Сами мы не местные Жукова Юлия
— О-о-ой, — медленно выдохнула она. — Какая беленькая… Как из сказки! Боги, да кто ж тебе позволил ночью зимой по лесам тут шастать? Азамат, куда ж ты смотришь?
Азамат только пригибает голову, чтобы выбившиеся из косы пряди прикрыли обзор. Я отвечаю вместо него:
— Зима тоже белая, — говорю. — А как мороз стукнет, никому мало не покажется. Вы по внешности-то не судите.
— Хе-хе! — восклицает она как-то пронзительно и снова осматривает меня с ног до головы. — Чудно говоришь!
Тут термопак сообщает, что всё разогрелось, так что я принимаюсь выгружать на стол горячие пироги, попутно объясняя, что это сделано из теста по земному рецепту, да, я готовила, а вообще у нас традиция в гости ходить с угощением, особенно если издалека. Бабушка не знает, чему больше поражаться — моим пирогам или фруктам посреди зимы.
Сельскохозяйственные культуры на Муданге круглый год можно выращивать только в экваториальной зоне. Уже даже в Ахмадхоте зимой плодоносят процентов пятнадцать съедобных растений. А торговля с регионами налажена плохо. Точнее, совсем не налажена. Однако дело не в том, что муданжцы такие неорганизованные, а в том, что завоеватели джингоши приспособились устраивать досмотр всем видам грузового наземного транспорта и забирать себе деликатесы. А летательные аппараты типа «унгуц» имеют принципиально ограниченную грузоподъёмность, так что перевозить на них овощи и фрукты оказывается неприбыльным делом, да и сами «унгуцы» довольно дороги и доступны далеко не всем фермерам и торговцам.
Матушка суетится, расспрашивает меня, какой лучше чай заварить, откапывает по закромам всякие сласти (кстати, вполне свежие и в таких количествах, что ими одними можно было бы поужинать). Я стараюсь принять посильное участие в сервировке стола. Наконец стол накрыт, пиалы расставлены, огромный глиняный чайник водружён посередине, вокруг него наши гостинцы. Меня она пытается усадить на почётное место, но я многословно заверяю её, что это она как мать и хозяйка должна его занять, а мы, молодые, лучше на диванчике.
И вот мы усаживаемся: матушка во главе стола, а мы по длинной стороне справа от неё, причём сначала я, а потом Азамат. Таким образом она видит только его левый профиль, на котором почти нет шрамов.
Мы изрядно проголодались за время полёта, так что набрасываемся на пироги без раздумий. Матушка же вертит в руках какую-то очередную разновидность хурмы, которые так многочисленны на этой планете и бормочет:
— Надо же, посреди зимы… Это ж сколько денег! — она наконец обращается к Азамату. — Потерпел бы уж, скоро снег стает, тогда и фрукты покупать, а то одна растрата!
Азамат удивлённо сглатывает.
— Ма, я сейчас богаче, чем был отец, когда на тебе женился. Уж на корзинке фруктов не разорюсь!
— Да ты что! — ахает она. — Это ты на чужбине так заработал?
Во всяком случае, я предполагаю, что это неприязненное слово, которое она сказала, означает «чужбина». Мне забавно, как Азамат к ней обращается, это его «ма». Это и правда первый слог слова «мать», но по-муданжски он звучит как эх, так что на мой слух получается довольно смешно. На курсах нам ничего про такое обращение не говорили, да и за этот месяц я такого ни разу не слышала. То ли очередная северная черта, то ли вовсе Азаматово личное изобретение.
Пока я обо всём этом думаю и жую, Азамат рассказывает про наёмничью жизнь, долго и подробно. Про то, как он участвовал во Второй джингошской кампании, и как потом после виртуального заседания главнокомандующих через экран нетбука с ним чокался бокалом маршал Ваткин. Про разные народы, населяющие другие планеты, про книги, которые он прочёл и науки, которые изучил (оказывается, этот потрясающий человек закончил онлайн-курсы по экономике, юриспруденции, физике и химии вдобавок к двум муданжским образованиям). Матушка слушает, в прямом смысле открыв рот, только изредка кладёт в него дольку хурмы или какую-нибудь ягоду. Мы сидим так полночи, слушая спокойный и размеренный голос Азамата, который на самых низких нотах больше похож на звук бас-гитары, чем на человеческий голос. Потом он рассказывает, как я попала к нему на корабль и как стала его женой. Кажется, об этом он ещё никому не рассказывал. В его исполнении всё выглядит несколько иначе, чем я думала. Оказывается, он собирался надолго припарковаться на Гарнете, если я решу там обосноваться, и даже рассматривал вариант рвануть вслед за мной на Землю, хотя, собственно говоря, не надеялся, что ему что-то обломится. Ещё он очень боялся за Алтонгирела и был твёрдо уверен, что я несчастного духовника обязательно убью, не в этот раз, так в следующий. Вообще, он как-то слишком всерьёз и за чистую монету воспринимал все мои угрозы и намёки и долго искал хоть какую-нибудь литературу, в которой бы объяснялось, почему я веду себя совсем не так, как прочие знакомые ему женщины и хорошо это или плохо. Поскольку сравнительный культурный анализ землян с муданжцами ещё никто не проводил, нашёл он, понятно, не много…
— А где ты её поселил? — спрашивает матушка, кивая в поддержание разговора.
— Да пока там же, в столице, — отвечает Азамат и робко косится на меня, дескать, не выдай.
— У вас такой чудесный сын, — говорю я, — что я от него никуда уезжать не хочу.
— Ну… — она пожимает плечами, — это, знаешь, мало ли, чего ты хочешь… Ты, конечно, важная особа, но надо же и о муже подумать. Его ведь посчитают жадиной, если он тебе при таком богатстве не сможет где-нибудь на другом углу материка дом построить.
Пожалуй, в таком раскладе мне это ещё никто не представлял.
— Правда, что ли? — уточняю я у Азамата. Он опускает глаза.
— Вообще-то да.
— Так бы сразу и сказал, — я пожимаю плечами. — Если это тебе для репутации надо, то строй, пожалуйста.
— Серьёзно? — он оживляется. — А где бы ты хотела?
— Да хоть там же, на берегу Дола. Где лес и горы, и вода близко. Красивое место, почему бы и нет. Всё равно ведь будешь лошадей своих навещать.
— Каких лошадей? — не понимает мать, и мы ей радостно рассказываем, как Азамат в очередной раз победил в соревнованиях и как я напугала пастухов.
Мать почему-то тяжело вздыхает, а потом говорит:
— Какой же ты славный у меня. Точно как наш духовник говорил, вся благодать на тебя ушла, на Арона ничего не осталось. И надо ж такой беде приключиться.
Она замолкает, Азамат нервно сглатывает. Надо как-то разрядить обстановку.
— Ну ничего, — говорю. — Теперь-то всё хорошо. Мы счастливо живём, Азамата все уважают…
Она кивает с рассеянным видом, явно думая о чём-то своём.
— Я думала, ты не захочешь, чтоб тебя таким видели. Арават бы точно не захотел, а вы же с ним как из одной кудели спрядены. А когда узнала, что он сделал… собрала манатки, что из родительского дома сохранились, да и ушла из его дома. Какого, говорю, шакала мне нужны эти его деньги, если он у меня ребёнка отобрал?
Глаза у неё слезятся, и я на автопилоте кидаюсь её обнимать и утешать, и только потом замечаю, что Азамат, собственно, в нелучшем состоянии. Матушка вдруг ловко протискивается между мной и столом и проталкивается поближе к Азамату.
— Дай хоть я на тебя посмотрю, милый ты мой. Мне ведь такого наговорили… я думала, ты и работать не сможешь после этого.
Азамат послушно поворачивается и убирает с лица растрёпанные волосы. Матушка судорожно вздыхает, но всё же находит в себе силы погладить его по изувеченной щеке, а потом порывисто обнимает его, утыкаясь лицом в красный свитер, и долго плачет, приговаривая «ничего, ничего». Азамат осторожно, бережно гладит её по спине, поднимает на меня взгляд и влажно улыбается. Я улыбаюсь в ответ.
Пока мать и сын обмениваются сантиментами, я завариваю ещё чаю и совершаю вылазку до унгуца и обратно, чтобы взять одежду и всякую дребедень. Всё-таки спать когда-то надо. Возвращаюсь как раз вовремя — Азамат уже начинает задаваться вопросом, куда я делась.
— Ох, где ж вас положить-то? — снова начинает причитать матушка. — У меня и комната ведь всего одна, и кровать…
— На печке, — тут же предлагает Азамат.
— Ну, это я супругу твою на печку положу, а тебя-то куда?
— А мы там вдвоём не поместимся? — интересуюсь я, вспоминая что-то из древних сказок. Вроде бы если на печке можно спать, то она реально большая должна быть…
— Да вы что! — всплёскивает руками матушка, но Азамат уже заглянул в комнату.
— Поместимся, — рапортует он. — Ты, ма, не переживай, мы привыкли рядышком спать.
Ма ещё долго не может примириться с таким аскетизмом, но поскольку других спальных мест всё равно нет, то и возразить ей нечего. Потом я требую мыться, и Азамат по указанию матери притаскивает из сеней бочку, в которую мне наливают тёплой воды. Муданжцы вообще народ чистоплотный, но идея мыться проточной водой дальше столицы пока не ушла. Азамата я, естественно, тоже загоняю освежиться, а потом, уже на печке, натираю своим «земным снадобьем», как называет его матушка (ей приходится объяснить, чем это вдруг запахло).
— Целительница? — поражённо переспрашивает она со своей кровати из-за печной занавески. — Сума сойти, слово-то какое! Я его только в песнях о белой богине и слышала.
— А что, она тоже целительница? — интересуюсь я, с усилием втирая крем в просторы Азаматового торса.
— Да, она может наделить человека целебной силой, — расслабленно отвечает он, и вдруг прямо подскакивает.
— Лиза! А ты ведь мне кое-что обещала!
Я хитро улыбаюсь.
— Ну да, было дело.
— И?
— А при маме можно? — шёпотом спрашиваю я на всеобщем.
— Да уж говори скорее! — отмахивается он.
— Я беременна.
Глава 6
Он резко садится и, естественно, впечатывается лбом в потолок, не рассчитанный на такие габариты. Хватается за голову и шипит. Мне это живо напоминает какую-то дурацкую комедию, и я покатываюсь со смеху, изо всех сил пытаясь сдержаться, чтобы его не обидеть, и от этого хохоча ещё заливистей.
— Вы чего там? — спрашивает снизу матушка. Причину членовредительства она не поняла, потому что я говорила на всеобщем.
— Всё в порядке, — говорю, давясь смехом, — только потолок тут низковат.
Азамат тем временем несколько приходит в себя и снова ложится навзничь, потирая лоб. Я легонько поглаживаю его по пострадавшей части тела.
— Так это была шутка? — жалобно спрашивает он.
— Нет, только не подскакивай снова, — покатываюсь я, придерживая его за плечико.
Он долго молчит, так что я решаю, что он и не собирается никак комментировать новость.
— Ты уверена? — наконец уточняет он.
— Солнце, если бы я не была уверена, я бы не стала тебе говорить. Сегодня утром делала тест, он показал недельную давность.
— Тогда ещё можно долететь до Гарнета, — облегчённо говорит он.
— Зачем? — не понимаю я. Рожать ещё рано, мягко говоря…
— Ну, ты, как мне показалось, целителю не сильно доверяешь.
А, так он хочет, чтобы меня кто-то наблюдал?
— Я зато себе доверяю, — говорю. — А к тому времени, как рожать надо будет, я Ориву доучу. Не сидеть же нам на Гарнете девять месяцев, в самом деле.
Азамат внезапно с видом чрезвычайной заинтересованности поворачивается на бок и нависает надо мной.
— Так ты собираешься рожать?! — спрашивает он шёпотом.
Я хлопаю глазами.
— А что, есть какие-то неблагоприятные для этого обстоятельства? Чего ждать-то, если уж залетела?
Он рухает обратно с таким счастливым видом, что уже граничит с безумным, сплетает пальцы и принимается тараторить нечто в стихах, что я определяю как гуйхалах за моё здоровье.
— Лизонька, — выдыхает он наконец, — если бы у меня только были слова! Я знаю столько слов, столько томов прочёл на двух языках, а сказать о своём счастье ничего не могу… — он снова поворачивается (уже все одеяла узлом завязал) и утыкается лбом мне в висок. — Может, если я как следует подумаю, ты услышишь? Ты ведь всегда чувствуешь меня.
Я снова не могу сдержать хихиканье, хотя оно происходит скорее от умиления, чем от юмора. Ладно, по крайней мере, он не упал с печки, не попытался мне заплатить и не выдумал себе повода для расстройства. Правда, на время родов я его, пожалуй, привяжу к кровати под наблюдением пяти-шести телохранителей, а то что-то стрёмно немного… А ещё меня волнует, что ему станет советовать проклятый духовник…
— Слушай, Азамат, — говорю, не поворачивая головы.
— М-м?
— Не говори пока Алтонгирелу.
Он опять приподнимается на локте. Вот же активность напала на ночь глядя.
— Как же? Он ведь наш духовник, он должен знать… Да и всё равно поймёт.
— Давай проясним этот вопрос. Он твой духовник, а не мой. Вот станет пузо заметно, тогда скажем. А пока я ещё жить хочу. Кстати, учти, что у меня в ближайшее время сильно испортится характер. Сегодня утром ты уже видел, в чём это выражается. Так что ради Алтонгирелова собственного блага, пожалуйста, не говори ему пока.
Азамат тяжело вздыхает, но соглашается.
— Ладно, понял… Но вообще, если уж он тебя так раздражает, тебе надо другого духовника себе выбрать, чтобы с ним советоваться, а то не дело это.
— Ну, вот познакомлюсь с кем-нибудь вменяемым… — вяло соглашаюсь я. Главное, мы пришли к компромиссу.
— Что вы там всё шушукаетесь? — доносится снизу голос матушки. — Легли спать, так спите уже.
— Так точно, командир! — говорим мы, неожиданно, хором, хохочем и блаженно отрубаемся.
Утро у нас весьма позднее — заснули-то часам к шести, не раньше. Впрочем, у меня оно, конечно, гораздо позднее, чем у остальных домочадцев. Сквозь неглубокий сон ближе к пробуждению я слышу стук топора, льющуюся воду, ещё какой-то скрип и возню. Очевидно, Азамат помогает по хозяйству. Идентифицировав звуки как безопасные, я удовлетворённо поворачиваюсь на бок, стекаю в нагретую Азаматом ямку в матрасе и уплываю в сон ещё часа на четыре.
Сползаю с печки я только на запах обеда, поскольку желудок принимается категорически требовать наполнения. Я долго ищу тапочки вокруг печки, всё это время через полуоткрытую дверь наблюдая общественную жизнь на кухне. Азамат с энтузиазмом жарит расстегаи с какой-то некрупной рыбкой, матушка смешивает пряно пахнущий соус.
— Так и сказала? — поражённо говорит матушка. Видимо, Азамат опять ей что-то про меня рассказывает.
— Ага, — довольно кивает он.
— Ну это уж… прямо неприлично.
— Я так понял, у них об этом совершенно прилично говорить. Правда, они выражаются по-другому, но вообще это вроде бы считается чем-то хорошим.
— Чего уж тут хорошего, мучение одно, — ворчит матушка. О чём это они, господи?
— Ты зна-аешь, — задумчиво тянет Азамат, — конечно, если только один человек души лишается, то ему очень плохо. Но когда оба… это как-то… в общем, это здорово. И спокойно так — я, например, точно знаю, что Лиза меня не подведёт и не будет мне нарочно пакостить. Вот подумай, много людей могут похвастаться такой уверенностью в супруге? Или, вот, скажем, она всегда рада моему приходу. Ты не представляешь себе, какое это счастье.
Ах ты боже мой, романтическая любовь в восприятии муданжцев. Можно прямо записывать и вставлять в краеведческую хрестоматию.
— Представляю, — улыбается матушка. — Ты в детстве тоже всегда мне радовался.
На этом я решаю вторгнуться в семейную идиллию, а то ещё накапают мне в еду.
— У нас говорят, что человек может быть счастлив, только если сохранил в себе частицу детства, — приторным голоском объявляю я вместо доброго утра. — Чем нас сегодня кормят?
Азамат нагибается и целует меня в макушку, отведя подальше руки, измазанные в тесте.
— Здравствуй, солнышко. Ты опять с утра путаешь слова.
— Ничего я не путаю, — говорю. — Нас же теперь двое!
Матушка оказывается весьма сообразительной, правда в результате она роняет ложку.
— Ты тяжёлая, что ли? — спрашивает она с оторопелым видом. Я поднимаю ложку.
— Ага. А что, Азамат вам не сказал?
Азамат, помявшись, объясняется:
— Я подумал, раз уж ты духовнику говорить не хочешь, то прочим и подавно не стоит… Беременные женщины обычно очень суеверны.
— Как у тебя вообще я и суеверность в одной фразе совместились? — вздыхаю я. — Ты хоть раз за мной что-то такое замечал?
Он виновато мотает головой.
— А вот и зря, — встревает матушка. — У вас, на Земле, может, люди хорошие, а у нас завистливые шибко, особенно женщины. Попортят тебе ребёнка, не приведи боги. В силу знающих можно и не верить, но тут и попроще способы есть. Так что лучше уж до лишних ушей не допускать.
— Это другой разговор, — соглашаюсь я. В пакостность местных баб мне поверить раз плюнуть. — Но вам-то можно доверять, имигчи-хон!
Она вся расцветает от обращения. Вообще, она сегодня гораздо лучше выглядит. И надела что-то нарядное: цветные юбки в три слоя, белую рубашку с широкими рукавами. Правда на время готовки эти рукава она подтянула за ленточки, продетые по кайме, и завязала на загривке. А сверху нацепила весёленький пластиковый фартучек, разрисованный гиппеаструмами.
— Так что же, — возобновляет она разговор, когда я подаю ей вымытую ложку, — ты действительно собралась рожать?
— А чего вы оба так удивляетесь? — никак не возьму в толк я. — То есть, я, конечно, плохо понимаю, как вы при ваших порядках вообще размножаетесь…
Азамат хихикает, а матушка серьёзно объясняет:
— Ну как же, ты ведь красивая. А красивые женщины до последнего с этим тянут, чтобы фигуру не портить. Да и вообще, охота тебе с младенцем возиться, когда ты в самом цвету? Мне страшно подумать, сколько Азамат выложил за это дело.
— Нисколько, — отрезаю я прежде чем Азамат успевает на меня цыкнуть. — Он и не знал, я ему только вчера сказала.
Матушка повторно роняет ложку, но ловит её в полёте.
— Ну вы, земляне… — бормочет она, качая головой. — Это ж вы, значит, и моцог не проводили? И Старейшин не одаривали? Да что же это будет-то?
— Будет, как на Земле, — пожимаю плечами. — У вас свои обряды, у нас свои. Буду пить «снадобья» и одаривать «великих целителей».
А что ещё я могу ответить на такой укор?
— А-а, — успокаивается матушка. — Ну это тебе виднее, — она задумывается ненадолго, потом развивает свою мысль: — Рожать надо по своим правилам, а не по мужниным.
На том и договариваемся. Азамат слушает наш разговор, благоразумно помалкивая, чтобы не нарушить мою эквилибристику.
А расстегаи с устричным соусом — это вещь, и муж у меня самый лучший. Вообще, мужчина у плиты, да ещё в фартучке — это ужасно эротично. Во всяком случае, мне никакого другого афродизиака не надо.
После еды мы некоторое время расслабленно перевариваем. Азамат стаскивает с головы какой-то хайратник — оказывается, мать с утра подарила. Красивый такой, красно-синий, очень ему идёт. Вот только муж у меня со вчера непричёсанный. За всеми вчерашними открытиями он даже не расплёл косу, и теперь она напоминает водоросль — грозу купальщика. Я лениво встаю, откапываю в сумке свою щётку, потому что где Азаматова, я не знаю, а спрашивать лень, и принимаюсь приводить его в порядок.
— Ишь ты, — усмехается матушка, которая наблюдает за моими движениями, подперев щёки кулаками, — нежности какие. Ты его как кошка котёнка вылизываешь.
— Ещё бы, — говорю, — за таким богатством уход нужен. Красотища ведь неимоверная.
Это слово я на днях выучила от Унгуца и очень им горжусь.
Азамат смущается, а матушка как будто чем-то недовольна.
— Да уж, — протягивает она, — красиво-то красиво, да грустно.
— Почему? — удивляюсь я.
— Из-за отца, — неохотно бросает Азамат.
Я озадаченно моргаю.
— Какая связь между твоими волосами и этим нехорошим человеком?
Азамат поднимает на меня взгляд исподлобья.
— Ах да, тебе ещё не говорили, наверное… Длинные волосы носит старший мужчина в семье.
Ну, хоть теперь понятно примерно, почему Азамат своих волос стесняется. Но, ой, мамочки, так это что же, если вдруг папаша проявит остатки совести, и они помирятся, он пострижётся?! Да я этого старого козла голыми руками порву!!!
— Ай, — удивлённо говорит Азамат. — Ты чего дёргаешь?
— Прости, задумалась. А насчёт волос ты взгляни на это под таким углом: если бы они у тебя были короткими, я бы вряд ли вышла за тебя замуж.
Азамат запрокидывает голову, чтобы недоумённо воззриться на меня.
— Теперь ты поясни, пожалуйста, какая связь?
— Ну, помнишь, когда я по милости твоего духовника обкушалась грибочков? И к тебе спать пришла?
— Ну.
— Ну вот, я как тогда на твои волосы налюбовалась под кайфом, так и… понеслось. В смысле, мне кажется, э-э, как бы это сказать по-муданжски? В общем, что моя душа именно тогда поменяла место жительства. И после этого я стала про себя тебя на «ты» называть, в моём-то языке есть разница.
— С ума сойти, — бормочет Азамат.
А я вдруг понимаю, что и тут Алтонгирел, зараза, угадал. Он же хотел мне глаза открыть на Азамата. И открыл ведь! Не дай бог узнает…
Матушка только головой качает, ворча что-то о противоестественных землянах, которые ходят друг к другу ночевать и выбирают супругов по волосам. Азамат снова откидывает голову, позволяя мне продолжить груминг, а потом говорит:
— А я потерял душу с самого начала, когда ты, едва поднявшись с пола и без оружия, так уверенно заявила, что не пойдёшь куда велено, и тут же придумала, почему мы должны тебе это позволить. Я так растерялся, что близко к тебе не подходил потом, боялся потерять самообладание.
Коса заплетена и мы начинаем прощаться. Пора возвращаться, а то потемну летать всё-таки небольшое удовольствие даже с инфракрасным экраном. Мы клятвенно заверяем матушку, что будем навещать и подвозить всякие южные вкусности. Она в свою очередь обещает держать телефон заряженным и подключённым к выносной антенне, которую мы ей оставили.
— А вы не хотите поближе перебраться? — спрашиваю. — Подыскали бы местечко поприятнее, построили бы там дом с удобствами…
— Нет, — легко отказывается она. — У меня тут подруги есть, рыбка ловится круглый год, а больше мне ничего и не надо особенно. Вот, на счастливого ребёнка посмотреть только.
Мы по очереди обнимаем её на прощанье и улетаем из-под заснеженной горы вверх, в синеву, а потом прочь, на юг, над гигантскими деревьями, плоскими горами и широкими равнинными реками.
Когда мы подлетаем к Ахмадхоту, уже довольно темно, хотя мне кажется, что три дня назад в это же время было гораздо темнее. Весна всё-таки. Ахмадхот, подсвеченный яркими окнами, напоминает паутинку в росе. Зависнув для посадки над садом, мы видим все окрестные дома. Вон заросшее хозяйство Ирнчина, вон мой клуб, вон дом Старейшин и толпа у него… Мы мягко опускаемся в траву.
У дверей нас поджидает — кто бы другой, а? — Алтонгирел, будь он неладен. А я так надеялась сегодня без него обойтись.
— Ну как лошади? — ядовитенько спрашивает он, как будто точно знает, что никаких лошадей мы не видели, а всё это было предлогом для чего-то ещё.
— Отличные лошади, — радостно заявляет Азамат. — Я себе взял серебряного. Как говорит Лиза, красотища неимоверная.
Мы входим в дом, раздеваемся, и Азамат сразу разводит огонь в печке. Вообще этот их саман хорошо держит температуру, тут градусов пятнадцать, но Азамат всё никак не может привыкнуть к мысли, что я могу существовать при низких температурах.
— А ещё, — продолжает муж радостно, — мы навестили мою мать. А я и не знал, что она от отца ушла, — он поднимает взгляд от топки на Алтонгирела и поводит бровью.
Алтонгирел, по-моему, и сам этого не знал, но ему западло признаваться.
— Я думаю, тебе было полезно узнать это от неё самой, — спокойно говорит он, глядя в сторону. Мне остаётся только головой качать. Алтонгирел решительно меняет тему. — Как драгоценной госпоже понравились пейзажи?
— Я была просто очарована, — в тон ему отвечаю я. Азамат вдруг как будто что-то вспоминает и взбегает по лестнице на второй этаж, а возвращается со своим запылённым буком. Аккуратно протирает его тряпочкой на кухне, потом усаживается на диван и раскладывает бук на коленях.
— Иди-ка сюда, Лиза. Будем дом проектировать.
Я присаживаюсь рядом, по пути отмечая, как на секунду офигевает Алтонгирел.
— Начнём с размера, — предлагает Азамат, разминая пальцы. — Ты какой хочешь?
— А какой престижнее?
— Ну, большой, конечно.
— Давай большой, — легко решаю я.
— Хорошо, — Азамат начинает вбивать параметры нового проекта. — Три этажа?
— Ага, — киваю. — И лифт. И балконы на все стороны. И, если можно, отопление такое, чтобы рычажок повернул — и тепло.
— Да легко, — улыбается Азамат, стуча по клавишам.
Минут через пятнадцать домик свёрстан, а Алтонгирел чувствует себя обделённым нашим вниманием.
— Что ты с ней сделал? — спрашивает он у Азамата.
— Это не я, это мать. Никогда бы не подумал, что они так споются.
— Почему? — удивляюсь. — Она очень разумная женщина в отличие от этих дур из клуба.
— Обычно женщины настолько разного возраста не понимают друг друга, — объясняет он. Я никак не реагирую, и он обращается к духовнику. — А у вас тут что новенького?
— Да вот, Старейшина Унгуц ногу сломал.
— А что ж ты молчишь-то, зараза?! — взвиваюсь я. — Где он?
— Да в доме Старейшин. Его-то дом рухнул вчера ночью.
— Что?! — подскакивает Азамат. — Как рухнул?!
— Да так, — пожимает плечами духовник. — У него дом ведь древний совсем был. А старику ремонтировать тяжело. Вчера тут дождь был, вот крыша и просела. Удивительно, как зиму продержалась.
Я стремительно одеваюсь и подхватываю из прихожей чемодан-аптечку и запрыгиваю в машину.
Старейшина сломал не просто ногу, а чёртову шейку проклятого бедра, язви её в душу. Лежит он в подсобной комнате, делает вид, что всё в порядке. Парниша-духовник отчитывается, что дважды приносил еду.
— Что ж вы так неаккуратно, — причитаю я, наводя сканер на повреждённую кость. Перелом наружный, надо штифт ставить, а потом нашему деду лежать и лежать, а тут и матрац нужен особый, и уход… — На три дня нельзя уехать! Больно?
— Ну так… — неопределённо отвечает он. Ещё ведь хорохориться будет! Ну н-на тебе обезболивающего.
— А где целитель? — спрашиваю у подошедшего духовника.
— Занят.
— Что значит занят, если тут у человека травма?!
— Не кричи, Лиза, — просит Унгуц. — Ему звонили, он там жену чью-то лечит от заразной хвори. А у меня незаразное, я и подождать могу.
Ну да, давайте погеройствуем. И ведь главное, больницы-то нет. Есть дом целителя с комнатой для больных. И всё. Ну ладно же…
Я решительными ломающими жестами раскладываю носилки и выхожу на крыльцо, у которого тусуется толпа любопытных.
— Мне нужна пара красивых мужиков, — объявляю. Нужны-то мне, конечно, сильные, но сильные они тут все, а вот на красивых обязательно откликнутся. И правда, ко мне уже бегут пятеро. Выбираю двоих, что покрупнее, и с их помощью транспортирую дедулю в машину и располагаю поудобней. Дома уже Азамат с Алтонгирелом вносят его на верхний этаж во вторую спальню.
— Хоть бы мужа спросила, не возражает ли, — ворчит Алтонгирел.
— Что-то мне подсказывает, что не возражает.
Я вызваниваю Ориву, чтобы ассистировала и в двух словах рассказываю Унгуцу, что я собираюсь с ним сделать и зачем.
— Хорошо, — покорно соглашается он. — Вот только дочка дочки моей… У неё же теперь крыши над головой нету. Азамат, уж ты придумай что-нибудь…
Мы переглядываемся.
— Тащи её тоже сюда, — говорю. — Потом разберёмся.
Он согласно кивает и растворяется в воздухе.
Глава 7
Мы с Оривой наконец-то покидаем импровизированную операционную, оставив пациента спать, пока обезболивающее работает. Внизу на кухне Азамат разделывает какую-то гигантскую птицу, а Алтонгирел, нависнув над столом, вещает что-то о нравственности и приличиях, как обычно. С другой стороны стола сидит маленькая девочка, такая маленькая, что я вижу только её макушку с хитрой причёской. Я устало падаю в кресло и без особого энтузиазма прислушиваюсь, что там опять не нравится зануде-духовнику.
— Азамат, но ты же не можешь допустить, чтобы в твоём доме жил посторонний мужчина! — возмущается Алтонгирел.
Читать бесплатно другие книги:
