просила князя дать удел подальше от Киева, как подрастешь…

Сын согласился:

– И то верно, чем дальше от этой… мачехи, тем спокойней!

Ярослав обещал еще не раз зайти до отъезда. Так и случилось, они много говорили, Рогнеда рассказывала о князе Рогволоде, о том, как обустраивала Изяславль, надеясь, что сыну пригодится ее опыт в дальних землях, повторяла и повторяла о своей любви к нему, точно чуяла, что после отъезда уже никогда не увидятся.

Всеволод зашел лишь раз, но долго не просидел, отговорился делами. Он так и остался ничьим сыном, ни в отца, ни в мать, сам по себе.

И все же они свиделись позже…

Гнезно городок маленький, но это столица польских королей. Десяток узеньких, мощенных булыжником улиц, небольшая торговая площадь, костел, а еще мрачный, сложенный из камня замок. В замок перекинут через ров с водой подъемный мост. Стража бдительна, всегда начеку, мост держат в полуопущенном состоянии. Так надежней, если покажется враг, то недолго и поднять, если же подъедут свои, то живо опустят.

Вдали на дороге показались всадники. Стража напряглась, выглядывая. Что за люди? Не пора ли бить тревогу? Но кавалькада ехала нарядная, выглядит так, точно свататься… Знать бы страже, что так и есть.

К поднятому мосту первым приблизился всадник на гнедой кобыле, чуть пришпорил ее, лошадь, заржав, поднялась на задние ноги, но тут же встала снова.

– Эй!

В маленькое оконце-бойницу воротной башни выглянуло встревоженное лицо стражника:

– Чего надо?

– Князь Гнезна Болеслав нужен.

Охранник фыркнул:

– У нас не князь, а король!

Всадник захохотал:

– А по нам, хоть ампиратор! Зови Болеслава! Мы вашу княжну Марысю сватать приехали!

Из-за стены донеслось:

– Не княжну, а королевну! И Марыся она для своих, а для вас королевна Марина!

Но мост опустился. Въехавших на него всадников все так же придирчиво оглядели два стражника с длинными пиками в руках. Русич усмехнулся: если бы хотели их посечь, то какие пики помогут, побили бы стрелами на подходе. Подумал, но вслух ничего говорить не стал, все же в чужие владения приехали, надо уважать.

Гнезненский правитель вышел к русичам не сразу, выждал положенное время, чтобы не показалось, что спешит отдать дочь. Русичи успели не только освоиться в большом рыцарском зале, поглазеть на развешанное по стенам оружие, но и даже чуть подмерзнуть. Видно, не слишком хорошо топят в замке. Хозяин, что ли, скуповат? Конечно, гнезненский правитель знал о посольстве давным-давно, как только въехали на его земли. Нашлись доглядчики, которые сообщили, но русичи и не скрывались, напротив, старались выразить свое уважение.

Болеслав высок ростом, немал телом, с годами обрюзг, на коня и то садиться тяжело. Подбородок гладко выбрит, точно на дворе не вечер, а утро, пышные поседевшие усы старательно разложены по сторонам рта. Глаза смотрят почти не мигая, взгляд тяжелый, требовательный. Разглядывал русское посольство долго, хотел заставить русичей заерзать в ожидании ответных слов. Не дождался, русичи смотрели так же, прямо и не мигая. Бажену еще в Киеве сказали об особенности Болеслава – глядеть неотрывно. Сам Бажен был готов и остальных приучил.

Гнезненский правитель, не дождавшись, чтоб русичи глаза опустили, хмыкнул, рукой повел, чтоб садились за большие столы. Но Бажен и к этому был готов, не пошевелился, остальные тоже ждали, глядя на своего старшего.

– Мы к тебе, король Болеслав, от киевского князя Владимира с наказом.

Болеслав хмыкнул, понравилось, что не поторопились за столы садиться, пить, есть. Но все же заявил:

– Про дело после поговорим, сначала с дороги меда да пива нашего отведайте.

Бажен снова возразил:

– На Руси за столы в грязном платье не садятся, то неуважение к хозяевам, нам бы отряхнуть пыль дорожную.

Болеслав кивнул, велел слугам проводить в покои.

Бажена князь отправил не только сватать, но и меж делом посмотреть, чем Гнезно живет, чего надо опасаться. Посланник смотрел. Он даже рад тому, что лях тянул время ради ублажения своей гордыни, использовал эти дни с толком. Вел беседы со шляхтичами, осматривал костел и рынок, ездил на охоту и просто погулять вокруг замка.

Немного позже он все же обсуждал с Баженом условия женитьбы князя Святополка Туровского на королевне ляхов Марине. Гнезненский правитель всегда мечтал отдать дочь за сильного и богатого короля. Святополк под такое определение не очень подходил. Туровские земли не самые богатые на Руси, а молодой князь не самый сильный среди Владимировичей. Почему же Болеслав согласился на брак дочери со Святополком?

Бажен уже понял, почему Болеслав согласен жить миром с Русью: просто пока еще не очень силен. А вот почему гнезненский правитель так легко, хотя и с потугами изобразить раздумья, согласился на брак Марины со Святополком, сообразил вдруг. В один из вечеров, когда уже собирались домой, большое количество выпитого вина развязало языки не только шляхтичам и русским послам, но и самому Болеславу, тот проговорился. Случайно, но Бажен то, что надо, услышал. Лях делал ставку на Святополка, потому что тот прежде Владимира имел право на киевский престол, как сын старшего из братьев Святославичей Ярополка! Даже очень нетрезвый Болеслав заметил интерес во взгляде Бажена к этим словам, но промолчал. Знать бы русичу, чем это обернется!

С особым интересом смотрели русичи на вышедшую к ним королевну Марысю. Польский король повернул голову в сторону дочери, с удовольствием чуть улыбнулся:

– Панове, моя дочь Марина…

Марина и впрямь хороша, ляхи не обманули в своей хвальбе. Не в отца, видно, удалась – в мать, германскую королевну. Роста чуть выше среднего, она отличалась стройностью и крепостью фигуры одновременно, светлые волосы заплетены в косу и уложены вокруг головы большим венком, брови хотя и не черны, но вразлет, глаза с зеленоватым отливом. А еще румянец во всю щеку. Бажен даже украдкой подумал, что не по княжичу невеста.

Наконец гнезненский правитель объявил о своем согласии на брак любимой дочери Марыси с туровским князем Святополком. Пообещал отправить в Киев вслед за русским посольством и свое, чтобы договориться о свадьбе, а потом уж привезти невесту. Саму Марысю согласия никто не спрашивал. А девичье сердце лежало к молодому шляхтичу Казежу. Девушка успела тайно расспросить одного из русичей о князе Турова. Ничего хорошего не услышала, Святополк уродился не в красавицу мать, а в невзрачного отца, князя Ярополка. Ее отец Болеслав уже поговорил с дочерью, объяснил, что если станет себя умно вести и умно мужа наставлять, то будет править не только Туровом, но и Киевом, то есть всей Русью. Князь Святополк нынешним правителем Руси Владимиром обижен, ему по праву Русь держать, значит, надо этого добиться. В голосе отца временами слышалась неуверенность, но, когда дочь спросила, чего тот боится, Болеслав не сразу ответил. Но подумал и решил, что когда еще придется говорить с Марысей, и все же пояснил: