Месть Стальной Крысы Гаррисон Гарри

Я начал отступать, осторожно прикрывая полное отсутствие информации.

— Но ведь все знают Края!

— Так это он?.. — ахнул я, постаравшись выглядеть столь же испуганным, как и он. Кажется, это сработало, потому что он кивнул, глянул через плечо и вновь замер в прежней позе.

Я поднялся и снова пошел в уборную, чтобы прикончить наш разговор на этом самом месте. Все знают Края… Кто же такой Край?

Отправка на вторжение пришла как облегчение для всех: лучше уж милая, спокойная война, чем подозрения и страхи, волновавшие базу «Глупость» в последние дни. Были внезапные тревоги и звуки сапог патрульных во все часы дня и ночи. Я гордился бы своими успехами в деле сеяния семян беспорядка, если бы одновременно не был сам жертвой этого самого беспорядка. Планы вторжения, должно быть, зашли слишком далеко, чтобы их изменять, потому что при всех волнениях мы все же придерживались расписания. В «День X минус два дня» все бары закрылись, дабы мог начаться процесс протрезвления войск. Немногие, включая меня и Острова, догадались припрятать бутылки, позволившие нам протянуть еще немного, но и этот источник иссяк, когда наши чемоданы отправили на хранение, а нам выдали заранее упакованные ранцы. У меня имелась банка порошкового спирта, замаскированная под зубной порошок, приберегаемая на черный день, который мог наступить при одной лишь мысли о грядущих неделях без выпивки, так что мы с Островом прикончили порошок в один день — в «День Х минус один». А потом после очередной полуночной проверки на месте и обыска нас собрали и — «шагом марш!» — препроводили в район отправки. Темные ряды космических кораблей ожидали нас за воротами. Нас вызывали по одному и отправляли на предназначенные для нас места. Вначале я подумал, что это довольно глупый способ организовать вторжение. Никаких планов, никаких схем, никаких накачек, никаких тренировок, никаких маневров — словом, ничего. А потом до меня дошло, что это был идеальный способ устраивать вторжения, если вы желаете сохранить все в тайне. Пилоты имели большой опыт кораблевождения и получат еще больший в предстоящем полете. Солдаты были готовы драться, источники снабжения — снабжены. А где-то наверху находились запертые боксы с планами, лентами курсов и тому подобное. И все это не будет открыто до тех пор, пока мы не окажемся в изоляции, с работающими двигателями искривления пространства, и возможность каких-либо внешних связей будет исключена. Все это облегчало мне жизнь, поскольку у меня было мало возможностей оплошать по части знания того, что полагается знать клизандцу. Я с большим удовольствием узнал, что мне предстоит пилотировать десантный транспорт. Это была роль, которую я мог выполнить с честью. Мой однокомнатник на базе тоже не был человеком случайным, потому что спустя несколько минут после моего появления в навигационной рубке туда же заявился Остров и объявил, что он будет моим вторым пилотом.

— Чудесно, — сказал я. — И сколько же часов ты налетал на транспортных классах «Павиан»?

Он признался, что цифра эта, увы, довольно низкая, но я похлопал его по плечу.

— Тебе повезло. В отличие от большинства первых пилотов твой старый дядя Васко не эгоист. Нет такой жертвы, которую нельзя было бы принести для старого собутыльника. Я собираюсь позволить тебе произвести взлет, а если ты проделаешь это так хорошо, как я надеюсь, то я смогу позволить тебе совершить и посадку тоже. А теперь вручи мне список пассажиров.

Его благодарность не знала границ. Он даже признался мне в том, что бережет свою авторучку на по-настоящему черный день, потому что заправлена она двухсотградусным спиртом, и мы оба с удовольствием пустили себе в рот по струйке. И затем с чувством удовлетворения и опаленными глотками следили, как подходят строевым шагом солдаты и вливаются в погрузочные шлюзы далеко внизу. Спустя несколько минут в навигационную рубку вошел, печатая шаг, седовласый бородатый полковник в полном обмундировании.

— Пассажирам сюда вход воспрещен, — сказал я.

— Заткните рот, лейтенант. У меня ваши ленты с курсом.

— Ну так не позволите ли мне получить их?

— Что? Вы, должно быть, сошли с ума или шутите, а в бою и то и другое

— преступление.

— Я, должно быть, на грани, полковник. Сами знаете…

— Да, — слегка смягчился он. — Я полагаю, что следует делать допуски. Всем было нелегко. Но теперь все это у нас позади. Победа Клизанду!

— Победа Клизанду! — ритуально отдали дань и мы. На протяжении последних двух дней это приходилось делать довольно часто. Полковник посмотрел на часы.

— Почти время. Приготовьте командную цепь, — приказал он.

Я мигнул Острову, и он незамедлительно нажал нужную кнопку. На экране дисплея вспыхнули слова: «Есть готовность». Мы встали. Затем надпись начала мигать и сменилась другой: «Установите курс». Полковник достал из сумки контейнер с лентой, и нам пришлось расписаться в качестве свидетелей на бланке, из коего следовало, что лента, когда мы ее получили, была запечатана. Остров вставил ленту в компьютер, и полковник, удовлетворенно хмыкнув, как человек, выполнивший работу, повернулся, чтобы уйти. Однако с порога он сделал прощальный выстрел через плечо.

— И чтобы никаких этих приземлений на десяти «же», которые вы, дебильные пилоты, кажется, очень обожаете. Если такое случится, я отдам вас под военно-полевой суд.

Ждать и догонять — обычное дело для всех военных сил, и именно этим мы и занялись в дальнейшем. Пассажиры были приняты на борт по списку, и мы ждали, наблюдая, как корабли взлетают один за другим, пока большинство их не улетело. Транспорты отправлялись последними. Зеленый сигнал «Взлет» появился как облегчение. Мы были на пути к неизвестной планете, вращавшейся вокруг неизвестного солнца, с точки зрения любого из нас. Лента сказала компьютеру, куда мы отправляемся, но не снизошла до того, чтобы уведомить об этом нас. Этот покров секретности не нарушался до самого вторжения. Мы были в пути семь дней. И это без какой-либо выпивки; корабль пилотировался компьютером, а замороженные пайки трудно было назвать съедобными. На стайерской дистанции без улучшающего действия алкоголя Остров оказался менее чем блестящим спутником. Какой бы разговор мы ни начинали, он неизменно кончался повторением анекдотов о его школьных днях. Пока он болтал, я обычно дремал, и у него по этой части, кажется, не было возражений. Я устраивал ему проверки по знанию приборов и манипуляций с ними, муштровка шла ему на пользу, а меня знакомила с управлением корабля и его оборудованием. Поскольку корабль был полностью автоматизирован, мы с Островом были единственными членами экипажа на борту. Дверь в помещение для солдат была заперта, и ключ имелся только у моего грубоватого друга полковника. Он навестил нас разок-другой, чем не доставил нам никакого удовольствия. На седьмой день он стоял у нас за спиной, прожигая мне взглядом шею, когда мы вышли из искривленного пространства в нормальный космос.

— Возьмите это, проверьте печать и распишитесь тут, — рявкнул он, и мы все это проделали, прежде чем он сломал печать на плоском футляре. Большими буквами на нем было написано: «ВТОРЖЕНИЕ», что достаточно ясно намекало, что скоро будет жарко. Мои инструкции были достаточно простыми: я должен был следовать за лидером эскадры к определённой точке, а затем к указанной цели. Желтоватое солнце ярко светило с одной стороны, голубая сфера планеты находилась с другой.

Полковник прожигал эту планету таким взглядом, как будто хотел протянуть руку, сграбастать ее и откусить кусок. Так что будущее развитие событий казалось достаточно очевидным и без вопросов. Вторжение началось. Большая часть флота была впереди нас, затерянная в ночи космоса и видимая только иногда, когда корабли меняли курс: в эти моменты во тьме вспыхивала сеть искр. Наша эскадра транспортов держалась компактно, следуя за ведущим кораблем. Планета росла на передних экранах. С этого расстояния она выглядела достаточно мирной, хотя я знал, что передовые части флота к этому времени уже должны были ее атаковать. Разумеется, я не ждал с нетерпением этого вторжения — кто, кроме сумасшедшего, может наслаждаться перспективой надвигавшейся войны, — но надеялся найти здесь ответ на вопрос, приведший меня сюда. Я по-прежнему считал, что межпланетные вторжения невозможны, несмотря на то, что теперь сам участвовал в таковом. Я чувствовал себя человеком, увидевшим в зоопарке одно из наиболее экзотичных животных и сказавшим: «Такого животного нет, потому что его быть не может». Межпланетные военные силы мчались вперед, могучая армада, доказывающая, что моя теория оказалась ложной. Когда безымянная планета увеличилась и заняла весь экран, я увидел первые признаки войны, которая, как я знал, уже была в разгаре. Крошечные искорки света на ночном полушарии. Остров тоже увидел их. Он замахал кулаками, подзадоривая тех, кто, конечно же, не мог его слышать.

— Задайте им, ребята! — кричал он.

— Заткнись и следи за своими приборами! — рявкнул я, чувствуя, что вдруг возненавидел Острова. И сразу же пожалел его. Ведь он был продуктом среды, окружавшей его. Если прут согнут, из него вырастет кривая ветка и так далее. Остров на стадии прута был аккуратно согнут военной школой-интернатом, в которую его запихали в малолетстве, и о которой он по какой-то неизвестной причине все еще был хорошего мнения, хотя все рассказанное им о ней носило либо депрессивный, либо садистский оттенок.

Затем наша группа кораблей распалась. Каждый транспорт выходил на свою цель. Я повозился с рацией, молча проклиная клизандскую страсть к секретности. Вот я приземляюсь и даже не знаю, куда! Разумеется, на планету, которая сейчас подо мной, — это они не могли хорошо замаскировать. Но на какой континент? В каком городе? Все, что я знал, это то, что первыми при вторжении прошли корабли-следопыты и посадили радиомаяки. Я имел частоту и слушал сигнал, который должен был слушать. Я должен был вести по этому сигналу корабль, а затем посадить его. И я знал, что целью был космопорт. Вместе с последними инструкциями я получил несколько больших и четких фотографий, на которых космопорт был виден с воздуха и с земли — клизандские шпионы явно поработали усердно.

Большое красное «X» отмечало место, где, неподалеку от здания вокзала, я и должен был посадить свой корабль. Сигнал был громким и четким.

— Пристегнуть ремни, — скомандовал я, — мы прибываем. — Я скормил инструкции компьютеру. Он почти мгновенно выработал траекторию приземления и включил главные реактивные двигатели. — Предупреди полковника, а затем угости его сведениями о расстоянии и высоте, пока я позабочусь о корабле.

Мы падали к терминатору, летя в зарю. Компьютер, прицепившийся к передатчику, медленно и осторожно опускал нас по огромной дуге. Когда мы пробились сквозь облачный покров и далеко внизу стала видна земля, я заметил первые признаки сопротивления. Вокруг нас начали распускаться черные облачка разрывов.

— Они стреляют в нас! — потрясенный Остров икнул.

— Так это же война со стрельбой, разве не так? — Я гадал, что он за ветеран, если его тошнит от пушечной пальбы, в то время как пальцы мои, перехватив у компьютера управление, вырубили главные реактивные двигатели. Мы летели вниз в свободном падении, и следующая серия разрывов появилась выше и позади нас, так как компьютер пушки не мог предвидеть предпринятый нами маневр.

Далеко внизу я увидел космопорт и включил боковые реактивные двигатели, чтобы несколько изменить направление нашего движения, однако мы продолжали падать. Показания приборов анализировались компьютером, который продолжал вспыхивать красным, предупреждая о близкой земле. Я поспешил дать ему программу приземления с торможением, которая должна была уронить нас на нулевую высоту при ускорении десять «же». Это означало, что мы будем падать на максимальной скорости, а потом быстро сбросим ее, что уменьшит время, когда мы будем открыты для наземного огня. И я хотел, чтобы полковник получил те десять «же», о которых он предупреждал меня.

Реактивные тормозные двигатели включились на высоте, не превышающей, казалось, верхушек деревьев, вдавив нас в кресла. Думая о выражении лица полковника в этот момент, я улыбнулся, хотя сделать это нелегко, когда тебя прижимает твой десятикратно возросший вес. Следя за экраном, я добавил скорость бокового смещения, и вскоре мы оказались точно над назначенной нам целью. После этого все легло на компьютер, который прекрасно справился с этой задачей и выключил моторы как раз тогда, когда захрустели корабельные опоры для приземления. Как только моторы выключились, я ударил по кнопке выгрузки, и корабль задрожал от отдачи выброшенных трапов.

— На этом наша роль исчерпана, — сказал я, расстегивая ремни и потягиваясь.

Остров присоединился ко мне возле иллюминатора, и мы вместе следили, как солдаты слетали по трапам и бежали в укрытия. Они, казалось, вообще не несли потерь, что было удивительно. Поблизости было видно несколько бомбовых кратеров и кучи щебня, а истребители-бомбардировщики все еще ревели на малой высоте, обеспечивая нам прикрытие. И все же казалось невозможным, что так быстро удалось сломать сопротивление. Вот каким мог быть ответ, объясняющий успех клизандских вторжений: знай, выбирай и срывай, как яблоко, планеты, созревшие для этого. Я мысленно сделал заметку: следует разузнать об этом побольше. Следом за солдатами из ракеты выехал полковник на своей машине. Я надеялся, что кишки у него все еще спрессованы от приземления.

— А теперь мы должны найти выпивку, — заявил Остров, предвкушающе чмокая губами.

— Пойду я, — поспешно объявил я, хватая личное оружие и пристегивая его к поясу. — Ты останешься с рацией сторожить корабль.

— Именно это всегда говорят первые пилоты, — пожаловался он, дав мне понять, что я поступил правильно.

— Привилегия звания. Когда-нибудь и ты воспользуешься ею. Я скоро вернусь.

— Бар космопорта там, где он обычно находится, — крикнул он мне вслед.

— Не учи щуку плавать, — фыркнул я. Местонахождение бара я уже вычислил.

Все внутренние двери автоматически открылись, когда мы приземлились. Я спустился по лестницам на недавно освободившуюся палубу и сквозь груды брошенных здесь контейнеров от пайков пинками расчистил себе путь к ближайшему трапу. Свежий утренний ветер, проникший внутрь корабля, принес с собой запахи пыли и взрывчатки. Мы принесли на другую планету преимущества клизандской культуры. Я слышал отдаленную стрельбу. Прогремел и пропал вдали реактивный самолет, и после этого стало очень тихо. Вторжение веером расходилось от космопорта, оставляя в кильватере очаг безмолвия. Никого не встретив, я прошел непроверенным через таможню и нашел бар. Первое, что я сделал, это высосал бутылку пива, а затем плеснул в стакан немного антаресского. За стойкой выстроились ряды бутылок, новых и старых. В поисках коробки или сумки я открыл дверцу под стойкой. Неожиданно оказалось, что я смотрю в испуганные глаза прячущегося там молодого человека.

— Не мортигу мин! — завопил он.

«Не убивай меня!» — вот что означали его слова на эсперанто, которым я владел в совершенстве. Я ответил ему на том же языке.

— Мы находимся здесь для того, чтобы освободить вас, так что я не собираюсь причинять тебе никакого вреда. — Слух об этом мог дойти до властей, и я хотел произвести нужное впечатление. — Как тебя зовут?

— Пир.

— А как называется эта планета? — Для молодого человека мой вопрос мог показаться идиотским, но он был слишком испуган, чтобы заметить это.

— Бурада.

— Вот и прекрасно. Я рад, что ты решил быть правдивым. И что же ты можешь рассказать мне о Бураде?

Не скажу, чтобы я выразился очень удачно, во всяком случае, он был слишком ошеломлен, чтобы ответить. Какое-то время он молча разевал рот, затем вылез из шкафа под стойкой и повернулся, видимо, в поисках ответа. Он нашел буклет, который молча передал мне. У него была трехмерная обложка, на которой был изображен океан с великолепными деревьями на берегу; картина ожила, как только ее коснулось тепло моей ладони: волны начали бесшумно разбиваться о золотой песок, ветви деревьев зашевелились от прикосновения неощутимого ветра. По небу поплыли сложившиеся из облаков буквы, и я прочел: ПРЕКРАСНАЯ БУРАДА… МИР — КУРОРТ ЗАПАДНОГО ИСКРИВЛЕНИЯ.

— Грабим и якшаемся с врагом, — произнес знакомый и ненавистный голос. Я медленно обернулся и увидел моего друга полковника с нашего корабля. Он стоял и держал в руках гауссовку, а на лице его было то, что можно назвать мерзкой улыбкой. — И еще приземление на десяти «же», — добавил он, несомненно, называя истинную причину своей злобы, — что не является подрасстрельным преступлением, хотя первые два являются.

Пир придушенно взвизгнул и отпрянул — слов полковника он не понял, но его манеры и его оружие были достаточно красноречивы. Я улыбнулся как можно холоднее, стараясь не привлекать внимание полковника к тому, что мои руки находятся вне поля его зрения — ниже стойки. Повернувшись к юноше, я показал на противоположный конец помещения и приказал ему убраться туда. Он мигом шмыгнул в угол, и пока происходило это маленькое отвлечение, я сунул туристический буклет в карман и высвободил из кобуры свой пистолет. Когда я повернулся к полковнику, я увидел, что он поднял свою гауссовку.

— Вы ошибаетесь, — сказал я. — А также оскорбляете собрата-офицера, бывшего недавно лет-майором. Я помогаю нашим силам вторжения обеспечить неприкосновенность этого питейного заведения, дабы помешать любому из ваших солдат позорно напиться во время выполнения боевого долга и тем самым повредить нашим всесторонним усилиям. И, находясь в этом месте, я взял в плен местного жителя, прятавшегося здесь. Это, и только это произошло здесь, а в случае чего мое слово будет против вашего, полковник.

Он направил на меня дуло гауссовки и сказал:

— Нет. Будет только мое слово: я поймал вас на грабеже и вынужден был застрелить, когда вы сопротивлялись при аресте.

— Меня трудно застрелить, — заметил я, позволяя дулу своего пистолета выскользнуть из-за края стойки и посмотреть в правый глаз полковника. — Я отличный стрелок, и один из этих разрывных снарядов обязательно снесет вам макушку.

Он явно не ожидал столь находчивого ответа от офицера-летчика и заколебался. Пир слабо взвизгнул, после чего раздался глухой стук. Я предположил, что он шлепнулся в обморок, но был слишком занят, чтобы это проверить. Убийственная немая сцена продолжалась с минуту, и было совершенно невозможно предсказать, чем она закончится, но в этот момент в помещение влетел солдат с полевой сумкой и рацией. Полковник взял трубку и вернулся к войне, в то время как я сунул пару бутылок под куртку и удалился через другую дверь, перешагнув через Пира, лежавшего без сознания и, несомненно, лучшим образом разрешившего возникшую проблему. Я исчез прежде, чем полковник осознал это, отнес выпивку на корабль и служебным лифтом отправил ее Острову.

— И больше одной не пей! — приказал я, а его голос через некоторое время ответил мне счастливым воплем.

Теперь я был предоставлен самому себе и намеревался с максимальной пользой использовать предоставившуюся мне свободу. Битва все еще бушует, так что за моими передвижениями следить не будут, и я могу заняться наблюдениями. Конечно, меня тоже могли убить, но это не больше чем одна из случайностей моей опасной службы. Коль скоро вторжение преуспеет, передвижения здесь будут резко ограничены, а я, вероятно, вскоре окажусь на пути обратно в Клизанд. Туристский буклет все еще находился у меня в кармане, и тепло моего бедра поддерживало происходящее на обложке действие. Я открыл его и перелистал страницы, где были много иллюстраций и мало текста. Это была обычная, в меру навязчивая реклама с тихой музыкой, источником который являлась иллюстрация плавучего оркестра в прекрасном заливе Сабу, и запахом цветов с полей Канапе. Я ожидал, что иллюстрации, изображающие катание на лыжах в Карских горах, покажут, как падает снег, но так далеко техника рекламы, видимо, не зашла. Там была и карта, показывающая космопорт и город, хотя вообще-то она была схематическая и потому никчемная, все же она сообщила мне, что я стою в космопорте Сукук, неподалеку от города Сукук. Я закрыл буклет и отправился смотреть достопримечательности. Гнетущее зрелище. Немало пройдет времени, прежде чем туристы вернутся на эти солнечные берега. Я шел по пустынным улицам, выщербленным взрывами и обожженным огнем, гадая, какую цель могло преследовать все это. Война всегда дурацкое дело, но в эту минуту она казалась мне еще более инфантильной. А может, более подходящим будет слово «ужасной»? — подумал я, когда увидел первые трупы. Затем я услышал звук шаркающих ног, и на улице впереди меня появилась толпа пленных, охраняемых бдительными солдатами. Многие из пленных были ранены и только немногие перевязаны. Возглавлявший конвоиров сержант отдал честь, когда они проходили мимо меня, и победно взмахнул рукой. Я улыбнулся в ответ, но на это потребовалось некоторое усилие. Что я теперь должен сделать, так это найти какого-нибудь ответственного гражданина, еще не ставшего пленным или убитым, и получить ответы на некоторые вопросы. Гражданин нашел меня первым. Я покинул главную улицу и свернул в узкий, извилистый переулок со зловещим названием Мабаакалий-Сисуртмек — никакая улица с таким названием не может быть до конца хорошим местом. Мои подозрения незамедлительно оправдались. Это обнаружилось, когда я завернул за угол и оказался лицом к лицу с молодой женщиной, которая целилась в меня из крупнокалиберной охотничьей винтовки. Я взметнул свои руки вверх еще до того, как она заговорила.

— Сдавайся или смерть!

— Я сдался, разве не видно? Да здравствует Бурада! Ура!..

— Кончай свои тошнотворные шуточки, поганый самец, поджигатель войны, или я пристрелю тебя на месте!

— Поверьте мне, я на вашей стороне. Мир, Бурада, добрая воля ко всем людям-братьям… и сестрам, конечно, тоже.

На это она презрительно хмыкнула и взмахом винтовки велела мне зайти в темный дверной проем. Она даже в гневе оставалась красивой женщиной, круглолицей, с падающими на плечи прямыми черными волосами. На ней была темно-зеленая форма с кожаными ремнями, сапогами и всем прочим, на рукаве были какие-то знаки различия. Несмотря на все это, она сохраняла женственность — никакой мундир не мог замаскировать великолепную выпуклость ее груди. Я вошел в подъезд, и когда она протянула руку, чтобы забрать пистолет, я не стал сопротивляться. Я мог бы проделать кое-какие быстрые операции с ее рукой и стволом винтовки и заполучить в результате и то, и другое оружие, но предпочел воздержаться. Пока она чувствовала свое превосходство, она могла говорить более свободно. Мы вошли в темное внутреннее помещение с одним окном. Это была, видимо, какая-то контора. На столе перед нами лежала вытянувшись еще одна девушка в форме. Глаза ее были закрыты, штанина ее форменных брюк была оторвана, открывая уродливую рану, перевязанную бинтом. Кровь просочилась сквозь повязку и собралась лужицей на поверхности стола.

— У вас есть аптечка? — спросила меня конвоирующая.

— Есть, — ответил я, снимая индивидуальный пакет с пояса. — Но не думаю, что от этого будет какой-то прок. Она, похоже, потеряла много крови и нуждается в медицинской помощи.

— А где она ее получит? Не от вас ли, свиней-захватчиков?

— Наверное. — Я стал срывать старые бинты, посыпать рану антисептическим порошком из распылителя, накладывать новые бинты. — У нее скверный пульс — редкий и очень слабый. Не думаю, что ей удастся выкарабкаться.

— Если она не выживет, то считайте, что убили ее вы! — В глазах моей противницы стояли слезы, правда, это не мешало ей целиться мне в живот.

— Я пытаюсь спасти ее. И вы можете называть меня Васко.

— Бейз, — автоматически представилась она, — сержант гвардии, пока они не взяли верх.

— Они?.. — Я почувствовал легкое замешательство. — Вы имеете в виду нас, армию Клизанда?

— Нет, конечно, нет… Но почему я болтаю с вами, когда мне следовало бы убить вас…

— Не думаю, что вам следовало бы так поступить. Вы поверили бы, если бы я сказал, что я ваш друг?

— Нет.

— Что я шпион, неважно чей, работающий против Клизанда, хотя я и нахожусь в их Космической Армаде?

— Я бы сказала, что ты — червяк, вымаливающий свою никчемную жизнь и готовый ради этого сказать все, что угодно.

— Однако, так или иначе, это правда, — проворчал я, понимая, что она не собирается принять сказанное мной на веру.

— Бейз… — слабо произнесла девушка на столе, и мы повернулись в ее сторону. — Бейз…

И она умерла. Я подумал о том, что сейчас тоже буду покойником. Бейз вскинула винтовку, и я увидел, как побелели костяшки ее пальцев, когда она нажала на спуск. И тут я на максимальной скорости проделал множество вещей, начав с того, что нырнул под дуло винтовки и перекатился к ногам Бейз. Винтовка выстрелила, взрыв чуть не снес мне голову в этом маленьком помещении, но осколки меня не задели. Прежде чем она выстрелила снова, я схватился за винтовку и рубанул ладонью по мышцам ее руки, а потом проделал и некоторые другие вещи, которые обычно с женщинами не проделывают, кроме как в подобных чрезвычайных ситуациях. В результате я заполучил винтовку, да и мой пистолет вернулся ко мне обратно, а она лежала у стены, и на этот раз ей действительно было из-за чего плакать. Пройдет немало времени, прежде чем она снова сможет пользоваться своими пальцами: я только-только не сломал ей кость.

— Послушайте, — сказал я, откладывая пистолет и возясь с архаическим механизмом винтовки, — я действительно сожалею о случившемся. Но в данный момент я не испытывал желания быть убитым, а это был единственный способ остановить вас.

Я поработал с затвором и выбросил все патроны, а затем заглянул внутрь, чтобы убедиться, что я не упустил чего-нибудь.

— То, что я рассказал вам, правда. Я на вашей стороне и хочу помочь вам. Но сперва вы должны помочь мне.

Она была озадачена, но добиться ее внимания я сумел. Она вытерла рукавом слезы, когда я вернул ей винтовку, а затем ее глаза расширились, когда я передал ей и боеприпасы.

— Если вы на минуту оставите оружие незаряженным, я высоко оценю вашу любезность. Я обменяюсь с вами информацией, если вы не хотите давать ее даром. Существует некая организация, о которой вы, вероятно, никогда не слышали и которая очень заинтересована в выяснении того, чем занимается Клизанд. А занимается он межпланетным вторжением. Бурада шестая в списке, и все выглядит так, что это вторжение окажется столь же успешным, как и предыдущие.

— Но почему они этим занимаются?

— Почему — неважно, по крайней мере, в настоящее время, поскольку дурные амбиции не необычны среди разнообразных политических систем человечества. Что я хочу знать — так это как. Как им сошло с рук это вторжение при наличии планетной обороны?

— Вините в этом «Конколослук», — со злостью ответила она, потрясая винтовкой. — Я не говорю, что женская партия не совершала ошибок, но ничего похожего на их…

— Не могли бы вы добавить несколько деталей, — прервал я ее. — Общий фон, так сказать. Потому что, боюсь, я потерял нить ваших рассуждений.

— Я дам вам деталь. Мужчины! — Она сплюнула, и глаза ее запылали гневом. Она снова начала выглядеть привлекательной. — Женская партия принесла на эту планету века просвещенного правления. Процветание, отличный туристический бизнес, никто не страдал. Да, действительно мужчины начали голосовать на несколько лет позже женщин, и самую лучшую работу им было нелегко получить. Ну и что? Сколько страдали женщины на других планетах от подобных и худших вещей? Вот они и взбунтовались. Но и «Конколослук», мужская партия, не дремала, они шныряли, интриговали, нашептывали ложь: права мужчинам, долой угнетение и тому подобное. Взбудоражили людей, завоевали несколько мест в парламенте, учиняли беспорядки в сельской местности. Потом их однодневная революция, они захватывают власть. И все их обещания побоку. Оказалось, что единственное, чего они хотели, — это важничать и кичиться своим превосходством. Ничего себе превосходство! Они ничтожества, все до одного! Ничего не понимают ни в правлении, ни в войне. Когда, высадились ваши солдаты, мужчины в большинстве предпочли бежать, а не драться. Я бы никогда не сдалась!

— Наверное, они были вынуждены?

— Никогда! Собаки они, вот и все!

То, что я узнал, дало пищу для размышлений, а вместе с мыслями пришло прозрение, и передо мной забрезжил свет открытия. Разноплановые куски начали складываться в моей голове в некую картину. Я старался не дать возбуждению овладеть мной. Пока еще это была лишь бесформенная мысль, но если она сработает… Тогда я буду знать, как Клизанд сумел провернуть свой фокус с вторжением. Просто, как все хорошие идеи, и к тому же застраховано от всяких случайностей…

— Мне понадобится ваша помощь, — обратился я к Бейз. — Я останусь в Космической Армаде, по крайней мере, на какое-то время, поскольку там я смогу узнать многое. Но я не покину эту планету. Именно здесь клизандцы слабее всего, и именно здесь они будут побиты. Бы слышали когда-нибудь о Спецкорпусе?

— Нет.

— Ну, теперь услышали. Это группа, которая собирается помочь вам. Я работаю на них, и они должны следить за мной. Они видели, как флот покинул Клизанд, и наверняка последовали за ними сюда. Это было одним из вариантов событий, проанализированных нами. Сейчас вокруг этой планеты должен вращаться зонд-транслятор. Он передаст любые сведения Корпусу, и мы получим любую помощь, которая нам понадобится. Вы должны получить доступ к передатчику средней мощности.

— Да, но с какой стати? Почему я должна вам верить? Может быть, вы лжете!

— Может быть, но вам прядется пойти на риск. — Я лихорадочно записывал на бумажке сообщение. — Теперь я покидаю вас. Я должен вернуться на корабль раньше, чем они начнут гадать, куда это я запропастился. Вот сообщение, которое вам необходимо передать на этой частоте. Вы сможете это сделать, не попавшись, это достаточно легко. При всех условиях, сделав это, вы ничего не теряете, а можете спасти свою планету.

Все еще сомневаясь, она посмотрела на бумажку.

— Трудно поверить, что вы действительно шпион и хотите помочь нам.

— Вы можете поверить, что он шпион. Положитесь на мое слово, — раздался голос из двери позади нас, и я почувствовал, как холодная рука сжала мое сердце. Я медленно обернулся.

Там стоял Край, человек в сером. Позади него были еще двое, тоже в серых мундирах. Направив на меня свое оружие, Край прицелился в меня еще и пальцем, словно это был пистолет.

— Мы следили за тобой, шпион, и ждали этой информации. Теперь мы можем приступить к уничтожению вашего Спецкорпуса.

— Что-то сегодня люди слишком часто выскакивают из дверей, ха-ха! — проговорил я с веселостью, которой, разумеется, не испытывал. Край улыбнулся ледяной улыбкой.

— Если вы имеете в виду полковника, то да, я поручил ему следить за вами. Попробуйте теперь прикинуться дурачком, Пас Ратунков, или как вас там действительно зовут.

— Хулио. Васко Хулио, лейтенант Космической Армады.

— Лет-майор Васко Хулио был найден в «Робот-Отеле», что и навело нас на ваш след. План ваш был крайне остроумен и мог бы иметь успех, если бы не сгорели оптические передатчики. Посланный навести порядок ремонтник обнаружил лет-майора, а его заблуждение относительно даты привлекло мое внимание. Я заберу это.

Край взял записку с сообщением из несопротивляющихся пальцев Бейз. Он, казалось, очень здорово контролировал ситуацию. Я вцепился в собственную грудь в районе сердца, закатил глаза, зашатался, отступая назад, к окну.

— Слишком много… — простонал я. — Сердце отказывает… Не стреляйте… Это конец…

Край и двое его людей холодно смотрели, как я проделываю в их честь все это, до кульминационного момента, когда я вцепился себе в горло и зарычал от боли. Тело мое выгнулось дугой, мускулы напряглись, а в следующий момент я упал спиной вперед через окно. Я вылетел вместе с кусками выбитого стекла, вывернулся в воздухе, приземлился на плечо, перекатился и вскочил на ноги, готовый бежать. Оказалось, что я гляжу прямо в дуло гауссовки, находившейся в руках еще одного молчаливого и неулыбчивого человека в сером. Как остроумный собеседник он не выиграл бы и нуля очков, но в данный момент я и сам не мог придумать, что умное можно сказать в такой ситуации. Позади меня из окна с разбитыми стеклами донесся голос Края:

— Заберите девчонку в тюремный лагерь, нам она больше не нужна. Остальные вернутся за шпионом. Будьте постоянно начеку, вы видели, на что он способен.

«Явное преувеличение», — подумал я про себя с внезапной мрачной депрессией. Что и говорить, я проник куда надо и выяснил то, что хотел узнать, но оказался не в состоянии передать полученную информацию, что делало ее бесполезной. Край мог использовать мое сообщение в собственных целях — весьма скверных, в этом я был уверен. Пока я пребывал в этом темном душевном состоянии, остальные серые люди окружили меня и погнали в поджидающий грузовик. Не было ни малейшего шанса сбежать — очень уж искусно владели они своими пушками. Путешествие было коротким, машина — примечательно некомфортабельной. Она была трофейной — грузовик, который использовался для перевозки мусора или еще чего-то похуже. Кажется, я оказался единственным, кого беспокоил испускаемый ею запах. Серые не отпускали никаких замечаний по этому поводу и не сводили глаз с меня во время путешествия. По крайней мере, машина двигалась бесшумно и весьма плавно. Я обдумывал отчаянные планы. Может быть, выдрать один из проводов, проходивший у моих ног? Или выпрыгнуть из грузовика сзади? Однако от этих планов было мало толку, и мы достигли места назначения, не изменив своих относительных позиций. Под дулом пистолета меня прогнали в реквизированную для военных нужд комнату, где опять же под дулом пистолета, мне приказами раздеться. С помощью портативного флюороскопа и холодных зондов — крайне унизительная операция — они удалили с моей персоны все приборы и устройства, а затем выдали мне новую одежду. Одежда эта была весьма примечательной. Идеальный комбинезон, сделанный из мягкого и гибкого пластика, он обеспечивал носившего его защитой и теплом. И в то же время был тюремным одеянием, потому что был совершенно прозрачным. Эта постоянная незащищенность наготы, разумеется, не повышала бодрость духа, и я начал испытывать к серым людям еще большее уважение. Причем все это проделывалось молча, а мои попытки завязать разговор игнорировались. Последним мазком этих модельеров был застегнутый у меня на шее металлический ошейник. От ошейника тянулся провод к коробке, которую держал один из серых людей. Все это имело весьма зловещий вид. Мои подозрения оправдались, когда одевавшие меня господа ушли со своим оружием, а Край повернулся лицом ко мне, держа в руке упомянутую коробку.

— Я могу сделать так, — сказал он голосом столь же серым, как и его одеяние. И нажал кнопку на коробке.

То, что я испытал вслед за этим, было совершенно неожиданным и исключительно болезненным. В один миг я был ослеплен взрывом огней, никогда не виданных прежде цветов и неистовства. Уши мои наполнил звук, который был чем-то большим, чем обычные звуки, и каждый квадратный дюйм моей кожи загорелся огнем, словно меня бросили в ванну с кислотой. Эти интересные вещи продолжались дольше, чем я хотел, а затем внезапно исчезли столь же быстро, как и начались. Зрение и слух вернулись. Оказалось, что я лежу на полу, и у меня болит затылок, которым я, должно быть, треснулся, когда упал. Лежать так на полу было довольно приятно. Эта коробочка, должно быть, генерировала нервные токи. Нет нужды пытать тело, когда ты можешь скармливать в нервную систему специфические болевые импульсы.

— Встать, — скомандовал мой конвоир, что я и сделал довольно быстро.

— Я готов вести себя хорошо! — поспешно выпалил я. — Вы только скажите, и я подчинюсь. Я буду пай-мальчиком.

Временно, конечно. До тех пор, пока не найду выхода из этой западни для стальной крысы. Я покорно потрусил в другую комнату, где сидел Край за большим письменным столом. Комната была пыльной, на стенах и на полу были видны голые места, откуда удалили картины и предметы меблировки. Единственным новым предметом, помимо упомянутого стола, был недавно ввернутый в потолок сверкающий крюк. Я совсем не удивился, когда крюк этот продели в кольцо коробки, соединенной с моим ошейником, и я, стоявший перед своим пленителем, оказался на привязи. Край внимательно осмотрел меня с ног до головы. Дело нетрудное, если учесть прозрачность моей одежды. Я никогда не страдал от табу на наготу, так что меня это не беспокоило. А вот холодное отвращение в его глазах вызвало у меня куда большее беспокойство. В настоящее время я находился, если использовать классическое выражение, полностью в его милости. Я понятия не имел, какие испытания он мне придумал, но решил попытаться хоть чуточку улучшить положение дел.

— Что бы вы хотели узнать? — спросил я

— Многое, но это придет позже.

— А чем плохо прямо сейчас? Учитывая состояние современной гипнотической техники, наркотерапии и старомодных пыток, вроде этой вашей нейромашины, невозможно скрыть факты, если допрос ведется достаточно решительно. Поэтому спрашивайте, и я отвечу.

Пусть он узнает на здоровье то малое, что я знаю о Спецкорпусе. Местонахождение баз хранилось от нас в секрете — подобные допросы, несомненно, предусматривались. Я был удивлен, когда он покачал головой в медленном «нет».

— Информацию вы дадите мне позже. Сперва мне нужно убедить вас в серьезности моих намерений. Я намерен допросить вас, а затем привлечь на службу нашему делу. Добровольно. Чтобы убедить вас в этом, я должен прежде всего сказать, что вас не убьют. Сильные люди храбро встречают смерть. Она

— легкий выход из некоторых проблем. У вас такого выхода не будет.

Я почувствовал, что становлюсь все менее заинтригованным относительно того, что он хотел сказать. Я ожидал грубого допроса, но у него на уме были дела покрупней. Так что я бросил этот небрежный тон и сказал:

— Забудьте об этом. Посмотрите в лицо факту, что я не люблю ни вас, ни вашу организацию, ни того, за что вы сражаетесь и не намерен менять свое мнение. Даже если я пообещаю помогать вам, у вас не может быть уверенности, что это всерьез. Так что давайте не будем вовлекать себя в такого рода фарсовое положение с самого начала.

— Совсем наоборот, — сказал он и нажал кнопку на столе. Коробка наверху загудела и начала сматывать толстый провод, подтягивая меня вверх, пока я не был вынужден встать на цыпочки для того, чтобы дышать. Ошейник впился мне в шею. — Прежде чем я закончу с вами, вы будете умолять меня о возможности сотрудничать, вы будете рыдать, пока я не разрешу вам этого, и счастливейшим моментом вашей жизни будет миг, когда вы, наконец, вымолите исполнение этого единственного вашего желания. Позвольте продемонстрировать вам лишь один образчик нашей простой, но крайне убедительной техники.

Ступни мои уже вибрировали от боли, но я продолжал стоять на цыпочках, иначе ошейник просто удушил бы меня. Край поднялся и подошел ко мне сзади, где я не мог видеть его, а затем схватил мои руки и прижал оба запястья к краю металлического стола. Стол сделал ему одолжение, замкнув на моих руках зажимы, которые тут же защелкнулись. Зажимы обхватили мои предплечья, оставив запястья и кисти рук свободными. Правда, самое большее, что я мог сделать, это побарабанить пальцами по столу. Край снова появился в поле моего зрения и, нагнувшись, вынул что-то из ящика стола. Это был топор. С длинной ручкой и широким лезвием, примитивный, но выглядящий достаточно эффектно топор, который вполне можно было бы использовать для рубки деревьев. Край взял его обеими руками и высоко поднял над головой.

— Что вы делаете? Стойте! — закричал я в страхе, извиваясь в металлических объятиях, не в состоянии сделать что-либо, кроме как глядеть, как он на миг задержал топор, а затем опустил его в злобном рубящем ударе.

Полагаю, я закричал, когда он ударил. Должен был закричать, такой страшной и всепоглощающей была боль. Так же, как и зрелище моей правой кисти, отрубленной у запястья и лежавшей без движения на столе; струйки крови, выкачиваемой из обрубка, заливали ее. Топор поднялся вновь, и на этот раз я с уверенностью могу сказать, что закричал громко и пронзительно. Я кричал, пока топор поднимался, а потом молниеносно опускался. Моя левая кисть была отрублена, как и правая, кровь струей хлестала по всему столу и стекала на пол. От боли и ужаса туман поплыл перед моими глазами, но сквозь туман я видел лицо Края. Улыбающееся. В первый раз улыбающееся. Затем я был без сознания. Я погружался во тьму, умирал… не могу выразить это состояние словами. Мир умчался от меня по темному туннелю, и я остался с ощущением боли, а затем даже это исчезло. Когда я открыл глаза, то обнаружил, что лежу на полу и что прошел бог ведает какой отрезок времени. Мысли мои были вялыми от сна или от чего-то другого, и я должен был изрядно потрудиться, чтобы раскопать в памяти воспоминания о том, что случилось. Только когда ко мне четко явилось видение моих отрубленных кистей, я открыл глаза и сел, потирая одну ладонь другой. Я ощущал кисти совершенно нормально. Что же произошло?

— Встать, — произнес голос Края, и я понял, что сижу на полу перед его столом и что мой ошейник все еще на месте, а провод ведет от него к устройству на потолке. Я медленно встал и посмотрел на стол. Он был чист, никакой крови.

— Готов поклясться… — начал было я, но мой голос оборвался, когда я увидел две бороздки на металлической поверхности стола, как будто по ней ударили два раза каким-то тяжелым лезвием. Затем я поднес руки к лицу и посмотрел на запястья.

Оба запястья были окружены красным рубцом заживающей плоти с красными точками удаленных швов по краям. И в то же время мои руки ощущались такими же, как всегда. Что же произошло?

— Вы начинаете понимать, что я имел в виду? — спросил Край, снова усевшийся за стол, голосом столь же серым, как и его одежда.

— Что вы сделали? Вы не могли отрубить их… мои кисти… и пришить их обратно. В этом я уверен — на это потребовалось бы время, вы не могли… — Я понял, что веду себя растерянно и суетливо, и замолчал.

— Вы не верите, что это произошло? Мне проделать это снова?

— Нет! — выкрикнул я и отпрянул от стола. На это он одобрительно кивнул.

— Так, значит тренировка началась. Вы утратили маленький кусочек реальности. Вы не знаете, что произошло, но знаете, что не желаете, чтобы это произошло снова. Именно так и будет идти процесс. В конечном итоге вы потеряете всякий контакт с реальностью, которую знали всю жизнь, потеряете всякий контакт с личностью, которой вы всю жизнь были. Когда вы достигнете этого состояния, мы примем вас, как одного из своих. И тогда вы расскажете во всех подробностях о своей работе, о Спецкорпусе, не только мучая свою память ради крох информации, которые вы могли бы упустить, но и активно составляя планы его уничтожения.

— Это не сработает, — заявил я с куда большей уверенностью, чем на самом деле чувствовал. — Я не один. Корпус теперь взялся за вас и активно против вас работает, так что теперь стало просто делом времени, когда они вытащат пробку и ваши замыслы завоеваний отправятся в дренаж.

— Совсем наоборот, — заявил Край, переплетя пальцы рук, лежавших на столе, словно учитель, который собирается прочесть классу лекцию. — Мы давно знаем о том внимании, которое уделяет нам Корпус, и на каждом повороте мы его опережали. Мы взяли в плен, подвергли пыткам и убили немало сотрудников Корпуса, добывая тем самым нужную информацию. И мы ждали появления полевого агента, такого, как вы. Вы явились, и вы в наших руках. Вот как все просто. Теперь вы — оружие, которым мы уничтожим Спецкорпус.

Он заставил меня наполовину поверить ему. Изложенный им план казался разумным, но я поспешил отбросить эту мысль. Я не должен был соглашаться с ним, мне следовало скорее нападать, чем защищаться.

— Отдаю должное вашему честолюбию и надеюсь, что вы не откусываете больше, чем можете прожевать. Не забывайте про сотни планет, которые поддерживают Лигу. Подумайте о том, что они сделают с вами, когда узнают, какие беды вы затеваете.

— Сотни планет существуют только в теории, в действительности их можно перебирать одну за другой. Мы овладеваем ими в такой манере, что они падают нам в ладони, как перезревшие плоды, нас нельзя остановить, и процесс этот ускоряется. По мере того, как наша империя расширяется, мы будем продвигаться все быстрее и быстрее.

— Но есть предел этой скорости, — перебил его я, пытаясь ввести в свои слова презрительное фырканье. — Я знаю, как работает ваша техника завоевания. Вы не вторгаетесь на планету, пока она для этого не созреет. Разве это не правда?

— Совершенно верно, — он кивнул утверждающе, и я погнал дальше.

— Вы находите планету, созревшую для срывания, с какими-нибудь диссидентствующими элементами среди населения. А поскольку существуют люди, которые будут жаловаться даже в раю, у вас нет проблем с тем, чтобы найти подобную группу на любой планете. Здесь, на Бураде, это были мужчины — партия «Конколослук». Они активно выступали за права мужчин. Вы поддержали их всем, в чем они нуждались. Ваши агенты снабжали их деньгами, оружием, пропагандой — всем, что необходимо для захвата власти. Это сработало. И вы ничего не просили в обмен на всю эту помощь, кроме оказания лишь символического сопротивления, когда начнется сражение. Ваши агенты присмотрели за тем, чтобы вооруженные силы отступили без настоящего боя. Это вторжение было выиграно прежде, чем началось! Не приходится удивляться, что ваши военные не привыкли нести потери.

— Вы очень наблюдательны. Именно это мы и делаем. Ваш анализ — мастерское описание нашего образа действия.

— Тогда вы у меня в руках, — с облегчением сказал я.

— Напротив, это вы у нас в руках. Вы — единственный, кто знает о нашей технике вторжения, и вы никогда не доложите о ней своим шефам.

— О, не знаю, — сказал я с бравадой, которой не ощущал.

— Возможно, вы и не знаете, но мы-то знаем. Мы перехватили составленный вами отчет, и он никогда не будет отправлен. Они тщетно будут ждать от вас каких-либо вестей, а время уйдет, и скоро им будет слишком поздно что-либо предпринимать, потому что мы перейдем ко второй фазе нашей операции. На этой фазе планируется привлечение к операциям множества союзников с оккупированных нами планет, правительства которых готовы сделать все, что мы пожелаем. Мы будем располагать огромным количеством солдат. Таких солдат, по-моему, называют наемниками. Им предстоит быть войсками вторжения, конечно, их будут убивать во множестве, но мы всегда будем побеждать, потому что наши источники человеческих ресурсов будут неистощимы. Интересная картина вырисовывается, не так ли?

— Это никогда не сработает! — крикнул я с усиливающимся в то же время ощущением, что такое сработать может. — Корпус вас остановит.

Как? С его единственным агентом, выслеженным и попавшим в западню? Мне было трудно убедить в этом себя, и я вообще ничего не добился, пытаясь убедить его. Край поднялся и двинулся в обход стола.

— А теперь настало время начать вашу индокринацию.

Не могу выразить охватившего и одолевшего меня страха, когда я услышал эти слова.

Меня отвели в камеру. Голую, лишенную окон камеру, единственным предметом меблировки которой было пустое ведро. Крюк в потолке был установлен здесь недавно, и сопровождающий меня серый человек услужливо подцепил меня за него.

— Существует мало шансов, что я умру от голода, — уведомил я его. — Потому что сперва умру от жажды.

Ничего не ответив на это, он ушел, но вскоре вернулся с полевым пайком. Не самая вдохновляющая пища в мире, но жизнь мне она сохранит. Жуя концентрат и запивая его водой, я крепко цеплялся за эту последнюю мысль. Сохранит мне жизнь. Да они сделают что угодно, думал я, но только не убьют меня. Они нуждаются во мне. Эти вояки знали, что Корпус дышит им в затылок, что им придется приложить всесторонние усилия, чтобы остановить его. Край говорил серьезно и наполовину убедил меня. Я посмотрел на свои запястья и содрогнутся. Он таки убедил меня, но почему он так старался? Потоку что я был явно больше чем пешкой в этой игре. Я был фактором, который мог качнуть исход в любую сторону. В данный момент времени Клизанд действовал успешно в своем завоевательном бизнесе, но его могли остановить. Располагая добытой мной информацией, Спецкорпус мог бы начать организацию контринсургентов и предотвратить экспансию на другие планеты. Клизанд можно будет остановить даже здесь. Если бы я оказался по другую сторону баррикады, то мои специальные знания не смогли бы быть причиной поражения Корпуса, но это, наверное, могло бы замедлить его действия на срок, достаточно долгий для того, чтобы пришла в действие вторая фаза завоевательной операции. А это означало, что серые люди совершили ошибку. Им следовало убить меня, как только они раскрыли, кто я такой. Если бы меня можно было перевербовать, я мог стать в их руках серьезным оружием. Эти два «может быть» не позволяли игнорировать тот факт, что покуда я жив, я могу оказаться самым смертоносным и могучим оружием против них. Они совершили ошибку. Я ухватился за этот вывод, я терзал его точно так же, как терзал мой ломающий челюсти паек. Я не принимал во внимание, что во всех отношениях был их пленником. Во всех отношениях? Ха! Физически — да. Умственно — решительно нет. Однако во время нейропытки они почти убедили меня в обратном. При мысли об ампутации мой желудок вздыбился, и я вдруг потерял аппетит. По веской причине. Теперь мне предстоит вспомнить и подумать об этой жуткой процедуре. И вот под каким углом зрения. Это был трюк, это должен быть трюк, и именно за это предположение я должен держаться. Пока я пережевывал и заглатывал остатки своей малоаппетитной закуски, я организовал себе сильнейшее внушение. Слушай, ди Гриз, убеждал я себя, ты достаточно знаешь о реальности, чтобы суметь определить, когда она подделана. Ты сам всегда подделывал ее для собственной выгоды и в ущерб другим. Так значит, теперь кое-кто провернул тот же трюк с тобой. Перерубленные запястья, качающие кровь! Спокойно, парень, спусти часть эмоций в канализацию. Через некоторое время мы доберемся до воспоминаний. Но сперва давай посмотрим на реальность. Реальность… Как ни чудесна машина, она не может отремонтировать ампутированные руки за пару часов или пару дней. А теперь, откуда взялась эта цифра? На каком-то подсознательном уровне я чувствовал, что прошло лишь короткое время между ампутацией и выздоровлением. У нас у всех есть часы, тикающие в глубине мозга. Они управляют суточными ритмами сна и бодрствования, они работают непрерывно. И вот сейчас они пытались сообщить мне, что прошло совсем немного времени с тех пор, как меня привели сюда серые люди. Но имелись ли у меня какие-нибудь реальные доказательства в подтверждение этому? Я ощущал лицо и волосы — я нуждался в бритье, но не так уж сильно, и волосы мои были нормальной длины. Однако меня могли побрить и подстричь, так что это ничего не доказывало. Мои ногти? Я держал их коротко подстриженными, а один подстриженный ноготь выглядит положим на любой другой. Подожди, подумай, вспомни… Было же что-то незначительное, какая-то мелочь… Да… во время приземления, напряжение, внимание рассеивается… Точно! Я сломал ноготь мизинца на левой руке! Нет, пока не смотри, сунь руку под себя, посиди на ней и вспомни. Сломанный ноготь… отвлечение… нужно откусить его. Довольно неаппетитное действие, которое тем не менее проделывал почти каждый. Досаждающая частичка ногтя оторвана напрочь с быстрым тихим «ой» и крошечной капелькой крови. Происшествие, совершенно забытое в гонке последующих событий. Осторожным движением я освободил ладонь от ягодицы, державшей ее в заточении, и поднес к глазам. Мизинец, короткий ноготь и крошечный сгусток крови. Уел я тебя, Край, старый факир! Судя по виду ногтя, я был пленником самое большее пару часов. Красные точки на моих запястьях были просто красными отметками, которые можно сделать сотней различных способов. А ампутация? Край поддел мою реальность, прибегнув, наверное, к гипнозу. Но по-настоящему это не имело значения. Край и его команда не были такими толковыми, какими казались. Они, несомненно, много раз использовали эту нейропытку и загипнотизировали себя успехами этой техники. Наверное, именно таким способом происходило обращение рекрутов на планетах, намеченных для завоевания. Вполне возможно. Но головорезы Края привыкли работать с солидными гражданами и туповатыми крестьянами, обычно принимавшими раскрашенные задники — бутафорию своего существования — за единственную реальность. Их мир был единственным реальным миром, их город — действительно наилучшим городом. Вытащи их из знакомой окружающей среды, окажи давление на их сознание, и их мозги потекут из ушей, как желе. Люди — желе, легкая добыча для серых мундиров. Но не благородный, прямой, гибкий, бесчестный, подобный хамелеону Скользкий Джим ди Гриз. Человек с тысячью лиц, знакомый с сотней культур, компетентный в десятках языков. И они хотели, чтобы моя реальность запаршивела? Это заставило меня рассмеяться. Я не только засмеялся, но и забегал, заплясал. Я бегал кругами, крича: «Гип-гип-ура!» и «Победа!», вне себя от счастья. Кругами я был вынужден бегать из-за своего ошейника и провода, однако вскоре я обнаружил, что могу вносить в это дело некоторые вариации, резко меняя направление. Провод был слишком тонок, чтобы я мог влезть по нему наверх, и я был уверен, что его преднамеренно сработали таким, но я мог свернуть его в петлю и повиснуть на нем. Я сделал петлю столь высоко над головой, как только мог дотянуться, ухватился за нее, оттолкнулся и свободно закачался. В нижней точке качения я с силой оттолкнулся от пола и пошел выше. Отличное развлечение. Пока моя рука не соскользнула и петля не распустилась. Все чуть-чуть не кончилось, когда весь мой вес обрушился на металлический ошейник, охватывающий мою бедную шею. Именно таким способом убивают людей при повешении; их не удушают, а резким рывком удавки ломают шейные позвонки. Эта мысль билась в моей голове, когда я хватался за провод, пытался вскарабкаться по нему, пока мне не удалось стиснуть его, прежде чем последовал резкий рывок. Рывок вперед, а не вбок, иначе я, наверное, услышал бы резкое «хряк!», сигнализирующее о конце этой истории. Было очень больно, и с минуту все вокруг ходило кругами, а когда я сказал «уф!», то произнес это шепотом, потому что в тот момент я на большее не был способен. В конечном итоге я присел, выпил немного воды и почувствовал себя несколько лучше. И тут я подумал: почему никто не явился расследовать это недавнее безобразие? Я был уверен, что они снабдили камеру «шпионами» и наблюдали за мной. Наверное, мои акробатические номера не произвели на них впечатления. Или, может быть, они были так заняты завоеванием планеты, что не имели времени непрерывно наблюдать за мной. Если последнее предположение верно, то я смогу извлечь из этого обстоятельства определенную выгоду. Упаковка от пайка и пластиковая бутылка из-под воды были смяты вместе и превратились в превосходные подушечки для моих пальцев. Я свернул двойную петлю рядом с шеей. Затем, крепко вцепившись в провод, я подпрыгнул как можно выше и дал своему весу обрушиться на провод. И на мои руки. Когда я проделал это в десятый раз, мне начало казаться, что мои руки оторвутся раньше, чем поддастся какая-нибудь важная часть державшего меня в плену механизма. Теория, разумеется, была достаточно здравой: металлическая коробка, провод, ушко, крюк, множество составных частей, отказ любой из которых мог предоставить мне свободу. Хотя мои составные части отказывали намного быстрее. Я немного передохнул, вытер лоб и подпрыгнул в попытке номер тринадцать. Счастливое число тринадцать! Что-то лопнуло с резким металлическим треском, коробка обрушилась вниз и отскочила от моей головы. Я отключился не знаю на сколько, вероятно, всего лишь на несколько минут, а потом очнулся и, мотая головой, попытался встать. Двигайся! — торопила неотступная мысль. Убирайся отсюда, пока они не пришли за тобой. Но сперва я должен был отключить коробку для нейропыток, поскольку она могла быть радиоуправляемой. Я перевернул ее и увидел, что металлическая петелька, на которой она висела. сломалась. На коробке имелся пульт управления, на котором располагалось около пятидесяти маленьких красных кнопок. Я содрогнулся при мысли о нажатии на одну из них. Выше находились две большие кнопки — одна красная, другая-черная, и красная была утоплена. Это казалось достаточно очевидным. По логике мне следовало нажать черную кнопку и отключить коробку, но в сознании продолжали вторгаться воспоминания о боли. Наконец я ткнул в черную кнопку. Ничего не случилось. Это я мог почувствовать. При таком обеспечении я легонько коснулся одной из маленьких красных кнопок, а затем другой. Ничего. Коробка была теперь кучкой мертвого металла. На что я и надеялся. Я смотал лишний провод, а потом попробовал дверь, которая оказалась незапертой. Может, мои тюремщики были неумелыми, а может, их бдительность притупила слишком большая вера в свои пыточные машины. Я чуть приоткрыл дверь и закрыл много быстрее, чем открывал. По коридору в направлении моей камеры шли двое серых людей, неся зловещего вида предмет. Я не столь долго смотрел на него, чтобы заметить какие-то детали, но и от того, что я увидел, мурашки побежали по моей спине. Следующий шаг в программе умиротворения ди Гриза? Это казалось вероятным, когда дверная ручка начала поворачиваться. Для этой пары у меня был припасен сюрприз, и я хотел скрывать его от них как можно дольше. Когда дверь начала открываться, я шагнул за нее и подождал, пока они протиснутся внутрь со своей машиной для пыток. Услышав, как один из них тревожно охнул, я двинул дверь плечом и вогнал ее в них всем своим весом и силой. Как только они заверещали, я выпрыгнул из-за двери и взмахнул металлической коробкой на конце провода. Один из них стоял согнувшись, больше заинтересованный тяжестью машины на своей ноге, чем всем прочим, и я дал своему оружию опуститься на его череп. Пока оно взлетало снова, второй пытался достать свой пистолет, и действительно наполовину вытащил его из кобуры, прежде чем мое колено попало ему ниже живота, и он упал поверх своего напарника. Я вырвал пистолет из его обмякших пальцев, когда он упал. Теперь я был вооружен. Большую часть времени, проведенного мной в этом здании, я находился в сознании, а потому полагал, что знаю, как отсюда выбраться. Главный вход наверняка охраняется. Он находится этажом ниже, в противоположном направлении от кабинета Края. В пистолете полный заряд энергии, плюс запасной магазин. Не было времени проверять, какими боеприпасами он заряжен, но они, разумеется, представляли нечто весьма смертоносное, что мне подходило как нельзя лучше. Мое настроение тоже можно было назвать смертоносным. Я намотал провод так, чтобы коробка не болталась и не мешала мне идти, сделал глубокий вдох и нырнул за дверь. Коридор был пуст. Хорошее начало. Я добежал до лестницы, никого не увидев, а затем кинулся вниз, прыгая через две ступеньки. Следующий этаж будет нижним, поскольку меня поднимали только на один этаж. Но этому воспоминанию противостояла реальность: лестничный колодец отнюдь не собирался закончиться на следующем этаже. Когда мои медлительные синапсы зарегистрировали этот факт, я затормозил и осторожно поглядел через перила. Ниже меня имелось еще по меньшей мере восемь этажей. Они пробежали по коре моего мозга в кованых сапогах. Это, разумеется, доказывало мою теоретическую позицию, согласно которой многое из случившегося со мной было иллюзией и ложной памятью. Что же было реальным? Был ли в настоящий момент реальным тот побег? От такой мысли меня бросило в холод. Все происходящее могло быть генерированной серией нереальных событий для того, чтобы доказать мне, что я не могу убежать. Я мог вечно продолжать спускаться по этой лестнице и мог в любой момент снова очутиться в своей камере, по-прежнему присоединенным к своей коробке. Ну, если это так, то я абсолютно ничего не могу с этим поделать. Я должен отнестись к этой иллюзии как к реальности, пока не будет доказано обратное. Если же это не бесконечное сновидение, то эта лестница должна была где-то кончиться, и я собирался это выяснить. Четырьмя этажами ниже, как раз, когда у меня начала кружиться голова от непрерывного бега по нисходящей спирали, я встретил человека, поднимавшегося мне навстречу. Серого человека с пистолетом и очень подозрительным взглядом. Поскольку я ожидал этой встречи, а он нет, первый выстрел был моим. Еще тот выстрел! Пистолет был заряжен разрывными пулями. Пуля прожгла в лестнице зияющую дыру и взрыв отшвырнул серого человека к стене, где он и рухнул. Эхо еще гремело, а пыль еще не улеглась, когда я перепрыгнул через дыру и с сумасшедшей скоростью бросился вниз по лестнице. Промедление было равносильно самоубийству. Лестница кончилась, я оказался внизу и врезался в стену, так быстро я летел. Надо мной раздавались крики, был слышен топот бегущих ног. С пистолетом наготове я толчком распахнул дверь и вылетел… в темноту. Это было для меня небольшим шоком, и я чуть не выпустил пару пуль наугад, но когда мои глаза приспособились, я увидел вдали слабый свет. Неоштукатуренные стены, пыль и другие признаки указывали, что я пропустил первый этаж и очутился в подвале. Это тоже было отлично, поскольку этажом выше меня ждал теплый прием. Если я смогу выбраться из подвала, то буду все еще на один шаг впереди преследователей. С пистолетом наготове, размахивая металлической коробкой, набивая на голенях синяки о невидимые препятствия, я, спотыкаясь, пробирался к дальнему свету. Однако я не преисполнился энтузиазма, когда достиг его, преодолев невидимую полосу препятствий. Это было окно. Маленькое окошко, покрытое грязью, и с прочной решеткой. Позади меня в темноте раздались крики и топот, послышались звуки падения, грохот и крепкие ругательства. Что делать? Очевидно, надо убираться. Я отступил, поднял пистолет, прикрыл лицо рукой и выстрелами вышиб окно. А также часть стены вокруг него и кусок улицы снаружи, пока мой пистолет, щелкнув, не исчерпал свои возможности. Я отшвырнул его, перекинул коробку через плечо и воспользовался освободившейся рукой, чтобы вскарабкаться по скату из щебня и выбраться на улицу. Чтобы снова броситься бежать. Кто-то увидел меня и крикнул, но я не ответил, а побежал еще быстрее, хотя уже начал задыхаться и чувствовал, что больше, чем мне хотелось, утомился от усилий, прилагаемых в течение последнего часа. Одно дело сбежать, но совсем другое дело остаться на свободе, после того как сбежал. Босой, одетый в совершенно прозрачную одежду, с ошейником и несколькими метрами провода вокруг шеи, не упоминая уже о коробке управления, я, должно бить, представлял собой достаточно необычное и неоднозначное зрелище. Мне нужно было спрятаться, забраться в нору, переодеться, избавиться от ошейника. И много еще чего было мне нужно. А я чувствовал все большую усталость. Я на максимальной скорости свернул за угол и врезался в кого-то, идущего в противоположном направлении. Мы оба свалились, и я, словно жук, перекатился на спину, жадно хватая ртом воздух. Затем я увидел лицо человека, на которого наткнулся, и ощутил маленькую вспышку надежды.

— Остров! — ахнул я. — Старый друг, старый сокомнатник, старый собутыльник! Я в беде, и мне нужна твоя помощь. Понимаешь, местные…

Я увидел, как Остров, мягкий человек в самые худшие времена, превратился в очень сердитое животное. Искаженное лицо, выпученные глаза, пена на губах. Он бросился на меня и прижал к холодной земле.

— Местные тут ни при чем! — закричал он. — Край расспрашивал о тебе, сам Край! Край разыскивает тебя! Что ты наделал?

Я немного поборолся, но это не принесло мне ничего хорошего. Делал я это без души, так как силы мои были на исходе. Однако я сумел нанести один хороший удар пыточной коробкой ему по голове. Его глаза сошлись у переносицы, но он не выпустил меня, вскоре к нам подоспел маленький отряд серых людей, стащивших его с меня и заставивших дулами пистолетов меня подняться на ноги. Я медленно встал — спешить мне, разумеется, было некуда,

— погруженный в темное отчаяние и с обмякшими от усталости конечностями. Их было шестеро. И Остров, который, судя по выражению его лица, предпочел бы быть где-нибудь в другом месте.

— Понимаете… Край говорил мне о Васко… сказал, что он разыскивает его… — Голос его угасал, так как серые полностью игнорировали его. — Я… нет…

— А чего ты ждал, благодарности? Ты, предатель! Начнем собственную неделю «Заложу своего кореша», да? — Я попытался презрительно фыркнуть, но фырканье превратилось в бульканье, когда один из конвоиров дернул меня за провод. Один из пяти конвоиров. Я моргнул и сосчитал их снова, потому что я мог поклясться, что минуту назад их было шестеро.

Пока я считал, появилась пара рук и сомкнулась на шее номера пять. Глаза у него выскочили из орбит, а рот широко раскрылся, и мне пришлось потрудиться, чтобы сохранить спокойное выражение лица, а не пучить собственные глаза на тот же манер. Руки нажали, глаза закрылись, и номер пять исчез из поля зрения. Я немного поборолся, чтобы удержать внимание уцелевших на мне, и даже лягнул ногой и попал Острову по голени, чтобы задействовать его тоже.

— Ты не должен был этого делать, — пожаловался он. Я улыбнулся, так как номер четыре отправился за другими.

Было что-то восхитительное в этом эффективном и тихом устранении неприятеля. Оно напоминало мне об охотнике, с которым я когда-то работал на одной планете — название ее я забыл. Он был профессионалом, причем очень умелым в своем деле. Он выходил на охоту на рассвете, когда поднимались стаи птиц, и подстреливал последнюю птицу в клине. А потом следующую и следующую. Иногда ему удавалось подстрелить четыре-пять штук, прежде чем другие птицы понимали, что происходит. Здесь применяли те же приемы и столь же профессионально. Система дала сбой на номере три, который немного потрепыхался и привлек внимание одного из оставшихся — в конце концов человеческие существа малость поумнее птиц. Я подождал, пока они не обернулись к источнику беспокойства, а затем двинул ближайшего серого человека по шее ребром ладони. Состояние, в котором я пребывал, ослабило мой удар, так что он упал не сразу, и мне пришлось еще немного поработать, чтобы успокоить его. И пока я трудился над ним, до меня доносился глухой стук падающих тел и оборванные крики. Когда я выпрямился, то увидел, что Остров и все серые люди, кроме одного, счастливо дремлют, сваленные кучей, в то время как мои спасители укладывают последнего. Это был здоровенный жлоб, и дрался он хорошо, но уступал противной стороне в классе и скоро оказался без сознания. Что выглядело особо интересно потому, что атаковавшими его были две женщины, одетые в колоритные бурадские сорочки, скудно прикрывающие тело, и местные туфельки на высоких каблучках. Та, что была поближе ко мне, обернулась, и я узнал сержанта Бейз, после чего некоторые части головоломки начали становиться на свои места. Другая женщина была поменьше ростом, очень изящного сложения, с фигурой, которую я хорошо помнил, и лицом, которое я никак не мог бы забыть. Моя жена.

— Ну-ну, — успокаивающе сказала Ангелина, потрепав меня по одной щеке и наградив быстрым поцелуем другую. — Я надеюсь, что ты в силах немного пробежаться, милый, потому что на подходе куда больше этих бандюг.

Подтверждая это, мимо пролетел неясной разновидности снаряд.

— Бегать… — хрипло произнес я и рванулся вперед, все еще не совсем уверенный в достоверности случившегося, но сохранивший достаточно ума, чтобы не задавать вопросов. Бейз обняла меня одной рукой и поволокла в правильном направлении, в то время как моя жена облегчила меня от груза коробки и проводов. Мы помчались таким вот образом, и я уверен, что это было очаровательное зрелище: я в своей прозрачной одежде и две девушки в изящных нарядах. Жаль, что на улице не было никого, кто мог бы по достоинству оценить эту сцену.

— Не останавливаться! — крикнула Бейз, увлекая меня за угол. Позади нас раздались взрывы. Я игнорировал все, кроме задачи переставлять ноги как можно быстрее, и гадал, сколько я еще протяну.

Бейз, казалось, знала, что делала. Прежде чем мы сколько-нибудь далеко продвинулись в этом направлении, она свернула и полуотнесла меня по лестнице на несколько ступеней вверх, а потом в здание. Она закрыла тяжелую дверь на засов, и мы потащились дальше, теперь уже помедленнее, через какие-то покинутые кабинеты. Так мы проникли в заднюю часть здания, где окна выходили во двор. Высота здесь была вполне приемлемой для прыжка, и Бейз прыгнула первой, гибкая, словно большая кошка, а затем помогла спуститься мне с помощью поддерживающей меня сверху Ангелины. Я был в их руках словно глина, и это было чертовски приятно. Бейз побежала вперед и распахнула большую дверь. Внутри находилась большая клизандская офицерская машина со все еще развевающимся на антенне генеральским флажком.

— Вот это мне больше нравится, — сказал я, приближаясь к ней на ватных ногах.

— Вы, двое, на заднее сиденье, — приказала Бейз, натягивая военный китель и заталкивая волосы под клизандский шлем. Я не спрашивал, что случилось с владельцем этой машины.

Когда я вполз в машину и рухнул на заднее сиденье, Ангелина последовала за мной и прильнула ко мне своим теплым телом. Машина рванулась вперед. Мне было удивительно хорошо. Я насладился крепким объятием и великолепным поцелуем, прежде чем подумал о получении какой-либо информации.

— Твоя фигура улучшилась, — сумел я выдохнуть во время непродолжительной передышки.

— Ты можешь гордиться: ты теперь счастливый отец близнецов. Оба мальчики. С большими ртами и здоровым аппетитом, в точности как их отец. Я назвала их Боливаром и Джеймсом в честь тебя.

— Как тебе угодно, милая, — улыбнулся я. — Полагаю, ты не против сообщить мне, как это ты явилась сюда в самый подходящий момент?

— Я явилась позаботиться о тебе и, как видишь, была права.

— Да, конечно, — согласился я с этим прекрасным образчиком женской логики. — Но я имел в виду, так сказать, механический аспект. Когда я видел тебя в последний раз, ты направлялась в больницу с выпуклым животом и светом материнства в глазах.

— Ну, с этим все прошло прекрасно, как я тебе сказала, разве ты не слышал? Потом до меня дошло, что эти мерзкие клизандцы отправились вторгаться еще на одну планету и что ты, вероятно, принимаешь участие во вторжении.

— Инскипп все это тебе рассказал?

— Конечно, нет! — фыркнула она, изящно морща носик при этой мысли. — Я взломала его досье и нашла записи. Он был очень рассержен, но не пытался остановить меня, когда я отправилась сюда с бригадой второго эшелона. Мне представляется, он знал, что мне лучше не мешать. И он даже пообещал присмотреть вместо меня за няней и детьми. Мы вышли на орбиту, получили сообщение, и я спустилась. Вот, примерно, и все, что я могу сообщить. А теперь позволь-ка испробовать эту отмычку на том странном ошейнике, который ты носишь. Не понимаю, почему ты позволил им обращаться с тобой подобным образом.

— В твоей истории есть один-два пробела, — настаивал я. — Например, какое сообщение ты имеешь в виду?

— Мое сообщение, — ответила Бейз, которая бесстыдно подслушивала, что не мешало ей вести машину. — Вы забываете, что я сержант Гвардии и что я видела подготовленное вами сообщение, то, которое они забрали. Я, конечно же, запомнила его, как и радиочастоты. Эти свиньи отправили меня в тюремный лагерь для штатских, так что я сбежала оттуда в ту же ночь.

Бейз была уверена в себе, и, оглядываясь на недалекое прошлое, я должен был согласиться, что у нее есть на то причины.

— Я спустилась на разведкорабле, как только был услышан этот вызов. — Ангелина, разговаривая, манипулировала отмычкой. — Мне пришлось прокладывать себе путь стрельбой, что, разумеется, было нетрудно сделать. Для галактических завоевателей эти люди — очень неважные пилоты. А потом я встретила Бейз.

Ангелина коснулась губами моего уха и холодно прошипела:

— Насколько хорошо ты знаком с этой девицей? — И одновременно затянула ошейник.

— Я встретился с ней только в тот раз, — выдохнул я, и давление на мое горло ослабло. — И она совсем не в моем вкусе. Не тот тип.

— Не ври мне, Джим ди Гриз, тебе нравятся такие полненькие.

Я отчаянно заморгал и попытался вернуть разговор в первоначальное русло.

— Но как вы нашли меня? Как вам это удалось?

— Достаточно просто. — Раздался щелчок, и ошейник расстегнулся. Я с облегчением потер побаливающую шею. — Есть только одно здание, где действуют люди в сером, мы следили за ними, пытались найти туда ход. Единственное, что нам досаждало, так это солдаты, все время пытавшиеся нас закадрить. Но мы выжали из них эту информацию и эту машину.

Я представил себе, как эти две смертоносные милашки неторопливо косят клизандских завоевателей своим собственным оружием. О судьбе водителя и его друзей спрашивать не приходилось.

— А теперь расскажи мне, что случилось с тобой, — потребовала она и прильнула ко мне в ожидании интересной истории. — Я умираю от желания узнать, что за штуку надели они тебе на шею и почему, во имя неба, ты носишь этот ужасный прозрачный костюм?

Я им все рассказал и был награжден множеством девичьих ахов и, по крайней мере, одним взвизгом, когда я дошел до части о запястьях. Бейз даже остановила машину, чтобы посмотреть на шрамы. После этого они слушали с холодными и застывшими лицами, и я почувствовал жалость к тем серым людям, которые могли встретиться им в будущем. К тому времени, когда я закончил свою завораживающую и слегка отталкивающую историю, мы прибыли к месту назначения. При нашем приближении открылась широкая дверь, которая сразу же закрылась за нами. Внутри были другие девушки, хорошо вооруженные и по большей части привлекательные. И я гадал, как же эта мужская партия с неблагозвучным названием сумела организовать сопротивление подобному правительству. Благодарите за это клизандцев. Когда дело доходит до правительства и армии, я всегда чувствую себя анархистом и придерживаюсь крайне невысокого мнения и о тех, и о других. Но если уж приходится их иметь, то разумеется, делу помогает, если они хорошенькие. Я покачал головой и дал отвести себя в комнату, где находилась очень соблазнительная армейская койка. Я рухнул на нее.

— Одежду, — произнес я, — пару глотков… и не обязательно в именно такой последовательности.

Я застенчиво набросил на себя угол одеяла — не из-за стыда, а скорее, чтобы не подвергать искушению этих амазонок. И, кроме того, здесь была моя жена. Она отлично поняла, что я имел в виду под парой глотков, и отстранила стакан воды, который пыталась навязать мне одна из дам, и вложила в мою руку маленькую фляжку с весьма крепким напитком. Он обжег мне горло и протянул в мозг огненные щупальца.

— Боюсь, что мое ощущение реальности… мои мысли все еще путаются…