Сами мы не местные Жукова Юлия

Глава 17

Первая джингошская кампания началась шестнадцать лет назад, когда Джингошская Империя попыталась захватить несколько свежеозеленённых планет в кластере Вирго, и неожиданно встретила вооружённое сопротивление ареян и землян, которые предугадали её планы. Джингоши понесли большие потери, как человеческие, так и материальные: в битве они лишились большого количества новых кораблей и оружия. Чтобы возместить потери, им пришлось поднажать на покорённые планеты и вытянуть из них побольше ресурсов. На Муданге джингоши в норме собирают дань редко и понемногу, поскольку эта планета больше интересует их как платиновый прииск, а за своё добро гордые муданжцы держатся крепко. Но при том количестве колоний, которое Джингошская Империя сгребла под себя за последние три-четыре века, ей приходится быть постоянно очень хорошо укреплённой, иначе покорённые народы быстро почуют брешь и вырвутся на свободу. Поэтому джингоши решили собрать внеочередную дань с самых отдалённых своих колоний, пока никто не заметил, что у них не хватает ресурсов. И собрали. Ценой нескольких миллионов жизней. Муданжцы действительно очень гордые, и если бы Старейшины не велели прекратить сопротивление, мужское население планеты могло бы существенно сократиться. А если учесть, что муданжские женщины в большинстве своём неспособны ни к какой оплачиваемой работе, а многие даже еду себе приготовить не умеют, это была бы настоящая катастрофа.

Однако джингошам уплатили, и они отстали, хотя и лишились огромного количества бойцов, гораздо большего, чем муданжцы. Джингоши, как уже говорилось, берут количеством, как муравьи. Каждый отдельный джингошский солдат туповат и плохо дерётся, зато у него десяток жён, и каждая рожает по два-три ребёнка каждый год. Зафиксированный рекорд плодовитости джингошской женщины — это пятнадцать близнецов, правда, шесть из них не выжили. Если же муж погибает, его жёны достаются по наследству братьям, и тоже не простаивают. Само собой, при такой демографической ситуации джингошам постоянно требуются новые земли и источники ресурсов, а вот цена человеческой жизни невысока. Слово «джингоши» — это не самоназвание нации, это тамлингское слово, означающее «муравей».

Тем не менее, джингоши всегда мстят за своих. У них очень развиты семейные узы; в семью входят такие отдалённые родственники, что часто сами они не помнят, в каком поколении и какое именно между ними родство, тем более, при таком количестве жён. Но если ущерб нанесён одному родичу, на его защиту тут же собирается пара десятков человек. И они даже не посмотрят, насколько опасно мстить. Они могут все погибнуть, главное — не дать спуска обидчику. Именно поэтому если в муданжском поселении объявляется джингош, все муданжцы стараются исчезнуть, чтобы, не дай боги, не оскорбить захватчика, иначе не миновать беды всему поселению. Джингоши, естественно, этим пользуются: нарочно напрашиваются на драки, а потом собирают родичей и грабят деревню. Или, если жители уже научены горьким опытом и разбегаются, джингоши спокойно сгребают с лотков товары, выносят из домов ценности.

Вторая джингошская кампания началась как раз с чего-то подобного, хотя и не имела непосредственного отношения к Мудангу. Стайка джингошей напала на эспажанского продавца, который прилюдно поймал за руку их родича, пытавшегося умыкнуть с прилавка что-то ценное. Дело было на Гарнете, и рядом случилась группа ареянских спецназовцев и команда муданжских наёмников. Джингошам крупно досталось, но они на этом не успокоились, поскольку у двоих из них были родственники в Имперской канцелярии. Через неделю по земным и ареянским войскам был нанесён неожиданный удар, и начался вооружённый конфликт, затянувшийся на два года. Это произошло через восемь лет после Первой кампании. По итогам конфликта было подписано мирное трёхстороннее соглашение между землянами, муданжцами и джингошами, но все понимали, что жить ему недолго, тем более, что ареяне отказались в нём участвовать, земляне в случае чего очевидно будут поддерживать ареян, а не джингошей, а муданжцы подписали соглашение только чтобы оградить свою планету от нового грабежа. Да и то сказать, это было решением одного конкретного муданжца, прочие же наёмники весьма условно его поддержали; в те годы он ещё не пользовался таким авторитетом, как сейчас. Удивительно было только то, что после всех этих событий джингоши не перерезали население Эспаги, которая тоже чуть больше века назад стала их колонией. Видимо, за перестрелкой с землянами забыли, с чего всё началось.

— Как убила? — ошарашенно спрашивает Азамат. Вокруг нас собирается толпа.

— Ну, я пошла на рынок, а там этот хмырь стал меня лапать около лотка с ножами, ну, я ему ножом и врезала! Вот!

Запускаю руку в седельную сумку и извлекаю окровавленный тесак с квадратной мордой. В толпе раздаются возгласы и свист, ближайшие мужики даже отшатываются.

Азамат окидывает взглядом тесак, меня, и Пудинга. Потом негромко говорит:

— Лиза. Убери нож обратно, пожалуйста.

Я слушаюсь, хотя с трудом попадаю рукой в сумку. Меня немного трясёт.

— Так, молодец. Теперь слезай с лошади. Ничего, я тебя поймаю.

Ловить меня ему не приходится, скорее уж наоборот, я так вцепилась в лесенку, что ещё полминуты не могла отойти. Азамат расстёгивает свитер и прячет меня под полой.

— Ты видела других джингошей?

— Нет, — выдавливаю сквозь стучащие зубы. — Но продавец сказал, что их сейчас много набежит. И все попрятались и разбежались.

Краем глаза вижу, что из толпы к нам протискиваются Эцаган, Ирнчин и Онхновч.

— Что делать будешь? — раскатисто спрашивает последний.

— Уезжайте, капитан, — встревоженно говорит Эцаган, косясь в сторону дороги. — Вы же знаете, как они всегда…

Азамат недолго молчит, потом произносит:

— Что делать — это не вопрос. Я не могу допустить, чтобы Лизе пришлось прятаться всю жизнь. Пора уже поставить этих обезьян на место.

Я слышу согласные выкрики со всех сторон, даже из глубины толпы, хотя Азамат говорил негромко. Я чувствую, что он кивает у меня над головой.

— Все, кто хочет ко мне присоединиться, приходите сюда завтра в это же время. Ирнчин, у тебя тут где-то рядом унгуц припаркован, так ведь? Одолжишь? И коня припрячь, а то он приметный.

Азамат доводит меня до синенького двухместного унгуца, складывает в багажник мои мешки и седло, а Пудинга на верёвочке передаёт хмурому Ирнчину. Мы взлетаем. Я пытаюсь помахать рукой, но она плохо слушается. Над городом мы не пролетаем, нам в другую сторону, но издалека мне мерещится там какое-то неприятное шевеление. Стаскиваю промокшую от крови кофту — всё равно в унгуце тепло — и заталкиваю под ноги.

— Азамат, — говорю, с некоторым трудом ворочая языком. — Что теперь будет?

— Тебе всё-таки придётся пожить в своём доме, — хмыкает он. — А я пока обеспечу, чтобы у джингошей появились другие проблемы, чем тебе мстить.

— А что по муданжскому закону полагается за убийство?

— Джингоша? — Азамат даже поворачивает ко мне голову. — Формальный выговор за то, что его дружки попортят хозяйство соседям. Впрочем, после того, как мы пообщаемся с этими дружками, Старейшины, скорее всего, поленятся тебя отчитывать.

— Но они, в смысле, джингоши… никого не убьют из-за меня?

— Могут и убить, — пожимает плечами Азамат, снова обращаясь к ветровому стеклу. — Но они в любой момент могут кого-нибудь убить. Ты не переживай, я это так не оставлю.

— Ты будешь с ними воевать?

— Естественно. Да мне не привыкать, Лиза, чего ты так нервничаешь? Всё будет хорошо.

Тон у него спокойный и весёлый, но мне что-то плохо верится, что победить джингошей так легко. В конце концов, они тут уже двести лет сидят. Хотите сказать, до сих пор никому в голову не приходило их отвадить? С другой стороны, мне вполне очевидно, что Азамата не отговорить. Тут и затронутая честь, и азарт, и старые счёты… В общем, зарезанный мной джингош — скорее повод, а не причина. А я могу только тихо сидеть и не мешаться под ногами.

— Азамат… — зову тихонечко. — Ты только это… если что случится, сразу ко мне. А то этот ваш целитель…

Азамат снова косится на меня, потом что-то прикидывает в уме.

— А у тебя твои зелья и аппараты все дома остались?

— Угу.

— Хм.

Он на пару минут задумывается, потом достаёт телефон.

— Арон? У меня весёленькие новости. Грядёт Третья джингошская кампания. И я в этом по уши. Ты не заметил ещё в городе суеты? Ага, тогда поторопись. Беги ко мне и забери всякое лекарское барахло из левой спальни на втором этаже. Сложи в мой унгуц, подбери семейство и лети на север Дола. Я тебе координаты скину на навигатор сразу, только отзвонись.

Арон что-то отвечает, и Азамат кладёт трубку.

— Ты не против, если они составят тебе компанию? А то я немного опасаюсь за него, джингоши ведь быстро выяснят, чья ты жена, а за ними водится нападать на близких родственников.

— Конечно-конечно, — говорю. — Пускай присоединяются, дом большой, — киваю я. Семью Арона я, к стыду своему, ещё ни разу не видела. — А то я там одна вовсе со страху помру. Хоть вообще всех знакомых зови, я только рада буду.

— Хм, — снова говорит Азамат. — А это идея. О том, где твой дом стоит, знают только работники, которых я нанимал, да мои друзья. И все они сегодня были на тренировке. Дом только с воды и виден, с берега скалы закрывают. Я ещё, когда место выбирал, смеялся, мол, прямо боевое укрепление строю. Обзор, опять же, хороший… Может, там штаб сделать? Всё равно нужно какое-то место, я думал, к матери всех созвать, но это уж очень далеко. Ты как, не против, если мы все к тебе вломимся?

— Азамат, какое против! Вламывайтесь, конечно! — я даже дрожать перестаю от радости. Я-то уж думала, до конца этой эпопеи его не увижу, а так буду в самом центре событий! Ну или хотя бы информационного потока. — Тем более, если Арон привезёт мои аппараты и препараты, я же там и лечить смогу, если, не дай боги…

— Тоже верно, — кивает Азамат. — Ну что ж, решено. Ты как себя чувствуешь?

— Да нормально вроде, — пожимаю плечами. Первый шок спал, руки не трясутся, не мёрзну, в голове ясно.

— Тогда можно тебя попросить порулить немного? Мне бы надо разослать всем указания, да ещё кое-кого из наёмников подбить поучаствовать…

Меняться местами в тесном унгуце не очень удобно, так что Азамат просто сажает меня к себе на колени, а потом отодвигается из-под меня вправо. Унгуц всё это время висит неподвижно над редкими ёлочками. Прочно усевшись за рулём, я трогаюсь с места. Азамат закапывается в мобильник. Мобильник маленький, а Азамат большой, медведем нависает над блестящей штучкой, смотрится забавно. Кажется, я и правда в порядке. Даже странно.

Арон звонит часа через два, говорит, что вылетел со всей семьёй, забрав всё, что смог упихать. Надеюсь, он ничего не поломал из моих хрупких устройств.

Всю дорогу до Дола Азамат строчит послания, звонит и принимает звонки, договаривается о поставках, собирает людей, передаёт координаты. Он делает это так привычно, как будто всю жизнь воевал. Ну, вообще, это не далеко от истины, соображаю я. Последние пятнадцать лет он, собственно, на этом и зарабатывал. А чем он жил до того, я, кстати, понятия не имею. Но в Первой джингошской-то участвовал…

— Азамат, — спрашиваю, когда в его переговорах образуется пауза. — А почему вам в прошлый раз не удалось их прогнать?

— Да потому, что у нас вечно каждый за себя, — ворчит он. — Уважаемый мужик скорее удавится, чем признает, что сосед лучше него разбирается в военном деле. И каждый город перед другими нос задирает. Кто подальше — Орл, Сирий — те вообще Ахмадхот как столицу не признают.

— Да?!

— Ну да. То есть, Старейшины-то признают, а вот горожане… в общем, разобщённые мы слишком, не можем толковую армию собрать.

— А почему тогда ты думаешь, что на этот раз удастся?

Азамат хмыкает и лукаво косится на меня.

— А потому, что я наёмник. Более того, я, Лизонька, самый успешный наёмник среди всех муданжцев, да и всех джингошей, пожалуй. А перед наёмниками все города головы склоняют, нам ведь закон не писан, а некоторым и Старейшины не указ. Так что я намерен собрать здесь побольше ребят из космоса. Завтра утром ещё постараюсь кое для кого добиться от Старейшин, чтобы изгнание отменили. Конечно, не мне о таком просить, но, я думаю, они и сами предложат… В общем, мы справимся, Лиза. Не трусь.

Дом стоит, где стоял. Всё-таки это был не сон. В дневном свете он не оранжевый, а ласкающего глаз абрикосового цвета. Азамат оттаскивает на кухню мои мешки, выгружает еду и посуду. Я приземляюсь за кухонным столом, пытаясь придумать себе занятие. Азамат что-то моет в раковине, старательно загораживая мне обзор широкой спиной. Я догадываюсь, что это нож. Потом прячет его в ящик под разделочным столом.

— Ты голодная? — спрашивает Азамат. Я невнятно пожимаю плечами, пытаясь прислушаться к себе.

— Наверное, немного.

— Тогда я сейчас чего-нибудь сварганю, — он идёт к холодильнику.

— А тебе разве не надо сидеть на телефоне?

— Сегодня вечером уже нет. Нам теперь надо подождать, пока все соберутся. Ты не волнуйся, у меня всё под контролем.

Мне кажется, он разговаривает со мной немножко упрощённо, как с ребёнком. Ну что ж, зато всё ясно, и не надо думать.

Наловленную вчера утром рыбу Азамат оставил здесь. Большую часть её в морозилку запихнул, а несколько рыбин убрал в холодильник мне на ужин. Он же думал, что я тут останусь. А потом видно забыл заморозить.

— Ой! — восклицает он, открыв холодильник. — Хорошо, что мы сегодня вернулись, а то бы тут всё протухло!

Достаёт пластиковую бадейку с рыбой и мутной водой, опрокидывает в раковину, включает воду, моет рыбу. Я регистрирую каждое его движение так же жадно, как тогда, перед свадьбой. Видимо, всё-таки нервничаю. Скорее бы Арон прилетел с моими таблетками. У меня там есть успокоительные, которые при беременности можно. Азамат вылавливает одну рыбину из раковины и кладёт на стол. Она дёргается. Я немного удивляюсь. С другой стороны, температура в холодильнике градусов семь, а в море рядом с матушкиной деревней хорошо если два. И воды в бадье было много, да и почему муданжская рыба должна быть менее живуча, чем муданжские люди? Азамат разрезает рыбину вдоль, она дёргается, выступает кровь, высовывается плавательный пузырь. Меня окатывает кровью, джингош падает. Я вскакиваю.

— Лиза, ты чего? — Азамат оборачивается, потому что я уронила стул.

— А… Померещилось, — выдавливаю я, стараясь унять сердцебиение и таращась на чистый и пустой кухонный пол. Азамат отпускает рыбу и моет руки, края рыбьего брюха смыкаются с влажным звуком, я вижу распахнутую трахею. Азамат ловит меня, и я не успеваю стукнуться коленками об пол. От него пахнет рыбой. Меня сейчас вырвет.

— В туалет, — из последних сил выговариваю я, остатками сознания категорически не желая загаживать пол в замечательной новой кухне. Азамат успевает доволочь меня до унитаза как раз вовремя. Меня тошнит, как никогда в жизни не тошнило. Долго и так скручивает, что, кажется, каждую клеточку отжало, как бы прямо сейчас не родить. И всё время перед глазами перерезанное горло джингоша, голова откидывается назад с хрипом, не то хлюпом, у меня лицо в крови и кофта…

Азамат держит меня под мышки и вокруг груди, у него тёплые руки. Тошнота наконец отпускает. Он тащит меня к маленькой туалетной раковине умыться. Я пью воду из-под крана. Она становится солёной. Это у меня слёзы текут. Слышу какой-то звук, не то рёв, не то вой, он очень громкий, и Азамат тут же вцепляется в меня, начинает уговаривать. Это, наверное, я кричу.

— Лиза, тебе больно?

Мотаю головой. Никак не могу замолчать, рыдания скручивают меня, как приступы рвоты, всё лицо напряжено, рот растянут, слёзы льются ливнем. Азамат садится на пол, сгребает меня в охапку на колени, прижимает к себе и принимается укачивать. Я реву, как двухлетняя, и ничего не могу с этим поделать. Голошу с подвывом, но от этого как будто становится легче, как будто что-то развязывается внутри.

Не знаю, сколько времени проходит, пока я наконец затыкаюсь. Мне немного стыдно и очень мокро от слёз и пота, не знаю, горячего или холодного. Азамат держит меня одной рукой за плечи, другой вокруг коленок. Я плохо вижу его из-за воды в глазах.

— Тебе гармарры заварить? — спрашивает он.

— Не… не знаю, можно ли… при беременности… — отвечаю заплетающимся языком. — И на кухню не хочу.

— Ты никогда раньше не убивала? — спокойно спрашивает он. Это хорошо, что он не нервничает. Значит, всё правильно. У него всё под контролем.

— Только на операционном столе, — истерично хихикаю я.

Он гладит меня по голове.

— Я почему-то думал, что тебя не напугать… такими вещами.

— Какими?

— Ну…

— Ну говори уже! Лучше я ещё раз блевану, чем всю жизнь слов бояться.

— Отрубленной головой, — послушно озвучивает он.

Меня не тошнит.

— Не думаю, что я её совсем отрубила. Она не откатилась, и среза позвоночника я не видела. Она просто откинулась назад и вбок.

Он немножко выжидает, не скрутит ли меня опять.

— Что же тебя напугало? — спрашивает наконец. Я приподнимаю голову, чтобы заглянуть ему в лицо.

— Я человека убила, — говорю доходчиво. По-моему, он не понимает. — Азамат, я не собиралась! Я хотела его оттолкнуть или стукнуть — а тут фонтан крови и… я про нож забыла.

— Понятно, — шёпчет он и целует меня в макушку. — Умоешься?

— Угу.

Он снова ставит меня на ноги около раковины. Легко, как кошку. Я промахиваюсь мимо тапочек. Хотя пёс их знает, где они вообще. Пол холодный.

— Ты бы не сидел на голом полу, — бормочу, набирая в руки воды. Азамат хихикает. У меня коленки дрожат и как-то даже подскакивают.

— Пойдём в спальню, — говорит, давая мне полотенце. Но идёт только он. Я не люблю босиком, поэтому я еду. Он кладёт меня на кровать, накрывает двумя перинами и своей большой рукой, пристроившись рядом. Мы медленно, с большими паузами, говорим о пустяках. Кажется, об узорах на шерстяных носках. У меня мёрзнут ступни. Я их не грею, а то засну, и неизвестно ещё, проснусь ли. Из теней и щелей являются мои котята, устраиваются на выступающих частях меня тремя клубочками. Азамат хочет их прогнать, но я не даю. Перины навалились на меня, мне кажется, что я в двустворчатой раковине, гляжу из-под козырька.

Что-то мелодично звенькает под потолком.

— Это Арон прилетел, — говорит Азамат. — Я их впущу, скажу, чтобы тебя не беспокоили. Подождёшь немного? Я потом опять приду.

Киваю, называю ему, какие мне нужны таблетки.

Азамат действительно возвращается, не знаю, через сколько. Приносит мне снотворное и стакан воды. До утра ничего не помню.

Просыпаюсь от того, что хочу есть. Это хороший признак, по-моему. Вокруг темно, Азамат рядом сопит, большой, тёплый. Вылезать из кровати страсть, как не хочется, тем более, что котята всё ещё растут на мне, как галлы, но в животе так урчит, что как бы благоверного не разбудить. Ой, он и впрямь проснулся!

Протирает глаза.

— Лиза, ты чего не спишь?

— Есть хочу. А ты?

Он сонно улыбается.

— А мне вставать пора, лететь к Старейшинам.

— Так ночь на дворе!

— Ну вот, как раз, долечу — будет утро, — он пожимает верхним плечом. — Принести тебе пожевать чего-нибудь?

— Не, я лучше встану, хоть провожу тебя, — я принимаюсь вывинчиваться из-под одеял, стараясь не разбудить скотинок. Один всё-таки просыпается и с отчаянным писком повисает на моей водолазке. Я ведь вчера так и не разделась, и не помылась. Фу! Надо будет постельное бельё поменять.

— Ну как хочешь, — говорит Азамат и направляется прочь из комнаты. Я поспешаю следом, отмечая, что мне просто страшновато заходить в кухню одной. А потом Арон проснётся, и перед ним мне будет стыдно. Мне и так-то неудобно.

— Ты извини, что я вчера такую истерику закатила… — начинаю.

Азамат останавливается так резко, что я чуть не придавливаю котёнка об его спину. Поворачивается.

— За такие вещи не извиняются.

— Ну, мне всё-таки неловко, со мной обычно такого не бывает…

— А знаешь, сколько раз мне было неловко перед тобой? И ты же сама всегда говоришь, что всё в порядке вещей и так и надо. Я уже привык и расслабился. А теперь оказывается, ты всё ещё меня стесняешься?

— Да нет, просто… — я мешкаю, чешу котёнка за ухом. — Я скорее сама себя стесняюсь. Это уж очень… не в моём стиле, — снабжаю последнее слово идиотским смешком.

— Я понял, — говорит Азамат, обхватывая меня за плечи и продолжая движение к лифту. — У вас на Земле женщины пытаются внушить себе, что они тоже мужчины. Сами себя обеспечивают, выбирают себе пару по прихоти, а не по расчёту, получают удовольствие от секса — и стыдятся своих слабостей.

— А ваши что, не стыдятся? — спрашиваю я по возможности серьёзно: котёнок залез мне на плечо и шумно нюхает моё ухо, и от этого тянет хихикать.

— Конечно нет. Женщина и должна быть слабой. А лучше — это не моё мнение, не подумай — ещё и глупой. Тогда рядом с ней любой чувствует себя исполином.

— А ты не думаешь, что это занижает планку? Получается, чтобы казаться себе крутым, достаточно найти слезливую дуру, так ведь?

— Иногда да, — неохотно соглашается Азамат. — С другой стороны, даже на слезливую дуру надо произвести впечатление. Да и потом, когда от тебя целиком зависит благополучие другого человека, это не даёт расслабляться. Самому можно и жить под ёлочкой, и питаться ворованным. А жене нужно, чтоб хозяйство. слуги, украшения, а уж если дети… Дисциплинирует, одним словом.

Я перевариваю всё это, пока мы входим в кухню. Автоматически сажусь туда же, куда вчера. Азамат включает кофеварку. Котёнок слезает с меня на окно и тут же принимается скрадывать гигантскую золотоглазку.

— Так хочешь сказать, тебя устраивает моя вчерашняя истерика.

— Нет, конечно, тебе ведь было плохо, как это может меня устраивать? Но я не перестаю восхищаться, Лиза, это ж надо было столько часов терпеть, и казалось, что всё нормально… Я-то думал, ты разревёшься прямо как с лошади слезешь.

— Я не терпела. У меня просто реакция замедленная. И я не знаю, что со мной такое надо сделать, чтобы я разревелась на глазах у такой толпы народа. У меня, знаешь, достоинство есть.

— Знаю, — ухмыляется Азамат, наливая нам кофе. — Очень хорошо знаю. Так что брось передо мной хорохориться, я тебя и с истериками люблю, а стыд тебя не украшает.

— Но-но! — грожу ему пальцем. — У меня пока только одна истерика была, смотри, не накликай!

— После того, как разберёмся с джингошами, сделаю пожертвование Старейшинам, чтобы сплели гуйхалах за твой душевный комфорт, — смеётся Азамат. — Ты, кажется, есть собиралась?

— Ага, — встаю и направляюсь к холодильнику, но останавливаюсь. — Рыба ещё там?

— Только в морозилке. Свежую вчера Арон с семьёй съели. Надеюсь, ты не про…

— Нет-нет! — быстро выпаливаю. — По мне, хоть бы они её всю съели. Я теперь нескоро на свежую рыбу смотреть смогу.

К счастью, в холодильнике много другой еды, так что, пока Азамат собирается, я жарю нам огромный омлет из лебяжьих яиц с оленьей колбасой и муданжским аналогом маслин.

Доев, Азамат ещё немножко сидит за столом, трёт глаза.

— Когда тебя ждать? — спрашиваю.

— Скорее всего, сегодня же к вечеру. И я буду не один. Возможно, кто-то прилетит раньше меня.

— А… мне всех пускать?

— Чужие не знают про это место, — ухмыляется Азамат. — Но на всякий случай, пускай только знакомых и тех, кто с ними. Хотя я сильно удивлюсь, если найдётся такая продажная душа, чтобы выдать тебя джингошам. Разве что среди наёмников. Но они только завтра начнут собираться. Не волнуйся. Я самое позднее к утру вернусь.

Киваю рассеянно.

— Вчера не намазались, — говорю. — Возьми с собой крем на всякий случай.

Азамат фыркает, я неумолимо продолжаю.

— Понимаю, что тебе не до того, но вдруг будет минутка!

— Ладно. Ты ещё напомни, чтобы я тепло оделся и…

— …И не сидел на полу! И вообще, осторожнее там. Ты, конечно, Байч-Харах, но это не повод расслабляться.

— Знаю, знаю.

Он целует меня и выходит за дверь. Котёнок скребётся в окно. На улице пасмурно, над Долом висят грозовые тучи.

Глава 18

Азамат улетел, я наелась, а спать совершенно не хочется. Ну и ладно, тогда я сейчас помоюсь как следует, а то потом понаедут всякие мужики, при них в халате не походишь. Я устраиваю себе горячущую ванну, отпариваюсь и отмываюсь так, как будто моцог провести решила. Но когда я нервничаю, от еды меня не отвадить. Потом вылезаю в гостиную с намерением посидеть потупить, пока не придумаю, чем полезным можно заняться. Но занятие образуется само: разбирать привезённые Ароном вещи. А привёз он и правда всё, что смог отодрать. Кроме медицинского барахла ещё вся техника включая кухонный комбайн, документы, драгоценности, посуда, одежда… В общем, я удивляюсь, что он куски стен не привёз. Непонятно только, как ему удалось всё это за два часа упаковать. Есть, правда, пара жертв: несколько пиал и пузырьков побились, но в пузырьках, к счастью, не было ничего ужасного или уникального.

Я решаю выделить под смотровую одну из четырёх комнат на втором этаже. Правда для этого приходится сначала установить, свободна ли хоть одна. Заглядываю в щёлку: ага, тут спит Арон, а на второй кровати ребёнок. В другой комнате обнаруживаю ещё двоих, видимо, жену и дочь. В третьей спали мы с Азаматом, а четвёртая пустая. Вот и славно. Транспортирую аппаратуру при помощи сервировочного столика. Как всё-таки прекрасно, что в моём доме есть лифт!

Когда я заканчиваю оснащать себе кабинет, солнце уже должно было показаться, но всё небо замазано облаками, как штукатуркой, и сквозь них не очень понятно, какое там время суток. Я продолжаю разбирать шмотьё, расставлять посуду в шкафчики на кухне, стараясь не греметь, чтобы не разбудить гостей. Состояние у меня странноватое — вроде всё спокойно, но нет-нет да ёкнет где-то, и сразу тянет в окно смотреть, а там без изменений. И зуд деятельности не проходит. Боже, Арон даже короб с рукоделием приволок. Это такой как бы сундук, сплетённый из волокна агавы, мне его Азамат подарил пару недель назад, чтобы хранить всякие нитки-иголки. Ну вот, хоть будет, чем себя занять. А пока надо супа наварить и какого-нибудь рагу, чтобы много было, и потом об этом не пришлось думать, когда народ нахлынет.

На плите булькают три больших котла, а я сижу в углу и плету новый гобелен, когда на кухню спускается Арон.

— Ой, здравствуйте! — говорит он так радостно и удивлённо, как будто считал меня давно погибшей. Я по мере сил приветливо улыбаюсь.

— Здравствуй. Как спалось?

— Отлично, Лиза-хон! Спасибо! А Азамат уже уехал, да?

Киваю. За то время, что я прожила на Муданге, я привыкла к так называемой «чистой» речи, незатронутой влиянием всеобщего языка. Поэтому Аронова манера говорить уже не вызывает у меня в памяти анекдоты о малых народах родной страны. Ну, почти никогда.

— Ой, а что это на плите? — заинтригованно спрашивает он.

— Еда, — говорю. — Вот то, что в левом котле, думаю, уже можно есть.

Арон пару раз озадаченно моргает, потом отражает на лице понимание.

— А, да, Азамат ведь говорил, что вы иногда готовите! Это так странно…

— Я в курсе, — усмехаюсь. — Тарелки в шкафчике над раковиной, ложки вон стоят.

Арон послушно накладывает себе рагу с чомой и садится завтракать.

— Лиза-хон, — начинает он через пару ложек, — а правда, что вы ездили к матери?

— Ну да, даже два раза, а что?

— Как она там? Азамат сказал, она рыбачит?

— Ага, он даже с ней во второй приезд в море ходил. Она ничего, бодренькая. Была очень рада его видеть. А ты с ней не поддерживаешь контакт?

— Да нет, как-то… — он невнятно пожимает одним плечом. — Раньше с Азаматом вместе к ней ездил иногда, а потом… Тем более, она от отца ушла, а он так злился… Дескать, какое она право имеет, он ведь её взял из такой глуши, да из бедной семьи, должна по гроб жизни его слушаться. В общем, я как-то побаивался к ней ездить, вдруг он узнает.

— А тебе-то чего бояться? — приподнимаю бровь. — Ты-то женат. Даже если он от тебя отречётся, тебе ничего не грозит.

— Ну что вы, Лиза-хон, это же такое бесчестье!

Я закусываю язык и не спрашиваю, не кажется ли ему, что бояться навестить мать — это гораздо худшее бесчестье. К счастью, продолжать разговор мне не приходится, потому что в кухне появляется Аронова супруга. Она довольно ширококостная, но не толстая, разве что слегка полноватая. На ней самодельная одежда — юбка, блузка и диль, всё примерно одинакового тёмно-малинового цвета с зелёными узорами. К счастью, узоров мало, и они не очень режут глаз. На голове у неё не совсем ровно повязана косынка, узелок сбоку украшен тряпичным цветком на булавке. На лицо она довольно симпатичная, хотя и не сказать, что красавица. Губки бантиком, глубоко посаженные глаза, абсолютно прямые брови. Хотя из меня такой же ценитель муданжской красоты, как из Азамата психотерапевт, чего уж там.

— Доброе утро, — киваю я ей. — Я Лиза, будем знакомы.

— Алтоновч, — кивает она в ответ, но глядит как-то настороженно. Впрочем тут же улыбается, видимо, поняв, что выглядит неадекватно. — Спасибо, что принимаете нас в своём доме.

— Пожалуйста, — говорю. — После того, как Арон нам помог с домом, я могу только ответить взаимной любезностью.

Вежливость никогда не была моей сильной стороной, да. Супруги, впрочем, улыбаются, по крайней мере, моя кривая речь их повеселила.

— Завтракать будете? — спрашиваю у Алтоновч (это «золотой лист», а вовсе не отчество от имени Алтонгирела), указывая на кастрюли. Она поворачивает голову в ту сторону, потом ещё дальше, заглядывает в гостиную, потом снова возвращает к нам своё озабоченное лицо.