Сойка-пересмешница Коллинз Сьюзен
– Покажите мне того, кто не захлебнулся слезами в тот момент! – говорит Хеймитч, занося в блокнот и этот пункт.
– Я плакала, когда она подмешала снотворное Питу, чтобы добыть ему лекарство, и потом целовала его на прощание! – выпаливает Октавия и прикрывает рот рукой, будто боясь, что ляпнула глупость. Хеймитч только одобрительно кивает.
– Да, да. Усыпила Пита, чтобы спасти ему жизнь. Очень хорошо.
Примеры сыплются один за другим без особой последовательности: когда я взяла Руту в союзники; пожала руку Рубаке после интервью; пыталась нести Мэгз. Снова и снова речь заходит про эпизод с ягодами, который каждый понял по-своему – любовь к Питу, упорство в безнадежной ситуации, протест против бесчеловечности Капитолия.
Хеймитч поднимает руку с блокнотом вверх.
– А теперь вопрос. Что объединяет все эти случаи?
– Китнисс была в них сама собой, – тихо произносит Гейл. – Никто не указывал ей, что делать или говорить.
– Точно! – восклицает Бити. – Она действовала не по сценарию! – Он похлопывает меня по руке. – Выходит, нам нужно просто тебе не мешать?
Все смеются. Даже я не удерживаюсь от улыбки.
– Все это очень занятно, но не слишком полезно, – ворчит Фульвия. – К сожалению, здесь, в Тринадцатом, у нее нет таких возможностей проявить себя. Так что если ты не предлагаешь бросить ее в гущу сражения…
– Как раз это я и предлагаю, – прерывает ее Хеймитч. – Высадить ее на поле боя и включить камеры.
– Но все ведь думают, что она беременна, – напоминает Гейл.
– Намекнем, что она потеряла ребенка из-за электрического шока на арене, – предлагает Плутарх. – Очень печальная история.
Идея Хеймитча вызывает много споров, однако его доводы звучат убедительно. Если я способна проявить себя только в реальных условиях, то так тому и быть.
– Пока она выполняет указания и произносит заученные реплики, результат в лучшем случае будет сносный. Все должно исходить от нее самой. Тогда это берет за душу.
– Даже если мы будем предельно осторожны, мы не сможем обеспечить ей полную безопасность, – возражает Боггс. – Она будет желанной мишенью для каждого…
– Я хочу сражаться, – вмешиваюсь я. – Здесь от меня никакого прока.
– А если тебя убьют? – спрашивает Койн.
– Вы снимите это на пленку и сделаете агитролик, – отвечаю я.
– Ладно, – соглашается Койн. – Но не будем торопиться. Вначале определим наименее опасную ситуацию, подходящую для наших целей. – Койн подходит к светящимся картам, где отображаются передвижения войск в различных дистриктах. – Сегодня после обеда доставьте ее в Восьмой. Утром там была интенсивная бомбардировка, но сейчас, кажется, уже закончилась. Выдайте ей оружие и телохранителей. Съемочная группа – на земле, ты, Хеймитч, на планолете в постоянном радиоконтакте с Китнисс. Посмотрим, что из этого выйдет. Будут еще предложения?
– Умойте ее, – говорит Далтон. Все поворачиваются к нему. – Она молодая девушка, а вы сделали из нее тридцатипятилетнюю женщину. К чему нам эта капитолийская мода?
Койн объявляет собрание закрытым, и Хеймитч спрашивает у нее разрешения поговорить со мной наедине. Все выходят, только Гейл неуверенно останавливается около моего стула.
– Чего ты боишься? – спрашивает его Хеймитч. – Телохранитель нужен скорее мне.
– Все в порядке, – говорю я Гейлу, и он уходит.
В зале слышны лишь гудение приборов и тихий шелест вентиляционной системы. Хеймитч садится напротив меня.
– Нам снова придется работать вместе. Так что давай, выкладывай все, что ты обо мне думаешь.
Я вспоминаю нашу яростную стычку на планолете. Мне хотелось убить Хеймитча. Однако теперь я говорю только:
– Поверить не могу, что ты не спас Пита.
– Знаю.
Меня не отпускает чувство недосказанности. Не только потому, что Хеймитч даже не извинился. Мы были одной командой. Мы дали друг другу обещание беречь Пита. Пьяное, нереальное обещание под покровом ночи, но что это меняет? В глубине души я знаю – виноваты мы оба.
– Теперь ты, – говорю я Хеймитчу.
– Не могу поверить, что ты упустила его из виду в ту ночь.
Я киваю. В том-то и дело.
– Постоянно думаю об этом. Что я могла сделать? Как остаться с ним, не нарушив союза? Я до сих пор не знаю.
– У тебя не было выбора. А если бы мне удалось уговорить Плутарха остаться и спасти Пита, планолет бы рухнул. Мы и так едва успели.
Наконец я смотрю в глаза Хеймитча. Глаза жителя Шлака – серые и глубокие, с темными кругами от бессонных ночей.
– Китнисс, Пит жив. Не надо хоронить его раньше времени.
– Игра еще не окончена. – Я стараюсь произнести это с оптимизмом, но мой голос срывается.
– Да. Игра продолжается. И я по-прежнему твой ментор. – Хеймитч тычет фломастером в мою сторону. – Помни, ты будешь на земле, я – в воздухе. Сверху обзор лучше, поэтому делай то, что я тебе скажу.
– Посмотрим, – отвечаю я.
Возвращаюсь в гримерную и хорошенько мою лицо, глядя, как струи макияжа исчезают в водостоке. Из зеркала на меня смотрит девушка с шелушащейся кожей и усталыми глазами, довольно потрепанная, однако похожая на меня. Срываю с руки повязку, обнажая уродливый шрам от жучка. Вот так. Это тоже я.
Бити помогает мне надеть защитную экипировку, разработанную Цинной. Шлем из эластичных металлических нитей плотно прилегает к голове; в случае надобности его можно сдвинуть назад, как капюшон. Жилет обеспечивает защиту жизненно важных органов. К воротнику прикреплен маленький белый наушник. На пояс Бити цепляет мне маску – на случай газовой атаки.
– Если увидишь, что кто-то упал по неизвестной причине, немедленно надевай, – инструктирует он.
Потом пристегивает колчан, разделенный на три отсека.
– Запомни: справа – зажигательные, слева – подрывные, в центре – обычные. Вряд ли тебе придется стрелять, но, как говорится, береженого Бог бережет.
Приходит Боггс, чтобы проводить меня в отдел авиации. Как раз когда подъезжает лифт, появляется взволнованный Финник.
– Китнисс, они меня не пускают! Я сказал, что здоров, но они даже не дают мне полететь в планолете!
Я смотрю на Финника – голые ноги, торчащие из-под больничного халата, шлепанцы, спутанные волосы, веревка в руке, безумный взгляд – и понимаю, что вступаться за него бесполезно. Да я и сама не уверена, стоит ли его брать.
– Ой, совсем забыла, – говорю я, ударив себя по лбу. – Дурацкое сотрясение. Бити просил передать, чтоб ты зашел к нему в отдел спецвооружения. Он сделал для тебя новый трезубец.
При слове «трезубец» мне кажется, будто я вижу прежнего Финника.
– Правда? И какой он?
– Не знаю. Но если из того же разряда, что мой лук со стрелами, он тебе понравится, – заверяю я. – Только тебе придется немного потренироваться.
– Да, конечно. Я прямо сейчас туда спущусь.
– Э-э… может, лучше сначала надеть штаны?
Финник смотрит вниз, будто впервые замечая свой наряд. Затем сбрасывает с себя больничный халат и остается в нижнем белье.
– Зачем? – Он дурашливо принимает вызывающую позу. – Мой вид тебя возбуждает?
Не могу сдержать смеха – ситуация вдвойне забавная, потому что Боггс буквально не знает, куда девать глаза от смущения, а еще я рада, что Финник ведет себя, как тот парень, которого я встретила на Квартальной бойне.
– Я всего лишь человек, Одэйр, – успеваю сказать я, прежде чем двери лифта закрываются. – Извините, – говорю я Боггсу.
– Не за что. По-моему, ты… здорово справилась, – отвечает он. – Лучше, чем если бы я его арестовал.
– Да уж.
Я украдкой присматриваюсь к нему. Боггсу на вид около сорока пяти, поседевшие волосы коротко стрижены, глаза голубые. Превосходная выправка. За сегодняшний день он уже дважды заставил меня задуматься, что мы могли быть с ним друзьями, а не врагами. Может, стоит дать ему шанс? Жаль, что он так предан Койн…
Раздается серия громких щелчков. Лифт на мгновение останавливается, а потом вдруг едет влево.
– Он двигается и вбок? – удивляюсь я.
– Да. Под Тринадцатым проложена целая сеть шахт, – поясняет он. – Та, в которой мы сейчас, идет над транспортной осью к пятой подъемной платформе. Это в ангаре.
Ангар, тюрьма, спецвооружения… А еще где-то производят еду, вырабатывают энергию, очищают воду и воздух.
– Тринадцатый даже больше, чем я думала.
– В основном это не наша заслуга, – говорит Боггс. – Мы, так сказать, получили это место в наследство. Нужно только следить, чтобы все оставалось в исправности.
Щелчки возобновляются. Мы снова падаем вниз – теперь всего на пару уровней, – и двери открываются посреди ангара.
– Ого, – вырывается у меня при виде бесчисленных рядов всевозможных планолетов. Ну и флотилия… – Их вы тоже унаследовали?
– Некоторые создали сами, другие входили в состав воздушных сил Капитолия. Конечно, с тех пор мы их модернизировали.
В груди снова просыпается ненависть к Тринадцатому.
– Значит, все это у вас было, и вы бросили остальные дистрикты беззащитными перед Капитолием.
– Все не так просто, – возражает Боггс. – До недавнего времени у нас не было возможности воевать. Мы едва выжили. После того как мы свергли и казнили приспешников Капитолия, осталась всего горстка людей, умеющих управлять планолетами. Ударить ядерными ракетами? Могли. И чем бы тогда закончилась наша война с Капитолием? Уцелел бы хоть один живой человек на Земле?
– Пит сказал то же самое. А вы все назвали его предателем.
– Да. Потому что он призывает к прекращению войны. Ты же видишь – ни одна сторона не применяет ядерное оружие. Воюем по старинке. – Боггс показывает на один из небольших планолетов. – Нам туда, солдат Эвердин.
Я поднимаюсь по трапу. Внутри уже расположилась съемочная группа со своим оборудованием и еще несколько человек в серых десантных комбинезонах. Даже Хеймитч одет по-военному, хотя явно не в восторге от плотного форменного воротничка.
Ко мне подбегает Фульвия Кардью и разочарованно вздыхает, увидев мое лицо.
– Вся работа коту под хвост. Я тебя не виню, Китнисс. Что поделаешь, не все рождаются с фотогеничными лицами. Вот как он. – Она хватает Гейла, который разговаривает с Плутархом, и разворачивает его к нам. – Разве не красавец?
Гейл и правда выглядит впечатляюще в военной форме. Однако, учитывая обстоятельства, вопрос лишь смущает нас обоих. Я пытаюсь придумать остроумный ответ, когда Боггс вдруг выдает:
– Нас не так-то легко поразить. Мы только что видели Финника в одних трусах.
Боггс мне определенно нравится.
Звучит предупреждение о взлете; я сажусь рядом с Гейлом, напротив Хеймитча и Плутарха, и пристегиваю ремень безопасности. Планолет скользит по лабиринту туннелей, которые выходят на платформу. Какой-то механизм медленно поднимает ее вверх через все уровни, и внезапно мы оказываемся под открытым небом на огромном поле, окруженном лесом. Планолет отрывается от платформы и уплывает за облака. Теперь, когда волна возбуждения схлынула, я осознаю, что понятия не имею, что меня ждет в Восьмом дистрикте. Мало того, я почти ничего не знаю о ходе войны. Во что нам станет победа. И что будет, если мы победим.
Плутарх пытается меня немного просветить. Во-первых, на данный момент в состоянии войны с Капитолием находятся все дистрикты, кроме Второго, который, несмотря на свое участие в Голодных играх, всегда был в привилегированном положении. Там больше продовольствия и лучше жилищные условия. После Темных Времен и мнимого уничтожения Тринадцатого, Второй дистрикт стал новой военной базой Капитолия, хотя официально фигурировал в качестве поставщика строительного камня, так же, как Тринадцатый в свое время считался производителем графита. Помимо производства оружия, Второй дистрикт занимается подготовкой и даже набором миротворцев.
– То есть… некоторые миротворцы родом из Второго дистрикта? – спрашиваю я. – Я думала, они все из Капитолия.
Плутарх кивает.
– Так вы и должны были думать. Часть их действительно из Капитолия, однако его население просто не в состоянии предоставить такого количества рекрутов. При том, что граждане Капитолия не особо горят желанием обрекать себя на суровую жизнь в дистриктах. Контракт заключается на двадцать лет, семью заводить нельзя. Одни идут на это ради престижа, другие – в качестве альтернативы наказанию. К примеру, вступившим в миротворцы списываются долги. В Капитолии полно людей, которые по уши в долгах, только не все из них годятся для военной службы. Поэтому недостающих рекрутов набирают во Втором дистрикте. Для них это шанс выбраться из нищеты и каменоломен. В детях там с малых лет воспитывают воинский дух. Ну, да ты и сама видела, как они стремятся стать трибутами.
Катон и Мирта. Брут и Энорабия. Я видела их рвение и жажду крови.
– Но все остальные дистрикты на нашей стороне?
– Да. Наша цель – занять один за другим все дистрикты, оставив Второй напоследок, и тем самым лишить Капитолий поставок. Затем, когда он достаточно ослабеет, мы двинемся на него, – объясняет Плутарх. – Это будет задача совсем другого уровня. Однако не будем забегать вперед.
– Если мы победим, кто будет управлять государством? – спрашивает Гейл.
– Все, – отвечает Плутарх. – Мы образуем республику. Жители каждого дистрикта, и Капитолия в том числе, будут выбирать представителей, которые смогут защищать их интересы в централизованном правительстве. Не смотрите так недоверчиво – когда-то эта система работала.
– В книгах, – бурчит Хеймитч.
– В книгах по истории, – уточняет Плутарх. – Если получалось у наших предков, почему не получится у нас?
По правде говоря, наши предки столько дров наломали, что дальше некуда. Посмотрите только, с чем они нас оставили – войны, разоренная планета. Похоже, им было наплевать, как будут жить люди после них. Однако в любом случае республика лучше того, что у нас сейчас.
– А если мы проиграем? – спрашиваю я.
– Если проиграем? – Плутарх иронично улыбается, глядя на облака за иллюминатором. – Ну, тогда Голодные игры в следующем году станут незабываемыми. Да, кстати. – Он достает из бронежилета пузырек, вытряхивает на ладонь несколько фиолетовых капсул и протягивает нам. – Мы назвали их «морник» в твою честь, Китнисс. Нельзя допустить, чтобы кого-то из нас захватили в плен. Обещаю, это совершенно безболезненно.
Я беру капсулу, но не соображу, куда ее деть. Плутарх дотрагивается пальцем до моего левого рукава. Я присматриваюсь и вижу на нем крошечный кармашек как раз по размеру капсулы. Даже если у меня будут связаны руки, я смогу наклонить голову и откусить ее.
Цинна продумал все до мелочей.
7
Планолет опускается на широкую дорогу на окраине Восьмого дистрикта. Тут же открывается люк и выдвигается лестница. Едва последний пассажир спрыгивает на асфальт, судно взмывает в воздух и исчезает. Я остаюсь на попечении охраны в лице Гейла, Боггса и двух других солдат. Съемочная группа состоит из двух десятков капитолийских операторов с тяжелыми переносными камерами, напоминающими панцири диковинных насекомых, режиссера – женщины по имени Крессида с бритой головой, украшенной татуировками в виде виноградных лоз, и ее помощника Мессаллы – стройного молодого человека со множеством серег в ушах. Присмотревшись, замечаю еще одну серьгу с большим серебристым шариком у него в языке.
Боггс уводит нас всех с дороги, ближе к складам, и на площадку садится второй планолет. Он привез ящики с медикаментами и команду из шести врачей в белых халатах. Мы все следуем за Боггсом в проход между двумя мрачными серыми складами. Кое-где на поцарапанных металлических стенах укреплены пожарные лестницы, ведущие на крышу. Миновав склады, мы выходим на широкую улицу и будто оказываемся в другом мире.
Отовсюду несут и везут раненых. На самодельных носилках, на тачках и тележках, перекинув через плечо и просто крепко обхватив руками. Окровавленных, с оторванными конечностями, без сознания. Их сносят в один из складов, над входом в который грубо намалеван красный крест. Мне вспоминается кухня в нашем старом доме, где мама ухаживала за умирающими, только здесь их в десятки, в сотни раз больше. Я ожидала увидеть разрушенные бомбежками здания, а вместо этого оказалась среди искалеченных человеческих тел.
Меня хотят снимать здесь? Я поворачиваюсь к Боггсу.
– Ничего не выйдет, – говорю я. – Здесь у меня ничего не получится.
Должно быть, он замечает панику в моих глазах, потому что останавливается и кладет руки мне на плечи.
– Получится. Пусть они просто тебя увидят. Ты подействуешь на них лучше всякого лекарства.
Тут женщина, принимающая пациентов, видит нас, присматривается и, убедившись, что зрение ее не подводит, широкими шагами направляется в нашу сторону. От нее пахнет металлом и потом, усталые темно-карие глаза опухли, повязку на шее следовало сменить еще дня три назад. Женщина дергает плечом, поправляя автомат на спине, чтобы ремень не врезался в шею. Большим пальцем показывает медикам на склад. Те идут внутрь, не задавая лишних вопросов.
– Командующая Восьмым Пэйлор, – говорит Боггс. – Капитан, это солдат Китнисс Эвердин.
Для капитана она выглядит довольно-таки молодо. Тридцать с хвостиком. Но когда она начинает говорить, голос звучит настолько властно, что не возникает сомнений в ее авторитете. Рядом с ней, в моей начищенной и сияющей новехонькой форме, я чувствую себя неопытным птенцом, только начавшим разбираться в жизни.
– Да, я ее узнала, – говорит Пэйлор. – Значит, ты жива. Мы сомневались.
Мне кажется, или в ее голосе проскальзывают обвинительные нотки?
– Я сама еще не уверена, – отвечаю я.
– Долгий реабилитационный период. – Боггс стучит себя по голове. – Сильное сотрясение, – его голос на секунду понижается, – выкидыш. Но она настояла на приезде, хочет лично увидеть раненых.
– Да, раненых у нас предостаточно.
– Вы размещаете их всех в одном месте? – спрашивает Гейл, хмуро глядя на госпиталь. – Я думаю, это не очень разумно.
Мне тоже так кажется. Любая заразная болезнь распространится здесь как пожар в сухом лесу.
– Думаю, это лучше, чем бросить их умирать одних, – говорит Пэйлор.
– Я не это имел в виду.
– Пока у меня нет других вариантов. Если вы придумаете что-то еще и сумеете убедить Койн, буду только рада. – Пэйлор машет рукой в сторону двери. – Заходи, Сойка. И бери с собой своих друзей.
Я оглядываюсь на диковинную компанию у меня за спиной, набираюсь решимости и следую за Пэйлор. Передняя часть склада отделена тяжелыми брезентовыми шторами. Вповалку лежат трупы. Края штор трутся об их головы, лица закрыты белыми простынями.
– Мы начали рыть общую могилу в нескольких кварталах к западу отсюда, но у меня нет свободных рук, чтобы отнести их туда, – говорит Пэйлор. Находит щель между шторами и раздвигает их шире.
Я хватаюсь за запястье Гейла и шепчу:
– Не отходи от меня.
– Я рядом, – спокойно отвечает он.
Делаю шаг внутрь и получаю мощный удар по обонянию. В первый миг мне хочется зажать нос от ужасающей вони грязного постельного белья, гниющей плоти и рвоты. Люки в металлической крыше открыты, однако свежий воздух не в состоянии пробиться сквозь густую пелену жаркого зловония. Постепенно мои глаза привыкают к тусклому свету, доходящему от узких люков, и я различаю многочисленные ряды раненых. Они лежат на койках, тюфяках и просто на полу. Места слишком мало для всех. Гудение черных мух, стоны страдающих людей, плач их родных сливаются в один адский хор.
В дистриктах нет настоящих больниц. Мы умираем дома, но уж лучше на своей постели, чем здесь. Потом я вспоминаю: почти все, кого я вижу, потеряли дома во время бомбежек.
Пот градом катится по спине, собирается в ладонях. Спасаясь от вони, дышу ртом. Перед глазами мельтешат черные точки, кажется, я сейчас упаду в обморок, но тут ловлю на себе цепкий взгляд Пэйлор – она хочет знать, из какого я теста, не зря ли они на меня рассчитывали. Бросаю руку Гейла и заставляю себя пройти в глубь склада, протискиваясь в узкий проход между двумя рядами коек.
– Китнисс? – раздается хриплый голос откуда-то слева. – Китнисс?
Чья-то рука тянется ко мне из сумрака. Я цепляюсь за нее как за спасительную соломинку. Рука принадлежит молодой женщине с замотанной ногой. Сквозь толстые повязки сочится кровь, на ней кишат мухи. Лицо выражает боль и что-то еще, что-то совсем несовместимое с ее состоянием.
– Это правда ты?
– Да, это я.
Радость. Вот что написано на ее лице. Оно светлеет при звуке моего голоса, и на миг с него исчезает страдание.
– Ты жива! Ты правда жива! Люди говорили, но мы боялись поверить! – взволнованно произносит она.
– Мне крепко досталось. Но сейчас уже лучше. Вы тоже поправитесь.
– Надо сказать брату! – Женщина пытается сесть и кричит кому-то через несколько кроватей. – Эдди! Эдди! Она здесь! Китнисс Эвердин!
Мальчик лет двенадцати поворачивается в нашу сторону. Половину лица скрывает повязка. Край рта открывается в немом восклицании. Я иду к нему и откидываю влажные каштановые пряди с его лба. Ласково бормочу: «Привет». Мальчик не может говорить, но так внимательно смотрит на меня здоровым глазом, будто старается запомнить каждую черточку моего лица.
Мое имя волнами прокатывается по жаркой атмосфере госпиталя.
– Китнисс! Китнисс Эвердин!
Звуки боли и горя сменяются словами надежды. Меня окликают со всех сторон. Я иду дальше, пожимая протянутые ко мне руки, касаюсь тех, кто не может двигаться. Здороваюсь, знакомлюсь, спрашиваю, как дела. Ничего особенного, никаких складных речей и призывов. Но это неважно. Боггс прав. Один лишь взгляд на меня, живую, уже вдохновляет их.
Пальцы жадно хватают меня, желая ощутить мое тело. Один раненый обхватывает ладонями мое лицо, и я мысленно благодарю Далтона за то, что он посоветовал смыть макияж. Как нелепо я бы выглядела среди этих людей в разрисованной капитолийской маске. Шрамы, изъяны, следы усталости – вот что роднит меня с ними.
Многие спрашивают о Пите, несмотря на то интервью. Никто не сомневается, что его заставили. Я стараюсь говорить о нашем будущем с оптимизмом, но все очень расстраиваются, когда упоминаю, что потеряла ребенка. Одна женщина даже плачет. Мне очень хочется рассказать ей правду, однако, выставив Пита лжецом, я не добавлю популярности ни ему, ни себе. Ни общему делу.
Теперь я начинаю понимать, зачем повстанцы потратили столько сил на мое спасение. Что я для них значу. В войне с Капитолием, которая часто казалась мне единоборством, я была не одна. На моей стороне стояли тысячи, десятки тысяч людей из разных дистриктов. Я стала их Сойкой-пересмешницей задолго до того, как сознательно взяла на себя эту роль.
Новое, незнакомое чувство зарождается в моей душе, но полностью я осознаю его, лишь когда, стоя на столе, машу рукой на прощание людям, хрипло скандирующим мое имя. Власть. Я обладаю властью, о которой даже и не подозревала. Сноу знал о ней с тех пор, как я вытащила ягоды. И Плутарх, когда спасал меня с арены, тоже знал. Теперь знает Койн. Настолько хорошо, что вынуждена публично напоминать о своих полномочиях.
Когда мы выходим на улицу, я прислоняюсь к стене склада, чтобы отдышаться. Боггс подает мне фляжку с водой.
– Ты отлично справилась.
Ну да, меня не вырвало, я не упала в обморок и не убежала с криками. По правде говоря, выплыла на волне эмоций, охвативших людей.
– Получился неплохой материал, – говорит Крессида.
Я будто впервые вижу жуков-операторов, обливающихся потом под своими камерами-панцирями. Мессаллу, делающего какие-то пометки в блокноте. Я даже забыла, что меня снимают.
– Да я ничего такого не сделала, – говорю я.
– Ты недооцениваешь свои прошлые заслуги, – возражает Боггс.
Прошлые заслуги? Та череда бедствий, что шлейфом тянется за мной. Колени подкашиваются, и я сползаю вниз по стене.
– Это еще как посмотреть.
– Что ж, до идеала тебе, конечно, далеко, но по нынешним временам сгодишься.
Гейл садится рядом на корточки.
– Поверить не могу, что ты позволяла всем этим людям себя трогать, – качает он головой. – Все ждал, когда же ты бросишься к выходу.
– Заткнись, – смеюсь я.
– Твоя мама будет тобой гордиться, когда увидит репортаж.
– За всеми ужасами, которые здесь творятся, она меня даже не заметит. – Я поворачиваюсь к Боггсу. – И так во всех дистриктах?
– Почти. Мы изо всех сил стараемся помочь, но не всегда это возможно. – На минуту он замолкает, прислушиваясь к словам в наушнике. Я вспоминаю, что до сих пор не слышала голос Хеймитча, и начинаю копаться в своем, проверяя, не сломался ли. – Мы возвращаемся. Срочно, – говорит Боггс, одной рукой помогая мне встать. – Возникли проблемы.
– Какие проблемы? – спрашивает Гейл.
– Бомбардировщики на подходе. – Боггс натягивает мне на голову шлем Цинны. – Живо!
Не понимая, что происходит, бегу вдоль стены склада к посадочной площадке. Я не чувствую опасности. Голубое небо все такое же чистое, люди по-прежнему несут раненых к госпиталю. Никакой тревоги. И тут начинает выть сирена. Считаные секунды спустя над нами возникает клин капитолийских планолетов и начинают сыпаться бомбы. Меня отбрасывает на стену склада. Правую ногу сзади чуть повыше колена обжигает боль. В спину тоже что-то ударило, но бронежилет меня защитил. Боггс прикрывает меня своим телом. Земля под ногами сотрясается от разрывов.
Читать бесплатно другие книги:
