Вне себя Головачев Василий

С Фомой он не только работал, но и занимался числонавтикой, находя в математических лабиринтах больше прелести, нежели в приятельских компаниях.

Ведущим специалистом он стал год назад, разработав программу для интерактивных стендов всех исторических музеев страны (началось всё с музея Суздаля). С тех пор в его планы всегда вставлялись начальством расчёты подобных стендов для учебных заведений, конференций, советов и конгрессов, что уже начинало надоедать. В настоящий же момент Прохор занимался расчётами фрактальной инсталляции развития Суздаля как базы православной архитектуры, и ему нравилось создавать виртуальные шедевры будущих панорам, где соседствовали бы и старинные храмы, и супермодерновые конструкции на основе биофрактальных сочетаний. И венцом этого процесса была математика, «царица наук», экзотические операции с числами, о которых большинство простых людей просто не имело понятия.

Именно поэтому Прохор и занялся в своё время числонавтикой, наукой, опирающейся на фундаментальные свойства чисел, ставших базой формирования законов Мироздания.

До него люди тоже занимались изучением числовых характеристик и правил, от Пифагора до Капрекара, создав астрологию и нумерологию, оставив множество найденных экзотов – чисел, имеющих постоянные скрытые закономерности. Недаром математика знала десятки постоянных, носящих имена их открывателей: Армстронга, Грэма, Скьюза, Апери, Эйлера-Маскерони, Гельфонда, Пифагора, Капрекара и многих, многих других. Мечтал оставить своё имя в числонавтике и Прохор, всё своё свободное время отдавая этой увлекательной дисциплине.

В модуль заглянул Тимоха – Тимофей Крымский, художник, способный одним росчерком пера изобразить характерную выразительность любого человеческого лица. Ему было за пятьдесят, но выглядел он гораздо старше благодаря седой бородке а-ля Шекспир и гриве седых волос, падающих на лоб. Он участвовал во всех художественных биеннале в Суздале и Москве, был известен далеко за пределами России, но в студии к нему относились с изрядной долей скепсиса, что отражалось и на обращении к нему сотрудников; для них он был не Тимофей Львович, а просто Тимоха.

– Гуд монинг, великий трудяга, – прогундосил он. – Ты уже ботаешь. А это что за конструкция?

Прохор убрал в объёме дисплея «снежинку» фрактала под названием «звёздная пыль». В геометрических фигурах подобного рода он находил неизъяснимую прелесть и любил усложнять их собственными построениями.

– Это кластер Коха.

– Чего?

– Был такой математик. Я тебе нужен?

Тимоха почесал за ухом.

– Понимаешь, мой приятель купил машину и теперь жаждет взять номер 666, а я слышал, что это якобы «число зверя».

– Я здесь при чём?

– Ты математик, должен знать свойства этого числа. Стоит ли его брать и цеплять как номер.

– Вообще-то, мне по фигу, но я бы не стал брать такой номер. С одной стороны, число 666 выражает высшую силу и качество, с другой – усиливает двусмысленность и лживость. В сравнении с цифрой семь, считающейся священной, шестёрка выражает неполноту и ущербность.

– Почему?

– Шесть – это семь минус единица. Как говорят эзотерики, на нём поэтому лежит какая-то тень.

– То есть ты против.

– Я тебе уже ответил, да и не я решаю, – флегматично пожал плечами Прохор. – Число шесть считается не достигшим совершенства, не содержит божественное, а повторенное три раза вообще символизирует дьявола. В нём человек сам себя ограничивает самим собой.

– Мрак! И ты так считаешь?

– Я не эзотерик, не каббалист и не мистик, я математик. Мне интересны свойства сочетаний шестёрок в приближении к геометрии и физике Вселенной.

– Высоко берёшь. Ладно, я понял, вечерком загляну к тебе, ты меня заинтриговал.

Тимоха, одетый в светло-коричневый вельветовый пиджачок и рубашку, распахнутую чуть ли не до пупа, испарился.

Прохор снова вывел в объём дисплея «снежинку Коха», полюбовался рисунком ветвей, мысленно нарастил белоснежные чешуйки, выращивая «деревце», потом переключился на задание – завершить дизайн корпуса перспективного скоростного вертолёта «Суздаль». Вертолёт должен был летать со скоростью до восьмисот километров в час, подниматься чуть ли не в стратосферу и нести на борту до десяти пассажиров. Задача была интересной, так как имела не одно решение, и Прохор занимался расчётами с удовольствием.

Внезапно прозуммерила клипса мобильного айкома в ухе.

Не включая весь модуль коммуникатора, запрятанный в часах фирмы «Phosphor», Прохор одним пальцем выщелкнул из клипсы усик микрофона, придвинул к горлу.

– Слушаю.

– Доброе утро, творец моего настроения, – прозвучал в наушнике нежный голос Устиньи. – Могу я тебя увидеть?

Прохор поколебался долю секунды, так как уже настроился на включение в рабочий процесс, но обижать девушку не хотелось, и он поставил перед собой на столе пластину айкома, соорудившего виртуальную панель связи.

Над светящейся шишечкой айкома выросла световая нить, развернулась лепестками веера, превратилась в головку Устиньи. Девушка была натуральной блондинкой, и её волосы всегда светились, как под лучами солнца.

– Привет, – сказал он. – Я уже влез в Сеть.

– Извини, я на минутку, – смущённо сморщила носик Устинья. – У Феоны сегодня день рождения, пойдём вместе? Подарок я уже купила.

Прохор обратил внимание на просящие нотки в голосе подруги, понял, что может отказаться.

Устинья редко разговаривала так с другими, будучи особой решительной, волевой и независимой. Недаром она считалась одним из лучших скайдайверов и бейсджамперов[7] России. Она прыгала с парашютом как с самых высоких зданий мира, так и с виадуков типа французского Мийо[8] и различных скальных стен. Однако главным её занятием были полёты на углепластиковых крыльях через известные проливы – Ла-Манш, Ормузский, Скагеррак – и прыжки с высотных аэростатов, достигающих рекордных на сегодняшний день высот.

На её счету был и самый скоростной, наравне с самым затяжным в истории скайдайвинга России, стратосферный прыжок с высоты сорок километров. И при этом Устинья Бояринова была хрупкой девушкой, красивой, безупречно сложенной и исключительно привлекательной.

Познакомил их Данияр Саблин, друг Прохора, три года назад, и встречались они часто, но речь о совместной семейной жизни не заходила. Прохору и так жилось хорошо.

Характер у него был задумчивый, философского склада, не склонный к импульсивности, терпеливый и необидчивый, поэтому драйва он не жаждал, собственную позицию отстаивал редко, был уравновешен и больше уступал, нежели настаивал на своём. Но уж если решил что, сдвинуть его с этой точки зрения было невозможно. А из всех видов спорта он предпочитал шахматы. И биатлон. Правда – преимущественно смотреть.

– Что молчишь? – не поняла Устинья. – Перезагрузись.

– Я сегодня вечером рассчитывал сходить к родителям, – признался наконец Прохор.

– Незадача, – погрустнела девушка. – Я рассчитывала, что ты будешь свободен.

– Давай завтра встретимся, в кафешке посидим на набережной.

– Завтра я улетаю.

– Куда?

– В Тролтиндене собираются знаменитые бейсеры, состоится второй чемпионат мира по вингсьюту[9]. Я в команде.

– Тролтинден – это где?

– В Норвегии, в районе Рамсдаль. Там есть роскошная горная Стена Троллей.

– Круто! Ты там уже прыгала?

– Нет, с самой стены не прыгала, но была в Транго Тауэр в Пакистане, это примерно то же самое.

– Когда вернёшься?

– Не знаю точно, наверно, через неделю.

– Ладно, удачи.

– Значит, сегодня мы не увидимся?

– Понимаешь, – он замолчал, не зная, какую причину придумать.

– Не жуй кашу! – рассердилась Устинья. – Не хочешь – так и скажи, я одна пойду к Феоне. Или с Глебом. Пока.

– Подожди, – спохватился он, услышав имя Глеб, но остановить её не успел, трепетно-прозрачное личико Устиньи исчезло, она выключила бискайп.

Прохор немного расстроился, хотя и не надолго. Во-первых, он знал, что Устя отходчива и не умеет долго обижаться. Во-вторых, его ждала интересная возня с формулами и числами, и это казалось важней, чем обиды подруги.

Через минуту он погрузился в мир геометрических построений, затягивающих человека не меньше, чем наркотик традиционного происхождения.

Очнулся к обеду, с удовлетворением посмотрел на своё творение – изумительно выпендрёжный хищный корпус нового вертолёта. Для его создания потребовались не только математические способности, но и знание электроники, компьютерной техники, аэродинамики и теории конструирования, а также технологии изготовления машин подобного класса, требующих иных источников энергии, более мощных, чем бензин и керосин. Тем не менее Прохору всего за три месяца удалось создать концепт, который не стыдно было представить на конкурс.

В модуль заглянул шеф студии Рельсин Марк Ермолаевич; сотрудники за глаза его звали Шпалой.

– Ну, как дела, фантазёр?

– Голова пока цела, – сострил Прохор, откидываясь на спинку кресла и стягивая с головы дугу эмкана.

Телепатические системы управления – эмканы вошли в моду недавно, однако существенно облегчили и ускорили связь с компьютером.

– Да! – с чувством проговорил шестидесятилетний Шпала, всматриваясь в объём дисплея. – Не зря я тебя готовлю на премию.

– Кого ж ещё, – отпустил ещё одну шутку Прохор.

Шпала не отреагировал, ещё какое-то время разглядывая его творение, похлопал по плечу и убежал.

Прохор сходил в общий хозблок, попил кофе, поболтал с девочками-на-побегушках, как все называли женский триумвират студии, – секретаршу, бухгалтера и юриста, пообещал всех в скором времени угостить шампанским и вернулся на рабочее место.

Пришла мысль позвонить Устинье, извиниться и сообщить, что он передумал.

Однако мысль не нашла отклика у соседей, занятых креативными размышлениями, и о своём желании он благополучно забыл.

Вспомнил под вечер, когда садился в машину.

Сначала ему показалось, что зазвонил телефон. Он даже постучал по клипсе наушника.

Телефон молчал, зато стало казаться, что на него кто-то смотрит.

Прохор оглянулся и встретил взгляд Прыщика, как в студии прозвали Костю Шишканова, штатного программиста. Прыщику исполнилось двадцать шесть лет, был он горяч и самолюбив, хвастался тем, что может расколоть защиту любой компьютерной сети, но за самолюбие и отсутствие меры буквально во всём его никто не любил. Хотя специалистом он был действительно хорошим.

Прохор хотел помахать ему рукой – раз уж увидел, но Прыщик почему-то сделал вид, что не узнал коллегу, отвернулся и сел в подъехавший золотистый внедорожник «Ниссан Жук». Внедорожник тут же уехал.

«Ну и фиг с тобой, – меланхолично подумал Прохор, устраиваясь на водительском сиденье собственного авто. – Не очень-то хотелось с тобой трепаться».

Однако «Жука» золотистого цвета он увидел ещё раз, когда выходил из машины во дворе своего дома. Удивился, вспоминая, где он только что встретил кроссовер.

«Следит он за мной, что ли?» – пришла неуверенная мысль.

«Ага, нужен ты ему как дельфину зонтик», – отозвалась другая мысль, формирующая характер. Он с детства научился задавать вопрос: на фиг это кому нужно? – пока в душе не сформировался поведенческий комплекс пофигизма, усиливший природную флегму. Хотя совсем уж чёрствым он не стал, не всегда, но всё-таки отзываясь на порывы души помочь кому-нибудь.

Водитель «Жука» словно почувствовал взгляд Прохора, сдал назад, и кроссовер скрылся за соседним домом.

Прохор поднялся на второй этаж, открыл дверь, прикоснувшись ладонью к сенсору замка, умылся, предвкушая диалог с компьютером, который никогда не задавал ему лишних вопросов. Снова мелькнула мысль позвонить Устинье, и снова не задела центров реализации, оставаясь философской возможностью в любой момент осуществить намерение.

Мажордом сварил кофе.

Потягивая ароматный, с лёгкой кислинкой напиток, Прохор сел за стол в кабинете, в который он превратил небольшую гостиную, включил компьютер.

– Привет, – сказал Умник своим «живым» архивежливым голосом.

Прохор хотел скомандовать ему: сегодня продолжим разработку алгоритма призмы – имея в виду под этим термином способ разложения чисел на естественные спектральные числовые составляющие, но внезапно кто-то окликнул его.

Он в недоумении оглянулся.

В гостиной никого не было. Тихо тикали старинные маятниковые часы на стене, подарок деда. В окно светило вечернее солнце, готовое скрыться за шеренгой домов, с улицы сквозь окно доносился шелест проезжавших мимо дома машин. Привычная уютная обстановка, располагающая к отдыху. Неужели почудилось?

– Умник, ты звал? – спросил Прохор на всякий случай.

– Нет, – ответил компьютер.

«Я звал», – раздался в голове далёкий и одновременно ощутимо близкий голос. Он звучал непосредственно внутри головы.

Прохор замер. Никогда в жизни ему не приходилось слышать «потусторонние» голоса и сражаться с галлюцинациями. Он не курил «травку» и тем более не кололся, жизнь была насыщена интереснейшими вещами и без этого. Но ведь голос не возник ниоткуда? Кто-то произнёс эти слова: «Я звал»?

– Кто… ты?

«Прохор Смирнов, – ответил невидимый собеседник. – Если не станешь психовать и вызывать врача, я всё объясню».

– Н-не стану… Где вы? Выходите.

Послышался смешок.

«Я уже вышел, внутри тебя. Теперь слушай. Или тебе всё-таки понадобится успокоительное?»

– Н-не понадобится.

«Великолепно! Тогда вникай, рассказ займёт какое-то время, а потом я тебе сброшу файл инфы, которая станет твоей базой данных. Мне понадобится твоя помощь, а тебе, возможно, моя».

– Вы… ты… Смирнов – это фамилия…

«Твоего отца, знаю, в моей числореальности фамилия осталась той же, это ты здесь взял фамилию мамы. А вообще мы родственники».

– Что?!

«Не ори, учись говорить мысленно. Мы родственники в каком-то смысле, так как реализуем в числоформном спектре одну родовую, то есть трансперсональную линию. Ты живёшь во втором Ф-превалитете, я в одиннадцатом, но по сути мы – один и тот же человек. Мы даже не братья, мы – ближе».

– Бред! – очнулся Прохор.

Раздался знакомый смешок.

«На твоём месте я реагировал бы точно так же. Готов меня слушать?»

Прохор залпом допил кофе, не чувствуя его вкуса, унял дрожь в руках, сел поудобней.

– Валяй.

«Ещё раз советую – научись говорить со мной телепатически, мысленно, иначе люди вокруг примут тебя за шизоида. Да и не безопасно это. Итак, вот моя история».

И Прохор услышал такое, отчего у среднестатистического российского обывателя съехала бы крыша, либо он вообще ничего бы не понял.

«Поэтому я здесь, – закончил Прохор-11 будничным тоном, словно читал главу из книги. Там я изгой, здесь меня, то есть нас, никто не знает как формонавтов. И, надеюсь, не узнает».

– Как ты… – начал было Прохор, потом вспомнил совет, с усилием перешёл на мысленное общение: «Как ты там устроился?»

«Что значит – как?» – не понял вопроса одиннадцатый.

«Ну, внутри меня…»

«А вот этого я тебе объяснить не смогу. Сам не сильно понимаю, каким образом моя душа оказывается в черепах моих «родичей». Оседает бесплотным облаком как пси-полевой кластер, при определённом манипулировании числами и символами. Я тебя научу».

– Я ещё ни разу… «Прости, не привык. Я ещё ни разу не бродил по числам… то есть по числомирам».

«Процесс увлекательный, хотя я не уверен, нужно ли тебе это умение. Охотники везде понастроили систем наблюдения, сидят как пауки, ждут добычу, формонавты для них – что шпионы для контрразведчиков. Они гоняются за нами без устали».

«Почему?»

«Видимо, мы представляем для Владык Бездн какую-то опасность. Тем, что знаем суть Бытия. Чем-то ещё. Долго рассказывать».

«Значит, если я не сунусь в эти… измерения, меня не тронут?»

«Не знаю, – честно признался Прохор-11. – Хотелось бы верить».

«Бред!»

«Не повторяйся, что ты заладил одно и то же? Я плохо объяснил тебе наше положение?»

«Твоё положение».

«Ошибаешься – наше! Хорошо, что я предупредил тебя, а то бы ты никогда не врубился, что происходит, особенно в случае появления в вашем превалитете Охотников».

«И что они сделают?»

«Боюсь, ничего хорошего. Сотрут память, изуродуют психику, лишат способности соображать, убьют, наконец! Всё, что угодно!»

«Но ты им ничего не сделал!»

«Я умею то, чего не должен уметь. Я видел то, чего не должен был увидеть».

«Может, я всё-таки чокнулся? – робко подумал Прохор. – От занятий числонавтикой? Разговариваю сам с собой…»

«Почему бы не поговорить с умным человеком? – пошутил Прохор-11. – Я – это ты, ты – это я. Отличная компания! Вселенная устроена сложней, чем ты думаешь. Все цифры и числа организуют превалитеты своих форм, свою геометрию. Каждой формой управляет своя цифра или число. Первоцифры – от единицы до девяти – абсолютны, то есть дают реальный материальный спектр, остальные – менее плотный и квазиустойчивый».

«Чем больше число…»

«Тем менее устойчива числореальность. Переход с одной цифры на другую даёт переход из пространства с одними законами и геометрией в пространство с другими константами взаимодействий. Рядом стоящие превалитеты различаются мало, но чем ниже – по увеличению числа, тем больше меняются физические законы. Я путешествовал сотни раз и видел удивительные вещи».

«Тогда и я хочу».

«Не торопись, всему своё время».

«И везде есть Прохоры Шата… Смирновы?»

«Везде! Трансперсональные генетические линии пронизывают все слои «матрёшечной» Вселенной. Наши предки знали это, потому и зашифровали знания в игрушках типа матрёшки и Змея Горыныча, а также в былинах. В глубинах Бездн изменяются даже такие параметры, как форма тела существа. Если в начала спектра я был человеческим существом, то после шеститысячного превалитета я могу оказаться кем угодно, даже крокодилом».

«Шутишь?»

«Ничуть. Многообразие всех форм одного и того же тела образует непрерывное множество или ещё одно символическое измерение, для каждого объекта – своё, в котором этот объект может существовать физически. А цифры и числа структурируют не отдельные объекты, а пространство, вакуум, понимаешь?»

«Значит, в числомирах с большим превалитетом кресло, в котором я сижу, имеет другую форму?»

«Совершенно верно, в соответствии с законами того мира. И остальные предметы тоже. Я не проверял, но, возможно, когда-нибудь проверю. Короче, формонавт переходит в разные подпланы Бытия, где действуют другие законы взаимодействий. Это главное, что ты должен помнить».

«А если меня… или тебя… убьют? Линия прервётся?»

«Молодец, креативно мыслишь. Нет, похоронят одного Смирнова в родном Ф-превалитете, остальные останутся в своих».

«Как же ты в таком случае попадёшь в тот числомир, если «родич» мёртв?»

«Не попаду, но останутся ещё сотни, тысячи других «родичей» в других числореальностях. Но вопрос интересный, я пытался решить его, экспериментируя с переходом в другие живые объекты, но не преуспел, не было времени».

«Понятно. Значит, я чуть-чуть не дошёл до твоих открытий. Но я никогда не думал о формологии…»

«О формонавтике? Формологией и у вас интересуются. А формонавтикой, объединяющей обе науки, формологию и числонавтику, занимаются единицы. Я вообще знаю только одного человека, академика Дмитрия Дмитриевича Бурлюка. Точнее – знал».

«Он погиб?»

«Исчез. Ну что, отдохнёшь?»

Прохор почувствовал озноб. Количество полученной информации превысило предел осмысления. Запасы удивления, неприятия и сомнений кончились, наступила апатия, навалилась усталость.

«Да, пожалуй».

«Отдыхай, поговорим завтра».

«Червячок» голоса «родича» из параллельного одиннадцатого измерения, заползший в голову, растаял.

Прохор очнулся, поднял голову и не поверил глазам.

В комнате было темно.

За окном наступила ночь.

Он просидел в кресле перед включённым компьютером больше четырёх часов!

Не пытаясь оценить свой первый опыт общения с самим собой, он поплёлся в ванную, искупался и рухнул в кровать.

Последней мыслью была мысль поговорить с Даном Саблиным, рассказать ему о своих «контактах второго рода».

Через минуту спасительный сон смежил веки.